Пастухи призраков (СИ)

2

Лена взбивала прорезиненными горными ботинками снежно-грязевую кашу. Интересно, как по таким вот лужам некоторые ныряют в кожаных сапогах? К каблукам можно привыкнуть, ну, теоретически, но к постоянно мокрым ногам? Температура вроде плюсовая, но ветерок неслабый, снег с дождём. А шапки в основном на пожилых. Лена поглубже натянула ушаночку. Бабы редко нормально одеваются, не говоря про обувь. С другой стороны, у бабушки в деревне считалось нормальным ходить босиком до ноября, а штаны бабам и зимой не полагались, чулки под коленями верёвочками подвязывали. Но! Чулки деревенской вязки, плюс ватные юбки и валенки, сверху тулуп с шерстяным платком. Может, Лена слишком повёрнута на тепле? Ещё в школе одноклассницы в любой мороз носили дутые плащики и полусапожки на картонных подмётках. Лена в рейтузах и бабушкиной шубе смотрелась на их фоне вызывающе, но мёрзнуть и тогда было выше её сил, да и бабушка ни за что бы не позволила: «Жопу отморозишь — чем рожать станешь?». Неужели можно приучить организм не передвигаться короткими перебежками, а полноценно жить зимой в одежде и обуви, придуманных для стран, где снег держится как воспоминание о ледниковом периоде? Только собачники, менты и дорожные рабочие действительно одеваются по погоде.

— Ленка! Лен-ка! Подожди, Лен! Чего вылупилась, не узнаёшь?

Лена сморгнула снежинки.

— Не говори глупостей, просто задумалась. Галка, ты откуда взялась?

— Сама не говори глупостей, я тут живу. А ты какими судьбами?

Правдивый ответ звучал бы примерно так: «Да я тоже здесь живу, просто в другую сторону от метро переехала». Дальше следовало бы добавить, что Галке Лена об этом не сказала и телефона не дала, потому что хотела типа начать новую жизнь, к тому же у Галки противная привычка стрелять деньги без отдачи.

Галка стояла перед Леной, улыбаясь и не нуждаясь в ответах. Снег таял на кудрявых волосах, точно время откатило вспять, вернув расплывшуюся площадь у метро, трамвайную остановку и Лену с камбалой в рюкзаке на шесть лет назад. Но, приглядевшись к бывшей соседке и подруге, Лена заметила, что время более чем прошло, даже чересчур. Чёрные Галкины волосы не по возрасту поседели, глаза запали в темнющие ямы, от носа ко рту легли слишком уж чёткие складки, в довершении всего и без того тщедушная Галка умудрилась похудеть до вовсе эфирного состояния. И пахло от неё незнакомо. Не то чтобы неприятно, но… Точнее сказать, от неё не пахло. Ничем.

— Как поживаешь? — выдавила Лена, и сразу решила, что сказала глупость. Отсутствие запаха пугало, захотелось уйти. Более того, убежать. Животное чувство было настолько сильным, что Лене понадобилось напрячь волю, чтобы остаться на месте.

— Лучше всех! Зашла бы в гости, подруга? Заходи, правда!

Кладбищенский забор покрасили в весёленький розовый цвет, торговок венками как будто стало больше, в психушке напротив установили пластиковые окна, а шашлычную снесли. Дом Лениного детства целую остановку тащился вдоль трамвайных путей незыблемым в своём унынии нагромождением кирпича. Сюда заселяли одиноких пенсионеров и инвалидов, а Ленин дед с семьёй получил квартиру в качестве почётного приза после тридцатилетнего вкалывания на стройках столицы. Напротив выложенной на торце даты «тысяча девятьсот семьдесят», как и шесть лет назад, качалась на ветке пластиковая бутыль. У подъезда по-прежнему бабки, большинство из них были бабушкиными подружками и помнили Лену маленькой.

