Печать мастера. Том 2

Глава 38. Белая смерть. Ч1

Всем хорошего воскресенья))

1. Вероятно со следующей главы будет подписка. *Вероятно, поскольку ещё размышляю над этим.

Число открытых глав в этом случае — как впрочем и всегда — будет меняться, как только пойму общий объем и смогу прикинуть.

2. На томах ГО 4–5 появится маркер 18+. Нет, там не добавилось ничего нового из сцен этого ранга)) Просто вчера в очередной раз прослушав лекцию о новом законе про лгбт и иже — поняла, что проще поставить, чем вникать. Почитать позицию АТ по этому вопросу — кому интересно и кто пропустил — можно в блогах от администрации АТ в ленте блогов.

3. И, если вдруг ссылка утонула в ленте — появились два новых рисунка по Мастеру. Кольцо-с-желтым-камнем и… Ней. Посмотреть можно тут https://author.today/u/anastasia_rieinhard1/arts

Всех обнимаю, ваша Тайга

День спустя

Ранний вечер

Пустыня, торговая тропа на Окраине земель Фу

Благословенный оазис, дарующий жизнь, свет и воду. И — тепло.

Костер горел ярко. Дрова потрескивали. Песчаная змея, пойманная по дороге одним из сопровождающих — пустынников, шкворчала на шпажке. Коста поджал ноги — в животе заурчало от голода — они ехали почти весь день без остановок, чтобы успеть заночевать в оазисе.

«Здесь пройдет буря» — сказал один из местных, хотя горизонт был чист и ясен. «Нужно успеть уйти».

Коста перевернулся на подстилке, подставляя другой бок к теплу костра, и немного застонал, пытаясь найти положение, когда не болит задница. Ход мохнатых двугорбых лошадок был плавен и тих, но он никогда не проводил столько времени в седле.

Холодало, и так быстро, что Коста с наслаждением втягивал носом приносящий облегчение ледяной воздух, так напоминающий северный.

— Уже скоро будет готово, господин, — успокоил его слуга — охранник клана, неправильно поняв. Но Коста кивнул — благодарно, в который раз за день убедившись в правильности слов господина Фу, сказанных перед отъездом: «Сейчас ты не проживешь один в пустыне и дня».

Не проживешь. Не найдешь еды. Не поймаешь змею. Не найдешь оазис, а если найдешь, то не сразу поймешь, как добывать и процеживать воду, как миновать зыбучие пески, которые так похожи на обычные барханы и что миражи манят также, как картины…

Господин Фу оказался прав.

Глава вызвал его в кабинет этим утром. И задал всего два вопроса, на которые можно было ответить только «да» или «нет».

«Ты хочешь остаться в клане и стать Наследником рода Фу?»

Конечно, он сказал — да. Он же не дурак.

Он представлял примерную стоимость эликсиров, которые на него потратили, ингредиентов для их создания, стоимость одежды, которая сейчас на нем надета и ткани, из которых эта одежда пошита.

Фу не выглядели глупыми и не выглядели идиотами, чтобы просто так что-то на него тратить. Раз тратят, значит, планируют что-то получить. Раз планируют что-то получить — он должен остаться в клане.

И он ответил — «да, сир», «конечно, сир».

Глава Фу кивнул и попросил повторить тоже самое с подтверждением силы, «чтобы он был уверен».

Но… псаков шарик не зажегся.

Над ладонью ничего не вспыхнуло, в подтверждение его слов. Ничего.

– Ты не хочешь оставаться в клане' — констатировал Глава очевидное. — Тогда чего ты хочешь? Ты полноправный член рода — не слуга, не вассал и не раб. И сам можешь решать свою судьбу. Хочешь — останешься в клане и будешь полезен — учиться и служить. Но твое право — выбрать другой путь. Мне не нужны те, кто предан клану из-под плетений. За мной долг жизни, — белое облачко силы окутало пальцы господина Фу и истаяло воздухе. — Поэтому, я готов принять любое твое решение.

Сначала Коста не поверил. И долго молчал.

«Я готов отпустить тебя и принять другое решение».

И только после того как Господин поклялся ещё раз — сила снова вспыхнула подтверждая слова — сказал, что хочет уехать на Юг. Он знает — и мастер Хо переписывался с несколькими южными мастерами — там есть лавки, ему найдется работа. Он будет делать то, что умеет и привык.

Он знает, что в Да-ари есть мастера, а значит, всегда найдется для него работа.

Про то, что будет учиться и следующей зимой снова попробует сдать на младшего писаря, Коста не обмолвился.

«Да будет так», — это все, что сказал господин Фу.

'Ты свободен в своих решениях. Охрана доведет тебя до границы и расскажет, как выжить в пустыне. Пропускной свиток — будет. И я дам рекомендательное письмо к Мастеру.

Ты — свободен'.

Коста не поверил.

Ни тогда, когда утром его наконец выпустили из кабинета. Он всё время ждал, что его снова вызовут и господин-в-кресле отменит решение. Не поверил, когда получил свитки в руки, заверенные печатью рода Фу.

