Первый психоаналитик в космосе

Вовкa и Генка после войны

В свои годы Генка уже ничего не боялся.

Один бешеный индюк, правда, иногда перепрыгивает к ним во двор. Соплей своей трясет, шипит. Крылья у него. А вдруг он ядовитый или заразный? Если нет, так то другое дело: например Генка может, если захотите, в любой момент пойти к Шарику, который сидит у них на цепи и запросто засунуть ему в пасть свою руку. Может и всю голову даже засунуть, если захотите. Он же не виноват, что у собаки рот не открывается как у льва или крокодила. Львов и крокодилов Генка не боится, их у нас не бывает. Просто рисуют в книжках, а у нас их не бывает. Не боялся верблюда, который у нас редко бывает. У киргизов в Кардаиле бывает верблюд, возит бочку с водой. Генка рядом с ним проходил, и сбоку и поперек, не боялся совсем.

Не западло бояться волков. Они детей едят. И цыган не западло, они детей крадут.

Волков Генка слышал, как они воют. Воют, конечно, жутко. Но если взять ружье и зарядить здоровенным патроном или, например махнуть факелом, то волки сами забоятся.

Как пугать цыган, Генка пока еще не знал. Старший брат ему не сказал.

У Вовки был мышиный тиф, и он год не разговаривал. Наверное, Вовка случайно съел мышку и от этого так заболел, чуть не умер. А теперь оживает, но как будто все равно замороженный. Генка еще помнил, когда он был вроде бы нормальный. Непонятно, как можно съесть мышку. Допустим, ты думаешь о чем-то важном, например как пугать цыган, и не смотришь на то, что ешь, а она попалась тебе в ложку. Но она ведь пищит: пи-пи-пи! Потом, у нее мех. И пусть ты ее в рот запихнул и даже проглотил, лучше уж вытащить ее за длинный хвост, чем потом так болеть! Хотя, может быть, Вовка слопал ее в гостях, ему было неудобно позорить хозяев. Например они ему дали попить молока, а там плавала мышь, он сначала не заметил, а потом сделал вид, что ничего страшного, какая ерунда. Еще проще, если его угостили сметаной, со сметаной что хочешь съесть можно. Генка пытался спрашивать Вовку про это, но тот задается и не рассказывает.

Взрослые ведут себя глупо. Могут весь день говорить неинтересное, а спросишь их чего — так молчок. Хотя Вовка сам не взрослый, а только задается. Вот взрослым зачем задаваться, когда они и так взрослые? Ненормальные и все.

Например у папки есть и отец и мать — это дед Вася и у него баба Дуня. Папка погиб на войне как герой, поэтому Генка его плохо помнит. У мамки спрашивал, мамка, а где твой батя, а она говорит, нету у меня. И баба Дуня говорит, что у мамки папки не было. А у мамки при этом брат дядя Шура и сестер навалом. Это как?

У Генки была теория, что мамку с братом и сестрами у родителей украли цыганы, а потом потеряли или бросили, это ведь сколько ртов! Дядя Шура, например ест мало, но зато пьет. Наверное, цыганы не могли его пропоить, и теперь он пьет на свои. А может быть, его цыганы выгнали за то, что он шумит и дерется. У них, может, от этого болела голова, и они бросили здесь дядю Шуру вместе со всеми сестрами, чтобы ему было нескучно. Теперь он ругается и дерется со всей деревней. Если цыганы украдут Генку, он тоже будет пить, драться и ругаться напоматерному, как будто все время такой. Тогда они его тоже бросят где-нибудь, а он уж как-нибудь доберется до своих.

Дядя Шура гостил недавно у крестной в Сочи. Привез два чемодана хурмы. А мамка как раз устроилась рабочим на рынке. Он ей говорит:

— Пусти меня за какое-нибудь место, хочу подзаработать.

Встал торговать. Подходят люди:

— Сколько стоит?

— Три рубля штука.

— А что это хоть такое?

— Это какая-то х…йня.

Дядя Шура забыл, как называется. А Генка с первого раза запомнил. У нас такие не растут.

