Отступник

Глава 20 ПРОШЛОГО КАМЕННЫЙ ГОСТЬ РАСПРОСТЁР СВОЮ ДЛАНЬ НАД ТОБОЮ

Царь Роман миновал дамбу и пошел по земляной насыпи, что перегораживала Миус. По левому краю насыпи, почти у кромки воды, от берега до берега наклонно торчал полутораметровый частокол, усиленный колючей проволокой. Он был построен вскоре после той приснопамятной весны, когда косяк морских гидр пытался прорваться в лиман, а воины Лакедемона фактически своими телами преградили путь этой миграции. Если бы тварям удалось преодолеть дамбу, то относительно сытой жизни обитателей Лакедемона пришел бы конец — на безопасном рыболовстве можно было ставить крест. С тех пор морских мутантов расплодилось еще больше. Как рассказывали крестьяне из Беглицы, в прошлом году в Азовском море потонул огромный рой насекомых, похожих то ли на гигантских муравьев, то ли на саранчу, и те стали отличной подкормкой для гидр. Однако сколько бы мутантов с обжигающими ядом щупальцами не обитало в море, у них не хватало интеллекта и умений пересечь забор высотой с человеческий рост.

― Доблесть и сила! — часовой выкрикнул приветствие, узнав подошедшего.

― Во имя победы, — проговорил с достоинством Роман.

Правитель подошел к воротам, которые уже отворялись.

― Я с инспекцией, наместник у себя?

― Так точно! — отрапортовал крепко сбитый мужчина, одетый в грубо сшитую одежду серого цвета, с «Сайгой» в руках и длинным ножом за поясом.

― Ага… хорошо, — произнес Роман, входя внутрь периметра.

Ломакин был первым форпостом или последним (как посмотреть!), оставшимся у Великого Лакедемона на материке. Деревня эта, как и сам Лакедемон, обнесенная добротным частоколом, имела стратегически важное значение, не позволяя мутировавшему зверью проникать на полуостров. В свое время царь Роман добился в Совете старейшин утверждения «Закона о Ломакине», по которому около сорока наиболее крепких мужиков из крестьян получили некоторые права, а за это они имели сомнительную привилегию поселиться со своими семьями в Ломакине и охранять подступы к насыпи. Таким образом, в Миусской Политии появилось четвертое, хоть и немногочисленное сословие — ломакинцы. По своему статусу они были ниже полноправных граждан, но выше крестьян, носили оружие, имели дополнительное жалованье, увеличенный паек, но права голоса в Общем Собрании не удостоились.

Проталкивая этот закон в Совете старейшин, соправитель метил в будущее: появился достаточно большой контингент вооруженных людей, обязанных своим положением лично царю Роману, что могло стать нелишним козырем в борьбе с конкурентом Антоном.

Наместник Ломакина — Сурен Геворкян — ждал царя на крыльце своего дома. Жгучий брюнет лет тридцати пяти — сорока, по-русски разговаривал без акцента и, пожалуй, лучше, чем на родном армянском. Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине. Сурен пригласил гостя в дом, но царь отказался, предложив совершить небольшую прогулку на свежем воздухе.

― Я же к тебе с официальной инспекцией, так что буду инспектировать, — сказал Роман.

― Не сомневаюсь, — губы брюнета тронула легкая улыбка. — Но обычно твои официальные визиты имеют неофициальную подоплеку.

― Ну… а как же без этого, мой дорогой друг, — почесал бородку царь. — Время сейчас неспокойное, люди дохнут как мухи, мы на грани вымирания, а многие этого не понимают. Ситуацию нужно решительно менять, даже ломать.

― Такие слова пахнут гражданской войной, — спокойно заметил Сурен, понизив голос, хотя вокруг никого, кроме них, не было. — Не думаю, что кто-то захочет ломаться добровольно. Да и сил у тебя, мой повелитель, мало, чтобы победить Антона.

― Во-первых, война — это последний довод и даже не королей, а дураков, — возразил Роман. — Есть десятки способов мягкого воздействия. А во-вторых, лучше казаться слабым, но быть сильным, чем наоборот.

