Первый литературный конкурс по мотивам игры S.T.A.L.K.E.R. Книга 02: (Birukov_01) – (El_Diabolo_01)

Юий Круглов aka Drakon v palto (Drakon_02)
Байки из склепа Серый.

Самурай должен прежде всего постоянно помнить- помнить днем иночью, стого утра, когда онберет вруки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, допоследней ночи старого года, когда онплатит свои долги- что ондолжен умереть. Вот его главное дело.

Ноесли оннепомнит осмерти, онбудет беззаботен инеосторожен, онбудет говорить слова, которые оскорбляют других, тем самым давая повод для споров.

Тогда онможет быть убит, имя его господина- запятнано, аего родители иродственники- осыпаны упреками.

Юдзан Дайдодзи.

Я проснулся под громкоголосое пение Хохмача, аккомпанирующего себе под гитару; несколько минут поворочался, не желая полностью проснуться. Но шум, который издавала луженая глотка моего товарища, выхватывала из оков сна так же верно, как гул колокола. Он пел одну из бессмертных песен Виктора Цоя:

Доброе утро- тебе итаким, как ты!

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой!

– Доброе утро, – тихо прошептал я на это приветствие, и улыбнулся. Хорошая песня.

– Рота, подъем! – крикнул Хохмач во все свое хохмачье горло, увидев, что я все еще не решаюсь окончательно проснуться. – Ну и здоров же ты дрыхнуть, Серый!

– Ну и здоров же ты песни орать! – вторил ему я. – Доброе утро, последние герои!

Гоблин молча кивнул из-за стола, продолжая свою нехитрую утреннюю трапезу из запасов концентратов. Я спрыгнул с койки, протер закисшие глаза и надел очки. Оказалось, что все уже давно встали, кроме меня.

Трое наших соседей сидели с другой стороны стола. Между ними и нами чувствовалась четкая, но невидимая для глаза граница. Чтобы это почувствовать, не нужно быть семи пядей во лбу – отрицательные флюиды пропитали весь воздух бункера. Молчаливый незнакомец, пришедший с Сержантом и Падлой, восседал во главе стола. Стало быть, он у них за старшего.

Нехорошее чувство возникало у меня при взгляде на эту троицу. Я не параноик, нет, но вот что я умею делать хорошо – так это чувствовать людей. Интуиция меня ни разу не подводила. Кто-то когда-то сказал мне, что я – человек-зеркало, отражающий настроение других. Что же, там, в обычном, скучном мире, это было плохим качеством, особенно при приеме на работу. В Зоне же именно благодаря своей чувствительности и, в то же время, незаметности, я оставался в живых. Я всегда знал, где меня ждала засада, почему мне вдруг захотелось свернуть с намеченного ранее маршрута или исчезнуть побыстрее из какого-либо места, кто и как из сталкеров ко мне относится, и вел себя соответственно. Хотя нет, не всегда…

Я тогда только начинал, и сталкерская братия представлялась мне одним дружным, сплоченным коллективом, живущим по законам рыцарства. Пока не встретил Сержанта. Он первый, кто открыл мне глаза. Может, поэтому я его так сильно ненавидел?

В тот раз я вошел в бар после своей третьей удачной вылазки, чувствуя себя крутым и сильным мужчиной, успевшим многое повидать и многому научиться. Поэтому, когда здоровый жлоб беспардонно и грубо толкнул меня, проходя мимо, я, конечно же, возмутился и попросил его быть аккуратнее.

– Тебе что-то не нравится, чмо очкастое? – резко обернулся ко мне тот.

Морда его мне сразу не понравилась. Под ложечкой у меня предупредительно заныло, но я тогда был под впечатлением от собственного успеха, и потому считал себя довольно крутым.

– Смотри, куда прешь! – ответил я ему.

– Я тебе щас ноги поотрываю и в жопу позасовываю, – являя мне свои редкие зубы, улыбнулся мой обидчик под дружный смешок посетителей бара.

– Ну, это еще надо сделать, – усмехнулся я.

Народ придвинулся ближе. Идиотская ухмылка здоровяка сползла с его лица, и он навис надо мной:

– Сиди себе, и не мурлыкай, понял?

