Пещера Черного Льда

35 НАХОДКИ

Собаки Миды Неутомимой откопали замерзший труп ворона из-под двух футов обледеневшего снега. Она тропила норку на свежем снегу в девятнадцати лигах к востоку от Сердца, когда ее псы вдруг начали рыть яму в сугробе. Мида промышляла на высоком плоскогорье под названием Стариково Ребро вот уже пятьдесят лет и сразу предположила, что под снегом нет ничего, кроме камня.

Она собралась уже отозвать собак. Ее путь лежал через высохший ручей на густо поросший ивами и ельником берег, где, как она знала, жила самка с тремя детенышами. Но собаки очень уж рьяно копали: может, там тушка? Иногда самки отрывали норкам-самцам лапы и детородные органы и бросали их на погибель. Замороженная и окровавленная шкурка на шубу, конечно, не годится, но ее можно отмыть на подкладку для перчаток, охотничьей сумки или капюшона. Поэтому можно и погодить немного.

Мида сунула в рот кусочек бересты и стала ждать, когда собаки что-то отроют. Мужчины-охотники презирали эту породу за мелкоту и недостаток мозгов, но когти у этих малявок были такие крепкие и острые, что Мида и после пятидесяти лет общения с ними оберегала от них лицо. Мозгами они и правда не могли похвалиться, но Мида давно убедилась, что маленький ум, сосредоточенный на чем-то одном, порой добивается лучших успехов, чем большой, раздираемый многими мыслями.

Когда из-под снега показалось что-то черное, Мида выплюнула бересту и послала несколько отборных проклятий Покровителю Дичи. Черное ей ни к чему. Черное Слиго Зубодер не обменяет на пару хороших новых сапог и стальной наконечник копья. Слиго нужны белые шкурки, а за темную дают только наконечники для стрел — два ее веса. Белые раз в десять дороже, если не больше.

— А ну кыш! — прикрикнула Мида на собак. Незачем тратить время на эту чернушку, да еще и порченую.

Страх перед Мидой был у собак сильнее, чем любовь к раскопкам, и они отскочили от ямы, позволив хозяйке обозреть свою добычу. Мида гордилась своей славой лучшей добытчицы норок на Облачных Землях. Пятьдесят лет опыта, одиннадцать поколений собак, пять тысяч лиг, проделанных пешком и десять — верхом, и всего двадцать восемь дней, потраченных на роды, траур и болезни. Какой мужчина может похвастаться подобными достижениями? Теперь она испытывала нетерпение, как всегда перед первой дневной добычей, но обряд все равно следовало соблюсти.

Собаки — как дети, и нужно их похвалить, что бы они ни раскопали — нору, свежий труп или кучу старых костей. Мида, поглядев на четыре пары ожидающих глаз, волей-неволей отцепила с пояса палку ледового дерева.

— Ну-ка, что тут у нас? — сказала она, потыкав покрытую снегом тушку. Двух сыновей она родила, но их имена произносила реже, чем эти слова.

Собаки вытянули шеи, а один, щенок восьми месяцев от роду, в порыве волнения оросил яму мочой. Мида нахмурилась. Надо будет это из него выбить. А если бы тут лежала красивая белая тушка вместо этой...

Вместо ворона.

Лицо Миды застыло под рысьим капюшоном при виде иссиня-черного вороньего клюва. Дурной знак, прозвучало у нее в голове так ясно, будто кто-то шепнул ей это на ухо. Ей очень хотелось кликнуть собак и уйти отсюда так быстро, как только позволят плохо гнущиеся колени. Она всего лишь охотница, а послания и предзнаменования — не ее дело. Но даже и теперь, перебирая в уме оправдания, она знала, что найти ворона было ее судьбой и принести его домой — ее долгом.

Поохотиться ей нынче не удастся.

