Письма живых (СИ)

Глава 16 Карибское море

24 августа 1942. Кирилл.

— Господа, прошу считать это делом чести, — полковник Черепов заложил руки за спину. — Мы атакуем американцев.

Летчики собрались в ангаре. Вокруг только стальные стены. Все машины подняты на палубу. Аварийные команды еще срезают автогеном покореженные трубы и конструкции, механики и оружейники волокут тележки со снарядными и пулеметными лентами. Воняет горелым металлом и взрывчаткой. Георгиевский авианосец ранен, но не побежден, его люди готовы драться. Среди летчиков «Выборга» чуть на особь держатся пятеро истребителей с «Очакова». Они сели на свободную палубу.

— Первая и вторая истребительные, вам задача сопроводить, довести до цели бомбардировщиков. Расчистите им дорогу, утопите и придушите всех, кто попытается встать на пути. Третья в обороне. Очаковцы, — взгляд на новичков, — работаем вместе. Штабс-капитан Вите, берите молодцев под свою руку.

— Координаты цели известны?

— Да. Запишете и получите прокладки после построения, — полковник поворачивается к штурмовикам. — Господа, не приказываю, но прошу, дотянитесь.

Мощные турбины разогнали авианосец до самого полного. Пока готовили к вылету самолеты, механики облазили и перепроверили катапульту. Одновременно матросы палубной команды белой краской нанесли на настил безопасный коридор для взлета. Обе бомбы легли ближе к правому борту. Слева остался целый участок палубы. Узкий коридор, но волнение слабое, качка почти не чувствуется, ветер дует ровно без порывов. Если не жмуриться от страха, взлететь можно.

Первыми на взлет пошли «Бакланы». Груженные бомбами, снаряженные и заправленные под завязку машины швырнули в небо катапультой. Затем настал черед истребителей. Взлетали по одному и по очереди. Один по дорожке, второй с катапульты.

Кириллу выпал ускоренный старт. Мотор прогрет, винт молотит воздух. Палубный тягач подтаскивает самолет к катапульте. Матросы фиксируют шасси в тележках. Взмах флагом. Обороты на полную. Сквозь гул мотора прорывается свист. Из-под крыльев вырывается клуб пара. Неведомая сила хватает самолет и с силой разгоняет, швыряет как стрелу из баллисты.

Вокруг все спокойно. Небо чисто. Авиационная рубка желает всем: «Ни пуха, ни пера».

— К черту! — взгляд невольно цепляется за горящий «Очаков».

Корабль идет с креном. Из густой черной пелены, клубящегося дыма выступают только нос и часть рубки. Почти у самого борта держатся два эсминца. Да, точно, с авианосца снимают команду. Люди перебираются на спасателей по мосткам и шторм-трапам.

Крылья гнева шли с легких авианосцев одной плотной группой. За тридцать миль до точки на карте на радиоволне прозвучал незнакомый голос. Человек назвал кодовое слово и представился как командир авиаотряда «Евстафия» полковник Добромыслов.

— «Георгиевцы» и «Скобелевцы», сбавьте скорость. В атаку идем все вместе, одновременно.

Кирилл не сразу понял, что хорошо знает этого человека. Довелось служить в авиаотряде «Евстафия» до перевода на «Выборг». До того работал с соратниками с палубы «Наварина» над Северным морем.

Первыми на американцев зашли истребители. Эскадрильи «Сапсанов» атаковали воздушные патрули, завязывали бой, перехватывали взлетающих с палуб и набирающих высоту «Уалдкетов». Затем с трех направлений и разных высот на врага обрушились пикировщики и торпедоносцы. Они шли на боевом курсе, презирая смерть прорывались сквозь зенитный огонь. Торпедные эскадрильи разворачивались веерами, прорывались через эскорт, горели, но упрямо тянули до точки сброса торпед.

Пикировщики стаями наваливались на противника. Одновременно цель атаковали целыми эскадрильями. В лицо бил огонь. Приводы зениток грелись и клинили, стволы раскалялись в момент. Стремительные машины падали на противника как соколы на добычу. Люди у зениток работали как оглашенные, стреляли по выскальзывающим из прицелов самолетам. Считанные секунды, сотни и тысячи выпущенных в небо снарядов и пуль полудюймовых «Кольт-Браунингов». Не все снаряды прошли мимо цели.

Очень тяжело попасть в падающий прямо на тебя самолет. Не так-то просто достать бомбой маневрирующий и огрызающийся из всех стволов корабль. Не все выдерживают чудовищное напряжение атаки с пикирование. Не у всех хватает выдержки выстрелить бомбой с минимальной высоты. Нельзя ругать тех, кто отворачивает чуть раньше. Нельзя ругать тех, кто не может выйти за пределы возможного.

Нашлись те, кто сумел, кто выдержал, не испугался, нажал спуск в самый нужный момент. Нашли те, кто как одушевленный непогрешимый механизм отработал от и до. В современном сражении флотов даже эскадрилья, это очень мало. Счет идет на десятки и сотни самолетов. Шестерка «Бакланов» с «Выборга» совершила подвиг.

