Отделённые

Глава 8

Обирон вышел из битвы у разлома и, не слишком торопясь, готовился к телепортации на «Хорактис». Хотя сражение позади него снова протекало так же изнуряюще интенсивно, прежнее чувство срочности покинуло его. Фронт продержится и без него. Сетех был прав — ни кампания, ни судьба некронтир не решатся на этом неприступном мосту.

Идя по коридору снабжения, ведущему прочь из пещеры, он плечом прокладывал себе путь сквозь поток подкреплений и шагал вперёд с тем же глухим лязгом, что и Отделённые. Никто даже не оборачивался к нему, когда он расталкивал подчинённых, и, глядя в их бесстрастные лица, варгард с горечью осознал, что собой представляют они и он сам.

В конце тоннеля он добрался до склепа, служившего передовым пунктом сбора экспедиционных сил, куда перебрасывались свежие войска взамен погибших возле расщелины. С прибытием через междоузлия всякой фаланги в камере вспыхивал актиничный зелёный свет, загоняющий тени в самые дальние углы.

Как только он вошёл, к нему устремилась небольшая туча скарабеев, намеревавшихся ускорить исцеление его некродермиса после травм, полученных на мосту. Обычно он терпеливо принимал помощь дронов, но сейчас отмахивался от них, как от мух. Их назойливости он предпочёл агонию от гаусс-ожогов — настолько прикосновение этих тварей вызывало у него отвращение. Не прошло и нескольких секунд, как он закончил прогонять каноптеков, когда на него набросилась стайка привередливых криптеков, размахивающих табличками и заваливающих его докладами о материально-техническом обеспечении. Они раздражали его ещё больше, чем скарабеи, поэтому с недовольным бурчанием он тоже отогнал их. Давно миновало то время, когда он мог скрываться в незначительных тонкостях войны.

Заставив себя действовать, пока на что–нибудь не отвлёкся, Обирон встал в центре склепа и приступил к проведению обряда перехода. Едва шепчущие энергии междоузлий начали собираться у его ног, как он прервал ритуал. Нет. Он не мог этого сделать. Пока не мог. Ему требовалось мгновение, всего лишь мгновение, чтобы собраться с силами. Нужно было побыть одному.

С тяжёлым сердцем Обирон прошёл в маленькую предкамеру рядом с главным залом, нашёл отломанный кусок кладки и наконец позволил себе присесть. Усаживаясь на камень, он в полной мере ощутил значительный вес своего тела и опёрся на косу, как будто без неё мог упасть.

Великими и единственными талантами Обирона всегда были умение драться и выжидать, но в настоящий момент он не мог прикрываться ни одним из них. Он должен был действовать, и, как бы он ни относился к Сетеху, Обирон понимал, что немесор прав.

Некронтир покоряли космическое пространство не из чувства преданности или любви, они завоёвывали звёзды благодаря блестящему уму и силе воли отдельных личностей, стремящихся воплотить свои амбиции.

Варгард посмотрел на дикие каракули на стене помещения и задумался над тем, что поведал ему Сетех. Если существовал хоть малейший шанс, что эта тропа безумия приведёт к намеченному концу, то ради этого стоило пожертвовать всем. Учитывая, что на чаше весов находилась судьба его народа, то плата, которую требовалось заплатить Обирону, казалась ничтожно малой — всего–то и нужно было, что избавиться от крупицы слабости, дабы освободить место для зерна силы. Однако для Обирона это был колоссальный шаг, и он чувствовал себя так, словно готовился войти в раскалённую печь. И всё же он был готов пойти на всё, если так велел долг, ведь противиться ему он мог не больше, чем гравитации.

Так с глубоким и рокочущим вздохом он поднялся с места.

— С тобой всё в порядке, старина? Выглядишь довольно мрачным.

