Пифагореец

Глава 24 И на людей посмотреть, и себя показать

Учитель и ученик закончили обед, и Пифагор попросил Тео привести себя в порядок. Нужно еще раз отметить, что Пифагор уделял большое внимание чистой одежде и чистой постели. Также он говорил, что, соблюдая и поддерживая чистоту, человек поддерживает ее, прежде всего, в своей голове, что отражается на всех аспектах его жизни. А если человека окружает беспорядок, то тогда он также во всем окружает его и в жизни. А стиль и цвет одежды всегда оказывают невидимое, но сильное влияние на настроение и мысли. Одевается, к примеру, человек неряшливо, как грузчик в порту, и смотришь, а он уже и говорить потихоньку начитает соответственно. А оденется человек элегантно и интеллигентно — и его поведение тут же подстраивается под то, как он сейчас выглядит. Поэтому Тео постоянно надевал чистую светлую одежду и свое постельное белье регулярно стирал.

На вопрос Тео, почему они носят только светлую одежду — ведь вокруг существуют много разных других цветов, — Пифагор отвечал, что цвет одежды имеет влияние на общее настроение и нрав человека, и каждый цвет дает свою подсознательную психологическую настройку. Белый цвет влияет на настроение и нрав человека именно таким образом, какой Пифагор считал наиболее благоприятным.

Тео спросил Учителя, куда это они собираются, такие красивые и нарядные?

— Сегодня собрание городской общины. Каждый месяц, в первое воскресенье, вечером, собирается община острова для полезных бесед и обсуждения насущных проблем и вопросов, — ответил Учитель.

Тео не смог сдержать смех:

— Вы серьезно? Это прямо как у нас ток-шоу «Воскресный вечер» на каждом канале! Господи, куда же я попал? Неужели за 2500 лет ничего, по сути, не изменилось?

Пифагор улыбнулся и ответил:

— Да нет, Тео, изменилось. Мы здесь собираемся для блага людей, чтобы упорядочить их быт и сделать их жизнь лучше. Да, у нас у власти жесткий тиран, во многом у нас связаны руки, и еще не все получается. В чем-то мы «изобретаем колесо», но то, что мы делаем, — мы делаем по-настоящему, искренне. А у вас на телевидении все эти правильные и благие намерения давно превратились в симуляции ради циничной забавы, развлечения публики, рейтингов и денег. Помнишь, я тебе уже цитировал одного замечательного пожилого артиста твоего времени, который на вопрос, чем отличается его более старое поколение от молодого современного, ответил так: «Мы считали в уме и любили бесплатно». Трудно ответить лучше. И в этом «любили бесплатно» подразумевается искренность, которая в твоем времени выметается отовсюду с удвоенной силой и заменяется расчетом и цинизмом.

Тео нечего было ответить, и ему стало стыдно, потому что сказанное было совершенно справедливо. Ему очень хотелось сейчас крикнуть, что вот они, все его современники, конечно, такие, но он сам не такой! А, собственно, почему не такой? Насколько он был открытым и искренним с Эли? А с мамой? А с кем он вообще был искренним и открытым в жизни? И как он себя вел по отношению к остальным, пока не попал сюда, к Учителю? Это какая-то необъяснимая загадка природы — ведь насколько все люди стали бы более счастливыми, насколько жизнь каждого стала бы лучше и светлее, если бы каждый вдруг стал открытым и искренним по отношению к окружающим? И несмотря на это, всё действительно на максимальной скорости движется к замещению всего настоящего, разнообразными симуляциями, ради праздной забавы и банальной наживы. Все всё понимают, все от этого страдают, но никто ничего не меняет. Давно Тео так не задумывался о социально-философских темах, и Пифагор, глядя на Тео, видимо, уловил его ход мыслей.

— Знаешь, Тео, в Китае есть одна замечательная поговорка: «Человек взрослеет не тогда, когда у него вырастает борода, а лишь тогда, когда начинает критично и реально оценивать себя со стороны». Большинство людей всю жизнь проживает в полной иллюзии относительно того, кто они и что на самом деле собой представляют, и умирают в полной уверенности в собственном образе честного, отважного и принципиального рыцаря на белом коне, так и не повзрослев. Чтобы начать что-то в себе исправлять, человеку сначала необходимо понять, а что именно с ним не так, и тогда уже можно начинать это исправлять. А с реальной самооценкой у большинства людей и есть проблема.

— Да, как я слышал на одном радио: мудрость обычно приходит к старости. Но часто старость остается одна, — уныло пошутил Тео.

