Пастухи призраков (СИ)

7

— Когда меня отчислили из Архитектурного, папа упросил Лидку поработать с моими пресловутыми детскими травмами. По моему скромному мнению, если говорить о травмах, то стоит начать с самого папы: он до сих пор парится, что при разводе оставил меня маме на растерзание. Разумеется, если его, такого большого взрослого дядю, мама трепала аки тузик грелку, то моё детство не могло не быть ожившим кошмаром, и это-де мешает мне определиться с жизненным предназначение. А я терпеть не могу само понятие «предназначение», точно функция полезности какая-то! Как будто ты — холодильник, и твоё предназначение стоять и морозить. Меня совершенно не интересует карьера, мне просто нравится жить без напрягов, и это моё дело, как я распоряжаюсь своим временем. Но объяснять это папе бесполезно, а маме элементарно небезопасно.

Лена сочла нужным вернуть разговор в исходный фарватер.

— А что Лидка? — спросила она.

— Лидка долго виляла: светить свою «деятельность» дома ей ой как не хотелось. Но папа не сдавался, и она согласилась взять меня в группу, прорабатывавшую отношения отцов с детями.

Приехал я, сидят несколько унылых персонажей. Мне сразу же «повезло», потому что выпала очередь именно этой тётки. Понимаешь, со жмуриками Лидка в группе не работает, или, возможно, для них у неё специальная группа. Но она не знала, что тётка — тот самый случай, более того, сама тётка не знала: сказала, что поругалась с сыном, Лидка и запустила её к нам-хомячкам.

Начали с того, что тётка вытащила картинку из кучки на столе, — в основном вырезки из журналов и народное детское творчество, — фотографию рушащегося небоскрёба. Картинку надо было описать своими словами, а потом выбрать для каждого слова заместителя. Тётка уложилась в четырёх человек, меня назначила «золотистым облаком». И нечего ржать, это не моё выражение. Лидка велела тётке подойти ко мне и сказать: «Ты — золотистое облако».

Когда всех назначили, Лидка сказала, что тётка должна расставить заместителей по своему желанию. Стоим, втыкаем. Лидка спросила, что мы ощущаем. Вот тут люди начали разбирать полёты, точно родственники, решившие, наконец, высказать, насколько сильно друг в друге разочарованы, прямо как канализацию прорвало. Из этих разборок я понял, что тёткин сын накопил на скутер, родители встали в третью позицию, парень свалил из дома и пропал, третью неделю ищут. А заместителем парня оказался я.

Меня сильно знобило, как при температуре, дрожу, потный весь, не то, что говорить — стоять не было никакой возможности. Лидка предложила мне делать, что хочется. Я лёг на пол, слегка полегчало. Лидка сразу занервничала, сказала, что расстановку необходимо прервать. Из носу у неё пошла кровь, но она уверяла, что всё в порядке, ходила, промакивая нос платочком. Мне эта история окончательно разонравилась, я попытался встать, но тело не слушалось.

Лидка приказала офигевшей тётке сесть рядом со мной, взять за руку и смотреть мне в глаза. Лежу бревном, готовлюсь в морг. В какой-то момент получилось говорить. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я только слушал как бы со стороны, а моими губами разговаривал пропавший парень, даже голос был не мой. Я не мог ему помешать, и я точно знал, что он мёртв. Вскоре он сам это подтвердил. После ссоры он на этом своём скутере врезался в какую-то машинку, оттуда вылезли суровые дяди, скутер оттащили в овраг, парня в багажник и зарыли на пустыре. Умер он в багажнике. Хочу сказать, я около года не мог заглядывать в собственный багажник без того, чтоб меня не вывернуло наизнанку, спасибо Лидочке и её ценной практике! Тётка в плане психологических проблем тоже вряд ли подлечилась, зато я, то есть её сын, рассказал, где искать тело. Лидке не психологом, а следователем надо работать, поиск пропавших трупов — её несомненная стихия, главное набрать добровольцев на роль заместителей. Лично я пас, так хреново мне ни до, ни после не было и, надеюсь, не будет.

Ну вот, далее парень долго прощался с мамой. Лидка подсказывала тётке, чего говорить: велела поблагодарить сына, что осчастливил родиться именно у неё, подарил столько неземного блаженства от совместной жизни в течении девятнадцати лет, сказать, что просит прощения и отпускает его в мир иной… не помню уже подробностей. Мне она не подсказывала, но я своим телом и не владел, лежал, рыдая белугой, как пятилетняя девочка, и тоже прощения просил. Приехал домой в соплях, дрожащими пальчиками позвонил маме в Осло, та уточнила про предназначение, узнала, что пока никак, и меня послала, только тогда я несколько пришёл в себя. Мама умеет приводить в чувство. Но это лирика. В общем, все распрощались, Лидка с тёткой меня подняли под ручки, тётка провозгласила, что я больше не золотистое облако, я смог двигаться и первым делом удрал оттуда.

Лидка догнала меня возле машины, прямо по асфальту растеклась в извинениях. У меня было сильнейшее желание устроить ей сеанс мозгового секса, остановил только её стрёмный вид. Волосы, и те были в крови — из ушей, что ли, натекло? Зачётная такая натура для вампирской саги, вживую увидел, как человек кровью плачет.

Воображение подкинуло Лене сестру в роли Люси из «Дракулы Брэма Стокера» — подвенечно-погребальное платье с огромным воротником и кровавые клыки под немыслимым чепчиком.

— Остыв, я сообразил, что мы можем облегчить жизнь друг другу, а этим не стоит пренебрегать, в жизни и без того уйма ненужных сложностей. Лидка занимается неприятными вещами, но её деятельность опасна только для участников. Папу она на свои шабаши не потащит, не дура, а в качестве жены и матери Лидка — леди Совершенство (если не обращать внимания на заморочки с техникой). Папа её и Ваську с Платошей обожает, на фига всё портить? И мы с Лидкой заключили маленький пакт о ненападении: я молчу в тряпку об её некромантском бизнесе, а она втолковывает папе, что мои тяжелейшие травмы исцелит только время и полное оставление меня в покое. С тех пор мы с ней жили относительно мирно, пока она меня из дому не выгнала. В принципе, если надлежащим образом раскрыть, тема — ценнейший материал для манги. На несколько сезонов хватит…

— Теперь ты скажешь отцу? — поинтересовалась Лена, пристально наблюдавшая, как Фанта жуёт размокшую траву.

— Нет, — помолчав, ответил Рома. — Я догадываюсь, что на неё нашло. Когда нас накрыло неприятностями, Лидка без заместителей проконсультировалась у кого-то из своих наиболее компетентных покойничков. Похоже, выгнать из себя мятежный дух сложней, чем из пациента, я ещё дёшево отделался — неизвестно, кого она в себя запустила, но что-то мне подсказывает, что те, кто прописался в раю, вряд ли наведываются к Лидке на кофе. Лидка первая теперь жалеет: боится, как бы я не разрушил ей семью, а семья у Лидки — идея фикс. И к папе меня поэтому не пускает, дура. Не стану я ломать кайф папе и племянникам, да и себе дороже — у папы тяга к инфернальным дамочкам: сначала мама, потом — Лидка… хватит уже экспериментов.

Лена пристегнула Фанту на поводок.

— Расстановки какие-то выдумала, — ворчала она. — Гораздо честней проделывать такие вещи на спиритических сеансах и не парить народу мозги.

— Не выдумала, — возразил Рома, — я побывал на таких расстановках у обычных психологов: подозрительные мероприятия, но явного общения с жмуриками там не происходит.

— Смелый ты, — уважительно заметила Лена.

— Нет, ну я для начала изучил вопрос, и только после этого пошёл! Рассудил, что сильные медиумы вряд ли стали массовым явлением, так что не очень рисковал. Лен, ничего личного, просто чтобы знать: ты случайно не увлекаешься вызыванием духов предков?

Лена вскинула голову.

— Не так воспитана! Я всего лишь могу приказать тебе прыгнуть под трамвай, но только если при виде рельсов у тебя краснеет лицо, учащается пульс, а руки непроизвольно тянутся к ширинке.

— Тогда другое дело, успокоила.

Уже дома Лена спросила:

— Ром, ты уверен, что была старуха? Может, женщина под пятьдесят, очень похожая на меня?

— Кого-то конкретного подозреваешь?

— Родственницу одну. Есть причины.

— Вполне вероятно, у Лидки тесный контакт со всем пантеоном ваших родственников, но в тот раз была окончательно дряхлая бабка, достигшая мумификации естественным путём.

Тётя Ида относилась к людям, почти с рождения выглядящим на пятьдесят, но всё же не на сто, да и разговаривала она совершенно обычно. Лена поёжилась. Бабка. Со свечкой, угу.

Фанта порадовала внеурочными прогулками всего три раза за ночь, однако Лене было о чём подумать, и она не роптала. Оказывается, тётя Ида относилась к ней гораздо симпатичней, чем Лена привыкла думать. Мать не зря дёргалась на похоронах: тётя навестила обеих племянниц, причём Лене досталась не худшая половина наследства (на её вкус, во всяком случае). Придётся съездить на кладбище, подмести могилку, пластиковый веночек прикупить — надо проявить благодарность.