Цели распределяли самостоятельно. Так получилось, что русские истребители, а за ними ударные самолеты вышли на эскадру в составе «Хорнета» и «Рейнджера». Новым авианосцам сегодня повезло. Поручик Ефремов повел свою полуэскадрилью на самый крупный авианосец.

Вражеские истребители не мешались. Небо любезно подмели соратники. Расчеты зениток авианосца отвлеклись на стелящиеся над водой смертельно опасные торпедоносцы. Шестерка пикировщиков четко зашла с кормы и стаей набросилась на корабль.

Выйдя из боя, Василий Сергеевич чувствовал, как по телу струится холодный пот, волосы под шлемом слиплись в колтун. Это ничего. Рядом и позади шли пять его экипажей. Стрелок-радист, захлебываясь от восторга, орал в гарнитуру. За хвостом самолета клубился дым, там стонало и горело железо, из пробоин вырывалось пламя. «Хорнет» получил четыре раны от небесного оружия разящих ангелов.

Еще через три минуты на горящий авианосец сбросили бомбы пикировщики с «Пантелеймона». Этого хватило.

Вице-адмирал Спрюэнс ни слова не проронил, слушая доклады. В голове командующего складывалась мозаика из случайных разрозненных кусочков. Туман войны рассеялся, но слишком поздно.

— Готовьте приказ, всем полным ходом отходить к Кубе.

Палуба рубки под ногами ощутимо накренилась. Дым не дает дышать. Доклады аварийных дивизионов пессимистичны.

— Адмирал, сообщение с «Франклина». Они готовы повторить удар.

— Сворачиваем удочки. Отходим. «Франклину» и «Тикондероге» в первую очередь.

Вскоре вице-адмирал Спрюенс поднял свой флаг на крейсере «Уичита». Упрямо нежелающий тонуть, пылающий от носа до кормы «Хорнет» добили эсминцы.

Командующий американским флотом считал, что разменял один свой авианосец на два русских. Банальная ошибка. Его визави на мостике «Цесаревича» в свою очередь считал, что утопил два тяжелых авианосца, пожертвовав одним легким. Летчики докладывали, что точно попали в два авианосца. На еще сохнущих после фиксажа фотографиях четко выделялись два разных поврежденных авианосца. К этому линкор «Индиана» поймал бортом три авиационные торпеды.

Американцев не преследовали. Пусть немцы порывались догнать и добавить горящих, но их удержали за штаны. Мало кому в конце лета 42-го улыбалось приближаться к вражеским базам на Ямайке сверх допустимого. В извечном соревновании брони и снаряда победила авиация.

На «Выборге» отменили все авралы. После того как моряки устранили наиболее опасные повреждения, на палубе навели порядок, каперанг Кожин дал людям отдых. Авианосец в сопровождении верного оруженосца «Лешего» и трех эсминцев экономичным ходом шел на ост. Летный состав после ужина задержался в столовой. В стаканах терпкое красное вино. Это и обязательная норма для здоровья и поминки. Четыре койки в каютах сменили своих хозяев. Еще двое летчиков в лазарете.

Атмосфера меланхоличная. Сергей Оболенский задумчиво перебирает струны гитары. Кирилл смотрит сквозь свой стакан на свет лампы в подволоке. Даже вино пьянит, особенно смертельно уставшего человека. Сегодня не хочется глушить себя спиртным. Вообще желания нет. Стоит закрыть глаза, как предстают корабли, накатывающиеся волны самолетов, вновь горит «Очаков». Клубы черного дыма с красными прожилками затягивают американский авианосец. Вновь в прицеле самолеты с белыми звездами. В ушах крики горящих людей.

— Похоже вы совсем осоловели, Кирилл Алексеевич, — на плечо опускается рука.

— Сидите, сидите, господа. Без чинопочитаний, — успокаивает людей капитан первого ранга Кожин. — Я без дела зашел. Хочу посмотреть на тех, кому моряки жизнью обязаны.

— Не стесняйтесь, присаживайтесь, Евгений Павлович, — один из унтеров мигом отодвигает стул.

— Спасибо, Ефим Власьевич. Я лучше стоя.

Командир авианосца подошел к раздаче, вытащил початую бутылку и набулькал себе с полстакана.

— Господа, помянем наших соратников, тех, кто не вернулся на корабль и уже не вернется домой. Помолимся за их души, чистым сердцем простим все что не успели и попросим прощения у их родных и близких за то, что не уберегли.

Шорох одежды, грохот стульев. Люди поднялись на ноги. Все взгляды обращены на Кожина.

— Простите. Райской обители, мои друзья, — с этими словами Евгений Павлович залпом выпил вино.

По пути к выходу Кожин опять остановился у Никифорова.

— Идем на Тринидад, пополняем танки и прямиком на Балтику. Не вешай нос, племянник. Через час объявлю по громкой всему экипажу.

Лицо Кирилла расплылось в широкой улыбке. На Балтику. Там ждут. Там бабушка с дедушкой. С ними сестренка, маленькая Юля. В Петербурге живет Инга. Никто не знает, на какой завод встанет ремонтироваться «Выборг», но увольнения обязательно будут. Иначе и представить себе невозможно.

