Первый художник. Повесть из времен каменного века

ГЛАВА VIII

Переселение. — Счастье Кремня. — Странные мечты. — Неудачи. — Заря мечтает о родине. — Тревога. — Рассказ Оленьего Рога.

Для Кремня и Зари началась новая жизнь, полная новых интересов. Оба они, веселые, как птицы, деятельно принялись за устройство своего собственного гнезда.

— Поселимся отдельно, Заря, — предложил Кремень, — здесь очень много народу, шумно, бывают ссоры. Перейдем жить в ту небольшую пещеру, которую я тебе показывал; там было прежде орлиное гнездо, а теперь ничего нет, и мы хорошо устроимся.

— Я на все согласна, Кремень! Приказывай, и я буду работать и делать все, что ты велишь.

— Мы будем работать вместе, и мы сделаем себе хороший дом.

Молодые люди весело отправились осматривать свое будущее жилище. Это была небольшая пещера, затерявшаяся среди громадных утесов; едва заметное отверстие находилось довольно высоко, но Кремень и Заря, приставив сучковатое бревно, легко и быстро долезли до него. Отверстие было так узко, что они едва пролезли; зато внутренность вполне отвечала их требованиям: пещера была выше человеческого роста и шагов десять в поперечнике.

Кремень немедленно начал расширять входное отверстие, а Заря принялась очищать внутренность от сора, пыли, щепок и веток, натасканных орлами для своего гнезда.

В несколько дней при помощи кремневого топора Кремень расширил вход, придав ему форму четырехугольника, и для красоты высек вокруг небольшой выступ, который, кроме того, служил предохранителем от дождя. В это же время Заря привела в порядок все внутри, перенесла из общей пещеры несложное свое и своего мужа имущество: шкуры, оружие, глиняную посуду, корзины, и натаскала целую груду хвороста для костра.

Когда в первый раз запылал костер, то восторгу молодых людей не было конца. Пещера смотрела домовито и уютно. Вокруг очага, обложенного камнями, были разостланы шкуры; стены кое-где также были завешены шкурами; в небольшой нише в порядке стояло красиво отделанное оружие Кремня, а в другой впадине хранилась посуда молодой хозяйки и порядочный запас сушеной провизии и кореньев.

Кремень по-прежнему усердно работал над различными украшениями и очень редко уходил из дома. Охотиться ему уже не было необходимости, так как всегда было много желающих получить то или другое оружие с украшениями, которые делал Кремень, и заказчики расплачивались звериными шкурами и дичью.

Усердно работая, Кремень иногда поднимал голову, окидывал взглядом свою уютную пещеру, и сердце его наполнялось радостью и тихим домовитым чувством. Тихо потрескивал костер под большим горшком, где бурлила вода; весело хлопотала Заря среди своего незатейливого хозяйства или усердно шила, прокалывая костяным острием шкуры и искусно скрепляя их тонкими жилами; занятая работой, она тихо мурлыкала себе под нос какую-то монотонную песенку, которую слышала еще в детстве от матери.

Кремень чувствовал, что достиг всего, чего может пожелать человек: у него свой дом, впереди не предвиделось ни нужды, ни беды, так как племя его было большое и сильное и нечего было бояться нападений со стороны. Однако, несмотря на все это, он не был вполне покоен: бывали минуты, когда в его душе возникали какие-то особенные стремления, сердце рвалось куда-то в даль, хотелось сделать что-то сильное, большое, важное, и обычные работы его не удовлетворяли; но он сам не понимал, что с ним такое и, чтобы рассеяться, уходил на охоту, а побродивши несколько часов, возвращался обратно уставшим, но успокоенным.

Иногда по ночам ему не спалось, и он, охватив колени руками, сидел неподвижно, глядя в огонь костра. Искры и синие огоньки мелькали перед его усталыми глазами, переплетаясь в пестрые узоры, и он забывался. Он уносился мечтами куда-то в неизвестный край, полный очарования и света. Стены маленькой пещеры раздвигались шире и шире, искры и огоньки разгорались в яркое пламя, и, наконец, все вокруг него точно пропитывалось нестерпимым светом; перед внутренним взором его вставала какая-то могучая, лучезарная фигура, лицо которой горело, как солнце, а голос гремел, как раскаты грома. Сердце Кремня трепетало в восторге и ужасе, и он повергался ниц перед волшебным видением и трепетно шептал слова мольбы и восторга. Он видел Великого Духа, слышал его призывы к чему-то большому и важному. Ему казалось, что он призван совершить что-то великое, и мечты уносили его. Но когда проходили минуты очарования и он, очнувшись от своего полусна, оглядывал свою пещеру, то какое-то неудовлетворенное чувство охватывало его душу, и действительность, как она ни была хороша, казалась бедною в сравнении с тем видением, которое только что было перед его глазами.