– А то что? – не унимался я, несмотря на то, что в голове призывно кто-то кричал: „Молчи, молчи, не нарывайся!“

И тогда… Я думал, что я знаю кунг-фу. Оказалось, чисто теоретически. Да, Нео из меня не вышло. Так что Матрица может спать спокойно.

Когда ребра срослись, а глаза вновь смогли видеть, я опять отправился в Зону. И там вновь почувствовал себя Человеком. С тех пор я изменился. Вернее нет, не так. Я остался прежним, изменилось мое отношение к окружающему миру. Я уже не обманывался насчет сталкерского „содружества“, понимая теперь, что ублюдки встречаются везде. Я больше не считал Зону чем-то чужим, злым и жестоким. Я стал всегда прислушиваться к своим предчувствиям – дурным особенно. И я понял одну очень важную вещь – понял, зачем пошел в Зону. Чтобы быть Человеком, Личностью. Это мне удавалось только здесь. Только здесь я был счастлив. Все остальное – шелуха.

С этими мыслями и воспоминаниями я уселся за единственное свободное место за столом – возле Падлы, поэтому, когда он выдернул из-под меня табуретку, я даже не успел отреагировать. И упал на пол, больно ударившись копчиком. Падла и Сержант довольно и противно заржали, как только могут ржать такие дебилы, как они.

– Уроды… – сказал я, поднимаясь.

– Что?! – выдвинул вперед челюсть Сержант, вскакивая на ноги. Но я уже держал направленный в его сторону автомат.

За столом воцарилось молчание. Падла осторожно косился на мой калаш. В случае чего – он тоже окажется на линии атаки.

– Я сказал, что вы – уроды! – громко и четко повторил я. – Я хотел сказать „казлы', но „уроды“ вам лучше подходит.

– Ах, ты падла! – зашипел Сержант.

– Нет, это твой друг – Падла, – спокойно продолжал я, удивляясь собственной смелости.

– Да я тебя… – дернулся тот.

Я повел дулом автомата, не теряя из вида ни одного из этой троицы:

– Да я сам тебя… Зона большая! Можно затеряться ненароком…

Не известно, чем бы все это кончилось, если бы третий спутник Падлы и Сержанта, совершенно спокойно завтракавший все это время, вдруг не сказал:

– Ладно, нам пора!

Голос его был твердый и властный, тон не терпел никаких пререканий. Падла было дернулся:

– Дайте, я его…

Резкий удар по опухшей после вчерашней потасовки челюсти заставил его замолчать. Он упал на пол и, закрываясь руками от незнакомца, который встал и начал оправлять свой костюм, замямлил:

– За что, шеф?

Второй удар был нанесен ботинком под дых.

– Идиот… Собирайся!

Сержант уже выполнял приказ. Падла отполз от стола и тоже принялся поспешно собирать вещи.

Так, это уже интересно! Шеф… Да, мои опасения подтверждаются. Кого так мог называть Падла? Мы с Гоблином и Хохмачом коротко переглянулись. В клане Чистильщиков шефом был Крученый, которого мы все знали в лицо. Стало быть, либо у них за столь короткий срок произошли изменения в иерархии, и к власти пришел совсем новый и неизвестный ранее авторитет, либо чистильщики работали еще на кого-то.

Ничего не скажешь – странная компания! Два самых отъявленных негодяя и человек, который ими помыкает и держит в страхе.

В две минуты сборы были закончены. Не прощаясь, незнакомец повел своих людей на выход. На пороге Сержант и Падла оглянулись и бросили на меня такие взгляды, что я понял – при первом же случае… Однако было в их взглядах еще нечто такое, что заставило ознобу пробежаться у меня по спине. Опять! Опять эти предчувствия! Они что-то такое затевают!

Я сел на табурет, и только сейчас заметил, как гулко и часто стучится сердце. Руки и лоб покрылись испариной.

– Что это с тобой случилось? – уставились на меня Гоблин и Хохмач, как только мы остались одни.

Я глубоко вздохнул и пожал плечами.

– Сам не знаю, что на меня нашло… Просто, когда меня опускают ТАМ, мне еще как-то все равно, а в Зоне я терпеть не могу.

– Буду знать! – хитровато улыбнулся Хохмач.