Говоря с собаками много резче обыкновенного и удерживая их на расстоянии, она окончательно отрыла ворона собственными руками в перчатках. Птицу убила пара ястребов, выклевав ему глаза, и мягкий пушок у него на горле еще блестел от засохшей крови. Ястребы напали на него в полете — при падении левое крыло у него сломалось, и ребра вонзились в сердце. Мида тихо пощелкала языком, очищая ворона от снега. Ястребы не любят, когда другие хищные птицы залетают в их владения, но Мида давно не видела свидетельства столь яростной атаки и никогда не слыхала, чтобы они могли сбить ворона.

Когда она очистила от снега ноги, на одной блеснуло что-то серебристое и чешуйчатое вроде рыбьей кожи. Ворон принес на Облачные Земли не только дурное предзнаменование, но еще и письмо.

Сняв толстые рабочие перчатки из конской кожи и обнажив руки, изгрызенные множеством острых норочьих зубов, Мида опустилась на колени. Нож оказался у нее в руке как бы сам собой. К левой ноге ворона был прикреплен пакетик величиной с детский мизинчик, и оберткой ему служила щучья кожа — острый охотничий глаз Миды сразу отметил это, хотя думала она о другом: вскрывать пакет или нет?

Она знала, что ворон прилетел издалека. Никто на Облачных Землях не заворачивал посылаемых с птицами писем в щучью кожу, и только два человека на Северных Территориях пользовались воронами в качестве почтарей. О первом Мида мало что знала: он был из Дальних Родичей и жил на западном берегу, где летом объедаются китовым жиром, а долгой полярной ночью сидят глубоко под землей и жуют тюленью кожу. Вторым был ее сын.

Это письмо могло быть отправлено только ему и, судя по состоянию вороньего трупа, запаздывало уже на одиннадцать дней.

Мида срезала пакет с ноги ворона. Птица давно высохла на морозе, но Мида по своей охотничьей привычке все-таки старалась не повредить тушку. Глупо, конечно, но ничего не поделаешь. Она слишком стара, чтобы менять свои обычаи.

И чтобы дожидаться, когда сын сам вскроет и прочтет письмо. Она прекрасно знает, что оно предназначено ему, но это ее собаки отрыли письмо из-под снега, значит, и находка ее. А в родном для Миды мире охотников, промышляющих норку, хорька, барсука и прочего зверя, это означало, что она может поступать с ним, как ей заблагорассудится.

Руками, все еще проворными, несмотря на возраст и шрамы, Мида вскрыла щучью кожу посередине, где ее скреплял рыбий клей. Кусочек бересты, похожий на тот, который она только что жевала, упал ей на ладонь — мягкий, хорошо обработанный слюной и незнакомым Миде животным жиром. Письмо было выжжено на коре.

Мида прочла его медленно, хотя оно состояло всего из двух фраз. Ее отец был человек ученый и позаботился обучить грамоте и истории как обоих своих сыновей, так и дочь, но Мида, сколько себя помнила, всегда ценила свободу тела больше, чем свободу мысли. Ребенком она убегала с уроков даже в такие холода, когда отец и его Верховный Глашатай думали, что девчонка замерзнет насмерть. Мида доказала, что они заблуждались, хотя теперь, в старости, немного стыдилась того, что проявляла неповиновение отцу, да еще с такой радостью. Верховный Глашатай в отличие от отца, еще жил. Он был старше всех на Облачных Землях и силой своей уступал только ее сыну. У него не было глаз, но Мида Неутомимая и теперь избегала его незрячего взгляда.

Вся дрожа, Мида сложила письмо и сунула в охотничью сумку. Собаки, думая, что она сейчас достанет гостинцы, запрыгали вокруг, но Мида дала им понять,'что сегодня гостинцев не будет.

— Мис! — скомандовала она. — Домой!

До Сердца Суллов было девятнадцать лиг. Мида Неутомимая проделала их не быстрее и не медленнее обыкновенного, но они дались ей тяжелее и измотали ее больше, чем какие-либо другие лиги в ее жизни. Когда тропа из долины пошла в гору и над Срединными Огнями показались белые меловые утесы, Мида увидела вдалеке двух всадников.

Арка Жилореза и Маля Несогласного.