— Именно так. Очень верно и остроумно подмечено, — улыбнулся Пифагор.

— Вот видите, а вы говорите, что у нас сплошные симуляции и обман! А вот есть же еще и что-то хорошее, — улыбнулся Тео.

Как известно, в каждой беседе и в каждой шутке, как и с солью, самое важное — соблюдать меру. Поэтому учитель и ученик закончили эту тему и направились к выходу из пещеры. Там Тео снова заметил то, что он уже видел раньше — у выхода из пещеры был легкий туман несмотря на то, что из окна пещеры была отличная видимость и стояла прекрасная погода. Он смело вышел из пещеры вслед за Учителем, находясь всецело поглощенным своими мыслями. Они прошли несколько шагов, и Тео словно ударило по голове — они вышли из пещеры не к долгому и отвесному спуску, а на какую-то равнину. Это было вообще не возле пещеры.

— А где мы? — спросил Тео в полном удивлении.

— Мы вышли на окраине города Самос, Тео. Не хочешь же ты провести несколько часов в пути туда, а потом столько же обратно? Иногда можно это время и сэкономить, особенно учитывая, что нам стоит поторопиться.

Несмотря на то, что он уже видел это уплотнение, чем-то похожее на «жидкий воздух», глаза Тео были настолько широко открыты от удивления, что, наверное, могли бы выпасть из глазниц. Из всех слов у него сейчас в голове были одни междометия, поэтому ничего внятного он сказать не мог. Да, он, конечно, помнит объяснение Учителя об искривлении пространства и о создании пространственной червоточины, с максимальным сближением точек входа и выхода с помощью специальной техники сознания — да, теоретически это все понятно. Но каждый раз, сталкиваясь с этим лично, Тео испытывал сильное эмоциональное переживание, переходящее в шок. Это напоминало, как он однажды в Афинах пил на улице кофе со своим профессором по теории статистики из университета. И этот профессор, попивая кофе и смотря на взлетающий самолет, сказал ему: «Нет, я, конечно, все понимаю, крылья, поток воздуха, подъемная сила — это все понятно. Но почему же он, черт возьми, не падает?!»

Пройдя немного и успокоившись, Тео, наконец, внятно сформулировал то, что все никак не мог спросить:

— Учитель, я вот чего не понимаю: вы так доступно и понятно объясняете каждое очередное «волшебство», что все сразу кажется таким логичным и понятным! Почему же наша наука этим не занимается? Можно же показать им направление и так же все логично и убедительно объяснить?

— Дорогой мой Теодор. Наука в твое время работает ради двух основных целей: развитие всего, что экономически целесообразно и может приносить финансовый результат, и поддержание авторитета тех, кто правит этой самой наукой. Первая задача решается целевым и дозированным финансированием и разнообразными грантами на научные темы, обозначенные этими инвесторами. Ученому же нужно на что-то жить и кормить семью? Вот он и исследует только то, за что платят крупные компании. И даже крупные исследовательские центры, ведь тоже должен кто-то финансировать. Независимой науки ради самой науки в твое время очень мало. А вторая цель решается с помощью жесткой научной цензуры. Наука твоего времени построена на догмах. Принятая однажды научная догма больше не может быть отменена, даже если будет десяток убедительных опровержений, иначе те, кто построил свою научную карьеру на этой догме, ее лишится. И вот так, сделав один шаг вперед, даже если он был сделан в неверном направлении, наука больше не может вернуть его назад. И поэтому любое исследование, которое бы как-то противоречило хоть одной из общепринятых научных догм, будет запрещено, а сами исследователи изгнаны из науки. Эта система построена как симбиоз политики и лжи. А в любом споре между тем, кто говорит правду и лжет, преимущество всегда у лжеца, так как тот, кто говорит правду, ограничен рамками только этой правды, а тот, кто лжет, не ограничен ничем.

— Это похоже на известную шутку: — Хотите правду? Нет, спасибо, у меня своя. — улыбнулся Тео.

Ну да ладно, давай поспешим, нас уже ждут граждане Самоса. Многие ради этой встречи преодолели несколько часов пути, а затем им придется столько же добираться обратно.

Через некоторое время они пришли к Храму Геры, который стоял на южной окраине острова. И неподалеку от Храма было построено подобие амфитеатра — небольшая сцена и ряды зрительских мест в форме полукруга, где каждый последующий ряд был немного выше предыдущего, чтобы зритель заднего ряда мог беспрепятственно видеть сцену, и передние ряды ему бы не мешали. Тео это очень напомнило примитивную, но точную модель современного театра, только в миниатюре, или маленького камерного концертного зала. Общее количество мест было небольшим — наверное, рядов пять, мест по 10, то есть, в общей сложности, мест на пятьдесят, и все они потихоньку занимались приходящими людьми. Общественность Самоса уже собралась и с нетерпением ожидала выступления Пифагора.

