Пещера Черного Льда

12 ПРИГОРШНЯ ЛЬДА

У Аш сводило живот, пока они с Катой спускались по лестнице во двор. Ей опостылело все время чувствовать себя больной, опостылело день и ночь сидеть под надзором у себя в комнате. Сны ее тоже довели. Теперь она видела их каждую ночь. Каждую ночь. Она не могла припомнить, когда в последний раз спала просто так, без сновидений. Не могла припомнить, когда в последний раз просыпалась утром, чувствуя себя отдохнувшей. Теперь она просыпалась среди ночи, в ту глухую пору, когда не спят только воры да ночная стража, и чувствовала себя так, будто только что бегала по улицам. Просыпалась обессиленная и дрожащая. По шее стекал пот, сердце стучало, как безумное, и простыни, туго обкрученные вокруг горла, оставляли рубцы, которые держались часами. А недавно и синяки стали появляться...

Аш потрясла головой. Нет, об этом думать не надо.

— Что с вами, барышня? Озябли уже?

— Нет. То есть да. Мне просто холодно, вот и все. — Аш мысленно выругала себя. Послушать ее — дура дурой. — Дай мне мои перчатки. Живо.

Ката фыркнула, собираясь что-то сказать, но они уже приближались к нижней ротонде, где мужчины в черных кожаных плащах Рубак, с кровавыми мечами на поясе или за спиной шагали, следуя в Красную Кузницу. Никто, даже до крайности обиженная девица, не стал бы привлекать к себе внимание Рубак. От одного вида их мечей, как девицы, так и мужние жены могли лишиться чувств. Говорили, что краску для этих клинков получают из смеси ртути и человеческой крови.

Занервничав вдруг, Аш выхватила у Каты свои перчатки из телячьей кожи и натянула их на руки с гораздо большей силой, чем было необходимо, так что костяшки хрустнули.

— Снег, кажется, не идет? — спросила она, сходя в ротонду. Марафис Глазастый, начальник Гвардии Рубак, отстав от нее на десяток ступеней, шел за ней, как страшный, молчаливый пес. Право же, это смешно. Что ему, больше делать нечего? Кто же будет выслеживать контрабандистов, прижигать руки ворам и рубить пальцы уличным девкам, которые недоплачивают протектору?

— Я же говорила — на улице холодно и сухо.

Аш подскочила от повышенного тона Каты и солгала:

— Ну да, я слышала. — Почему она испытывает такую слабость? Почему каждый громкий звук, даже скрип половицы, заставляет ее вздрагивать?

Подойдя к высокой железной двери, ведущей из Бочонка во двор, Аш на всякий случай завязала последние ленты своего плаща. Пентеро Исс несколько недель не разрешал ей выходить на воздух, а верхом по двору она последний раз ездила поздней осенью. С тех пор сильно похолодало. Приготовившись к худшему, Аш переступила через порог. Да, очень сильно.

Мощенный плитами двор служил сердцем Крепости Масок. По всем четырем его углам стояли башни, а огораживали его здания крепостные стены. Он был достаточно длинен для скачек и достаточно широк для состязаний и турниров, которые устраивались каждую весну. Летом здесь собирались бароны для придворных торжеств, а в темные месяцы, предшествующие зиме, Пентеро Исс наблюдал с обсидиановой площадки на фасаде Фитиля, как судят государственных изменников.

На дворе тонким слоем лежал снег. Прихваченный сильными морозами, стоявшими на прошлой неделе, он хрустел под ногами. Аш на каждом шагу казалось, будто она что-то ломает. Двор был замощен почти полностью, но скаковая дорожка вдоль внешней стены давно заросла цепкой желтой травой, занесенной сюда со Смертельной горы. В трещинах каменной кладки тоже пробивалась трава, и маслянистый зеленый мох покрывал плиты у подножия трех башен. Только у Кости ничего не росло — ни травинки, ни пятнышка мха. Фундамент скованной льдом башни, словно корни черного ореха, отравлял все живое вокруг.

Аш вздрогнула. И откуда только берутся такие мысли? Почва под башней перенасыщена влагой, только и всего. Слишком много воды стекает по стенам Кости. Мысли Аш опасно приблизились к той ночи, когда она прошла через железную дверь в заброшенное восточное крыло. Испугавшись этого, Аш сказала первое, что пришло ей в голову:

— Тебе не обязательно сопровождать меня, пока я буду ездить, Ката. Можешь остаться на конюшне и погреться.

Ката ответила неразборчиво. Ее темные локоны в эти минуты сражались с шерстяной шапочкой и, судя по всему, побеждали. Упругие завитки придали шапочке опасный крен — стоит дунуть ветру, и она слетит. Аш незаметно наблюдала за служанкой. Даже при такой стуже, когда рассолу в бочках впору замерзнуть, Ката оставалась красивой. Кожа у нее блестела, как намазанный маслом хлеб, губы ярко алели. Аш знала, что у нее самой щеки и губы бледные и бескровные, как простокваша, а резкий, отраженный снегом свет подчеркивает мешки под глазами. Аш сама начинала пугаться своего вида — она таяла на глазах.