Неожиданно мы все вместе рассмеялись. Хохот постепенно нарастал, по мере того, как мы осознавали происшедшее.

– А ты видел, какая рожа у Сержанта была? – хохотал вовсю Гоблин. – Он от нашего Серого такой прыти не ожидал! Ррраз! Автомат в морду: „Я сказал уроды!“, – и он схватился за живот.

– А этот, шеф… – сквозь душивший смех выдавливал Хохмач. – Морда кирпичом, глазами хлоп-хлоп: „Ладно, нам пора!“, – в судорогах Хохмач согнулся пополам и хлопал себя кулаками по ляжкам.

– А Падла-то, Падла! – еще больше разошелся Гоблин. – Челюсть опухшая, а тут еще один удар…

Я вообще не мог говорить. Вдруг представил себе всю эту картину со стороны – замешательство Сержанта, трусость Падлы, их быстрое бегство… Я хохотал до колик в животе, ничего не видя в сузившиеся щелочки глаз. Вот бы заснять это все на видеокамеру! Такой бы сюжет был! Показывать потом другим за деньги.

Мы еще не скоро успокоились. Нервный смешок нет-нет, да и пробивался наружу.

– Ух! – держась руками за брюхо, устало выдохнул Хохмач. – Это не меня Хохмачом надо было назвать, а тебя. Тебе бы в цирке работать!

– Сержантов укрощать! – вставил Гоблин и мы опять прыснули со смеху. – Видел бы ты себя со стороны – Александр Матросов перед прыжком на дзот.

– А кто такой Александр Матросов? – спрашиваю я.

– Да ты че, не знаешь таких вещей? – удивился Хохмач. – Герой войны. Второй мировой! Грудью амбразуру закрыл.

– Буду знать…

Да уж… Такое не забудется никогда. Такое мне Сержант с Падлой припомнят! Зато сколько удовольствия!

Наконец, когда мы высмеяли весь месячный запас веселого настроения, стали собираться. Шутки шутками, а пора и дело делать.

– Идем со мной! – неожиданно предложил мне Хохмач. – Вдвоем не так тяжко.

– Не, я пас. И так под завязку нагрузился, – и показал полные контейнеры.

У Хохмача их, правда, раза в два больше с собой было, но и весил он соответственно. Сто с лишним кило против моих неполных шестидесяти. Плюс костюм и остальная хренотень, что на себе тяну – еще килограмм двадцать. Взять больше, значит только медленнее перемещаться. Как говорил покойный Троглодит, мастер по крылатым выражениям: „Брать больше, чем можешь – жлобство, меньше, чем нужно – глупость“. Я всегда следовал этому правилу.

– Ну нет, так нет, – улыбнулся мне Хохмач и продолжил сборы.

Мы осторожно вылезли из склепа, тревожно озираясь и тщательно проверяя дорогу. Время шуток закончилось. Здесь, снаружи, все было по-другому и требовало постоянной сосредоточенности. Бункер располагался под холмом на опушке леса. Вход прикрывал бурно разросшийся густой подлесок. Дальше тянулись покрытые травой и мусором холмы с редкими кустами и молодыми деревьями. Все было спокойно. Похоже, мутанты бункер еще не засекли. Это хорошо. Можно будет еще раз им воспользоваться, если что.

Дальше наши дороги расходились. Мне нужно было еще полдня топать к проволоке (если по прямой, то, конечно короче, но кто жездесьходит по прямой?), Хохмач и Гоблин же, наоборот, только начинали свой поход вглубь Зоны. Как принято, мы расстались не прощаясь. Им обоим пока было по пути, и они вместе отправились на север. Я оглянулся, глядя, как эти два легендарных сталкера молча удаляются от меня.

Ветер прошел по верхушкам деревьев, погнал сухие листья, заставляя лес разноголосо шуметь; вдалеке завыли слепые псы, загоняя свою добычу или просто от тоски. Было обманчиво тихо. Солнце еще не заглянуло сюда, но было довольно светло для глаз. Я шел размеренным осторожным шагом, бесшумно скользя от одного укромного места к другому, чтобы ненароком не попасть на глаза местным обитателям, медленно сокращая расстояние между собой и своей целью.

