Пастухи призраков (СИ)

6

На Димкиной даче у Лены появились две дополнительные собаки (таково было условие проживания в раю): во-первых, Кеша, во-вторых, сам Димка большую часть времени пребывал в собачьей ипостаси — навёрстывал прошлые лишения.

«Один на улицу нос не высунешь. Кругом машины, за рулём козлы, людей давят на раз-два, а собаки им вовсе до одного места. Самая жесть — бродячие стаи: я ж не амстафф и не азиат, пасть узкая, хватка никакая, только что шерсть защищает. А раз остановилась тачка, оттуда выскочили два питбуля и меня рвать, мама в крик, хозяин своих кобелей свистком отозвал да газу, на бои, видимо, тренировал, сука. Я быстро регенерирую, но мама год меня выгуливать боялась. К тому же собакой я вроде Кеши, могу говна нажраться и в нём же вываляться. Ладно говно, можно ведь и яду, сама знаешь. Поймаю догхантера — убью, тюряги не побоюсь. Мы так Гарда потеряли, я сейчас с тобой тут разговариваю только потому, что не нашёл того подонка, который яд раскидывал. У нас в парке шесть собак погибло, за год до твоего переезда.

— Знаю, — глухо ответила Лена, у которой собачьи отравители служили причиной прислушиваний к каждому Фантиному вздоху после прогулки, а также персонажами прихотливых мечтаний, где фигурировали смерть от откусывания языка, живописное падение с железнодорожного моста или выпиливание себе глаз при помощи осколка от витрины, разбитой собственной головой.

— Батюшка Иоанн рассказывал, старушка тогда повесилась из дома напротив, после того как у неё болонку отравили. С тех пор мама меня без намордника не гуляет, и правильно, не уследит. Остаётся дача, но маме за мной и за Кешей гоняться тяжело, на веранде к ножке стола привязывает, чтоб с участка не сбежали».

Единственной, зато серьёзной, напастью было вычёсывание двух набитых репьями шуб. Собаки повизгивали и щёлкали челюстями, Лена грозилась остричь обоих под ноль.

Несколько раз наезжал Иннокентий, повергая дачников в благоговейный трепет своей машиной и способностью обходиться без дорог. Его визиты беспокоили Лену. Особенно все эти долгие прогулки с Нюсей: очень уж заинтересованное выражение лица было у папы, охотничье выражение.

В остальном жили спокойно.

Дом противостоял температурным рекордам, пахло в нём стружками, и в каждой мелочи чувствовалась «мужская рука». Лена впервые узнала значение данного словосочетания на личном опыте. Жилища немногих её знакомцев навевали мысли о стеснённых обстоятельствах и анатомических дефектах передних конечностей хозяев. Сама Лена кое-как управлялась с дедовскими инструментами, а для запущенных случаев имелись специальные сантехники, всё же дух неустроенности витал над квартирой незаметно для хозяйки, с детства с ним сроднившейся.

Голубой Димкиной мечтой было выйти на пенсию и зажить в собственном доме. Дом мечты он строил сам, урывая каждую копейку (которых было немного, судя по пристрастию к закупкам на оптовых рынках, а также чахоточному кашлю белого жигуля с багровой дверью). В результате жертв и усилий родился дом, добротный той особой добротностью, которую не купишь за деньги. В нём легко спалось и легко просыпалось, даже продукты не портились.

Вставали рано, и Лене это нравилось — невероятная вещь. Разглядывая по утрам ветки вишни за окном, она лениво мечтала: «Выйду за Димку замуж, останусь тут навсегда… Вот только рано или поздно он станет человеком, я прикажу ему убиться об стену, и окажутся у меня на руках две старухи, причём одна лежачая. И тогда я их заставлю объесться насмерть стирального порошка. Какая досада».

До наступления жары успевали прогуляться в ближайшем лесочке, полном росы и малины. После обеда спали до вечера. Когда спадала жара, отправлялись купаться. Шли гуськом по узкой тропинке среди невероятно разросшейся, звенящей насекомыми травы: впереди, опустив морды, колли-близнецы, за ними Нюся со спасательным кругом в форме Спандж Боба наперевес и решительным выражением на лице, следом — Лена и рюкзак, замыкала процессию Фанта, высунув ветчинный язык.

Нюся оказалась прирождённым ныряльщиком на мелководье. Фанта доверяла тушку воде только за компанию с Леной. Обе заходили бережно, подолгу привыкали, делали несколько медленных заплывов, отфыркиваясь и наслаждаясь. Неожиданно для себя, Лена научилась плавать на спине — верней дрейфовать, раскинув руки, между водой и небом, где болтался жаворонок на ниточке и чертили пыльные линии самолёты размером с мотылька. Колли гавкали на уток в камышах, требовали, чтобы им кидали бесконечные палки, а потом носились друг за другом, вытряхивая шубы.

