Отражение во мгле

5 КАТАСТРОФА

— Получается, что от наших пещер эту нору отделяла стена грунта толщиной меньше метра? — Селиверстов задумчиво потер подбородок, рассматривая неизвестный до похищения Марины ход в свете факелов, которые держали два молодых искателя.

— Похоже на то. — Хмель из головы Жуковского выходил не так быстро, как у бывалого воина, и он присел на кусок обрушенной глины.

— Занятно. Они и раньше устраивали хитроумные ловушки, но чтобы прорыть такой длинный ход лишь ради одного похищения… Сколько времени это могло занять, с учетом замерзшего поверхностного слоя? И какой смысл, ведь они должны были понимать, что эта нора больше не пригодится?

— Вася, эту нору не человек сделал, — проворчал Жуковский.

— Ты тоже так считаешь? — Селиверстов, которому из-за высокого роста приходилось нагибаться в норе, вышел в пещеру общины и присел рядом с товарищем. — Тогда кто или что? И почему ты так уверен?

— А на борозды посмотри. Нора практически круглого сечения. И все в бороздах, будто от толстых когтей. И высота какая?

— Ну, примерно метр пятьдесят.

— Люди обычно роют повыше. Во всяком случае, не круглого сечения. Если для передвижения ползком, то легче делать круглую, но узкую, а если для ходьбы, то полуовал будет в самый раз. А такой высоты и круглую — это лишний грунт, который надо срезать и вынести. Нет, не человек это. И борозды эти вдобавок…

— Тогда кто? — вздохнул Селиверстов. — Отожравшийся крот? Медведки твои? Чокнутая куропатка? Крыса из дурацких книжек про постъядерных мутантов?

Жуковский поморщился и почесал нос.

— Да не знаю я.

— Кого мы знаем? Трутни не роют норы. Они могут немного покопаться в грунте, но не забираются под поверхность. Солдаты твари не отходят далеко от гнезда. Рабы твари могут рыть норы, но недалеко, и они гораздо меньше, чем сечение этого лаза. Насколько я слышал. Видать не видал, конечно.

— Про медведок мне шутка понравилась. Поймать одну такую — и всю общину можно накормить. А вот если она гудеть начнет, слышно будет всем выжившим на земле, — улыбнулся Андрей.

Селиверстов достал из кармана жестянку, оставленную на месте похищения Марины, и стал задумчиво вертеть ее в руках.

— Слушай, Андрей, какая штука интересная получается. Охотники знали про этот лаз. И не только. Они знали, что находится за этой глиняной стенкой, которую обрушили. Они знали, что тут питомник.

— Ну и что?

— Я вот подумал про прежние похищения. Обычно тварелюбы на дровозаготовке людей отлавливают. Сейчас что-то новое. И тем не менее… А тебе не кажется, что среди нас, в общине, есть информатор?

— Я что-то не понял…

— Что ты не понял, Андрей? — нахмурился Василий. — Пора бы протрезветь уже. Я говорю, что мне кажется, кто-то в общине сливает информацию охотникам.

Жуковский тихо засмеялся.

— А как ты себе это представляешь? По телефону, что ли? Или через скайп? Кто мог узнать, что Марина пошла сюда, и предупредить охотников в течение максимум пары часов, учитывая, что эту нору надо было еще прорыть?

— Думаешь, совпадение?

— Я вообще ничего не думаю. Мне Костю жалко. А впрочем, может, у него гора с плеч, ежели он ребенка не хотел.

Староста был низкорослым и худым. И большеголовым. Не уродство, конечно, но это подчеркивало узость его плеч. Вообще в нем не виделось какой-то особой харизмы. Однако давно никто не задумывался, что сделало его лидером Перекрестка Миров. Опора на бывших силовиков, что стояли у истоков общины, являлась лишь одним из необходимых условий удержания власти над центральной общиной.

У него было просторное жилище с роскошным освещением. Использовал он для этого сказочно дорогие парафиновые свечи в латунных канделябрах. А еще сюда было проведено немного дневного света, по технологии Жуковского.

Покои Анатолия Владимировича Едакова представляли собой несколько комнат. Одной из которых был просторный рабочий кабинет. Едаков вальяжно расхаживал по нему, облаченный в бордовый халат и теплые тапки. Одна рука погружена в карман халата, другая держит пластиковую лейку. Он поливал многочисленные цветы в горшках вдоль стен. Странные, непривычные для глаз простого люда растения. Многие уже забыли, как выглядят цветы. А староста выращивал их у себя дома, умудрившись приспособить какие-то культуры к выживанию в подземелье, пусть даже и хорошо, по нынешним меркам, освещенном. И как много воды он на это тратил…

Константин поморщился, глядя на такое расточительство. Он вспомнил времена, когда были часты перебои с водой. Как он тайком держал в питомнике медведок тряпку и потом выносил, пряча ее, тяжелую от впитавшегося конденсата, под одеждой, торопясь домой, к Марине. Как она, получая на работе положенный женщинам дополнительный глоток воды, держала его во рту и тоже шла домой, чтобы напоить Костю со своих губ. А староста поливал декоративные растения…

Костя повернул голову сначала налево, затем направо. Взглянул на двух охранников. Они не отреагировали. Интересно, каков их рацион питьевой воды?