Не замечая, что Аш за ней наблюдает, Ката оглянулась через плечо на Марафиса. Между ними двумя промелькнуло что-то, не совсем понятное для Аш, и служаночка тут же старательно вздрогнула.

— Бр-р. Ну и холодина тут, барышня. Как бы мне не простудиться насмерть. Я не такая, как вы, рожденная на льду. Тетушка Вене говорит, что раз у меня кожа такая смуглая, а ноги такие волосатые, что их то и дело приходится выщипывать, то моя семья наверняка происходит с Дальнего Юга. Я, пожалуй, и правда побуду на конюшне, как вы говорите. Мне что-то неможется.

«Рожденная на льду». Аш не понравились эти слова. Переступив через кучку дымящегося конского навоза, она заставила себя думать о более насущных вещах. Ката явно хочет побыть с Марафисом. Конюшня — известное место для романтических встреч. За такую малость, как мясной пирог или ломоть хорошего сыра, мастер Хейстикс всегда готов закрыть глаза на то, что происходит в каком-нибудь из его свободных стойл. Кое-кто, правда, утверждает, что глаза он закрывает не очень плотно и что в дверях у него проделаны особые щелочки, которые он предоставляет желающим за особую плату. Аш иногда думала об этих щелочках перед тем, как заснуть. Интересно было бы посмотреть, чем люди там занимаются.

— Да, Ката, оставайся там. Я и одна отлично проведу время. Обещаю, что галопом скакать не буду. — Аш посмотрела на крепостную стену с железными перилами, площадками для лучников и амбразурами. Отсюда все равно никуда не ускачешь.

Ката надула свои красивые губки.

— Хорошо, как прикажете.

Аш взглянула через ее плечо на Марафиса, стоящего в тени у западной стены Бочонка. Он углядел что-то в снегу — то ли булыжник, то ли замерзшую тушку зайца, то ли деревяшку — и усердно долбил это своим сапогом. Заметив, что Аш смотрит на него, он улыбнулся. Жутко было видеть, как растягивается этот маленький рот — казалось, что кожа вот-вот лопнет и потечет кровь. Аш отвернулась.

— Чего же ты ждешь? — бросила она горничной. — Ступай на конюшню и вели мастеру Хейстиксу оседлать и вывести Кочерыжку.

Ката сердито повернулась и пошла исполнять приказание. Аш пожалела о своей резкости, но не стала звать Кату назад. Растирая щеку варежкой, она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Напрасно ей вздумалось выйти. Как ни странно, приемный отец сам предложил ей это, зайдя прошлой ночью в комнату Аш. «Названая дочка, ты бледна, словно лилия, вмерзшая в лед. Завтра ты выйдешь погулять. Прокатишься по двору, разомнешь ноги, подышишь свежим горным воздухом. Твоя комната пропахла лампадным маслом и пылью. Я беспокоюсь за тебя».

Аш пнула ком замерзшего снега. Исс всегда беспокоится за нее.

Из конюшни вышел мастер Хейстикс, ведя в поводу коренастую сивую лошадку. На нем был кафтан, сшитый из старых попон и обрывков сбруи. Большую голову покрывал колпак из конского волоса, в ухе висела серьга, некогда бывшая трензелем. У мастера Хейстикса в хозяйстве ничего не пропадало — его конюхи даже навоз каждый день подбирали со двора.

— День добрый, барышня. Вот вам и Кочерыжка. Будьте поосторожнее с удилами — рот у нее здорово изранен. Сновагрызла дверь в деннике, ну и занозилась.

Аш приняла у него поводья. Она не слишком любила мастера Хейстикса, но ей нравилась простота его обхождения. Он был конюшим в Крепости Масок еще до ее рождения, когда правителем был Боргис Хорго, а Пентеро Исс занимал тот же пост, что теперь Марафис Глазастый. Мастер Хейстикс помнил, что Аш — всего лишь найденыш.

— Давайте ножку, барышня. — Мастер Хейстикс присел, подставив ей сложенные ковшом руки. Аш уперлась в них ногой, и он подсадил ее в седло.

Усевшись, она оглянулась на Бочонок. Марафис исчез, и глубокие отпечатки его следов вели прямо на конюшню. Аш испустила тихий вздох облегчения. Хорошо хоть на время освободиться от Ножа.

— Трогай, Кочерыжка, — сказала она, толкнув пятками старую кобылу. — Прокатимся пару раз вокруг двора.

Мастер Хейстикс, удостоверившись, что Аш не слишком терзает лошади рот, сплюнул на снег и зашагал обратно.

