Планета Скарсида

Глава 17

— Ну мы и вляпались с тобой! — проговорил Заннат, придя в себя. — Хорошо хоть вовремя удрали!

Как ни странно, последствий от действия яда квабаджей он не ощущал — голова не болела, слабости не было.

— Треснись-ка башкой об стену. — посоветовал осёл.

— А где стена? — тут же начал озираться Ньоро.

Вокруг никакой стены не было — во все стороны простиралось необъятное ровное полотно песчаного пляжа. Вернее, не пляжа, а просто песка, который был словно приглажен утюгом, настолько гладкой была его поверхность. Заннат поднялся с места и побрёл куда-то.

— Эй, ты куда?! — крикнул осёл. — Я пошутил! Не надо стукаться башкой об стену! Я просто хотел тебе показать, каково действие этой штуки!

— А мне казалось, что я прекрасно соображаю. — пожаловался товарищ, возвращаясь обратно. — Подвинься, Цицерон.

— Куда двигаться? — отозвался тот. — Во все стороны одно и то же.

Заннат огляделся с более осмысленным выражением, поднял голову и в панике упал на песок.

— Что это такое?!! — закричал он, указывая пальцем в небо.

Да, картина в самом деле могла свести с ума кого угодно.

Планета, на которую перенёсся со своим Спутником Заннат, была придумана безумцем. Песчаная пустыня распространялась во все стороны — далеко, до самого горизонта, если это можно было назвать горизонтом. Воздух здесь оказался чистым и очень прозрачным, так что видно было очень далеко — не было среди этого бесконечного и однообразного песка ни единой чёрточки, ни клочка зелени, ни малейшей зацепочки для глаза. Если и было для всего этого название, то следовало его назвать Абсолютной Пустыней. Но всё же и море тут было, совсем рядом, только руку протяни.

Бесконечный морской простор висел прямо над головой — он тоже простирался во все стороны, уходя к горизонту и там сливаясь с бесконечной пустыней. Впрочем, море отделялось от пустыни слоем воздуха — обе атмосферы встречались посередине между сушей и морем, образуя прозрачную, но заметную глазу плоскость. Очевидно, плотность атмосфер была разной, отчего граница оказалась видимой. Над головой, примерно, метрах в трёх, медленно и бесшумно плескались голубые волны, они отбрасывали солнечные блики, которые отражались на песке. От сухого и белого песка восходили слегка дрожащие горячие волны — они поднимались до разделяющего уровня и там непонятно куда исчезали.

В пустыне явно был день, но откуда светило солнце — совершенно непонятно, зато тени указывали, где по всем правилам ему следовало находиться.

— Это всё придумал один чокнутый математик. — объяснил осёл. — Тут задействована сложная пространственно-топологическая схема. На самом деле эти планеты находятся далеко друг от друга. Вообще говоря, они даже не в одной галактике. Этот математик соединил две планеты пространственным порталом, входом и выходом которого являлись сферические поверхности. Так что, можно обойти всю планету в любом направлении, и везде будет одно и то же: поверхность другой планеты над головой. Будь здесь жители, они бы думали, что обитают внутри сферы, внутренняя поверхность которой покрыта водой. Они бы придумывали законы, объясняющие это.

— Но как же сюда попадают солнечные лучи?!

— Сразу видно, что ты не математик, Заннат. — отозвался Цицерон. — Говорю же тебе, эта вода наверху, вовсе не сфера. На самом деле солнце тут никуда не девалось, оно на месте и освещает планету. Просто его не видно.

— Я действительно не математик. — потрясённо отозвался товарищ.

— Но это тебе не мешает искупаться в своё удовольствие. — ответил осёл. — Эта еле видимая плёнка над головой на самом деле граница портала. Если ты подпрыгнешь и вытянешь руки, то перескочишь на ту сторону и сможешь искупаться.

