Пес Ее Высочества

Эпизод 16, в котором сны волшебны, а реальность жестока

День, по мнению Беттины, начался неплохо.

Никто не пытался разбудить её на рассвете, что было кстати: ночные прогулки Беттина в целом находила романтичными, но эта ночь выдалась очень уж беспокойной, а недостаток сна мог губительно сказаться на цвете лица. Никто не ворчал, что она долго выбирает платье, и никто не бродил под окнами во время позднего завтрака, рыча что-то про график движения и надвигающиеся метели. И вообще этот конкретный «никто» не показывался на глаза: няня мимоходом обмолвилась, что командир отряда улаживает недоразумение с горожанами, которые очень просили не рассказывать слишком много подробностей о досадном инциденте герцогу. Тот, мол, разозлится, приедет — и где они будут искать другого мэра, который не стал бы воровать из казны?

Мысль о том, что её почти что мужа боятся даже великаны, Беттине неожиданно польстила и добавила монеток в копилку её настроения. Она искренне похвалила кружево на воротничке Элли и совсем не рассердилась на Долли, которая слишком долго искала в сундуках подходящий к фиолетовому платью браслет, да ещё вместо золотого с сапфирами принесла серебряный с аметистами. Беттина даже почти согласилась, что сиренево-розовые камни дивно оттеняют цвет её глаз, но цепочка так неприятно колола кожу…

После завтрака няня велела готовится к отъезду и — о, радость! — сообщила, что Бьорн сегодня едет в карете. Беттине ужасно хотелось обсудить с ним прошедшую ночь. Она уже рассказала Хелен о феях, пожаловалась на наглость барона Вэлериу, возомнившего себя достойным её руки, раскритиковала платье вампирши — паучий шёлк, убожество, это уже лет десять как вышло из моды! — и призналась, что всё-таки побаивается больших собак, хотя братья-оборотни были по-своему милы. Но кое-чем не захотелось делиться даже с любящей и понимающей нянюшкой.

Ах, каким героем выглядел Бьорн, там, на дороге, возле этой ужасной статуи, сразу после боя! Как стоял, тяжело дыша — усталый, но готовый в любой миг снова броситься в драку ради неё! Как он смотрел — от этого взгляда внутри всё бурлило и плавилось, так что меховое одеяло казалось лишним! Как блестела кровь на расцарапанной щеке, и как он вздрогнул, когда она к нему прикоснулась — осторожно, кончиками пальцев…

Ей так хотелось касаться губами — и не только щеки. Хотелось снова почувствовать вкус его поцелуя. Хотелось, чтоб он обнял её своими большими, сильными руками — как герцог из книги обнимал свою Лауру, а у той перехватывало дыхание от счастья и любви, как в той сцене, где они вместе ехали из города в его дальнее имение, чтобы наслаждаться друг другом вдали от всех тех, кто мог бы счесть их неподходящей парой!

Что ж, карета у них есть.

Когда Эрик наконец вернулся и скомандовал отправление, Беттина была бодра, весела и готова любить весь мир.

Мир, увы, не ответил взаимностью и жестоко растоптал её надежды.

Во-первых, Бьорну было велено сопровождать её в собачьем облике. Это слегка омрачило её радость, но одного взгляда на милого сонного пёсика, лежащего на кружевной подушечке в ажурной корзинке, хватило, чтобы её затопили нежность и умиление. Как же всё-таки хорошо, что он не превращается в здоровенную псину, как братья!..

Во-вторых, Элли и Долли тоже ехали в карете.

А в третьих…

— Не будите его, девочки, — строго сказала Хелен, ставя корзину напротив Беттины, между служанками. — Он ночью совсем не спал, а у меня в возке приятели его тормошат, хотят играть, сорванцы. Пусть у вас выспится!

В подтверждение её слов пёсик широко зевнул и свернулся на подушке, накрыв нос лапой, чем вызвал умиление служанок. Беттина же надула губки. Она вот прекрасно выспалась! Чем он, интересно, занимался после возвращения на постоялый двор, где был?

Или правильный вопрос — с кем он был⁈

Она сложила руки на груди и принялась глядеть в окно. Карета тронулась, взгляд Беттины скользил по аккуратным улочкам с разноцветными домами, по ледяным скульптурам, выставленным на каждом углу, по черепичным крышам, по заснеженному лесу за городской стеной…

А в книге про герцога и Лауру было лето. Они ехали в карете, в окна врывался свежий ветерок, и она сидела у него на коленях, приникнув к груди, и слушала, как бьётся его сердце…

…Сердце Бьорна тогда, ночью, тоже колотилось, как сумасшедшее, Беттина готова была поклясться, что слышит его даже на расстоянии, чувствует биение пульса кончиками пальцев, прямо под ногтями. Интересно, чувствует ли кошка то же самое, когда вонзает когти в мышь?

