― Брат, ты как? — донесся далекий голос Ильи.
Олег почувствовал, как шею накрыла мокрая ткань, успокаивая жгучую боль. Он попытался открыть глаза, но тяжелые веки, словно свинцовыми заслонками отгораживали мир, из которого прилетали звуки.
― Попить… чего-нибудь… — с трудом выдавил юноша.
Чьи-то руки схватили за плечи и потащили вверх, а потом пересохший язык ощутил дивный вкус холодной воды. Голова, как-будто набитая тяжелой гудящей ватой, после нескольких глотков чуть прояснилась, хотя в висках еще чувствовалась болезненная пульсация, и Олег смог осмотреться.
Он полулежал в телеге, которой управлял Саша. Справа шел Кислов, держа автомат на изготовку, а слева молодой нуклеар не снимал стрелу с тетивы. Рядом с Олегом сидел Илья, а напротив — шаман.
― А ты молодец, — сказал Заквасский с искренним восхищением. — Уделал-таки куна.
― Я… ничего не помню, — прохрипел Олег.
― О! Да тут и помнить особо нечего! — Ян радостно улыбнулся и развел руками. — После того, как ты эффектно перебил ему подмышечную артерию, и, кажется, до сонной добрался, он хотел тебя задушить! Мог бы, но не успел, подох от кровопотери. Зря ты не вытащил клинок, тогда вообще все прекрасно бы обошлось. Но в любом случае, получилось хорошо!
― Да, уж хорошо… — проворчал вождь. — Меня чуть инфаркт не хватил, когда вы оба повалились. Лежите и не шевелитесь.
― Я сперва тоже испугался, что ты умер, — проговорил Илья, наклонясь, чтобы дать Олегу еще воды. — Ты синий был, весь в крови и не дышал. Отовсюду крики, но непонятно, то ли орут от огорчения, то ли неимоверно радуются смерти своего верзилы.
«Оау!.. Оау!.. Оау!..» — донесся сверху резкий неприятный звук.
Олег резко открыл глаза и успел увидеть, как над отрядом промелькнула тень, в которой юноша узнал огромного птера, встреченного при входе в Таганрог… Черная, воистину колоссальных размеров бестия заходила на второй круг. Удлиненный с наростами клюв пернатого мутанта открывался, выпуская отвратительнейший вибрирующий клекот. Олег попытался вскочить на ноги, но, не удержав равновесие, рухнул в телегу.
― Не бойся, — сказал шаман. — Это Пегас, он нас не тронет.
― Что за пегас? Это же птеродактиль? — спросил ошарашенный Олег.
― Ну да. Мой союзник, — ответил Заквасский, — Пегасом зовут. Когда птер был маленьким, всего с меня ростом, он ползал на побережье со сломанным крылом и умирал от голода. В общем, я его вылечил, и теперь это лучший друг нуклеаров. Зато, когда я умру, Пегас в благодарность съест мой труп, если, конечно, сам раньше не отправится в гости к Бессущностному, что было бы прискорбно.
Пока Олег переваривал эти откровения, он посматривал на Илью, Сашу и двух молодых нуклеаров, перед которыми выставил себя таким трусоватым клоуном, испугавшимся прирученного чудовища, но никаких косых взглядов или усмешек на их лицах не обнаружил, а даже наоборот, они выказывали несомненное уважение победителю, потому что сами вряд ли могли надеяться одолеть столь огромного противника, каким был убитый тролль.
― Разве это… нормально, что он вас съест? — Олег потрогал шею, где уже чернотой наливались синяки.
― А что ж тут ненормального? — шаман лукаво улыбнулся. — Так происходит всегда: вождь состригает с умершего пучок волос и отдает его родственникам, судья читает торжественную речь, а я сопровождаю тело покойного за пределы Запретной зоны, где оставляю его на съедение милым сердцу зверям.
― Как-то это… — Олег поморщился. — Неправильно.