Землепроходцы возвращались из путешествия на Весенний мыс, куда посылал их ее сын. Мида нащупала в сумке письмо. Эти двое еще не знают, что у них едва хватит времени пустить кровь своим лошадям и погрузить свои руки в пепел Срединных Огней. Теперь им придется отправляться на Север. Мида Неутомимая, дочь суллов, усвоила достаточно из уроков отца, чтобы знать: Землепроходцы повинуются невысказанному зову богов.

Они ехали на восток всю ночь и большую часть дня. С рассветом снова повалил снег, а ветер задул со всех сторон сразу, и от него не было никакого спасения. Чем больше удалялись они от Иль-Глэйва, тем пустыннее становилась местность. Деревни встречались все реже, и дорогу обступали каменистые склоны, замерзшие болота и высокие леса. Райф называл этот край тайгой и говорил, что на клановых землях она тоже не редкость.

Вечером второго дня они устроили холодный привал недалеко от крошечной деревушки, где имелись пивная, кузница и старая защитная стена, преграждающая путь снегу и грязевым потокам с Горьких холмов. Единственными свидетелями их ночлега была пара овец с годовалыми барашками в загоне на ближнем пригорке.

Ангус разбудил Аш, когда было еще темно, но проблески на юго-восточном небосклоне предвещали рассвет. Аш спала на снежной лежанке, укутанная в два тулупа и в просаленной полотняной маске на лице. Обморожение грозило им постоянно, и сквозь сон она несколько раз чувствовала, как кто-то трогает ей нос и щеки через полотно. Теперь Ангус тоже ощупал всю ее кожу своими шероховатыми пальцами, а Райф, позаботившись о лошадях, подал холодный завтрак. Хлебцы, еще вчера мягкие и вкусные, промерзли насквозь.

Пока Райф и Аш набивали мехи снегом, Ангус поднялся на пригорок и обозрел округу. Аш поняла наконец причину его неусыпной бдительности: он не хотел привести нежеланных гостей к своему дому.

Видимо, Геритасу Канту он доверял не до конца. Аш хорошо помнила, как Ангус сказал, что они поедут сперва на север, потом на запад, хотя отнюдь не собирался этого делать. Он сразу повернул на восток, как только счел это безопасным. «Мы туда совсем ненадолго заедем, — сказал он им прошлой ночью. — Нас это задержит всего на три дня — сутки туда, сутки обратно да сутки там, — зато мы отдохнем под крышей, и моя жена задаст нам хорошего жару».

Аш приняла его решение беспрекословно — не могла же она помешать Ангусу и Райфу навестить своих родных. Разве она имела право противиться этому их желанию, она, не имеющая понятия об отцах, дочерях, тетках и двоюродных сестpax? Авось заклятия Канта продержатся лишние пару дней.

Хвост бури прошел над ними ночью, и снег еще не улегся как следует. Ехать по нему было трудно, но вскоре из-за облаков выглянуло солнце и зажгло его голубыми искрами. Все сразу оживились. Ангус мурлыкал разные песенки, и Аш узнала «Барсука в норе». Райф молчал, но поводья держал свободно и часто почесывал Лосю шею, шепча ему разные глупости.

От этих знаков радостного нетерпения Аш сделалось не по себе. При мысли о дочерях Ангуса у нее сводило живот.

— Райф, — сказал Ангус, когда вдали замаячили заснеженные крыши еще одной деревушки, — может, возьмешь лук да подстрелишь что-нибудь Дарре на жаркое? Она ж с меня голову снимет, если я к ней явлюсь с двумя гостями и пустыми руками.

На шее Райфа напряглись жилы, и Аш подумала, что он откажется, но миг спустя он уже достал лук из чехла на крупе Лося. Лук был одной из немногих вещей, которые они не бросили у озера, — красивый, из рога и дерева, начищенный до блеска. Райф снял рукавицы и натянул его голыми руками. Он работал быстро, затягивая узелки, прогревая навощенную тетиву и выгибая лук до нужной крутизны. В колчане лежала теперь дюжина прямых, хорошо оснащенных стрел. Райф достал наугад одну и наложил на лук.