— Ломака, — недовольно заговорил староста, продолжая свое увлекательное занятие и даже не глядя на Костю, — ты отдаешь себе отчет, какой ущерб нанес нашей экономике? Знаешь, сколько жуков ты погубил во время своей истерики? А ведь экспорт жуков — это наша независимость и безопасность.

— О какой безопасности может идти речь, Анатолий Владимирович? Моя жена похищена.

— Неизбежность таких трагедий есть уклад нашей жизни и цена мира без войны в метро. Не ты первый, у кого близкого человека увели охотники. И это плата за неосторожность. Никакой катастрофы, как ты пытаешься это представить. Просто печальный атрибут бытия.

— А у вас уводили охотники близкого человека? — нахмурился Костя.

Внутри он весь кипел, его сжигала боль потери. Он никогда не увидит любимую — от одной этой мысли не хотелось жить. И он, Константин Ломака, точно знал, что по договору с тварелюбами староста неприкасаем, как и его семья. Старосту они знали в лицо благодаря многочисленным саммитам в туннеле, ведущем к станции «Площадь Ленина». А вся семья носила отличительные жетоны, которые давали понять охотникам: этого человека трогать нельзя. У Едакова было три официальные жены и двое детей. Также получили метки четыре его наложницы, которые не имели статуса жены и оттого допускались на оргии, называемые генетическим обменом.

Староста медленно повернул голову и наконец удосужился взглянуть на Константина.

— Хамить не надо, молодой человек. Вы в незавидной ситуации. Боль преходяща, а ущерб надо возмещать.

— А кто мне ущерб возместит?! — воскликнул Ломака.

Оба охранника, не сговариваясь, одновременно положили ему руки на плечи и крепко сжали.

— Я тебе уже объяснил про причины и следствия. Сочувствую твоему горю, но ты не один такой. Теперь ты должен работать и за себя, и за жену. И пайка твоя урезана, чтобы хоть как-то компенсировать то, что ты натворил. Попостишься месяцок, может, поумнеешь. Доставьте его к распределителю принудительных работ, — кивнул Едаков охранникам.

Когда Костю увели, староста вернулся к поливанию цветов и тихо сказал:

— Ну и каково твое мнение?

Из-за ширмы в дальнем углу вышла ухоженная женщина лет сорока. Это была его старшая жена Светлана.

— Он нестабилен. Вспыльчив.

— И резюме?

— Он способен на необдуманный поступок. Например, кинется спасать свою девочку. Он же любит ее, разве не видно? — Светлана вдруг провела рукой по спине Едакова. — А это такая редкость в наше время.

— Ну, будет тебе, — ухмыльнулся Анатолий. — Уж кому-кому, а тебе жаловаться…

— А я не жалуюсь. — Она улыбнулась и опустила подбородок на узкое плечо мужа, который был ниже ее ростом. — Парня утешить не мешало бы. Отработать ущерб, конечно, он должен, но надо успокоить его боль.

— И как?

— Нет лучшего утешения, чем секс.

Едаков обернулся.

— Уж не ты ли этим заняться хочешь? — прищурился он.

— Дорогой, ты меня знаешь, я смогла бы усмирить и весь легион тварелюбов.

Он пошлепал ее по щеке.

— Ах ты, шлюшка моя бесподобная. Думаешь, мне это понравится?

— Ревнуешь? — подмигнула женщина. — Любишь, значит?

Едаков засмеялся.

— Я правитель общины, всех люблю по долгу службы. Но идея твоя имеет смысл.

— Хорошо. — Светлана дернула плечом. — Тогда кто?

— Виолетта! — крикнул староста, глянув на одну из дверей своего жилища.

Из комнаты наложниц вышла совсем юная девушка и покорно посмотрела на Анатолия Владимировича.

— Деточка, ты знаешь Ломаку?

Виолетта уставилась в потолок, вспоминая.

— Ну, такой крепыш молодой, чернявый, с большими выразительными глазами, — помогла ей Светлана.

— Вроде знаю, — кивнула девушка.

— Так вот, пойдешь к нему, — распорядился Едаков. — Потрахайся с ним пару дней, только смотри, чтобы не влюбиться. Ты мне принадлежишь. Пусть он это помнит, и сама не забывай.

Едаков хотел сказать что-то еще, но снаружи послышались возня и крики. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. На станции было темнее, чем в его жилище, он не сразу разглядел людей за постом охраны — площадкой, огражденной по ту сторону сеткой-рабицей.

Костя умудрился повалить охранника и вырваться из рук другого. Парень кинулся на сетку и вцепился в нее.

— Староста! Верни мне Марину! Верни!