— Здравствуй, Леночка! Давно тебя не было…

Острые чутьё и слух — несомненные достоинства для собаки, но отнюдь не являются таковыми у человека со слабой нервной системой. Даже возле лифта до Лены доносились старушечьи пересуды:

— Это ж Лена, Натальина внучка!

— …с пятого этажа Натальи, которая в ванной убилась, когда бельё вешала.

— Вот страсти!

— …ещё дочку у Натальи мусоровозом зашибло, прям на трамвайной остановке, а через год Наталья головой с табуретки преставилась.

— Не помню что-то таких.

— Да вы тут тогда не жили, давно было.

— И то время летит…

— …Леночка такая была тихая, на доктора училась, а бабка с тёткой померли, спортилась девочка.

Лена в бешенстве переминалась с ноги на ногу. Проклятущий лифт покатил вниз, но дёрнулся назад под крышу, где завис, гремя цепями.

— Я пешком! — крикнула она Галке, взбегая по лестнице, но всё-таки поймала напоследок:

— Лена-то совсем Ида! Ведь вылитая!

Швартуясь, истошно взвыл лифт. Бабушкина квартира в коридоре направо от лифта, а Галкина — налево. Два одинаковых коридора, в каждом квартир по двадцать. Жаль, нельзя взглянуть на свою бывшую дверь… а, ладно, наверняка заменили. Сейчас на лестничной клетке дневная лампа, ремонт сделали, окна, и то вставили. Раньше стёкла в окнах не держались, фанера, и то недолго. Лампочки некоторые жильцы носили с собой, зато комары водились круглый год: в подвале стояло болото, иногда там тонули коты. Болото не мешало дому гореть раз в полгода (мешала расположенная напротив пожарная часть). Со времени заселения инвалиды умудрились мутировать в многосемейных алкоголиков и торговцев с Черкизовского рынка. Пенсионеры, правда, остались, даже возросли в своём количестве, перемешавшись с алкоголиками и торговцами. Милиция была в доме настолько частым гостем, что заезжала поздороваться. Однако, дом, похоже, остепенился, сдавшись под напором капитализма, во всяком случае, сменил романтично-трущобный интерьер на больничный.

На фоне окна выплыл из полузабытого «давно» Галкин силуэт с сигаретой, правая нога поджата, точно у цапли.

— Всё такая же психованная, — выходя, расплылась в улыбке Галка.

Рука на ощупь ткнула выключатель, но света не последовало.

— У тебя лампочка в прихожей перегорела! — крикнула Лена.

— Иди сюда, — позвала Галка, — на кухне светло.

Её слова соответствовали истине: все горизонтальные поверхности крошечной кухоньки покрывали мелкие круглые свечечки. Огненный стол продолжался в окне бесконечным пылающим коридором. Воздух потрескивал. Лена почувствовала себя внутри костра.

— Песец! — вырвалось у неё. — Когда ты успела их зажечь?

— Они всегда горят, — рассеянно ответила Галка.

Судя по застарелому привкусу газа в атмосфере, то же самое относилось к плите — четыре конфорки работали на полную мощность. Лена потянулась к форточке, но Галка перехватила её руку.

— Не надо! На улице холодно, проклятый холод, как же я мёрзну! — она раскрыла ладони над плитой, едва не касаясь пламени.

— Что, уходишь и оставляешь всё гореть? Пожара не боишься?

Галкины зрачки блеснули в ямах глазниц.

— Я боюсь холода. И темноты. В темноте я с ума схожу.

Лена вытерла со лба пот.

— Можно продукты в холодильник сунуть, а то камбала потечёт? Кстати, я купила сыр и лаваш, как насчёт бутербродов?

— Я не ем, — ответила Галка. — Бутерброды.

— Знаешь, а я бы на твоём месте ела, с маслом да побольше. Ты жутко похудела, подруга, хотя от меня это звучит смешно.

Есть действительно не хотелось, тут и дышать-то было трудно. Из пустого холодильника Лене на ногу вылетела огромная чугунная сковорода.