Генка и Вовка шли как раз к дяде Шуре, он жил в другой деревне, в Татановке. В их местах леса встречались редко, все поля да овраги. Прошли вдоль квадратного пруда у машинно-тракторной станции, посмотрели на грузовик, который кто-то загнал в воду. Если его не вытащат, надо будет прийти с удочками, можно с него рыбачить, а то у берега мелко, крупная рыба туда не заплывает, только мелкотня. Раньше б и она пошла в уху, но теперь стало больше еды, такой ерундой только кошек кормить.

А раньше и лягушек ели.

— Вовка, а бывает лягушачий тиф? — повернулся Генка к брату.

Вовка его не слушает, задается.

Наверное, бывает, но для этого нужно съесть сырую лягушку, а мамка из них щи варила, в кипятке микробы не выдерживают. По вкусу-то щи нормальные, но хлебать их все-таки погано, особенно если знаешь, чего там сварилось.

Вот зачем на машине заехали в воду? Зачем ее в пруду оставили? Попробуй, у кого спроси. Никто не скажет. Да Генка привык уже. Непонятно с какого возраста люди становятся ненормальными. Надо будет за этим проследить, а то в одно утро проснешься и тоже будешь как все, а в чем секрет и не узнаешь. А некоторые становятся такими ненормальными, что даже взрослым это заметно. Учительница по рисованию в школе такая. Она в городе выкинулася из окна и мозговой аппарат себе отшибла при падении. Теперь нас рисованию учит. Вовка рисовать не любит, он всякие позы принимает по ее заданию, а ученики рисуют с него натуральные картины.

Генка кинул камень блинчиком, у него получилось три раза, а у Вовки — пять. У него и руки длиннее раза в два. Если бы Генке было столько же лет, у него, может быть, блинчик миллион раз бы пекся. Во всяком случае, через весь пруд — точняк.

Когда выходили из дома, была роса, а теперь вся трава высохла, жарко. Вовка зашел под дерево и сделал знак — передых. Генка плюхнулся на землю. Вовка развернул сверток, по яйцу и хлеб.

— А соль взял? — спросил Генка.

Вовка мотнул головой. Но Генка предусмотрел, достал спичечный коробок с солью.

— Учись, пока я жив! — это было смешно, потому что Генка помладше. Но Вовка не смеется, в нем будто какая-то своя жизнь, непонятная снаружи. Может, это не по болезни. А вдруг он сейчас превращается во взрослого? Генка внимательно присмотрелся, но ничего такого не заметил. Вовка как Вовка. Откусывает яйцо как обычно. Увидел, что на него Генка пучится, показал кулак. Но это так. Он Генку никогда не бил, и не дрались они. Скорее тут с сестрами подерешься, чем с ним.

Поднялись, отряхнулись. К дереву кто-то прикрутил проволокой осколок зеркала, Генка заглянул в него показать себе зубы, а вокруг рта все испачкано желтком. Брат, называется! Хорошо, что зеркало попалось, а то б задразнили. Люди издеваться любят. Особенно взрослые… Генка не будет таким как все. И таким как дядя Шура тоже не будет, очень уж он буйный. Один раз посадили его. Он пришел с войны по ранению, а потом на него написали донос, будто у него был самострел. И его тогда посадили временно. Генка знал про самострелы двух видов: с пульками и с порохом — поджига. С пульками — это ерунда, но если в упор стрельнуть, то можно, конечно, глаз выбить. С порохом — это уже серьезный пестик. Непонятно зачем дяде Шуре нужен был на войне самострел, может, у наших не хватало винтовок и наганов, а, может, он хотел, чтобы у него было самое оригинальное оружие. Генка спросил как-то у дяди про самострел, за это получил подзатыльник. Какая-то ненормальная история. Мало ли на войне важных дел, чтобы про самострелы вспоминать. Дядя Шура знает, кто донос написал, какой-то кривой Кондраха. Он говорит, Кондраху до войны прибил за дело, тот и мстит ему теперь.

