Отражение во мгле

17 ЗА РУБЕЖОМ НЕОБРАТИМОСТИ

Сабрина так и не смогла уснуть. Она все это время следила за костром, который развела довольно легко, как и учил отец. Собрала горючий материал, правильно выбрала направление сквозняка в подвале, чтобы дым не докучал ни ей, ни Марине, а в качестве печи приспособила стальное автомобильное колесо, естественно, без резины.

Насколько могла судить охотница, руины здания, приютившего их на эту ночь, находились неподалеку от набережной и от того монумента старому мосту, у которого вчера разделилась группа.

Марина уснула быстро, свернувшись калачиком и положив голову на колени Сабрине. Охотницу это растрогало. Она чувствовала ком в горле и готова была снова пустить слезу, поглаживая плечо своей вчерашней добычи и боясь неосторожным движением потревожить ее сон. Марина часто вздрагивала; несколько раз, совсем тихо, почти не размыкая губ, она позвала какого-то Костю.

Но всю ночь Сабрина так просидеть не могла. Ноги совсем онемели, а огонь угасал, тепло уже почти не чувствовалось. Охотница осторожно приподняла голову Марины, подложив под нее свой рюкзак, встала и подошла к вороху собранных для очага щепок и веток. Бывшая пленница не проснулась. Только слегка поежилась, что-то бормоча слабым голоском.

Костер разгорелся с новой силой. Думать о том, что в дровах могут быть радионуклиды, совсем не хотелось. Впрочем, по словам отца, после термоядерных взрывов остается не так много радиации, как, скажем, после аварии на атомной станции. Только он всегда намекал дочери, что это тайна и в нее нельзя посвящать других. Если все оставшиеся в живых и укрывшиеся в метро люди узнают, что дрова снаружи большей частью пригодны, то, во-первых, ценность этих дров при товарообмене между общинами резко упадет, а во-вторых, люди начнут бездумно, небережливо расходовать топливо. Они ведь когда-то жгли не зная меры и лишь наращивая потребление нефти. А потом, наверное, опомнились, когда стало ясно, что она кончается. Быть может, оттого и стали воевать, что каждый хотел обладать остатками углеводородов. Так и с дровами будет. Сожгут все, а потом из-за последней охапки перегрызутся.

Она с тоской смотрела на огонь, с тревогой думая о сумрачном будущем. Огонь пожирает дрова, но зима все не проходит. И деревья больше не растут. Что дальше? Хотя зачем так широко глядеть? Что будет с ней? Она предала свою общину. Убила двух заслуженных охотников и уважаемого в Архионе Кожевникова. Жалеет ли она об этом? Возможно, только о расправе над дядей Витей. А вот те двое… Нет. Смерть двух насильников нельзя оплакивать, и нельзя считать это ошибкой. Они получили по заслугам. Но это создало проблему. Как теперь сложится судьба Сабрины? Ведь даже авторитет отца в общине не спасет ее от кары за содеянное. И никакие доводы не повлияют на приговор. Да и что отец с его авторитетом? Разве не ближе, не роднее для него на всем этом сером свете его ремесло и охотничье братство? Он ведь даже из родной дочери сделал сурового и безжалостного охотника. Иначе, наверное, и не общался бы с ней просто как с дочерью.

Девушка устало посмотрела на Марину. Отсветы пламени хлестали ее по лицу. Вдруг защемило сердце. Сабрина внезапно поняла, что самое главное в ее жизни теперь — эта вот спящая красавица, что лежит, свернувшись калачиком. И охотнице ни к чему думать о своей участи. Ведь пока они вместе, в жизни есть смысл. А все остальное — где-то там… В непроглядной мгле и неистовой вьюге. Далеко. А они здесь, в тепле, уюте… Ведь сейчас в этом мире уютно везде, где идут от стреляющего искрами огня ласковое тепло и добрый свет… Охотница осторожно подошла к Марине, легла рядом, повторив ее позу, и стала смотреть на лицо вчерашней пленницы. И впервые за долгие годы ей захотелось искренне, тепло и по-доброму улыбнуться. И, осторожно поцеловав холодную ладонь Марины, охотница улыбнулась. Именно так, как хотелось. Но спящая девушка снова тихо произнесла имя Кости. И снова стало тоскливо, холодно и одиноко…

Жрец проснулся совершенно замерзший. Оказывается, костер уже потух. На него сектант потратил две шашки со своего пояса, раскрошив бризантную взрывчатку, а сверху уложив паркет, найденный в руинах над облюбованным подвалом. Помимо холода мучил и голод. Ел Жрец в последний раз еще до того, как с подельниками выбрался в город, преследуя группу из Перекрестка Миров. Чем эта прогулка обернулась для его соплеменников, он уже и не вспоминал; все мысли сейчас о тепле и еде. Сильно дрожа, он накрошил еще тола в очаг, раздул огонь и подкинул оставшихся щепок. В подвале ожило пламя, растворило мрак. Сектант осмотрелся в надежде увидеть наглую крысу, пришедшую, чтобы отгрызть у спящего человека палец или нос. Но крысы не любили городские развалины, где давно исчезло съестное. Серые зверьки жили там же, где и люди. И хотя им постоянно угрожала опасность от этих самых людей, добыть пропитание в человеческом мирке было гораздо проще. Поэтому грызуны не променяли бы соседство со своими извечными врагами ни на что другое.