Не поверил и тогда, когда вьючили мохнатых белоснежных двугорбых южных лошадок вещами и провизией.

Не поверил и тогда, когда он и выделенная ему двойка охранников сопровождения покинула ворота поместья, доехала до лагеря пустынников, где к ним присоединились проводник и следопыт из «местных», и они впятером двинулись по пескам.

Не поверил за весь день пути.

Он поверил только сейчас.

Когда жевал обжигающе горячий, истекающий соком кусок змеи на шпажке. Слушая тихие разговоры слуг о завтрашней погоде.

Поверил в то, что наконец свободен. Поверил, что нужно просто подождать несколько зим — и сила стабилизируется и потихоньку доползет до третьего круга.

Поверил, что он свободен от Севера. Свободен от Арров. И свободен от Фу. А от воспоминаний… он как-нибудь освободиться сам.

В том, что господин Фу сказал правду, Коста убедился сам. Карты, которые он заучил, оказались почти бесполезны.

Пустыня — белая на первый взгляд, была полна красок и жизни. Золото барханов от снежного до бледно-розового, и серого, там где лежала растрескавшаяся земля высохших соленых озер, блестящих тонкими иглами кристаллов соли, которые запросто пробивали насквозь толстую кожу сапог.

Змеи, скорпионы, мохноухие лисички, притаившиеся в тени скал, кружащие в небе птицы, высматривающие добычу. Огромные шары перекати-травы с шипастыми колючками, длиной в его ладонь, которые перекатывались с одного края пустыни до другого, шары, высотой с его лошадку.

В пустыне не было дорог, не было направлений, не было ориентиров, не было границ, и потому Коста вообще не понимал, как местные проводники-пустынники — один спереди, и другой — в конце их маленького отряда, точно знают, куда прокладывать путь в бескрайних песках.

— У них карта тут, — постучал по виску один из слуг Фу, когда догнал его и пристроился рядом. — Все источники жизни — воды, все тропы, все блуждающие пески, поля черных скал, озерные топи — все держат здесь. Разбуди любого из них ночью, и он с закрытыми глазами скажет, куда идти.

Коста больше слушал и меньше говорил. Тряпка на лице, защищавшая от песка, ветра и обжигающих лучей светила, мешала дышать.

Слуги называли пустынников — «туземцами, местными и народом покрывала», потому что лица их были полностью скрыты покрывалами — только раскосые темные глаза блестели в щелях тряпок, да дубленая до черноты кожа, и косы — длинные, серые от песка и пыли, украшенные лентами и бубенчиками.

С самого начала времен — Исхода, народ покрывала и Высшие жили бок о бок, делили одни пески и одни переходы, и водоносные жилы — на всех. Иначе в пустыне не выжить.

Коста исподволь, чтобы не показывать внимание, изучал стать местных, походку, реакции, разворот плеч, разрез глаз, умение управляться с мохногорбыми лошадками и править упряжь. И пришел к выводу, что больше всего пустынники напоминают ему северных горцев, местных проводников, услугами которыми они так часто пользовались с мастером Хо. Тот же народ, только у местных темнее кожа. Пустынные аларийцы. Те же косы, те же бубенчики, похожие повадки.

Пара сопровождающих рода Фу относились к местным с трудно определимой смесью презрения и уважения. Может потому что они не носили клановых печатей? Вместо них — Коста видел, когда порыв ветра взметнул покрывало — каждый пустынник носил вплетенный в косу круглый жетон со знаком рода Фу.

— Они тоже слуги рода Фу?

Охранник помедлил с ответом, разглядывая спину ехавшего в паре шагов впереди проводника — тот явно мог слышать их разговор.

— Скорее — слуги пустыни. Они ставят шатры и стоянки на нашей земле — и пока они здесь, они служат клану из поколения в поколение.

Спина пустынника также невозмутимо покачивалась на лошади впереди.

— Пока они живут здесь — пользуются водой и землей, они — проводники. В пустыне без них не пройти. Разве отличается этот бархан от этого? Или от того? Разве можно понять, куда идти? — взмахнул слуга в сторону песчаных гор.

— Отличаются, — Коста прищурился, оценивая взглядом художника. — Тот бархан похож на ребристый гребень, и в цвете больше белого. — Второй пологий, но золотой. Третий — слишком далеко, чтобы разглядеть форму. Но он — серый. Они все — разные. Разная форма, разный цвет песка и по-разному ложатся тени.

И тогда ехавший впереди пустынник обернулся на него первый раз.

Смерил непроницаемым взглядом темных глаз в узкой прорези покрывала, как будто пытаясь понять что-то, и — отвернулся. А после следующей короткой стоянки сбавил ход мохногорбой лошадки, оттеснил охранника Фу и пристроился рядом, бок-в-бок.

И до вечерней стоянки мерно и взвешенно рассказывал о пустыне, делая длинные паузы между предложениями. Как будто Коста ребенок и не сможет усвоить все сразу, и потому надо объяснять очень просто и выдавать информацию маленькими порциями.