Домой возвращались в сумерках, когда поля превращались в чаши с туманом. По дороге забирали у Настасьи Васильевны коричневые яйца, козье молоко и творог к завтраку. Хрипел от злости феноменально тупой пёс Филька, лязгая цепью. Нюся угощала семечками кур, бросая полные любопытства и ужаса взгляды в сторону хлева, где топтались рогатые козы.

— Ишь у тебя дочка нерусская, — говорила Настасья Васильевна. — И хорошо, здоровей будет, спились наши мужики, туды их за ногу.

Долго, со вкусом ужинали, и Нюся отправлялась в постель.

— Нюсь, ты снова полную кровать книжек натащила?

— Я картинки смотрю…

— Какие в темноте картинки? Ничего же не видно.

— А мне видно! Ну м-а-а-а-м!

Несколько часов перед сном Лена коротала за просмотром чего-нибудь поучительного из Роминых запасов, следя краем глаза, не подрывают ли Димка с Кешей забор (сосед слева страдал кошачьей болезнью в размере шести котов). У почти сорокалетнего Димки оказалась невероятно щенявая собачья ипостась. Слабое послушание, облаивание ежей… Провести бы основной курс дрессировки, но тратить лучший в жизни отпуск на муштру не хотелось. Душечка-Фанта дремала, развалившись на сквознячке, подёргивала лапой.

Василиса села в кроватке, нащупала подаренного бабушкой на день рождения щенка. Щенок подбадривал и успокаивал Василису, когда было недостаточно страшно, чтобы звать няню, но на потолке противно шуршало. Василиса знала, что это — бабочки, бабочек она очень боялась, особенно ночных, мама ругала за это Василису и няню будить не разрешала. В шесть лет бояться бабочек стыдно. Хорошо Платону, он не боится ни бабочек, ни комаров, ни ос, ни собак, даже садовника не боится, хотя няня говорит, что садовник — чёрный. А ещё Ира говорит, что если дети убегают с участка, их утаскивает писюкастый злыдень. Платон убегал, но его не утащили, а жаль. Платон дразнится нюней и плаксой. Ему запрещают, а он опять!

Горько вздохнув, Василиса уткнулась в подушку. Бабочек нет, чего проснулась? Нырнула в прерванный сон, вынырнула из бассейна, повинуясь строгому няниному пальцу, поплыла навстречу полотенцу. Платон тоже вылез, от полотенца увернулся, визжа, понёсся от няни в кусты жасмина. Чёрный злыдень протянул руки к Платону, будто играя в жмурки. Василиса проснулась в слезах.

Когда бабушка жаловалась маме на невоспитанных соседских детей, Василиса разводила ручками: «Какой ужас!». Взрослым это нравилось, и они смеялись. Но Василиса ни за что не стала бы так говорить, если б знала, что «ужас» — это то, что она чувствовала сейчас. Пятки сделались противно холодными, в горле застрял ком. Рядом с кроватью Платона висела тень большой собаки, только без собаки. Поползла по полу, шмыгнула под кровать, полезла на потолок. Василиса поняла, что тень кого-то ищет, но не может найти. Глаз у тени нет. Папа рассказывал, что собакам глаза не нужны, собаки носом нюхают. Наверно, тень тоже нюхает. Брат застонал во сне. Край тени, похожий на пасть, лёг ему на подушку, рядом с затылком. Платон страшно заворочался, вскидывая руки и ноги, дёргая головой. Василиса, наконец, проглотила ком и заревела в голос.

Дима поднялся на веранду так тихо, что Лена отвлеклась от похождений японского вампира, только ощутив его на периферии зрения. Он был бос, в одних шортах, мускулы всё же неплохие от всех этих боевых искусств, надо лбом красовался солидный репей. Лена строго запретила превращаться в её присутствии: Димка не увлекался воем с выворачиванием суставов и шерстью мучительно не обрастал, но от его превращений долго чесались глаза и ныли виски.

— Пива выпьешь? — спросил Димка, бросив кислый взгляд на экран. Он предпочитал брутальные хроники из жизни шпионов и ментов, расстраивавшие Лену (заговоры против всех её также не вдохновляли).

Лена захлопнула ноутбук. Пора завязывать с мультиками, а то опять придётся пялиться в лицо реальности, силясь вспомнить, что это за хрень.

— Давай. Дим, давно хочу спросить: ты видишь фей? Нюся болтает, что Фанта их ловит, а вы с Кешей? Небось, тупо мышкуете?

— Фей? — Дима задумался. — Поди угадай, что она называет феями. Мы с Кешей охотимся на мышей и кротов, лягушек ещё. За Фанту не скажу, она у тебя такая же с придурью, как вся ваша семейка.

— По поводу придури — спорный вопрос, — надменно заметила Лена. — Никто из моей так называемой семейки не бросается на людей из-за отсутствия в их квартирах мохнатых слизней.

— Я ведь сто раз извинился! Про фей правда не знаю, ты же заметила, я мало соображаю, становясь собакой. Иногда боюсь, что не смогу вернуться назад.

