Первый художник. Повесть из времен каменного века

ГЛАВА I

На новые места. — Огонь потух. — Ураган. — Пещерный медведь. — Смерть вождя. — Добывание огня. — Кремень находит покровителя.

— Холодно! холодно! огня нет, нет огня! потух! — раздавались то яростные, то отчаянно жалобные крики среди группы людей, сбившихся в тесную кучу под навесом скалы, почти не защищавшей их от страшного ливня и бури, ревевшей вокруг.

Тучи, как безумные, проносились низко над головами промокших и продрогших путников, застигнутых ураганом в таком неприветливом и угрюмом месте. Кругом скалы и головокружительные обрывы, спускавшиеся почти отвесно в волны широкой, мутной и вздувшейся от дождей реки. Даль была закрыта туманной дождливой пеленой, и предводитель этой кучки людей тщетно старался проникнуть своими орлиными взорами через непроницаемую завесу дождя. В редкие минуты сравнительного затишья можно было рассмотреть часть реки, где она делала поворот; но и там скалы были такие же угрюмые и на них не видно было ни клочка растительности.

— Нет пещеры! — со злобой крикнул предводитель и яростно потряс в воздухе массивной палицей. Вся кучка несчастных дикарей отозвалась на этот вопль, и несколько мгновений воздух дрожал от криков, рева и воя, ничем не отличавшихся от звериных, но потом сразу все замолкли и, дрожа от холода и голода, впали в полное равнодушие и только изредка сверкали глазами и щелкали зубами, глядя на древнего, седого старика в оборванной шкуре какого-то животного.

Старик, понурившись, молча сидел, прислонившись к большому камню. Судорожно сжатые руки удерживали на коленях небольшой глиняный горшок с потухшими углями, глаза его были закрыты, и если бы не судорожная дрожь, охватывавшая иногда старика, то можно было подумать, что он умер. Но он не умер, он только избегал встречаться с глазами своих соплеменников и не хотел отвечать на их злобные крики. Он чувствовал, что его спутники злы на него за то, что он не сумел поддержать огня в горшке. Но что же он мог сделать? Он поддерживал огонь, несмотря на дождь, до тех пор, пока не вышел запас сухих веток, завернутых в шкуру; он бережно закрывал горшок куском кожи, но ветер вырвал этот кусок из его усталых рук, и дождь в одно мгновение потушил драгоценную искорку, тлевшую на дне.

Казалось, с этой искрой отлетела вся энергия, поддерживавшая раньше измученных путешественников, уже давно бродивших по берегам реки в надежде найти удобную для поселения пещеру. Несчастным дикарям казалось, что они никогда больше не увидят весело пылающего костра, что огонь оставил их навсегда. Правда, они знали, что старик умел, при помощи какой-то палки, добывать огонь, но они не понимали, как это делается, и невольные сомнения закрадывались в их сердца.

— Огонь, дай огонь, — иногда обращались они к старику; но он только отрицательно качал головой.

— Огонь ушел, огня нет! Будет пещера, огонь придет! — тихо бормотал старик, стуча от холода зубами; он знал, что искру можно добыть только в сухом месте и добывать ее из сырых веток на дожде нельзя.

Один из обезумевших людей не выдержал и в ярости бросился на старика с каменным топором; но вождь, чутко прислушивавшийся к озлобленным крикам своих соплеменников, быстрее молнии бросился на нападавшего и одним ударом палицы размозжил ему голову.

Без стона свалился несчастный на землю, а вождь сорвал с него плащ, вырвал из мертвой руки топор, а тело швырнул вниз с обрыва, и оно глухо булькнуло, упав в грязные волны реки. Наступило молчание, и слышалось только чье-то рыдание, должно быть, жены убитого.

— Не трогать носящего огонь! — грозно обратился вождь к смущенной толпе. — Убью! Не будет старого, не будет огня, — будет смерть всем! — и он, отвернувшись, снова стал вглядываться в даль, в надежде открыть где-нибудь хоть немного лучший приют от непогоды, бушевавшей с прежней силой.