Армагедетель вздохнул. Жрать нечего, надо еще чуток погреться и идти в свою общину.

Подержав пару минут озябшие ладони над огнем, он подошел к подвальному окну. Еще до войны оно было заложено кирпичами, а оставшуюся дыру шириной в руку он сам заткнул накануне комом снега. Жрец вытолкнул снег стволом трофейного «винтореза».

— Йоп-перный театер, — проворчал сектант, глядя в отверстие. Оттуда бил тусклый серый свет, свидетельствующий о том, что на улице уже рассвело. Ночная вьюга утихла, и через дыру не проникало даже слабого ветерка. — Засиделся я, однако. Пора сваливать.

Тепло костра не хотело отпускать. Отрезав кусок от своего кожаного ремня, Жрец жевал его и грелся, пока костер не потух. Вот теперь можно и даже нужно уходить.

Выбравшись из подвала, Жрец первым делом осмотрелся. Все вокруг было вылизано вьюгой и присыпано свежим снегом. Слой был тонкий, но его оказалось достаточно, чтобы скрыть все следы. В том числе и следы самого Жреца. Он наклонился, взял горсть, растер по лицу. Проглотил разжеванный кусок ремня и заел другой горстью снега. Снова осмотрелся и только теперь ощутил тревогу. Он не узнавал этого района. Руины, ясное дело, все похожи друг на друга, но тут совсем рядом здание; часть его осыпалась, однако сохранился целый стояк, до самой крыши. Это, наверное, бывшая жилая многоэтажка. В Новосибирске еще стоят некоторые здания, по какой-то непонятной прихоти Великого Армагеддона не снесенные могучими ударными волнами, перемолотившими весь мир в мелкую крошку. Но их, грубо говоря, можно пересчитать по пальцам. И Жрец хорошо их знает, ведь уцелевшие высокие дома — прекрасные ориентиры в изменившемся до неузнаваемости родном городе.

Но эту многоэтажку память почему-то никак не хотела признавать.

— Твою мать, где это я? — пробормотал Жрец и завертелся на месте, шаря тревожным взглядом.

Вдалеке виднелась призрачная ажурная конструкция. Это была стальная вышка, верхняя половина которой опрокинулось под воздействием разных факторов.

— Это еще что за… О нет! — Жрец судорожно сдернул с плеча «винторез», уставился в прицел, чтобы разглядеть поближе. И он понял, что это такое. Телевышка! Но ведь телевышка на территории телецентра! А телецентр! Это же улица Римского-Корсакова! Это же… ДРУГОЙ БЕРЕГ!

— Сука, нет! Не может быть! — бряцая паническими нотками в голосе, бормотал Жрец и озирался. — Не может быть этого! Как же я так, сука… А может, ошибка? Может, я на своем берегу, а? Может, просто вышку оттуда… отсюда видно? Ну а где вообще, мать его, берег?!

Сектант бросился к устоявшей части многоэтажки. Снегу здесь намело чуть ли не по окна второго этажа. Через балкон он проник в здание. Не тратя времени на осмотр квартиры, бросился к двери. Заперто. С разбегу выломал, благо не сейф-дверь и не двойная. Да и прогнило все, потрескалось. Оказавшись в подъезде, он кинулся по лестнице наверх. На пятом этаже остановился; жутко болели ноги и легкие. А еще бешено колотилось сердце, и рот сводила судорога, как при рвоте. Выдохся. Но надо, черт возьми, подняться наверх. Чуть выше человеческие останки, взрослого и ребенка. Жрец не обратил на них внимания, просто прохрустел ногами по костям. Казалось, что лестница не имеет конца. Но вот ее перегородило сгнившее пианино. Какому идиоту понадобилось вытаскивать из дома пианино после того, как весь мир полетел в тартарары? И ведь не донес, тут бросил, загородил дорогу только. Жрец перелез через препятствие и с облегчением обнаружил невдалеке помещение, где были механизмы лифта, дверь на крышу. На двери висел замок. Сектант ударил несколько раз винтовкой, но только повредил приклад. Тогда приблизил к нужному месту дуло, отвернулся и нажал на спуск. «Винторез» кашлянул, и одна из проушин отлетела. Но петли так заржавели, что пришлось изрядно потрудиться, чтобы дверь отворилась хотя бы наполовину. Хорошо, что она открывалась внутрь, иначе сугроб на крыше просто не дал бы Жрецу ни малейшего шанса.