…Было жарко, герцог первым расстегнул камзол и рубашку, и от запаха его тела у Лауры кружилась голова…

Беттина тоже чувствовала запах, и ни одно лакомство ещё не вызывало у неё такого желания, как несколько капель крови на щеке Бьорна. Нет, конечно, она не хотела его съесть — даже мысль об этом была грубой и неэстетичной, фу. Он просто должен был принадлежать ей, весь, целиком, от пяток до макушки и от кончика носа до кончика хвоста. Чтобы можно было в любой момент, как только захочется, зарываться пальцами в его волосы, гладить его лицо, целовать его губы, и шею, и ещё ниже, и заставить снять, наконец, дурацкие доспехи, и всё что под ними, и слушать, как меняется его дыхание и сердцебиение, когда она запускает когти ему под рёбра…

Беттина вздрогнула и приоткрыла глаза. Её слегка мутило, словно от голода, вокруг предметов дрожали розоватые ореолы. Служанки шёпотом о чём-то беседовали, пёсик спал, и, кажется, она тоже задремала. Она осторожно поднесла руку к глазам — нет, никаких когтей. Просто она думала о кошках и мышках, вот и приснилось.

— … красивый, — донёсся до её ушей обрывок разговора. — Мне нравятся высокие и сильные…

О ком это они?

— … ночью не спал, спасал госпожу от великана. Отдыхает…

— Да ничего ему с ней не светит. Ах, если б он меня спасал, я бы ему на том самом месте…

— Молчи, глупая! Услышат! А тебе замуж ещё идти!

— Ой, подумаешь. А я бы и замуж за такого, хоть и сегодня!

— Папенька твой не одобрит.

— Папенька внуков хочет, все уши прожужжал — иди замуж да иди. А от этого дети красивые будут.

— Зато он пятый сын, наследства — один меч.

— Зато какой, должно быть, меч!..

Элли томно вздохнула, Долли осуждающе покачала головой и отвернулась к окну — кажется, ни одна на заметила, что принцесса уже проснулась. Мир вокруг угрожающе наливался алым, и Беттина зажмурилась крепче, про себя считая до пятидесяти. Няня много раз повторяла, что благородной госпоже не следует срываться на прислуге и прилюдно показывать гнев — это слабость, это, в конце концов, некрасиво…

Просто глупые курицы. Пусть себе мечтают. А когда они наконец доберутся до замка, Беттина попросит герцога поскорей подобрать обеим мужей. Наверняка у него есть неженатые рыцари — да вот хотя бы Эрик!

И чтоб ни одна даже в мыслях не смела больше покушаться на то, что принадлежит ей.

Беттина глянула сквозь ресницы — зрение вроде бы возвращалось в норму. Вот и хорошо, вот и славно, она такая умница — работает над самоконтролем, как няня велела, и ведёт себя пристойно.

Бьорн, не просыпаясь, фыркнул, потом пару раз тявкнул, потом зарычал — наверное, снились гадкие вампиры. Беттина хотела было протянуть руку, чтобы погладить пёсика и успокоить — но Элли успела раньше.

— Тише, тише, сладкий, — заворковала она, склоняясь над корзинкой. — Такой хороший, такой милый… Тебе нравится, когда чешут за ушком? Ах ты лапочка… А по спинке? А животик? Ой, он меня лизнул!

Лизнул⁈

Беттина выпрямилась так резко, что на миг закружилась голова.

— Убери руки от моей собаки, — ледяным тоном велела она.

Элли испуганно ойкнула, но послушалась. Пёсик широко зевнул, не открывая глаз, перевернулся на спину, потянулся…

Беттина вопреки всем приличиям изо всех сил закусила кулак. Глупые девицы не знали, что имеют дело с оборотнем, иначе вряд ли позволили бы себе вольности, а вот перед её глазами мгновенно встала картинка: те же позы, те же движения, но тело человеческое…

И никаких доспехов.

Вообще никакой одежды.

Да что он себе позволяет⁈

К удаче всех присутствующих, именно в этот момент карета остановилась. Пассажиров тряхнуло, Беттину откинуло на спинку сиденья, девицы заойкали, пёс встряхнулся и наконец-то проснулся. Поднял голову, нашёл её взглядом…

Перевернулся.