Обирон запаниковал, вначале посчитав, что тронулся умом, ведь усилия, затраченные на текущую кампанию, пропали впустую, и под сокрушительным давлением непростого решения его разум вполне мог надломиться, как сухая ветка. Он подумал, что ему начали мерещиться голоса, но нет — голос оказался совершенно реален, как и его обладатель. В нескольких кубитах позади него, в тенях предкамеры, стоял немесор Зандрех, с ног до головы закутанный в балахон из грубой ткани.

У Обирона возникло столько вопросов, но все они громоздились друг на друга по пути к его голосовым модулям, и в итоге то, что он выдавил из себя, удивило даже его самого.

— Милорд, что, во имя Гидрима, на вас надето?

— Это маскировка, дорогой друг! — с широким жестом провозгласил Зандрех. — Я прикинулся крестьянином, чтобы пробраться сюда незамеченным.

Теперь Обирон полностью уверился, что спятил, но, раз его рассудок всё равно ускользнул, можно было хотя бы узнать, куда его занесло.

— Всё дело в этих нацарапанных надписях, — продолжал Зандрех. — Они не давали мне покоя с тех пор, как мы впервые высадились на планету, но, полагаю, я наконец–то нашёл в них хоть какой–то смысл. Как тебе хорошо известно, я всегда был в некотором роде математиком-любителем и к тому же поэтом. И… в общем мои скромные увлечения в кои–то веки, похоже, принесли пользу. Ха! Кто же знал, что метрический стих окажется такой мощной штукой, а?

Обирон понятия не имел, о чём болтает немесор — или его галлюцинация, — но ему было всё равно, как и всегда в подобные моменты. Происходило ли всё по-настоящему или нет, но слушать бредни старого генерала сейчас было так приятно, что варгард мог бы терпеть их и тысячу лет, не двигаясь с места.

И всё же, на тот случай, если перед ним действительно находился Зандрех, Обирон решил попытаться разобраться в ситуации.

— Но, мой немесор… сад удовольствий… вы же были… я думал, вы покинули нас, милорд.

— Ну, признаюсь, я был не в лучшей форме, это уж точно. Я и вправду чувствовал себя… потерянным какое–то время. Но не бывает безвыходных положений, мой добрый друг. И знаешь, у меня хорошее предчувствие, что я нашёл решение для ситуации, в которой мы застряли. Я всё объясню тебе по дороге — в конце концов, времени у нас мало.

Разум Обирона с трудом поспевал за нарастающим безумием видения.

— По дороге куда, милорд?

— Если ты, конечно, не против, то нам нужно кое-куда наведаться.

Обирон почувствовал укол беспокойства. Разговаривать с миражом — это одно, но он навидался сумасшествия достаточно, чтобы понимать, что действовать по указке воображаемой личности может быть безрассудно.

— Знаю, что это звучит немного опрометчиво, но я хочу, чтобы ты отвёл меня на передовую, а потом… ладно, чёрт возьми, нет смысла ходить вокруг да около. Мне нужно, чтобы ты прыгнул в эту большую чёртову дыру вместе со мной.

Позволив словам немесора эхом отдаться в своём измученном сознании, Обирон обнаружил, что волнуется меньше, чем мог бы. С одной стороны, предложение нырнуть в неизмеримую бездну как раз было в духе зловредной галлюцинации, а с другой, ещё больше походило на очередную бредовую задумку старого генерала.

В любом случае идея отправиться в пропасть расщелины выглядела предпочтительнее той задачи, к которой он готовился до этого наваждения. Задачи, к выполнению которой, как он теперь смутно сознавал, приблизился вплотную. Зандрех находился в пределах взмаха боевой косы Обирона, а её лезвие очень быстро и легко отличило бы реальность от вымысла.

После затяжных раздумий Обирон пришёл к заключению. Существовал один очень простой способ решить, как ему поступить.

— Мой немесор, — сказал он, сфокусировав окуляры на Зандрехе и понимая, что это, возможно, последний его разговор с хозяином. — Это приказ?

— Ну конечно же, остолоп ты эдакий. Варгард ты мой или как? Так что на сто процентов будь уверен, что это приказ.