― Согласен, — на лице наместника нарисовалось одобрение. — Но что ты хочешь?

― Сын правителя Артур несколько дней назад отправился с карательным заданием в сторону Таганрога и, вопреки расчетам, до сих пор не вернулся, — перешел к делу царь. — У меня имеются данные, что город обитаем, и там живет племя каких-то мутантов. Ты догадываешься, чем пахнет, если наследник погиб вместе с отрядом?

― Походом на Таганрог, — ответил Сурен.

― Именно, — кивнул царь. — Больше того, поход состоится, даже если Артур вернется целым и невредимым.

— И?..

― Экспедицию захочет возглавить Антон. Это обязательно. Слишком давно не было ничего такого… победоносного, — Роман развел руками. — Разгромив мутантов, он еще сильнее укрепит свои позиции, моя власть окончательно сделается формальностью, и, сам понимаешь, мой друг, представлять интересы ломакинцев в Совете старейшин станет очень непросто.

― Согласен, — наместник нахмурил густые черные брови. — Но каковы твои предложения?

― Есть информация, что наш дорогой наследник Артур замешан в контрабандных делах, в нелегальной торговле коноплей или какой-то похожей на нее дурью. Сам понимаешь, огласка такого дела пошатнет кресла под многими из наших недругов.

― Я готов помогать тебе во всем, ты это знаешь. Наверняка уже придумал план?

― Верно, — сказал царь, испытующе заглянув в темно-карие глаза Сурена. — Когда Антон отправится бить дикарей, мне нужны будут твои воины. Среди полноправных граждан слишком много ненадежных глаз и ушей, а дело требует строгой конфиденциальности. Мы отправимся в Беглицу добывать доказательства антипатриотических деяний наследника и, если повезет, то найдем информацию еще на кое-кого.

― Но нужно официальное разрешение, чтобы пройти через территорию Лакедемона, — возразил Сурен. — Или ты предлагаешь нам тайно пробраться на полуостров?

― Нет, — покачал головой царь, — я улажу вопрос, не беспокойся.

― Надеюсь, ты понимаешь, — сказал наместник вполголоса, — что ломакинцы многим рискуют, хотя и будут сражаться за правое дело.

― Да. Надеюсь, и ты понимаешь, что победа правого дела обеспечит уравнение в правах с гражданами, — царь почесал бородку. — По крайней мере, я усиленно работаю над вопросом…

Внезапно издали донесся звон.

― Что такое? — удивился Сурен. — Это ведь колокол Храма Славы?

― Ты угадал, и, думаю, мы на пороге больших перемен. Скорее всего, или наследник вернулся, или кто-то из его отряда. На днях я приду за тобой и твоими людьми. Подготовь все тщательно, Сурен, — царь Роман направился в сторону насыпи, но, остановившись, обернулся к наместнику:

― И вот еще: я выпишу пропуск Алёне Зарецкой, пусть повидает детей.

― Конечно, — кивнул брюнет. — Я прослежу.

Антон смотрел из окна своего кабинета на двух котов, взъерошенных и орущих друг на друга, хотя март давно прошел; одно неосторожное движение — и кто-то из маленьких хищников первым бросится в атаку.

― Ну, сынуля, — строго произнес царь, — рассказывай, как ты просрал отряд в целом и жену в частности. Только честно, без вранья. Я должен знать, как мне выгораживать тебя перед Общим Собранием. Анатолий Алфераки уже направился к Храму Славы, скоро зазвенит колокол, а потом забренчит рельс у Дворца Собраний, туда набежит куча народа, и ты отлично знаешь, они не папа, порвут на части за малейший косяк.

Артур, стоящий навытяжку возле двери, вздрогнул, услышав «сынуля», сглотнул ком и сказал:

― Отец, так получилось по чистому недоразумению, но я готов искупить кровью…

― Ты, тупое убожество! — взревел царь; в этот момент один кот бросился на другого, и клубок шерсти покатился по пыльной дороге. — Я тебя о чем спросил! О недоразумении? Или об искуплении?