Рассказывал, что карты бесполезны и только глупые «светлокожие, владеющие огнем» могут быть такими самоуверенными, чтобы пытаться покорить пустыню.

Что те, кто рисует карты, никогда не заходил дальше окраинных пустынных земель, чтобы точно посчитать расстояние от одного оазиса, до другого.

Что барханы меняют свое положение, блуждающие зыбучие пески — полотна, приходят и уходят, водоносные жилы прячутся глубже, колодцы пересыхают.

Что в пустыне иногда полшага это грань между жизнью и не-жизнью если полоса ползущего песка сместилась.

Рассказывал о белых пятнах, где песок раскаляется так, что не выживает ничего живое, и миражах, которые приходят вместе с дневным жаром, окружают путника и заманивают в зыбучие пески.

Показывал колючие шары, которые нужно избегать, если они летят с барханов, гонимые раскаленным ветром, и иногда набирают такую скорость, что могут снести путника вместе с лошадью.

И к вечеру Коста уверился, что господин Фу оказался прав. Без сопровождения, объяснений и проводников, он не продержался бы в пустыне и дня.

После сытного ужина, Коста растянулся под пологом, который поставили специально для него — и разглядывал звезды. Усталый. В тепле. Безопасности.

Разве он не должен быть доволен? Счастлив? Завтра он будет ещё на день пути ближе к Да-ари. Разве не этого он хотел?

Этого. Он обменял долг жизни на свободу, грамоту, и сопровождение.

Почему же это не радует?

Вдали гортанно и низко закричала птица.

«Ночь — время неясытей» — так сказал ему проводник, и — «время охоты». И постучал пальцем по плечу — там, где был вышит герб рода Фу.

Фу-Фу-Фу. Везде — Фу.

Коста постучал по груди — прямо по центру, где ныло. Непонятно что и почему. Ныло так, что хотелось завернуться в кошму с головой, прячась от обжигающего ночного холода, и…поплакать. Чем дальше они уезжали от дома Фу, тем больше ныло в груди. К вечеру ему даже стало казаться, что без карт и светила, он может просто по ощущениям внутри сказать, в какой стороне осталось поместье.

Чушь! Он — мужчина! Он знает, чего хочет. Он это заслужил. Он — выжил. Он получил право делать то, что хотел. Он так долго этого ждал. Его ждет Юг и Да-ари.

Но внутри все равно скребло.

Нужно поспать. Пустынники предупредили, что после отдыха в оазисе, их ждет ещё один длинный ночной переход — пока не пришел жар светила, и его разбудят задолго до рассвета.

Коста перевернулся на другой бок, закрыл глаза и начал строить щит.

Складывая воспоминания. Которые причиняли боль подальше — на самые нижние уровни катакомб, которые создал в своем разуме.

Тот же вечер

Поместье рода Фу

Кабинет Главы

Маленькая точка пульсировала нежно-голубым, и ещё три — менее яркие, светились рядом. Карта, расстеленная на столе, и занявшая всё место, с наложенной поверху диаграммой слежения, мягко переливалась.

Весь день господин иногда проверял направление «голубого огонька», который медленно удалялся от поместья в сторону границы, и к вечеру группа добралась до одного из трех оазисов по пути.

— На каком расстоянии мы его потеряем?

— Два дня пути.

— Ему хватит, — отозвался Глава, обмакивая кисть в тушь. И снова легко касаясь пергамента — кисть скользила, выводя причудливые штрихи. — С другими такое не прошло бы, но мальчик слишком неопытен и ничего не знает, ни об алтарях, ни о том, как действует родовая сила. Поэтому я просто предоставил ему возможность узнать это на собственном опыте. И принять решение самому.

Менталист несогласно выдохнул в усы — они так и не просмотрели воспоминания.

— Сейчас прошел один день. Они вот здесь.

Плетения сверкнули в воздухе — голубая точка вспыхнула ярче, прямо посреди области, обозначенной белым на карте.

— Когда отдавать приказ слугам о проверке?

— Сейчас, — подумав, ответил Нейер. — Пусть завтра с утра пройдет испытание, поймет, что ничего не может сам.

Дей снова не согласно вздохнул.

— Когда он пройдет «белую смерть» — группа встретит его, потом пусть также поводят кругами от оазиса к оазису, и думаю, через день он поймет все сам. Как всех свежепринятых, в случае отдаления от источника силы — его будет тянуть назад. Тянуть так сильно, что он не сможет справиться. И чем раньше он поймет, что его дом теперь здесь — тем лучше.

Менталист убрал артефакт слежения и свернул карту на столе — плетения погасли.

С господином он был не согласен, но моменты, когда спорить с Главой было бесполезно, изучил давно. Сейчас — спорить было бесполезно.

Хотя у него было что возразить. Мальчик нечистокровный, а значит «зов родового источника» может ощущать слабее, учитывая второй круг. Проводить испытание «белой смертью» он бы вообще не стал. Чистая формальность, пережиток прошлого, от которого давно можно отказаться — далеко не все кланы поддерживают эту традицию.

