Алина, по её же словам, «отдыхала» в Железнице неделю. Артем – не меньше двух. Он знал гораздо больше, чем девушка. И даже смог выяснить кое-какие правила для проживающих в местном «пансионате». Объединяться запрещено, ночью ходить опасно, уезжать из деревни не рекомендуется, непослушание карается! Интересно, что еще?
Никита дождался, пока плечистый силуэт исчезнет в конце петляющей тропинки, и тут же направился к колодцу.
Полусгнивший деревянный сруб был накрыт тяжеленной дубовой крышкой. Пинок ногою – она беззвучно рухнула в высоченную траву. На самом дне, метрах в четырех под землею, поблескивала темная вода.
То, что колодец - декорация, Никита понял еще тогда, когда побывал здесь первый раз. Никто не станет строить сруб на расстоянии от мельницы большем, чем расстояние до реки. Да и вообще, зачем здесь колодец?
Сумерки быстро сгущались. Кот, конечно, сам не видел врагов, но и противники не видели того, что он делал.
Веревку из сумки он достал лишь тогда, когда уже в пяти шагах ничего не разглядишь. Привязал ее морским узлом к крепкой еще стойке и перекинул ногу через полусгнивший край.
На глубине двух метров откуда-то сбоку потянуло коктейлем из запахов отсыревшей муки и переработанного машинного масла.
Слабый свет зажигалки обозначил черное окно узкого бокового лаза, уходившего в сторону мельницы. Одна из задачек решилась быстро. Правда, совсем не факт, что некоторые из «сельчан» не знали правильного ответа.
Чего же они тогда ждали от Никиты?
Узкий, укрепленный дубовыми брусками проход позволял двигаться в полусогнутом состоянии. Наконец лаз уперся в маленькую, в половину человеческого роста деревянную дверь, легко растворившуюся от первого нажатия.
Свет зажигалки выхватывал из темноты контуры огромного подвала для хранения муки. По левой стене наверх уходила шаткая скрипучая деревянная лестница. Она упиралась в такую же дверь, ведущую, видимо, в рабочие помещения.
Под ногами громко заскрипели половицы - лестница осталась внизу.
Кот оказался в тесном коридоре, один конец которого упирался в дубовую дверь, ведущую наружу и закрытую на огромный засов, а другой - в таинственную комнату с кованым ящиком.
Внутри мельницы не было сокровищ, зато работал сложный механизм, над устройством которого стоило поломать голову.
Возвращаться назад по вырытому лазу и подниматься по веревке не хотелось, поэтому Никита пошагал к двери с засовом.
Уже у порога нога с хрустом наступила на что-то мягкое…
В свете зажигалки матово отсвечивали две полуистлевших упаковки бумаг, перевязанных обычными бечевками.
Толстенный слой пыли на полу со следами единственного человека, державшего в руках старые письма, подтверждал мысль о том, в колодец никто из «односельчан» не спускался по крайне мере в течение этого года.
Дверной засов отошел беззвучно. Дубовая дверь отворилась сантиметров на сорок, как раз на столько, чтобы осторожно выскользнуть наружу, не привлекая всеобщего внимания.
Дверь осталась открытой – пусть настырные наблюдатели днем увидят, что процесс расшифровки схемы начался.
Еще пару минут Кот потратил на веревку в колодце.
Луна, выглянувшая на короткое время из-за туч, тускло освещала мельницу. Но в её бледном свете всё вокруг казалось излишне зловещим и по-киношному таинственным.
В «свою» избу возвращаться по тропинке не стоило. Там могла быть засада. Пришлось перейти речку вброд и продираться с её противоположной стороны.
Непролазный кусачий кустарник безжалостно задерживал в пути. Где-то поблизости ухал филин, а какая-то неврастеничная птица издавала скребущие ухо звуки, больше похожие на предсмертные крики.
Когда дверь временного деревенского пристанища закрылась за Никитой, часы показывали два ночи. Спать оказалось не на чем: единственную ржавую кровать унесли «доброжелатели».
Кто-то продолжал диктовать гостю свои законы. Или просто мстил! Вряд ли такими мелкими пакостями стал бы заниматься мужчина…
Никита пробрался в пристройку для сена и улегся прямо за покосившейся дверью на охапку перепрелой травы. Вместо подушки под головой оказалась сумка с письмами.
Организм отключился сразу. Сон был глубоким и напоминал наркоз перед серьезной операцией.
Разбудили Никиту петухи. Они надсадно надрывались, пытаясь перекричать друг друга. Даже в такой малости существовала беспощадная конкуренция.
Шесть часов утра. От зевоты разрывало рот.
Кот достал из сумки остатки копченой колбасы и потекший от жары сникерс. Громко рыгнув, запил все это непотребство минеральной водой.