— Он давно не работает, — сообщила Галка равнодушно. — С тех пор, как электричество отключили.

— В смысле? Как отключили?

— Летом. Не помню. Людям не нравится, когда у меня есть свет, не понимаю, почему?

Лена огляделась. Признаки еды отсутствовали даже на уровне крошек. Бутылок тоже не было — ни полных, ни пустых, хотя они могли бы хоть как-то объяснить происходящее. Ещё эти свечи! Образцом нормальности Галка и в прежние времена не являлась, однако, несмотря на безалаберность и вечные поиски мужчины мечты, с жизнью она справлялась. Более-менее.

Поколебавшись, Лена сняла толстовку. Под ней была майка без рукавов, но в такой жарище не до эстетики. Взглянув на разнесчастные Ленины локти, Галка покачала головой.

— У тебя всё болячки? А я думала, ты снова собаками занялась.

— Я в торговом центре работаю. Ну, всё шмотки, знаешь.

Галка оглядела её критически.

— Не обижайся, но с твоей… внешностью… в нормальном магазине… И возраст. Извини, просто сказала.

— Ну, ты знаешь, я умею убеждать, — криво усмехнулась Лена. — Достаточно, чтоб разрешили выйти на испытательный срок. Утром они фигеют, за какой радостью вчера меня допустили, но с продажами у меня нормально, и это быстро доходит до начальства. На последнем месте я уже три года. Дерматит одолевает — беру отпуск за свой счёт, на днях как раз собираюсь, — костяшками пальцев Лена бережно почесала самые зудящие места.

— Зря я тебя тогда на рынок затащила, — вздохнула Галка. — Собаки тебе больше подходят. Дрессировала бы собачек, и никаких болячек.

Лена махнула рукой.

— Ерунда! Дрессировщик я никакой, не люблю принуждать. Ну, я за мир и прочую жувачку. Отдельный ацкий ужас — хозяева. В первую очередь надо работать с ними, а люди совершенно не по моей части.

— Однако людей ты очень даже принуждаешь, — подмигнула ей Галка. — Не отсюда и болячки? Совесть мучает?

— Совесть?! — возмутилась Лена. — Я ж в лучшем случае полчаса действую. Если б придуркам не нравилось, они бы, едва отпустит, ломились возвращать товар, а вот не ломятся. Да я им жизнь облегчаю! Чайку, что ли, выпьем?

Галка уставилась на неё, напряжённо обдумывая предложение.

— Чайку? — переспросила она.

— Пить хочется, сил нет.

— Пить? Воду?! — синюшное Галкино лицо дёрнулось от отвращения.

— Можно воду, — смешалась Лена. — Что-нибудь у тебя есть попить?

В горле першило. Поскольку Галка продолжала таращиться, точно Лена предложила ей поучаствовать в обряде харакири, пришлось обслужить себя самой. В чайнике воды не оказалось. Кран издал ряд непристойных звуков, но не выдал ни капли.

— Тебе что, и воду отключили? — ахнула Лена.

— Она капала, капала, я думала, что сойду с ума. Я повернула, там, — Галка указала в сторону туалета. — И она перестала капать. Не вздумай снова лить тут воду! — в голосе Галки звякнули истерические нотки.

Страх из-за отсутствия у Галки какого-либо запаха с новой силой накатил на Лену, как возле супермаркета. «Это просто Галка», — сказала она себе, но тело не желало соглашаться, наоборот, стремилось к выходу. Разумеется, плевать Лена хотела на какое-то там тело.

— С тобой всё в порядке? — осторожно спросила она.

— Со мной? Да, конечно. Мне надо уехать. Тебе опять снился волк, — последнюю фразу Галка произнесла, констатируя факт, без удивления или любопытства.

О своих снах Лена не рассказывала никому, разве что папе, но больше никому, в этом она была совершенно уверена.

— С чего ты взяла?

— Это видно, — пожала плечами Галка.

Лена продолжила ощупывать ситуацию, аккуратно и готовясь к худшему, точно языком — дупло в зубе.