Заннат послушал доброго совета. Он разделся, бросив одежду и обувь на песке, подпрыгнул и к собственному удивлению не упал обратно. Он завис на высоте около метра над песком, а над головой его, словно призрачная вода, мерцала невещественная плёнка перехода. Инстинктивно он сделал гребок руками и преместился выше. Тут ощущение верха и низа изменило ему: словно что-то перевернулось в голове, в тот же миг он пересёк границу и, продолжая двигаться по инерции, упал в воду. Теперь над головой во все стороны простиралась белая пустыня, на которой висел головой вниз осёл. Он с интересом посматривал на товарища, затем подпрыгнул, завис посреди стихий и с шумом обрушился в воду.

— Ну, что я говорил? — с довольным видом спросил Спутник, ловко гребя копытцами.

На той стороне осталась висеть, прилипнув к песчаному потолку, одежда Занната и его обувь.

— Здесь глубоко? — поинтересовался Ньоро, опуская голову в солёную воду и пытаясь что-нибудь там разглядеть.

— Глубоко. — ответил Цицерон. — Нырять не стоит. Я бы не стал, во всяком случае.

— Здесь, в этом мире, есть население?

— Нет. — ответил Спутник. — Рыба есть. Ракообразные есть, всякая другая морская ерунда. Но суши здесь нет, и разумного населения — тоже. Ведь эти две планеты просто топологический казус. Впрочем, не единственный и не самый впечатляющий. Мы тогда с этим сумасшедшим математиком много чего напридумывали. Додонов это заинтересовало, и они воплотили бредни моего чокнутого Спящего. Ты представь себе планету, всю изрытую замкнутыми односторонними переходами! Или планету, вывернутую наизнанку!

Накупавшись досыта, товарищи подскочили в воде, и их снова увлекло к неощутимой границе меж двух миров. Там они валялись на горячем сухом песке, потом снова купались. Когда в песчаном мире был ещё день, в морском настала ночь. Это была фантастическая картина: над светлым, залитым солнечными лучами песком, нависла тёмная, поблескивающая лунным светом вода. Потом в водном мире наступило утро, а в песчаном пришла ночь.

— Всё, больше не могу. — сказал Заннат. — Или мы переносимся отсюда, или я сотворяю нам еду. Что там дальше по твоему плану?

— Давай сначала закусим. — предложил осёл.

— Всё ясно. — коротко кивнул Заннат. — Кто сотворил следующий мир? Чокнутый нумизмат? Или бешеный физик? Или свихнувшийся эколог?

— Нет, этот мир сотворён без моего участия. — скромно признался Цицерон. — Но, если кто его и придумал, то это явно был тронутый геолог.

Без лишних слов Заннат прибег к Силе и сотворил прекрасный не то ужин, не то завтрак, поскольку время суток на обеих планетах ещё не пришло в соответствие. Оба путешественника сидели возле подноса, на котором всего было навалом, как когда-то в пещере сорока разбойников.

— Ну, дальше куда? — спросил Заннат, придя в хорошее настроение от вкусной еды. — Только давай обойдёмся без приключений. Не надо больше спасать миры!

— Нет, нет! — пообещал осёл. — Там только камни.

— Только камни? — не поверил товарищ.

— Ну…. живые. — признался Спутник.

— И их хищнически растаскивают всякие пираты? — заподозрил Заннат.

— Их вообще берут все, кому не лень. Живые кристаллы очень довольны этим — они обожают путешествовать. Они бессмертны и практически неуничтожимы, так что рано или поздно такой кристалл возвращается к себе на родину, планету Жидибрак, чтобы поделиться с братьями бесчисленным множеством впечатлений. Никто не знает, откуда они взялись и как образовались, потому что никакой эволюции этот вид не имеет. Ты можешь взять себе на память такую штучку. Это будет очень интересно, поскольку живой кристалл практически является звукозаписывающим устройством с неограниченным объёмом памяти.

— Вот это интересно! — обрадовался Заннат. Он поднялся с места, предусмотрительно захватив с собой поднос с остатками еды, обнял осла второй рукой, и они исчезли с бесконечного пляжа, оставив после себя только следы и вмятины в песке.

Планета Жидибрак и впрямь была чудна. Если её кто и придумал, то это действительно мог быть только мечтательный геолог. Здесь не было растений, даже самых примитивных форм вроде мхов, лишайников. Здесь не было даже плесени, хотя для неё был слишком сух воздух. Но в атмосфере имелось достаточно кислорода, чтобы можно было дышать, не испытывая ни малейшего затруднения.

