План Диссертанта

20. Путь

Тойво позволил себе заночевать в лесу только когда вышел из поселка Кесова Гора. Путь впереди предстоял далекий, силы нужно было поддерживать и восстанавливать.

Запалив костер, он приготовил себе нехитрый ужин, состоящий из каши с тушенкой. Ночь была тихая, сухие дрова горели совершенно бездымно, вокруг — ни души. Это было хорошо. Это было настолько хорошо, что хотелось петь и даже смеяться, искренне и беззаботно, как ребенку. Но он лишь сдержанно улыбнулся и подмигнул в небо звездам, которые, в свою очередь, сразу же начали перемигиваться с ним.

В голове непрошеными мыслями вертелись воспоминания былых двух суток.

Когда Рут ушла от него в гостинице «Люкс», Тойво сам не принялся готовиться ко сну. Наоборот, он стал готовиться к визиту гостей. Уж если «Красная графиня» узнала, что за ним придут, то дело это уже решено: согласовано и одобрено. Стало быть, никто медлить не будет — придут сегодня же ночью. Хотя он уже давно был готов, но всегда лучше, когда «предупрежден — значит, вооружен».

Антикайнен проверил тоненькую бечевку, спускающуюся к верхней части рамы прямо с крыши — птицы не оторвали, висит себе, ждет своего часа. Он не стал переодеваться в нарядный костюм, в котором последнее время имел обыкновение выгуливать себя на работу и обратно, уложил его в сумку из-под противогаза, а оделся в спортивные штаны, облегающие ноги, беговые тапочки и теннисную майку с логотипом «Динамо». Сумку перекинул через плечо и подогнал ремень, чтоб она не болталась. На руки — тонкие кожаные перчатки, в каких иные козырные велосипедисты рассекали по стадионам и трекам. Все, теперь готов.

Никто не придет — не беда, значит, состоялась очередная репетиция. Как вчера и позавчера и еще несколько дней назад. Только тогда он ложился спать во всеоружии, так сказать. Сегодня же Тойво спать не собирался.

Когда за дверью образовались люди, Антикайнен это заметил. Под коврик перед дверью он давным-давно вывел два провода, которые, замыкаясь, включали настольную лампу под зеленым абажуром. А замыкались они тогда, когда кто-то на этот коврик наступал.

Он мгновенно переместился к двери и застыл в ожидании. Едва только раздался уверенный стук, однако не очень громкий, чтобы не потревожить этаж, Тойво распахнул дверь, схватил за лацканы пиджака замершего с поднятой рукой человека, втащил его в комнату и тотчас же захлопнул дверь, установив для верности деревянный брус типа «запор». Его и скобы Антикайнен изготовил едва ли не в первые же дни своего пребывания в столице.

С той стороны несколько человек сразу же попытались высадить дверь, да, куда там! Запор в скобах мог выдержать и не такое.

А в комнате оказался, конечно же, Иван Иванович, собственной персоной, умудрившийся от неожиданности потерять равновесии и самым подлым образом растянуться на паркетном полу.

— Ну, вставай, чего разлегся? — негромко сказал ему Тойво и помахал пистолетом, который вывалился из руки чекиста. Вороненый браунинг подкатился прямо к его ногам, он его и подобрал.

Товарищ Хрякин медленно поднялся на ноги. Он справился с непредвиденной ситуацией и, похоже, вновь обрел присущую самоуверенность.

— Ну, и что, чухонец тупоумный? У тебя нет выхода. Не я, так мои товарищи, скрутят тебя, подлая морда, — сказал он, похоже, веря каждому своему слову.

— А летать ты умеешь? — спросил Тойво.

— Что? — не понял Иван Иванович.

В следующее мгновение Антикайнен резко двинулся к окну, одной рукой ухватившись за пиджак врага. Вообще-то хвататься надо было двумя руками, да пистолет оказался помехой. Тем не менее извернувшись, используя всю свою инерцию, Тойво запустил товарища Хрякина в окно, а заодно, к сожалению, и трофейный пистолет.

Иван Иванович сделал изо рта дырку от бублика, рукой попытался упереться в оконную раму, да та легко распахнулась. Он вылетел в летнюю ночь, как курица из курятника, помахал для большей достоверности руками-ногами и рухнул вниз, на каменную мостовую, издав крик исполненный ужаса и отчаяния. Товарищ Хрякин до самого своего конца не мог поверить, что это случилось именно с ним — ведь сотрудники, так сказать, правопорядка бессмертны, как водится.

Иван Иванович сломал себе шею, руку и обе ноги, не считая размозженной о брусчатку головы. Не умел он летать, собака. Сверху упал пистолет, которым никому не удалось воспользоваться.

Чекист лежал в нелепой безжизненной позе в своем шикарном костюме. Именно такой же пошили Тойво, о чем он настаивал в свое время в швейной мастерской.