Именно традицию. Можно подумать местные дикари-пустынники смогут не подчиниться тому, на чьей земле живут, если вдруг кто-то откажется проходить испытание? Не смогут. Или весь табор, со всеми палатками, детьми и котелками просто отрежут от воды и выгонят за пределы земель.

Тогда к чему это всё?

Но господин был непреклонен — все мужчины в роду Фу проходят это испытание, и сейчас самое подходящее время — две цели одним ударом. И если другие кланы отступают от этих традиций — это дело кланов — Фу не все.

Хотя уважение пустынников на лепешку не намажешь.

Дейер ещё раз несогласно вздохнул, в чем-то даже сочувствуя мальчишке.

— Должен ли я послать за госпожой? Она всегда возвращалась на утро, а прошел уже день…

— Нет, — качнул головой Нейер. — Слишком большое потрясение. Когда умер отец, она провела в храме три дня… Пусть Нанэ успокоит ее, и она вернется.

— Успокоит ли…

— Она вернется, — также спокойно, не открывая глаз, ответил Нейер. — Оба — вернутся. Мама — остынет, а мальчик… Мальчик просто не сможет справиться с притяжением. Алтарь будет звать его, манить, снится, сила тянуть, пока он наконец не поймет, что теперь единственное место в мире, к которому привязано его сердце — это алтарь Фу, дом Фу, сила Фу… А мы не можем жить без сердца…

Дэй не возразил, но придерживался мнения, что всё можно сделать проще.

Вошел в род? Значит — подчиняешься приказам Главы. Если можно приказать силой, зачем давать выбор? Зачем ждать, пока мальчик сам что-то надумает? Зачем вообще давать ему иллюзию свободы и иллюзию выбора, если все знают, что принятый в род просто не сможет без алтаря ближайшие декады? И не знать этого может только полный олух.

— Говори, — произнес Нейер сухо. — Я почти слышу, как громко ты думаешь.

Дэй фыркнул в усы.

— Говори.

— Я считаю это глупостью, господин, — прямо рубанул Дейер. — Зачем было давать мальчишке выбор? Испытание? Испытания можно провести позже. Помимо того, что вы запретили мне проверять его голову — и вообще неизвестно что там, так ещё — пожалуйста! Господа Сей! Господа Му! Господа ЯнСи! Вы были недовольны решением «ирини» Фу? У вас есть прекрасная возможность отыграть камни на доске! Наследник рода Фу — принятый в род, бродит непонятно где, в сопровождении двойки охраны и отряда, который может просто не успеть догнать их вовремя, если что-то случиться, — Дэй шумно выдохнул.

— Всё сказал?

— Всё.

— Мне не нужен слуга, — снова повторил Нейер то, что уже объяснял вчера, перед тем, как отпустить мальчика. — Мне не нужен вассал. Мне нужен наследник. Он должен выбрать нас сам. Сам. Прийти и попросить принять. Пока он не поймет, что дом — это место, где ты получаешь силу, и где живут те, кто защищает тебя и кого защищаешь ты, он таки будет скитаться. Южный предел? Северный? Ашке? Да-ари? Он везде с собой привезет себя и нигде не найдет покоя. Мастера северной школы придерживаются мнения, что жизнь учеников принадлежит им. Полностью. Сомневаюсь, что он хоть что-то мог решать в своей жизни. Решать и брать ответственность за свои решения. Ты видел воспоминания — чему этот изгнанный Вериди мог научить его? Убегать? Менять место, как только приходит опасность? Скитаться? Поэтому он и делает то, что умеет — бежит, и будет бежать до тех пор, пока не поймет, что можно иначе.

— Данные о том, что Наставник был «именно-тот-Вериди» ещё не подтвердились, — буркнул в усы Дей, возражая.

— Подтвердятся, — с холодной уверенностью констатировал Глава.

— Можно было взломать и всё…

— Сила позовет его — и он не сможет устоять. Он вернется, — уверенно закончил Нейер. — И покажет воспоминания сам — все до донышка, самое важное. Потому что он так захотел, а не потому что ты взломал его защиту…

— Там и защиты то нет пока, — буркнул Дэй. — Если бы разрешили просмотреть его, я был бы спокоен… почему вы так уверены, что он вернется… он нечистокровный…

Нейер терпеливо вздохнул. Очень терпеливо. Очень.

Вассалов у него много. Вассалов, отличающихся самостоятельностью — мало. Вассалов, отличающихся полезной самостоятельностью — ещё меньше. Вассалов, которые способны принимать решения, но при этом понимают стратегию клана и виденье Главы — можно пересчитать по пальцам одной руки. Иногда Нейеру казалось, что необразованные молчаливые пустынники понимают о Высших больше, чем слуги.