«Удивительно, что до сих пор возвращался», — подумала Лена. Димка и человеком собачью сущность так себе контролировал, а уж «на собачьей территории» вопрос лидерства был явно решён в пользу собаки. Даже Кеша вил из хозяина верёвки. С другой стороны, сколькими людьми управляют их малолетние дети, а то и кот!

— Я помню то, что вижу на грани трансформации, — продолжал Димка. — Как раз завтра собираюсь притормозить её в сортире…

— Сортир предназначен для совершенно других вещей!

— А Нюся тебе не рассказывала, что там живут разбегающиеся глазки?

— Рассказывала, — вздохнула Лена. — Если правда живут, держи это знание при себе: Нюсин горшок мне мал, а гадить в глаза я не в состоянии.

Дима поставил на стол две ледяные бутылки. Зверь-холодильник, у бабушки такой был, даже круче: яйца к дверце примерзали.

— Ромке так и не звонила?

— Сил нет. Как вспомню Москву — резко заканчиваются.

— Зря ты телефон отключила. Две недели тут сидим, всякое могло случиться.

Пиво обожгло язык. Лена вернула бутылку на стол — пусть немного согреется, не хватало испортить отпуск больным горлом.

— Могу я отдохнуть или как? Чего комплексуешь? Новые неполадки в астральной флоре? Из меня вроде ничего не выпрыгивает, хотя тебе видней, конечно.

Дима серьёзно посмотрел на неё.

— Ты его не уничтожила?

Лена промолчала.

— Рано или поздно он тебя достанет, — Дима упрямо поджал нижнюю губу (пухлую, точно подведённую помадой). — Я знаю, о чём говорю. Он же не просто так вокруг тебя крутился. У вас в роду шаманов нет?

— Я похожа на чукчу?

— Иногда шаман уговаривает волка, что быть в одном теле выгодней, чем порознь. Потом шаман волка убивает, и дальше, когда действует шаман, волк спит. Если удобней действовать зверю, волк активен, а человек контролирует ситуацию, если может. Когда шаман умирает, волк остаётся не при делах. В этом случае он так просто не отлезет: может, ему, кроме тебя, некуда деться?

— Это его проблемы, — отрезала Лена. — Кроме того, не стоит буквально воспринимать всю ерунду, которой начитался. Или ты из личного опыта? Ну, твой предок… — Лена прыснула, представив сурового воина духа в бусах и перьях, с гиканьем преследующего стайку трепетных колли.

Дима обиженно отвернулся, закурил.

— Дело твоё, я хотел предупредить. Я тоже пробовал послать своего зверя, и едва не загнулся. Мои предки русские, не слышал, чтоб в Курской губернии водились шаманы. У меня, наверно, атавизм. В древности трансформироваться в животных могли все, и сейчас могут в первобытных племенах, но там, где цивилизация, навык утрачен. Я случайно его восстановил: генетика подходящая, к тому же была история. Ещё со школы я занимался рукопашным боем. Отец устроил меня тренироваться к одному знакомому, бывшему инструктору из армейского спецназа. Он меня брать не хотел, но отец добился. Учитель рассказал нам про оборотней, правда, лишь в смысле их помощи в бою. С этого момента он начал учить нас совсем другому бою.

— Ты про собачьи бои? — удивилась Лена. — Вот же гад! Вдобавок идиотский выбор породы, был у меня один придурок, требовал, чтоб я натаскала его колли на охрану…

— Да слушай ты! Физическая трансформация на фиг не нужна, речь шла о том, чтобы отыскать в себе зверя (если он есть) и войти с ним в контакт. В экстремальных ситуациях зверь берет на себя саморегуляцию организма, переводя его в боевой режим. Мышечная активность возрастает, ускоряются метаболизм и регенерация, кости становятся более гибкими и прочными, слабеет инстинкт самосохранения. Реально даже не очень сильный человек способен творить практически невозможное для понимания и повторения обычным человеком. По словам учителя, отыскать в себе зверя способно восемьдесят процентов людей, но на этом первом этапе отсеялось большинство парней. Многие не верили или пугались и бросали. Из тех, кто не испугался, часть оказывались попросту без зверя в душе. А ещё зверь должен быть конкретный в плане боя, не кролик там и не хомяк.

Мне было легко поверить, и я не боялся, наоборот, с детства бабулиных россказней наслушался, размечтался, а тут такой облом! Когда я вошёл в контакт со своим зверем, учитель сразу разобрался, что это собака, а не волк, но сказал, что так тоже нормально: арийские маги впускали в себя ярость и мощь львиноподобных собак Тахо, и их силы удесятерялись… Не мой случай. Меня легко делал даже парень с сущностью барсука, вдобавок я подцепил питомниковый кашель.

— Чего-чего?