Он стал высматривать дичь, и в лице его что-то изменилось. Аш не видела ничего, кроме чернокаменных сосен, лиственниц, пузырчатой травы и снега, но Райф смотрел в промежутки, и его глаза бегали, словно выслеживая невидимых зверей. Минуты шли. Ангус чистил ногти ножом, Аш не сводила глаз с Райфа. С луком в руке он стал другим, хотя она не могла бы сказать в чем.

Цвак! Лук отдал назад. Аш по-прежнему ничего не видела, хотя смотрела в ту же сторону, и не слышала ни крика, ни визга. Запах вроде серного или медного наполнил ей ноздри и рот, но она сглотнула, и все прошло.

Ангус, не так уж, видимо, поглощенный чисткой ногтей, направил коня к месту выстрела. Как только копыта гнедого взметнули снег, Райф пустил вторую стрелу.

— Пары куропаток, пожалуй, хватит, — тихо сказал он чуть погодя.

Аш кивнула, не зная, что сказать.

Он обернулся к ней. Лук он уже спрятал, и на его правой ладони виднелся ребристый розовый след недавно зажившей раны.

— Что-то у тебя вид испуганный.

Она попыталась улыбнуться, но не смогла.

— Я и раньше видела, как ты стреляешь.

— Это не ответ.

Верно, не ответ — она это знала. Глаза у него были совсем темными, хотя в них светило солнце. Аш все-таки выжала из себя улыбку и спросила:

— Ну а ты-то меня не боишься?

Ответная улыбка тронула губы Райфа не сразу, но появившись, она согрела сердце Аш.

— Нет пока.

Это мгновение длилось между ними, лишь пока Ангус не вернулся с куропатками, но и его хватило. Они разъехались, Ангус же, вскинув над головой пару жирных белых птиц, вскричал:

— Нынче я буду спать в супружеской постели!

И Аш с Райфом рассмеялись.

После этого они ехали быстро, с разговорами и разными историями. Аш с удивлением узнала, что Райф ни разу еще не бывал в доме Ангуса и не знаком с его дочерьми. Ей показалось странным, что Ангус никогда не привозил дочек в Черный Град к двоюродным братьям и сестре, но Ангус отшутился, сказав, что уже отдал кланнику сестру и не намерен терять трех дочерей в придачу. Аш посмеялась вместе с Райфом, но задумалась над тем, чего Ангус так боится и почему прячет свою семью от всего мира.

К полудню они приблизились к деревушке, которую давно уже видели вдали. Земля здесь была скудной и годилась только для каменных изгородей и овец. Горькие холмы высились на севере, и летящий с них ветер пригибал торчащую из-под снега сухую траву. На склонах повсюду виднелись овечьи кошары. Пахло здесь дымом, навозом и сырой шерстью. Ожерелье замерзших прудов говорило о прошедших здесь некогда ледниках.

Сама деревня состояла из двух улиц каменных, проконопаченных дегтем домишек. Расчищенная земля вокруг домов, а также крепкие двери и ставни здесь, видимо, служили предметом гордости. Деревня, как и гнедой, должна была как-то именоваться, но Ангус об этом умолчал.

Он предпочел также не подъезжать к деревне близко и повел их в обход по проселкам, овечьим тропам и сухим ручьям, сменив направление не меньше трех раз. Когда они выехали на берег зеленой речки, Аш совсем запуталась и не смогла бы найти обратную дорогу в деревню даже под страхом смерти. Они ехали вниз по реке около часа, и наконец она влилась в старый лес. Могучие вязы, липы и черные дубы вставали по сторонам, как войско. Ветер затих, и слышен стал только мягкий стук лошадиных копыт.

Аш увидела дом последней. Лес не поредел — он просто кончился. Только что они пробирались под кронами столетних дубов, как вдруг деревьев не стало, и в глаза Аш ударил солнечный свет. Райф так и ахнул, Ангус же промолвил:

— Мис.