Сел.

Вильнул хвостом, склонил голову набок, тявкнул.

Он ещё спрашивает, в чём дело!

— Идите, — велела Беттина служанкам. — Передайте, что я не хочу обедать. Пусть принесут горячего чаю и чего-нибудь сладкого, я хочу побыть одна. А ты — сидеть!

Пёсик дёрнул ухом, но возражать не стал. Беттина едва дождалась, пока служанки, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнут из кареты, задёрнула шторки, заперла двери изнутри. А потом приказала:

— Превратись! Сейчас же!

Бьорн устал.

Эрик явился к спальне принцессы на рассвете и едва ли не пинками прогнал его спать, пообещав, что сегодня они выедут позже обычного. Бьорн вяло огрызнулся, но послушался — сегодня ему предстояло охранять принцессу в карете, чтобы никакой мелкий пакостник снова не пробрался мимо стражи. Собачий слух тоньше человеческого, идея была неплоха, и стоило хорошенько выспаться перед дорогой. Хелен даже предложила ему усыпляющего зелья, но сама же и передумала — тогда, на кладбище, усыпляющая магия всего-то заставила его сменить облик, а как подействует на оборотня зелье, ведьма сама точно не знала.

Увы, самостоятельно заснуть он не смог. Каждый шорох чудился шагами вампиров, великанов и ещё боги знают каких врагов. Всё казалось, что Эрик и его люди обязательно что-то упустят. Бьорн помнил слова жреца про гордыню, и честно пытался глушить тревожность молитвами, но нормально поспать так и не удалось.

Зато в карете его укачало быстро и качественно. Возможно, всё дело было в Беттине. Даже сквозь сон он ощущал её присутствие, слышал дыхание. Она была рядом — а значит, никакие злодеи её не уволокли.

Если кто и сунется — сильно пожалеет.

Но соваться никто не спешил, карета покачивалась, девушки сидели тихо…

Ему снилась принцесса.

Она снова стояла напротив, как тогда, ночью, но теперь на ней не было вечно сползающего одеяла, а тонкая ткань ночной сорочки не скрывала почти ничего — лишь подчёркивала и будила воображение.

Она совершенна.

Идеальна.

Божественна.

Её красота требовала поклонения — и он упал на колени, чтобы целовать её подол, целовать пальчики ног, и выше, и ещё выше, и она смеялась, и ерошила его волосы, и опустилась рядом, прямо в снег — пушистый, мягкий, совсем не холодный, — и обхватила его лицо ладонями, и приникла губами к губам, и прижалась всем телом, кожа к коже, такая горячая, нежная, желанная…

А потом его разбудили.

В печальной реальности принцесса была не менее прекрасна — но, увы, полностью одета.

И весьма сердита.

А что, собственно, случилось?..

— Я приказываю, — с угрозой проговорила Беттина. — Превращайся. И объяснись!

Бьорн дёрнул ухом и тявкнул. Да в чём дело-то? Чем он успел её обидеть? Тем, что спал?

А-а-а, она, наверное, решила, что он не должен спать, потому что её охраняет! Но ведь любого постороннего он способен засечь сквозь самый крепкий сон, именно поэтому Хелен выдала корзинку с подушкой — а он даже спорить не стал.

Он издал бодрое рычание и гавкнул погромче, активно виляя хвостом. Ей нечего бояться, вот совсем!

Беттина не впечатлилась.

— Ты ещё спорить будешь⁈ Ну ладно же!..

Она прижала ладони ко рту, прикрыла глаза…

А потом Бьорна тряхнуло и вышвырнуло в человеческий облик, едва не уронив с сиденья.

Он ошалело помотал головой, пытаясь сообразить, что случилось. Ну точно, она ведь знает то усыпляющее заклинание и нарочно заставила его превратиться!

Это было…

Бьорн едва не поперхнулся словами, которые никак не стоило произносить в присутствии принцессы — а она вздохнула, глубоко и неровно, и облизала губы. В другое время он бы, наверное, смутился, припомнив подробности сна, но сейчас злость за магию оказалась сильнее. Он дёрнул плечом, мрачно огляделся. Светлый бархат, которым были отделаны стены и сиденья, в полумраке казался тёмно-серым, платье принцессы — чёрным, и ни единой возможности соблюсти хотя бы видимость приличий — разве что шторку с окна сорвать, но вдруг кто заглянет?

Бьорн сдержал желание сплюнуть прямо на пол, выгреб из собачьей корзинки подушку и положил на колени. Сойдёт, главное, чтоб никто не влез.