Когда он ушел, Аш окончательно успокоилась. Кочерыжка была самая смирная лошадь из всех, которых она знала, и за все годы их знакомства Аш ни разу не удалось пустить ее быстрее, чем трусцой. Более благородного имени она у мастера Хейстикса так и не заслужила. В последний год он стал звать ее Старой Кочерыжкой, показывая этим, что ее лошадиный век на исходе.

Свернув на скаковую дорожку, Аш выбросила из головы все дурные мысли. Теперь, оказавшись повыше земли, она могла видеть через северную стену город: его шпили, остроконечные крыши и железные башенки. Если хорошенько прислушаться, можно услышать, как дребезжат повозки на улице и шумит рынок у Морозных ворот.

Аш всегда хотелось повидать Морозные ворота. Из всех городских ворот они считались самыми красивыми. Их свод вырезан из тысячелетнего кровавого дерева, ствол которого везли от самого Буревого Рубежа на западном побережье. Дело в том, что Морозные ворота выходят как раз на запад. Все четверо ворот построены из того, что добывается в их стороне света. Тупиковые сложены из простого белого известняка, добытого на Смертельной горе, Злые ворота, выходящие на восток, вытесаны из огромной глыбы гранита, доставленной из каменоломен Транс-Вора, Нищенские, северные, отлиты из синего чугуна, руду для которого добывают в клановых землях.

Морозные — единственные ворота, сделанные из дерева. Но оно, судя по словам Каты, которая побывала там несколько раз, совсем не похоже на дерево, скорее на блестящий черный камень. Плотники ввели в дерево отвердители и предотвращающие гниение вещества, сделав его твердым, как сталь. Но ворота, несмотря на это, каждую зиму густо обрастают инеем, за что и получили свое название.

А на камне Тупиковых ворот вырезана пара собачников и их серебристо-голубое яйцо. За этими воротами Аш когда-то нашли.

Аш отвела глаза от городских крыш. Не стоит об этом думать. Приемный отец никогда не выпускал ее за порог Крепости Масок. Чаще всего она видела Венис в детстве, когда карабкалась по бастионам Бочонка и забиралась в галерею для лучников на его верхушке. Оттуда перед ней открывался весь город, дымный, с почерневшим от тележного дегтя снегом, забитый тачками, собачьими упряжками и лошадьми, с горящими на углах улиц красными глазами жаровен.

И во всем этом — в тлетворной черноте Нищенского Города, в красивых домах знати, в рыночных площадях с их кожаными навесами на столбиках из лосиной кости, — чувствовалась рука первых строителей города. Стены были широкими и прямыми, как бычьи спины, кладка отличалась точностью часового механизма, гладкость дорог позволяла кататься по ним на коньках, и прочный камень, которым они были вымощены, даже мертвым не дал бы встать из могил.

Люди говорили, что Робб Кло сломал спину горы, чтобы построить Венис. Но что, если гора когда-нибудь вздумает отомстить?

Посмотрев вперед, Аш увидела, что Кочерыжка трусит в сторону Кости. Даже на таком расстоянии были ясно видны струи ледяного пара, исходящие от стен башни. Аш содрогнулась. Самая высокая башня крепости, словно пояс чернокаменных сосен высоко в горах, создавала собственную погоду. Ледяной воздух проникал в грудь, запуская длинные голубые пальцы в область сердца.

Это просто башня, сказала она себе. Камень, известь и дерево.

Кочерыжка, невзирая на холод, трюхала своей дорогой. Аш покрепче перехватила повод, но, вспомнив о занозах во рту у кобылы, не стала его натягивать. Что такого случится, если она подъедет поближе к башне? Теперь белый день, ее видно из Красной Кузницы и из Бочонка, и снаружи в Кость нельзя войти — та дверь уже много лет как запечатана.

Какими бы разумными ни были эти доводы, Аш все-таки напряглась в седле, плотно обхватив ногами бока кобылы.

Она не слишком удивилась, когда Кочерыжка сошла с дорожки, решив обойти башню сзади. Старая кобыла сама выбирала, куда ей ехать. Повернув шею, Аш бросила взгляд на конюшню. Ни Каты, ни Ножа по-прежнему не было видно. Ката как-то сказала ей, что, когда мужчина и женщина ложатся вместе, у них уходит больше времени на возню с завязками и крючками, чем на саму любовь. Аш нахмурилась. Что до нее, она бы мигом скинула платье.

Пока она размышляла об этом, Кочерыжка свернула в закоулок между крепостной стеной и башней, и Аш забыла обо всем на свете, увидев на снегу следы. Две пары ног и две глубокие борозды вели прямо к заколоченной двери. Следы на вид были свежие и вели только туда, а обратно нет.

— А ну-ка потише, — сказала Аш то ли себе, то ли кобыле. Теперь она видела, что следы тянутся от южных ворот. Аш знала по опыту, что, если она направится туда, ее остановят еще до стены. Эти ворота всегда охраняло с дюжину гвардейцев.