— Истинный оборотень рискует переболеть всеми болезнями, присущими виду, — мрачно ответил Дима. — В смазанной форме, но радости мало. Учитель не стал морочиться вопросами ветеринарии, просто выпер меня из секции. Знаешь, в шестнадцать такие вещи тяжело переживаются. Ещё отец взбеленился, орал, что смотрел сквозь пальцы на суеверия, которым нас учили, лишь бы из меня сделали мужика, но теперь в них поверил, потому что у слюнтяя вроде меня может прижиться внутри только слюнявая болонка, и снаружи тоже. Скандал дома закончился тем, что я вылетел на улицу, а потом вправлял едва ли не все свои суставы на правой руке. Так зверь первый раз показал характер. Дело в том, что моё оборотничество изначально было открыто и запущено в боевых целях. Никто не учил меня нормально жить с собакой внутри, а я его, соответственно, не учил жить спокойно. Он ещё не умел смотреть моими глазами, пытался защититься от невидимой опасности. Проще говоря, пытался трансформировать нас, что сопровождалось дикой болью.

Вот тут мне не стыдно признаться, я занервничал, каждый бы занервничал на моём месте. Я рванул к учителю, тот послал меня к психиатру. Я бы сам решил, что свихнулся, если б не знал о возможности физической трансформации в нашей семье. Только я не думал, что это настолько больно и страшно за крышу. Короче, я решил задвинуть эту тему, будто ничего не было. Своего зверя я в то время ненавидел, вот прямо про себя, как мантру, твердил: «Сдохни, сдохни, сдохни, тебя нет, сдохни!».

— Непоследовательная мантра, — заметила Лена. — Или уж «нет», или «сдохни».

— Мне тогда было покласть на определения! — огрызнулся Дима. — Зверь боролся за свою жизнь. Меня спасло только то, что он был щенком, а я — почти взрослым. Крышу рвало неимоверно. Зрение, обоняние, слух выдавали сюрпризы, которые словами не опишешь, вдобавок раздвоение личности. Попади я тогда в психушку, букет моих заболеваний привёл бы в ужас любого врача. Другой вопрос, что раздвоения личности у оборотня на самом деле нет, но со стороны это выглядит для обычного человека дико, да и мне пришлось хреново. Я был в постоянном напряжении, а малейшие нервяки вели к неконтролируемой трансформации, психической и физической. В полнолуние это и сейчас так, гораздо меньше, но один косяк ты недавно наблюдала. После первой полной физической трансформации я узнал, что моя собака всё же колли, а не болонка, это подняло меня в плане самооценки. И отец затих, что с волком у меня не срослось — глотку бы я ему порвал без вопросов, а так он отделался парой швов на заднице. Но я сам понял, что надо что-то делать. Правильного учителя так и не нашёл, пришлось засесть за книжки по восточным единоборствам, магии, биологии, всяческую литературу по психологии и про собак. Зверь был на меня в обиде. Ему хотелось, чтобы его гладили, с ним играли и общались. А я сначала был направлен на одно его применение — в драке, а потом вовсе пытался его уничтожить. Только спустя несколько лет наше взаимопонимание дошло до нормального уровня, постоянный контроль уже не был необходим, а трансформации перестали быть болезненными. Если бы сейчас мне предложили отказаться от зверя, я был бы против. Скоро на пенсию выйду, надеюсь здесь секцию организовать: рядом несколько коттеджных посёлков, там много детей. Ещё бы поработать с контролем после трансформации, чтоб говна не жрать и котов не гонять. Хоть дрессировщика самому себе нанимай… ты б согласилась?

— Бесполезно, — фыркнула Лена. — Меня твой зверь будет слушать, но на твоих с ним отношениях это не отразится, я и Кешей не хочу заниматься по той же причине. Помимо выпивки, у тебя всего два способа расслабиться: Кеша и превращение в собаку, проблема в этом. Портить себе кайф ты не станешь. Я не осуждаю, у самой Фаня на шее, лапками болтает. Ну, знаешь, либо расслабляешься и любишь, либо дрессируешь. С Фаней проще: я всегда её остановлю, если что. Зато колли априори безобидная порода…

Лена заткнулась, успев удержать при себе последнюю мысль: Дима не способен жить один. До сих пор его выдёргивала из собачьего состояния мама, последние две недели — она сама. Представить, что случится с Димкой, если мама не успеет сдать его на руки подходящей Насте, было сложно и печально.

После третьей бутылки Дима отправился в спальню, где не ночевал с самого приезда, предпочитая прохладные кусты за домом. Вскоре до Лены донеслись вопли, пальба и взрывы телевизора. Поднимаясь к себе на второй этаж, она не удержалась, сунула голову в голубой мрак Димкиной спальни.

— Дим, а ты не боишься мальчишек этому учить?

— Чему? — промычал он, не отрываясь от экрана.

— У тебя в секции совсем мелкие дети, а ты в них оборотней откапываешь.

Димка резко обернулся.

— Сдурела?! Я дзюдо преподаю, для здоровья, чтоб росли настоящими мужиками, которые могут постоять за себя и защитить близких. Оборотни! Придёт такое в бошку!

