Пес Ее Высочества

Эпизод 41, в котором наряжают невесту и отказываются от угощения

Беттина смотрела на себя в зеркало — и не узнавала. После ванны с цветочными лепестками, массажа и растирания ароматными маслами кожа выглядела, словно фарфоровая и слегка светилась. В волосы вплели ленты, цепочки с драгоценными камнями и крошечные живые цветы, закрепили гребнем на затылке, и блестящие плотные локоны ниспадали из-под него на плечи и спину. Десяток кисточек и три десятка баночек — пудра, румяна, тушь и ещё боги знают, что, — изменили лицо: глаза казались больше обычного, черты тоньше, губы ярче.

Когти и небольшие загнутые рожки надо лбом выкрасили перламутровой краской и украсили блёстками, так что выглядели они не признаком тёмной силы, а элегантным украшением в тон жемчужинам в браслетах и колье. Платье тоже было расшито жемчугом — и как расшито! К ткани страшно было прикасаться: казалось, она создана из тончайшей паутины, утреннего тумана и капель росы — такая же лёгкая, нежная, воздушная…

Полупрозрачная.

Той, прежней Беттине, что росла во дворце и выслушивала многословные лекции на тему приличий и этикета, нестерпимо хотелось покраснеть и зажмуриться. Но та, в кого она мало-помалу превращалась, неприкрыто и жадно любовалась собой, едва ли не завидуя собственной красоте.

Она идеальна.

Восхитительна.

Божественна.

Грех прикрывать такое совершенство грубыми тряпками.

Если бы ещё голова не болела и не кружилась от резких движений, если б тянущее ощущение в животе не усиливалось с каждым часом — она так голодна!

Если бы ей дали убить Генри…

Одно имя вытянуло из памяти другие. В горле встал комок, Беттина задержала дыхание и прикусила губу, борясь со слезами.

— Не плачьте, госпожа, — прошелестело слева.

— Краска потечёт, — уточнили сплава.

— Вы так красивы!

— Вы будете счастливы!

— Свадьба совсем скоро!

Вампирши, приставленные к ней женихом, в зеркале не отражались — только их платья. Беттина передёрнула плечами и отвернулась. Нужно будет сказать Вэлериу, чтоб не вздумал превращать её в вампира — она тогда не сможет собою любоваться!

Но как бы она хотела, чтобы её в этом платье увидел…

Не вспоминать. Не думать. Слишком больно, слишком тяжело, как он посмел умереть, как посмел бросить её одну⁈

Беттина запрокинула голову, стараясь не разрыдаться. Одна из вампирш быстро и аккуратно промокнула уголки её глаз мягкой тканью. Вторая поднесла кубок:

— Выпейте, госпожа. Станет легче. Станет спокойнее.

Перед глазами на миг встало лицо няни. Наверное, не стоило пить незнакомые зелья из рук врагов — вот только кроме врагов у неё всё равно больше никого нет. Первый глоток, второй, вкус земляники и луговых трав на губах, терпкая горечь на языке, и в голове уютно шумит, и голод стихает, и хочется улыбаться, и снова смотреть в зеркало. Она всё ещё прекрасна, и выражение счастья так ей идёт, жаль, что нельзя полюбоваться ещё немного, её подхватывают под руки, выводят из комнаты в тёмный коридор, и там совсем нет зеркал…

— Вы так красивы.

— Мы отведём вас к жениху.

— Он ждёт.

Коридоры. Лестницы. Большой круглый холл. Нигде ни души, словно все обитатели дома попрятались. Распахнутые настежь двери — какая-то часть сознания недоумённо вспоминает о тёплой одежде, но она совсем не чувствует холода. Расчищенная дорожка тянется от крыльца вглубь сада, она усыпана цветами, и крошечные свечки освещают путь, и статуи, укутанные снегом, провожают её взглядами, и там, впереди, звучит музыка — или это ветер завывает и перебирает развешанные на деревьях колокольчики?

Вэлериу ждал её на небольшой площади перед круглой ротондой из белого камня. Сад и дом были окутаны темнотой, но здесь было почти светло: полная луна необычно ярко сияла сквозь разрыв в тучах прямо над головами, её лучи путались в ветвях деревьев, отражались от снега. На ступенях и между колоннами горели сотни алых, белых и чёрных свечей, их свет обводил силуэт вампира мягким золотистым контуром. Ради свадьбы вампир оделся в белое, складки плаща подчёркивали ширину плеч и облегали фигуру, в волосах несколько тонких кос поблёскивали самоцветами, и сущность, поглядывающая на мир откуда-то изнутри Беттины, отметила, что он хорош весьма — высокий, стройный, с благородными чертами лица, и даже красные глаза его почти не портят. Хотя, конечно, никакого сравнения с…

Не вспоминать.