Разгребая руками снег, как роет землю крот, он выбрался наконец на крышу и через оптику «винтореза» торопливо осмотрел окрестности. Вот река, вот опоры, оставшиеся от автомобильного моста. Рядом уцелевший метромост. Там, слева, монумент старому мосту на берегу. Возле него ведь заваруха вчерашняя произошла? Еще опоры железнодорожного моста. Вон баржи во льду, в одной из них он прятался. Сомнений нет, он не там, где должен находиться. Сейчас он на берегу тварей!

— Сука, мля, как же я попал! — проскулил Жрец. — Как же я, баран тупорылый, забрел сюда? Хренова вьюга! Хренова ночь! Хренов снег! Твою же мать, сука!

Значит, он в Горском микрорайоне. А там?

Он повернулся и снова взглянул на телевышку. До нее тянутся занесенные снегом руины проспекта Карла Маркса. А это улица Блюхера, тоже руины. Но есть и уцелевшие здания, и на Блюхера, и на Маркса. Вот там, кажется, был спорткомплекс. Площадь Маркса. А это что? Постамент от памятника Покрышкину? Похоже на то. За ним огромный скелет торгового центра. Дальше парк и телевышка. В парке какие-то движения. Вглядевшись, Жрец испытал ужас, какого еще не испытывал ни разу в жизни.

Крупные — наверное, больше коровы — бурые существа копошились на территории парка. Там не осталось снега — видимо, стараниями этих самых существ. Одни копошились в мерзлом грунте, разрывая его могучими передними лапами, очень похожими на рабочие конечности медведок, что разводились в общине Перекресток Миров. Другие обтесывали мощными жвалами стволы деревьев. Третьи оттаскивали лишенные коры бревна. Четвертые «распиливали» их, подобно бобрам, на одинаковой длины куски.

Жрец вдруг вспомнил рассказы собирателей дров, нередко находивших в городе бревна, грубо обтесанные, погрызенные с торцов и почему-то сложенные неподалеку от человеческих убежищ. Не тварей ли это работа? Но как и почему бревна оказывались на другом берегу?

Еще одна группа коричневых существ укатывала бревна куда-то за телецентр. Этих неповоротливых, похожих на медведок гигантов было около сорока. По периметру рабочей зоны сновали другие, черные, с длинными подвижными хвостами. Они опирались только на задние лапы, на манер вымерших миллионы лет назад хищных рептилий, а еще две пары конечностей (на верхней Жрец углядел большие клешни) держали перед собой. Эти только ходили вокруг коричневых, словно надзиратели, пришедшие из самого ада. Черных было с десяток. Продолжая наблюдение, сектант понял, что коричневых гораздо больше, чем показалось сначала. Вот еще несколько, таща толстые корни деревьев, вылезли из земли — должно быть, там норы. Уловив краем глаза шевеление, дрожащими от страха и холода руками сектант перевел прицел на полуразрушенное здание, маячившее невдалеке от парка.

На крыше здания находилось еще одно существо. Оно было белым — не так-то легко заметить на снежном фоне. Высокая и узкая, похожая на исполинского богомола тварь опиралась на четыре мощные лапы толщиной чуть ли не с туловище. Вместо хвоста — два рогообразных отростка. Передние лапы не имели клешней, зато были очень длинными и оканчивались массивным когтем. На веретенообразной голове два красных шара — не иначе глаза.

К белому существу вдруг присоединилось другое такое же, невесть откуда взявшееся. И только теперь Жрец понял, что твари смотрят в его сторону. Неужели заметили?! На таком расстоянии?!

К страху присовокупилось желание писать, возможно этим страхом и вызванное. Сектант ясно осознал, что перед ним те самые твари. Твари-рабочие, охраняющие их твари-воины и твари-принцы. Ведь рассказывали, что принцы белого цвета. Это точно не трутни, которые иногда наведываются на берег людей. Ведь трутни, если верить легендам, красные.

Один из принцев запрокинул голову и принялся энергично махать передними конечностями. Второй вдруг бросился к краю крыши. Казалось, существо сейчас рухнет с большой высоты, но вместо этого оно самым невероятным образом побежало вниз по вертикальной стене. До слуха Жреца донеслись неистовое жужжание и свист, издаваемые, видимо, первым принцем. Что это? Сигнал тревоги?

Сектант быстро перевел взгляд на парк. Поведение тамошних тварей резко изменилось. Бурые жуки-великаны бросили свою работу и, неуклюже перебирая лапами, полезли в грунт. Их подстегивали, взмахивая хвостами, словно бичами, черные. Загнав работяг под землю, воины рассредоточились у нор, разведя в стороны клешни, заняв круговую оборону и ожидая врага. Со стороны руин телецентра неслись другие воины, причем некоторые верхом на принцах! И было понятно, куда они направляются. К Жрецу!