Кажется, истинный критерий отношения к чему угодно — готовность или нет передать это ребёнку. Лена нравилась себе гораздо больше прочих людей (верней, прочие ей гораздо больше не нравились). Однако представься ей возможность передать свои особенности Нюсе — на фиг-на фиг, пусть живёт нормальной, пусть хочет того, что ждёт от неё общество. Тоска? Ага. Лена бы первая от такого повесилась. Но так лучше, чем… Хотя этому ребёнку нормальность не грозит, да, точно, никаких сомнений. Глазки в сортире! Бррррр!

Испортившаяся погода смягчила кошмар возвращения в будни. На работе Лене обрадовались непомерно. Она почти занервничала, но вовремя догадалась: коллеги ждали конца её отпуска с таким ужасом, что испытали облегчение, когда беда, в конце концов, разразилась.

В разгар установления контакта с покупателем позвонил Рома. Вечером он сидел, развалясь, на кухонном диванчике и поглощал четвёртую порцию жареной колбасы с картошкой. В окно барабанил вполне себе осенний дождь.

— Макс — странный человек, ест только чай, — голос Ромы дрогнул жалостью к себе. — Сказать, что я так не умею, было неудобно — парень пустил меня на халяву, хотя в реале мы познакомились только у него дома. По моим представлениям, у меня на карте было гораздо больше денег, но хватило только на неделю в засранном скворечнике в Реутово. Если б не Макс, до твоего возвращения бомжевал бы на вокзале. У Макса я так оголодал, что просматривал информацию на тему пунктов раздачи еды бездомным.

— А объявления о работе просмотреть не судьба? — процедила Лена.

— О чём? Ах да. Нет. Я же знал, что это ненадолго. Ты вернулась, и всё устроилось.

— В каком смысле устроилось? — ещё днём Лена уяснила, что этот человек собрался поселиться у неё на неопределённое время за её же счёт, причём гнать данного человека совершенно некуда. Вопрос Лена задала из любопытства: хватит ли у парня нахальства изложить свои претензии ей в глаза.

Рома воплощал идею невинности.

— Поживу у тебя, папа выпишется из больницы, купит мне квартиру — он только обрадуется, что я, наконец, хочу жить самостоятельно. Будет класть мне на карту столько же, сколько раньше, у меня аскетические потребности…

— Как долго он без сознания? — осторожно спросила Лена.

— Что ты, был всего три дня, сейчас состояние тяжёлое, но опасности нет. Лидка положила его в частную клинику, меня не пускают. Но я сам не лезу, папе сейчас не до наших с Лидкой разборок. Кстати, не думай, я пригожусь — я хорошо лажу с детьми. На Татьяне Викторовне сэкономишь.

Дело представилось с неожиданной стороны.

— Помню я, как ты ладишь, — проворчала Лена, но поглядывала на Рому заинтересованно.

— На самом деле я ответственный. Мамин психолог говорил, даже гиперответственный и тревожный.

— А готовить ты умеешь, тревожный?

— Не представляешь, сколько я перечитал кулинарных блогов! И я могу мыть посуду. У мамы я однажды мыл унитаз, в качестве повышения мотивации к учёбе.

Ленин взгляд окончательно потеплел.

— Ну, если ненадолго… Не обижайся, Ром, просто я не очень хорошо уживаюсь с людьми.

— Зато я великолепно уживаюсь! После Лидки с кем угодно уживусь.

— Достала она тебя, — усмехнулась Лена.

— Мягко сказано. Какое облегчение, что она меня из дому турнула, сам бы я ещё долго не решился. Своя квартира — уборка, стирка, а я не рождён для этого дерьма. Но лучше так, чем с Лидкой! Я, в целом, спокойно отношусь к чокнутым, только Лидка элементарно буйная. Представляешь, у нас нет ни одного телевизора…

Лена пожала плечами.

— У меня тоже.

— Потому что есть ноутбук, и ты пересмотрела тучу фильмов о вампирах и оборотнях, я бы на твоём месте стеснялся…

— Ха! Стесняйся на своём, поводов больше чем достаточно.

— Как бы то ни было, я ни разу от тебя не слышал ничего в стиле: «Я не смотрю фильмов, потому что смена кадров создаёт волновое торсионное поле, испускающее флюиды. Они изменяют память воды, из которой состоит человеческое тело, и тем самым разрушают биополе, зомбируя мозг на низком культурном уровне».

— Лидка такое говорит? — вяло заинтересовалась Лена. — Мне она всегда казалась до тошноты нормальной.

— С психами всегда так: чем нормальней кажется, тем круче каша в мозгах, спроси у Иннокентия Германовича. Нормальным нельзя доверять. Если у человека такая качественная маскировка, значит, ему действительно есть, что скрывать! Лидка — единственный известный мне человек, не имеющий мобильника, в смысле он у неё есть, но у помощницы, сама в руки не берёт. А папа заплатил страшные бабки за соседский дом только ради того, чтобы Ольгу Леонидовну не ломало прогуляться к Лидке пешком, когда приспичит поболтать, ведь Лидочка и по городскому не разговаривает, на звонки отвечает через няню либо домработницу. Ей, видите ли, любые аппараты испускают прямо в мозг всепроникающие энергетические невидимые лучи.