Беттина глубоко вздохнула, подала жениху руку и даже не вздрогнула, когда ледяные губы коснулись запястья.

— Вы прекрасны, — сообщил он очевидное. — Идёмте же, ещё немного — и я потеряю всякое терпение.

Внутри тоже были свечи, цветы на полу и белые шёлковые драпировки на скамьях и колоннах. Мрачная графиня, словно для контраста облачёная в чёрное, одарила новобрачных кривой улыбкой. Перед ней на высокой подставке лежала раскрытая книга, одного взгляда на которую Бетине хватило, чтобы её пробрала дрожь.

— Не бойтесь, — шепнул над ухом Вэлериу. — Ничто здесь не причинит вам вреда. Дайте руку, вот так… Начинайте, леди Гвиневра.

Графиня неприятно усмехнулась — и заговорила.

Произносимые ею слова не были знакомы Беттине, но ритм речи завораживал, заставляя неотрывно следить за движением губ. Голос графини, низкий и глубокий, то опускался до шёпота, то взлета под самую крышу, то становился медленным и тягучим, то ускорялся до скороговорки. В какой-то миг Беттине начало казаться, что с момента, когда она вошла в ротонду, прошла вечность — и вся эта вечность была наполнена голосом Гвиневры, её дыханием, её интонациями…

Её магией.

Вэлериу коснулся её руки, и Беттина снова вздрогнула, словно проснувшись. Графиня умолкла, глаза её были полуприкрыты, а пухлые, унизанные перстнями пальцы касались книги, непрестанно двигаясь, поглаживали страницы. Это показалось странным, но тут графиня подняла взгляд…

Голод, приглушённый зельем, отозвался внутри так остро и больно, что Беттина едва не заскулила. Она выгнула спину, запрокинула голову, с губ сорвался стонущий вздох. Мир окрасился в оттенки алого, пальцы жениха в её руке дрогнули, но вампир не смог бы сейчас утолить её голода, ей нужна кровь, живая, сладкая, и пальцы сами собой сжимаются на рукояти подсунутого ножа, и кто-то подталкивает в спину, и срывает драпировку со скамьи, и в ухо шепчут: «Убей!»

Беттина присмотрелась, взвизгнула, отскочила и уронила нож.

— Эт-то ещё что⁈

На скамье перед нею лежал незнакомый мужчина: рыжий, бородатый, пузатый, с кривыми волосатыми ногами и ещё более волосатой грудью. На визг он, не открывая глаз, почмокал губами, что-то пробормотал и продолжил спать. Слава всем богам, что штаны, хотя и короткие, на нём были, иначе счастливая невеста точно упала бы в обморок от возмущения и брезгливости.

— Мой кучер, — равнодушно бросила графиня. — Утомил, стервец, что ни день, так пьян в дрова. Пусть послужит напоследок, вам-то всё равно, кого для превращения резать, лишь бы мужик.

Беттина прижала ладонь к губам и отступила на шаг. Вампирам, может, и было всё равно чью кровь пить, но воспитание принцессы оказалось сильнее голода, и притаившаяся внутри сущность с нею соглашалась. Выйти замуж за красавца-барона — одно дело, но заставить её принять в качестве свадебного угощения вот это не смогли бы ни чары, ни зелья.

Замуж… Что⁈

Беттина замерла. Осознание происходящего плеснуло изнутри изумлением и ужасом, от лица будто отдёрнули занавеску: вместо заснеженного сада она отчётливо видела теперь старое кладбище, от свечей воняло тухлятиной, цветы под ногами оказались давно засохшими, на полу зеленовато светился магический рисунок, а жених…

Как она могла счесть его красивым⁈

Она не должна соглашаться, не должна становиться монстром, не должна убивать. Даже если Альберт и Бьорн погибли — стиснуть зубы, не плакать, не плакать! — вдогонку за сестрой короля отправится Эрик, и воины герцога, и королевские рыцари, сопровождавшие её из столицы. Она не безымянная нищенка, она — принцесса! За ней наверняка выехали, её обязательно спасут, нужно только ещё немного продержаться, потянуть время, няня ведь учила её контролировать себя…

Беттина медленно, тяжело повернулась, сглотнула слюну, ставшую горькой и вязкой, и прожгла графиню надменным взглядом.

— Это вам, старухам, всё равно кто, лишь бы мужик. Думать подобное про меня — оскорбление.