Так я прошел около полукилометра. Вдруг я услышал позади себя выстрел СВУ. Вместе с ним застрекотал калаш, потом рванула граната. Прикинув в уме направление и расстояние, я понял, что примерно там сейчас должны находиться Гоблин и Хохмач. Но ни у кого из них не было снайперки, у Хохмача была FN-200 или, попросту, „феня“. Ее выстрелов я не слышал. Значит, стреляют не они.

И тут меня осенило! Снайперская винтовка была у незнакомца. Я ее хорошо запомнил, когда он выходил из бункера. Со всех ног, как это возможно вообще в Зоне, я кинулся назад, на помощь друзьям.

Когда я подбежал, выстрелы все еще не стихали, но стали реже. Я чуть не налетел на нападавших. Незнакомец и Падла залегли в рытвине среди кустов, в то время как мои друзья отстреливались, лежа на лугу, как на открытой ладони. Я выбежал как раз за их спинами и, недолго думая, пустил короткую очередь в спину незнакомца с винтовкой. Тот откинулся назад, медленно развернулся в мою сторону, и расширенные зрачки серых холодных глаз уставились на меня. Затем незнакомец медленно осел на землю. Падла перепугано обернулся, увидел меня с калашом и истошно заорал, бросая свое оружие:

– Не убивай меня, не убивай, сталкерочек! – он вытянул ладони вперед, будто пытался защититься ими от пули, и отползал назад. – Не убивай, я все скажу! Это не мы, это все Паук, Радионуклид… – тыкнул он пальцем в сторону убитого.

Так вот значит что! Вот кого я завалил! Я просто обалдел.

– Говори!

– Что? – не понял Падла.

– Почему вы на них напали, вам ведь я насолил? Говори, ну! Быстро!

– Паук мне долг простить обещал, а Сержанта к погонам устроить, если мы Хохмача завалить поможем. Он специально узнал, когда тот в Зону пойдет, – продолжал лепетать Падла.

Я вышел из задумчивости.

– Где Сержант?

– За тобой пошел, хозяин за тобой послал!

– Ах ты падла! – раздался голос у меня за спиной.

Я вовремя прыгнул в сторону. Сержант выстрелил. Пуля попала Падле в живот.

– Аааа… – закричал он, закрывая руками дырку в животе. – Не убивай, Сержант… Аааа… Маааамааа!

Перекатившись за холм, я выстрелил в Сержанта, но попал только в плечо. Черт! Он упал, потом вновь поднялся, выматерился и побежал прочь, бросив на прощанье Падле:

– Чтоб ты сдох, сука! Всех заложил, падла!

Я выпустил еще одну очередь вдогонку, но в этот раз вообще промазал. Упустил того, кого больше всего хотел убить и убил того, кого не следовало бы трогать. Сержант скрылся, Падла, извиваясь, как уж, стонал и полз куда-то в сторону, за кусты. Когда я догнал его, с ним уже было кончено – он вляпался в ведьмин студень. Желеобразная масса начала его переваривать, правая половина лица и рука уже были опутаны клейкой гадостью.

– Помоги мне! – ныл Падла, пытаясь вырваться из смертельных объятий студня.

Как бы я не ненавидел его, я все же пристрелил несчастного. И не только из жалости. Не хватало еще, чтоб он своими криками сюда всех мутантов созвал. Хотя… И так тут нашумели столько, что надо было убираться поскорее. Я вытащил из калаша Падлы магазин, пополняя свои истраченные запасы, и двинулся к друзьям.

– Не стреляйте, это я, Серый! – крикнул я им на всякий случай.

Никто по мне не стрелял. Когда я подошел, то понял почему. У Хохмача шлем на голове был пробит выстрелом снайпера, осколок гранаты угодила ему в грудь, но он был еще жив, к моему удивлению, хотя лежал без сознания и еле дышал. Гоблин сидел с простреленными ногами и виновато глядел на меня, пытаясь самостоятельно наложить жгуты.

– Черт, не везет мне с ногами… – прохрипел он своими побледневшими губами. – Уходи, Серый! Возьми патроны – и уходи.

Я бросился обрабатывать их раны, как мог, сделал обоим по уколу кровоостанавливающего. Гоблину помог наложить жгуты.