Отоспаться не получилось, и ни Рома, ни Фанта не были в том виноваты. Собака дремала под Лениным боком, не настаивая на срочном визите к ветеринару, а Рома кормил себя и Нюсю королевских размеров яичницей. Даже осень передумала приходить, солнышко светило летнее, навевая мысли о возможности съездить на Лосиный остров и всласть прогуляться, тоскуя по Димкиной даче и смиряясь с ежегодным осенне-зимне-весенним кошмаром. Телефон зазвонил в тот момент, когда Лена приняла взвешенное решение проспать до обеда. Нечто в Лидкином голосе выдуло её вон из квартиры, таким образом, Рома получил шанс реабилитироваться в качестве домработника и беби-ситтера.

Перед входом в кафе Лена топталась долго. Во-первых, в подобные заведения она не ходила, во-вторых, не была уверена, что узнает сестру. Ленины метания привлекли девушку в чёрном переднике, от которой Лена влетела в зал, как преследуемый собаками кот. И сразу увидела Лидку за столиком возле окна.

Первый взгляд на неё сокрушил взлелеянный Лениным воображением жуткий кадавр — помесь сливочно-розового младенца, кудрявой малышки в розовом, розовой девочки-подростка, Люси из «Дракулы Брэма Стокера» и Страшной Бабки. Со второго взгляда Лена убедилась, что настоящая Лидка симпатична ей гораздо меньше вышеперечисленных персонажей и ещё сильней смахивает на мать, разве что худей. Волосы, пожалуй, темней, хотя кто их, крашеных, разберёт. С тех пор, как волк отвязался, запахи перестали мучить Лену, но Лидкины духи ей всё равно не понравились. У Ленины такими шмотками не торговали, труба пожиже, и фифы такие к ним не заглядывали. Интересно, как они так ногти красят, чтобы внутри нормальные, а по краям белые, точно перхоть набилась? Не, уж лучше бы Люси.

— Рома у тебя, — сказала Лидка, и это не прозвучало вопросом.

Лена кивнула, усаживаясь напротив. У одной из бабушкиных подруг-соседок была старинная фарфоровая кукла. Лена её боялась, потому что соседка сказала, что куклины волосы из мёртвых людей. Лидкины локоны были того же цвета, что у той куклы, и так же аккуратно разрисованное личико. Кроме того, последнее время решительно все обвиняли Лену в беспредельных гадостях — вряд ли Лидка станет исключением.

Официантка принесла Лиде кофе с мороженым, слегка разрядив обстановку. Лена заказала того же себе.

— Дети не спят, — Лида, аккуратно зацепила ложечкой неправдоподобно огромную и глянцевую клубничину, поднесла к губам и надкусила. Блеснувшая на карамельной помаде кровавая клубничная капля заставила Лену поёжиться. — Нам не надо обсуждать, почему, не так ли? Меня интересует, способна ли ты исправить ситуацию.

Лена покачала головой. Ладони стали липкими и холодными, зато уши горели. И ведь она правда ни при чём! Какая засада.

Лида ещё раз куснула клубничину.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу, — сказала Лена, теребя заусенец. Ну вот, начинается.

— Я так и думала, — спокойно ответила Лида, прикончила клубничину и слизнула с ложечки сливки. — Могу я спросить, что вы с Романом натворили? Не сомневаюсь, с него началось.

Лена выложила историю охоты на волка почти целиком (проблемы оборотня в большом городе к делу не относились). Набежала официантка. Залпом осушив игрушечную чашечку кофе, Лена закурила.

— У Ромы тяжёлая карма, — заметила Лида, тоже пригубив кофе, — такие люди приносят проблемы всюду, где появляются. Я серьёзно.

— Ну, моей карме Ромка не помеха, — сухо ответила Лена.

Лида повела идеальной бровью.

— Если б не Роман, китайская мазь всё ещё была бы в твоём распоряжении, а мы все избежали бы неприятностей. Но, возможно, ты права.

— Если б не Рома, я бы всё ещё носилась с волком наперегонки, — напомнила Лена. — Но, возможно, для всех вас это не является неприятностью. Не сомневаюсь.

— И всё-таки…

— И всё-таки мне надоело отдуваться за всю семейку. Ты в шоколаде, а я…

— Не преувеличиваешь? — усмехнулась Лида. — «Всем сестрам по серьгам».

«Всем сестрам — по серьгам», — шепнула тётя Ида, продевая в ухо серёжку. Лена поперхнулась дымом. Вспугнутая её кашлем официантка по собственной инициативе принесла стакан воды. Лене полегчало.

— Знаешь, мы с бабушкой думали, тётя Ида про тебя забыла, — сказала она. — Конечно, я могу вполовину меньше, чем тётя, но ведь и тётя умела меньше прабабушки Татьяны, а та меньше, чем её бабка Анна. Мы даже радовались, что у меня нет этих проблем с покойниками… извини. Кстати, Ромка не собирается откровенничать с отцом. Больше того, планирует от вас съехать и благодарен, что ты придала ему ускорение.

— Очень мило с его стороны, — холодно улыбнулась Лида. — Мама тоже уверена, что тётя не вписала меня в завещание.

— А мне казалось, у вас с мамашей эти, близкие доверительные отношения… Когда умерла тётя Ида, тебе было девять лет, неужели ты не побежала жаловаться маме?! Даже я бы, наверно, побежала — при отсутствии выбора, конечно.

— Начнём с того, что о тётином существовании я узнала много лет спустя после её смерти и не от мамы, — заметила Лида, снова принявшись за мороженое. — Хорошо, что об этом зашла речь: давно собираюсь попросить у тебя более удачную тётину фотографию — та, что была на старом памятнике, совершенно не гармонирует с новым.

— Кроме деда, тётю фотографировали только на документы, — пожала плечами Лена. — Возьми одну из дедовых, там тётя Ида совсем молодая, но это незаметно. Не понимаю, мать скрыла, что у неё была сестра? Даже от тебя?

— Не скрыла, просто не упоминала. Всё, что касается семьи родителей, вызывает у мамы мигрень, так часто случается. Когда тётя мне явилась, я, естественно, не поняла, кто она, и что произошло. На следующий день я села смотреть мультфильмы и познакомилась с прапрабабушкой Анной, — лицо Лиды скривились не то нервно, не то брезгливо. — Так легко запутаться в этих «пра»! Анна была очень недовольна разделением серёг, ругалась, что я слабосильная и скоро умру. Я и сейчас не способна общаться с ней дольше нескольких минут, а в тот раз попала в реанимацию. Вскоре мне диагностировали эпилепсию.

Лена нахмурилась.

— Но ведь у тебя её на самом деле нет?

— Есть. У меня не хватает сил, по выражению Анны, «духов кормить», отсюда и припадки, и кровотечения. Вероятно, я бы не дотянула до совершеннолетия, однако моя слабость, как бывает, является моим же спасением: непосредственный контакт для меня возможен только при наличии работающих поблизости телевизоров, радио или мобильных телефонов. Я быстро догадалась держаться от техники подальше, с тех пор живу без лекарств. По совету врачей пришлось рано родить, но во всём есть свои плюсы.

— Ты уверена, что мамаша не догадывается? Не идиотка же она.

— Напротив, мама — умная женщина и не станет забивать голову мыслями, если есть малейшее подозрение, что результат усилий ей не понравится. Не стоит её осуждать — жить с тётей Идой было непросто…

— Это ты мне говоришь?! — рявкнула Лена. — Вообще-то, тётя могла то, что мы обе, но ко мне, а тем более к бабушке, своих способностей ни разу не применяла, точно знаю. Я это оценила, только когда у меня Нюська появилась. У нас с тобой обеих рыльце более чем в пушку, уж прости. А тётя Ида никого не трогала, старухи сами к ней бегали, она помогала, а они у неё за спиной… И всё-таки с ней было тяжело, даже в комнате находиться тяжело, будто над головой висит набитый мокрыми тряпками шкаф и вот-вот на тебя рухнет. Такой она была человек.

— Я понимаю.

— Ни фига не понимаешь!

— Понимаю, — твёрдо и тихо возразила Лида. — Ты такая же, я тоже. Фамильная черта. Разница между нами в том, что я росла с мамой, мама не хочет иметь ничего общего с этой стороной семейной истории, ей нравится всё красивое, здоровое и преуспевающее, обеспеченная жизнь с привкусом артистизма. От прочего она научилась избавляться, так что выбора у меня не было, но и жаловаться мне не на что, наоборот. Маму устраивает мнение врачей, будто техника провоцирует эпилептические приступы, поэтому мама уверяет всех и каждого в моей рьяной приверженности борьбе за экологичный образ жизни. Настолько искренне, что сама давно в это поверила. А я ей подыгрываю: проще слыть чуточку эксцентричной, чем объяснять, почему я не пользуюсь мобильником.

Лена вспомнила Рому, взъерошенного и красного от возмущения.

— Ты правда гонишь про невидимые проникающие в мозг некультурные поля, или это Ромкин вольный пересказ? — фыркнула она.

Лида злорадно ухмыльнулась.

— Ещё в школе подруга собрала мне по форумам фразы, специально для таких случаев.

