Пещера Черного Льда

39 СВИДЕТЕЛЬ СМЕРТИ

Райф горел в лихорадке, мокрый и опухший. Собственные руки казались ему на ощупь снятыми с огня кусками мяса. У него все болело, но он едва сознавал эту боль. Она часто погружала его в сон, и горячка пользовалась этим, проводя багровые полосы по его коже так, что он чувствовал это даже во сне. В его сновидениях не было больше знакомых ему мест и людей. Незнакомцы говорили с ним, называя Свидетелем Смерти, серебристые волки гнались за ним по бледным лесам и замерзшим озерам, и отполированный до блеска лед отражал луну и звезды. Пара воронов, кружа над головой, вела его на север, всегда на север. Порой над верхушками деревьев мелькали стены и арки разрушенного города, а однажды он увидел, что идет по льду кровавого моря.

Он просыпался, не в силах даже шевельнуть языком, и засыпал опять.

Его больше не били. Кто-то пару раз в день приносил ему надутые пузыри с водой и сваренный в пиве овес. Поворачивая обратно, пришельцы плевались, словно уход за ним вызывал омерзение, которое они не хотели занести домой, к женам и детям. Одни, случайно прикоснувшись к нему, творили знамение Каменных Богов, другие вполголоса ругались, обзывая его отродьем Градского Волка или бранными словами. Все они желали ему смерти — Райф видел это по холодным черным точкам в их глазах.

Она здесь, и с ней ничего не случилось. Он не понимал больше этих слов, но они сохраняли свою власть над ним. Порой, погружаясь в глубокий колодец горячечного блаженства, когда его легкие шипели, как боевая машина, а от жара на лбу выступали волдыри, он слышал собственный голос, произносящий их.

Они каждый раз возвращали его назад, и он просыпался, моргая, с пересохшим ртом и пальцами, намертво приклеенными к амулету.

Благодаря этим словам он сохранял рассудок.

В самую тяжкую ночь, когда он, мокрый, как утопленник, трясся на каменной скамье, раздираемый снами и горячечными видениями, он почувствовал, что соскальзывает куда-то на край мира. Бледная смерть явилась в его темницу. Райфу не нужно было видеть ее, чтобы знать, что она здесь. Он узнал ее сразу, как брат, разлученный с сестрой при рождении.

«Мы с тобой из одного теста».

Эти слова, неведомо откуда взявшиеся, скользнули у него по спине, как ледяные шарики. Где-то по краям его зрения плясали изломанные тени — такие бывают на закате. Райф облизнул сухие, как бумага, губы. Ему, наверно, следовало бы испугаться, но ни тело его, ни ум уже не способны были порождать страх. Он заморгал, потому что только это и мог делать.

«Может, мне взять тебя к себе, Свидетель?»

Голос звучал где-то ниже его подбородка, вызывая тихую, сладкую боль, какая бывает от укуса любовницы или щипка сестры, и тени росли с каждым словом. Райф лежал тихо. Что-то коснулось его щеки, чье-то дыхание осело на зубах и глазных яблоках. Вкус только что свернувшегося молока наполнял рот — вкус новой смерти.

Она здесь, и с ней ничего не случилось. Он не знал, откуда берутся эти слова. Но они были там, у него в голове, и тянули его, как ребенок тянет отца за край кафтана. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Райф напряг память. Кто «она»?

Тени, целиком заполнив зрение, хватали его за руки и за ноги, пустыми глазницами и ртами высасывая из него жизненное тепло. Холод вливался в его поры, впитываясь все глубже сквозь жир, мышцы, мембраны и кости к тому единственному, чего желала Смерть: его душе.

Райф ловил ртом воздух. То, что он видел или что ему мерещилось посередине темноты, останавливало его сердце. Смерть показала товар лицом. Райфа обуял ужас, и он ощутил всем своим существом, что не хочет идти этой дорогой и не хочет отправляться в ад, ожидающий его меж ее рук.

Она здесь, и с ней ничего не случилось, гремело у него в голове. Здесь. Не случилось. Райф бился в судорогах на скамье. Он должен был вспомнить, должен был найти причину бороться за жизнь.

Тени, словно комары-кровососы, запускали в него свои алмазные клыки. Нити слюны, блестя, как паутина, прошивали кожу холодом.

Райф понес руку к горлу. К ней прикасалась дюжина приспешников Смерти, тянущих ее вниз, но Райф перебарывал их, сцепив зубы. Он Райф Севранс, Ворон, Клятвопреступник, Свидетель Смерти, и ничто не помешает ему коснуться своего амулета.

Гнев разгонял кровь по телу, уже начавшему цепенеть. Все новые и новые тени слетались на живое тело. Руку Райфа дробила их бесплотные тела. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Протыкая пальцами пустые глазницы, Райф дотянулся до амулета. Как только его палец коснулся холодного клюва, Смерть удвоила свои усилия, но он был слишком близок к цели, чтобы сдаться. Он сжал амулет в кулаке.