Куда ни кинь взгляд, всюду виднелись в изобилии самые разные минералы, каких Заннат, по профессии своей будучи строителем, в глаза не видел и даже не мог определить их принадлежность. Было много разноцветных кристаллических друз, много огромных валунов, поодаль виднелись горы богатых цветов. Разнообразие камней было столь велико, и сами они так красивы, что руки так и тянулись к ним. Но осёл не обращал внимания на эти явно ценные минералы. Он бежал вперёд, что-то вынюхивая на каменной тропинке.

— Вся планета выглядит одинаково повсюду. — рассказывал он, шныряя между валунов и сверкающих друз прозрачных кристаллов безупречной формы. — Здесь нет ни капли воды, кроме скудной влаги, рассеянной в атмосфере. Возможно, это одно из ранних творений додонов — кто знает, сколько миллиардов лет крутится эта планета вокруг своего солнца!

В одной впадинке, засыпанной мелким белым песком, Цицерон остановился и позвал товарища:

— Смотри: вот он. Маленький, правда, ещё. Но он будет расти и через пару миллионов лет может отпочковать от себя малыша. Так что у тебя будет два живых кристалла.

Живой камень не выглядел живым. Он не шевелился, лёжа в песке, но выглядел очень экзотично. Все грани его были разного цвета — от ярко-жёлтого, оранжевого, зелёного, синего, красного и пурпурного до фиолетового и глубокого кобальта.

— Вот, смотри. — показал Заннату Спутник. — Каждая грань имеет свою функцию. Вообще-то, кристалл всегда включён на запись — звуки для них то же, что для нас зрелища. Это делает пользование кристаллом, как звукозаписывающим устройством неудобным. Представь себе, сколько нужно отмотать ненужной информации, чтобы достигнуть той, что требуется. Поэтому зелёная грань, если её потереть, включает запись в особом порядке — тут ты пишешь то, что тебе надо сохранить. Потрёшь красную — кристалл воспроизводит последовательные записи, а для тех, что ты записал с помощью зелёной грани, потри вот эту, вишнёвую.

Цицерон потёр тёмно-вишнёвую сторону, и кристалл извлёк ясный, объёмный звук, в точности повторяющий только что сказанные ослом слова.

— Вот эта грань для усиления звука, а эта — наоборот. Вот эти для быстрой перемотки — чем сильнее трёшь, тем быстрее мотает. Вот эта в обратную сторону. Жёлтая для остановки процесса. Фиолетовая для стирания.

Как было не прихватить с собой такой изумительный сувенир?! Заннат был доволен, вертя в руках свой кристалл и испытывая его в действии. Работал живой камень безупречно!

Несмотря на изумительную красоту местности, больше ничего примечательного на этой планете, кроме её странных обитателей, не имелось. Некоторое время два приятеля пошлялись по минеральным джунглям и, в конце-концов, им это приелось. Они решили переждать до утра, поскольку всё их путешествие было лишь обычной тратой времени в ожидании момента, когла Моррис позовёт их. Они отыскали ровное местечко, расчистили его от мелких камней и уселись возле большого валуна, глядя в звёздное небо. Вокруг всё мерцало и переливалось, но не было ни звука в этих поистине каменных джунглях.

— Так расскажи, как получилась эта война между квази-котами и собакоидами. — обратился к Спутнику Заннат, беря с подноса, столь предусмотрительно захваченного с собой, сочный плод манго. — Ведь, судя по легендам, вначале не было двойной системы. Откуда взялся Джарвус-2 с его планетой?

Осёл отвлёкся от грозди винограда, от которой аккуратно откусывал ягоды, и задумчиво прожевал их.