Наконец как будто настала передышка, дождь перестал, и сквозь тучи даже проглянуло солнце. Вымокшая и продрогшая толпа облегченно вздохнула, восторженно приветствуя солнце.

— Пещера! пещера! — радостно воскликнул вождь, указывая на освещенную солнцем скалу, в которой виднелись небольшие отверстия, и восторженные вопли огласили воздух. Все с надеждой смотрели на эти черные точки в скале и быстро вскочили с места.

Впереди всех, быстрыми и уверенными шагами, пошел вождь. Его смуглое, голое тело, едва прикрытое волчьей шкурой, блестело на солнце каплями воды, стекавшей с длинных мокрых волос. Положив свою тяжелую, дубовую, с большим кремнем на конце палицу на плечо, он зорко высматривал удобную дорогу по крутому и обрывистому берегу, по которому весело прыгали бесчисленные ручьи и каскады желтой воды, размывавшей глинистый обрыв. За вождем двигались самые сильные и лучше вооруженные мужчины; за ними шел старик, а далее, нестройной толпой, двигались женщины, неся маленьких детей за плечами и ведя за руку детей постарше. Шествие замыкалось подростками и мужчинами, все вооружение которых представляли толстые заостренные палки.

Размытый дождями косогор представлял тяжелую дорогу: ноги скользили, и в подошвы впивались острые камни и ребра окаменелых раковин; но надежда найти скорый приют окрыляла толпу, и она бодро подвигалась вперед, преодолевая препятствия, перелезая через валуны и переходя через бурливые ручьи.

Пещеры казались уже довольно близкими, но солнце снова померкло. Из-за горы, откуда целый день ползли стада туч, вновь показалась темная масса, но она двигалась медленно, торжественно и грозно. Это было точно какое-то чудовище, зверь, вылезший из бездны и сверкавший тысячами молний. Захватывая небо во всю ширину, он ревел громовыми голосами и полз низко, так низко, что рваные клочья, как гигантские фантастические щупальцы, цеплялись и присасывались к вершинам скал; а главное туловище, иссиня-черное, горевшее только по краям под лучами скрывающегося за ним солнца зловещими желтыми переливами, надвигалось на оцепеневшую от страха толпу. Но вот потухли желтые переливы, солнце скрылось совершенно, и сразу все потемнело…

— Смерть, смерть пришла! — с тоской кричали несчастные путники, бросившись в разные стороны и прячась то за камни, то зарываясь в кустики жалкой травы, росшей в расщелинах скал.

Все замерло… Река будто остановилась, и ни одной волны не было видно на ее гладкой поверхности; ни одного земного звука не было слышно; и люди и птицы замолкли в ожидании беды. На противоположном берегу показалось стадо мускусных быков и зубров, но, встретив преграду в виде реки, животные издали рев, повернули и быстро исчезли из глаз.

Оглушительные раскаты грома следовали один за другим, молния сверкала не переставая, и какой-то страшный, таинственный гул приближался с каждым мгновением и заставлял дрожать воздух… Из-за поворота реки показалась сплошная стена… Еще одно мгновение, и страшный ураган налетел со всей своей силой. Все слилось в одну непроницаемую массу; потоки дождя, град, рев ветра, шум вспенившихся волн заглушили крики отчаяния и ужаса. По склонам берега неслись потоки, подмывая и унося валуны и спрятавшихся около них людей.

Несчастные скользили, падали, ползли снова вверх, без сознания, инстинктивно спасая свою жизнь, инстинктивно закрывая шкурами и руками головы от ударов града…

Как налетел, так же быстро и унесся опустошительный ураган. Рев его мало-помалу замолкал вдали, тучи пронеслись, и ослепительное солнце вновь выглянуло на синем небе.