Пришло беспощадное осознание того, что на обед придется идти попрошайничать к местным барыгам. Деньги за продукты, по словам соседки Алины, здесь все-таки принимали. До обеда времени еще предостаточно.
Никита зевнул и достал из сумки пачки с письмами. Одна из них оказалась дневником мужчины по имени Фома. Именно эта толстенная тетрадь легла в сторону до лучших времен.
Заинтересовали письма, в первом из которых речь шла как раз о мельнике.
Читал Никита в том порядке, в котором их сложил незнакомец, спрятавший на мельнице таинственную переписку. Как оказалось, лет сто назад бумаге вверяли свои мысли две молодые девушки - сестры (Ольга и Маланья), проживавшие в разных деревнях. Но первое письмо написал муж Ольги - Григорий, когда по делам он надолго уехал в город.
С них и начинался абсолютно неправдоподобный мистический деревенский роман.
«Ольга, я не нашел той материи, о которой ты меня спрашивала. Придется задержаться в городе еще на неделю, потому что покупатель заартачился и пытается сбить цену. Прошу тебя, не ходи сама на мельницу. Пусть хозяйские дела решает Данила.
Фома-мельник мне давно не нравится. Я о многом тебе не рассказывал. А теперь пришло время. Смотрит он на тебя, будто съесть хочет.
В ту злополучную субботу, вечером, я поскакал к нему за деньгами для поездки. В окошке мельницы горела свеча. Черт меня дернул, и подошел я заглянуть в окно. За стеклом увидел Степаниду, нашу соседку. Она лежала в чем мать родила. Вначале подумалось, что мне мерещится. Ты же знаешь, как она кичилась своим праведным поведением.
Вскоре Фома пришел из соседней комнаты и стал ласкать ее. Она же только что не урчала под его ручищами. Вся извивалась от поглаживаний, как змеюка подколодная!
Не приведи, Господь наш Вседержитель, увидеть это еще раз! Ты же знаешь, что я верю в Бога, но, увидев такое, можно поверить и в дьявола. Не знаю, что он с ней сотворил, во что такое превратил! Христа ради, прошу, не общайся с Фомой без свидетелей!
Твой Григорий».
Следующее письмо было начертано рукой Маланьи – сестры той самой Ольги.
«Ольга, шлю тебе письмо с поклоном от меня и мужа моего. На твой вопрос о возрасте мельника ответить не могу. Отец говорит, что он приезжий. Появился лет пятьдесят назад в наших краях и поселился в лесу, на отшибе от всех. Пропадал года два, а потом приехал на ярмарку с мукой и объявил, что своими руками изготовил мельницу.
Он предложил всему окрестному люду ездить к нему и цены назначил божеские.
Ольга, лучше ответь, зачем интересуешься им. О мельнике ходят нехорошие слухи! Старожилы говорят, что он не состарился совсем за пятьдесят-то последних лет. И еще поговаривают, что не приведи Господь, с ним ночью женщине встретиться! Сама за ним пойдет, куда он только захочет!
Бабы, с которыми такое было, об этом не треплются, но Марфа из Железницы проговорилась мне как-то после застолья об том, что с ней однажды приключилось.
Ты же помнишь, как в молодости за ней ухажеры из всех деревень бегали? Ладно, больше писать не буду. А как только выздоровеешь, приезжай к нам в гости, поговорим обо всем подробно!
За сим заканчиваю, любящая тебя сестра твоя Маланья».
«Прошу вас, Григорий Захарович, выслушать меня, рабу грешную. Пишу письмо вам от моей сестры Маланьи. За приют ей очень благодарна. Знаю, что заслуживаю кары любой, какую бы вы ни придумали. Но объяснить произошедшее не могу. Бес вселился в меня, и что творила, не ведала. Не помню даже, как оказалась на мельнице.
Слезы текут, не переставая, уже неделю, как вспомню вас и нашу общую жизнь. Вы мне не поверите, но знаю, что Фомич - черт в человечьем обличье. Ему дана от дьявола сила повелевать нами, женщинами слабыми. Он в состоянии разрушить все, к чему прикасается. Но есть у него один явный порок: день ото дня он все некрасивее делается и покрывается животным волосом.
Если бы вы дали мне возможность просить прощения у ваших ног, я бы молила день и ночь за тот грех, что совершила. Жизнь мне стала не мила! Прошу вас, ответьте мне письмом, пусть даже ругательным, но не бросайте в безызвестности. Жена ваша, Ольга».
«Ольга, я очень удивлен тому, что обращаешься ты ко мне на «вы», хотя прожила со мною целых десять лет.
О чем ты думала, когда бросила всю семью на такой позор? Скажи мне, зачем было уходить от меня, чтобы, прожив два дня с этим медведем, податься к сестре своей. Ну, да бог тебе судья!
Но пишу я не за этим. Как только узнал, что сбежала от мельника, то тут же поехал к нему для разговора.