— Стой, — промолвила Аш, слегка натянув поводья. Кобыла с радостью подчинилась ей и принялась обнюхивать что-то около крепостной стены. Аш спрыгнула, посмотрела налево, потом направо и подошла к двери в башню.

Доски с нее сорвали, оставив вокруг кайму из погнутых гвоздей. С притолоки свисали толстые сосульки, и Аш на капюшон капала вода. Замочная скважина была прорезана в медной плите величиной с голову Кочерыжки, и кто-то потратил немало времени, скалывая оттуда лед. Аш помедлила, отступила на шаг и вдруг, к собственному удивлению, нажала на дверь. Та не уступила.

Аш следовало бы испытать облегчение, но чувство, испытанное ею при соприкосновении с дверью, осталось в нервах ее руки. Помимо воли ей вспомнилась та ночь, когда она проникла в восточную галерею. Аш сама не понимала, что почувствовала тогда, и много раз пыталась убедить себя в том, что все случившееся было плодом ее воображения вкупе с холодом, страхом и тьмой. Но теперь чувство чьей-то нужды вернулось к ней так резко, что вызвало привкус металла у нее во рту.

Что-то внутри Кости хотело, чтобы это случилось.

В глубине души Аш всегда это знала, с той самой минуты, как почувствовала чье-то присутствие в башне, но она загоняла свое знание все дальше и дальше, погружая его в тень. Зато теперь все стало предельно ясно.

Медленно, мелкими шажками Аш попятилась прочь от Кости, прижимая к себе руку. Пальцы, коснувшиеся двери, были как лед.

— Пойдем, Кочерыжка, — сказала она, разозлившись на собственный голос за то, что он так слабо звучит. — Вернемся на конюшню. — Кобыла не обратила на нее внимания, и Аш пришлось подойти к ней самой. Ей не хотелось поворачиваться спиной к двери, и желание бежать было таким сильным, что она прикусила губу, боясь ему поддаться. Но нельзя же было оставлять лошадь на дворе. Мастер Хейстикс сказал бы ей не одну пару теплых слов, если бы она это сделала.

Кочерыжка продолжала что-то нюхать у стены. Аш нагнулась, чтобы взять уздечку, и вся кровь отхлынула от ее лица. В снегу лежала голубая лента, словно жилка под белой кожей руки. Аш сразу узнала ее. Это была завязка ночной сорочки, которую Аш отдала Кате починить. Ткань износилась, и ленты плохо держались на ней. Аш подняла ленту со снега. Ката спрашивала, не надо ли ей чего-нибудь починить на зиму, и Аш отдала ей целую охапку плащей, платьев и сорочек. Горничная пока не вернула их, но это еще ничего не значило — в шитье Ката была не сильна. На то, чтобы подшить подол, у нее уходило целое утро.

Лента была холодной и влажной, как голубая льдинка. Аш присмотрелась к двум бороздам на снегу, сопровождавшим следы ног. Что-то большое и тяжелое втащили в башню. Вроде кровати. Аш нахмурилась. Почему именно кровать? Мало ли что могло оставить такие следы. Все постепенно начинало обретать смысл. Внутренняя дверь в башню вдвое уже этой, и ничего крупнее человека в нее не пролезет. Если Иссу понадобилось перенести в Кость что-то объемное, он мог воспользоваться только этим путем.

Аш вертела ленту в пальцах. Что общего с этим могут иметь ее ношеные вещи?

«...и у вас, конечно, будет новая комната...»

Нет. Аш потрясла головой, отгоняя от себя слова Каты. Это безумие. Не может быть, чтобы приемный отец собирался поселить ее здесь. Только не в Кости. Он любит ее и беспокоится о ней. Только что, прошлой ночью, он говорил, что она слишком бледная, и велел ей выйти погулять. Аш стиснула ленту в кулаке. Надо поскорее вернуться в свою комнату. Что-то здесь неладно.

Аш быстрым шагом двинулась вперед, ведя за собой Кочерыжку. Марафис и Ката до сих пор оставались на конюшне, и даже мастер Хейстикс не выслал конюха за лошадью. Дойдя до конюшенной двери, Аш совсем запыхалась, и сильные судороги сводили ей живот. Она не знала, что делать, не знала, что думать, не хотела верить одолевающим ее мыслям.

— Эй, госпожа, вам чего?

Аш вздрогнула. Сама того не ведая, она вошла внутрь. Из-за груды сена вышел молодой конюх, прыщавый и плоскоголовый.

— Вы бы вышли, барышня. Мастер Хейстикс не любят, когда господа суются сюда без него. А Кочерыжку я возьму.

Чувствуя себя полной дурой, Аш отдала ему поводья. И о чем она только думает? Сама завела лошадь в конюшню, как простой посыльный. В этот самый миг по конюшне прокатился грохот. Аш, и без того уже на пределе, подскочила. Внутрь хлынул свет, и половина задней стены отошла в сторону. Ну конечно, с облегчением вспомнила Аш. Здесь есть другой выход, ведущий к товарным воротам.