Ошалевшие, избитые и измученные люди с недоверием смотрели на солнце и дивную радугу; но в сердца их уже начала забираться надежда на спасение.

— Го-го! — раздался вдруг призыв вождя. Знакомые звуки возбудили энергию отчаявшихся, и они поплелись по направлению крика.

Скоро вся толпа снова собралась вместе; но нескольких человек, снесенных в реку, не досчитались.

Быстро осмотрев оставшихся в живых, вождь молча повернулся и зашагал по направлению к пещерам, до которых было уже недалеко. От времени до времени он останавливался и внимательно осматривал под ногами землю, точно отыскивая следы, но после дождя никаких следов на земле не было видно.

— Вождь! — тронул его за руку старик в одну из таких минут. — Здесь враг, в пещере медведь.

— Следов нет! — отрывисто сказал вождь; но старик указал ему на небольшой колючий кустик.

Вождь вздрогнул, и рука его крепче сжала рукоятку палицы: на кусте болтался небольшой клочок длинной серой шерсти.

— Медведь там, в пещере! — уверенно произнес старик, подняв руку по направлению одного из отверстий в скале. Взглянув по этому направлению, вождь кивнул головой в знак согласия; его зоркие глаза тоже заметили у входа в пещеру царапины — следы мощных когтей пещерного медведя.

Вся толпа осторожно, без шума подошла ближе, с трепетом рассматривая следы серого врага. Вождь движением руки отослал свою жену с сыном и других женщин в безопасное место, налево от пещер; а все мужчины стали полукругом против отверстия, оставив только небольшой проход.

По знаку, данному вождем, вся толпа стала кричать, свистеть, реветь и визжать, бросая в отверстие камнями. Они знали, что медведь часто пугается неожиданных звуков и бежит, не думая нападать.

Вдруг случилось нечто неожиданное: серое чудовище с горящими глазами показалось не из отверстия, откуда его ждали, а из какой-то щели в том месте, где стояли женщины. Дикий вой ужаса и отчаяния раздался среди обезумевших женщин и детей, и они бросились в разные стороны. Только одна женщина с мальчиком лет двенадцати осталась на месте, оцепенев от страха и инстинктивно прижимая к себе мальчика; это были жена вождя и его сын.

Не менее испугавшийся медведь по пути столкнул ее со скалы. В то же мгновение его настиг вождь и могучим ударом палицы размозжил ему череп, но сам не удержался на ногах, и тела двух врагов покатились вниз по обрыву, оставляя на острых камнях следы крови.

Все это произошло так быстро, что остальные воины не успели прийти на помощь. Старик, оставив горшок с потухшими углями, бросился к упавшим женщине и мальчику, которые лежали без чувств, задержанные от дальнейшего падения большим валуном. Мальчик был без чувств, но еще дышал, женщина же, казалось, уже умерла, и половина ее тела была покрыта ссадинами и подтеками, а из виска струилась тонкая струйка крови.

— Дочь, дочь моя! — жалобно застонал старик, склоняясь над ней. Он зачерпнул свернутой шкурой воды из бежавшего тут же потока и намочил головы дочери и внука. Женщина тяжело, со стоном вздохнула и с трудом открыла глаза.

— Где вождь, где сын? — прошептала она.

— Вот сын, вот твой Кремень, — сказал старик, поднимая мальчика, — а храбрый вождь убил врага.

— Где он?

— Там внизу, под горой… он умер…

Женщина вздрогнула и закрыла глаза.

Между тем, на площадке перед пещерами происходило избрание нового вождя, так как двое воинов, спустившись вниз с обрыва, принесли известие, что прежний вождь разбился насмерть. По приговору большинства, новым вождем был выбран сильный воин громадного роста и непомерной силы, с глубоко сидевшими и сверкавшими умом глазами. Его звали Клык, потому что он всегда носил на шее в виде украшения ожерелье из клыков кабанов, убитых им собственноручно. Он выделялся из толпы своих соплеменников не только силой и отвагой, но и умом, и был ближайшим помощником умершего вождя..