— Твою мать!!!

Армагедетель наконец вышел из оцепенения и бросился к двери. Помчался по ступенькам вниз, чертовски жалея, что не умеет двигаться по отвесным стенам, как та белесая тварь. Забыв о пианино, с грохотом налетел на него. Музыкальный инструмент загрохотал по ступенькам, следом кувыркнулся матерящийся Жрец.

Проклиная пианино, тех, кто его оставил, высоту здания и все сущее на земле, он быстро подобрал «винторез» и продолжил паническое бегство, не обращая внимания на боль в ушибленном колене. Впопыхах забыл, что проник в здание через балкон второго этажа и что первый этаж, вместе с входной дверью, погребен под толстым слоем снега. Изрыгая проклятия, снова кинулся наверх, на второй этаж. Через выломанную им дверь прыгнул на улицу. Барахтаясь в сугробе, услышал разносившееся над мертвым городом, вернее, над южной его частью высокочастотное стрекотание, больше похожее на вой — очень громкий и грозный.

— Мать всех тварей! — выдохнул Жрец, интуитивно догадавшись, откуда идет звук.

Ужас вытеснил из его сознания абсолютно все.

Он побежал к реке, по кратчайшему, как ему казалось, пути. Однако понял, очутившись внизу, что снова взял не то направление, не видя ледяной глади Оби за выросшими на берегу снежными барханами. Свою ошибку он осознал только тогда, когда провалился в гнилую кровлю метромоста, переходящего в туннель.

— Сука! — воскликнул он, поднимаясь с крыши вагона, оставшегося здесь, на его счастье.

Не будь этого поезда, он мог бы разбиться насмерть о рельсы и шпалы. Быстро спустившись на пути, он подумал, что это, возможно, не роковая ошибка, а удача. Уж теперь-то он знает верное направление. Авось, по мосту будет легче добраться до своего берега. Он будет бежать по рельсам вперед, не высматривая по сторонам тварей, не тратя времени и сил на поиск ориентиров.

Вперед! По мосту! В царство людей! К такой-то матери!

Барон провожал взглядом Штерна, который двигался к обнаруженному недавно очередному танку. Тот находился в пойме реки, частично скрытый снегом: оба люка на башне открыты, но повреждений незаметно.

Штерн добрался до танка, заглянул в башню и маякнул рукой, что все нормально. Барон махнул в ответ. Напарник полез в семьдесятдвойку, предварительно оставив свой рейдерский костюм-экзоскелет у снегохода — иначе ему просто не пролезть. Вот он скрылся внутри.

Откуда-то с юга… Если память не изменяет, то юг вроде в той стороне? Да. Оттуда прилетело странное свистящее эхо. Может, это искаженный холодом и руинами звук снегохода второй группы? Той, что состоит из Рипазхи и Мелиша…

Стоя у подножия давно не существующего Дмитровского моста, Барон осматривался. Небо затянуто косматыми серыми тучами. Так уже больше десяти лет: тучи, и нетающий вездесущий снег, и нескончаемый холод ядерной зимы, и руины, точно струпья на изувеченном теле.

Железнодорожный мост был давно обрушен, его ажурные стальные конструкции, частью торчащие из воды, частью свисающие с опор, изъедены ржавчиной. В девятистах метрах восточнее автомобильный Октябрьский мост и вовсе исчез, о нем напоминали только опоры. Зато находившийся в километре от железнодорожного, рядом с бывшим автомобильным, метромост все еще соединял две половины уничтоженного города. Правда, вид у него был плачевный. Крыша проходящего по мосту туннеля обвалилась, мало что осталось и от стен. В некоторых местах не удержалось и полотно, и можно было пройти лишь по висящему в воздухе рельсу. Таких участков было несколько, самый большой — метров сорок. Это при длине моста порядка восьмисот метров. Впрочем, теперь можно было пересечь реку и по льду.

Зашипела рация.

— Барон, это лагерь. Как слышно?

— Хорошо слышно, Дьякон.

— Обстановка?

— Да все тихо пока. Без признаков жизни. Нашли еще один танк, его сейчас Штерн обследует, — ответил рейдер.

— Ясно. Вездеход уже снарядили, скоро отправим к супермаркету. Но есть проблемка одна. Вы с группой Рипазхи не пересекались?

— Нет, командир. Ты же разные маршруты нам наметил.

— Это я знаю. Ну а вдруг?

— Нет. А в чем дело?

— И на связь ты с ними не выходил?

— Нет, командир. Да если бы выходил, трансляция и на лагерь бы шла. Так в чем дело-то? Что случилось?

— Они не доложились в срок. Ночью-то понятно. Буря, наверное, не давала, как и вам, на связь выйти. Но после того как буря утихла, уже два контрольных сеанса пропущено.

— А когда в последний раз ты их слышал? — Барон нахмурился.