Александра Порфировна тосковала над телефоном. Эвона бандюка Галька привезла. Сама крепко на сносях, через месяц-другой родит. Как будто за ум взялась: свет у них горит, дома тихо, и взгляд человеческий. А вчера Валентина про девочку спросила — так зыркнула, отворотилась и прочь пошла. Звонить Ленке или ну к лешему? Ленка строго велела, чтоб позвонить, как Галька объявится.

Под ситцевым платком схлестнулись страхи возможного недовольства Галькиного бандюка и Лениного сверхъестественного возмездия.

Александра Порфировна взялась за трубку.

В голосе Лиды появились официальные интонации.

— Как ты понимаешь, я не могу оставить всё, как есть…

— Волк ко мне больше не сунется, так что я при всём желании не могу ничего ему приказать.

Глаза Лиды сделались раскосыми и тёмными.

— У Платона подозревают эпилепсию. По твоей и Роминой милости.

— Я сделала, что смогла, когда припёрло, — процедила Лена. — Мои трудности никого не интересовали, очередь из помощников не выстраивалось.

— А должна была выстроиться? — быстро спросила Лида.

— Разумеется, нет. Ну, так и я никому не должна, Поглядела бы ты себя со стороны! — вдруг рассмеялась Лена. — Если я так выгляжу, когда озлобляюсь, ясно, почему от меня народ шарахается с горьким писком. Хорошо, что ты у нас по части жмуриков, не то бежала б я уже топиться в унитазе.

— Рада, что ты признала наше родство, — лицо Лиды приняло обычное выражение доброжелательного внимания.

Лену посетила блудная мысль, что, случись Нюся её кровным ребёнком, ей было бы значительно сложней мириться с Нюсиным существованием. Всё-таки узнавание себя в другом человеке — удовольствие не для каждого, с зеркалом, и то стараешься лишний раз не пересекаться… Раскурив сигарету, Лена оделила сестру почти тёплым взглядом.

— Я хочу сделать для тебя расстановку, — сказала Лида.

— Нет!

— Мне нужно поговорить с Анной. Прямой контакт заканчивается припадком, после которого я мало что помню.

— По-твоему, нам сильно поможет, если такая фигня случится со мной? Дико извиняюсь, но именно сейчас мне некогда лечиться от эпилепсии.

— Ты не поняла. В качестве заказчика расстановки ты всего лишь выберешь заместителей. Если у кого и возможны… необычные переживания, так это у них.

— А они об этом знают? — поинтересовалась Лена.

— Основная нагрузка всё равно ляжет на меня. — Лида поправила прядь. — Среди заместителей не должно быть людей с улицы. Обе мои помощницы и охранник примут участие, но надо ещё несколько человек, троих обычно не достаточно.

— Ромка сказал, у тебя специальная группа для работы со жмуриками, — опасливо улыбнулась Лена.

— У Ромы богатая фантазия. Ты уговоришь его прийти?

— После того, что ты ему устроила в прошлый раз? Смеёшься?!

— Я ничего не устраивала, — устало возразила Лида. — Роман получил опыт, в котором нуждался, даже если сам этого не признаёт.

— Ещё на один опыт я его вряд ли раскручу, но попробую — парень привязан к племянникам. Вот папа примчится, задрав штаны, развлечение как раз в его вкусе. Против моего папы ты не возражаешь?

— Вовсе нет! — оживилась Лида. — С удовольствием с ним познакомлюсь.

— И есть у меня одна сладкая парочка, так вышло, что один из них практически в курсе событий. Думаю, тоже придут.

— Будем считать, что этого хватит.

В кармане завибрировал телефон.

— Так, Рома поджёг дом, залил соседей, и его съела Фанта, — весело сказала Лена. — Да! Вам кого? Александра Порфировна? Лид, мне срочно надо идти.

— Подожди, мы не договорились о времени! Я бы хотела сегодня вечером. Пойми, дети…

— Они самые, — пробормотала Лена. — Всё равно сегодня всех не собрать. Завтра. Я позвоню вечером.

Лида протянула ей тетрадь, пухлую, с поблёкшими розовыми котиками на обложке.

— Почитай перед сном, поможет настроиться. Я вела эти записки десять лет назад во время поездки в Екимцево.

— Значит, теперь Нюся твоя? — спросил Рома.

Лена открыла рот, чтобы попытаться это опровергнуть, но передумала.

— Удочерю — станет моя. Галка готова рулон туалетной бумаги подписать, лишь бы Русланчик о Нюсе не узнал. «Пардон, любимый, в меня тут вселялись нечистые духи, и от общения с ними у меня родилась дочь азиатской наружности». Она ведь до самого возвращения в Москву считала, что Нюся ей примерещилась, а когда нашла свидетельство о рождении, вообразила, что в беспамятстве занесла ребёнка куда-нибудь на свалку. Представляешь, как она мне обрадовалась?! Всё-таки довольно нервно чувствовать себя детоубийцей.

Рома смотрел на неё ошарашенно.

— Как думаешь, почему такое произошло? Даже у психов и торчков есть инстинкты. На элементарном уровне. Должны быть. У животных, и то…

— Галка — не псих и не торчок, а я не собираюсь слушать всякую ерунду от человека, ежедневно выдувающего минимум пять банок пива, смотрящего мультики нон-стоп и обжирающегося мазью от диатеза. Не представляю, что это было, и не хочу пересказывать, что говорила сама Галка. Два года жизни у неё практически вычеркнуты из памяти. Дома мать возила её к какой-то местной бабке, помогла та, или Галка сама поправилась — сложно сказать. Может, зелёная мазь сработала, Галка полбанки себе тогда отложила. Но бабка, зараза, нанесла три короба дичи в Сашином стиле, а Галка верит. Думаю, поэтому и Нюсю видеть не хочет.

— Твою Галку стоит показать Иннокентию Германовичу, — вкрадчиво предложил Рома. — На всякий случай. Только не злись, но наследственность никто не отменял.

Лена покачала головой.

— Сейчас она нормальная, то есть нормальная для Галки.

— А Нюся нормальная для Нюси, — брякнул Рома и тут же об этом пожалел под взглядом Лены.

— Вот именно, — сказала она. — Мы оформим паршивые документы и будем жить дальше, остальное меня не касается, а тебя тем более. Пойду Нюсе сказку рассказывать. Кстати. Это — тряпка, ею вытирают стол, уяснил? Посуду помой.

«Моя».

— В замке на берегу моря жил был принц. Он мечтал поймать русалочку, расчленить и узнать, что внутри, ведь принц был учёным. Но русалочки ему не попадались. Он их на рыбу ловил, а русалочкам рыба и в море надоела…

Хихиканье в темноте.

— Мам, принц был глупый! Надо на шоколадку или конфету.

— Конфеты в море тают.

— Тогда на котлетку. Котлетка тает в море?

— Котлетка не тает.

— А сыр?

— Нет.

— Русалочки любят сыр?

— В море, знаешь ли, сырных заводов нет, так что вряд ли они его пробовали. Вот принц и придумал ловить на сыр…

— Мам, а почему ты не гуляешь ночью?

— Потому что сплю. Ночью люди спят, и тебе давно пора.

— Нет, мам, ты гуляла, и Фанта. А потом пришёл во-о-о… — губки расползлись в плаксивой гримасе.

Через полчаса с рёвом удалось совладать.

— Мам, пошли сегодня гулять? — с надеждой попросила Нюся, хлопая мокрыми ресницами. — Я не буду реветь! Дядя Ваня сказал, ты пойдёшь, если захочешь.

От напряжения у Лены свело ноги.

— Какой дядя Ваня?! — голос показался чужим, даже Нюся удивлённо покосилась из-под чёлки.

— Просто дядя, сидит у зелёной речки. У дяди Вани глазки как у меня. Мам, почему у меня глазки как у дяди Вани, а не как у тебя?

— Ты видишь дядю Ваню во сне?

— Мама, я во сне сплю, — снисходительно ответил ребёнок.

— Но сначала ты засыпаешь, а потом видишь дядю Ваню и зелёную речку?

Нюся нетерпеливо подпрыгнула в кроватке.

— Дядя Ваня настоящий! И речка! Мам, принц поймал русалочку?

Лена решила пойти другим путём.

— Что ты делаешь, чтобы увидеть дядю Ваню? Я тоже хочу с ним познакомиться.

— Ой, мама, пойдём! Закрой глазки…

Нюся перебралась к Лене на колени, прижалась, пальчики пробежали по Лениным векам нежно и настойчиво.

— Вот так. А теперь закрой вторые глазки. Чтобы стало совсем-совсем темно.

— Какие вторые?

— Какие внутри, — тоном большой девочки объяснила Нюся. — Мама, я уже гуляю, а ты нет. Закрой вторые глазки!

— Погоди, Нюсь, я про русалочку не дорассказала! — разговор начал серьёзно пугать Лену.

— Ну мам, давай и дяде Ване расскажем!

Лена повернула к себе Нюсино личико с крепко зажмуренными веками.

— Ты сейчас видишь дядю Ваню и зелёную речку? — шепнула она.

— Да. Мама, ты обещала, идём гулять!

Лене захотелось встряхнуть ребёнка, раскричаться. Вместо этого она примиряюще сказала:

— Что-то у меня не получается. Просто я привыкла, что у меня всего два глаза, и оба снаружи. Может, так и есть?