Гвиневра зло искривила губы и, глядя в глаза, проговорила несколько фраз. Перед глазами снова сгустилась красная дымка, внутренности словно огнём опалило, рот наполнился слюной, запах живого тела на миг перебил вонь перегара. Но нет, они не дождутся, она не опустится до пьяного кучера! Ах, как жаль, что нельзя сожрать сейчас эту ведьму…

А лучше не её.

Беттина глянула из-под ресниц на жениха, глубоко вздохнула и позвала — мысленно, чувствуя, как отзывается магия и непроизнесённое имя уносится куда-то в темноту.

«Приди. Я слышу твоё сердце. Я помню вкус твоей крови. Иди ко мне, милый…»

— Вэлериу, — мурлыкнула она вслух, — разве вы не можете достать своей невесте кого-то получше?

Вампир холодно улыбнулся — между губами блеснули клыки.

— И кого же вам хочется? Брюнета? Блондина?

Беттина тоже улыбнулась и медленно подняла руку.

— Его!

Вэлериу недоумённо сдвинул брови, но в следующий миг раздражённо зашипел. Повинуясь его жесту, вампирши выскользнули наружу и спустя несколько мгновений вернулись — с добычей.

— Отпустите! Уберите руки! Да отпустите же!

Гвиневра ахнула и шагнула было вперёд, но Вэлериу успел первым. Он встал напротив пленника, и тот, перестав вырываться, замер и вздёрнул подбородок.

— Что вы здесь забыли, граф?

В голосе вампира звучала явная злость. Он бы, может, и не против был отдать Генри в жертву, а вот ссориться с ведьмой вряд ли хотел. Только кто будет его спрашивать…

Беттина нежно коснулась плеча вампира и легонько сжала.

— Хочу убить его, — выдохнула она в самое ухо жениха. — Вскрыть ему горло… Вырвать сердце… Позволь мне… Он ведь тоже этого хочет…

Генри, поймав её взгляд, счастливо заулыбался и подался навстречу. Беттина знала, что Вэлериу колеблется, и продолжала шептать, тихо, ласково, а сущность внутри неё подсказывала слова и едва ли не облизывалась. Граф нравился суккубу куда больше, чем кучер, и Беттина почти не сдерживала свою силу, позволяя ей делать то, для чего она была предназначена — очаровывать. Глаза Генри остекленели, вампирши томно вздыхали и прижимались к нему теснее, а одна уже начала расстёгивать пуговицы на камзоле…

— Вэл, — напряжённым тоном произнесла графиня, — уйми своих девок. Всех четверых.

— Старая ведьма смеет называть твою будущую супругу девкой, — нежно шепнула Беттина. — Какая наглость. А вы что скажете, граф?

Генри сглотнул, не отводя от неё восхищённого взгляда.

— Матушка, — выговорил он, — это грубо. Батюшка всегда говорил вам…

— Вэл!

— Ты ведь велел ей запереть всех посторонних в доме? Сказал, что Генри очарован и может помешать обряду? Конечно, сказал, ты ведь такой умный, такой предусмотрительный… Разве она не заслужила наказание за свой просчёт?

Вэлериу кивнул — медленно, словно всё ещё сомневался, но вампирши отступили. Беттина негромко рассмеялась, шагнула к Генри, подняла руку, коснулась кончиками когтей его щеки…

Графиня вскрикнула, рванулась вперёд и, отпихнув сына, залепила Беттине пощёчину. Та покачнулась, ахнула, несколько мгновений смотрела ведьме в глаза, а потом улыбнулась и набрала побольше воздуха в грудь.

Крик взлетел под крышу, вырвался в темноту, пронёсся над кладбищем, и дремавшие на заснеженных ветвях вороны с заполошным карканьем понеслись прочь. Вэлериу охнул и зажал уши ладонями, Генри, устоявший на ногах посте матушкиного тычка, рухнул на колени. В тот же миг землю тряхнуло, часть свечей погасла, и откуда-то издалека донеслись вопли и звон оружия.

Беттина поперхнулась собственным криком и радостно подалась вперёд — за ней пришли, её спасут! — но звуки почти сразу стихли, а в руку выше локтя вцепились ледяные пальцы.

— Сильна, — прохрипел Вэлериу, оскалившись. — Но я сильнее.

Беттина испуганно вскрикнула и попыталась освободиться — безуспешно. Вампир рывком прижал её к себе, заставив уткнуться лицом в грудь, ногой отпихнул заскулившего графа и обернулся.

— Гвиневра! — рыкнул он. — Читай! А вы — взять его!

Вампирши рванулись выполнять приказ. Беттина с трудом повернула голову, но увидеть происходящее не удалось. Звон, рык, шипение, топот, вскрик — и тут же сдавленный хрип, словно кого-то схватили за горло…

Вампир хрипло рассмеялся и развернул Беттину спиной к себе.