— Вчера. Они сообщили, что вошли в район ипподрома. Связь, правда, была никудышная. С тех пор молчание.

— Может, аккумуляторы сели?

— А у вас почему не сели? С одинаковым зарядом ведь получили на выходе из лагеря.

— Мы, когда поняли, что буря не даст вести радиопереговоры, вырубили рации и держали батареи всю ночь в тепле. А они, может, всю ночь пытались связаться. Или питание не уберегли. Ты же знаешь Рипазху, он в рейде чуть ли не о каждом своем шаге по рации докладывает.

— Вот это-то и настораживает. Сейчас ведь молчит.

— Молчит оттого, что посадил батарею.

— Оба комплекта? Сомнительно.

— И что ты думаешь?

— Что это, как обычно, может ничего хорошего не предвещать, вот что. Вам надо перейти на их маршрут. Он и у тебя на карте отмечен, красным цветом. И заняться поиском.

— Ладно, Дьякон. Задача ясна, сделаем. Сейчас Штерн из танка вылезет, и выдвигаемся. А я пока осмотрюсь. Может, они недалеко. Тут звук какой-то был недавно.

— Что за звук?

— Да хрен его поймет. Но точно не выстрелы и не взрыв.

— Ладно. Будь на связи, докладывай обо всем. Контрольные сеансы теперь не каждый четный час, а просто каждый час. Понял?

— Есть командир.

— Давай. До связи. Если что, сигналь тут же.

Барон вооружился мощным биноклем, окрашенным в белый цвет, и стал смотреть по сторонам. Довольно быстро его внимание привлек тот самый метромост.

Оптический прибор он прижимал к плоским круглым стеклам дыхательной маски. Так и есть, по остаткам метромоста бежит человек, что-то держа в руках — вероятно, оружие. Он то и дело оборачивается — похоже, боится погони.

— Дьяк, как слышно меня? Прошу на связь.

— Слышу хорошо, — ответил Дьякон. — Уже что-то случилось?

— А здесь и в самом деле есть выжившие, — пробубнил Барон в своей маске, имеющей интегрированное переговорное устройство. — Хмыря какого-то вижу. Не из наших парней.

— Да сколько можно сомневаться? — отозвался наушник. — Я же говорил: тут есть люди. Только живут они, скорее всего, в местном метро. Прямо как в книжках Глуховского.

— Командир, я в жизни только «Муму» прочитал. И то в школе еще.

— Везет тебе, — усмехнулся голос в наушнике. — Дуракам легче жить на свете.

— Спасибо, командир, — хмыкнул Барон. — Только с чего ты взял, что наш клиент до сих пор дуба не врезал?

— Он жив. Иначе с какой стати братству отправлять экспедицию в такую даль? Да и сигнал. Это не могло быть ошибкой. Кстати, а что, если хмырь, которого ты сейчас видишь, он и есть?

— Постой-ка… — Рейдер сместил окуляры бинокля правее. — Это еще что такое?

Человек на мосту дал несколько громких выстрелов назад и пополз по рельсу, рискуя сорваться и разбиться в лепешку об лед. Преследовавший его человеком не являлся. Это было какое-то черное существо метра три в длину. Оно выскочило из метротуннеля на мост и теперь нагоняло беглеца, ловко перебирая передними и задними лапами.

— Командир! Вижу какую-то тварь! Похлеще наших молохитов будет!

Сзади хрустнуло. Барон быстро убрал от лица бинокль и схватил с сиденья снегохода пулемет «корд», чтобы примкнуть его к кронштейну на своем поясе. При этом он сразу обернулся на хруст, доносившийся с той стороны, где были свалены в кучу несколько пассажирских автобусов и пара грузовиков.

— Командир, позади меня какое-то движение, — вполголоса доложил по рации Барон.

— Что там?

— Пока не видно. Сейчас проверю.

Сабрина открыла глаза и поняла, что сон все-таки сморил ее. Сложно было понять, сколько она проспала. С минуту Марина пристально смотрела на спутницу, прижавшуюся к ней во сне. Но вот глаза Сабрины открылись, и бывшая пленница встретила ее пробуждение робкой улыбкой.

— Как тебе спалось? — тихо спросила Марина. — Что снилось?

— Не знаю. Не помню. Ничего, наверное.

— Но ты так вздрагивала…

— Правда? Значит, хорошо, что не помню…

— Наверное, да. Наверное, так лучше.

— Я разбудила тебя своими метаниями? Прости.

— Нет, ну что ты. — Марина снова улыбнулась. — Все хорошо.

— А как тебе спалось? Ты во сне звала Костю…

— Да? — Марина сразу погрустнела и вздохнула. — Да, мне снился Костя. Мой муж. Во сне мы… любили друг друга.

Теперь вздохнула Сабрина. Она запустила пальцы в светлые локоны спутницы и стала их медленно перебирать.

— Скоро ты вернешься к нему, и я буду лишней.