— Ты уже мог бы понять, что Спутники сами не придумывают миры, они лишь Спутники — Живые Души, данные в сопровождение Спящему. — сказал он. — Нет, я не был Спутником того, кто придумал Псякерню. Я был обычным действующим лицом, собакоидом. А в таком случае Живая Душа во всё время своего воплощения не помнит своего прошлого и воображает, что она есть именно то, чем является. Только после выхода из игры, например, после смерти, память возвращается. Или после того, как сон окончился ничем, или Спящий остался в своём сне навсегда — тогда он служит постоянным проводником для добывания Живой Энергии. В случае материализации сна Души остаются в нём в качестве его живого населения. Когда такое существо умирает, Душа всё равно освобождается. Но те, что родятся от них в этом материализованном мире, уже не есть Живые Души в полном понимании этого понятия. Они присоединяются ко множеству живых существ, наполняющих миры вселенной. В целом это есть тайна, в которую нам проникнуть не дано. Я не знаю, куда деваются души живых существ после их физической смерти. Возможно, есть такие подвалы Вселенной, куда мы ни разу не заглядывали.

Итак, как я уже говорил, я был на Псякерне собакоидом. Фиктивная память, какую при этом получает воплотившаяся Душа, говорила мне, что родился я в племени вольных охотников, владеющих огромным континентом. Я был маленьким, больным и слабым щенком. Мной помыкали и родители, и сверстники. Моя жизнь была отвратительной, и однажды меня убили во время простой подростковой потасовки. Выйдя из жалкого тела собакоида-недомерка, я вернулся к своей памяти Живой Души и понял, что все мытарства, которые казались мне нескончаемыми, были лишь мигом в бесконечно долгом существании бестелесого существа. Так оно всегда и бывает: воплощение в образ есть сон Живых Душ. Итак, Псякерня присоединилась к тому безмерному множеству миров, реальных и нереальных, через которые я прошёл. Одни миры ты любишь, другие — нет. В этом столько же личного, сколько в любой человеческой симпатии и антипатии. Псякерня мне была противна. Поэтому, когда в одном из контактов мне попался один особо чокнутый игрунчик с планеты Фанаберия, я с увлечением принялся играть с ним в войнушку. Мы увлеклись и от стравливания тараканов с осами перешли на планетарные войны. Чокнутый игрунчик ничего сам не творил — он был по сути разумным паразитом, используя в своих целях всё, что имелось в наличии.

— Чокнутый игрунчик — это эпитет или название вида? — поинтересовался Заннат.

— Название вида. Но даже среди этих двинутых существ были особо двинутые — недаром их звали чокнутыми. Вот, этот только и делал, что играл в войнушку. Он сталкивал всё и вся. Это был какой-то мелкий Наполеон, которого даже его племя отказалось терпеть. Ведь войнушка не есть обязательное увлечение чокнутых игрунчиков — они могли увлекаться музыкой, играя на всем подряд и сочиняя песни обо всём, что только видели, а особенно не видели. Или могли увлечься изобретательством, изобретая много раз подряд одно и то же — колесо, например. Очень многим нравились чокнутые игрунчики — их импортировали. Представь себе типа, который день и ночь сочиняет стихи — теоретически можно предположить, что рано или поздно он сочинит «Илиаду» или «Одиссею»! Мой всё время воевал. Притащил его с собой на планету, где в то время была Чаша Сновидений, один пиплит — это такой дружественный додонам народ.

На планету, где устанавливается Чаша, вообще вскоре начинается паломничество галактических рас, поэтому для того, чтобы не делать проблем местному разумному населению, Чашу устанавливают где-нибудь на такой планете, где нет разумных видов. Это делается весьма надолго, поэтому рядом с местом Чаши строится очередной додонский город — межзвёздная гостиница. У додонов время вообще течёт не так, как у прочих рас — для них время не имеет значения, поэтому такая Чаша могла вообще пребывать на планете миллионы лет, пока додоны не сочтут, что пора убираться с этой планеты. Они оставляют город и уходят. Таких древних развалин полно по всей Вселенной, поскольку додоны живут очень долго. Вот один из путешественников и притащил в гостиницу своего домашнего вояку, да там и бросил.