— Нет, не так! — капризно ответила Нюся, но, к Лениному облегчению, глаза открыла. — Мам, ты ещё попробуешь?

— Попробую, — обещала Лена. — Теперь слушай про русалочку.

Дверь в детскую она закрывала осторожно, точно за ней тикала бомба.

Фанта взрыла носом простыню, покрутилась на месте, тяжко вздыхая, устроилась в ногах. На кухне возился Рома, пытаясь вписать тело в рамки углового диванчика. «Это как надо запугать человека, чтобы он предпочёл сон буквой «зю» огромному матрасу у себя в мансарде?», — завистливо подумала Лена. Перед ней лежала тетрадь с котятами на обложке, исписанная округлым почерком отличницы — та самая, что Лидка пыталась ей всучить десять лет назад («Неужели тебя не интересует история нашей семьи? Я такое обнаружила…»). Ха! Лена с детства слушала семейные истории. Её собственная жизнь была сплошной семейной историей! Совесть неуверенно, но ощутимо кольнула Лену, примериваясь. Девчонке всего и нужно было с кем-то поболтать — с кем-то, кто понимает, а её послали в грубой форме, только за то, что, видите ли, не так сидит, не так свистит. И слишком похожа на мамашу. Правда заключалась в том, что у Лены были бабушка c папой, а у Лидки — только мамаша и ещё призрак прапрабабки Анны, если она считается. Ты скотина, Лена.

В Лидке пропал этнограф. Обойти кучу стариков, записать все их телеги… Лены бы на такое не хватило.

«Если б я так умела, пошла бы в частные детективы, — расстраивалась Лена. — Денег бы подняла… Интересно, кто-нибудь из предков торговал штанами при помощи чёрной магии, или я урод даже в такой семейке, как наша?».

О дерматите история и Лидка умалчивали, хотя Анна им, скорей всего, не страдала — то ли по темноте, то ли работа в торговом центре вредней для кармы, чем погубление соседей.

Взглянув на часы, Лена погасила свет. Вместо того чтобы любезно отключиться до утра, мозги раз за разом прокручивали колесо, в котором мелькали Лида, петухи с ножом у горла и Галка в зелёном желе. Дядя Ваня, дядя Ваня, на берегу сидит и купаться не велит. Чаем поил. С печеньем, но не с вареньем.

Под веками мельтешили радужные пятна вперемешку с мушками белого шума. «Лена, закрой глаза, спи и не подглядывай», — говорит бабушка. Веки тонкие, сквозь них пробивается свет лампы. Оранжевый свет: бабушка накидывает на лампу халат, чтобы не будить Лену с тётей Идой, а сама вяжет салфеточки и носки. Спит бабушка мало, у них полон дом носок и салфеточек, бабушка отдаёт их подруге, а та продаёт у метро. «Закрой вторые глазки», — шепчет Нюся. Дядя Ваня сидит возле речки. Глаза вдавились в череп. Лена перепугалась, отряхнула начинавшийся сон, как собака — воду. Поток устремился в неё, облизывая миллиардами светящихся язычков.

Счастье не нуждается в поводах и причинах. От счастья не умирают, но испытать его по-настоящему можно только перестав быть человеком. Люди не заточены под настоящее счастье. Их предназначение, если таковое существует, явно заключается в чём-то другом (по мнению Лены и древних религий мира, это — геморрой). Лена блаженно таяла в потоке, будь она в состоянии рассуждать, ей хотелось бы одного — пусть всё остаётся как есть. Вечно. Но ни думать, ни хотеть она больше не могла.

Рывок вверх.

Лена села, полная решимости уничтожить козла, обломавшего самый невероятный кайф в её жизни. Перед ней недвижно колыхался поток. В травянистой глянцевой ряби дрейфовала мелкая полупрозрачная нечисть в форме гондонов, пуча глазки, помахивала белёсыми ручками-плавниками. На секунду Лену посетила ужасная мысль, что она научилась видеть микробы и теперь останется такой навсегда. Что-то похожее ей уже попадалось, но где? Хаттифнатты. Из книжки про Муми-троллей, только те плавали на лодках и жглись электричеством. Лена потянулась к воде, интересуясь поймать хоть один идиотский глюк и рассмотреть поближе.

— Пожалуйста, не трогайте воду, — вкрадчиво, но твёрдо произнесли сзади.

Привалившаяся к Лениному боку Фанта загудела. Снова, значит, увязалась.

Китаец Ваня сидел на корточках у самой кромки слегка пенящейся зелени, сузившейся до размеров тривиальной говнотечки. Ван Юн, теперь Лена знала его настоящее имя. По правде сказать, она с трудом различала китайцев, а их манера улыбаться наводила её на мысли о тяжёлых неврозах. Тем не менее, Ван Юн был слишком никакой. Разглядывать его было столь же информативно, как пялиться на метлу или лопату у него в руках (ни того, ни другого при нём в данный момент не было, и от этого маленькая фигурка вызывала беспокойство, точно лишённая одной из конечностей). Лену грызла обида: проворонить такой приятный способ послать существование лесом! В следующий раз может повезти значительно меньше. Замочить придурка тапком…

В правом кулаке обозначилось нечто тряпичное и твёрдое, с рифлёной подошвой и распалось прежде, чем Лена сообразила, что это было, — на неё налетела Нюся.

— Мама! — верещала она. — Ты упала в воду и таяла, как сахар в чайнике таяла, а дядя Ваня тебя достал!

— Достал, ага, — сказала Лена и встала (предварительно убедившись, что ноги по-прежнему в её распоряжении).

— Здравствуйте, — сказал Ван Юн. — Вам лучше, это хорошо.

— Спасибо. Просто было так…

Ван Юн кивнул. Без улыбки.

— Нюсь, поиграй пока сама, мне надо с дядей поговорить. Не вздумай лезь в эту, блин, лужу!

— Ей не будет вреда, — заверил Ван Юн.

— Я поймаю рыбу! — рядом с Нюсей в пустоте повисла палка вроде тех, которыми она «рыбачила» у Димки на даче (рыбалка и удочка заканчивались поимкой ротвейлера, мигом превращавшего её в щепки). Палка напоминала призрак белой… ну, или бурой дамы в галерее ночного замка, но мало-помалу утратила призрачность в Нюсиной ручке, даже грязью обросла. Хотя грязи, равно как и земли, вокруг не наблюдалось — ничего, кроме переливающегося в пустоте потока. Речушка тем временем разрослась до ширины немаленького пруда.

Лена повернулась к Ван Юну.

— Что за хрень кругом творится?

— Поток, — ответил китаец. Улыбка заметно вылиняла.

— Сама вижу. Поток чего?

— Всего.

Лена ждала продолжения.

— Всего, — Ван Юн плеснул руками, как начинающий купальщик. Китайское лицо подёрнулось надеждой, сменившейся страданием. — Я не умею объяснять. Отец научил меня готовить зелёную мазь. Отца научил дед. Мы мастера мази, никто из нас не учился по книгам.

— Ясненько. Кстати, с тех пор, как мы последний раз встречались, ты неплохо освоил русский.

— Сейчас язык не важен, — снова разулыбался Ван Юн.

По старой привычке Лена всмотрелась в полоски на белой майке китайца, очень тоненькие синие полосочки. Взгляд скользнул выше, упёрся в пластиковые пуговицы воротника (бабушка пришивала такие к наволочкам) и снова вниз, по выступающим венам коричневой руки.

— Вы не спите, — сообщил Ван Юн.

Благодаря бегущим по венам зелёным струйкам, полным искрящихся микровзрывами хаттифнаттов, выглядел он так, словно среди его предков затесались ёлочные гирлянды и Туве Янсон. Лена перевела взгляд на собственную руку и расстроилась ещё сильней: цвет крови, а также концентрация в оной хаттифнаттов соответствовали местным стандартам. То же самое касалось Фаниных боков, как и в прошлый раз, основательно позолоченных. На Нюсю Лена решила не смотреть, но не удержалась.

— Прекрати это со мной делать! — в ужасе приказала она.

Ничто вокруг Лены окрасилось в яростно-малиновый цвет, разгораясь, хлынуло к Ван Юну, некоторое время слепо в него тыкалось, точно упёршийся в стену ёж, и угасло.

— Я ничего не делаю, вы видите то, что есть, — Ван Юн посмотрел на Лену с боязливым уважением. — Я не знал, что среди лаоваев встречаются пастухи призраков.

Лене сделалось почти так же неловко, как когда она спёрла в школьной столовке булочку с сахарной пудрой и её застукала буфетчица.

— Извини, нервы того. Можешь хотя бы объяснить, что это за белая мелочь?

— Мы называем их «се», — с готовностью ответил Ван Юн.

— Кто «мы»?

— Мастера мази. У людей нет для се названия, потому что люди их не видят. Пастухи призраков тоже не видят се. В Дунчанцзе живут два брата, оба пастухи призраков. Они богатые, почти как горожане…

— Да, чтобы ты знал: призраков я не пасу, — заявила Лена, впрочем, не очень уверенно и всё же полюбопытствовала: — Неужели на этом можно разбогатеть?

Недоверчиво-удивлённая улыбка.