Как раз в это мгновение из ближнего денника появился Марафис Глазастый, застегивая пояс. Увидев Аш, он ухмыльнулся и стал делать это нехитрое дело так, что смотреть было противно. Почувствовав, что краснеет, Аш повернулась и выбежала вон, преследуемая его смехом.

Оказавшись снаружи, Аш тут же бросила ленту и втоптала ее в снег. Она чувствовала омерзение к этому месту, к Марафису, прыщавому конюху и мастеру Хейстиксу. Ко всему, что творилось у нее за спиной. Где эта Ката?

— Ой, барышня, разве нам уже пора?

Аш обернулась. Ката, без шапочки, с растрепанными кудряшками, лениво улыбалась своей госпоже, прислонившись к двери.

— Я, наверно, вся раскраснелась. Надо поваляться в снегу, чтобы кровь остудить.

Аш, подскочив к Кате, схватила ее за руку и потащила прочь.

— Вы делаете мне больно! — вырываясь, вскрикнула Ката. Аш заломила ей руку за спину. Она кипела от гнева, злилась на все и всех, и ей опротивело бояться.

— Ничего с тобой не сделается. Шагай.

Ката повиновалась, но молчать было не в ее натуре.

— Вы сами велели мне идти на конюшню! Сказали, что я вам не нужна. Я не виновата, что вы ревнуете меня к Ножу. Не виновата, что вы плоская, как доска, и ни один мужчина на вас не взглянет. Что вам нужно, так это...

— Замолчи! — Аш заломила ей руку еще сильнее, сама дивясь своему гневу. Ее всю трясло, но впервые за много месяцев это было вызвано не страхом. Хорошо было показать кому-то свою власть, пусть даже простой служанке. — Открой дверь, живо.

За те четырнадцать месяцев, что она знала Кату, Аш никогда еще не видела, чтобы девушка поворачивалась так быстро. Она подняла щеколду проворнее, чем совала в карман розовые коврижки. По круглому нижнему коридору Бочонка прохаживались двое Рубак в кожаных плащах, пристегнутых к камзолам свинцовыми пряжками величиной с мелкую птичку. Легкие полушлемы затеняли им глаза. Они не улыбнулись и вообще не выказали никаких чувств. Это говорило о многом: должно быть, всей крепости уже известно, что, куда бы ни шла Найденыш, Нож следует за ней по пятам. Аш захлопнула за собой дверь и направила Кату прямо на гвардейцев, вынудив тех посторониться и пропустить их.

Аш поднималась по лестнице, чувствуя, как колотится сердце в груди. Одно прикосновение! Одно-единственное, и то, что обитает в Кости, узнало, что она здесь. За всю свою жизнь она ни разу не чувствовала, что так нужна кому-то. Это затрагивало в ней нечто такое, чего она назвать не могла.

Протяни руку, госпожа. Мы чуем тебя. Чуем кровь, и кожу, и свет.

— О-ой! Барышня! Вы мне так руку сломаете.

Аш, вздрогнув, увидела, что скрутила Кату слишком сильно, лишив ее руку притока крови, и отпустила ее. От этого внезапного движения Ката споткнулась и тут же принялась тереть свою руку, наговорив хозяйке еще кучу разных вещей. Аш ее не слушала. Спокойно, так, как будто Ката молчала, а не рыдала и не выкрикивала угрозы, она сказала:

— Иди за мной.

Аш преодолела последние ступени, зная, что Ката ее послушается. Дверь ее комнаты стояла приотворенной. Толкнув ее, Аш оказалась лицом к лицу с Кайдисом Зербиной, слугой Пентеро Исса. Высокий темнокожий Кайдис застыл на месте, придерживая своими длинными гибкими руками целый ворох ее вещей: зеленый шерстяной коврик, теплый зимний плащ, одну из янтарных ламп и серебряную щетку для волос.

Аш, наверно, следовало удивиться, встретив его здесь, но она не удивилась. Спокойствие по-прежнему владело ею. Она повела подбородком в сторону ноши Кайдиса.

— Все в порядке, Кайдис, продолжай. Я знаю, ты не ждал меня с прогулки так скоро, но вина в этом только моя. Прими мои извинения и закончи то, что начал.

В Кайдисе, как и в Кате, текла южная кровь, но держался он в отличие от Каты мягко и вкрадчиво. Он посещал Храм Костей и никогда не носил ничего теплее полотна, даже в самые холодные дни. Общий язык не был для него родным.

— Прошу прощения, госпожа. Не стану вам больше мешать. — Он низко поклонился, звякнув костяными браслетами на запястьях, и попятился к двери.