Я не помню, как называлась та планета, где это было, но город додонов звался Джублаит. Игрунчик остался без хозяина и начал наведываться к Чаше, как алкоголик — сны оказались гораздо интереснее реальности. Он просто подсел на эту воду, и всякий раз я оказывался у него в Спутниках. Мне эта скотина надоела, и я надумал решить его проблему раз и навсегда. Вспомнил я тогда, как однажды обещал Максюте Доброму достать для него умеренный конфликт. Это был как раз тот случай. Я научил чокнутого игрунчика, как себя вести и что сказать в нужный момент, и он всё сделал, как надо — когда ему приспичит играть, он действует весьма разумно. Короче, он заинтересовал додонов своими затеями, и те овеществили мою гениальную задумку. Свели вместе Скарсиду и Псякерню — для этого они поместили в фокусе орбит силовую станцию, которая обеспечивала это противоестественное движение планет вокруг своих солнц. На станции установили средство визуального наблюдения и жизнеобеспечения для чокнутого игрунчика, и дело завертелось. Так я от него избавился.

— И всё?! — изумился Заннат, который уже заслушался.

— Да в том-то и дело, что всё. — печально ответил осёл. — По затее, это должно было длиться совсем недолго. Игрунчики, хотя и долгожители, но всё же когда-то умирают. После кончины его связь двух солнц должна была прерваться, ведь каждое из них по-прежнему находилось на своём месте, а Фокус был только порталом, связывающим две эти звезды. Так что, переходя с орбиты на орбиту, обе планеты попросту покидали свою галактику и перекочёвывали совсем в иное место. Войнушка должна была окончиться, как окончилась жизнь маленького чокнутого вояки, который провёл остаток жизни, торча возле экрана и поедая сухие пайки. Он умер, и система утилизации вычистила все следы его пребывания на станции. Так протекли тысячи и тысячи лет, а Искатель, который всё это соорудил, так и не вернулся. Что-то произошло у додонов, они всё реже появлялись во Вселенной, а потом вовсе исчезли из галактик.

Два друга молча лежали на жёсткой каменистой поверхности и смотрели в небо. Там было полно звёзд, и каждая звезда имела свою тайну. Заннат думал о том, как коротка человеческая жизнь и как мало дано человеку. Вся жизнь его проходит в заботах о хлебе насущном, в противостоянии природе, в поглощающих время страстях и ложных идеалах. Всё куда-то уходит, всё ветшает со временем, всё превращается в прах, в песок, в ничто, как превратился в пыль великий Стамуэн, как некогда осыпался великий Джублаит. Что движет расами, когда они идут на завоевание иных миров? Желание оставить после себя след — своих потомков?

Что оставит после себя Заннат? Пару сотен зданий, которые простоят лет пятьдесят и морально устареют прежде, чем износятся? Мосты, которые устареют ещё раньше? Для чего он столько трудился, вкладывая себя в химеру? Ведь никто не унаследует его дело, никто не примет его навыки. Потому что мальчик погиб — нелепо и случайно. В тот день Заннат Ньоро пришёл домой, сел в кресло, посмотрел на фотографию и понял, что отныне его жизнь раз и навсегда пошла иным путём.

Он не заметил как заснул, прислонившись к твёрдому камню, в прохладном сухом воздухе странной планеты камней. Уже сколько ночей Заннат не спал нормально — всё время в походных условиях, в неудобстве. А эти скачки по планетам вместе со своим слегка двинутым Спутником утомили Занната ещё больше. Он погрузился в глубокий сон, не чувствуя неудобств. Это вам, конечно, не благоустроенный Стамуэн эпохи расцвета додонов, и даже не Джублаит, но всё же в безмолвной атмосфере планеты Живых Камней было что-то глубоко безмятежное и вечное.

Во сне Заннат услышал голос, который больше никогда не услышит наяву — голос сына. Рики, маленький Рики — пухлощёкий крепыш четырёх лет, с большими глазами и по-детски нежными завитками на голове. Цвет его кожи тёпло-смуглый — он гораздо светлее своего отца. Мальчик поворачивается и весело зовёт отца — посмотреть на золотую рыбку в маленьком пруду. Он обожает этих ярких, подвижных обитателей искусственного садового водоёма — сам их кормит.