― Послушай, пацанчик, давно хочу у тебя спросить: а как в Лакедемоне хоронят?
― В землю закапывают.
― Это же гадко, — глаза шамана превратились в насмешливые щелочки, а физиономия скривилась. — Там же мерзкие черви, которые будут ползать по лицу, заползать в нос, в уши. По мне, так лучше пусть меня съест Пегасик, или случайно забредший в город лютоволк или, в крайнем случае, дикие собаки, чем какие-то мерзкие слизни.
― Между прочим, благодаря Пегасу мы узнали, что ты пришел в город, — вмешался Илья.
Тем временем телега подкатила к выцветшим металлическим воротам, которые были скреплены толстенной цепью.
― Кончайте трепаться. Приехали, — вождь, закинув автомат на плечо, достал связку ключей и начал возиться с огромным навесным замком. — Черт! Не открывается, видно заржавел. Придется перелезть через забор… Ян, вы с Олегом возьмете инструменты и поднимете ворота с петель — освободить проход. Не забывайте за телегой присматривать. А я нырну в подвал, посмотрю, как там мои сокровища.
К всеобщему удивлению замок, которым был заперт покосившийся деревянный домишко, поддался нажиму ключа с первой попытки. Дверь распахнулась с натужным скрипом, и на вошедших пахнуло сыроватой гнилью давно заброшенного жилья.
― Слушай, — спросил Заквасский, орудуя ломом возле створки ворот, — а что ты там бормотал перед дракой с троллем?
― Это воинский клич, — ответил Олег, подкладывая брусок. — Солнцем бесстрашия души согреты, доблесть и сила во имя победы…
― Все, все! Хватит! Не надо, я понял, — шаман перешел к другому столбу и воткнул лом в проем между асфальтом и металлической закраиной. — Великая патриотическая песня, что-то типа: «Пусть сгинет Тир в дыму пожара, а Вавилон пусть кормит рыбу! Вечная слава Тиглатпаласару, вечная жизнь Синаххерибу!..»
Олег в очередной раз ничего не понял, но расспрашивать не стал. Не то чтобы ему было совсем неинтересно, просто он был смущен, ведь, несмотря на обряд инициации, прошлая жизнь не была забыта. Получалось, что перестать быть воином Миусской Политии еще не значит почувствовать себя нуклеаром, хотя сегодня он чуть не погиб за новую родину. Конечно, Олег совсем не желал вернуться в Лакедемон, даже если бы ему были прощены все грехи, но и в Таганроге пока чувствовал себя чужим. Хорошо хоть, что там ждала Каур.
― Рано или поздно ты придешь к какому-нибудь выводу, — шаман резко дернул ломиком вверх, и вторая створка ворот соскочила с петель. — Сделаешь выбор и на время обретешь покой. Но только на время.
Олег поднял недоуменный взгляд на Заквасского, и тот, усмехнувшись, пояснил:
― Такова природа живых существ — они не могут обрести постоянный покой, ибо имеют желания. Но это слишком старая и слишком банальная сказка, которую нет смысла рассказывать. Идем, посмотрим, что там интересного обнаружил наш богоподобный вождь.
В подвал спускаться не пришлось. На полу комнаты и коридорчика стояли в ряд поцарапанные канистры, металлические баки, картонные коробки, упакованные от сырости в пластик, завязанные мешочки и даже небольшой деревянный бочонок.
― Ого, сколько добра! И что же за сокровища подарила нам пещера, вернее, подвал Аладдина? — ухмыльнулся шаман.
― Бензин, ацетон, дизтопливо, серная кислота, бертолетова соль, гидроперит и детонаторы, — деловито перечислил Кислов, тыкая пальцем то в одну, то в другую тару.
― А ты, друг Валера, — шаман попробовал на вес один из баков. — Настоящий маньяк, оказывается. Это ж надо такой арсенал в собственном подвале иметь… И как тебе тут спать не страшно было?