На этом всё и завершилось. Обирон кивнул, как только сокрушительный груз ответственности свалился с его плеч, и отправился исполнять волю господина.

Спустя длительное время падения в бездну Обирон начал задаваться вопросом, не совершил ли он ужаснейшую ошибку. Пока стены пропасти проносились мимо него со значительной скоростью, в голову лезла мысль о том, что он отказался от возможности спасти свою цивилизацию по приказу галлюцинации.

А затем он наконец коснулся земли.

Сначала Обирон был озадачен, поразившись тому, как он мог остаться совершенно невредим. Хотя его тело отличалось более крепким сплавом, чем даже у боевых звездолётов многих меньших рас, оно было чрезвычайно тяжёлым, и он ожидал как минимум частичного расчленения при падении с такой высоты. В действительности же приземление оказалось таким мягким, будто он пролетел лишь несколько кубитов. Вдобавок он явно стоял на металлической поверхности, что тоже стало для него неожиданностью.

Он принялся настраивать зрительный аппарат, дабы приспособиться к темноте, но вскоре такая необходимость отпала, так как прямо у него перед лицом вспыхнул ряд зелёных огней. Обирон сразу же узнал образуемый ими силуэт; он приземлился на серповидное крыло катакомбной командной барки — одной из тех, что принадлежали Зандреху. Её корпус до сих пор покрывал иней, образовавшийся во время пребывания в пустоте, и потрескивал остаточной энергией после быстрого трансмерного перехода.

— Как тебе такая точность? — кичливо спросил Зандрех, глядя на него горящими глазами с другого крыла судна и гордо показывая на свою колесницу. Обирон потерял дар речи. Неужели Зандрех только что переместил барку прямо им под ноги, в то время как падал? Даже без глушащего поля Доахта, которое теперь железной хваткой душило любую связь за серединой моста, чтобы провернуть такое — причём ещё и подобрать скорость, равную скорости их падения, — нужно было быть сумасшедшим. Или колдуном. Но уж никак не тем, кто отказывался признавать себя машиной. Но действительно ли так оно и было? Может Зандрех смирился с кошмаром бессмертия, словно с каким–нибудь злосчастным карточным долгом?

— Ха! — закричал Зандрех. — Понятия не имею, как мне это удалось, но у меня было предчувствие, что всё сработает. Эти тупицы не додумались блокировать сигналы, идущие из–под фронта.

С этим трудно было поспорить. Пусть искусственный разум Доахта теперь быстро адаптировался к меняющейся обстановке вторжения, он никак не мог предсказать настолько странный манёвр. И вот, благодаря столь необычному ходу, они очутились в лишённых света подземельях мира, с единственной командной баркой, а вокруг не было ничего, кроме камня и ветра.

— Куда мы направляемся? — спросил Обирон, устраиваясь за одним из рулевых постов судна.

— Вниз, мой дорогой варгард, — объяснил Зандрех, откидываясь на спинку трона корабля. — Вниз, в самое сердце планеты.

Обирон направлял барку вперёд и вниз сквозь испещрённые сотами необъятные недра планеты. Казалось, генерал и его телохранитель погружаются в бездонные глубины холодного и безжизненного океана, простирающегося под каменным небом. Как и в случае большинства крупных миров-гробниц, внутреннее пространство Доахта давным-давно выдолбили: рои горнопроходческих конструкций прогрызли его мантию с целью обеспечить сырьём флоты и армии. А чтобы не дать коре обрушиться, землеройные машины оставили скальные колонны толщиной в несколько лиг, между которыми могли пройти аж целые армады космических кораблей.

Среди этих сводчатых просторов ладья немесора казалась невероятно маленькой — всего лишь пылинкой, дрейфующей в титаническом подземелье. Однако они были здесь не одни. Время от времени вдалеке проплывали красные огоньки: каноптеки Отделённых патрулировали многовековые служебные каналы, но не меняли курс, чтобы перехватить непрошенных гостей, и, более того, как будто вовсе не замечали их присутствия. Очевидно, автономный дух не предусмотрел вероятность вторжения, столь безрассудно отклоняющегося от норм устоявшегося у него понимания войны, и поэтому его сенсорные узлы не высматривали немесора и его охранника, находившихся на много лиг ниже вражеских позиций. Зандрех и Обирон были фактически невидимы.