— Говори! — велела Беттина.

— О чём?

От возмущения принцесса едва не задохнулась.

— Ты… Ты ведёшь себя неприлично!

Бьорн от изумления вытаращил глаза и едва не уронил подушку. Это он-то ведёт себя неприлично⁈ А как назвать тогда её поведение? Все эти взгляды, вздохи, тот клятый поцелуй — это не говоря о стремлении остаться наедине с голым мужчиной!

— Ты позволил Элли себя гладить! И ты её лизнул! А она ничего не знает, она… Она думала, ты собака! А ты ведёшь себя…

Бьорн выдохнул сквозь зубы. Сам он ничего такого не помнил. Хотя погодите-ка, если в реальности кто-то гладил пёсика, а ему в этот момент снилось… Он почувствовал, что краснеет — и разозлился ещё сильнее.

— Я. Был. Собакой, — с расстановкой произнёс он. — Я вёл себя, как собака. Я вообще спал!

— Собаки на посторонних рычат! А ты лизал ей пальцы!

— А что я должен был — руку ей откусить⁈

Здравый смысл подсказывал, что его голоса из кареты слышно быть не должно, но ужасно хотелось от души рявкнуть. Он, значит, от великана её спасает, от вампиров спасает, ночами не спит — а она!..

Принцесса отвела взгляд первой. Покусала губы, глянула на занавешенное окно.

— Элли тебе нравится? — спросила она неожиданно.

Бьорн фыркнул.

— Нет. — Беттина приоткрыла рот, и он, не дожидаясь вопроса, добавил: — И Долли не нравится тоже. Совсем. Вообще.

Она вздохнула — ему показалось, что с облегчением. И что, всё дело было в этом? В глупой девчоночьей ревности? Ну знаете ли…

Он почти уже собрался превратиться обратно, когда она подалась вперёд, сцепила руки в замок и робко выдохнула:

— А я?

Бьорн замер. Тот же здравый смысл подзуживал — вот же оно! Соври, пусть она обидится, пусть больше не смотрит, не вздыхает и не провоцирует! Вам обоим так будет лучше и легче, давай же, всего одно слово!..

Но такую огромную ложь он бы, пожалуй, не смыл никакими молитвами.

— Я… Готов отдать за вас жизнь.

Не прокатило. Беттина дёрнула плечиком и указала на окно.

— Вон там, — сказала она странно звенящим голосом, — тридцать человек, готовых отдать за меня жизнь. Я принцесса. Это ваша работа. И я не об этом спрашиваю.

Бьорн потянулся растереть лицо руками и снова едва не упустил подушку.

— Вы не должны такого спрашивать, — тихо проговорил он, глядя в пол.

Она протянула руку и коснулась его щеки, вынуждая поднять голову.

— Тогда просто поцелуй меня, — велела она. — Молча.

Он ещё ошалело хлопал глазами, пытаясь подобрать слова для отказа, но её лицо уже было совсем рядом, а голос резонировал где-то внутри, веля подчиниться, и какая-то часть его готова была позволить ей всё, что угодно. Вот она уже сидит у него на коленях поверх подушки, и гладит его по спине, по плечам, проводит заострёнными ноготками по шее вверх, до мочки уха, и её губы ближе, ближе, ближе, и сопротивляться её желанию почти не-воз-мож-но…

Почти.

— Нет, — выдохнул он, зажмуриваясь и отстраняясь.

Беттина ахнула. Он кожей ощущал её возмущение, удивление, обиду — но если она снова прикажет, если поцелует, он больше не сможет сопротивляться.

И тогда — он погиб.

Снять принцессу с колен вместе с подушкой, рвануться к двери, выбить её локтем вместе с хлипкой задвижкой, кувырнуться в снег — уже в собачьем облике. Броситься прочь со всех ног, и зачем нужно так делать, за что она его мучает⁈

— Ах ты!.. — звенело вслед. — Глупая… собака! Не смей больше ко мне подходить! Ненавижу тебя, слышишь⁈ Ненавижу!

Он слышал.

Тело маленького пёсика для долгого бега приспособлено было плохо. Он остановился на краю лагеря, за первыми деревьями, и лёг в снег, пытаясь отдышаться. Здравый смысл шептал, что всё хорошо и славно, смертельно обиженная отказом девушка перестанет обращать на него внимание, и ему будет куда проще. Он довезёт её к мужу, а потом вернётся с братьями к родителям — отличный план, Лео был прав, так и нужно сделать…

На душе было паршиво, как никогда.