— Со мной Лидка говорила, и довольно подолгу, — возразила Лена.

— Потом, небось, часами мозги от лучей зачищала. Просто ты не рвёшься с ней встречаться, а у неё к тебе профессиональная слабость: семейный психолог не может наладить отношения с сестрой, какой моветон. Ольга Леонидовна всем внушает, что Лидочка с детства не выносит технику, потому что увлекается экологией, а по мне — это натуральная шиза. Компьютеры у нас только у папы в кабинете и в моей мансарде. Недоумеваю, как только Лидка шапочку из фольги от инопланетян не носит и потолок в спальне фольгой не задраила, чтоб моя радиация к ним в кровать не сочилась.

— Надо же!

Лена чувствовала себя обманутой. Приятно думать, будто где-то на земле живут нормальные, слышите, нормальные люди, но всякий раз выясняется, что нет нормальных, есть социально-адаптированные и остальные, которых держат в дурке. Примерно так утверждает папа, ему видней.

Если бы человечество пришло и спросило Ромино мнение по поводу своего существования, Рома ответил бы, что жить станет намного проще, если поголовно все прекратят цепляться друг к другу. Подчиняться или подчинять одинаково утомительно, так пусть каждый живёт по своему вкусу. Однако человечество не шло и не спрашивало, в результате Рома сталкивался с претензиями, едва человечество объявлялось в ареале его обитания. Именно это привело Рому к идее максимального сокращения контактов с человечеством.

Что довольно трудно устроить, если ты завис без денег в малогабаритной квартире, весь день кормил чипсами и ядовитыми леденцами трёхлетнего ребёнка и агрессивно настроенного ротвейлера, показывал им мультики, а теперь стоишь лицом к лицу с разъярённой хозяйкой упомянутых квартиры, ребёнка и ротвейлера (которой предстоит отмывание разрисованного кетчупом пола).

— Она покрылась коркой! — Ленино шипение перешло в рык. — Урод!

Подозрительно краснощёкая, но мудрая Нюся сочла, что самое подходящее для ней место — под столом. Рома томился и мечтал оказаться в Японии. Фанта поскуливала в прихожей, намекая на срочную дефекацию — привередливая собачья печень соглашалась перерабатывать сугубо диетический корм супер премиум класса. Луковые чипсы в список таких кормов не входят.

Вернувшись с внеплановой прогулки, Лена застала Рому и Нюсю, размазывающих по кухне кетчуп при помощи окаменевшей швабры и Роминой майки. Лена смерила старателей презрительным взглядом и принялась накачивать собаку медикаментами, по опыту зная, что чудеса медицины не спасут от пяти-шести ночных выгулов плюс визит к ветеринару. Чипсы! Пицца с оливками и салями. Предварительные анализы. Курс терапии. Контрольные анализы. Поддерживающая терапия. Срочно продать Ромку на органы.

— Зря ты так, — осмелился подать голос Рома. — Раз собака любит чипсы, значит, они нужны её организму. Мама признаёт только органическую вегетарианскую еду, а я не вылезал из гастритов, пока к папе ни перебрался. Стал есть, что хочется, проблемы ушли сами собой!

— Ты где деньги на отраву достал? — перебила Лена.

— В комоде. Мы проголодались.

— В холодильнике каша и котлеты, а ты потратил две тысячи на то, чтобы отравить моих ребёнка и собаку?!

Изящным движением Лена подцепила с пола Нюсю. Рома воззрился на баночку с зелёными разводами у неё в руке.

— Та самая банка? Ты собираешься этим ребёнка мазать?!

Голосом, предназначенным для переговоров со слабоумными, Лена ответила:

— За ночь деточка расчешет диатез в мясо, считаешь, так лучше?

— Вообще-то считаю. Я знаю, ты лечила этим свой дерматит, и Нюсю тоже, но… Не хочу тебя пугать, я ей показывал сериал о японских призраках, так она узнала половину и рассказала, где они у вас в доме и в парке водятся. Гм. Димка почерпнул бы много нового о своей квартире. Не то чтобы меня это насторожило… Ты чего? Куда ты?! А это зачем?

— Это — деньги, — всё тем же размеренным тихим голосом объяснила Лена. — В парке гуляют дамы с собачками. Спросишь их, как пройти в дежурную аптеку. Отдашь эти бумажки тёте в белом халатике и попросишь мазь от диатеза для ребёнка трёх лет. Усвоил?