Кремень не раз рассказывал Заре о своих видениях, но из рассказов ничего не выходило: не хватало слов, чтобы передать все, что хотело бы передать сердце, и Заря не понимала мужа; да и где же простой дикарке понять странные волнения, которые испытывал молодой художник, когда даже сам он не мог отдать себе отчета в своих чувствах.

Заря слушала мужа с покорностью и проникалась глубоким благоговением перед этим удивительным для нее человеком.

Она, между прочим, замечала, что после таких минут Кремень деятельнее начинал работать, и из-под его резца выходили все более и более удивительные рисунки.

И действительно, после таких минут в душе Кремня оставалось желание сделать что-нибудь выдающееся; мозг напрягался, пытаясь возобновить пережитое, воображение начинало работать сильнее, создавая новые образы, которые Кремень спешил выцарапать на мокрой глине или на куске древесной коры. Но, кроме этих, сравнительно редких видений, перед Кремнем восставали картины из родной, знакомой обстановки.

Он невольно стал и думать образами: раньше, например, при слове «охота» у него, как и у других, возникали мысли о дичи, о трудах и опасностях охоты и т. д., теперь же это заменилось картиною самой охоты и точно он ее видел на самом деле: вон бегущий олень с ветвистыми рогами, толпа охотников, вооруженных луками, копьями, топорами и палицами, солнечный свет, заливающий всю эту картину, холмы, покрытые густым лесом, — все так ясно, отчетливо, точно все это Кремень видел наяву.

Каждая сцена, о которой думал или слышал Кремень, ясно представлялась ему, и зачастую он, под таким ярким и сильным впечатлением, начинал рисовать воображаемую сцену, но удавалось это ему очень редко: пока картина была в голове, она казалась такой ясной и отчетливой, но когда он начинал рисовать ее, то являлись новые трудности, забывались многие мелочи, и, промучившись иногда несколько часов над куском коры, Кремень с досадой бросал его в огонь.

Много раз Кремень хотел изобразить, как Клык гонится за оленем, но у него ничего из этого не выходило: оленя еще можно было узнать по рогам и четырем ногам, но охотник не удавался, несмотря на то, что Кремень напрягал все свое воображение. Иногда он пробовал рисовать Зарю, и иногда дело шло лучше: ему не приходилось напрягать память и он просто срисовывал то, что видел; положим, Заря не выходила особенно похожей, но, во всяком случае, всякий видел, что это человеческая фигура, а не что-нибудь иное.

В постоянной работе и в попытках сделать нечто большее, чем Кремень делал до сих пор, время проходило быстро и незаметно. Жизнь всего племени шла обычным порядком. Старый вождь, отец Зари, не захотел поселиться с дочерью и остался в большой пещере со всем племенем и только иногда заходил к дочери, но мало говорил и, посидев немного, снова уходил и не показывался по нескольку дней. Тоска по родине, очевидно, сильно охватила старика, и он сделался совершенно равнодушен ко всему окружающему.

— Отец скучает, — говорила Заря мужу, — он прежде был веселый и живой; у него было много дела, так как наше племя очень большое, и все слушались его. Он был известный, большой вождь, — другие вожди приходили к нему и подчинялись ему.

— Ты говорила, что вы жили около озера?

— Да, около очень большого озера. Только у нас нет пещер, нет гор и скал, и наше племя живет не в пещерах, а в хижинах, построенных из толстых бревен и покрытых крышами.

— Хотелось бы мне посмотреть ваши жилища, — сказал Кремень.

— Да, и мне хотелось бы еще хоть раз посмотреть. Там я родилась и выросла, там мой брат, подруги и родственники! — Заря грустно замолчала… — По вечерам, — вдруг оживившись, опять заговорила она, — в каждой хижине горит огонь, и дым поднимается над крышами… Озеро тихое-тихое, а кругом лес, темный и страшный… Хорошо там!

— Ну, погоди, — сказал Кремень, — мы еще с тобой молоды и успеем побывать там когда-нибудь. Ты говорила, что твое племя доброе и ссор у вас мало?

— О, да, — живо подтвердила Заря, — у нас ссор мало, все живут дружно и воюют только с врагами, которые иногда заходят к нам, пытаясь ограбить; но наше племя сильное и прогоняет их.