Антон резко развернулся и бросил испепеляющий взгляд на сына:

― Повторяю свой вопрос специально для малахольных недоносков: как ты умудрился просрать отряд в целом и жену в частности? В подробностях рассказывай, без всяких соплей и нюней о случайных недоразумениях. Почему ты остался жив, а остальные погибли? Храбрейший из воинов, я жду ответа.

Разумеется, честно, как требовал того отец, Артур говорить не собирался. Он изложил откорректированную версию похода в Таганрог — ведь никто проверить его слова не мог.

Получалось, что доблестный сын царя и его команда шли по следу отступника, убийцы и предателя Олега, сына Виктора. Примерно посередине дороги на них напала банда беглых рабов, ясное дело, по наущению все того же предателя. В результате яростного сражения шайка отморозков была уничтожена, а ее главарь, дикарка по имени Рита, взята в плен. Но во время боя рабы, предназначенные для прохода сквозь Туман Даров, погибли. Пришлось тащить на себе проклятую атаманшу. В аномальной зоне непонятно почему погиб Семён, один из лучших рукопашников Лакедемона. Однако не оставалось сомнений, что каким-то образом Олег сумел преодолеть Туман Даров и уйти. Далее, уже в самом городе, отряд едва спасся от гигантских хамелеонов. Жертвой одной из тварей стал Григорий, да восславят его вечные воды Миуса. Но сильно поредевший отряд не отступил и, отсидевшись до заката в заброшенном доме, вновь пошел по следам изменника. На этом настоял сам Артур, сказав, что того требует честь воина, хотя старый поисковик Николай хотел отказаться от дальнейшего преследования. Ночью, уже в старых районах города, на них напали нуклеары, так себя кличут дикари-мутанты. В результате ожесточенного сражения погибли и любимая жена Анна, и храбрейший воин Николай, сын Алексея, да будет он равен богам. Сам бесстрашный Артур, будучи оглушен метко брошенным камнем, попал в плен к выродкам. Однако можно с уверенностью сказать, что в ходе боя было уничтожено не менее семи врагов, и если бы не врожденное преимущество противника — способность прекрасно видеть в темноте — то наверняка потери нуклеаров были бы больше. Во время своего пленения Артуру удалось разговорить одного из охранников, и он поведал ценные сведения о своих соплеменниках. Позже наследнику удалось бежать, доблестно обезвредив двух охранников.

― Есть кое-какие нестыковки в твоей байке, — сказал царь Антон, вплотную приблизившись к сыну. — Ну-ка покажи голову… И где здесь шишка, синяк, хотя бы царапина, в конце концов, после камня должно же что-то остаться?

― Я сейчас правду говорю, батя, правду, — Артур вытаращил глаза и закивал головой, будто это могло убедить правителя в искренности его слов.

― Я сейчас тебе челюсть сломаю, сынуля, — спокойно, но с непреклонной жесткостью проговорил Антон, ударяя кулаком в ладонь.

― Ну хорошо, хорошо, — наследник попятился, выставив вперед руки. — Я сдался этим тварям, но то была вынужденная мера, иначе как бы мы узнали о дислокации противника…

― Что еще наврал?

Артур мгновенно сообразил, что нужно срочно сознаться еще хотя бы в чем-то, иначе отца не успокоить. Обещание сломать челюсть могло воплотиться в реальность.

― Меня выпустила Аня, — сказал наследник. — Я не сам сбежал, она мне помогла. Сперва хотела в Таганроге остаться, а потом передумала… Но, клянусь, она первая сдалась, она вообще хотела нас предать!

― Угу, и захотев предать, зачем-то стала тебя освобождать? — поджал губы Антон. — А почему ее нет с тобой?

― Она умерла по дороге, — спина Артура сделалась мокрой, — но память о ней…

― Ты убил ее? Как лишнюю свидетельницу?

― Нет, честно, батя, все получилось чисто случа…

Договорить наследник не успел, поскольку, получив сильный удар под дых, судорожно глотая воздух, согнулся в три погибели и упал на колени.

― Боги, — прорычал правитель, — почему вы мне дали в сыновья тупицу, который не может даже солгать как следует? Сынуля, ты, когда врешь и боишься одновременно, то потеешь как свинья при случке, ты этого не знал? Дерьмовый из тебя политик, дерьмовый управленец и такой же дерьмовый воин! Боги… на кого оставить Лакедемон?