— Зачем же так? Ты останешься с нами.

— С вами? В вашей общине? В Перекрестке Миров? — Горькая усмешка исказила лицо охотницы. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Охотник тварелюбов — в вашей общине.

— Но мы не дадим тебя в обиду!

— Глупенькая девчонка… Мне некуда идти.

— Перестань! — повысила голос Марина. — Это ведь из-за меня ты оказалась в такой ситуации. И я сделаю все, чтобы ты…

— Из-за тебя? — снова усмехнулась Сабрина. — А ведь я тебя похитила. Ничего бы этого не было, если бы… А давай останемся вместе? Найдем укромный уголок. Я охотница и обучена выживанию. А у тебя родится ребенок. И мы вместе будем о нем заботиться.

— Но как же… Как же мой дом? Мой муж?!

— Но ведь он не хотел этого ребенка. Ты сама говорила. А я хочу.

— Перестань, пожалуйста…

— И еще… Ты знаешь, часто бывают такие желания… и уже давно… Я ухожу от них в тренировки. В ненависть. В готовность похищать или убивать. Но иногда эти желания просто затуманивают разум. И тогда спасения нет… Я пробовала сама. — Сабрина вдруг посмотрела на свои ладони. — Но это ведь совсем не то, правда? Человеку нужен человек.

У слушавшей ее Марины защемило сердце и потекли слезы.

— Какой он, твой Костя?

— Он… очень хороший. Очень ласковый и нежный. Деликатный. Мне с ним хорошо. И никаких бед. Никакого страха. Все уходит.

— А ты бы смогла поделиться со мной? — спросила Сабрина.

— Чем? — удивилась вчерашняя пленница.

— Его лаской и нежностью?

— То есть… — Светлая вдруг испуганно посмотрела на свою похитительницу, ставшую спасительницей. — Ты что? Это же неправильно. Да и он… Костя ведь только меня любит. Меня одну желает. Он не сможет. Ты… Мы найдем тебе хорошего парня. Правда. Есть еще хорошие…

— Не надо, — скривилась Сабрина. — Я же ненавижу мужчин. Особенно из твоей общины. Ну, кроме Кости. Ведь он так тебе дорог.

— Сябочка, не обижайся, но ты просишь невозможное.

— Конечно, — вздохнула молодая охотница, прикрыв глаза. — Скажи…

— Что?

— Я некрасивая? Я просто не знаю… Вижу, что ты красивая. А про себя не знаю. Я и в зеркало толком не смотрелась с двенадцати лет… Страшно было…

— Что ты. У тебя такие выразительные глаза. В них хочется глядеться долго-долго. И лицо… Такой строгий ангел… Ты очень красивая.

— Хочешь… я разденусь? — прошептала Сабрина.

Марина вздрогнула, с недоумением глядя на спутницу. Затем, словно осознав и прочувствовав все, что накопилось в этом строгом ангеле, не выдержала и разрыдалась, крепко заключив Сабрину в объятия.

— Бедная! Бедная моя девочка! Господи! Что же они с тобой сделали!

У молодой охотницы голова пошла кругом. Шепот Марины пронзал ее, будто иглы, содрогания плачущей спутницы заставляли содрогаться и ее тело, а горячие слезы, падающие из глаз подруги ей на щеку и шею, заражали отчаянием и болью. Она изо всех сил зажмурилась, закусив губу, чтобы не сорваться в истерику.

Что же с ней сделали? Что сделали со всеми? Друг с другом?

Сабрина вдруг почувствовала себя частицей несчастной планеты, которая когда-то любила творить жизнь и купать ее в теплом солнечном сиянии под чистым небом. Но оскотинившиеся пьяные упыри… Какие-то безликие твари надругались над ней. Изуродовали ее тело, разорвали в клочья душу, а то, что осталось, заковали в убийственный холод. И Сабрина поняла, что сама она тоже в плену и ей не выбраться. Ибо весь этот холод — она и есть. И после того, что с ней сделали, ее доля — лишь уничтожать. Без пощады…

Она резко оттолкнула причитающую Марину.

— Не смей меня жалеть! — Охотница вскочила на ноги и хищным зверем нависла над хрупкой Мариной. — Никогда! Я не жалкая! Сама никого не жалею и себя жалеть не позволю! Уничтожу! Растопчу! Зарежу!

Светлая затихла. Поняв, что нагнала на нее страху, Сабрина отошла назад. Отвернулась. После недолгой паузы тихо произнесла:

— Прости. Ты тут ни при чем. Я тебе помогу вернуться к твоему Косте. А дальше будь что будет.

— Сабрина!

— Что?

— Разве не слышишь? Кажется, снаружи кто-то есть.

Охотница прислушалась. Действительно, буря чувств, разыгравшаяся в ее душе и оставившая после себя опустошение, не позволила чуткому слуху уловить голоса тех, кто остановился на улице возле подвала.