— Надо будет уговорить Клыка, — сказал Кремень после некоторого раздумья, — отправить отряд молодых воинов в вашу страну: пусть наши племена будут дружны. Мы будем помогать друг другу, и тогда никакие враги нам не будут страшны.

Глаза Зари радостно загорелись, и она в порыве благодарности бросилась целовать руку Кремня.

Однако, легко было это говорить, но трудно выполнить: ни Заря, ни Кремень не знали, где искать озеро, в какой оно стороне. Старик утверждал, что его племя живет в стороне восходящего солнца, но близко ли, далеко ли, — определить не мог. Да и кроме того, согласится ли Клык дать достаточный отряд, с которым можно было бы безопасно пройти по неизвестной стране, полной бродячих шаек диких людоедов?

Много раз Кремень и Заря мечтали об этом путешествии, но дальше мечтаний не шли. Клык наотрез отказался дать отряд, считая совершенно бесполезным отыскивать неизвестное племя да еще неизвестно в какой стороне.

Клык чувствовал себя сильным и могучим вождем, и ему совсем не хотелось делить власть с кем-либо другим, а это может случиться, если в чужом племени найдется энергичный вождь, который и переманит на свою сторону большинство воинов.

Конечно, Кремень, если бы захотел, мог бы подговорить молодых товарищей, которые не послушались бы Клыка и пошли бы за Кремнем; но Кремень был привязан к Клыку, и ему не хотелось огорчать вождя неповиновением.

Так дело и остановилось. Кремень не говорил старику о своих переговорах с Клыком, чтобы не возбуждать излишних надежд, и даже перестал говорить об этом и с Зарей, хотя она и не тосковала по родине, как ее отец. У нее было много работы по хозяйству: надо было насушить и накоптить на зиму запас мяса, насбирать съедобных кореньев и трав. Все лето ей некогда было скучать: с восхода до заката солнца она хлопотала среди своего несложного хозяйства, и Кремень радовался, видя, с каким удовольствием и веселым видом его молодая хозяйка заботится о нем.

Только по вечерам, когда солнце заходило и наступали сумерки, Заря позволяла себе отдохнуть и посидеть рядом с Кремнем у входа в пещеру.

Однажды они сидели так, лениво перебрасываясь словами. Оба они порядочно устали, так как целый день трудились над пойманным Кремнем громадным быком, перенося и приготовляя впрок мясо. Солнце зашло за зубчатую вершину леса, и сумерки быстро наступали; река сонно катила свои прозрачные струи, в которых ясно отражались скалы; в воздухе начали шнырять ночные птицы и летучие мыши; на западе догорала последняя багровая полоса, и даль все больше и больше задергивалась туманом, поднимавшимся от реки. Было тихо и спокойно. Тихий шелест листьев и звон родника, бежавшего недалеко из скалы, нисколько не нарушали спокойствия и придавали всему какое-то очарование.

Кремень и Заря сидели неподвижно, отдавшись неясным мечтам и грезам; перед воображением Кремня проносилась вся его жизнь, целый ряд картин с того времени, как он начал помнить себя.

Вдруг оба они подняли головы: до их слуха донеслись какие-то смутные звуки, и, насторожившись, они разобрали отдельные крики, выделявшиеся из смутного говора толпы. Очевидно, около большой пещеры что-то случилось.

— Туши огонь, — крикнул осторожный Кремень, — а я закрою вход.

Через минуту горевший в пещере огонь был почти потушен, и отверстие пещеры, закрытое шкурой, не пропускало ни одного луча. Человеку, не знакомому с местом, не могло и в голову прийти, что здесь находится жилище.

Осторожный Кремень всегда принимал такие меры при малейшей тревоге, и он был прав: его пещера находилась довольно далеко от главной, и в случае нечаянного нападения он и Заря были бы убиты раньше, чем подоспела бы помощь.

Приняв меры, Кремень отогнул угол шкуры и стал прислушиваться. Шум около пещеры значительно уменьшился и, во всяком случае, не представлял ничего тревожного, и Кремень совершенно успокоился.

— Вероятно, это вернулись наши охотники, — сказал он Заре, — и принесли что-нибудь новое.

— Мне показалось, что кто-то кричал: «Смерть ему! смерть!»

— Может быть, кто-нибудь и кричал! Вероятно, рассказывали об охоте, а, может быть, привели пленника. Теперь конец лета и бродячие племена опять переходят на новые места.

— Ты пойдешь узнать? — спросила Заря.

— Нет, не стоит, — отвечал Кремень. — Опасности нет, и завтра утром узнаем, что это был за шум.