И вот, не встречая никаких препятствий, они летели дальше неординарной точкой данных в матричном сознании, охватывавшем целую планету. Когда стало ясно, что никто не собирается им помешать, напряженная бдительность сменилась чем–то вроде дружеского молчания. Пока ветер тихо стонал в полостях Доахта, Обирон был занят плавным спуском барки, тогда как Зандрех любовался сумрачными сводами подземного мира и время от времени задумчиво бурчал себе под нос. На короткое мгновение воцарилось спокойствие, и каким бы заманчивым ни представлялось искушение продлить этот миг, варгард не мог себе этого позволить. После целой жизни, проведённой с мечтой о том, чтобы немесор заткнулся, Обирон вдруг обнаружил, что ему не терпится услышать, что на уме у старого генерала.

Однако придумать, с чего начать, вызвало у Обирона определённые трудности. Даже для создания, лишённого души, ему оказалось непросто подобрать нужные слова, вследствие чего он потратил немало времени, пытаясь сформулировать первый вопрос. В конце концов его терпение лопнуло, и он высказался напрямую.

— Лорд Зандрех.

— Хм? Ах да, дорогой слуга. Слушаю?

— Из чего… по-вашему… вы… сделаны? — Это прозвучало нелепо, совсем не так, как у него в голове, и немесор залился таким громким смехом, что Обирон испугался, как бы тот не привлёк внимание каждой вражеской конструкции в окрестностях.

— Судя по всему, из теста пожёстче, нежели ты! — прыснул немесор, перекрывая эхо своей предыдущей бурной реакции. — Что за глупый вопрос! Мы оба сплошь состоим из плоти и крови и солдатских баек. Бедный варгард, неужели на этой войне у тебя вконец сварились мозги?

Обирон подозревал, что так оно и было, но бодрый ответ Зандреха всё равно его заинтриговал. Вряд ли такое смог бы выдать тот, кто осознал, что его разум навсегда отрезан от души и заключён в холодную оболочку машины. Тем не менее стоило выпытать чуточку больше информации, просто чтобы убедиться.

— Простите меня, господин. Я спрашиваю лишь потому, что … ну. Узрев неприятеля, вы встревожились, не так ли?

— Несомненно. — Теперь голос Зандреха звучал серьёзно. — Как уже говорил, я признаю, что раскрытие природы наших врагов явилось для меня тёмным откровением. И даже сейчас это необычайно сложно осознать. В тот момент я просто… не мог смириться с этим, Обирон. Они так похожи на нас, но есть в них что–то… неправильное. Причём до такой степени, что даже думать об этом тяжело. У меня разыгралась чудовищная головная боль, и на какое–то время она совершенно вывела меня из себя.

Обирон слушал с некоторым облегчением. Похоже, река разума Зандреха всё–таки не вышла из берегов.

— Я вообще не мог понять, что это за существа. Но в какой–то момент в этой трясине отчаяния я ухватился за здравый смысл. Я имею в виду ту писанину, Обирон. Меня поглотили те первые каракули над вратами, замеченные до того, как наши сераптеки пробили брешь. В этих странных надписях я различил логическую нить, которой должен был проследовать. Так что я… О нет, Обирон, если продолжу, ты наверняка подумаешь, что я свихнулся.

— Ничуть, господин, — ответил Обирон, для которого понятие безумия уже начало терять всякий смысл. — Прошу, продолжайте.

— Что ж, я начал… правильным, наверное, будет сказать… грезить. Глазами солдат я видел во сне, как они перемещаются под землёй, и даже следил за происходящим от твоего лица, дорогой друг. Я видел глазами скарабеев так же ясно, как если бы смотрел межузельную проекцию, и вместе с ними бродил по коридорам и впитывал всё, что там было начертано неизвестной рукой. Со временем я отправил жуков глубже, прямо сквозь трещины, чтобы обнаружить другие обрывки текста. В часы бодрствования я всё это записывал и в итоге раскрыл смысл этих символов. Тогда же тьма, затянувшая мой рассудок, рассеялась.