— Что скажете, моя драгоценная невеста? Эта жертва вам по вкусу?

Первым пришёл запах, самый сладкий, самый любимый, самый родной в мире, и Беттина едва не задохнулась, пытаясь вобрать его в себя целиком. В глазах потемнело, из горла вырвалось низкое утробное урчание, и если бы вампир не держал её за локти, она бросилась бы вперёд — прикоснуться, прижаться, сорвать с него одежду, впиться губами в губы…

— Убей его, — шепнул Вэлериу, вкладывая ей в руку нож.

Беттина с силой зажмурилась, потом открыла глаза. Бьорна не могло быть здесь, но запах не мог лгать — именно он стоял перед нею в обрывках одежды и брызгах крови. Две вампирши держали его за руки, пальцы третьей сжимали горло, и кончики когтей оставили на коже тёмные царапины. Он не сопротивлялся, только дышал тяжело и хрипло, и голова то запрокидывалась, то падала на грудь, и взгляд уплывал в сторону…

Вэлериу отпустил её и встал рядом, сложив руки на груди.

— Вампиры не издеваются над людьми без надобности, — насмешливо проговорил он. — И даже над оборотнями. Он не почувствует боли, но вампирьи чары держатся недолго. Лучше поспешить.

Вампирша отпустила горло пленника, усмехнулась и обеими руками рванула и без того разодранную рубашку. Бьорн негромко застонал, клочья ткани полетели в снег, Беттина всхлипнула и изо всех сил стиснула рукоять ножа. Вся её суть рвалась вперёд, голод обжигал, речитатив графини за спиной стал резче, быстрее, злее. Ноги дрожат и заплетаются, ей так хочется броситься ему на шею, обнять, расцеловать, потому что он жив, он пришёл её спасти!..

А она убьёт его.

Запах его тела опаляет горло, она едва успевает сглатывать слюну. Когти давят на кончики пальцев, тёмная сущность внутри то воет от голода, то урчит от предвкушения, ей нельзя приближаться к нему, нельзя касаться, она ведь порвёт его ещё быстрее, чем вампирша — рубашку! Осталось всего несколько шагов, и ладонь коснётся обнажённой кожи, и когти вопьются под рёбра, и она бы хотела остановиться, но ноги несут сами, повинуясь заклинанию ведьмы. Как жаль, что она сама не ведьма и знает всего лишь…

Нянину колыбельную.

Ей ведь не захочется убивать милую собачку, правда?

Бьорн сумел сфокусировать взгляд и шевельнул разбитыми губами, явно пытаясь выговорить её имя. Беттина мягко улыбнулась, сделала такой глубокий вдох, что голова закружилась, положила ладони ему на плечи — и, глядя в глаза, выдохнула заученные строки.

В следующий миг её отшвырнуло и опрокинуло. Снег вдруг оказался ужасно холодным и твёрдым, она охнула и попыталась приподняться, но тут же упала, когда что-то огромное и белое пронеслось мимо. До слуха снова донеслись громовое рычание, визг, шипение, истошные вопли, но теперь она сама сжалась в комок и уткнулась лицом в локоть, не желая видеть происходящего.

— Умница, девочка, — хрипло шепнули за спиной. — Иди сюда, моя хорошая, иди ко мне…

Тёплые руки помогли подняться, накинули на плечи шаль, потянули за кусты. Беттина узнала голос, и в первый миг желание обернуться и высказать няне всё, что она думает об интригах и секретах было велико, но стоило взгляду зацепиться за бой, как все прочие мысли вылетели из головы.

Останки двух вампирш валялись на снегу в беспорядке, третья, в разодранном платье, попыталась напасть на врага сбоку, но огромный белый волк развернулся с лёгкостью, удивительной для его размеров. Клацнули зубы, хрустнули кости, предсмертный вой взвился к небу…

— Сразу бы так, олух бестолковый, — пробормотала Хелен. — А то бросился человеком — так бы и сожрали без соли!

Беттина поёжилась и плотнее завернулась в шаль. Идея с превращением и правда была хороша — запах зверя перебил человеческий, хотя оставался знакомым. Поверить в то, что вот эта гора меха и в самом деле Бьорн, было непросто. Как у него это вышло? И что теперь, никакой милой мордочки и круглого пузика?

С губ сорвался истеричный смешок, и она до боли закусила кулак. Клыки царапнули кожу, от запаха собственной крови заныли виски, Хелен обхватила её за плечи и зашептала, негромко, успокаивающе, но…

Ещё немного — и она согласится на кучера.