Но узнать удалось скорее, чем думал Кремень: только что Заря развела снова огонь, подбросив сухих сучьев на тлевшие угли, и начала жарить большой кусок мяса на ужин, как снаружи послышались шаги и раздался знакомый голос, звавший Кремня.

— Это ты, Олений Рог? — спросил Кремень, высовываясь из пещеры и стараясь разобрать что-нибудь в темноте.

— Я, я! — отвечал тот. — Спусти бревно! Сегодня охотники привели пленника, который чуть не убил Филина, — продолжал Олений Рог, ловко взбираясь по бревну в пещеру.

— Где? Когда? Опять людоед? — забросал вопросами Кремень.

— Недалеко от пещеры, но, кажется, это не людоед; у него белые волосы и хорошее оружие: топор, лук и нож, но по-нашему он не понимает или не хочет говорить, все молчит.

— Как же все это случилось? ведь и ты был на охоте, — при тебе его поймали?

— При мне! Мне тоже досталась небольшая царапина, а бедного Филина он так ударил топором, что я думал, убьет его на месте, но, ничего, у Филина голова оказалась крепкой, и он остался жив, хотя лежит неподвижно и не приходит в себя. Ну и сильный же человек этот пленник: нас было десять человек, и мы едва справились с ним и связали его!

— Садись с нами есть, — пригласил товарища Кремень, — и расскажи все по порядку.

Олений Рог не заставил приглашать себя два раза и, пристроившись поближе к костру, отрезал себе хороший кусок жарившегося мяса и запустил в него крепкие, здоровые зубы. Утолив голод, он рассказал все приключения этого дня.

Охотников было десять человек, и, отправясь вместе из пещеры, они целый день не разлучались, держась недалеко друг от друга. Предводительствовал опытный, старый Филин, и охота была удачная: в выкопанную яму был пойман олень, убит стрелами годовалый зубр и много птиц. Под вечер, забрав всю добычу, охотники двинулись домой, как вдруг в одном узком овраге Филин увидел притаившегося за кустом незнакомого дикаря, очевидно, застигнутого врасплох и надеявшегося, что охотники пройдут мимо и не заметят его.

Но зоркие глаза Филина увидели его, и он в два прыжка очутился около незнакомого дикаря. Тот, увидев, что больше скрываться нечего, выскочил из-за куста, в свою очередь бросился на противника, нанес ему топором страшный удар по голове и бросился бежать, карабкаясь на почти отвесную скалу. Остальные охотники, побросав дичь и схватив в руки оружие, бросились в погоню. Доберись беглец до края обрыва, — он мог бы убежать, но судьба была против него, и он сорвался с обрыва вместе с кустом, за который было схватился, и свалился прямо на руки своих преследователей.

Девять сильных охотников бросились на него, но он стал страшно отбиваться и руками ногами, раздавая направо и налево удары, вцепляясь зубами в руки врагов. После нескольких минут отчаянной борьбы силач, избитый и израненный, был туго связан ремнями.

— Обозленные товарищи, — продолжал рассказывать Олений Рог, — хотели тут же убить его, но я их удержал, потому что вспомнил, что Клык приказывал приводить пленных, а не убивать их.

— И ты хорошо сделал, Олений Рог! — сказал Кремень. — Что ж из того, что вы убили бы его? Если он достоин смерти, то Клык всегда успеет расправиться с ним. Лучше раньше расспросить пленника, откуда он, большое ли его племя, далеко ли оно. Может быть, пленник случайно попал так близко к нам, а может быть, недалеко находится много врагов, и нам надо принять меры, чтобы они не победили нас.

— Да, ты совершенно прав, Кремень, и я удержал товарищей, хоть им очень хотелось поскорее расправиться с пленником. Мы повесили часть дичи на дерево, сделали носилки, чтобы перенести Филина, а пленнику развязали только ноги и, чтобы он не убежал, мы привязали его ремнями за шею, прикрепив другие концы к нашим поясам. Впрочем, он больше не делал попыток избавиться, так как обессилел от борьбы.

— Ну, я очень рад, что все так хорошо окончилось. А что, Клык уже допрашивал пленного?

— Пробовал расспрашивать, но тот упорно молчит, и Клык решил на ночь оставить его в покое и допросить утром. Ты придешь?

— Непременно, а пока возьми вот этот горшок с жиром, сваренным с травами, и намажь голову Филину: это ему поможет.

Олений Рог простился с друзьями, выбрался из пещеры, и скоро его шаги замерли в отдалении. Кремень втащил обратно бревно, завесил отверстие, и вскоре покойный сон охватил обитателей маленькой пещеры.