— Надеюсь, вы не прятались в бурю по норам, а делали что должно? — Аид размеренно ступал по кругу, утаптывая свежий снег и с наслаждением наполняя съежившиеся от смрада подземелий легкие чистым после бури, морозным воздухом.

Перед ним стояли трое. Монахи Аида, как называли их другие. Сам же Аид предпочитал называть этих людей послушниками. Или детьми. Тех, кто старше, братьями.

— Владыка, не стоит так думать о нас, — смиренно заговорил один из них. — Лишь мы не боимся тьмы, метельной мглы. Лишь мы властвуем над ночью.

— Ой ли? — Аид остановился и, резко повернув голову, ехидно посмотрел на монахов из-под черного капюшона.

— И твари, — добавил послушник.

— Ну да. — Владыка продолжил свое круговое шествие, сцепив пальцы за спиной. — Давайте по порядку. Что за пальба была вчера ближе к вечеру?

— Удалось найти не сразу — следы быстро заметало. Но Доберман со своей собакой отыскал пять трупов.

Собаки в разрушенном Новосибирске были едва ли не большей редкостью, чем фантастические и жуткие существа, порождаемые матерью всех тварей. Их довольно рано пустили на корм, еще в первое десятилетие. Поговаривали, что собачье мясо полезно при туберкулезе. Возможно, это всего лишь заблуждение — но оно выкосило практически всех четвероногих друзей человека в городе. Лишь в чертоге Аида собаки до сих пор жили и размножались. Монахи Аида предпочитали их мясу человеческое.

— Чьи трупы? — просил Аид.

— Один или двое, похоже, из числа свидетелей Армагеддона.

— Вот как? Вы нашли пояса?

— Нет, поясов не было.

— Так… Ну и шут с ними. Кто остальные?

— Судя по одежде, это не армагедетели. И не охотники. Хотя, возможно, кто-то из тварелюбской общины. Либо с Перекрестка Миров. Раны в основном огнестрельные. Наши потащили эти трупы домой.

— Ясно. Стычка, значит, была. Интересно, к чему это приведет? — задумчиво пробормотал Аид. — Поживем — увидим. А что насчет тварей? Подтвердилось ли, что кто-то кроме беглых трутней посещает нашу часть города по ночам?

— Да не просто по ночам, владыка, — заговорил другой монах. — Они предпочитают, чтобы ночь была ненастная. Как эта, например.

— Рассказывай, — кивнул Аид.

— Мы обнаружили группу. Четыре раба твари и четыре воина. Рабы тащили бревна, мы иногда находим такие на поверхности, в окрестностях станций. И не только мы, но, по слухам, и собиратели всех общин.

— Хм… интересно. Ну а куда они тащили бревна этой ночью?

— Мы не рискнули приблизиться, — виновато проговорил послушник. — Знаем, что на нашу сторону. И на рассвете издалека видели такую же группу или, возможно, эту же самую. Перед тем как кончилась буря, твари уходили на тот берег, причем уже налегке. Будто специально выбрали время, чтобы метель успела замести следы.

— Что ж, логично.

— Еще мы обнаружили нору, довольно свежую, на нашей стороне города. Насколько мы можем судить, ее прорыла тварь-раб. В норе сплетены шелковые перегородки. Мы рискнули спуститься и эти занавеси порвать. Там в глубине собирается вода, наверное, от реки, а слои тварьского шелка не дают ей замерзнуть. Можно предположить, это та самая вода, что сочится в туннеле на нейтральной территории — о ней тебе сообщил недавно Селиверстов.

— Вот, значит, как. Вы порвали шелк, следовательно, вода замерзнет и перестанет сочиться. Хм… — Аид задумчиво покачал головой. — Значит, все-таки твари ходят на нашу сторону, но стараются людям на глаза не попадаться. Выбирают ночное время и вьюгу, когда никого из нас, по идее, не может быть снаружи. Таскают сюда бревна и находят источники воды. Я, кажется, начинаю понимать. Они делают это для нас. Для всех людей, что уцелели в городе.

— Но зачем? — удивились монахи.

— Зачем? — усмехнулся Аид. — Неужели не ясно? Зачем, к примеру, в Перекрестке Миров создают самые благоприятные условия для жизни и размножения рогачей и медведок?

— Чтобы потом кушать, — ответил один из послушников.

— Вот именно! — Аид поднял костлявый палец. — О нас незаметно заботятся. Создают нам условия для выживания и размножения. Следят за балансом сил и ресурсов в нашем мире. Нас выращивают, чтобы мамаше всех тварей было кого есть. Вот что это значит. Собственно, я это предполагал давно, теперь догадка подтвердилась. — Владыка задумчиво усмехнулся, качая головой. — Однако какое жуткое у нас… отражение. Хотя… велика ли разница между нами? Так ли уж мы непохожи?