— Ты мало знаешь о Хэсау, Дэй. Кланы… каждый, обладают своими особенностями. Разные родовые дары, разная сила и разные слабости. Слабость клана Хэсау заключается в их силе — они не способны жить по одиночке. Им нужна стая. Мальчик, когда попал к Аррам, потерял не Наставника, он потерял гораздо больше — цель в жизни. Ему больше не о ком заботиться, у него больше нет стаи. Ему наплевать на каллиграфию… Поверь мне, если бы его вырастил маг-архитектор, он хотел бы стать архитектором. Вырастил бы булочник — он бы стремился открыть свою пекарню и продолжить дело Мастера. Ему ничего не надо для себя, и сейчас — он потерялся. Его надо приручать постепенно.

Дэй несогласно выдохнул в усы.

— В нем сильна кровь, а Хэсау живут стаей. Интересы членов клана важнее собственных. Ему нужна стая, потому что он потерял свою, когда умер Наставник. Ему не хватает того, что он мог бы назвать своим. То, что нельзя отнять, купить или продать. Ему не хватает семьи, ему не хватает дома…И когда он найдет это — он будет защищать до конца… Нужно просто терпеливо подождать, пока он поймет, что его новая стая — это Фу…

— А если он так и не поймет?

— А если он не поймет сам, мы это объясним очень… доходчиво.

— Стая рода Фу?

«Стая» — Нейер согласно опустил ресницы.

— Особенно госпожа, — саркастически пробормотал Дэй.

— Особенно госпожа. Мы не тюремщики, как Арры, — Нейер открыл глаза и прищурился, разглядывая, как последнюю тонкую розовую полоску неба поглощает черный горизонт. — Он — вернется сам. Завтра. Прикажи поставить ещё один прибор на стол к ужину. Он — вернется.

Тот же вечер

Эль-Элиф, нейтральные клановые территории, городской квартал Эль-Руфа

малый Храм Нимы

Комната для «Высоких молитвенников, важных постояльцев и особых гостей»

Деревянные шторы на входе зашелестели, бусины глухо стукнулись друг о друга, предупреждая о том, что уединение нарушено. Сгорбленная низкая суховатая фигура, прошла вперед, шаркая ногами. Нащупала ногами толстую подстилку на каменном полу и остановилась в полной темноте.

— Спишь, дочь рода Фу?

На подстилке пошевелились.

— Или не можешь спать…

— Нанэ?…Нанэ! Что ответила жрица, когда она примет меня? Ты смогла договориться⁈ Нанэ!!!

Вместо ответа старуха, кряхтя, согнула сначала одно колено, затем, очень осторожно — другое, и аккуратно опустилась рядом на подстилку.

— Жди, — выдохнула гостья тяжело и устало.

— Нанэ-э-э… — Эло благодарно припала к плечу старушки, и, сжав в темноте изо всех сил, уткнулась в плечо.

— Ну-ну… тише-тише… будет-будет… Жрица примет тебя, примет…

— Когда? — требовательно спросила Эло.

— Элои-эр!

— Когда, Нанэ? Я здесь уже день.

— Когда будет угодно Ниме, — Старушка стряхнула с плеча руку воспитанницы и, кряхтя, встала.

— У меня нет времени ждать, нужно вернуться в поместье!

— Элои-эр! — Нанэ глубоко вздохнула, набираясь сил. — Разве Нима не была к тебе благосклонна, дитя? Когда ты первый раз переступила порог храма и умоляла… Когда тебе прочили другого жениха, а ты просила Ивиара Фу? Хотела только господина? Просила, хотя тебе было сказано, какой будет жизнь — вы ветви одного дерева и слишком близки по крови… это плохо, но ты вымолила, залив все слезами…

— Да, и сейчас просила бы о том же!

— Помолчи, — оборвала ее старуха. — Разве Нима не была благосклонна к тебе, дитя, запирая чрево? Когда было сказано, что дети будут больны, их источник слаб? Разве ты оценила благосклонность? Ты вымолила сына, омыв весь пол слезами… Сначала первого, а потом и второго… Хотя тебе было сказано, что для тебя это благосклонность — не иметь детей…

—…Ив… Ив хотел сына… — прошелестело снизу едва слышно.

— Разве Нима не была благосклонна к тебе, забрав одного сына, но оставив второго? Разве не была? Разве ты ценила благосклонность богини, дитя?

Старуха вздохнула, не дождавшись ответа.

— Сделай, что скажет жрица, Элои-эр… хотя бы на этот раз, девочка…не перечь.

Эло упрямо поджала губы в темноте — сначала она выслушает, что скажет, жрица, а потом — решит.

— Сделай, — прошелестела старушка. Теплая сухонькая рука упала на голову госпожи и погладила, как в детстве.

— Нанэ-э! — Эло схватила ладонь и сжала. — Когда ты вернешься, няня? Когда? Ты уже столько зим в Храме! Ты нужна мне дома, в поместье, рядом, а не здесь…

— Скоро, Элои-эр, скоро, немного зим ещё я хочу послужить Ниме, скоро, девочка.