— Я ваш вождь! — воскликнул Клык, увидев, что большинство готово признать его. — Повинуйтесь мне, а непослушные будут наказаны смертью!

Вся толпа в знак покорности склонила головы, и воины один за другим стали подходить к новому вождю, который ударял слегка каждого обухом топора по голове. Когда церемония эта кончилась, Клык немедленно приказал идти к телу мертвого вождя.

Все спустились вниз. Тело вождя, избитое и израненное во время падения, лежало на самом краю берега, а недалеко от него валялся убитый медведь. Вся толпа бросилась к последнему, и в одно мгновение десяток кремневых ножей и острых раковин были пущены в ход, и великолепная шкура была снята. Изголодавшиеся люди набросились на теплую еще тушу. Каждый отрезал себе кусок мяса и с жадностью пожирал его, облизывая выпачканные кровью пальцы. Когда и женщины также утолили голод и отнесли наверх остатки трапезы, Клык громким свистом дал знать воинам, что пора воздать последние почести павшему предводителю.

— Дух храброго вождя, — воскликнул Клык, — будет тревожить нас, — пусть он идет и ищет себе новое место! Иди сюда, старик!

Старик стал над головой умершего, простер над ним руки и стал бормотать какие-то заклинания. Воины, взявшись за руки, образовали большой круг около тела и закружились, раскачивая мерно головами и издавая не то крики, не то вопли. Сделав несколько кругов, воины остановились, двое из них подняли тело и, по знаку Клыка и старика, бросили его в волны реки. Быстрое течение подхватило его, и оно исчезло из глаз за скалистым поворотом реки.

В то время, когда это происходило внизу, наверху, около пещеры, хлопотали женщины. Одни из них очищали внутренность ее от куч мусора и камней, а другие собирали охапки сухой травы и ветви кустарников для будущего костра.

Пещера, которую племя отвоевало у медведя, представляла много удобств для жилья в ней: два небольших входа начинались узкими коридорами, а затем обращались в большую пещеру с несколькими разветвлениями, из которых одно выходило узким проходом в расщелину и представляло потайной выход на случай бегства. Из этого отверстия и выбежал бывший серый обитатель пещеры. Другое разветвление шло вдоль обрыва в виде коридора с пробитыми маленькими отверстиями, служившими окнами, из которых можно было видеть не только то, что делается на площадке перед входом, но и все, что расстилалось впереди. Как на ладони, развернулась громадная панорама с несколькими излучинами широкой реки, с обрывистыми скалами и широкой, холмистой равниной, с начинавшимся недалеко от берега девственным лесом могучих дубов и лип.

Одного взгляда новому вождю было достаточно, чтобы оценить все достоинства этого помещения. Его смуглое лицо озарилось радостной улыбкой, но тотчас же снова приняло озабоченное выражение. Пещера всем своим расположением показывала, что она являлась не произведением природы, а произведением людей, положивших, очевидно, много труда и забот для устройства такого обширного и удобного жилища.

— А вдруг это племя вернется сюда?! — сказал вслух Клык. — Наше племя маленькое, нас одолеют враги!

— Нет, вождь, не придут! — успокоил его старик. — Смотри: здесь жили, и все умерли, давно умерли. Пещера наша!

Клык взглянул на кучу мусора, которую успели вытащить усердно работавшие женщины, и успокоился. Старик был прав: груды костей и человеческих черепов, почти совершенно истлевших, ясно показывали, что здесь обитало большое племя; но оно погибло, вероятно, от какой-нибудь болезни, а оставшиеся в живых разбежались в страхе, ища нового пристанища. Должно быть, давно уже эта пещера, со всеми ее разветвлениями, сделалась жильем медведей, лисиц и других зверей, а так как последний владелец был убит, то Клык перестал беспокоиться и решился навсегда основаться здесь.