Обирон ждал продолжения истории, пока многозначительное покашливание не подсказало, что пора ему самому предложить затравку.

— Что означали эти символы, милорд? — спохватившись, поинтересовался он, стараясь не выдать своего нетерпения.

— Магическое заклинание, Обирон, обладающее некой тайной силой. Грандиозное сочетание алгебры и поэзии, явно придуманное самым злым на свете колдуном для ужаснейшей цели. Чтобы превратить население целого мира некронтир в кошмарных роботов.

Вряд ли кто бы назвал Обирона весёлым, но сейчас он просто не смог сдержаться и разразился грубым, раскатистым смехом, осознав, что после всего увиденного и пережитой ментальной суматохи немесор пришёл к выводу, якобы некий злой волшебник превратил обитателей Доахта в роботов. Самое забавное, конечно, заключалось в том, что по крайней мере отчасти Зандрех был прав.

Словно по сигналу, барка вышла из тени одной из колоссальных опорных колонн и погрузилась в тусклое алое свечение. Оно исходило от другого столба, находящегося примерно в трёх лигах от них и окутанного спиральными полосками кроваво-красного света. Сначала Обирон принял его за реку расплавленного камня, но потом заметил, что она течёт вверх, огибая колонну, и когда его окуляры сфокусировались, он увидел шокирующую правду — сияние шло от глазных линз и глифов на груди миллионов Отделённых, шагающих в ногу. Настоящий океан ржавчины и притуплённой ярости поднимался из–за колонны и неумолимо приближался к земной коре.

Это зрелище явило ему истину, которую он не смог бы постичь даже спустя несчётное количество неудачных атак у разлома: вторжение было обречено на провал с самого начала. Вероятно, на пути вверх у одной только этой колонны столпилось больше воинов, чем было во всём экспедиционном корпусе, и когда Обирон всмотрелся в далёкий мрак, он насчитал ещё четыре колонны, озаряемые Отделёнными. Хотя варгард испытывал облегчение после возвращения старого доброго Зандреха, можно считать, это была лёгкая отдушина, если немесор не приберёг свой самый невообразимо гениальный замысел. При виде численного превосходства противника Обирон ощутил настоятельную потребность убедиться, что у Зандреха действительно есть план.

— Прежде чем мы отправились сюда, мой немесор, вы сказали, что изучение резьбы позволило вам найти способ… как развеять заклинание. Могу я спросить, какой?

— Ничего такого я не говорил! — отрезал Зандрех и отрицательно поводил пальцем. — Я сказал, у меня есть предчувствие. Большая разница. Но не волнуйся, мой слуга — тебе это не идёт. Уверен, я что–нибудь придумаю, когда придёт время.

— Конечно, мой немесор, — только и сказал Обирон.

Спустя долгое время — такое долгое, что Обирон уже начал сомневаться, прекратят ли они когда–нибудь спуск, — они достигли места, где уже не могли плыть дальше. Здесь внизу мировые столбы растянулись на опорные склоны, похожие на корни гигантских деревьев, а разреженная атмосфера Доахта сгустилась под высоким давлением до такой степени, что стала вязкой, как вода. Барка немесора долго парила над этим нереальным ландшафтом, ища самую низкую точку, пока наконец в широкой долине между корнями четырёх колонн скалистая поверхность не начала уступать гладким пятнам непроницаемой тьмы.

— Туда. — Зандрех указал на ониксовое возвышение, окружённое красным сиянием, когда они зависли над равниной из чёрного камня. — Держу пари, что именно там мы и проникнем в логово колдуна. Сажай нас и приступим

Обирон остановил барку, и после того, как он помог хозяину спуститься с корабля, они направились к кольцу света, громко лязгая в тишине. Теперь, когда они подобрались ближе, Обирон понял, что красное кольцо на самом деле — это три полоски глифов, вращающихся в разные стороны и постепенно угасающих.