Встретились мы на дороге к мельнице. Я, не сдержавшись, бросился на него с кулаками. Ты же знаешь, что в кулачных боях ни один парень из соседних деревень не мог устоять супротив меня и минуты. А этот чуть спину мне не сломил, не дав даже хорошенько размахнуться. Не может человек быть таким сильным! Мы с батькой на медведя ходили и сажали однажды огромного шатуна на рогатину. Подкову согнуть, что для отца моего, что для меня не составляет труда. А тут я почувствовал себя ягненком супротив него. Он даже не боролся, а так тихохонько отпихивал меня.
Не человек он Ольга, и думаю, творение он не божеское. Тебе может показаться, что глупости говорю, но у меня есть доказательства, которые и подтверждают, что должен простить я грех твой! Потому что не хватит сил человеческих противостоять тому, кто кроется под обликом мельника! За сим прощаюсь с тобою и жду с нетерпением. Возвращайся без страха в сердце. Твой муж Григорий».
« Ольга, я пишу, чтобы снять все твои страхи. Ты сама просила, чтобы я простил, а теперь после моего разрешения домой не едешь и писем не пишешь! Что случилось с тобою? Открой мне всю правду, какой бы она ни была! Чтобы успокоить тебя, я открою один секрет, узнанный случайно.
Помнишь, в прошлом письме я рассказывал тебе о доказательствах нечистого духа мельника. Так вот слушай!
Брат мой Данила решился составить мне компанию, и мы отправились перед закатом солнца к мельнице. Верхом доехали очень скоро. Подобрались к окошкам бесовского места как раз в тот момент, когда садилось солнце.
Оказывается, у мельника в доме есть особая комната, в которой он, как упырь, греется в лучах заходящего солнца. У него в стене вставлено особое стекло, через которое божье солнце, проходя, превращается в адский луч. Мельник же греется под этим лучом, как змея на весеннем солнце, и набирается сил нечеловеческих.
Мы с братом сами видели, как Фома поймал луч себе в глаз. А, когда свет иссяк, он опрометью выскочил на улицу.
Мы с перепугу упали, где стояли, но Фома вышел не по наши души. Он добежал до лошади, вскочил на нее и помчался во весь опор через лес, в сторону нашей деревни. Мы же рванули следом.
Мельника увидели в Железнице. Брат сказал, что он боится смотреть людям в глаза, ходит по деревне, низко опустив голову.
Следили мы недолго. Фомич дошел до избы священника (а на улице было уже хоть глаз выколи, так темно) и дошел до женской светелки. Там он замешкался у окошка, подбирая что-то с дороги. И тут камень брякнул по стеклу.
Окошко растворилось, и выглянула поповская дочка Глашка. Девка, как ты знаешь, на выданье. Наш же мельник отслонился от стены и уставился ей прямо в глаза. Она замерла, словно околдованная, и, задрав себе юбку до неприличия, стала перекидывать ногу через окно прямо в руки к бесу.
Девка просто глаз от него не отрывала, а он шел спиной назад и манил ее к себе руками, как какую гусыню.
Фома сделает шаг, и она за ним - шаг. Так и дошли до лошади. Наконец мельник схватил Глашку под мышки и закинул на коня. Она же даже слова в ответ не проронила.
Заворожил он ее чем-то! Никак с колдуном дело имеем! Поэтому говорю тебе, что нет твоей вины в грехе, тебе ниспосланном дьявольским отродьем. Ведь Глашка тоже блюла себя, недаром поповская дочка! А мы настолько оторопели от увиденного, что даже после того, как он ускакал, не могли говорить меж собою еще минут пять. Напугал нас нечистый и силы духа на время лишил!
Возвращайся домой. Твой Григорий».
«…..Ольга, я недавно видела Фому у нас в Филимоново. Он постарел за год лет на двадцать. Его не узнать, стал похожим на лесного медведя, и лицо его волосом диким обросло. Я даже дивлюсь тому, как могли наши бабы на такого с тайной надеждой поглядывать. Страшен он, как лесное чудище. А дочке своей, когда вырастет, тайны не рассказывай! Ни к чему хорошему это не приведет. Муж простил тебя грешную, и я рада, что жизнь твоя наладилась».
Вторую часть письма кто-то оторвал, но по почерку Никита догадался, что написано оно Маланьей, так же, как и следующий рваный лист.
«…..Помнишь, Ольга, ты мне писала о том, что муж твой видел Степаниду, соседку вашу, у Фомы на мельнице. Недаром они всей семьей переехали к нам в Филимоново. Муж Иван-то у Степаниды мал ростом да рябоват. Ну, в общем, непригляден. А девчонка родилась у Степаниды на загляденье. Красавица будет писаная. И от Ивана у дочки ни одной общей черты в наружности нет. Вот и думаю я, что Алина - тоже дочка черта этого с мельницы!».