Она здесь, и с ней ничего не случилось.

Мгновение растянулось до бесконечности. Тени продолжали свою трапезу, но он больше не обращал на них внимания. Амулет назвал имя, только для него одного, и сердце Райфа ожило, стукнув один раз.

Аш.

Аш здесь, и с ней ничего не случилось. Аш — вот причина, чтобы бороться со Смертью зубами и ногтями.

Уронив амулет на грудь, Райф приготовился воевать. Он дал Аш слово и не нарушит его, даже если ему ради этого придется сражаться с той, в честь которой он назван.

Он приподнялся над скамьей, и тени с шорохом разбежались.

В темноте прозвенел тихий смех. Тени делались все темнее и плотнее — казалось, сама субстанция времени сгустилась в них.

«Пожалуй, я не стану тебя пока забирать, Свидетель. Ты действуешь от моего имени и живешь в моей тени — если я тебя оставлю, ты добудешь много свежего мяса для моих детей. — Смерть улыбнулась ему, уходя. — Убей для меня целое войско, Райф Севранс. Если мне покажется мало, я еще могу потребовать тебя назад».

— Нет! — завопил Райф в пустоту. — НЕЕЕЕЕЕЕТ!

Его разбудил упавший на лицо тонкий луч солнца. Еще не успев открыть глаз, он понял, что горячка прошла. Лежа без движения и наслаждаясь солнечным теплом, он составлял перечень своих недомоганий. Где-то рядом витали воспоминания, и он мог позвать их к себе, когда хотел, но сначала надо было разобраться с телесным ущербом.

Хотелось пить, и Райф пошарил по скамье, ища пузырь с водой. Язык распух и с трудом умещался во рту. Найдя сосуд, Райф разлил больше, чем выпил, оросив водой подбородок и шею. В горле от глотания саднило, и он быстро утолил жажду. Вернуть пузырь на место не было сил, и Райф просто уронил его в воду, где тот поплавал немного, а потом затонул.

Райф поспал, а когда проснулся снова, в камере было темно. Он огорчился, скучая по солнцу и жалея, что поддался сну.

В ногах у него снова оставили миску с водой и овсом. Отсутствие перемен в его темном мире ободрило Райфа. На этот раз он выпил всю воду, но еда в горло не пошла. Когда он отодвинул миску, руку прошила боль, и он вспомнил тени прошлой ночи с их холодными, как лед, клыками. Райф тряхнул головой, отгоняя память о них, облегчился, отойдя в угол камеры, и снова уснул.

Ему ничего не снилось, а если и снилось, то не запомнилось. Он спал долго и крепко, а когда проснулся, был рассвет.

Ему стало легче слезать со скамьи, и в голове не так стучало. Он потянулся к пузырю с водой, и боль оказалась меньше, чем он ожидал. Напившись вволю, он ощупал свои синяки и ссадины. Ребро, сломанное при первом избиении, уже начало срастаться, на удивление ровно, хотя и отзывалось болью. Под левой почкой прощупывался кровоподтек, величиной и очертаниями напоминавший баранье сердце. Райф поморщился, исследуя это место. Разошедшиеся швы на груди зарастали снова, порезы на руках и ногах тоже находились в разных стадиях заживления. Все мышцы ныли. Потрогав железки на шее, Райф наткнулся на шнурок от амулета.

Аш. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Ему не нужно было дотрагиваться до амулета, чтобы это знать.

Он перестал обследовать свои болячки и лег, чтобы отдохнуть и подумать об Аш. Сознание того, что она жива и здорова, успокоило его, и он опять заснул.

Его разбудило чувство, что он не один. Не открывая глаз и продолжая дышать, как спящий, он оценил степень освещенности и состояния воздуха. В камере стоял полный мрак — это мог быть любой час долгой зимней ночи, но густота и плотность тьмы предполагала, что ночь настала уже давно. По запаху собачьей шерсти и собачьего сала Райф понял, что к нему пришел Собачий Вождь.

Он открыл глаза.

Лунный свет серебрил камеру, мерцая на воде и придавая стенам льдистый блеск. Собачий Вождь смотрел прямо на него с наполовину скрытым тенью лицом и глазами, как чернильная яма. Его грудь поднялась, вдохнув пахнущий смертью воздух.

— Мне сказали, что твоя горячка прошла.

Райф подтвердил это, слегка пошевелив головой. Это вызвало раздражение вождя, и он ударил ногой по воде, плеснув в лицо Райфу.

— Ты живуч, но те, кто попадается тебе на пути, умирают быстрее, чем младенцы в зубах у волка. Почему?

Райф смахнул с лица воду и сел, не отвечая Бладду. Слышен был только плеск воды о стены камеры.