Тут Тео радостно воскликнул:

— Ну вот я вас и поймал! Вот он — парадокс дедушки во времени в действии! Ведь это римский амфитеатр! Придумали его римляне, а они будут жить через несколько сот лет! А что это значит? А? А значит это то, что вы видели это у них в будущем и сделали его тут, в своем времени, то есть вы все-таки используете тут, у себя, изобретения и идеи из будущего!

Лицо Тео было торжественным, как будто он произнес блестящую речь, тянущую, как минимум, на Нобелевскую премию, ну или изобличил в суде какое-то очень противозаконное деяние. Пифагор посмотрел на него без тени обиды или злости. Он улыбнулся Тео в свойственной ему доброжелательной манере и спросил:

— А что это, по-твоему? Что ты видишь?

— Это римский амфитеатр! — гордо и уверенно ответил Тео.

— Нет, мой дорогой и самоуверенный ученик. Это Пифагоров полукруг — так его все тут называют. Я изобрел это специально для городских собраний. А затем, когда я переехал на юг Италии, мы с учениками начали там строить такие же Пифагоровы полукруги для их городских собраний. Эти сооружения были римлянами названы впоследствии амфитеатрами, и римляне уже строили их сами. Так что извини, но в этот раз ты ошибся.

— Жаль! Такая стройная была версия… — театрально, и с самоиронией сказал Тео, как ни в чем не бывало. — Ух ты, это я сейчас буду свидетелем настоящего «экклесиа» — народного собрания в древней Греции?

— Нет. Не совсем, — ответил Учитель, — традиционные народные собрания проводятся на Самосе отдельно. Это довольно странное мероприятие ввиду того, что правитель Самоса — тиран, и мнение горожан мало на что влияет. И проводит такие мероприятия только сам Поликрат.

— То есть это ваше собрание не настоящее? Получается, вы вроде оппозиции действующей власти? — удивленно спросил Тео.

— Если бы я был оппозицией действующей власти, то меня бы уже не было, — горько усмехнулся Пифагор, — Поликрат знает, что я не занимаюсь политикой и что всеми силами борюсь с любой смутой, а это значит, что я никогда не буду настраивать народ против действующей власти, поэтому Поликрат спокойно позволяет нам проводить такие собрания.

Тем временем амфитеатр постепенно заполнился людьми. Тео с удивлением заметил, что нельзя было выделить какую-то одну или даже две возрастные группы, или же какую-то определенную группу по материальному или общественному положению. Представители гражданского общества Самоса, которые пришли на ежемесячную беседу с Пифагором, были и совсем молодого возраста, и взрослого, и пожилого. Хотя, конечно, Тео не брался определить возраст по внешнему виду собравшихся, так как соотношение внешнего вида и возраста в Древней Греции было совершенно другим, нежели в его родное время. Чем это было вызвано, Тео не мог сказать с уверенностью. Другой образ жизни? Отсутствие косметики, фармацевтики и медицины в целом? А может быть, — все вместе? С одной стороны, люди этой эпохи все время находились на свежем воздухе, питались исключительно полезной и натуральной пищей, жили на берегу моря, всё вокруг — исключительно экологически чистое, как у долгожителей современной далекой Японии. Но, с другой стороны, люди в возрасте за сорок уже выглядели стариками. Пифагор был среди них редким исключением. Если бы Тео в своем родном теле жил в это время, то он уже был бы похож на пожилого дяденьку.

К своему удивлению, Тео увидел, что у этого собрания был и свой ведущий — мужчина среднего роста и средних лет, с густыми вьющимися черными волосами. Его звали Архит. Все это собрание изначально очень напомнило Тео какое-то ток-шоу на телевидении, но Архит никак не напоминал ведущего, а скорее наоборот — у него было участливое лицо сопереживающего добряка. Спокойный и торжественный вид без тени высокомерия и надменности вызывал уважение и не оставлял сомнений в важности этого события для него самого. Но несмотря на свое спокойствие он без остановки сновал между рядами в желании удостовериться, что у всех собравшихся все в порядке, и их ничего не беспокоит.