Храмовая послушница с алой повязкой поперек лба — в самой силе — дерзкая, гибкая, со смеющимся похотливым томным взглядом, пришла за ней, когда за окном зажгли ночные фонари.

— Следуйте за мной, госпожа. Зрящая готова принять.

В словах «младшей-служащей-Нимы» Эло чудилась издевка, как будто девчонка произносила «госпожа» с легким презрением и снисхождением к ней — Старшей рода Фу!

Но Эло прикусила язык, и послушно шла за послушницей по коридорам, гадая, сколько раз, во время приездов в Эль-Руф Ив бывал в Храме и пользовался услугами жриц, и достаточно ли возросла та, что вела ее по коридорам, чтобы знать ее мужа так, как позволено знать только жене, наложнице и… жрице Нимы, шекки их всех побери!

Женщины, собираясь на вечерние встречи, лежа на коврах, утопающих в подушках, любили посудачить о Востоке, о том, что там за измену мужа можно запросто лишить его достоинства, наказать, и что там женщина может позволить себе иметь столько мужчин, сколько может содержать! Женщина может сражаться, может получить Мастера и даже… об этом говорили шепотом… Править кланом!

Но у них не Восток, шекки всех побери!

Звук бубенчиков — отвлекал. Шаг — звон, шаг — звон. Браслеты на щиколотках послушницы издавали мелодию — у каждой из женщин свою — в такт ритмично покачивающихся бедер.

Шаг — перезвон, шаг — перезвон.

Эло шла по коридорам Храма, перебирая в голове вопросы, которые следовало бы задать, и слушала мерный перезвон бубенчиков.

В жреческий альков — круглый, как сфера, и такой же серый, как повязка на глазах храмового Оракула, ее завели и оставили одну, только и щелкнули трещотками с десяток штор за спиной. В сердце дома Нимы было привычно сумрачно и тихо, только угли из треножника и белый дым благовоний разгоняли темноту. Зрящая сидела на циновке и как будто спала.

Эло молчала — первой говорить нельзя, молчала, вдыхая белый сладковатый дым.

— Спрашивай, дочь песков.

— Вы говорили — вещали и обещали, что Дом Арров падет, — быстро выплюнула Эло самое главное. — Ещё мой муж получил эту весть. Сейчас муж лежит в песках, сын занял место Главы, но дом Арров непоколебимей, чем раньше!

Зрящая медленно перебирала четки — деревянные бусины, окрашенные в алый, тихо скользили между пальцами.

— Когда исполнится предсказанное⁈ — требовательно спросила Эло, забыв об уважении. — Мне нужно знать будущее клана и как защитить своего сына!

— Которого из сыновей? — наконец нараспев спросила жрица, покачиваясь из стороны в сторону.

— У меня только один сын!

— Разве не ты молилась зимы о том, чтобы Нима вернула тебе сына. Умоляла. Дым от твоих курильниц достиг небес — радуйся. Разве не этого ты просила? Дочь рода Фу? Вернуть тебе сына?

— Молила, но…

— Нима вернула тебе сына, Нима услышала твои молитвы — и вернула тебе сына…

— Это не мой сын!!!

— Разве не твоя кровь течет в его венах? Разве не сила рода Фу ожигает пальцы и питает источник?

— Я молила вернуть Сина!!!

— Тебе вернули сына, — голос жрицы стал властным. Многократно усиленное эхо взметнулось вверх и обрушилось вниз.

«Вернули сына — вернули сына — вернули сына».

Дым от курильницы задрожал и заметался под куполом.

— Прими милость Нимы, или пожни плоды своего нечестия…нелюбоприятия… от даров не отказываются…Ты просила — и дано было.

— Я просила не этого!

— Неисповедимы пути промысла… Не тебе понять, какой будет милость Нимы…Прими как дар и возблагодари, либо пожни последствия… Иначе…

Голос старухи изменился — на жреческий — стал моложе и выше:

— Нима не всегда прощает и заберет ещё больше… Заберет всё, что дала…

Эло всхлипнула.

— Что забирать? Что ещё забирать? У меня и так забрали почти все…

— Глупейшая дочь песков! В твоей голове ветер вместо мыслей! Яд на языке вместо меда! Соленая вода на лице вместо улыбки! Всё, что у тебя было — никогда и не было твоим! Даже твоя жизнь — дар! Тебе даровали сына — радуйся!

— Это не мой сын, мой сын мертв, — прошипела Эло.

— Кровь от крови твоей, сила от силы твоей, ты сама надела на него шелка и заплела ему косу…

— Не мой! Чужак!

— В нем течет кровь твоего сына. Брата Нейера Фу, сына Ивиара, сына Аслиана, сына Ториа, сына Госли… Вот, — жрица растопырила сучковатые пальцы на обеих руках, протянув к горящему треножнику — и пальцы окрасились красным. — Вот сколько поколений детей песков, чья кровь теперь течет в нем… Все женщины — дочери Нимы, а значит — сестры. Чужих детей не бывает, — проскрипела жрица, покачиваясь из стороны в сторону, как пустынная змея. — Прими, или заберут всё что осталось. Та, что не умеет благодарить — не достойна дара. Или у тебя будет два сына, или через зиму — не будет ни одного… Решай…

— Что это значит⁈ — Эло упала на колени. — Что это значит — ни одного? Ты вещаешь? Нейю угрожает опасность? Снова⁈ Что это значит⁈ Скажи!!!