Генка и Вовка иногда у дяди Шуры в Татановке жили подолгу, семья в Родничке большая, ртов много, а кормилец один — деда Вася. Если б он на пекарне не работал, то умерли бы все в войну. Так мамка говорит. Сейчас другое дело, но все равно не хватает, и они иногда ходят к дяде Шуре за питанием. За несколько дней не объедят, а семье все же полегче.

Их нагнал дядька на велике, остановился рядом:

— В Татановку?

Вовка кивнул. У дядьки зачем-то одно стекло в очках заклеено изолентой.

— Могу подбросить. Вот малого, например.

Вовка опять кивнул.

Генке было интересно прокатиться.

— Хошь на багажник лезь, а хошь — на раму. — Предложил дядька.

На багажник Генка забоялся, еще свалишься на скорости. На раме — надежнее. Уселся — вроде ничего, жопу не очень режет.

— Вовка, пока! — Генка помахал рукой.

Иногда удобно, что ты маленький. Пока Вовка будет мудохаться по жаре, Генка домчится с ветерком.

— Брат? — спросил дядька.

— Ага! — сказал Генка. — Он вообще нормальный, после болезни такой.

— …Чем болел-то?

— А мышиный тиф у него.

— Что? Бывает такой?

Генка вывернул голову и посмотрел на дядьку снизу, серьезно тот или шутит.

— Еще как. Если сразу не помрешь, то потом будешь как сумасшедший долго… А может и насовсем, — припугнул Генка.

— А ты часом, не заразный?

— Не, — мотнул головой Генка. — Вовка давно болел, а потом еще год говорить не мог. Сейчас только отходит.

Генка хотел сморкнуть подоспевшее из носа, но решил стерпеть, неприлично.

— А так — похожи, — сказал дядька. — В школу ходите?

— Я еще не, а Вовка на второй год остался, по болезни.

— А то б мог уж и тебя убождать, в один класс ходили бы… Надо друг другу помогать. Семья — это на первом месте. Но ты, я вижу, пошустрей как-то.

— А чего у вас очко заклеено?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— А чего мы так поехали? — покрутил головой Генка, когда дядька свернул вдоль речки.

— Потому что на велике. Пешком-то что? Разулся и вброд, а тут вон до мосточков проедемся. У вас кто в Татановке?

— А дядя Шура! Его недавно с тюрьмы выпустили. На него один кривой паразит все время доносы пишет про самострел, который на войне он сделал. Завидует дяде Шуре. Кондраха звать гада этого. Не знаете такого? Ну и гад этот Кондраха!

Дядька вдруг умолк и засопел. Генке стало подозрительно. Чего он вдруг полез на велик к этому незнакомому. А если это цыган? Да! Точно — цыган! Чернявый и борода с кудрями будто, очками еще замаскировался! И чего, спрашивается, не сел на багажник? Сейчас бы на ходу прыг и тикать. А тут — как спрыгнешь, слева — справа руки цыганские, сверху голова сопит. Увезет его и неизвестно, что с ним еще сделают в ихнем таборе. А может он глаз хочет украсть детский? Генка вспотел.

Цыган молчал. Видимо, до него дошло, что Генка его раскрыл. Надо как дядя Шура!

— А вас самого-то как звать? — спросил Генка перед спуском. Цыган еще помолчал, выбирая слова для обмана, но когда велосипед покатился с пригорка, и он открыл было рот, Генка треснул его затылком в челюсть, а потом вцепился острыми зубами в левую кисть. Цыган отдернул руку, Генка на ходу прыгнул и дал деру. Дядька впаялся в дерево и грохнулся в канаву.

Генка добежал до Вовки. Тот шел себе как ни в чем ни бывало. Генке сначала обидно стало. Его чуть цыган не украл, а старший брат идет себе и в ус не дует. Но потом Генка передумал злиться, потому что сверху упал копчик, схватил мышь и тут же взвился назад, в небо.

— Дурак! Плюй ее, скорей! — закричал ему Генка. — А то будет мышиный тиф!