Пифагор занял почетное место на подмостках, напоминавших сцену, и Архит торжественным голосом призвал всех собравшихся к тишине, чтобы можно было начать встречу и получить как можно больше полезных советов и полезной информации от Пифагора, так как время встречи было ограничено закатом. Архит спросил у собравшихся граждан, что они хотели бы сегодня услышать и о чем узнать. Люди начали поднимать руки и выкрикивать различные вопросы, но тут же стали перекрикивать друг друга, чтобы услышали именно их. Архит тут же остановил этот зарождающийся хаос и сказал, что если они сейчас успокоятся и будут вести себя организованно, то у каждого желающего может быть возможность задать свой вопрос, и Пифагор на него ответит. Почтенная публика единогласно согласилась с Архитом. Тео по привычке прикинул, что если тут 50 человек, и на каждый вопрос уйдет даже пара минут, то все вместе займет чуть больше полутора часов, что вполне реально. «Молодец, Архит, не обманул своих слушателей», — удовлетворенно подумал Тео.

Пифагор встал и громким, но спокойным голосом, обратился к присутствующим:

— Дорогие мои сограждане. Я знаю, что мы с вами собираемся не так часто, как хотелось бы. Ежедневная жизнь гораздо чаще ставит перед вами вопросы, требующие совета или ответа, и я с радостью отвечу на них. Но первое, что я призываю вас сделать, — успокоиться и организованно начать нашу беседу. Ведь вы знаете, замечательные мои, что у всех нас — и у вас, и у меня — самое дорогое? Самое дорогое, что у нас есть, — это время нашей жизни. Ибо это наш единственный невосполняемый ресурс. Это единственное, что никак и никогда нельзя вернуть или как-нибудь восполнить. Каждый день, каждый час время утекает вместе с нашими поступками. И то, что уже сделано, нельзя исправить или вернуть обратно, как и время. А поэтому давайте перестанем его сейчас тратить впустую и начнем нашу беседу.

Все одобрительно закивали, и одобрительный гул прошелся по «залу». В этот момент в первом ряду потянулась рука — молодая, но уже замужняя женщина подняла руку, чтобы задать вопрос, видимо, относящийся к только что сказанному. Пифагор указал в ее сторону, кивнул и попросил задать интересующий ее вопрос.

— Скажите, Божественный, через сколько времени после близости с мужчиной женщине можно идти в храм?

— После своего собственного мужа можно идти в храм хоть немедленно, ибо ничего постыдного или недостойного в этом нет. Но после чужого мужчины в храм лучше больше вообще не ходить, — уверенно и четко ответил Пифагор.

Собравшиеся одобрительно закивали, и снова по аудитории прошел одобрительный гомон. Но тут другая женщина из первого ряда подняла руку и также попросила разрешения задать вопрос. Пифагор кивнул. Это была женщина лет сорока, хорошо одетая, и было видно, что она из состоятельной семьи.

— Вы нас всегда учите, что Богам наиболее любезна справедливость.

— Да, это так, — ответил Пифагор. — Справедливость важна и нужна, как Богам, так и людям.

— Но тогда, где же справедливость, если наши мужчины могут содержать столько наложниц, сколько пожелают или сколько смогут содержать, но при этом женщинам нельзя даже заходить в храм после отношений с другим мужчиной?

Тут уже оживилась женская часть собравшихся. Женщины одобрительно выкрикивали с мест или просто кивали. Некоторые представители мужской части смотрели на все происходящее с интересом, но у других на лицах явно просматривался конфуз.

— Дорогие мои сограждане! — Пифагор начал говорить, и шум тут же стих. — Вопрос вполне законный и справедливый. Но я думаю, если я просто скажу, что так хорошо, а по-другому — плохо, если я буду просто говорить, что вам следует делать, а чего делать не следует, — у некоторых это может не вызвать доверия. Поэтому считаю важным кое-что вам рассказать и объяснить.

Да, совершенно справедливо, что мужчины должны относиться к женщинам так же, как они требуют, чтобы женщины относились к ним. Но дело не только в подобной справедливости. Мужчина зарабатывает деньги и обеспечивает свою жену и семью. И это создает у них впечатление, что мужчина легко проживет и без женщины, легко сменит одну женщину на другую — просто потому, что он это может. Но мужчина должен понимать, что так же, как он наполняет свою семью материально, в это же самое время женщина наполняет жизнь мужчины смыслом. Молодому это покажется глупостью. Но чем старше становится мужчина, тем лучше и яснее он это начнет понимать. Мужчина — это опора семьи, но женщина — ее клей. Женщина — хранительница семейного очага. Когда мужчина прогоняет женщину — клея больше нет, и все рассыпается, и поддерживать больше нечего.