Лена почитала Нюсе сказку и ещё раз вывела Фанту. Упоённая предчувствием ночных прогулок ярость дожидалась момента, когда Лена позволит ей излиться без помех. Дух бабушки расправил пылающие шерстяные крылья (платочная вязка в два цвета). Лена громче всех согласилась бы, что бабушке стоило чуточку реже и менее тщательно убираться, а щи с кашей — вовсе не такая полезная еда, как из них раздувают. Но теперь она обрушила на низко склонённую Ромину голову весь запас бабушкиных соображений о жизни, въевшийся в плоть вместе с кашей.

— Если ты хоть на минуту вообразил, будто я стану с тобой возиться, как твой папочка, то умойся в унитазе и забудь! — заключила она. — Большинство людей обходятся без родительских бабок, не вижу причин, почему бы и тебе не попробовать. Два дня на решение вопросов, и мы расстаёмся, успевай, как хочешь.

— Стерва ты, Лен, — тихо выговорил Рома. — Семейное это у вас, что ли? Первый раз заметил, как сильно ты похожа на Лидку.

— Чего?! — опешила от его наглости Лена. — Да ты мне спасибо должен сказать, что я тебя сегодня не выставила после всего твоего свинства, а у тебя хватает наглости…

Красный и серьёзный Рома смотрел на неё исподлобья, больше чем когда-либо похожий на мальчишку, готового ночь простоять в углу, но не попросить прощения за изрезанный ножницами диван.

— Давай тебе Иннокентий Германович деньги, ты сама жила бы и лапками не хлопала. Только не пытайся меня убедить, будто обожаешь вкалывать в магазине! Легче тебе станет, если и я начну копошиться в том же отстое? Ты очень справедливая, да? Мечтаешь, чтобы всем было так же хреново, как тебе?

— Заглохни! — приказала Лена. Шарики её сознания плавно проехались по роликам, напрягся живот, мозг сладострастно чавкнул, и по черепной коробке разлилось блаженно-липкое тепло.

Дух бабушки стих, унеся в кармане халата клубочек ярости. Лена отвернулась за сигаретой. Повернувшись назад, она обнаружила Рому заметно посиневшим и хватающимся за горло с полными ужаса глазами. Такое уже случилось однажды, когда Лена изгоняла из квартиры Серёгу, утомившись спонсировать бесплодные эксперименты по расширению узких мест его сознания. Серёга настолько впечатлился, что отбыл аж до Индии.

— Забыл, как дышать? Вспомни и дыши! — петушиным голосом пискнула Лена, надеясь обыграть дело в шутку. Однако пришлось сосредоточиться и приказать: — Дыши.

Рома шумно последовал приказу.

— Так вот как ты в своём магазине работаешь, — просипел он полчаса спустя. — Нареканий от покупателей не поступает? От тех, кто выжил после обслуживания?

— Хочешь пива? — спросила Лена, избегая смотреть Роме в лицо. — Я схожу.

— Сиди, — Рома хитро усмехнулся, доставая из-за дивана банки. — Догадался запасти на вечер. Тётя Лена, прости меня, а? Я бытовая свинья, но я над этим работаю.

— Из-за твоей дурости мне всю ночь бегать с Фаней на двор. Не знаю, во сколько обойдётся ветеринар, но это будет за твой счёт.

— Не вопрос, как только папу выпишут — так сразу. Давай я с ней побегаю?

— Ты когда-нибудь выгуливал серьёзных собак?

— Никаких не выгуливал, но готов рискнуть, ночью кусать некого.

— Кроме тебя, — напомнила Лена. — А потом она поест всю тухлую селёдку и бомжей на районе. У Фани паршивые нервы после питомника, точней, она родилась нервной. Плюс гипотериоз и мелочи вроде аллергии на всё. Менты списали её в некондицию, а я вот забрала. Первый год мы с ней жили в основном по ветеринаркам, дрессировку запустили. Я справляюсь, но непрофессионалу не доверю. Завтра я выходная и буду отсыпаться, Нюся встаёт в шесть, покормишь её завтраком, — едой, — понял?! Славненько.

Рома вытянулся по стойке смирно, проявив редкое для его габаритов проворство.

— Yes, ma'am!

— Не понимаю, почему ты хочешь остаться? — Лена потянулась за пивом. — Другой бы на твоём месте, ну, в общем, убрался бы сразу, как смог ходить, хоть на вокзал, хоть к Лидке. После того, что случилось.

Вторая банка крякнула в Роминых пальцах, неожиданно артистически-тонких для такого пухлого тела.

— Для жизни на вокзалах я не приспособлен, даже пробовать не хочу. Несмотря на определённый романтический ореол бомжевания, это не мой путь. И потом — менты. Что может быть прозаичней московских ментов? Потом, как бы тебе сказать, я не был совсем уж не готов к чему-то в подобном роде, хотя не знал, что у тебя всё настолько серьёзно. Всё равно, если выбирать между тобой и Лидкой, ты лучше. Уверяю тебя, это не лесть, но суровая правда жизни. Некромантия прикольна в мультиках, а в реале — на редкость неприглядное зрелище.

Лена ничего не поняла и призналась в этом.