Заннат очень занят — он устал от множества дел, его и дома не оставляют деловые звонки. Он кивает сыну, улыбается, а сам, оставив машину шофёру, спешит в дом, разговаривая на ходу по сотовому телефону.

«Стой, стой…» — шепчут во сне губы Ньоро, но тот, во сне, не слышит. Он заскакивает в дом, чтобы просмотреть бумаги, позвонить в десяток мест, договориться о деловой встрече.

Матери ребёнка дома нет — она опять занята какими-то общественными мероприятиями: не то выступает на митинге с группой экологов, не то раздаёт бесплатные супы бездомным. Она современная женщина, и живёт в ногу со временем — сейчас в моде общественная активность и благотворительность. Да ради бога, занимайся своей активностью, только ребёнка не бросай. Но в доме целых три бонны — француженка, филиппинка и голландка. Одна учит малыша манерам высокоцивилизованного человека, вторая тайком кормит его шоколадом, чтобы не мешал, а третья шпионит за первыми двумя.

— Займитесь делом. — сухо говорит Заннат, отнимая у француженки трубку и, прогнав её прочь из своего кабинета, начинает звонить партнёрам.

— О, месье! — с достоинством отвечает девица и уходит. Она высшее существо, она — европейская женщина, а он всего лишь темнокожий нувориш, сколотивший своё состояние на строительных подрядах. Но Заннату откровенно наплевать на её дорогие манеры поддельной светской львицы — его ждёт самая удачная сделка, какая только могла привалить в области его деятельности. Это отнюдь не строительство олимпийского комплекса — это лучше! Некий Спацаллани, мультимиллиардер, меценат и чудак, задумал построить в Антарктиде внутрискальный дворец, девятое чудо света, поскольку восьмое — космический корабль-дворец — он уже построил.

Это имя у всех на устах — газеты так и захлёбываются им. Но этот миллиардер-чудак не любит внимания к себе — пару раз Заннат видел по телевизору его лицо, и то мельком и издалека: Спацаллани ненавидит репортёров. Бритый и толстый — вот всё, что можно сказать про него. Личный звонок от Спацаллани — вот то, чего ждёт Заннат с замиранием сердца. Сейчас решается его судьба: либо он станет лидером в своём деле, либо останется дельцом средней руки. Его отец мечтать не мог об этом.

Резкий звонок заставил его подпрыгнуть. Заннат так поспешно схватил трубку, что едва её не выронил. Он даже вспотел от испуга — представил, какой грохот услышал бы великий Спацаллани на том конце! Но в трубке заговорил безупречный женский голос — это была секретарша. И вот Занната соединяют с легендарным толстосумом. Всего лишь несколько слов повергают Ньоро в состояние безмерного счастья: он избран среди многих. Ему, и только ему доверил Спацаллани многомиллардный проект строительства подземного дворца, научного комплекса и вообще всех жилых помещений. Ему доверят и нечто иное, о чём Спацаллани лично желает переговорить с Ньоро, и тот подозревает, что речь идёт о том, о чём смутно бормочет жёлтая пресса — о некоем Артефакте, отрытом в недрах Антарктиды и нагло присвоенном супербогачом Спацаллани. Если Заннат не ошибается, то это уже такой уровень посвящённости, о каком иные компании и мечтать не могли. Это триумф.

Он выскакивает из дому, едва попадая руками в рукава нового пиджака, и бежит к своей машине, придирчиво осматривая её: нет ли пятнышка? Явиться к столь фантастически богатому клиенту на грязной машине и в пахнущем потом пиджаке — недопустимо!

— Месье… — неуверенно обращается к нему голландка — эта сухопарая особа в белом фартуке и с такими же белыми волосами.

— Мне некогда. — резко ответил он, садясь в машину. Пусть его жена занимается домом — это её обязанности.

Он получил подряд, он видел Спацаллани, он был посвящён в тайну Лабиринта, он возвращался домой в полной прострации, грезя на заднем сидении своего Кадиллака.

— Месье, ваш малыш умер. — скорбно сказала филиппинка, сложив руки на груди и соболезнующее опустив голову.