— Пастухи призраков имеют власть над духами, «ловят» жизни и впускают в тела умирающих. В Китае за это хорошо платят, разве в России — нет? У нас пастухов призраков зовут в семьи, где кто-нибудь тяжело болеет или пропал, а также если потерялась свинья.

Лена пожала плечами.

— А. Ну да. Что-то такое имело место. Но я только…

Настороженная улыбка, кивок.

— Вы из семьи пастухов призраков. Не знаю, почему вы видите се.

— Твою мазь ела, — буркнула Лена. — И оба раза попала сюда. Более или менее. Но сегодня у меня чисто по памяти получилось.

Глаза Ван Юна стали сливообразными, отчего он сразу сделался похож на любимую Ромой мангу, не хватало парящих вокруг головы вопросительно-восклицательных знаков, которые возникли, стоило Лене о них подумать. Ван Юн разогнал их ладонями, точно мошек.

Смущаться Лена не умела, вместо этого она злилась.

— Ну, ела, и?! Чего вылупился?

— Отец запретил мне лечить… некитайцев, он сказал: «Что хорошо для людей Чжунго, приносит лаоваям бесчисленные беды». Не обижайтесь, мой отец старый человек из деревни.

— А я не обиделась, и потом, он вроде как прав. Но Фанту я, между прочим, твоей мазью не кормила и даже не мазала, почему же она с нами болтается, набитая хаттифнаттами по самые помидоры? Может, мне пальцы случайно облизала? Ты не в курсе, как эта, блин, мазь действует на собак? Не представляю, как я буду объясняться с ветеринаром! И почему она золотая?

— Не беспокойтесь, ваша собака не ела мазь. Собака идёт за хозяином всюду, такова природа собак. Она золотая потому, что намазана вашей любовью. У вас в России продаётся масло из молока. Ваша любовь — как масло. Так вы её защищаете.

«Допустим, — подумала Лена, — Любовь, выраженная в масле, — у нас семейное. Знал бы ты, сколько в меня бабушка этого масла впихнула, странно, что я жирных следов при ходьбе не оставляю».

— Любовь бывает в чём угодно, — сказал Ван Юн. — В рисе очень часто бывает. В зонтиках тоже. Бывает в голодных духах или небожителях, один человек был обмотан золотым драконом. Он был единственным сыном у матери. Такая сильная защита.

— Угу, а Нюся тут потому, что такова природа Нюси? — Лену мучал стыд — на Нюсе масла почти не было заметно, разве что немного на затылке.

— Да. Её мать слышала се, когда носила её. Дети слушающих се от рождения принадлежат двум мирам. Моя мать также слышала се. Отец забрал меня у родных матери в обмен на мазь. Зелёной мазью лечат тех, кто слышит се. Её не едят. Ею мажут глаза и виски, после этого навсегда перестают слышать се. Я дал зелёную мазь Гале, сейчас она должна быть здорова.

Лена почувствовала, что близка к истерике.

— У Галки всё в порядке. Значит, бабка правильно её пугала?! Одержимость хаттифнаттами — как раз тот самый перчик, которого нам по жизни не хватало! И что теперь с Нюськой делать? Мазь от одержимости не катит? И что мне делать с собой, тоже хотелось бы знать. Записываться на приём к экзорцисту по фотографии? Интересно, балуется ли Лидочка экзорцизмом. Правда, я вроде никого пока не слышу, ну, кроме тебя, если это считается. Вот папа обрадуется, а уж Ромка просто уписается от счастья, он-то, дурак, решил, что отстрелялся…

— Вам не надо так беспокоиться, — твёрдо произнёс Ван Юн. — Здесь и сейчас нельзя беспокоиться. Опасности нет. Та бабка была глупа. Одержимость бывает демонами, или когда злые духи внутри человека. Зелёная мазь тогда не помогает, надо звать заклинателя. Се не причиняют ни пользы, ни вреда. Живут в потоке, как все десять тысяч существ, им нет дела до людей, но некоторые люди слышат се. Те, чья способность разделять вещи ослаблена: дети, старики и женщины, кому присуща страсть к необузданности, распущенность, нежелание сдерживаться, подчиняя себя дисциплине.

— То есть с каждым может случиться, — заключила Лена.

Ван Юн кивнул.

— Лаоваи лечат слушающих се в больницах вместе с сумасшедшими, теперь в Китае тоже так лечат. Несведущему нетрудно спутать. Слушающие се не отделяют голоса се от своих мыслей. Отказываются от еды, бродят, не зная, где, произносят бессвязные речи и совершают сумасбродные поступки. Воды боятся, темноту и холод ненавидят, стремятся к огню — этим слушающие се отличны от лишившихся ума по другим причинам. Не достигают потока, но иногда похожи на колдунов или предсказателей: говорят разными голосами, видят будущее, вещи, которые не замечают другие, огонь и железо не причиняют им вреда.

— И электричество, — вставила Лена.

— Электричество их привлекает. Может быть, они его едят. Дети слушающих се не слышат се, достигают потока, но в нём не тонут. Их не нужно лечить, они следуют своей природе.

— Ясненько, — зловеще прошипела Лена. — Всегда чувствовала, что эти вот приключения бегемотиков Муми-Троллей — сплошная чернуха. Наверно, то же самое относится ко всей детской литературе. Значит, мне не светит прикрыть Нюськины вылазки в эту канализацию?

Ван Юн отрицательно качнул головой.

— И японских призраков под кроватями она видеть не перестанет, даже если я скормлю ей бидон этой зелёной дряни или отдам банде психиатров на опыты?

— Зачем вы говорите ужасные вещи? — грустно спросил Ван Юн.

— Ну, это помогает меньше бояться, не знаю, почему. Ладненько, с Нюсей разобрались…

— Девочка Нюся вырастет, научится молчать и не будет отличаться от людей.

— И на том спасибо, хотя если ты имеешь в виду себя, то… А, чья бы мычала. Кстати, обо мне. Как там у меня с голосами — начну я их слышать? И поможет ли мне твоя мазь, если ею правильно мазаться?

Ван Юн окинул Лену задумчивым взглядом, точно примериваясь шить ей пальто.

— Китайцы не едят мазей, мы ими мажемся, — мягко ответил он. — Я не знаю, что случится с тем, кто её съест, но вряд ли вы услышите голоса се по этой причине. А вы… ещё кого-то угощали зелёной мазью? Извините.

— Ты меня совсем ниже плинтуса держишь, — фыркнула Лена. — Сами наелись. Мой папа и ещё один… родственничек. Они сюда пока не попадали, папа пытался, но у него заморочки с воронами, долго рассказывать. Короче, я за него практически спокойна. А вот Ромка может попасть. Попадать у него получается лучше, чем всё остальное.

— Может попасть, — эхом откликнулся Ван Юн.

— Вот-вот. А чем это грозит? И вообще, не хотелось бы проваливаться непонятно куда всякий раз, как придёт фантазия поспать.

— Я неучёный человек, — напомнил китаец. — Моё мнение немного стоит. Я думаю, что теперь дверь для вас открыта, как для меня и для девочки Нюси.

Лена поморщилась: от последней фразы китайца пахнуло Серёгой.

— Пожалуйста, разрешите дать вам совет, — продолжал Ван Юн. — Если я прав, вы не будете видеть поток только во сне. Нюся умная девочка, всегда закрывает вторые веки. Постарайтесь делать также. Нельзя смотреть на оба мира сразу, мой отец так делает, от этого его поведение не всегда понятно. Люди считают его странным.

— Напугал ежа голым задом, — огрызнулась Лена. — Уеду в Китай, иностранцам прощают больше, чем местным психам. Забыла сказать, твоя мазь здорово помогает от диатеза, так что спасибо. Всё-таки дал бы баночку, не пугайся, есть не стану, просто меня аллергия на работу снова одолевает.

— Я могу делать мазь только для того, кто слышит се, в обмен на его кровь. Такое правило, правило нельзя нарушать. Кровь пойдёт на новую порцию мази для другого человека.

— Мам, смотри, какая…

Прибежала Нюся. На «удочке» (верней под ней, потому как леска на палке отсутствовала) уныло болталось нечто волнующей формы, отдалённо напоминающее детский рисунок. Живой. Во всяком случае, оно дёргалось.

— Я бы сказала, какое… — Лена инстинктивно отодвинулась, опасаясь испачкать ночную рубашку. — Брось сейчас же!

— Мама, это же моя рыба! Я её придумала!

— Нюсь, это не рыба, а редкостная хрень. Ты же сто раз видела рыб в зоомагазине.

— Как в магазине я не умею.

Лена вспомнила о важности поддержки детского творчества родителями.

— Ну ладно, у тебя тоже ничего получилось, бывает… — промямлила она. — Зато в ней нет глистов… то есть хаттифнаттов… тьфу, се.

— Они живут только в настоящих вещах, — заявила Нюся. — Вот.

«Удочка» исчезла вместе с неаппетитным довеском, а над раскрытой Нюсиной ладошкой повисла страдающая базедовой болезнью рыбка. Магазинная, с веерным пятнистым хвостом. Под чешуёй копошились хаттифнатты. Рыбку Лена узнала (страшный скандал во время покупки капель от собачьих клещей, когда Нюся возмечтала об аквариуме). Лена ощупала себя. Ни карманов, ни сигарет в ночнушке не оказалось, но сигаретная пачка материализовалась у неё перед носом. Хаттифнаттов в сигарете не было, вкуса тоже.