Из будок охраны, стоявших по бокам от входа в жилище правителя, выскочили несколько человек.

— Угомоните его немедленно! — закричал Едаков.

Но бурлившее в сознании Ломаки отчаяние придавало ему сил. И крохотная нить надежды… Тонкая, ломкая соломинка, за которую он хватался… Беременность Марины. Он вдруг увидел в этом какое-то волшебное явление и больше не воспринимал положение жены как нечто плохое и сулящее большие проблемы и страдания. Нет. Это могло спасти ее, а значит, и его. Ведь он не видел жизни без Мерины. Весь мир сейчас рушился вокруг. Все переворачивалось в огромной мешанине горя. И в этом ужасном хаосе для него засветилась искорка надежды. Крохотное чудо новой жизни, что билась в теле его возлюбленной.

— Охотники забрали двух человек! Они забрали двух! Ты должен ее вернуть! Это против правил! — кричал Константин, расталкивая охрану, с тупым упорством кидающуюся на парня, который никогда не показывал своей силы, а сейчас выглядел просто несокрушимым.

— Что за бред? — пробормотал староста.

— Она беременна! Они забрали двух человек! У нее ребенок будет!

Староста обернулся к жене и шепнул:

— Черт, это как понимать?

— Бредит. Никто не подтвердит. А если мы предъявим ультиматум тварелюбам, то отношения с ними испортим. Да и нельзя считать комок слизи в брюхе девки человеком.

И Константин замер. Светлана старалась говорить тихо, но каким-то непостижимым образом напряженное, граничащее с безумием сознание парня уловило ее слова.

Он, мгновенно окруженный полудюжиной охранников, вперил в старшую жену старосты взгляд. Отшатнулся от сетки и вдруг резко рванулся. Стальная рама, в которую была заключена рабица, не выдержала натиска и, подавшись вперед, рухнула.

— Я тебя убью, сука! — завопил Константин. Он понял, что теперь нет никакой надежды. А без Марины этот мир может лететь ко всем чертям. — Мой ребенок — не слизь!

Охранники сбили его с ног и тут же стали осыпать ударами кулаков и тяжелых ботинок. Светлана схватила мужа за локоть, уволокла в жилище и захлопнула дверь.

— Виолетта, вернись в свою комнату! — строго сказала она наложнице. — Потрахушки отменяются!

— Ты чего? — пробормотал Едаков.

— Этот ублюдок перешел границу дозволенного, — прошипела старшая жена правителя общины. — Будь мужчиной, посади его в клетку! Он очень опасен!

— Арестован? — Жуковский уставился на Селиверстова, который подошел к нему минуту назад. — Бедный парень, — вздохнул начальник питомника.

— Кто бы мог подумать, что тихий и безропотный Ломака способен учинить такой дебош, да еще покушение на главу общины.

Жуковский сделал несколько шагов вперед, оказавшись между массивных бревен, усеянных рогачами. Издали, из земляных пещер, как обычно, доносился гул медведок.

— Знаешь, Василий, все в нашей жизни — вопрос выбора. Мы, человечество, выбрали действием одних и бездействием других свою судьбу. И этой судьбой стала гибель цивилизации. Потом те, кому посчастливилось спастись, а может, и, наоборот, очень не посчастливилось, тоже сделали свой выбор. Постараться жить дальше и поглядеть, что впереди. Каждый решал по-своему. Аид. Тварелюбы. Падшие. Мы. И мы существуем, пожиная плоды своего выбора.

— К чему ты клонишь, я не пойму?

— К тому, что наш выбор может повлиять на судьбу парня.

— Но он покушался…

— Перестань. Он в состоянии аффекта. А мы можем заступиться. Его жена беременна, и это очень щекотливая ситуация, учитывая, что нельзя красть двух человек.

— Да, только по какому закону беременная женщина считается не одним человеком?

— По закону разведения жуков. Мы не едим самок, которые готовы отложить яйца. Это запрещено.

— Ты сравниваешь человека с жуком? — поморщился Василий.

— Да мы и есть жуки, которых выращивает наш гарант и заботливый правитель Едаков, чтобы чертовы фанатики могли приносить жертвы матери всех тварей! — Сказав это, Андрей протянул вперед руку, и на нее тотчас сел крупный рогатый самец. — Как считаешь, что они думают о нас? — улыбнулся начальник питомника, разглядывая насекомое, которое вертелось на ладони, перебирая лапками, расправляя и складывая крылья.

— По-твоему, они думают?

— А вот это наш выбор: считать их безмозглыми или думающими. Но если ты представишь себе мысли этих жуков, то мир вокруг перевернется.

— Ты все еще пьян? — усмехнулся Селиверстов.

— Может быть. А ты все еще слеп? Только пью я оттого, что вижу происходящее вокруг. А ты слеп не потому, что выжег себе глаза фосфором, а потому, что не хочешь замечать происходящее вокруг. Это наш выбор?

— Мне тоже жаль парня, но…

— Тогда давай не будем жуками, которые не думают, Вася.