Усадьба Локов лежала в четверти лиги перед ними, окруженная полоской возделанной земли и осененная белым вязом, высоким и прямым, как башня. Дом из бледно-желтого камня покрывала голубовато-серая грифельная крыша. Низенькая дверь из медового дуба, блестящая свежей смолой, была врезана в самой середине, и все изгороди, службы, навесы располагались широкой дугой вокруг нее.

На глазах у Аш дверь открылась, и из нее вышла женщина... нет, девочка, в синем шерстяном платье с белым воротничком и крепких рабочих сапогах. Золотистые с рыжиной волосы доходили ей до пояса.

— Мама! Бет! — вскричала она тонким взволнованным голосом.

Ангус, издав тихий горловой звук, спрыгнул с коня. Аш взглянула на Райфа, думая, что он поступит так же, но он, видимо, прочел что-то на ее лице и ответил взглядом, говорившим: «Я останусь с тобой». Аш сама удивилась облегчению, которое испытала.

На пороге появились еще две фигуры — женщина с волосами цвета темного золота и девчушка лет шести-семи в таком же простом, как у старшей сестры, платье. Аш не сразу разглядела, что женщина держит на руках ребенка. Обе девочки помчались по дорожке, крича: «Папа! Папа!», а женщина стояла на пороге и ждала. Аш заметила, что она посматривает то на нее, то на Райфа, и почувствовала себя неуютно.

Ангус ринулся навстречу дочерям, сгреб их в охапку и закружил, называя лучшими на свете девчурками.

Аш пришлось отвернуться.

Райф, державший под уздцы гнедого, щелкнул языком, посылая всех трех лошадей вперед. Снегурка послушалась, не спрашивая у Аш согласия. Аш хотела остановить ее, но удержалась. Это как-никак семья Ангуса, сказала она себе, и нечего растравлять себя по пустякам.

Жаль только, что у него дочки, а не сыновья.

Ангус поставил девочек, и они отошли немного, чтобы он мог видеть мать. Ангус снял перчатки, откинул капюшон и продолжал стоять, глядя на жену потемневшими глазами.

Она улыбнулась, и он мигом преодолел разделявшее их расстояние.

Аш тогда поняла, что он все врал про свою жену. Вовсе не такая она грозная и суровая, как он рассказывал.

Стараясь не смотреть на них, Аш встретилась глазами со старшей девочкой. Красивая, сразу видно, — кареглазая и прямо пышет здоровьем. Младшая сестра сразу уцепилась за руку старшей, хотя они даже не глядели друг на друга. Надо же!

— Дарра, я привез тебе гостей, — нарушил молчание Ангус. Держа жену за руку, он вывел ее на-дорожку. — Райф нарочно приехал, чтобы тебя повидать, и припас для тебя пару славных куропаток.

Слыша, что Райф спешился, Аш сделала то же самое, не сводя глаз с жены Ангуса.

Дарра Лок была одета в простое шерстяное платье без всяких украшений и причесывалась так, чтобы по утрам долго не возиться с волосами, — в этом Аш знала толк. Встретившись своими синими глазами с Райфом, она опустила наземь ребенка, которого держала на руках. Светловолосая девчушка тут же поползла по снегу к Ангусу с громким криком: «Папа!» Ангус подхватил ее и подкинул в воздух, а она захихикала и потребовала:

— Еще! Еще!

— Батюшка умер, — тихо сказал Райф Дарре.

— Я знаю. Знаю. — Аш видела, что ей хочется обнять Райфа, но он стоял неподвижно, и Дарра только тронула его за рукав. — Тем был хороший человек. Самый честный и порядочный из всех, кого я знала.

Райф кивнул.

— И плясать умел, как никто... — улыбнулась Дарра.

На этот раз кивка не последовало, и Райф отвернулся. Рука Дарры потянулась за ним.

— Касси, Бет, — сказал Ангус, — бегите откройте амбар. И Крошку My с собой возьмите.

— Папа, мы хотим познакомиться с дамой, у которой серебристые волосы, — надулась средняя.

— После.