— Здорово! — воскликнула Лена, водворяя на место отпавшую челюсть. — Как настоящая: чешуйки, плавники, всё такое…

— Она настоящая, — протянула Нюся обиженно. — Я взяла её в магазине, ну, где я ревела. А ту рыбку я сама придумала. Я хотела подарить её тебе. Она тебе не понравилась?

— Крутая была рыбка, спасибо. Эта тоже хорошая, подари мне её.

— Она же в магазине! Ждёт, пока её купят и полюбят. Чужое брать нельзя, ты сама говоришь. Я придумаю тебе ещё, мам.

— Паршивая рыбина действительно в магазине? — резко обернулась Лена к Ван Юну.

Тот кивнул. Нюся тряхнула рукой, рыбка пропала.

— Теперь идём гулять? — от нетерпения ребёнок запрыгал вокруг Лены. Фанта назидательно разлаялась.

— Если честно, что-то я от всего этого припухла. Мне бы проснуться и снова заснуть, то есть по-нормальному, если я на это ещё способна.

— Ма-а-м!

— Вам может понравиться, — вкрадчиво заметил Ван Юн. — Попробуйте.

Лена махнула рукой.

— Ладно, Нюсь, пошли.

Девочка влетела в неё со скоростью и решимостью мухи, штурмующей рот велосипедиста. Существо, которым они стали, рванулось вверх, сквозь полы и потолки спящих квартир, сквозь крышу и вниз, погружаясь в звёзды всё глубже.

Налюбовавшись, как меняет цвета крутящий спирали между струй потока дракон, Ван Юн открыл глаза, потянул чай из носика пузатого чайничка. Искры драконьих чешуек ещё плясали по углам магазинной кладовки, где жил Ван Юн.

Умная девочка — Нюся, хорошая девочка, жаль, что не мальчик! Мастером мази может стать только рождённый от слушающих се, поэтому мастера часто передают искусство приёмным детям. Мальчикам. Почему мастер мази должен быть мужчиной? Ван Юн не знал ответа, отец тоже вряд ли знает. Сейчас многие женщины делают то, что раньше полагалось делать только мужчинам.

Бей-бей скушала муху, посматривая на хозяина лунным глазом, вспрыгнула на колени. Ван Юн погрузил пальцы в мягкую шёрстку котёнка. Говорят, в столице готовят суп из кота и петуха, называется «Битва тигра с фениксом».

Отец ни за что не согласится.

Отцу легко чтить традиции: ему отдали Ван Юна за несколько чашек риса. Когда отец был молод, еды было меньше, чем детей. Дед получил отца даром — в деревне боялись ребёнка, родившегося у одержимой злыми духами. Прежним мастерам мази не приходилось долго искать, кому передать искусство. Большинство детей, родившихся от слышавших се, умирают в младенчестве или вырастают странными, но раньше таких детей было много. Под влиянием се женщины делаются распутными, заигрывают с каждым, мужчины стремятся оплодотворить многих женщин. Теперь в больницах для сумасшедших отделяют женщин от мужчин, одной семье позволено иметь не больше двух детей. Проще отыскать птицу феникс, чем ребёнка, смотрящего в поток. Скоро люди забудут, как готовить зелёную мазь.

В России полным-полно слышащих се (отец считает, это потому, что русские пьют). И русские рожают детей, сколько хотят. Отец велел, чтобы ребёнок хотя бы наполовину был китайцем. Одна из продавщиц на рынке сошла с ума, многие пользовались. Ван Юн сразу понял, в чём дело. Когда стало видно, что Галя ждёт ребёнка, он позвонил отцу и сказал, что скоро вернётся домой. Но не знал, как поговорить с женщиной — русский язык слишком сложен. Женщина пропала, Ван Юн так огорчился, что собрался ехать в Китай один. Той же ночью он встретил ребёнка Гали у потока. Он столько думал об этом ребёнке, но ему ни разу не пришло в голову, что могла родиться девочка! Нюся понравилась Ван Юну, едва ему улыбнулась. Она рассыпалась тысячью бабочек и порхала вокруг его головы. Была такой послушной, красивой и умненькой. Он чувствовал к ней привязанность, как к собственной дочери. Вскоре Галя снова пришла, в очень плохом состоянии. Ван Юн попросил хозяина переводить, особенно настаивал, чтоб тот убедил Галю мазать веки и виски зелёной мазью.

Бей-бей дремала, нежно когтя ногу хозяина. Хорошо бы заварить чай, но жаль будить котёнка. Ван Юн удовольствовался сигаретой. Отцепив от штанины передние лапки, следил, как выдвигаются новенькие лезвия когтей и снова прячутся в ножны. Зелёные струи поднялись из его груди, оплели кладовку и заполнили мир. Мастера мази редко создают семьи и не имеют хорошей работы, беззаботно скитаясь по волнам потока. Ван Юн сидел на пластиковом табурете в магазинной кладовке, в то же время мурлыкая на собственном колене, перевариваясь в кошачьем желудке бабочкой и опадая к подножью фонаря за окном микроскопической горкой пепла другой бабочки. Он шелестел невыметенными мусором по асфальту, спал в кустах стайкой воробьёв, готовый расчирикаться и разлететься во все стороны с первым дуновением рассвета. Ван Юна не привлекали части его существа, распиханные по мешкам, коробкам и морозильникам. Другое дело — фрукты. Когда существование мастера мази Ван Юна окончится, часть его непременно перейдёт в яблоню или персиковое дерево. Ван Юну нравилось также представлять себя крылышком стрекозы. Он шёл между прилавков, грохоча ботинками, шаря в карманах чёрных форменных штанов. Остановившись перед магазином, принялся долбить кулаком в дверь. Потребовалось некоторое время, чтобы разделить себя на собственно Ван Юна, дверь и молотящего по ней рыночного охранника. Как легко давать умные советы и как сложно следовать им самому! Забыл закрыть вторые веки, непростительная небрежность. Ещё немного, и он станет таким же… рассеянным, как отец. По пути к двери Ван Юн прихватил упаковку батареек и банку хозяйского пива из холодильника.

— И чего врут, что ты по-нашему не понимаешь, — благодарно кивнул краснолицый парень, заряжая батарейками фонарь. — А про пиво ты точняк угадал: в горле пересохло. Выпьешь со мной?

Улыбка, качание головой (последнюю фразу Ван Юн помнил — русские часто её повторяли).

— Ну, бывай.

Заваривая чай, Ван Юн совестливо морщился: Лена не успеет посмотреть, какой вырастет её приёмная дочь, в этом есть и его вина. Зато у Ван Юна есть Нюся. Неважно, может или нет женщина готовить зелёную мазь. Когда Нюся останется одна, он увезёт её домой в Китай. Бей-бей он тоже заберёт — не для того, чтобы готовить суп. Отцу хватит супа из петуха.

Стайки рыбок щипали плюшевые скалы. Дракон с одинаковой лёгкостью различал ракушки, рассыпанные в многоэтажной морской тьме, и намотанные вокруг звёзд лохмы облаков в небе.

Было ли море реальным? В смысле красот морского дна у Лены однажды была банка головастиков (но потом её выкинула бабушка). Кроме головастиков, в банке водились тина и улитки, но всё-таки это не то же самое, что подводный полёт дракона. Чешуйчатая игла тела рассекала воду, лавируя меж огненно-зелёных, перекрещивающихся в нигде, кишащих хаттифнаттами струй. Лена не понимала, каким образом ориентируется в пространстве Нюся — вероятнее всего, попросту его создаёт. Ребёнок правил существом, в которое они с Леной превратились, с уверенностью Иннокентия, сидящего за рулём самой гоночной из своих бесконечных тачек.

При других обстоятельствах Лена испытала бы восторг, страх и тому подобные прелести, но сейчас тупо следила за происходящим, как пассажир из окна маршрутки. Возраст — не повод для гордости, иначе венцом цивилизации считались бы парковые бабки. Однако сложно избежать снисходительности по отношению к человеку, иногда писающему в кровать и наглотавшемуся зубной пасты (третьего дня). На самом деле невозможно относиться к нему без снисходительности — начнёт бесить. Культурный шок наступает, когда нетвёрдо застёгивающий штаны некто делает тебя на счёт «раз». Со штанами рано или поздно справляется любой не обременённый нарушениями органики персонаж. Зато без Нюси Лена (сомнений в том у неё не осталось) растворилась бы в этом зелёном месиве, получив, правда, при этом гораздо больше наслаждения, чем за всю предыдущую жизнь. Воспоминание мягкой тёплой кисточкой провело по Лениной душе, соблазняя. Вряд ли ей хоть раз ещё будет настолько хорошо. Хорошо? Ерунда! В человеческом языке не слов для описания истинного кайфа. Это было так…

Дракон затрепетал под Лениными мыслями, распадаясь. Нюся обвила её железной хваткой. Закручиваясь спиралью, дракон ввернулся в одну из мерцающих струй. Хаттифнатты проходили сквозь него, пугая Лену перспективой застревания в мозгах. Электричеством не жглись, уже спасибо, но вместе с ними по Лене проскакивали весьма странные мысли — к счастью, она не успевала разобрать подробностей. С плеском расправились крылья, дракон взмыл над морем, просверлил облака над покрытыми лесом горами и рухнул в воду. Взбесившимся сёрфером прокатился по волнам и снова взлетел, едва когти царапнули склизкие прибрежные камни. Навстречу скале, вбок, вверх, следуя струе с нанизанными на ней морем, землёй и Луной.