– Ты слышишь меня? Уходи! – кричал он на меня. – Скоро тут будет полно уродов, беги!

– Слушай, заткнись, а? Лежи спокойно! – крикнул я на него. – Если меня из-за тебя убьют, я тебе… яйца отрежу!

Меня охватила паника, я понимал что сейчас может случиться. Но я не мог бросить своих товарищей, с которыми вот только что делил кров и хлеб, с которыми дежурил по очереди всю ночь. Понимаю, это дурацкое понятие о чести, привитое правильными книжками и фильмами, и в реальной жизни оно вредно, опасно… Да пошло все к черту в ж…! Перед кем я оправдываюсь? Вытащу их отсюда, и все тут!

И я потащил их. Двух здоровых мужиков, один из которых тяжелее меня почти вдвое даже без амуниции, потащил. С трясущимся от страха телом, с потными ладонями, со стремной задницей, с тихим матом и громким от непомерной нагрузки сердцебиением. Потащил.

Часть оборудования и оружия пришлось бросить – и так было довольно тяжело. Свои контейнеры с добычей тоже оставил, избавляясь от каждого лишнего грамма груза. С собой прихватил аптечку, свой АК и „феню“ Хохмача, патроны и воду.

С тем и потянул. Тридцать метров по земле – одного, потом налегке назад – и еще на тридцать метров вперед – второго. У Гоблина забрал оружие, чтобы не застрелился часом из благих побуждений. Отобрал даже его ножи.

В детстве, я помню, мы все прикалывались – вешались на шею другу, изображая тяжелораненых, и стонали: „Брось, комбат!“ Теперь это было не смешно. Гоблин каждый раз, когда я возвращался за ним, просил:

– Серый, пристрели меня! Не мучайся, тебе с нами не дойти.

Я внутренне злился, но ему ничего не говорил. Хорошо, хоть Хохмач без сознания – молчит себе, на мозги не капает. Но какой же он тяжелый! Боже, зачем ты даешь родиться таким здоровым людям? Почему позволяешь им идти в Зону, а потом какому-то заморышу тащить его на своем горбу? Если я его вытащу, с него бочка пива. А лучше водки! Я хоть и не пью, но если в этот раз выберемся – то напьюсь непременно.

Стая слепых псов, штук двадцать, показалась довольно скоро, но я уже успел дотащить своих друзей до леса. В тени деревьев они нас сразу не должны были заметить. Пока же им хватило трупа Радионуклида, но скоро они выйдут на наш след. А сил у меня оставалось все меньше и меньше. Тяжеловато ходить по земле с такими отягощениями, да еще при этом не попадать в ловушки.

– Сигареты… табак… – застонал Гоблин.

Я поначалу не расслышал его слов – думал, опять он за свое.

– Что, дать закурить? – наклонился я к нему, когда все же понял его речь.

– Табак, собаки… – схватил он меня за рукав.

Тогда до меня дошло. Вытрусив из его пачки все сигареты, я выпотрошил из них весь табак и рассыпал по нашим следы.

Запах крови погнал псов вслед за нами, когда труп Радионуклида был полностью обглодан. А это произошло довольно быстро. Мы с Гоблином слышали их радостный лай сзади. В густом лесу радиус обзора небольшой, поэтому они нас не видели, хотя мы были в сотне метров от них, когда собаки наткнулись на табак. Послышался жалобный скулеж – теперь мы сбили им нюх на время. Хорошо, что они слепые. Были бы зрячие, тогда нашли бы нас по бороздам от башмаков на земле, а так им пришлось только метаться во все стороны в поисках ускользнувшей добычи.

Но не успел я сделать и двух ходок, как собаки радостно завыли. Опустившись на землю рядом с Гоблином, я проверил оружие и стал ждать быстрой развязки. Однако звуки погони не приближались к нам, а наоборот – уходили все дальше в сторону. Я сначала испугался, что псы побежали в обход, пока не вспомнил про Сержанта. Ну конечно! Они напали на его след, ведь он тоже был ранен, и запах его крови вывел на него наших преследователей. Что ж, баба с возу – кобыла в курсе дела!