Зазвонил колокол Храма Славы.

― Ладно, — Антон подошел к столу, сел в кресло. — Собранию поведаешь версию, которую сначала мне рассказал. И запомни: народу врать можно, а вот папе нельзя. Папа этого не любит. Иди отмойся и позови Словоблуда, он в коридоре ждет.

Встав с колен и морщась от боли, Артур покинул кабинет.

В дверь просунулась седая голова человека лет шестидесяти, которого за глаза называли Словоблудом.

― Приветствую вас, мой повелитель, — сказал он.

Антон милостиво улыбнулся и показал жестом, чтобы вошедший сел в соседнее кресло. Вот уж кто умел врать в совершенстве, так это Глеб Карасев. И научился он сему полезному искусству задолго до последней войны, ибо многие годы работал телеведущим на одном из центральных каналов страны. Накануне Великого Коллапса он выпросил командировку в Таганрог, для поиска очередной скандальной сенсации, и собирался отснять материал о родителях восходящей звезды, уже известной в мире моды, юной и прекрасной Галины Грильска. Разумеется, настоящая фамилия дивы была другой: то ли Криворучко, то ли Курицына, или даже вообще Суходрищева. Впрочем, журналист считал, что новую фамилию имиджмейкеры модели тоже придумали неудачно — слишком отдавало курицей на гриле, но это не имело принципиального значения. Главная же интрига состояла в том, что мать этой самой манекенщицы оказалась прикованной к инвалидной коляске.

Глеб уже представлял себе начало своей передачи. Вот он выходит в эфир с гадливо-въедливым выражением лица перед телекамерой и громогласно заявляет на всю страну: «Вы не поверите! Мать Галины Грильска прикована к инвалидному креслу и ютится в дешевой коммуналке!» Кстати, неплохо бы срубить бабла на рекламе, и в качестве фона — пустить клип с бульонными кубиками «Галина-Бланка».

Или можно было сказать по-другому, но с тем же гадливо-въедливым выражением:

«Скандалы, интриги, расследования! Город морального Чехова и благородной Раневской породил неблагодарную дочь!», — разумеется, с теми же бульонными кубикам на фоне.

Однако ядерная война поставила крест на радужных планах прожженного спеца по черному пиару. Быстро сообразив, что до Москвы ему уже не добраться, а Ростов — по слухам — лежит в руинах, Глеб и его команда на спецфургоне рванули в сторону Украины. Телеведущий, благодаря чутью на события, не застрял в пробках и добрался до моста через Миус в числе первых. Однако там уже дежурили солдаты, которые внаглую досматривали машины, обязательным порядком сливали почти весь бензин, оставляя в баке пару литров, реквизировали предметы первой необходимости и вообще все, что радовало их глаз, отнимали еду, а потом, обчищенных гражданских выпихивали на другой берег. Но сметливый журналист снова сообразил, что лучше остаться с военными, чем ехать в неизвестность. Отпустив коллег, Глеб попытался истребовать у солдат встречи с начальством.

― Разве вы не видите, я медийное лицо, — кричал телеведущий. — Приведите меня к вашему главному! Или я устрою вам кучу проблем!

Десантник, здоровенный детина, не поверил угрозам, не оценил ораторского искусства журналиста и въехал по медийному лицу прикладом. Однако потом, признав-таки в нем человека с телевидения, отвел к Орлову, Алфераки и ныне покойному Руденко. Разговор, который решил судьбу Глеба, до сих пор снился ему в дождливые ночи.

― А что, — сказал Антон, — почему бы его не сделать гражданином.

― На хрен он нужен! — возмутился Анатолий. — Моя бывшая всю дорогу по зомбоящику на дерьмо всякое пялилась, которое вот он народу втюхивал! Таких сразу вешать надо! Или стрелять.

― Не скажи, — возразил Руденко. — В журналистах и проститутках потребность будет всегда, — старший прапорщик вдруг выпучил глаза и прокричал: — Даже в Спарте!