Нюся и Лена сидели на валуне, болтая ногами. Над ними варился облачный суп, море ворчало под босыми пятками. Где бы она ни обреталась во время полёта, Фанта лежала возле Лены, как ни в чём не бывало, лоснясь золотым маслом. Лена попробовала его на вкус, но в этом мире по части вкусовых ощущений отмечалась явная недоработка. И по части запахов. Зато с цветами было более чем шоколадное, что серьёзно подталкивало Лену к мысли о галлюцинаторной природе происходящего. Такую цветопередачу ей удалось выжать из своих глаз, лишь когда Серёге повезло разжиться настоящим ЛСД. В ту ночь волк задал ей такую свирепую, мозговышибающую гонку, что идея о хотя бы косяке прочно связалась в Ленином сознании с панической атакой.

— Мама, тебе понравилось, да?!

— Угу. А что это за место?

— Сзади кустов домик. Мам, вот бы там жили мы? Мы бы купались каждый день. В море есть рыбы! Может быть, даже русалочки. И маленькие… беленькие такие…

— Ракушки?

— Не знаю. Я бы тебе их доставала.

Обернувшись, Лена действительно увидела конёк черепичной крыши. Её сразу потянуло к этому дому, и у порога она оказалась прежде, чем сообразила, как это получилось. Низенький, коренастый, в два этажа, точно замешанный ветром из скал вперемешку со мхом и песком, дом имел высокое каменное крыльцо и террасу, выходящую во двор. Лена подзабыла, что двери бывают деревянными, а с деревянными ставнями сталкиваться ей не приходилось — тем более толстыми, точно двери, на игрушечно-крохотных окошечках. Фасад дома зарос диким виноградом и неизвестным Лене вьющимся растением в фиолетовых цветочках.

Едва Лене захотелось войти, она оказалась посреди просторной комнаты с камином, разделённой на столовую и кухню. Современная простота мебели бросалась в глаза в этом старом доме, но гораздо сильней привлекли Ленино внимание несколько человек посреди комнаты. Две круглолицые женщины, молодые, с высоко зачёсанными волосами, в затейливых блузках с рюшами, широких юбках ниже щиколоток, высоких ботах и белых передниках — та, что посимпатичней, держала в руках гитару. Пожилая женщина в просторной чёрной кофте, тоже круглолицая. Мужчина с бородой по грудь, в тесном, застёгнутом на верхнюю пуговицу пиджаке, из-под которого выглядывал ещё более тесный жилет. Фигуры висели в воздухе, хотя даже складки одежды лежали вполне естественно — если не обращать внимания на такую мелочь, как отсутствие стульев. Мужчина опирался локтём на стол, гораздо выше того, что присутствовал в действительности. На полу сидел мальчик лет восьми в обнимку с собачкой (такие дворняжки всегда бывают песочной масти и быстро бегают). Другая дворняжка, рыжая, лежала рядом, подогнув под морду лапку. В своей неподвижности и люди, и животные напоминали старые фотографии с длинной выдержкой… или девочку в избе. Лена зажмурилась.

Глаза она открыла уже в саду, хотя садом это было сложно назвать, скорей промежуточным звеном между заросшим пустырём и молодым лесом.

— Мам, ты их увидела? — рассмеялась Нюся, выглядывая из по-прежнему закрытой двери. — Мам, они ненастоящие.

Лена гадливо поёжилась.

— Пойдём отсюда, Нюсь. Можешь вернуть нас домой?

— Ну ма-а-а-м! Это мой любимый домик. Я так хотела тебе показать! Они не страшные. Их всюду много, и других тоже. Есть страшные, но не эти! За домом девочка. У неё сверху платья сарафан, белый, с крылышками, но сзади вместо юбки — бантик. И на косичках вот такие бантики! Она красивая, только её нет. Пойдём покажу!

Лена спешно соображала, как проснуться — это очень сложно сделать, если не спишь. Но в прошлые разы ей удавалось выйти из этого, блин, состояния, когда её будили. То есть будили тело. Насчёт тела можно не волноваться: рано или поздно проснётся Ромка, а ещё скорей Нюся проголодается. Но болтаться всё это время среди привидений… Домой захотелось ещё сильней. В последний раз, у папы, она выбралась самостоятельно. Или волк подсуетился напоследок?

Нюся прервала Ленины размышления.

— Мама, ты всё ломаешь!

Дом и деревья утратили плотность, искрящая сетка проступила сквозь камни под ногами, расчертила облака. Роща за оградой слилась в неподвижное, полное хаттифнаттов зелёное месиво. Лене стало жаль прекрасного места, в котором она вряд ли окажется ещё раз. Дом вновь налился цветом и тенями, по роще пробежал ветерок. Лена даже ощутила запах… много запахов, которые смогла классифицировать как «южные» (бывать где-либо южней Чертаново её не приходилось).

— Ладно, пошли уже, — проворчала Лена сквозь улыбку. В дом они проскользнули, взявшись за руки.

На первом этаже было ещё две комнаты, тоже недавно отремонтированные. Лене понравилось сочетание каменных стен со стенами, оштукатуренными и выкрашенными белой краской. Выложенный терракотовой плиткой пол. Низкие потолки с толстыми балками. Комнаты выглядели нежилыми — пустые шкафы, сложенные горкой подушки и лоскутные покрывала.

Из кухни-столовой на второй этаж закручивалась новенькая лестница. Наверно, старая находилась немного правей — там, где шествовал кот. Чёрный, но с обширной манишкой, немало не смущавшийся, что лапы его переступают по воздуху. Фанту кот не заинтересовал: призрачные кошки несъедобны, а её интерес к представителям данного семейства был сугубо гастрономическим.

Едва заглянув в комнату с королевских размеров кроватью под смотрящем в море окном, Лена поняла, как должна выглядеть её спальня. До сих пор возможность выбора применительно к жилью казалась ей чем-то столь же далёким от жизни, как, скажем, полёты в космос. Меняя квартиру, Лена согласилась на первый предложенный агентом вариант, куда перевезла бабушкину мебель в полном составе (перевезла бы и обои, если б смогла оторвать их от стен). Всё равно примерно с год она чувствовала себя фикусом, неудачно пересаженным в другой горшок, пусть и более просторный, тоска по прежнему ненавистному жилью особенно сильно донимала по вечерам. Вдруг осознав в достаточно зрелом возрасте, что ей нравятся чёрные дощатые полы, покатая крыша и море за окном, а комоды с буфетами не необходимость, но пожиратели пространства и рассадники пыли, Лена испытала очередной культурный шок. Настоящее море за окном — не школьный забор, чтоб его, и даже не панорамный вид на мотостроительный завод. Море с настоящим кораблём, разукрашенным, точно праздник, отправившийся ненадолго полетать. Здорово, что лампа не по центру потолка, а над кроватью, и абажур из цветных стёклышек и бусин, а не тряпичный ужас с бахромой. Ленины восторги не охладила даже пожилая тётя в углу, лежавшая в полуметре над полом. Теперь на ней была белая ночная кофта и чепец, а выглядела она гораздо старше и куда менее круглолицей, чем внизу у камина. Запавшие обведённые кругами глаза были открыты, да и челюсть на месте. То, что это живое привидение, успокаивало Лену, имевшую не самые приятные воспоминания о покойниках. Неужели Нюся постоянно живёт среди отпечатков прошлого… и не только? Лене очень не улыбалась идея знакомства с прочими посетителями Нюсиного мира, например, тем самым «кругленьким без ручек».

К счастью, ничего «чёрненького с глазками» не попалось даже в погребе — единственной части дома, избежавшей ремонта, но не строительного мусора. Разве что нечто серое и мохнатое, принятое было Леной за очередного кота, но у котов отсутствуют человеческие руки. В отличие от привидений, недокот был заражён хаттифнаттами по самые помидоры, что как бы намекало на его реальность. Нюся помахала ему ладошкой как приятелю, Фанта рыкнула, а Лена отложила выяснение, что это было, до другого раза. Сохранились огромные бочки для хранения вина или масла. Пустые полки, крючья, на которые так и просились колбасы с окороками (примерно в таком погребе должен был пировать Атос). Бабушка считала, что он был та ещё редиска: «Не поговорив, так сразу бабу и повесил». Вместо любимого мушкетёра у бочки стоял бородач, в одной рубашке, но такой же надутый. На этот раз глюк вышел анимированным: мужчина важно отпил из бутыли, заткнул пробкой, поставил на полку и прошествовал наверх. Бутыли на полке не оказалось, что доказывало существование вещей-привидений. Если они нуждались в доказательствах.