Что-то в голосе отца заставило дочерей послушаться. Старшая взяла у Ангуса Крошку My, и они ушли куда-то вбок. Аш с легкой завистью посмотрела им вслед и тут заметила, что Дарра Лок смотрит на нее.

Ангус подвел жену к гостье.

— Дарра, это Аш. Она из Вениса и едет с нами на Север.

Лицо Дарры стало бледным и гладким, как воск, и она дрожала, как будто от холода или от страха.

Аш не понимала, что происходит. Чувства, бурлящие в глазах Дарры, пугали ее. Она оглянулась, ища Райфа, но он уже занялся лошадьми.

— Добро пожаловать в наш дом, Аш, — сказала Дарра, словно пробуя на вес каждое слово.

Аш не знала, как быть. Улыбка для такого случая не годилась. Дарру Лок что-то угнетало, и слова приветствия явно дались ей с трудом.

— Спасибо, — сказала Аш. — Я рада, что приехала к вам.

Дарра нервно стряхнула с передника воображаемую пыль. Ангус стал между женой и Аш, положив руки им на плечи.

— Вот что, девочки, пойдемте-ка в дом да попьем болтушки у огня.

Аш не поняла, что такое болтушка. Она вообще уже ничего не понимала. Может, Дарра знает, что она — Простирающая Руки, и потому боится ее? Или это не страх, а что-то другое?

Ангус между тем уже вел их к дому, а Райф шел за ними с лошадьми. Старшая дочь как раз вернулась из амбара с попонами и торбами для овса, и он назвал ее по имени — Касси. Что они сделали потом — сказали какие-то слова, обнялись или поцеловались, — Аш так и не узнала, потому что уже вошла в жарко натопленный дом, оставив Райфа с Касси на снегу.

Дарра по пути к дому взяла себя в руки и теперь стала совсем другой. С ласковой улыбкой она помогла Аш развязать плащ, ловко управляясь с крючками и тесемками, и велела ей сесть поближе к огню. Ангус, стоя на пороге, смотрел на них с непроницаемым выражением на красном от мороза лице.

— Не стой столбом, Ангус Лок, — окликнула его жена. — Подложи дров и принеси чугунный котел, в котором мы воду для купания греем. Заодно можешь и воды наносить.

— Я ведь говорил, что она такая. — Ангус улыбнулся Аш и пошел исполнять приказ, ворчащий и совершенно счастливый.

Аш оглядела большую кухню. Неоштукатуренные каменные стены при свете очага лоснились, как старый пергамент. Голубой грифельный пол покрывали истертые ковры разной величины, толщины и формы; самый древний, свернувшийся у огня, как верный пес, походил на облысевшую лисью шкуру. Сам очаг был огромен и снабжен чугунными полками, крючьями и рашперами. Над ним располагалась целая армия ножей, терок, вертелов, вилок для жаренья и щипцов для колки орехов, а в огне грелся большой черный камень.

Это было обжитое, хорошо прибранное место. Березовый стол посередине отскоблили добела, и каждый стул носил на себе следы недавней починки.

— Садись же, — Дарра развесила плащ Аш на спинке стула для просушки. — Сейчас согрею болтушки.

Аш послушно опустилась на крепкую табуретку. Дарра налила в горшок пенистого янтарного пива и добавила туда пригоршню овса.

— Мне жаль, что мой приезд вас расстроил.

— Нет, Аш, — не прерывая своего занятия, ответила Дарра. — Это мне следует извиниться. Я оказала тебе плохой прием. Я... — Слова давались ей с трудом. — Ангус не часто привозит к нам гостей.

Аш была уверена, что Дарра хотела сказать что-то еще, но тут дверь распахнулась, и в кухню ворвались Райф и все три дочки Ангуса.

— Смотри, мама! — крикнула средняя. — Райф подстрелил их на Собачьих низинах. Говорит, они летели быстро, прямо как орлы. Он обещал, что поучит меня стрелять.

Райф тактично улыбнулся — возможно, он ничего такого не говорил.