― Так, думаю, стеклянных бутылок найдем достаточно и в Запретной зоне, — вождь прямо светился от радости и никак не отреагировал на ехидную реплику. — А вот это самый большой сюрприз, — показал он на объемистый пакет черного цвета, перетянутый веревкой.
― Дай-ка угадаю, — Заквасский потер пальцем висок. — Здесь что-то вроде пластида.
― Именно.
― Слушай, — Ян подобрал сложенный вдвое листок, затесавшийся между двумя канистрами, и бегло прочитал его. — Ты ведь теракт собирался устроить, верно?
― Не успел, — Кислов помог вылезти из подвала Илье. — Война началась раньше.
Олег с любопытством заглянул через плечо Заквасского. Сверху на пожелтевшей бумаге было крупно выведено: «Сопротивляйся!», а под этим словом нарисованный человек в маске замахивался бутылкой, пытаясь попасть в надпись:
Товарищ, зря водку не пей!
Коль жизни своей не жалко,
Возьми лучше Молотова коктейль
И кинь в машину с мигалкой!
― Вот ты мне, Валера, скажи, — иронично хмыкнул шаман, — как террорист-бомбист-анархист умудрился встать во главе общины, чтобы строить новую иерархию? Это не противоречит твоим убеждениям?
― Ты отлично знаешь, — скривился Кислов. — У нас строится истинное общество равных без всяких иерархий, а потом, ты сам, Янчик, скажи, как обласканный публикой толерантный скрипач-ботаник превратился в юродивого оборванца и нищеброда, который стал главным колдуном нуклеаров? Причем, прошу заметить, нишу эту он занял добровольно.
― Ну, разве ты не понимаешь, что это две грани одного и того же умения слышать музыку сфер?
Вождь, решив, что сей бестолковый разговор может длиться до бесконечности, взял под мышку пакет с пластидом, а в руки канистру с серной кислотой и пошел на выход. За ним, нагрузившись, последовали остальные.
― Почему ворота до сих пор на месте? — Кислов сделал недовольную гримасу.
― Да никаких проблем, — шаман пнул один из щитов. Ворота, заскрежетав, накренились, а затем с грохотом рухнули, подняв клубы пыли.
― Когда ты устанешь от идиотских эффектов, скажи, — пробурчал вождь, направляясь к телеге.
Спустя полчаса все добытое в подвале было погружено на повозку, и, наскоро перекусив, отряд отправился в обратный путь. Телегу накрыли брезентом, а потом еще белой тканью, чтобы, как пояснил Кислов, защитить горючие вещества от нагревания солнечными лучами. Теперь Саша тщательно объезжал выбоины на дороге, а остальные шли пешком, каждую минуту ожидая нападения, но ни троллей, ни собак, ни стайных котов, да и никаких прочих тварей нуклеары по дороге в Запретную зону не встретили. Возможно, потому что их сопровождал Пегас, заставляя прятаться от греха подальше любую живность мельче себя.
Но как ни торопился вождь, как ни старался Саша подгонять флегматичного быка, телега ехала медленно, и вернуться в Таганрог до заката они не успели.
Дрожжин тянул до последнего, но, когда стало ясно, что солнце скроется за горизонтом меньше, чем через час, он понял, что неприятные обязанности подготовки к Празднику Откровения придется брать ему. Обычно их вполне успешно делили между собой Кислов и Заквасский, но сейчас ни вождя, ни шамана в Запретной зоне не было, и когда они вернутся — одному лешему известно.