В столовой Лена расхрабрилась настолько, что присела в кожаное кресло (хорошо, на подлокотник кресла). Группа привидений больше не удивляла — ко всему привыкаешь. Удивляло собственное нежелание отсюда уходить. Нюся лизнула её мысли — Лена прямо-таки ощутила острый язычок под своей черепной коробкой.

— Мам, давай тут жить всегда?

— Нетушки, дорогуша, мы не привидения.

— Ты не будешь их видеть, — умильно продолжила Нюся. — Ты не видишь, когда у тебя глазки открыты.

— Тогда я и дом этот твой не увижу.

— Нет, мам, мы приедем сюда на поезде. Или на трамвае, — произнесла Нюся, большая девочка. — И ты привидений не увидишь, и домового тоже, как дома.

— Та-а-а-к… — протянула Лена.

— Маленький и совсем не вредный.

— А ещё кто тут водится? Выкладывай.

— Никто, — потупилась Нюся, правдивая девочка.

Лена молчала, рассчитывая на продолжение.

— Ну… ну я не знаю, кто. Но только в саду и не кусаются.

Вот чего до ребёнка докопалась? Можно подумать, правда переезжать собралась. Ага, вещички упаковала и вперёд, с песней на поиски домика мечты с привидениями.

— А что тебе, собственно, мешает? — спросил Иннокентий.

— Папа? — озираясь, Лена вскочила.

— У вас в подъезде такой… своеобразный запах. Наверно, из-за крыс и лифта в мусоропроводе. Вид, правда, красивый, но здесь гораздо более умиротворяющий, на мой взгляд. К работе ты не привязана. Мне кажется, и тебе, и Нюсе море пошло бы на пользу.

— Папа?!

Стены рушились, зелёные линии расчертили потолок, поток открылся под осыпавшимся полом.

— Папа!

— Лен, да чего ты так орёшь?!

Рома тряс за плечи. Над широкими трусами синхронно трясся Ромин живот.

— Хватит, — Лена встряхнула головой. — Где Нюся?

— Где-где, спит. Лен, тебе кошмар приснился или опять началось?

Из детской слышались всхлипывания, а под боком — очень низкий и весьма конкретный рык.

— Фанта, фу! Ром, ты в другой раз осторожней подходи, охранный рефлекс у ротвейлеров никто не отменял.

— Ну да, слышала бы ты свои вопли!

Лена прошлёпала в детскую, одна нога в тапке, другая — босиком. Нюся плакала во сне. Не обращая внимания на маячившего в дверях Рому, Лена с ней противнейшим образом посюсюкала, почесала пузечко, точно Фанте, и ребёнок затих, примерно сложив ручки на одеяле, но физиономия всё равно осталась слегка обиженной. «Небось, Ване на меня жалуется, — вздохнула Лена. — Такой прогулки я бы ей устроить не смогла, я только всё портить могу. Откуда бы там взяться папе, вот что скверно. Если это был папа. «Извини, пап, я звоню тебе в четыре утра, потому что у меня случился очередной глюк».

— Может, расскажешь, что случилось? — напомнил о себе Рома.

— Утром. Давай доспим.

Рома смотрел кисло и недоверчиво.

— А это точно не оно? Ну, ты меня понимаешь.

— Расслабься.

— Знаешь, что меня в тебе больше всего прикалывает? — не дожидаясь ответа, Ромин голос взвинтился вверх. — Каждый твой песец страдает ожирением, несовместимым с жизнью, но ты мало того, что находишь всё более откормленные экземпляры, так ещё и других за собой утягиваешь.

От такой наглости у Лены перехватило дыхание.

— Чего?! Это ж ты мази обожрался, с тебя всё пошло!

— Да, я её съел, и мне было вкусно, убей меня за это, — простыня сложилась на пол вместе с Ромиными волосами. Рома провёл рукой по голове. — Там ничего не осталось! — простонал он.

— Нормально осталось, — уверенно соврала Лена, отведя, тем не менее, глаза. — Это, знаешь ли, первый Нюсин опыт с ножницами, раньше ей не удавалось до них добраться, и сегодня бы не удалось, положи ты их вчера на место.

Нюся подглядывала из-за двери, тихая и скромная, как выкушавшая краденого сыра Фанта. Проснувшийся первым ребёнок усовершенствовал дяде Роме причёску. Результат получился настолько эксклюзивным, что пришлось вгонять его в общепринятые рамки при помощи машинки.

— Я похож на тифозного колобка! — доносилось из ванной.

Посмеиваясь, Лена сметала в совок бывшие Ромины кудри.

— Это не из-за стрижки, а жрать надо меньше.

Не зубы, отрастут, так даже лучше человеку, редко обременяющего себя мытьём головы. С другой стороны, переживания отвлекли Рому от настоящей проблемы. При мысли о том, как он мог бы распсиховаться, у Лены ныли зубы.

Лицо оторвавшегося от зеркала Ромы являло покорность судьбе.

— Сойдёт и так, — с нарочитым равнодушием произнёс он. — Персонал дурки толерантен к внешности пациентов, а в крематории тем более всем по барабану. Уважаемый Ван Юн не уточнил, сколько нам осталось и в какой последовательности?

Лена сглотнула: «Сейчас начнёт ныть».

— Пива хочешь? — быстро спросила она.

— Нет! — взвизгнул Рома. — В нашем состоянии нельзя употреблять вещества, влияющие на сознание! Иннокентий Германович предупреждал.

— В каком это «нашем состоянии»?

— Повторить, что ты мне полтора часа объясняла, превращая в лысого ёжика? Пожалуйста, мне вовсе не трудно. Мы с тобой и Иннокентий Германович одержимы хаттифнаттами. Закрыв глаза, в любой момент рискуем сделаться трахающими лампочки приколистами, вроде твоей Галки, и оставшуюся часть жизни играть в жмурки с телепузиками под кроватью, как Нюська. Это состояние или уже диагноз? — Рома замолчал: трудно говорить, когда видишь такое выражение на лице собеседника, однако раздражение пересилило страх перед добровольным убийством себя об стену. — Ах да, в качестве счастливого финала хаттифнатты съедят наши мозги, мы все умрём, бис и ура!

— Придурок, — беззлобно фыркнула Лена.

— As you say, ma'am. Я что-то перепутал?

— Почти всё. Повторяю: Ван Юн не знает, что с нами будет, но одержимость нам точно не грозит. Приятно, да? А лично тебе, по-моему, не грозит вообще ничего. Ты эти вторые веки не закрывал, c волком я разобралась, так что живи и не кашляй, меньше думай на эту тему.

— А ты?

— Мне пока всё нравится, — ответила Лена бодро. — По крайней мере, буду в курсе, чем занимается мой ребёнок. Дай-ка я ещё разок папе наберу…

Рома с возрастающим огорчением ощупал голову.

— Вот о ком можешь не беспокоиться, — буркнул он. — Если у Иннокентия Германовича получился трюк с веками, в реале он будет появляться только для того, чтобы диктовать научные труды. Спорю на сто баксов, телефон он просто отключил, не до тебя ему сейчас при такой плотной практике. Скоро станет светилом и скупит содержимое автосалона в Абу-Даби. Будет справедливо, если он поделится с нами Нобелевкой. Хорошие бабки! Пожалуй, немного пива мне не повредит.

Лена признала, что Рома, пожалуй, прав.

— Лидка меня убьёт, если не хватит человека для расстановки, — вдруг вспомнила она.

Рома погрустнел.

— Не представляешь, до чего мне неохота туда тащиться! Совершенно уверен, что выйдет лютая фигня. У вас прямо генетическая предрасположенность!

— Не без того, — уныло согласилась Лена и поставила на плиту кастрюлю с супом. — Давай обедать, Татьяну Викторовну дождёмся и поедем. Димка обещал нас подбросить. Нюсь, кончай дуться, иди руки мыть!

— Я, конечно, знал, что Нюся — выдающаяся детка, но не догадывался, до какой степени, — заметил Рома. — Я не имею в виду ничего плохого, наоборот — когда читаешь и смотришь…

— Фигню всякую, — вставила Лена.

— А хоть бы и так. Начинаешь испытывать некоторое разочарование, что интересное происходит не с тобой и там, куда тебе попасть не светит.

— Угу, в нечистых головах производителей аниме.

— Неважно! А Нюська — она ведь живой гибрид человека с иным разумом! Это внушает надежду, что возможно что-то ещё кроме… Кроме вот этого всего! — бросив пренебрежительный взгляд на стол, Рома молниеносно намазал маслом полбатона, швырнул сверху солидный кусок колбасы и брезгливо съел.

— Непознанного захотелось? — вздёрнула бровь Лена. — Нас с Лидкой и волка тебе мало?

— Извини, но вы больше подходите под категорию «геморрой».

— Так бы сразу и сказал. Нюсь, расскажи дяде Роме, как открывать вторые глазки.

Ребёнок расцвёл.

— Дядя Рома, ты больше не сердишься? Я тебя сейчас научу…

«Всё-таки удивительно, как он иногда шустро двигается», — усмехнулась Лена. Полчаса спустя она позвала:

— Ром, вылезай из-под шкафа, обед стынет. Не будем мы тебя учить.

— Я не под шкафом, а на балконе, — приглушённо ответили из недр квартиры, — просто курю.

— Мам, почему дядя Рома убежал? — недоумевала Нюся.