Но и это не самое главное. Вы должны знать одну тайну: женщина — это просительница за своего мужчину перед Богом. Именно поэтому мужчина берет ее правой рукой и уводит от отцовского очага к своему. Вы не задумывались над тем, почему на нашем языке правая сторона и правый человек — тот, который прав, на стороне правды, — и то и другое обозначается одним и тем же словом «право»? Почему, когда мы встречаем друг друга, мы протягиваем друг другу именно правую руку? Все потому, что правая сторона причастна правде и Богу. А левая — наоборот. И именно поэтому принято приводить жену в дом, держа ее правой рукой, — ибо она причастна Богу и будет потом просить Бога за своего мужчину. Многие из вас слышали от меня: «Берегите слезы своих детей на свои похороны». Так, может быть, это отчасти справедливо и в отношении ваших жен? Поэтому, я призываю мужчин — теперь, когда вы знаете правду, отпустите всех своих наложниц. Не прогоняйте своих жен из дома. Чем старше вы будете, тем более будете этому радоваться.

В аудитории стояла тишина — не было слышно ни одного комментария, все явно, обдумывали и переваривали услышанное. Выждав паузу в 2–3 минуты, Архит решил продолжить беседу, несмотря на явное сильное впечатление, которое оказало сказанное на аудиторию. Слова Архита оказали должное влияние, и вот уже в зале показалась первая поднятая рука:

— А что в жизни самое трудное?

— Познать себя, — сразу ответил Пифагор.

— А что тогда самое легкое?

— Жить, следуя привычкам.

Вопрошающий улыбнулся. Ответ был настолько же прост, насколько и очевиден.

Из зала посыпались вопросы, один за одним:

— Что самое сильное? — Мысль.

— А что всего сильнее? — Неизбежность. Она непоколебима.

— Что самое мудрое? — Число.

Пифагор давал такие же краткие ответы, каковыми были и вопросы, ничего не объясняя и не раскрывая темы вопросов в глубину. Похоже, аудитория это поняла, и вопросы стали менее абстрактными и более конкретными. Архит сам решил спросить Пифагора и сказал, что ему известно, будто у Пифагора есть некие правила для повседневной жизни, которые благоприятствуют здоровью и способствуют удаче в различных делах. Пифагор одобрительно кивнул и выдал своим благодарным слушателям еще несколько простых и, на первый взгляд, странных советов, но не объясняя их:

— Не следует ни с кого снимать его ношу, но, напротив, следует помогать ее взваливать. Не следует ходить большой общей дорогой, а стараться ходить маленькими, нехожеными тропинками. Без света — не говорить. Не протягивать правую руку всем без разбора. Следует первой подвязывать правую сандалию, а затем левую. Снимать же — наоборот — вначале левую, а затем правую. После захода солнца волосы и ногти не стричь. На обрезки своих волос и ногтей нельзя плевать и мочиться. Уходя из дому, не оборачиваться. Не направлять на другого и отворачивать от себя острие ножа и всякое другое острие. Встав с постели, нужно ее как можно быстрее свернуть или застелить. Встречая друг друга, не нужно пафосно желать длинные списки всех разнообразных благ, а просто и коротко пожелайте друг другу здоровья. Просто говорите: «Здравствуй». Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу.

«Да ладно! — подумал Тео. — Оказывается, и это, что ли, Пифагор придумал? Ну и дела!»

Благодарная аудитория внимательно слушала и внимала каждому сказанному изречению, хотя было видно, что никто в зале не понимает причин некоторых советов. Но тут Пифагор сказал, что время для сегодняшней беседы истекло. Солнце уже садится, а без света, как известно, говорить ничего не стоит.

— Полночь? Шахерезада прекратила дозволенные речи? — улыбаясь, сказал Тео.

— Что вы сказали, кто прекратил? — взволнованно и возбужденно спросил Архит.

— Нет-нет, все хорошо, извините, — опомнился Тео и попытался сменить тему. Пифагор лишь улыбнулся этой шутке, но ничего не сказал в ответ. Он уважительно попрощался с Архитом, затем с собравшимися и, махнув Тео рукой, вышел из амфитеатра. Они пошли домой.

Тео шел молча, обдумывая услышанное. Пифагор тоже молчал. Видимо, не хотел докучать Тео лишними разговорами — если тому что-то понадобится прояснить или дополнительно узнать, он сам спросит, а пока пусть обдумывает и размышляет над услышанным.