— Прости меня, графиня, — прошептал Антикайнен, на несколько секунд замерев перед открытым окном. — Для тебя я умер.

Однако лишнего времени для скорби или иных сантиментов не было. Тойво потянул за шнурок и вытащил веревку, по которой легко и быстро забрался до края крыши. Дальше — дело техники, и, стараясь бесшумно ступать по железу настила, он скрылся в слуховом окошке чердака.

Все приготовления Антикайнен сделал, как водится, заранее. Имея под рукой бур, одолженный у Резо, он проделал дырку в стропильной балке до самой крыши, потом, выбравшись наверх, слегка отогнул лист железа, которыми крыша была покрыта. Теперь оставалось только вытащить веревку необходимой длины, да уложить ее от всяких любопытных случайных взглядов под отогнутый лист. Затем крепко обвязать этой же веревкой стропила, чтобы та ненароком не улететь вниз, и приспособить к концу длинный шнурок, дернув за который, можно было высвободить этот тонкий, но прочный канат.

Все его такелажное снаряжение сработало в лучшем виде. Отвязав веревку от стропила, он втащил ее на чердак и уложил в рюкзак, который с некоторого времени, словно «тревожный чемоданчик», прятал под трубой вентиляции поблизости. Рюкзак и все его содержимое также достал Резо.

Содержимое было нехитрым: сухой паек армейского образца на три дня, спички, теплая одежда и коробка патронов диковинного 45 калибра. Резо не рекомендовал ориентироваться на оружие, так как в случае досмотра, который мог, в принципе, случиться по пути, отвертеться уже было невозможно. А такие громадные патроны, совсем нераспространенные в ментовской и криминальной среде, могли вызвать лишь вопрос: «Куда это?»

«В цирк», или, еще лучше, на вооружение охотничьего жакана. В крайнем случае, отберут. А за пистолет пристрелят.

Тойво упрятал свою противогазную сумку в тот же рюкзак, переоделся в цивильный костюм и перебрался на соседнюю крышу, откуда по пожарной лестнице, никем в этот предутренний час не замеченный, вышел на улицу.

Где-то оперативники все еще штурмовали дверь в его номер, тело Ивана Ивановича все еще остывало, никем не обнаруженное, а он пошел на вокзал, чтобы отбыть поездом куда-нибудь на север. До самого Питера Тойво ехать не решался — много станций и остановок, всегда есть вариант, что по ориентировке будут досматривать вагоны.

Он приобрел билет на почтово-багажный поезд аж до самого поселка Кесова Гора, что в Калининской области. Дальше по плану должен был быть пеший маршбросок до железнодорожной станции Бежецк. А затем поехать на поезде Иваново — Ленинград до Малой Вишеры.

В Кесову Гору он прибыл только поздно вечером. Почтово-багажный товарняк останавливался у каждого столба и пропускал все встречные-поперечные экспрессы. Тойво бегом бы пару раз успел сбегать в Москву и обратно. Но, может, это и к лучшему — никаких бдительных проверок, лишь раз контролер посмотрел на коричневый жетон билета, сверился с перфорированной датой и шлепнул дырку компостером.

Вот таким образом Антикайнен и оказался в ночном лесу, пока никем не преследуемый, испытывая настоящий кайф от покоя и единения с природой. Только человек, долгое время запертый в ограниченном пространстве, может оценить, что такое простор, ночуя под открытым небом.

Очень непростая задача выбраться из Москвы теперь представлялась не такой уж и сложной. Все самое затейливое только начинается. Впереди был Питер, который он надеялся обойти. Впереди был Выборг, в котором он надеялся не задерживаться. Впереди был страна Суоми, из которой он намеревался сбежать.

Ну, а сзади вся государственная машина. Едет, пыхтит, давит колесами человеческие судьбы. Прет напролом, не считаясь с объективной реальностью, данной нам в ощущениях, коверкает природу и созданный Господом мир. У руля этой машины, как кажется многим, вполне определенный человек, но на деле этот человек — всего лишь марионетка Самозванца, чуждой нам всем сущности, пытающейся захватить себе еще чуток мироздания.

Но Самозванец не всемогущ, опирается он на самые подлые, самые низкие и безнравственные души, которые толкает на вершину человеческой иерархии, ищет в них пользу и выгоду себе.

Так уже было. Потом случился Потоп, стряхнувший всю человеческую и нечеловеческую скверну. Может быть, не так уж много осталось и нынешнему человечеству. Или тому, которое будет жить через семьдесят лет с новым тираном, новыми лицемерными законами.

Господь всемогущий — это его свойство. Господь милосердный — это его качество.