— Нет, — остановила его Аш. — Я же сказала — продолжай. Меня это ничуть не беспокоит. — Как ни странно, ее это действительно не беспокоило. Кайдис Зербина, Ката и Марафис Глазастый всего лишь выполняли приказ. Только один человек правит Крепостью Масок, только он имеет доступ в Кость, только он мог сказать ей, чтобы она утром вышла во Двор погулять. Приемный отец хотел убрать ее с дороги, чтобы перенести побольше ее вещей. Возможно, она и не хватилась бы ничего, кроме коврика и лампы, а обе эти вещи могли нуждаться в чистке или починке, так что их отсутствие легко было объяснить.

Кайдису явно не улыбалось заканчивать свою работу при ней. Его темные глаза с белками миндального цвета и тяжелыми веками нервно шмыгали по сторонам. Аш подозревала, что он продолжает собирать вещи, лишь повинуясь ее приказу, а не из желания взять еще что-нибудь. Она придержала для него дверь, благосклонно наклонив голову.

— Кайдис, — сказала она, когда он уже прошел несколько шагов по коридору, — я не стану говорить моему приемному отцу о том, что тебя здесь застала. Думаю, и тебе стоит промолчать. Кому же приятно признаваться в своих оплошностях.

— Да, госпожа, — ответил Кайдис, склонив свою длинную газелью шею.

Аш, не успел он еще дойти до лестницы, перенесла свое внимание на Кату. Девушка стояла у стены коридора, красная и заплаканная, продолжая тереть свою руку, как будто все еще не верила, что хозяйка с ней так обошлась. Одного шага Аш было достаточно, чтобы она съежилась. Аш, наверно, следовало бы устыдиться того, что она нагнала на служанку такого страху, но в какой-то крошечной степени ей это даже нравилось.

— Зайди сюда. Живо.

Ката, чьи глаза стали огромными от негодования, смешанного с подозрительностью, все же повиновалась, и достаточно быстро, чтобы последние шпильки вылетели у нее из кудрей, осыпавшись на камень с музыкальным звоном. Аш закрыла за ней дверь.

— Сядь, — кивнув на кровать, сказала она, и Ката села. Аш повернулась к ней спиной. — Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Ты можешь выбирать: либо ты ответишь честно и выйдешь отсюда через четверть часа, либо будешь лгать и поплатишься за это. — Аш круто обернулась. — Ну так как?

— Ничего вы мне не сделаете. Я закричу. Непременно закричу.

Нагнувшись и приблизив свое лицо почти вплотную к Катиному, Аш сказала:

— Кричи сколько влезет. Нож где-то там и услышит тебя, если ты завопишь погромче. Только сперва подумай вот о чем: ты, конечно, спишь с ним, но охранять-то ему велено меня. Меня, а не кухонную девчонку, которая не знает, что ей во благо, а что во вред. — Аш, видя в Катиных глазах горькую обиду, заставила себя продолжать еще жестче, чем прежде: — Подумай хорошенько. Если мы обе начнем кричать, кому из нас он придет на помощь?

Ката молчала, покусывая губу. Аш выпрямилась.

— То-то же. Зачем мой приемный отец приставил Марафиса следить за мной?

— Не знаю, — мрачно ответила Ката. — Сам Нож думает, что это просто дурь. Говорит, что ваш вид ему опостылел и у него есть другие дела, кроме как приглядывать за тощим, без капли жира, цыпленком.

Аш пропустила шпильку мимо ушей.

— Так он не знает почему?

— Нет. Но говорит, что скоро это кончится. Телятина сказал — на днях.

Аш нахмурилась. Марафис вряд ли согласился бы состоять телохранителем при каком-то найденыше без веской причины. Аш была уверена, что он что-то знает. И что бы он ни говорил Кате, ему доставляет удовольствие следить за ней, Аш, как кот за мышью, — просто он не хочет признаваться в этом девушке, с которой спит. Смутившись такому обороту своих мыслей и зная, что, если дать им волю, они лишат ее уверенности, Аш заговорила о другом:

— Что случилось с одеждой, которую я дала тебе починить на той неделе?

— Ее унес Исс.

— Куда?

— Не знаю. Он сказал, что хочет собрать побольше вещей, чтобы переезд прошел гладко. Сказал, что хочет устроить вам сюрприз, а мне велел притвориться, будто я беру их в починку.

— Что он еще велел тебе сделать?

Ката молчала.

— Я спрашиваю — что еще?

Ката пошаркала ногами по полу.

— Ничего.

Она лгала. Аш, поразмыслив немного, покачала головой.

— Знаешь, Ката, мой приемный отец не единственный, кто может распоряжаться тобой. Я ведь могу и не брать тебя с собой, когда перееду в новые покои. Могу сказать Иссу, что не нуждаюсь больше в твоих услугах, что ты ложишься в постель с каждым встречным и поперечным и что ты украла у меня...

— Ничего я у вас не крала! — Ката вскочила, сжав кулаки. — Вы солжете, если так скажете.