Несколько киндеровых деревьев, срубленные еще днем в Роще Бессущностного, заняли свое место для просушки в специальном сарае. Там уже многие годы хранился и обновлялся запас распиленных на чурбачки дров для приготовления жертвенного мяса. Еще к завтрашнему празднику наловили рыбы и приготовили тесто для выпекания ритуальных караваев. Тут вмешиваться не было необходимости, все прекрасно выполнялось и без надзора, однако самая важная, самая ответственная часть лежала теперь целиком на его плечах, и Леонид направился в Приморский парк, на северную окраину Запретной зоны, где находились коровники. В глубине души он продолжал надеяться, что экспедиция каким-то чудесным образом все же вернется до заката, что из-за ближайшего поворота покажется телега, но умом понимал, что такой удачи не дождаться. Поэтому с каждым шагом раздражение его усиливалось: дело было в том, что судья терпеть не мог убивать домашних животных, а именно это ему предстояло совершить. Заклание жертвенного бычка по установленной многолетней традиции должен был выполнить кто-то из трех руководителей общины.
Когда-то давно он вообще презирал всякое насилие, считая, это путами, кандалами, надругательством над личностью, и был уверен, что свобода выбора для любого человека превыше всего. Конечно, тут не было какой-то особенной наивности, такие взгляды — глупые с точки зрения сегодняшнего опыта — двадцать лет назад разжигали во многих сердцах пламя ложных надежд.
Но когда времена резко изменились, вместе с ними пришлось измениться и Лёне Дрожжину. От сопливого студента геолого-географического факультета, сочинявшего романтические стишки для своей девушки, рассуждавшего о всеобщем равенстве и счастье, не осталось следа. Пришло жесткое понимание, что большинству никакая свобода выбора не нужна; что люди только и ждут какой-нибудь лазейки, чтобы скатиться в бездну злобного эгоизма; что отсутствие принуждения будет воспринято как слабость, и, следовательно, достаточно суровые рамки необходимы.
Но как же трудно было их установить! Как бесконечно сложно было удержаться в разумных границах — новую жизнь приходилось создавать буквально на трупах поверженных врагов. Испуганному дикому стаду, в которое превратились несколько десятков выживших, их триумвират дал законы, позволявшие жить дальше, без опасения растить детей. И, беспристрастно оглядывая путь, пройденный его общиной, Леонид Дрожжин мог уверенно сказать, что на месте толпы, жрущей друг друга, почти потерявшей человеческий облик, сейчас образовалось справедливое общество, в котором были традиции, вера и правила, не позволявшие нуклеару сорваться в пропасть беспредела. Он лично не верил в богов, но он их придумал, чтобы поверили другие. Что ж, не каждому дано понять, как на самом деле устроен мир… но такова осознанная необходимость…
К коровнику судья подошел в самом отвратительном расположении духа.
Из стойла уже вывели выбранного бычка, который ждал на небольшой утоптанной площадке и с вожделением косился на зеленую траву, росшую вокруг, ведь его не кормили почти сутки, позволяя только пить воду. Дрожжин протянул руку, и животное доверчиво уткнулось в ладонь теплым мягким носом. Леонид почувствовал, как сжалось сердце: он не мог относиться к животным просто как к еде, по-крестьянски спокойно, и остро завидовал невозмутимости Терентьича, старшего в бригаде животноводов, который с непроницаемым лицом подал большой деревянный молоток и ухватил бычка за ухо, чтоб тот не дернулся.
― Во имя Творца и во имя Бессущностного, именем Сказителя, именем Отшельника… — начал проговаривать ритуальную формулу Дрожжин.
Оглушающий удар в лоб повалил несчастное животное. Терентьич забрал из руки судьи молоток и быстро подал остро заточенный нож, которым следовало сделать глубокий разрез вдоль нижней части шеи. Судья почувствовал накатившую тошноту, когда под хлынувшую струю крови тут же было подставлено ведро. С этого момента мясо обыкновенного бычка превращалось в ритуальную еду и становилось высшим принципом.
― Добротная получится колбаска, — сказал Терентьич вполне будничным тоном. — Сейчас снимем шкуру, а после разделаем тушу. С кухни уже принесли маринад, так что не беспокойся, к утру все будет в лучшем виде.
Радуясь, что жертвоприношение закончилось достаточно быстро, и досадуя на себя за чувствительность, Дрожжин отправился обратно, решая, не нужно ли послать небольшой отряд, чтобы встретить экспедицию.