— Знаешь, что это мне напоминает? — со страстью произнёс Зандрех.

— Ряд вращающихся полос? — предположил Обирон из чистого любопытства.

— Нет же, дурашка, это похоже на головоломку. А я люблю загадки. Ну–ка… где мои записи?

Торопливо подойдя к возвышению, Зандрех опустился на четвереньки, достал из ниоткуда пачку пергаментов и разложил перед собой. Увидев эти же листы в саду удовольствий, Обирон принял их за вирши немесора, но теперь счёл возможным, что это математические выкладки. Впрочем, он не исключал вероятности, что это всё же стихи, а то и первое и второе сразу. Магия и в лучшие времена сбивала его с толку, и в конце концов варгард пришёл к выводу, что у него нет желания вникать, пока Зандрех видит во всём этом смысл.

А он определенно его видел. В последующие часы немесор постоянно ворчал, напевал и бормотал себе под нос, целиком поглощённый своим занятием. Время от времени он с гулким звоном касался кончиком посоха одного из колец, перемещая символы из одного ряда в другой, и издавал лёгкий победный смешок. Такую же счастливую отрешённость генерал демонстрировал, изучая карты очередной кампании. Обирон уже и не надеялся увидеть его в таком состоянии, поэтому, испытывая приятное облегчение, даже не ускорял своё хроновосприятие.

И хотя до Обирона вдруг дошло, что это, возможно, последний их миг спокойствия, он понимал, что обязан нарушить его. За сегодняшний день он развязал бесед больше, чем за предыдущие четыре столетия, но ему предстояло начать ещё один разговор, но самого мучительного толка. За свою военную карьеру Обирон ни разу не рассказывал о своих чувствах. Но всё когда–нибудь случается в первый раз, даже у бессмертного создания, и если он не сделает этого сейчас, то иного случая может и не представиться.

Варгард опустился на колени рядом с господином и заговорил:

— Зандрех.

— Для тебя немесор Зандрех, — напомнил старый генерал, не отрываясь от своей работы, — но ты продолжай.

— В саду, когда вы разбирали эти записи… вы спросили, кто я. Разве вы не узнали меня, господин?

Слегка раздражённый тем, что его отвлекли, Зандрех тяжело вздохнул, а затем повернулся к Обирону с выражением, которое варгард мог истолковать только как раскаяние.

— Я вполне узнал тебя, Обирон, но в тот момент — и мне стыдно признаваться — я сомневался в тебе.

— Сомневались во мне, мой немесор? — Обирон почувствовал себя так, словно у него произошла внезапная утечка реактора, словно из его груди выходил газ. Неужели он рассердил своего хозяина?

— Я запутался, мой верный варгард. Чувствовал себя уязвлённым. Я всё сильнее убеждался в том, что Cетех намеревается выступить против меня, и поначалу это потрясло меня.

— Но Cетех вам брат, — возразил Обирон, пытаясь звучать убеждённо.

— Когда–то, возможно, так оно и было, Обирон, но теперь, честно говоря, мне кажется, он замышляет недоброе. Думаю, он привёл нас сюда, чтобы заполучить это магическое заклинание. И, понимая это, я боюсь самого худшего — что он хочет использовать его, дабы собрать армию жутких машин и двинуться против лорда Имотеха.

Несмотря на искажённое понимание реалий, Зандрех тем не менее зрил в корень. Обирон вспомнил разговоры с Сетехом и задался вопросом, насколько честен был с ним бледный лорд, утверждая, якобы желает принести сокровища Доахта к ногам Имотеха. Если Сетех и вправду пришёл за разгадкой биопереноса — или за чем–либо ещё, что бы тут ни скрывалось, — то зачем ему было делиться ей? Он ведь не делился чудесами, награбленными в Вурдалачьих звёздах.