― Витя, козел, тут серьезное дело, а ты опять прикалываешься! — вспыхнул от негодования Алфераки, стукнув кулаком по столу.

― Заткнитесь оба! — рявкнул Антон. — Решено, будет гражданином, берем его на испытательный срок. Станет голосом нового порядка. Как твое имя?

― Г-глеб Ка-ка-карасев, — заикаясь, выдохнул едва не обмочившийся телеведущий, успевший уже десять раз попрощаться с жизнью.

― Ка-ка-ко-ко-расев, — передразнил Руденко. — Я всегда знал, все журналисты, кокорасы-пидарасы. А кокорасы везде нужны, даже…

Старший прапорщик набрал в легкие воздух, чтобы закричать: «в Спарте!», но, увидев, с какой непередаваемой злобой на него смотрит Алфераки, беззвучно выдохнул и, коснувшись пальцами губ, проговорил:

― Молчу… молчу…

С тех пор прошло много лет, и Глеб с неофициальным прозвищем Словоблуд никогда не подводил тех, кто давал ему кусок хлеба и мясную косточку: ни до Великого Коллапса, ни после него. Вот и сейчас, садясь в кресло рядом с царем, он весь превратился в слух.

― Глебчик, у нас появилась проблема, — сказал Антон доверительно. — Сын мой вернулся, а все его товарищи погибли. Пала смертью храбрых и моя невестка. В Таганроге, оказывается, есть жизнь. Мутанты убили наших людей. И теперь нужна война.

Глеб всегда отличался живым умом и сообразительностью, и потому, кивнув, проговорил:

― Понял, мой повелитель, все будет сделано в лучшем виде.

― Вот за что я тебя всегда уважал, — царь похлопал бывшего журналиста по плечу, — так это за то, что ты схватываешь все с полуслова. Надо торопиться, я введу тебя в курс дела…

На крыльце под портиком Дворца Собраний восседали старейшины. Красные бархатные стулья с подлокотниками были крашены в золотистый цвет, и кое-где краска уже успела протереться до деревянной основы, но подновить было нечем.

Площадь запрудили почти две сотни мужчин. Когда собиралось Общее Собрание, даже патрульные и дозорные обязаны были присутствовать, а на вышки поднимались жрицы Храма Славы. И вот, едва прибыли последние граждане, дежурный ударил молотом в рельс. Тут же старейшины поднялись со стульев и двести глоток затянули гимн Лакедемона:

Царь Антон никогда не был чувствительным человеком, но почему-то именно гимн всегда пробивал его на слезу. И, стиснув до боли кулаки, он пел с остальными воинами, быть может, искреннее всех других присутствующих на Общем Собрании.

В памяти всплыл сосунок Петя, сочинивший слова к гимну, когда ему исполнилось всего лишь одиннадцать лет. Забылось, что он был соней, недотепой, но помнилось то, что он погиб, как и положено настоящему воину, с оружием в руках.

И перед мысленным взором царя вставало грядущее, когда Миусская Полития распространит свое влияние на весь полуостров, а потом и на все Приазовье. Песнь лилась, и царь Антон в мечтах своих улетал все дальше и дальше…

Когда гимн закончился и старейшины уселись на свои места, слово взял Глеб Словоблуд. Лик его был скорбен и негодующ, казалось, по щекам вот-вот покатятся скупые слезы.

― Сограждане, вы не поверите! — воззвал он трагическим, полным праведного гнева голосом. — Три доблестных воина и одна отважная дщерь Великого Лакедемона пали от коварных рук проклятых выродков! В Таганроге обитают мутантские отродья, посмевшие бросить вызов справедливым законам Священной Миусской Политии!..

Царь Антон не слушал Глеба, потому что и так прекрасно знал, что тот расскажет людям. Но по толпе прошелся ропот искреннего негодования. Разумеется, мерзких тварей стоит наказать. Лакедемон — великая и гордая Полития, и то, что сделали мрази из вымершего города — плевок в лицо каждого настоящего гражданина, любящего свою родину. И потому просто необходимо послать армию, покарать ублюдков-мутантов, выжечь нечистое гнездо дотла.