Тойво сидел возле костра, слушал пение ночной птицы и думал о вечном. Именно в такие минуты он осознавал, что Рагнарек неизбежен, и исход его предопределен. Наши предки это знали. Отчего же современники об этом забыли? Отчего же они не пытаются отсрочить эту битву? Отчего же они всеми силами ускоряют ее начало? Отчего же, отчего же, отчего же!

Мысли были разные, мысли были, но вот реакции на них — не было. Было все равно хорошо. Было все равно покойно. Словно бы и ничего не было.

Он проснулся с первыми лучами восходящего солнца, умылся в соседствующем с его ночлегом пруду, отзавтракал остатками ужина и сказал всему миру:

— Как же все-таки хорошо!

А мир ответил:

— Так пользуйся, пока есть такая возможность!

И он пошел дальше, ориентируясь по компасу и топографической карте. Когда вокруг один лишь лес — то будто бы другого мира и нет вовсе.

К Бежецку он вышел на следующий день, устроив себе еще одну прекрасную ночевку. Даже искупался перед сном в маленькой лесной ламбушке, распугав ленивых и жирных карасей — единственных обитателей водоема. Те глазели на него, выпучив глаза и не могли взять в толк, что от этого ждать?

Ну, не трусами же их ловить! Так что ждать было нечего — плавайте и занимайте весь предоставленный объем, пока не набредет охочий до карасей люд.

Когда-то в не столь уж и далекие времена здесь жили тиверцы — такой карельский народ, истребленный во время столетней ливонской войны. И столица у них была — Тверь. А северо-восточнее была земля веси — тоже карельского народа, вырезанного во время никоновских реформ. А главный город у них был Весьегонск.

Тойво знал об этом по рассказам давнишнего друга, ставшего великим легкоатлетом — Вилье Ритола. Тот увлекался творчеством и изысканиями Элиаса Леннрота и почерпнул много интересного из архивов, тогда еще не закрытых.

Кто же был тем загадочным убийцей целых народов? Официально, стало быть — лживо, считается, что монголо-татары. Но это тоже полная чепуха. Убили те, кто поселился на этой территории. Без всякого сомнения — те самые монголо-татары, что и сейчас здесь небо коптят.

Антикайнен не знал, отчего задумался именно об этом, высматривая в угольках костра откровения давно ушедших эпох. Земля, наверно, такая — древняя. Вот и делится своей памятью с теми, кто ее может услышать. Тойво — мог.

В городок Бежецк он вошел в цивильном костюме, рассчитав по времени, как раз за час до проходящего поезда из Иваново. Он попил ситро в привокзальном буфете, после того, как приобрел билеты до Ленинграда. Заел это дело парой маленьких свежевыпеченных ватрушек, да пирожком с яйцом и мясом.

И никому до него не было дела. Даже милиционеру в белом мундире, прохаживающемуся по перрону — тот, вообще, только на женщин заглядывался. Точнее, на их крепкие загорелые ноги из-под ситцевых платьев. Лето, дремотное состояние советской глубинки.

Тойво не хотел, чтобы с ним кто-то вступил в беседу, потому что финский акцент, пожалуй, исправить в этой жизни уже не мог. А оказаться запомнившимся инородцем вовсе не хотелось.

В поезде, полном окающего разговора, он забрался на вторую полку и незаметно уснул. Это не входило в его планы, потому что ситуацию надо было контролировать всегда. Однако Антикайнена никто не разбудил, даже прошедшие контролеры не стали тревожить спящего с блаженной улыбкой хорошо одетого гражданина.

Тойво поспешно вышел в тамбур, не забыв свой похудевший за время похода рюкзак. Приближалась станция, обозначенная в расписании, как «Малая Вишера». Именно та остановка, что нужно.

Он легко спрыгнул на перрон и пошел спокойной походкой уверенного в своих действиях человека по направлению к площади Ленина. Тойво сделал по площади большой круг, а затем вернулся обратно на вокзал, проверяясь против слежки.

Наступила ночь, слежки не было. Малая Вишера не была каким-то знаковым пунктом в его маршруте. Всего лишь перевалочная база до станции Волховстрой. А там — Ладога, полная свобода направлений. Можно нанять лодку, чтобы доехать до северного берега, или до западного — это уж, как погода позволит. За деньгу малую рыбаки перевезут. На акцент здесь особого внимания не обращают — мало ли карело-финнов в окрестностях ходят-бродят, грусть наводят.

Через грузовую станцию один за другим шли поезда. Мурманское направление было достаточно оживленным, товарняки здесь не останавливались, поэтому и охраны серьезной не выставляли. Несмотря на отсутствие остановки в Малой Вишере скорость составы все-таки сбрасывали. Как раз можно было поднапрячься и совершить бросок до приглянувшегося вагона, а потом еще один бросок — это уже на подножку вагона.