Необходимо только поскорее развести огонь. Несколько воинов с вождем да неутомимый старик еще держались на ногах, большинство же, измученное тяжелым днем, перенеся страшный ураган, забравшись в пещеру, заснуло мертвым сном. Женщины, измученные еще больше мужчин, тоже не могли справиться со сном.

Между тем, было очень холодно. Племя шло давно, шло из страны, где было уже тепло, где леса и поля оделись в пышный летний убор, где люди почти совсем сбросили свои зимние шкуры; а здесь на деревьях только что распустились молодые листики и трава едва пробивалась сквозь сухие прошлогодние стебли.

После грозы и града, несмотря на выглянувшее солнце, воздух был очень холодный, и жалкие мокрые шкуры не предохраняли от резких порывов ветра, свистевшего, как через трубы, в отверстия пещеры.

— Огня, огня, холодно! — стонали женщины.

— Огня, старик, огня! — гневно кричали воины, отыскивая старика.

— Молчите! — раздался из глубины пещеры голос старика. — Скоро придет Великий Дух, который даст огонь. Он не любит криков и ссор, около него должен быть мир, а не вражда, друзья, а не враги!

Дребезжащий голос таинственно звучал из темноты, и смущенные дикари замолкли, робко переглядываясь между собой.

Между тем, старик не терял даром времени. Он заткнул травой отверстие в глубине пещеры и прекратил этим холодный сквозняк. Затем он долго шарил по углам, пока не нашел нескольких полусгнивших кусков дерева и совершенно сухой тонкой травы и не собрал горсти паутины.

Принеся все это и, положив недалеко от выхода из пещеры, старик простер над сложенной кучкой руки и громко воскликнул:

— Великий Дух, приди, приди, приди! — и сделал вид, что прислушивается.

Не сомневаясь, что материалы для добывания огня у него хорошие, и зная, что его сила только в этом умении и в умении произносить заклинания над умершими, без чего племя не стало бы кормить его и он по старости и слабости давно бы погиб, — старик долго тянул свои призывы и бормотал непонятные слова, нагоняя на своих соплеменников смущение и трепет. Когда он увидел, что все, не исключая и храброго вождя, стали дрожать, он приказал всем пасть ниц и призывать огонь.

— Огонь, огонь, огонь! — выли, ревели и кричали усталые дикари; их сердца замирали в предвкушении непонятной тайны появления искры в кучке сложенных поленьев.

Между тем, старик, накинув широкую шкуру, чтобы защитить будущую искру от ветра и скрыть от случайных взоров способ добывания огня, сел на землю, придавив ногами одно полено; в руки же он взял тонкую палочку с острым концом, вставил этот конец в щель полена, всунул туда же клочок сухой травы и паутины и, зажав палочку ладонями, стал быстро вращать ее взад и вперед.

Дребезжащие заклинания старика и страстные вопли воинов и женщин долго еще звучали под сводами пещеры. Старик устал; пот градом лил с его морщинистого лица, и он терял надежду на получение искры. В той стране, откуда шло племя, у старика живо разгорался огонь; но здесь ему казалось, что он никогда не вспыхнет. Сырой воздух сделал даже гнилые поленья сыроватыми…

Отчаяние начинало закрадываться в душу старого дикаря. Если он не добудет искры, то, быть может, соплеменники убьют его на месте, но если и оставят живым, то все равно ему не выжить долго: он не мог бы охотиться с тем проворством и той неутомимостью, которыми обладал в молодых годах… Кто же станет кормить его, бесполезного члена племени? Кому он нужен? Дочь, разбившаяся о камни, умирает; муж ее кончил свою боевую жизнь и не вступится за старика; внук еще мал, и кто знает, что из него еще выйдет… Да и много, много еще надо ждать, когда Кремень подрастет настолько, чтобы самостоятельно добывать пищу.