Когда Словоблуд закончил речь и сел на стул, перед людьми предстал Артур с историей о том, что случилось с отрядом. Его рассказ ничем не отличался от того, что он поначалу поведал отцу. Однако, к счастью, теперь он врал без страха, а потому не потел. Хотя если б даже и потел — не многие из граждан обладали проницательностью царя Антона.

После выступления наследника старейшины начали высказывать свое мнение. Каждый выступающий поддерживал поход на Таганрог. Расходились только в нюансах: в сроках подготовки, числе воинов, которых необходимо послать, количестве провианта и боеприпасов, достаточных для обеспечения экспедиции.

Царь Роман понимал, что противостоять этой патриотической истерии бессмысленно, и выступить сейчас против войны означает свести свой и без того невеликий авторитет к нулю. Правитель не сомневался в том, что племя численностью в триста с небольшим особей, чьим самым страшным оружием были лук и стрелы, не явится серьезным противником для отряда отлично подготовленных бойцов. И таганрогская кампания будет ничем иным, как увеселительной прогулкой, после которой рейтинг Антона взлетит до небес, и он фактически превратится в диктатора. Но если нельзя обречь соперника на поражение, то надо хотя бы приложить усилия, чтобы поход прошел не так удачно, как предполагалось, например, с потерями. А для этого необходима спешная подготовка и как можно меньшее число воинов, участвующих в походе.

― Безусловно, друзья мои и соратники, этот прискорбный факт нельзя оставить без внимания, — произнес Роман, когда очередь дошла до него. — Однако если мы полагаем, что войне быть, то необходимо начать операцию возмездия немедленно, желательно уже завтра отправить отряд в Таганрог, чтобы дикари не успели как следует подготовиться или сбежать. Полагаю, трех хорошо вооруженных восьмерок будет вполне достаточно, чтобы расправиться с жалкими мутантами.

― Я бы не назвал это разумным, — возразил Анатолий Алфераки. — Нам нужна минимум неделя, необходима тщательная разведка местности, несмотря на то, что Артур знает в общих чертах дислокацию противника. Кроме того, для безоговорочной победы трех восьмерок мало, я думаю, что стоит подумать о сорока восьми или даже пятидесяти шести бойцах.

― Да что Лакедемону какие-то примитивные дикари? — усмехнулся Роман. — Неужели для их покорения стоит отвлекать почти треть полноправных граждан, способных носить оружие? Не забывайте, что на оставшихся воинов лягут тяжелым бременем лишние дежурства на постах.

― Не настолько тяжелым, — сказал царь Антон. — Тем более война продлится недолго. Некоторые и на дежурство заступить не успеют.

― А внешняя угроза? — настаивал на своем Роман. — Я понимаю, за такой короткий срок вероятность нападения мутантов мала, но мы не знаем, кто живет у нас под носом, какие процессы происходят в приазовских степях и что нас может ожидать завтра.

― Приазовские степи — дело десятое, а об экономической составляющей стоит подумать… — пробурчал казначей Степан, сын Петра.

Слова его прозвучали тихо, их услышали только старейшины. Однако именно это обстоятельство выручило царя Романа.

Согласно лакедемонским законам каждый участник похода получал тройное суточное жалованье, потому уход на войну слишком большого числа солдат означал лишние расходы для казны, а значит, уменьшение доходов старейшин. Считая себя все-таки чуть более равными среди равных, они назначили себе процент с налоговых поступлений. Так что каждый представлял себе последствия затратной военной кампании: заметно сниженный личный профит. А потому совершенно неожиданно в союзниках у царя Романа оказалась человеческая жадность.

Степан, сын Петра, всегда был верным сторонником царя Антона, однако, занимая должность казначея, не мог не озаботиться финансированием военной операции против Таганрога. И по мнению этого невоенного человека, выделить семь восьмерок на мелкий конфликт значило беззаботно сорить трудоднями, без веских на то оснований. Было решено, что в поход отправятся тридцать два воина и самая сильная видящая из жриц Храма Славы. Приготовления должны закончиться в течение трех дней. Никто не сомневался в быстрой победе. За два десятка лет Великий Лакедемон не проиграл ни одного сражения.