— А я считал, что это ты добираешься до Лидки, — поправил очки Рома. — Нет? Выяснение отношений в астрале, магическая дуэль. Не смотри на меня так. Мне всегда нравился фильм «Иствикские ведьмы». Богатый сюжет для комикса: сёстры, унаследовавшие от предков…

— Ты чего несёшь?

— Да так, ерунду всякую, не обращайте внимания. Ты, конечно же, не знаешь, что, пока ты отдыхала на природе, твоих близких родственников постигли мелкие неприятности? О нет, откуда, ведь ты отключила телефон и при этом ну абсолютно не имеешь ни к чему отношения. Бытовые неурядицы, с кем не бывает! Автомобиль — самый опасный вид транспорта, папа не справился с управлением на ровном месте, затылок в клочья. Лидка тоже в аварию попала, да, и она не справилась, отделалась испугом, разбитым затылком и крыло поцарапала. Погнали дальше. Мигрени у Ольги Леонидовны перманентные, подумаешь, — дважды за два дня скорая приезжала, — боли в области затылка, практически норма в пожилом возрасте. Ещё Марка Венедиктовича в центре Москвы долбанули арматуриной по затылку, разгул преступности, бич крупных городов. Ах да, всё это сразу после твоего отъезда. Я тебе не говорил, что с тех пор нормально сплю? Огромное спасибо, позволь ещё раз засвидетельствовать признательность. Помимо прочего, из всей компании я один не пострадал, если не считать Лидкиного нападения. Тебе Лидка, кстати, ещё не дозвонилась? Я бы на твоём месте сам ей позвонил, проверил, осталось ли у тебя немножко родственников. Лен, как раз об этом я хотел поговорить. Твои дела с Лидкой меня не касаются, но если что-то случится с папой или с племянниками, я против, имей в виду. Можешь в любой момент перекрыть мне дыхание, но надеюсь, ты этого не сделаешь, и что с папой и ребятами всё будет хорошо, тоже надеюсь. Вася с Платошкой не спали толком с тех пор, как ты… что бы ты там ни сделала. Кошмары, знаком такой термин? Кого я спрашиваю, в этой области ты профи, тем более что детям снится, угадай кто? Ну же, с трёх раз!

— Хватит паясничать.

— Бинго! Большой серый волк! За цвет не ручаюсь. У Платошки начались странные припадки, Лидка с ним по врачам носится.

Лена почувствовала необходимость покурить на балконе — не только потому, что ей хотелось курить, но чтобы побыть одной.

— Лидка считает, что это я? — спросила она, вернувшись за стол. — Ты рассказал ей про мазь?

Рома состроил неопределённую гримасу.

— Сама-то как думаешь? Но у Лидки есть другие источники информации. Всё-таки сложно поверить, что ты действительно не знаешь, кто твоя сестрёнка.

— Ох, как меня это… ещё недавно Димка с чем-то похожим докапывался. А я ничего не знаю, тем более про Лидку. Да я её не видела лет десять! Так кто же моя «сестрёнка» и что у неё за «источники информации»?

— Как понимаешь, душевных бесед мы с Лидкой не вели, разница темпераментов мешала, поэтому могу рассказать только о том, чему был свидетелем. Неделю назад Лидка вернулась из больницы от папы. Через час она ворвалась ко мне, выглядела так, словно её долго лупили метлой по физиономии: из носу кровь хлещет, из ушей, даже из глаз. Но дело не в крови… она казалась старухой. Точнее, их было две: Лидка, и та, другая, что-то вроде я видел под твоей мазью у Димки — человеческая и собачья головы одновременно. И говорила старушечьим голосом, невнятно, выговор странный, я ничего не разобрал, кроме слова «волк». Во мне метр девяносто росту и не меньше ста килограмм… сейчас, наверно, сильно больше, и я занимался тайским боксом, однако Лидка выволокла меня на лестницу как шестилетку. Прибежали няня с домработницей, Лидка велела им гнать меня из дома и не пускать назад, а сама брякнулась об пол. Не разбираюсь в эпилепсии, но это была она, я читал. Я переждал на кухне, пока скорая возилась с Лидкой, потом Ира вынесла мне кое-что из вещей, и я уехал. Собственно, всё, дальше ты знаешь: прокантовался в Реутове, потом Макс пустил.

— Ясненько, — сказала Лена. — А при чём тут некромантия? По мне так больше смахивает на одержимость.

Рома возвёл очи горе.

— Просто ты не знакома с Лидкиной «авторской методикой системных расстановок».

— Когда я встречалась с Лидкой, она только что школу кончила, и никакой методики за ней не водилось. Вроде бы.

— Это точно, — согласился Рома. — Методика началась уже при мне, когда она открыла так называемый «частный психологический кабинет». Гы. Что характерно, ни папа, ни, почти наверняка, Ольга Леонидовна не в курсе прикола.

Лена прислушалась к тревожной возне в прихожей.

— Так, Фане пора на двор, приду — доскажешь.

— Я с тобой, по дороге расскажу.