— Помолчи, дитя, — сказала Дарра. — Иди погрейся, Райф. Черного пива у нас, увы, нет, только светлое.

— Вот и хорошо.

— Еще бы не хорошо. — Ангус появился из другой двери с чугунным котлом, до краев наполненным водой. — Думаю, черное пиво Тема на всю жизнь отбило у тебя вкус к этому напитку.

— Зато летом им хорошо было мух морить, — сказал Райф.

— И женщин с девицами заодно.

Все засмеялись — должно быть, пиво Тема заслужило себе громкую славу. Аш присоединилась к общему смеху. Приятно было узнать такую вот милую мелочь из клановой жизни Райфа.

— Отец, — с укором произнесла средняя дочь, устремив большие серовато-голубые глаза на Ангуса, — ты так и не познакомил нас с этой дамой.

Аш вспыхнула, а Касси послала ей сочувственный взгляд, говоривший «вы уж извините мою глупышку сестру».

Ангус, нахмурившись, поставил котел на камень в очаге, отчего в кухне сразу стало вдвое темнее, а затем устремил суровый взгляд на трех своих дочек, выстроившихся по росту у двери. Он зарычал на них, как старый матерый волк, и Крошка My тут же его передразнила, а двое старших, как ни старались, не сумели сохранить серьезность.

— Дочери! — горестно произнес Ангус. — Ну кому они, спрашивается, нужны?

— Гр-рррр, — повторила Крошка My — у нее и правда хорошо получалось.

— Ладно, ладно! Вы меня доконали! Аш, вот мои дочери: Касилин, старшая, ваша с Райфом сверстница. Бет — самая разговорчивая в семействе. И Мерибел...

— Рычалка, — быстро закончила Бет, и Ангус сам с трудом удержался от смеха.

— My! My! — сказала малютка.

— Да, моя младшая дочь, по одним ей ведомым причинам, откликается не иначе как на Крошку My.

— My! — повторила девчушка, вполне довольная отцовским объяснением.

В ответ на застенчивую улыбку Аш Касси улыбнулась тоже, Бет сделала реверанс, потеряла равновесие и стукнулась о дверь, Крошка My хихикнула, зарычала и еще пару раз для порядка сказала «My».

— А эту девушку зовут Аш. Она путешествует со мной и Райфом. Нынче она у нас почетная гостья, так с ней и обходитесь. Понятно? — Девочки кивнули. — Вот и ладно.

— Отец, можно Аш будет спать со мной и Бет? — Касси посмотрела на гостью ореховыми глазами. — Если ты не против, конечно.

Аш кивнула. Касси была почти с нее ростом, но полнее, с уже оформившейся грудью и бедрами. Роскошные, густые рыжие с золотом волосы блестели при свете. Аш вспомнила Кату с ее темными кудрями, где никакие шпильки не держались, и прогнала от себя ее образ.

— Вот и проводи Аш в вашу комнату, Касси. — Дарра разлила дымящееся пиво в деревянные чашки. — Поможешь ей вымыться и переодеться, если она захочет. Она устала с дороги и, наверно, нуждается в отдыхе перед ужином.

Аш ответила Дарре благодарным взглядом. Знакомство с семейством Ангуса совсем ее измочалило.

— А можно я тоже пойду? — умоляюще подняла свою розовую мордашку Бет. — Я помогу ей одеться и причесаться.

— Нет. Только Касси.

— Ну, мама же...

— Я сказала — нет. Поднимешься после, когда Аш отдохнет.

Бет выпятила дрожащую нижнюю губу. В кухне стало так тихо, что слышно было, как шипят дрова в очаге. Потом Райф встал и протянул Бет руку.

— Пойдем-ка нарубим дров, ладно? И я поучу тебя стрелять. К концу дня ты уже будешь попадать в мишень.

Какой Райф молодец, подумала Аш. Вот что значит иметь сестру и брата.

Бет с восторженным визгом обхватила Райфа за пояс и вышла вместе с ним, забрасывая его вопросами о луках, стрелах, куропатках и даме с серебристыми волосами.