Если броски успешны — езжай с ветерком до Волховстроя, пока ВОХРа не нагрянет с проверкой. Если не успешны — наутро стрелочники соберут разбросанные по шпалам части туловища в картофельный мешок и сдадут в милицию для опознания.

Тойво доехал до реки Волхов и также соскочил, как до этого заскочил, не дожидаясь пока придут специально обученные люди проверять вагоны, сцепки и набившихся зайцев, живых и не очень.

Этот город был памятен для Антикайнена тем, что здесь начался его большой поход по тюрьмам.

Утренней порой мало кто обращает внимание на человека, идущего своей дорогой, если тот, конечно, не пускает колечками дым из ушей или поднимает за собой хвостом дорожную пыль. Тойво был обыкновенным, тогда еще не существовало очевидного различия между иностранцем, положим, и гражданином великой страны. Все были более-менее равны, как в одежде, так и в повадках. Вероятно, поэтому в Советский Союз всякие шпионы шли косяками — определить их можно было только по парашюту, либо завышенному интересу к стратегическим объектам.

На Антикайнен опять никто не косился, тем более, что двигался он в сторону кладбища, которое, как принято — на окраине. Здесь же стояла часовенка и поклонный крест. Можно было службу заказать или даже панихиду. Тойво прошел мимо, даже свечечки не купил.

Зато он зашел в лес, с минут десять покрутился в нем, что-то припоминая, а потом забрался на елку. Его расчет оказался верным: за прошедшее время дерево слегка подросло, по кругу веток за год, поэтому заветное дупло оказалось вне досягаемости с земли.

Тойво, стараясь не испачкать в смоле свой походный костюм, сунул руку в дупло, про себя умоляя, чтобы никто ее там не откусил. В дупле никто не прижился, поэтому рука осталась в целости.

Зато там можно было нащупать перетянутый истлевшими веревками пакет, где в промасленной бумаге что-то покоилось. Антикайнен пошевелил в дупле пальцами, стараясь ухватиться поудобней, а потом вытащил на свет огромный револьвер. Состояние оружия было не очень, поэтому Тойво ушел в лес подальше и принялся за чистку и смазку.

Ну, вот, старое оружие опять вернулось к нему. И патроны подошли, как нельзя кстати. Теперь можно было переходить границу, не пытаясь сконфуженно улыбаться в случае, если, вдруг, какая-нибудь вражина крикнет: «Руки вверх!» Еще посмотрим, кто поднимет руки.

Настроение снова сделалось подстать погоде: солнечно, сухо и абсолютно без ветра. Антикайнен доел остатки припасов и пошел к берегу реки. В последний раз он был здесь слякотной весной, поэтому сейчас ориентироваться не мог. Но он предположил, что все запасы лодок, моторных и весельных, непременно должны быть на берегу.

Когда же с удовлетворением отметил, что так именно и есть, пришел к другому выводу: не надо ни с кем договариваться. Неизвестно на кого можно нарваться. А если просто лодку конфисковать, то нарвешься всего лишь на потерпевшего, а не стукача или нападающего. Вот что сознание большого оружия делает с человеком!

Тойво прошелся со скучающим видом вдоль длинного ряда лодок, покачивающихся на мелкой речной волне, и отметил достаточно пустующих мест. Сюда ставят на ночь те посудины, которые принято эксплуатировать утром и днем. Вот из них и следует выбирать.

Вот из них он поздно вечером и выбрал.

Сторож был один, строгий и хмурый мужичонка лет под тридцать пять. Оказался, тоже из рыбацкой артели — сегодня его очередь дежурить.

— Если ты шума не подымешь, — сказал ему Тойво. — То и я шуметь не буду.

Он вытащил свой револьвер и покачал им для наглядности.

— Ого! — восторженно отозвался рыбак. — С этой дуры по танкам палить можно.

— А что — здесь танки есть? — удивился Антикайнен.

— Не, в кино видел, — признался мужичок.

— В общем, так, — сказал Тойво. — Ты пойдешь вместе со мной. Потом высадишь меня — и езжай на все четыре стороны.

— А далеко ехать-то? Горючки полный бак, но вокруг Ладоги не хватит.

— Невский створ пройдем, а там посмотрим. Я тебе еще денежку дам, чтоб не так обидно было. А потом тебе все равно в милицию идти. Скажешь, будто под угрозой оружия. Сечешь?

— Секу, — согласился мужичок. — А ты шпион, что ли?

— Не совсем, — покачал головой Антикайнен. — Еду Сталина убивать.

— То-то я в тебе сидельца заподозрил, — ухмыльнулся рыбак. — В бегах? Политический?

— Красный командир, — сказал Тойво. — В бегах, конечно.

Местный житель поглядел на него с уважением и пониманием.

— Ты, вот что, — быстро обернувшись по сторонам, сказал он. — Убей эту лошадиную морду и за меня тоже!