Собачий Вождь провел большой красной рукой по лицу и косам, на миг показавшись Райфу очень старым, и вновь промолвил дрожащим голосом:

— Какое же зло гнездится в вашем клане, если он рождает таких, как ты и Градский Волк?

Градский Волк. Вот, значит, как прозвали Мейса.

— Не связывай его имя с моим, — сказал Райф.

— Почему это? Ты убивал его именем и на Дороге Бладдов, и у печного дома.

Райф вспыхнул. Ему было нечего сказать.

— Отвечай!!

Райф сжался, но смолчал. Ответить значило бы предать свой клан... предать Дрея. Правда умерла в тот день на Дороге Бладдов, и он не собирался воскрешать ее.

Собачий Вождь подошел, расплескивая воду, схватил Райфа за горло и закричал, вдавливая большие пальцы ему в гортань:

— Ты убивал моих малюток — там, на холоде, в снегу. Малых ребят, которые дрожали от страха и цеплялись за юбки матерей. — В голосе вождя заключалось столько горя, что каждое слово встряхивало его всем телом. Рисуемая им картина была так близка к правде, что Райф не смог смотреть ему в глаза. — И звали на помощь деда, а дед их не слышал.

Вождь внезапно разжал пальцы и отвернулся. Мышцы у него на шее ходили ходуном, но он быстро унял их.

Райф сплюнул кровью. Гортань жгло огнем, но он ответил твердым голосом:

— Вы убили нашего вождя на Пустых Землях, его и еще дюжину человек. Вы начали этот танец с мечами. Вы нанесли первый удар.

Собачий Вождь отмахнулся.

— Наш клан не нападал на Черный Град. Пусть Градский Волк говорит то, что ему выгодно, — Дагро Черный Град умер не от моей руки.

Райф встал. Ему, наверно, следовало бы удивиться словам Собачьего Вождя, но он не удивился. С нарастающим в нем холодным гневом он уставился в повернутую к нему спину Вайло Бладда.

— Почему же ты не выступил с опровержением?

— А зачем? Когда одна половина кланов восхваляет тебя за удачный набег, а у другой моча примерзает к ляжкам от страха, как бы с ними не случилось того же, разве станет кто-то отрицать и говорить, что ничего такого не делал? Я, во всяком разе, не стал.

— Кто же тогда? Кто это сделал?

Что-то в голосе Райфа заставило Бладда повернуться к нему. Его глаза были тверды, как сапфиры, но Райф ответил не менее твердым взглядом. Этот человек знал то, что могло положить конец войне.

Косы на груди Собачьего Вождя дрогнули от дыхания.

— Меня не спрашивай. Не я приехал с побоища на Пустых Землях и объявил себя вождем.

Гнев Райфа немного ослаб. Собачий Вождь высказывал его собственные мысли. Стремясь добраться до истины, Райф спросил:

— Ну а раны? Брон Хок присутствовал при вашем набеге на Дхун, и он говорил, что ваши мечи не проливали крови. То же самое я видел в лагере на Пустых Землях. Моему отцу разнесли ребра вдребезги, но крови едва хватило, чтобы окрасить его рубашку.

Собачий Вождь выругался, тяжело опершись рукой о стену.

— Мне следовало бы знать, — пробормотал он. — Дьявол ведет двойную игру.

Волосы на руках Райфа поднялись дыбом, и он сразу вспомнил то, что сказала ему смерть «Убей для меня целое войско, Райф Серванс». Его пробрала дрожь, и он спросил каким-то чужим голосом:

— Что ты хочешь этим сказать?

— И ты еще смеешь спрашивать меня, что я хочу сказать? Ты, хладнокровно убивавший детей, а трех моих воинов искромсавший так, что я не допустил вдов к их останкам? — Вождь брызгал слюной, и косы мотались у него по плечам. — Я не стану отвечать на вопросы Свидетеля Смерти. Клафф Сухая Корка прав. Тебя надо прикончить, и поскорее. Жаль, что он и его люди не зарубили тебя там же, на месте, а приберегли для меня. Все было бы кончено, и мне не пришлось бы марать о тебя руки

Райф стоял молча и прямо, принимая на себя его ярость. Только часть ее он мог отнести на свой счет. Вайло Бладд ничего не знал о ранах, нанесенных убитым на Пустых Землях, но теперь он узнал, и это известие потрясло его.

Собачий Вождь, ступив три шага к Райфу, взялся за его амулет.

— Говорят, ваш ведун назначил тебя вороном. — Одним резким движением вождь оборвал шнурок. — Если бы не моя клятва дочери правителя, ты умер бы этой ночью, Райф Севране. Знай это. Подумай об этом. И моли Каменных Богов о милосердии, ибо от меня ты его не дождешься, когда время придет.

С этими словами он повернулся и пошел к двери, на ходу швырнув амулет в темную маслянистую воду у себя под ногами.

Райф покачнулся, но заставил себя стоять прямо, пока Собачий Вождь не ушел.