Глядя со стороны, можно было подумать, что Бронислав впал в оцепенение. Он молча, не моргая и даже как будто не дыша, смотрел на трупы Тора, Масуда и Кожевникова. Рябой стоял позади него и, скрестив руки на груди, с едва скрываемой ухмылкой наблюдал за шестеркой поникших церберов. Их оружие было сложено в ногах у Рябого.

— Скажите, зачем вы здесь? — тихо спросил Бронислав.

Церберы молчали.

— Хорошо, — кивнул старший охотник. — Я отвечу сам. Вы здесь для безопасности. Для безопасности станции «Речной вокзал» и всего Архиона. И как же вы несете службу? Не успев заступить на пост, нажрались. И завалились спать. И проспали без задних ног черт знает сколько времени. А что случается, пока вы дрыхнете? Пока вы дрыхнете, сюда приходят враги. Они зверски убивают двух людей. Не просто людей, а охотников. Моих товарищей. Моих незаменимых помощников. А еще они убивают смотрителя этой станции, очень ценного в нашей общине человека. А еще они забирают с огромным трудом добытую нами жертву, предназначавшуюся для матери всех тварей. А еще, и это самое главное… они забрали мою дочь. Кто старший в вашей смене?

Один из церберов робко поднял руку. Его все еще шатало от безмерной дозы алкоголя.

— Подойди ко мне, дружочек, — прошипел Бронислав.

— Бронислав, я…

— Ты плохо меня слышал? — чуть громче произнес охотник.

Рябой тут же снял с плеча автомат и нацелил его на выстроенных церберов.

Передвигая ватными ногами, старший смены подошел, боясь поднять на Бронислава взгляд.

— Повернись ко мне спиной.

Цербер повернулся.

— А теперь на колени.

— Бронь… не надо, пожалуйста, — простонал человек, уже зная свою участь.

— На колени, гнида! — выкрикнул Бронислав и пнул его по ногам.

Цербер рухнул на колени. Бронислав схватил его за волосы и, выхватив нож, перерезал горло. Затем презрительно оттолкнул хрипящего.

— Слушайте меня, ублюдки. Если хоть один волос упадет с головы моей дочери, я не только убью вас всех. У кого из вас есть жены, я изнасилую и убью жен. У кого из вас есть дочери, я изнасилую и убью дочерей. Даже твою, урод, трехлетнюю! У кого сыновья, я скормлю их матери всех тварей. У кого есть родители, я продам их Аиду. У кого есть братья, я отрежу им головы. У кого из вас есть сестры, я оттрахаю и их тоже. Вы меня поняли, пидорасы?

Церберы пугливо закивали.

— Так. Вот ты! — Бронислав указал на одного из них рукой.

Тот стал пугливо озираться, молясь всем мыслимым силам, чтобы гнев отца похищенной девушки пал на кого угодно, только не на него.

— Даты, сука, ты! — закричал Бронислав. — Сюда иди!

Превозмогая страх, охранник подошел.

— У тебя, насколько я помню, ни семьи, ни родных?!

— Д-да, — всхлипнул цербер.

— Значит, тебе нечего терять и ты просто сбежишь?!

— Нет! Я не сбегу, Бронь!

Старший охотник нанес ему несколько ударов кулаком по лицу.

— Рот закрой, паскудная дешевка! Меня слушай, погань! Ты слушаешь меня, вафёл вонючий?!

— Да!

— Ты сейчас изо всех сил, и даже через силу, бежишь вон туда по туннелю, сука! Бежишь в центр! На «Октябрьскую»! Без остановок на поссать и отдышаться, понял?!

— Да!..

— Пидор, не перебивай и слушай!!! — Бронислав ударил его снова. — Ты расскажешь там сразу и всем, что тут произошло! Что враг напал! Что лучшие люди погибли! Наша добыча отбита, а моя дочь похищена! И если ты, говна кусок, не будешь в своих речах настолько убедителен, чтобы в Архионе тут же объявили тотальную мобилизацию и начали приготовление к штурму Перекрестка Миров, я тебе, сучий потрох, вырежу печень и оторву яйца!!! Ты понял меня, ублюдок?!

— Да!!!

— БЕГОМ!!! МАРШ!!!

Цербер, спотыкаясь, бросился в указанном направлении.

— Быстрее!!! Сука!!! Еще быстрее!!! — орал вдогонку Бронислав.

Вскоре охотник не выдержал и, выхватив из рук Рябого автомат, дал пусть и весьма расточительную, но неплохо мотивирующую гонца на более быстрый бег длинную очередь ему вслед.

— Теперь вы, отребье сраное! Одеваете свои манатки и идете в город! НЕТ!!! Бежите изо всех сил в город и ищете этих гандонов, что напали на станцию! И не забывайте, какая участь постигнет ваших родных, если что-то случится с моей дочерью! БЕГОМ, СУКИ!!!