Обирон задумался, стоит ли рассказывать Зандреху о покушении на Яме, как вдруг немесор раздражённо отмахнулся от этой темы.

— Ах! Хватит о Сетехе, он здесь не главная проблема. С его предательством я как–нибудь справлюсь — в конце концов, он всегда был таким. Хуже всего, что он обрабатывал тебя, и я уже боялся, что ты отвернёшься от меня, когда я больше всего в тебе нуждаюсь.

Обирон напрягся. Ранее Зандрех обмолвился, что видел глазами Обирона в своих «снах». Не заглядывал ли он на аудиенцию к Сетеху после пира?

— После того как я прогнал тебя в саду, я очень злился на себя и переживал, Обирон. И каждый день я полагал, что это будет мой последний день. Что ты придёшь свергнуть меня, заверенный Сетехом в необходимости этого. Как я мог быть таким дураком? У этого подлеца, может, и серебряный язык, Обирон, но серебру не пробить сталь, а сталь — это ты, мой друг. Мне следовало бы меньше сомневаться в тебе. Когда же мне наконец хватило духу оценить положение войны на земле, я не могу передать тебе словами, как расцвела моя душа, едва я обнаружил, что ты дожидаешься меня на фронте, не поддавшись на его уговоры. Ты всё ещё верил в меня, поэтому я обязан был вернуться.

Варгарда обожгло пламя стыда. Он был так близок к тому, чтобы отречься от своего хозяина и расправиться с ним. Неужели он действительно осуществил бы задуманное, если бы после битвы у разлома к нему не явился Зандрех?

— Нет, — промолвил Зандрех и положил руку на покрытое шрамами плечо охранника. — Даже если я утрачу связь с реальностью, я всегда смогу положиться на своего родного Обирона. Иногда мне действительно кажется, будто я отчасти сошёл с ума и, быть может, не вижу мир таким, каков он есть на самом деле. Но это не имеет и никогда не будет иметь значения, пока ты рядом со мной. Во многих отношениях ты — моя сильная сторона. Лучшая половина меня. Пусть даже ты тупоголовый плебейский увалень. — Зандрех тихонько рассмеялся и похлопал Обирона по спине.

— Ладно, полагаю, с тебя хватит этой сентиментальной чепухи. Дай мне закончить с этой хитрой штукой, и затем пойдём убьём колдуна, пока мы ещё на два шага опережаем Сетеха.

— Так и сделаем, — согласился Обирон, и в глубине его груди зажегся огонёк чего–то, что, как он думал, у него отняли в процессе биопереноса.

Зандрех ещё немного похмыкал и поцокал, а затем принялся рыться в пергаментах и громко ругаться.

— Здесь не хватает чёртовой страницы!

Обирон гадал, о чём толкует генерал, пока не вспомнил, как взял один из листков Зандреха, когда они в последний раз встречались в саду. Думая, что никогда более не увидит хозяина — а если и увидит, то не захочет вспоминать об их последней встрече, — варгард сунул клочок бумаги в карманное измерение как своего рода сувенир. Вытащить его оттуда — минутное дело, и Обирон надеялся незаметно подсунуть его под нос старому немесору. Но не успела страница появиться в руке телохранителя, как Зандрех метнулся к нему и выхватил её.

— Ах ты старый ворюга, Обирон! — задорно воскликнул Зандрех. — Негодяй эдакий! Но я всегда знал, что в глубине ты такой же чувствительный болван, каким и был. И за это я тоже благодарен… Потеряйся эта страница, нам было бы весьма трудно найти выход из этой неразберихи, доложу я вам. Но так уж получилось… вот она.

После изрядного почёсывания подбородка и бурчания над последней страницей, Зандрех собрал все бумажки в стопку и спрятал подальше. Затем, осторожно подведя свой посох к внутреннему кольцу, он с нарочитой аккуратностью постучал по трём символам и стал ждать. Но ничего не происходило.

— Н-да, — удручённо произнёс Зандрех, а потом, спустя мгновение, испарился.

Обирон едва успел задуматься, куда же он делся, как тоже исчез.