Такие мысли теснились в измученной седой голове старого дикаря, и он в порыве отчаяния и последней надежды собрал угасавшие силы и завертел палочку со страшной быстротой, подбадривая себя дикими заклинаниями, хрипло вылетавшими из его пересохшего горла.

Надежда не обманула его: из-под острого конца палочки показался тонкой струйкой дымок.

Великий Дух смилостивился и явился к продрогшим, окоченевшим людям. Струйка дыма увеличивалась, и наконец несколько маленьких искр вспыхнуло в щели полена. Через мгновение эти искры перешли на паутину и сухую траву, и веселый язык желтого огня лизнул палочку и коснулся рук старика. Не теряя времени, он отбросил палочку, подложил большой пучок травы, затем мелкие веточки и наконец поленья. Огонь как бы недоверчиво обогнул эти препятствия, но затем быстро охватил горючий материал, и костер запылал.

Радостный вой и визг огласили пещеру. Каждый отыскивал куски дерева и подбрасывал их в пылающий огонь, который поднимался все выше и выше и стал даже изредка касаться своими языками низкого свода.

Все ожило. Старик сиял и хохотал; воины, женщины, дети отогревались и шумно выражали радость. Даже раненая, умиравшая женщина, почувствовав теплоту, с трудом повернулась к огню, и на ее измученном лице явилось подобие улыбки.

Между тем, наступил уже вечер. Солнце скользнуло последними лучами по вершинам скал и скрылось за горой. Даль задернулась туманом, поднимавшимся от воды белыми, легкими клубами. В пещере стало тепло и уютно. Раскинувши шкуры вокруг костра и положив рядом с собой свое незатейливое оружие, дикари заснули наконец мирным сном, после многих тяжелых дней пути и испытаний.

Не спал один Клык. Выбранный вождем, он чувствовал ответственность за спокойствие всего племени и, опершись на свой топор, пристально смотрел на голубые огни, плясавшие по раскаленным углям. От времени до времени он подбрасывал полено и снова замирал в своей неподвижной позе. Настороженный слух его уже привык к нестройному храпу спящих и к тихим стонам умирающей и сквозь этот шум улавливал долетавшие снаружи тихие звуки: то журчал вблизи пещеры родник, сбегавший каскадами к реке, шелестела сухая трава под порывами ветра и глухо, мерно и торжественно рокотали неугомонные струи реки, среди больших валунов. Изредка стонала где-то выпь или глухо гугукал филин да слышался отдаленный топот или вой каких-то ночных хищников.

Несколько раз Клык выходил из пещеры, но темнота была такая, что даже его опытные глаза не могли ничего различить, кроме сверкающих звезд и полосы реки, обозначавшейся туманными светлыми зигзагами. Продрогнув на холодном воздухе, Клык входил в пещеру, и его охватывала радость и чувство удовлетворения: тяжелый путь кончен, у него и у его племени есть жилище, просторное, сухое и светлое, какого у них никогда не Рыло раньше; в нем можно было остаться навсегда, не боясь тесноты и вражды, заставившей их племя искать приюта вдали от родины. Душу дикаря охватило теплое, домовитое чувство.

— Клык! — услышал он вдруг тихий голос. То звала его умиравшая. Он подошел, и сожаление прокралось в него: ведь это умирает верная подруга и спутница его друга и товарища детских лет.

— Клык, — тихо сказала женщина, — я умираю… Ты был другом мужа… сохрани сына, не дай в обиду, — он один останется… Отец мой стар и не защитит его. Будь отцом мальчику.

И она с мольбой смотрела в глаза вождю и пыталась схватить его колени руками.

Что-то теплое и хорошее разлилось в душе Клыка; он положил свою громадную руку на курчавую голову прикорнувшего к матери мальчика.

— Я научу его убивать быков и ловить в ямы мамонтов! — сказал он просто.

Умиравшая с бесконечной благодарностью взглянула на него и затихла.

Клык вернулся к костру, поправил его и скоро забылся покойным сном.