Они проморгали его, перепихивая обязанности друг на дружку. Мальчик утонул ещё до того, как Заннат выехал к Спацаллани. Бонны пытались тайком откачать ребёнка, чтобы скрыть свой промах. Они даже не вызвали скорую помощь. Заннат говорил по телефону, а мальчик в это время умирал. Водоем-то мелкий — всего по колено ребёнку! Как можно было там утонуть?!

Смерть Рики и распад семьи сделали Занната трудоголиком — он с головой ушёл в оборудование внутриматериковой сети действительно фантастических коридоров. Пять лет прошло с тех пор, а сон про сына регулярно посещает Ньоро. Он видит его в последний раз: на залитом солнцем внутреннем дворе, у борта садового водоёма с золотыми рыбками, в трогательной рубашечке в голубую полоску и шортиках. Малыш улыбается и делает пухлыми пальчиками: бай-бай, папа!

Проснувшись, Заннат некоторое время приходил в себя — за всё время этого приключения, от самого Лабиринта и до сего момента он ни разу не видел этот сон, но вот теперь вновь увидел его. Он посмотрел на товарища — осёл мирно спал, шевеля во сне ноздрями и дёргая ухом. Наверно, ему тоже что-то снилось.

Захотелось немного размяться после сна на жёсткой земле, к тому же тут было несколько прохладнее, чем хотелось бы. Заннат тихо поднялся и собрался побегать поодаль, чтобы не будить Спутника. Его взгляд упал на разноцветный кристалл, который закатился в щель меж двух камней. Они были в этом путешествии налегке — без всяких вещей и сумок. Куда же положить кристалл?

Заннат подобрал его и сунул в карман джинсов. Было довольно неудобно, и Заннат снова достал его и сжал в ладони. Так, побегав немного туда-сюда, он согрелся и начал подумывать о еде. Не слишком ему нравилось тратить на это дело Энергию — ведь он отправился в этот поход со своим Спутником, чтобы сберечь её запас, а не затем, чтобы тратить. Но легкомысленный осёл всё время выбирал такие же сумасшедшие планеты, как и он сам.

Хорошая зарядка должна была вернуть ему силы, так что Заннат положил кристалл на плоский камень и начал отжиматься. Разноцветная штучка не удержалась и скатилась с камня, с сухим звуком упав в мелкий песок. Подобрав его, Заннат сбросил пальцем несколько песчинок, приставших к граням. И в тот же миг услышал слабый звук — нечто тихо поскрипывало, словно под чьими-то подошвами. Здесь, в абсолютной тишине этой удивительной планеты, все звуки казались громкими. Заннат вскочил и завертелся, отыскивая источник звука, но вокруг было видно довольно далеко — нет никого. Затаив дыхание, Заннат привёл кристалл в действие, немного отмомтав запись назад. И снова услышал это — шаги, это явно шаги! Кто-то хрустел мелким гравием: шаги приблизились, а затем удалились. Кристалл произвольно записал их.

— Цицерон, пока мы спали, тут кто-то был! — тихо растолкал он своего Спутника.

— Ну и что? — сонно ответил тот. — Такие же, как мы, туристы.

Действительно, как же он не догадался? Просто туристы! Осёл продолжал храпеть, а Заннат, утратив сон, снова сидел и вертел кристалл от нечего делать. Эта однообразная планета уже надоела ему. Он отмотал случайную запись назад, чтобы прослушать ещё раз, при повышенной громкости.

Он не рассчитал и проскочил намного дальше, чем надо было. Так что поначалу была просто тишина. Заннат вслушивался, пытаясь уловить начало звука, чтобы представить себе того, кто мог так шагать — судя по всему, это были человеческие шаги. Но вместо шуршания гравия услышал долгий тонкий свист — словно далёкий вой снаряда.

— А! так они же на чём-то сюда прибыли! — догадался Ньоро. — Наверно, собирают Живые Кристаллы.

Он потихоньку подгонял запись, ища звуки, и вот услышал:

— Чиатоннааа, Ра, чиатоннааа! — радостно засмеялся переливчатый гортанный голос, и далее раздался звук шагов.

Додон!