Капитан первого ранга Кожин не обманул. Командир сам по трансляции поздравил экипаж с победой, поблагодарил людей за службу, вспомнил погибших, пожелал скорейшего выздоровления раненным, и только в конце добавил, что идем в Россию. Естественно, маршрут, промежуточные порты остаются секретом.

На баке Сергей Оболенский раскуривает папиросу. Взгляд штабс-капитана отрешенный, выражение лица задумчивое. Собравшиеся на перекур моряки держались поодаль. Больше летчиков не наблюдалось. Нет, из-за шпиля поднялся унтер-офицер Тарасов, приветственно махнул своему командиру звена.

— Я думал ты в столовой с гитарой, — Кирилл присел на киповую планку рядом с командиром 2-й эскадрильи.

— Знаешь, душно там. Грудь давит. Не могу в низах находиться. На палубу, на чистый воздух под звезды тянет.

Кирилл согласно кивнул и закурил. На небе действительно яркие тропические звезды. Ночь в этих широтах наступает быстро, нет привычных европейцам долгих сумерек. Поблизости от офицеров пристроился Паша Тарасов. Унтер видимо уже покурил, потому спокойно сидел на якорной цепи и глядел на море поверх фальшборта.

— Кирилл Алексеевич, ты утром не хотел ни в кого стрелять, а смотрю на твоем «Сапсане» новые молнии рисуют.

— На твоем тоже, Сергей Павлович, — парируя следующий вопрос Кирилл пояснил. — Не хочется, но приходится успевать первым.

— Верно. Мы стреляем, чтоб не выстрелили в нас, а они стреляют, чтоб не выстрелили в них. Круговорот стали под облаками.

Сергей Оболенский тщательно загасил окурок в ящике с песком.

— Я все пытаюсь найти ответ на вопрос: зачем мы воюем?

— Никто не знает. Помнишь: «Сначала было слово»? Так вот, вторым оказалось слово «война». Все всегда воевали, все попытки установить прочный мир с блеском провалились.

— Я не об этом. Не путай, Кирилл Алексеевич, — поморщился Оболенский. — Я прекрасно понимаю, тогда в 40-м мы атаковали англичан чтоб они не перекрыли нам проливы, чтоб не выбили по одиночке наших союзников, чтоб не душили нас торговой блокадой. Но смотри, Англия давно пала, король Георг склонился перед царем Алексеем, признал все наши права и территории, выплачивает контрибуцию, а мы до сих пор воюем. Почему так? Почему нас занесло в эти моря, на острова, которые все равно придется возвращать французам и англичанам? Что мы здесь забыли, соратник?

— Знаешь, Сергей Павлович, хороший вопрос, — Никифоров задумался. — Насколько я помню, войну нам объявили янки, хотя царь прямо заявлял, что дальше Европы не пойдет, нас все устраивает, претензий к Штатам у нас нет. Не знаю, правильно, или нет, в университете не учился, после ремесленного училища сразу в летную школу пошел.

— Я думаю, мы воюем именно здесь, бомбим Эспаньолу и Ямайку, штурмуем Панаму, перекрываем базами Атлантику, чтоб нам не пришлось драться там. Чтоб не пришлось защищать Романов-на-Мурмане, прикрывать линкоры в Датских проливах, чтоб не сбрасывать в море плацдармы на Галиполи и перекрывать минами Дарданеллы, чтоб не пришлось сбивать врага в небе над Петербургом.

— Тоже так думаю, командир, — заметил Тарасов. — Защищаться всегда лучше не на своей земле. Земля то защитит, да ей самой достанется.

— У нас всех в России родные остались, друзья, хорошие соседи. Я не хочу, чтоб им на головы падали бомбы. Я не хочу, чтоб у нас вводили карточки, как в Германии, чтоб люди в моей стране голодали. Наоборот, я хочу вернуться домой и видеть открытые довольные рожи, я хочу слышать счастливый детский смех, знать, что соседу в очередной раз повысили жалование, соседские мальчишки в которыми я играл в отрочестве завели свое дело, переженились, дети сытые и обутые. Вот за это я дерусь. За свою страну, своих соседей. И за себя, конечно, — тихо добавил Кирилл.

— Читал в газетах, царь отдал немцам половину акций Суэцкого канала, — Тарасов хитро прищурился. — Думаю будет справедливо, когда немцы нам отдадут половину Панамского канала.

— Наверное, это так, господа. Несгибаемый Алексей своего не упустит, своих не оставит.

— Все правильно. Только знаете, мне советовали… — Кирилл сдержался на полуслове. Есть вещи, которые не стоит говорить даже лучшим друзьям. Никто пока не должен знать, что после войны Кирилл Никифоров собирается подавать в отставку. Рано. Нельзя. И дело здесь не в карьере, а в доверии. В последнее время слишком утончилась грань между своими и «не чужими», скажем так. Очень легко перейти в другую категорию и не заметить.