— Тише, девочка, — обронила Аш скучающим, как она надеялась, тоном. — Я могу сказать все, что захочу, и ничего мне за это не будет. Неужели ты вправду думаешь, что мой приемный отец поверит тебе, а не мне?

Это заставило Кату задуматься. Лицо ее потускнело, и она сделалась совсем юной и ранимой, какой, в сущности, и была. Всего-то навсего пятнадцати лет. Решимость Аш колебалась — ей очень хотелось обнять Кату и заверить, что она никогда про нее ничего плохого не скажет, даже если та действительно что-то украла. Ката моложе ее почти на год, но Аш вплоть до этого дня, до этой самой минуты, чувствовала себя младшей. Странно, но то, что пугало Аш, в то же время делало ее сильной. Она должна знать. И пойдет на все ради этого знания.

Укрепившись духом, Аш сказала:

— Я думаю, мы обе знаем ответ на мой вопрос, Ката. Тебя отошлют обратно на кухню по одному моему слову, как бы старательно ты ни исполняла приказы Исса. Я его воспитанница, его названая дочь. Скажи то, что я хочу знать, и клянусь: он не услышит от меня о тебе ничего, кроме хорошего.

Ката, продолжая стоять, сделалась как-то меньше ростом. Плечи у нее опустились, спина сгорбилась, и даже кудряшки как будто развились.

— Обещайте, что возьмете меня с собой, когда уйдете отсюда.

Аш закрыла глаза, и в груди у нее кольнуло что-то, словно надорванный мускул.

— Если я перейду в роскошную комнату со слюдяными окнами и камином, обещаю взять тебя с собой. — Аш чувствовала себя лгуньей. Она говорила правду и все-таки лгала.

Ката, сама ужасная лгунья, услышала только правду. И просияла.

— Значит, уговор?

Аш кивнула, умудрившись не покраснеть при этом.

— Должна сказать вам, барышня, что таких странных вещей я в жизни не слыхала. Могу только догадываться, что это связано с вашим созреванием. — Заметив недоумевающий взгляд Аш, Ката, всегда любившая рассказывать секреты, пояснила: — Ну, это такое время, когда ваши крови наконец придут и вы сможете выйти замуж и спать с мужчинами. Так вот, как только его милость меня наняли, а в особенности последние три месяца, он потребовал, чтобы я каждое утро проверяла ваш ночной горшок и простыни, нет ли там крови. Понимаете — женской крови. Велел сказать ему об этом в ту же самую минуту, как у вас начнется. Он прямо свихнулся на этом деле. Мурашки по коже бегут, как подумаешь, право слово.

— Простыни? Ночной горшок?

— Да, и ночные рубашки тоже, и нижнее белье.

Аш тихо вздохнула. Сила покидала ее так же быстро, как и пришла. «Нельзя вечно оставаться ребенком, Асария. Скоро, скоро древняя кровь покажет себя». Слова приемного отца, всплывшие в памяти, ледяными каплями падали ей на лицо. Исс ждет, когда у нее начнутся месячные. Все его осмотры и ощупывания сводятся к этому. Для чего? Что ему от нее нужно? Что он сделает, когда кровь наконец проступит? От этих мыслей у Аш особенно сильно свело живот. Опершись рукой о стену, она сказала:

— Оставь меня, Ката. Я хочу побыть одна.

Маленькая горничная, выпятив губы, шагнула вперед, потом назад.

— Вы ведь не скажете Иссу, что я вам это рассказала, нет? Он будет буйствовать, как лесной кот в капкане, если узнает. Если, конечно, можно назвать буйным человека, который никогда не повышает голос, а только смотрит на тебя холодным взглядом и...

— Обещаю, что не скажу ему ни слова, — оборвала ее Аш. Недоставало ей только напоминания о том, каким холодом способен обдать ее приемный отец. Ката открыла дверь, и Аш сказала ей напоследок: — Мне жаль, что я сделала тебе больно. Правда жаль. Я больше не буду.

Ката обернулась к ней с улыбкой:

— Ничего, барышня. От тетушки Вене я еще и не то получала. Почем зря.

Аш тоже хотела улыбнуться, но не сумела, а когда она придумала ответ, Ката уже ушла. Аш уставилась на закрытую дверь. Почему Ката никогда прежде не упоминала о том, что ее били?

Путь до кровати показался Аш очень долгим. Судороги, усилившись, пронизывали живот, и ей хотелось одного: спать. После она решит, что ей делать, а теперь спать. Глаза закрылись, погрузив ее в темноту и покой, мысли прервались, и Аш сковал глубокий сон.

Здесь так холодно, госпожа. Так темно. Протяни руку.

Аш ворочалась в постели, пытаясь отвернуться от сновидения. Ее преследовали струящиеся тени с потрескавшимися, кровоточащими руками. Они росли и перемещались, и тьма сочилась из них, как вода из льдин.