— Ты глупа, дочь песков. Смотришь, но не видишь, слушаешь, но не слышишь. Просишь, но не благодаришь… Нима милостива, но даже ее терпение не безгранично… Благодарить, а не проклинать следовало за смерть Второго Наследника…

Эло казалось, в алькове грянул гром, так изменился голос Зрящей.

— Наследник уничтожил бы клан и стал причиной гибели, его ранняя смерть — великое благо для всех…

— Нет!

— Ты слушаешь, но не слышишь, дочь песков. Благодарить, а не проклинать следовало за жизнь нового наследника, принятого в род…Это — дар…

— Не…

Прежде, чем Эло успела возразить, дым от курильницы взметнулся вверх, а потом упал вниз, змеей окутав ее рот — «молчать, когда вещает Зрящая».

— Я — говорю, — голос жрицы стал моложе и выше. — И моими устами говорит Нима. Ты солгала в сердце своем о желаниях своих. Чего ты хочешь, дочь песков?

Эло молчала.

— Чего на самом деле хочет твое сердце? Смерти. Ты пришла в обитель любви, умолять о смерти. Больше всего ты хочешь падения дома Арров. Месть ослепила тебя, горе иссушило, боль сделала слезы горькими. Прими — дар, или род Фу лишится Последней надежды. Я — говорю, и моими устами говорит Нима: когда нога следующего Главы рода ступит на остров Памяти — желание твоего сердца исполнится — неясыть взмахнет крыльями, и дом Арров уйдет под воду.

Когда трещотки на входе в жреческий альков замолкли, и стих перезвон бубенчиков — послушница увела просительницу, жрица выдохнула, почти беззвучно — «заходи».

Две старухи рассматривали друг друга молча. Одна — зрящая внутренним оком через повязку на глазах, но не имеющая зрения, и вторая — уже больше пятнадцати зим следящая за ящиком для подаяний и порядком на внешней храмовой территории. Имеющая глаза и уши, но до сих пор, дожив до седин, так и не сумевшая рассмотреть сердце выпестованной воспитанницы.

Обе — слепые.

— Слушает, но не слышит. Смотрит, но не видит, — нараспев протянула жрица. — Ослепленная жаждой мести дочь рода Фу…

— Помоги ей, — выдохнула Нанэ и медленно, с видимым усилием опустилась на колени. — Во имя Нимы, помоги ей услышать.

Оракул медленно перебирала четки, красные бусины двигались в руках живой змеей, пока, наконец, на одной из бусин пальцы не замерли:

— Десять зим.

Старуха качнулась на коленях.

— Столько ты заплатишь, чтобы дитя твоего сердца, но не твоего чрева, получила то, что ты просишь. И… — жрица помедлила, и в голосе появилась не свойственная ей мягкость. — Нима говорит — это твои последние десять зим, больше платить будет нечем. Решай.

Лицо женщины осунулось, и как только погас свет надежды в глазах — надежды однажды вернуться и снова быть рядом с Элои-эр, с маленьким Ней-не, который уже вырос — стало почти красивым. От решимости и — любви.

Нанэ кивнула, молча, зная, что не-зрящая увидит.

— Да будет так. Следующие десять зим — сколько отмерит Нима, ты проведешь, выполняя тоже послушание. Это — плата. Позови дочь Фу. Я растолкую ей ответы Нимы, чтобы она смогла вместить невместимое и понять то, что не может.

— Ты скажешь ей? — донеслось в спину, когда скрюченные пальцы Нанэ уже коснулись внутренних жалюзей-трещоток на выходе из алькова. — Скажешь, чем оплачена её жизнь и счастье, которое она так и не научилась ценить? Что за каждый из даров, о которых она молила, ты отдала зимы? Дары, каждый из которых не умеющее благодарить дитя, до сих пор считает недостаточными…

Нанэ молча покачала седой головой.

'Нет, она не скажет. Элои-эр добрый ребенок, добрая девочка. Просто немного запуталась, и пока не научилась тому, что умеет она — Нанэ. Но это не вина Элои-эр. Это она — Нанэ — так и не смогла преподать урок, что значит, жить для других. И что ни одна жертва никогда не бывает напрасной, если она принесена во имя любви.

Это она виновата — Нанэ. Не научила. Не смогла. Но то, что не получилась у нее — Нанэ, получиться у Нимы, не зря же она молилась десятки зим. Нима проведет её девочку путем любви, и тогда Элои-эр сама откажется от всего, что имеет, чтобы сохранить самое важное'.