— Что мы всё обо мне? Сама-то чем занимаешься? — спросила она, надеясь, что это прозвучало весело.

Вопрос поставил Галку в тупик.

— Я? У тебя новая собака! — вдруг воскликнула она. — Ты же поклялась собак после Густи не заводить.

Не успев удивиться её осведомлённости, Лена рассказала, что бывшие коллеги из ментовского питомника затащили в гости, а там сука доходяжная, в общем, Лена её забрала.

— Но откуда ты зна…

— Не видела у ментов лаек, — перебила Галка, — да ещё таких огромных, прямо волк.

— Вообще-то Фанта ротвейлер, — медленно ответила Лена.

Галка с сомнением разглядывала что-то у неё за спиной.

— Фанта? Имя смешное, — ещё один длинный взгляд Лене через плечо. — Я в собаках не разбираюсь, но по мне эта псина больше смахивает на волка.

Лена вскочила, оборачиваясь, толкнула холодильник. Пыльные кастрюли загрохотали, сталкиваясь с крышками. Коридор был тёмен и пуст. Вот дура, в самом деле вообразила… Раздался детский плач, к ужасу Лены, из соседней комнаты. Галка убежала и вернулась с ребёнком на руках.

— Ты разбудила Нюсю! — с упрёком произнесла она.

Всклокоченный деть ревел, накручивая на пальчики чёрные прядки. Глазки у Нюси были явственно раскосыми, а мордочка показалась Лене совершенно багровой — не столько от рёва, сколько от бесконечных свечей и диатезной корки.

Следующие несколько часов в Лениной памяти сохранились смутно. Галка источала флюиды безумия. Были рыдания на тему «Мать на порог не пустит, и так старшая на ней… Старшая хоть от мужа… Недельки на три… ну, на месяц! Забери!», «Если останусь здесь, умру! Я точно знаю. Ленка, это страшно!».

Лена гладила её по голове и шее, точно собаку, чуть не за ушами чесала, успокаивая. Одним из Лениных кошмаров была мысль, что, случись с ней чего ужасное, не на кого будет оставить Фанту. Взяла бы Галка Фанту? Точно взяла бы. Даже рискуя лишиться на этом деле некоторых частей тела. Она же с Августой три недели гуляла, когда Лена на сборах ногу вывихнула. Густи все боялись, а Галка больше всех, но обматывалась Густиным поводком, и вперёд. Долго потом удивлялась количеству кошаков на районе. «Буквально под каждой лавкой, быстро бегают, заразы, прямо летают!».

В отношении Нюси Галка придерживалась менее аскетических установок, чем в своём собственном: в бомжпакет летели бутылки детской воды (одну из них Лена самовольно употребила) и банки с питанием. Улучив момент, Лена обнюхала девочку. Бред и ерунда, но ей стало намного спокойней, когда она убедилась, что ребёнок пахнет, и довольно сильно — немытым ребёнком. Лучше так, чем никак!

Голову будто тряпками стянуло, дико хотелось спать и на воздух — подальше от газовой духоты. Перед глазами плавала фарфоровая баночка в переплетении цветов и иероглифов. Галка столовой ложкой черпала из неё что-то зелёное, перекладывая в склянку из-под питания, после чего банка перекочевала в бомжпакет, где упокоилась на горке памперсов. Несла при этом Галка такое, что Лена сочла за благо отключить мозг. Когда Галка принялась мазать себе этой штукой глаза, Лена сбежала.

— Что ж ты ребёночка не уймёшь? — дёрнула Лену за рукав тётка. — Мамаша тоже!

За спиной болтался рюкзак, плечо оттягивал бомжпакет, а затёкшие ладони сжимали ручку коляски, в которой хныкала Нюся.

Ой, чуть свою остановку не проехала!

Коляску помог выгрузить сострадательный подросток.

— Нарожают, а заботиться не умеют! — бурчала вдогонку тётка.