Ангус, переглянувшись с Даррой, надел толстые овчинные рукавицы, снял котел с огня и скомандовал Аш и Касси:

— За мной.

Вслед за ним они поднялись по лестнице в крохотную, причудливой формы комнатку. Ангус поставил котел на пол, зажег масляную лампу и вышел, мимоходом потрепав дочь по щеке.

— Чего тебе раньше хочется — помыться или отдохнуть? — Касси указала на одну из коробчатых кроватей, стоящих у разных стен. На полу лежал камышовый коврик, а единственным, кроме кроватей, предметом мебели был столик, бывший ранее плотницким верстаком и усеянный шляпками от гвоздей, следами от пилы и зарубками от долота. — Комната, наверно, кажется тебе голой, но ведь мы с Бет здесь почти не бываем.

Аш потрясла головой, вспомнив свою обитую шелком, устланную коврами и освещенную янтарем комнату в Крепости Масок.

— Нет, мне у вас очень нравится. Вода такая соблазнительная — я, пожалуй, вымоюсь сначала.

Касси подошла помочь ей с крючками и петлями. Руки у нее были грубые, в мозолях и шрамах, и Аш напомнила себе, что Касси занимается крестьянским трудом.

— Отец у нас часто бывает в отъезде, — сказала Касси, словно догадавшись, о чем Аш думает. — Весной нам с мамой самим пришлось стричь овец, а они так брыкаются...

Аш и сама не прятала своих погрубевших от бездомной жизни рук.

— Обычно отец старается уезжать зимой, когда дома делать почти нечего — только кур кормить и доить овечек. Но иногда птицы прилетают и летом, и весной — тут уж ничего не поделаешь.

— Птицы?

— Ну да, с письмами — от разных людей.

— А-а. — Аш подождала, но Касси больше ничего не сказала. — А в деревне никто не может помочь вам с овцами?

Касси покачала головой:

— Нет. Мы в Трех Деревнях ни с кем не разговариваем. Мы сами по себе.

Аш это показалось странным, но она промолчала. Она спустила верхнюю и нижнюю юбки, а Касси попробовала воду. Чего боится Ангус? От кого он прячет свою семью?

— Боюсь, вода не очень горячая. Отец думает, мы, девушки, все равно что мужчины: окунулся разок — и довольно.

Аш усмехнулась — Касси пришлась ей по душе.

— Твой отец добрый.

— Если бы он тебя услышал, то стал бы отпираться так рьяно, будто ты обозвала его негодяем.

Приготовившись к холоду, Аш залезла в чан, а Касси стала взбивать пену с помощью куска угольного мыла и полотняной тряпицы. Должно быть, эта купальная тряпочка была у Касси лучшей, потому что на ней была каемка из вышитых птиц.

Касси помыла Аш голову умелыми движениями старшей сестры, которая каждую неделю проделывает то же самое с младшими.

— Как долго вас не будет? — спросила она, ополаскивая волосы. — Если это не секрет, конечно.

— Я не знаю. Думаю, что недолго. Может быть, месяц. — Аш представила себе карту Северных Территорий. Буревой Рубеж лежит далеко на западе, между Прибрежным Кряжем и Погибельным морем. Она мало что знала о тех местах. Где-то у тамошнего берега тянется цепочка Плавучих островов, круглый год окутанных туманом, — говорят, будто там умер сулльский король Лиан Летний. А на севере живут Ледовые Ловцы — зимой они разбивают свои становища на морском льду и жуют кусочки мороженой тюленьей крови, как кланники — свою траву. К югу же от Рубежа стоит город Морское Око, славный своими богатыми купцами.

— Я тебе завидую.

Касси пристально смотрела на Аш, и той захотелось ответить что-нибудь веселое и беззаботное — стоит ли, мол, завидовать тому, кто тащится в мороз по глубокому снегу, но серьезное выражение на лице Касси остановило ее. Касси Лок, дочь Ангуса, слов на ветер явно не бросала.

— А я завидую тебе, — сказала Аш, — тоже от всего сердца.