Эло рыдала в темноте гостевого алькова. Била кулаками подстилку и плакала. Первый раз за два дня. Слезы выходили потоком, грудь болела от рыданий, она всхлипывала, пока не рухнула вниз, обессиленная.

«Это дар. Не сбережешь — лишишься и того, что осталось. Неблагодарная».

Шекковы жрицы! Сколько фениксов, сколько украшений, сколько золота она передала в Храм за эти зимы — можно выстроить ещё один храм! Но даже сейчас они не могут передать волю Нимы прямо!

«Или у тебя будет два сына, или через зиму ни одного…»

Только не Ней! Только не снова! Да она пустынную змею назовет сыном и пригреет на груди, если это поможет Нейеру.

Эло всхлипнула в последний раз, вытерла слезы и решительно щелкнула пальцами, выплетая вестник: «Отправляемся».

Совершенно неизящно трубно высморкалась в платок, резким движением скрутила распустившиеся косы вокруг головы, и гневно щелкнула застежками кади, когда занавеси алькова качнулись ещё раз — послушница пришла за ней снова.

Малый Храм Нимы

Комната для «Высоких молитвенников, важных постояльцев и особых гостей»

Двадцать мгновений спустя

— Мне некогда, Нанэ!

Эло суетилась, подхватывая вещи — шарф, свитки, брошенное зеркальце, и забрасывала в сумку.

— Наконец-то жрица сказала хоть что-то важное! Я должна успеть… меня день не было дома и…

— Элои… послушай меня…

— Всё, Нанэ, всё…позже! Я приеду потом, и мы поговорим! Я должна торопиться!

— Но Эло… ты бываешь редко и…

— Возвращайся домой, в поместье! Будем видеться каждый день, — Госпожа Фу легонько прикоснулась на миг щека к щеке, Нанэ потянулась, но увидела только спину воспитанницы — только и колыхнулись нити бусин на входе. — Приезжай почаще Элои-эр… — прошелестела старушка и опустила руки, поднятые, чтобы крепко обнять. — Просто приезжай… я всегда буду ждать тебя…

Эло торопилась — рассвет не застанет её пути, еще есть половина ночи, чтобы проверить мальчишку и то, что сказала Жрица.

«Не Арр и никогда не был водяным, он — дитя Севера, дитя Хэсау… А кто такие Хэсау, дочь песков?»

Кто такие Хэсау? Дикари? Северные оборванцы, у которых, наверное, от силы два десятка свитков в библиотеке, если она вообще есть? Позволяющие есть за общим столом и слугам.

Те, кого сотню зим назад выкинули за тот крайний хребет, потому что…

Почему — Эло не помнила. Нужно достать свитки по родам.

«Используй свою силу, дочь Нимы, чтобы отогреть того, кто пришел изо льдов».

Свою силу? Жрица имела в ввиду алхимию?

Эло почти зарычала от непонимания.

И, хотя в этот раз Зрящая говорила удивительно много и даже показывала, она всё равно не смогла постичь смысл до конца.

Вернется — расскажет Нею. Вместе на семейном совете они решат, как толковать слова Нимы.

Старуха бросила ей под ноги артефакт из чаши для подношений, какой-то браслет — один из тех жирных и ценных кусков, которые платят за то, что бесценно.

И сказала — «он будет видеть его насквозь».

Что значит — «видеть насквозь»? Видящий артефактные плетения, как когда-то основатели рода Фу? Отребье получил родовой дар, которого не удостоились даже ее сыновья? Когда-то она читала об этом, когда-то давно — тысячу зим назад, в их роду были те, кто могли видеть тончайшие сплетения вещей — именно поэтому род Фу славился артефакторами.

Но такого дара не удостоился даже Ней, даже Ив! Не справедливо, если родовой дар перешел какому-то отребью!

«Не отребью… воспитанник наследника клана» — так сказала Зрящая.

Как этот чужак, не принятый ни в один род, со вторым кругом, мог быть воспитан наследником клана?

Жрица опять говорила сплошными загадками.

Но главное, то, что Эло затвердила, повторив про себя несколько раз.

Неясыть-остров памяти-Арры уйдут под воду — это всё, что она хотела знать.

Она согласна опекать и учить мальчишку, если это то, что позволит уничтожить Арров.

Да сбудется предсказанное.

Эло нырнула внутрь паланкина, не обращая никакого внимания на слуг, полностью погруженная в свои мысли.

Пока она едет обратно — нужно вспомнить, что она вообще знает о родовых особенностях дремучих Хэсау.

Поместье Фу

Ночь перед рассветом

Покои господина Дейера

— А…что… — Стазис мешал двигаться, но не говорить, в полной темноте Дейер рванулся раз, два, пока крепкая маленькая ладошка не прижала его губы.

— Тихо.

— Э… Эло… Отпусти…

Плетения вспыхнули и стазис спал.

— Ты вернулась…я конечно, очень рад тебя видеть, но…Что случилось⁈ Ты ни разу не заходила ко мне в спальню…

— Заткнись. Одевайся. Жду на кухне через пять мгновений.