Протяни нам руку, прекрасная госпожа. Протяни.

Аш повернулась на другой бок и увидела перед собой пещеру черного льда. Нет. Только не это. Еще поворот. Тени скользнули по ее лицу, холодные, как вода из глубокого, черного-пречерного колодца. Чуть подальше копошились какие-то существа, мокрые и скрюченные, как звери с ободранными шкурами. Почва заколебалась у Аш под ногами, и пещера вдруг оказалась под ней. Вход туда зиял, как огромная прорубь на морском льду, и внизу колыхалась черная смола. Аш попятилась. Она не пойдет туда, не сделает этого последнего шага.

Протяни руку, госпожа.

Мокрые пальцы хватали ее, поднимаясь все выше и выше. Аш пыталась помешать им, но это было все равно что пытаться согнуть колени в другую сторону.

Протяни руку! Протяни!

Нет. Аш мотала головой, пытаясь вырваться, но шевелились только ее руки: они все поднимались и поднимались, пока не вытянулись вперед на уровне плеч. Тени нажимали со всех сторон, и их глаза мелькали, как змеиные языки.

ПРОТЯНИ!

Упершись ладонями во что-то бледное и мерцающее, как лед, Аш оттолкнулась и вылетела из этого места. Боль раскаленной иглой пронзила ее руки, впилась в сердце, и внутри что-то порвалось. Аш услышала грохот, точно разбилась на куски огромная льдина, и медленно поплыла назад.

Аш очнулась в мире, затуманенном болью. Она долго лежала, не шевелясь, на животе, с обкрученными вокруг тела простынями. Руки были протянуты вперед, к ближней стене. Попробовав подтянуть их к себе, Аш сразу почувствовала неладное. Ладони горели, будто обожженные. На одной, раскрытой, подушечки пальцев покраснели. Аш приблизила к глазам другую, сомкнутую, и медленно разжала пальцы. Когда они раскрылись наполовину, по запястью стекла капля чистой воды. Вздрогнув, Аш распрямила их до конца.

Лед. Маленькая льдинка упала с ее ладони на постель.

Рожденная на льду. Слова Каты пришли первыми, опередив потрясение, страх и необходимость найти объяснение. Ее обжег лед, а не огонь.

Голубая льдинка имела форму клина, и на ней виднелись линии давления вроде тех, которые Аш видела на камнях, добываемых у подножия Смертельной горы. Мокрое пятно под ней ширилось на глазах.

Аш отвела взгляд. Который теперь час? Сколько времени она проспала? В предвечернем свете вся комната казалась серой. Лампы не были зажжены, но маленькая жаровня еще тлела, давая тусклый меркнущий свет. Аш поднесла горящие руки к губам и подула на них, а потом принудила себя встать.

Тогда она и почувствовала это. Замерев, приподнявшись на левом локте и колене, она правой рукой ощупала себя сзади сквозь юбку и нижнее белье. Пальцы не сразу нашли нужное место. Что-то мокрое, на сей раз теплое, проступало между ног. Медленно, словно ее окружала вода, а не воздух, Аш отвела руку назад. Она не хотела смотреть, не хотела видеть, но дело зашло слишком далеко, и из всех перемен, ожидающих ее впереди, эта, уж верно, самая легкая.

Темная кровь пристала к пальцам, как патока. Месячные. Аш глубоко вздохнула, пытаясь вновь обрести спокойствие, владевшее ею при разговорах с Катой и Кайдисом Зербиной. Сейчас она нуждалась в нем больше, чем когда-либо прежде. Время шло, но дрожь в руках не унималась, и Аш поняла наконец, что спокойнее уже не будет.

Она медленно свела ноги вместе, чтобы еще больше не запачкать одежду, и встала с постели, держа на отлете окровавленную руку. Убедившись, что на простынях крови нет, Аш разделась донага. Пятна остались только на нижней юбке и панталонах. Аш достала из комода ножик для фруктов и принялась кромсать им пострадавшее белье. Это отняло у нее много времени. Ножик был тупой, руки у нее тряслись по-прежнему, а белье было зимнее и потому плотное. Все это время Аш крепко сжимала ноги, застопоривая что-то внутри себя.

Изрезав полотно на достаточно мелкие куски, она стала класть их на угли жаровни. Угли пришлось долго размешивать и раздувать, прежде чем они дали подходящее пламя. Лоскутки сгорали быстро, съеживаясь за несколько мгновений. Дыма было много, и Аш подумывала открыть ставни, но у нее и без того было много дел, и она решила не обращать на дым внимания.

Зажав между ног кусок полотна, она вернулась к постели. Лед растаял, оставив темную лужу, похожую на глаз. Через час и она высохнет, и не останется ничего, что напоминало бы о льдинке. Аш не отрывала глаз от пятнышка. Вот и ей надо сделать то же самое: растаять бесследно.