Не знаю, сколько времени прошло. Каждый раз, когда сердце, казалось, не выдержит, когда хотелось все бросить и просто упасть от усталости, а дальше пусть хоть зомби живыми сожрут, каждый раз я заставлял себя сделать еще несколько ходок. „Ну, давай, еще чуть-чуть! Ну, до того кустика… еще до пригорка, а там все! Вот еще только с холма спущусь – и точно все! Ну, Гоблина чуть дальше подтяну, он ведь полегче!“ – обманывал я сам себя в такие минуты – и полз. Потому что понимал – мои друзья долго не протянут. Пульс Хохмача становился все слабее, Гоблин стал впадать в беспамятство, побелев, как снег в феврале, а до границы Зоны было больше половины пути.

Так я их дотащил до железнодорожного депо. Миновал „изнанку“ или, как ее еще называл черный сталкерский юмор, „красную шапочку“ – аномалию, в которой человека выворачивало наизнанку, в прямом смысле слова, мясом наружу. Заметить ее и легко и сложно одновременно. Надо следить за тенями на земле. Та тень, которая падает в обратную сторону от источника света и есть „изнанка“. Попадает в нее человек – и получается красная шапочка.

И тут с неба пошел дождь. Я и не заметил, когда набежали хмурые тучи, укрывая за собой рыжее вечернее солнце. Внезапно загремел гром, и первые тяжелые капли полетели вниз. Потом зачастило, и земля вмиг стала мокрой. Как там у Высоцкого? „С неба мразь, словно Бог без штанов“? Меня начало брать отчаяние из-за всех напастей, которые сегодня выпали на мою долю, когда взгляд зацепился за то, что в Зоне и странах бывшего Совка считалось роскошью, а в остальном прогрессивном мире – средством передвижения. Среди развалин депо, груды арматуры и прочего хлама я заметил угловатый салон „Нивы“. Машина на вид была на ходу. Я осторожно подобрался к ней, ежесекундно вертя головой на триста шестьдесят градусов, боясь быть замеченным хозяевами транспортного средства в опасной близости от своего авто.

Капот холодный – значит, ушли давно, и, даст Бог, далеко. Бак почти полный. Что же, это судьба!

Те, кто хоть пару раз смотрел американские боевики, могут считать, что прошли курс обучения угона автомобилей. Без труда разбив стекло, я как можно бережнее затащил в салон раненых товарищей и продолжил свою разрушительную деятельность. Когда замок зажигания постигла участь ветрового стекла, я методом научного тыка быстренько отыскал нужные проводки. Машина завелась. Даже странно, что хозяева не вытянули бегунок или еще какую-нибудь деталь. Что же, действительно, лох – это судьба, как поется в популярном хите.

Мотор взревел и я стартанул с места. Как оказалось, не зря. Вслед мне послышались редкие выстрелы в промежутках между нецензурной бранью. Пули разбили заднее стекло и продырявили салон, но особого вреда мне не принесли.

Вскоре машина вышла на разбитую временем асфальтированную дорогу. Погоня осталась, не начавшись, далеко позади. Я сбавил скорость, чтобы не растрясти раненых и пел от радости, хотя у меня не было особого слуха и тем более голоса:

Это было круто, это было жирно,

Это было просто пасса-жирно!

Но тем и хороша попса, что орать эти тупые песенки без капли смысла и намека на мелодию может любой безголосый. И хоть рано еще было радоваться, моя душа запела припев, который являл собой апофегоз всей этой галиматьи:

Лох – это судьба! Это твоя и моя улыбка.

Лох – это судьба! Это чья-то большая ошибка!

…Так я и ехал, еще не веря в то, что выбрался и вдобавок вытащил с собой двух легендарных сталкеров, еще не зная, что сам впоследствии благодаря этому стану легендой, даже не догадываясь, что своей кражей обрек на смерть четырех людей из Долга, вплотную приблизившихся к разгадке тайны Зоны. Я не знал, что я еду на войну. Войну кланов и криминальных группировок, которая неизбежно должна была начаться после смерти Паука. Я и мечтать не мог, что Гоблин и Хохмач выживут, также как и мой самый заклятый враг – Сержант. Я о многом еще не знал, потому что все это – в будущем…