От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»

«ПОДРОБНОСТИ ЖИЗНИ НИКИТЫ ВОРОНЦОВА»

О ПЖНВ БНС пишет в «Комментариях»: «Примерно в то же время [1972–1975 гг. — С. Б.] мы придумали сюжет про человека, сознание которого крутилось по замкнутому кольцу времени. В этом сюжете изначально было много любопытных позиций: тщетные попытки героя вмешаться в историю… предупредить генералиссимуса насчет войны… Жданова — насчет блокады… ну хотя бы родного отца — насчет ареста! Идея неслучайности, предопределенности, неизбежности истории мучила нас, раздражала и вдохновляла. Сохранилась запись в дневнике, относящаяся к второй половине 1979 года: «Человек, проживший много жизней. Давно понял, что историю изменить нельзя. Сейчас находится в стадии активного альтруизма — спасает отдельных хороших людей. Но ничего в людях не понимает и спасает подонков и ничтожеств…» Ничего подобного напечатать в те времена, разумеется, было нельзя, и тогда АН взял этот сюжет и написал все, что только и можно было в те времена написать, — историю Никиты Воронцова. И это было — второе произведение С. Ярославцева».

Какие-либо черновые материалы по ПЖНВ в архиве БНС отсутствуют. Как и по работе над ДСП — вероятно, они находятся в архиве АНС в Москве. Но если ДСЛ был опубликован только в 1993 году, и это и последующие издания ДСЛ практически не отличались друг от друга, то первая публикация ПЖНВ («Знание — сила», 1984, №№ 6, 7), хотя и была написана, как пишет выше БН, о том, о чем можно было писать, дает яркий пример правки текста в угоду цензуре.

Наибольшим сокращениям подверглись упоминания о спиртном.

Название главы «Холостяцкий междусобойчик» был изменен на «Дождливым вечером». Убираются эти же слова из реплики Варахасия: вместо «Холостяцкий междусобойчик, ты да я» остается только «Ты да я».

Убрано окончание телефонного разговора Алексея Т. с Варахасием:

— Случай — это, конечно, да, — сказал он. — Только льет же ливмя… И в дому у меня хоть шаром покати, а магазины уже…

— Ни-ни-ни, — закричал Варахасий. — У меня все есть! Гони прямо ко мне! И не боись, не растаешь…

И сразу после прихода Алексея Т. к другу убирается то самое «у меня все есть»: «и раскрыты были консервы (что-то экзотическое в томате и масле), и парила отварная картошка, и тонкими лепестками нарезана была салями финского происхождения, и выставлены были две бутылки «Пшеничной» с обещанием, что ежели не хватит, то еще кое-что найдется…» Поэтому несколько странным выглядит начало следующей фразы: «Что еще надо старым приятелям?» И убирается, что друзья поглядывали друг на друга умиленно «через стол» — ни стола, ни на столе…

Поочередно убираются «После первой», «После второй, опустошив наполовину банку чего-то в томате и обмазывая маслом картофелину», «Хлопнули по третьей», «После четвертой», «и открыл вторую бутылку»… Убирается невозможность для пьяного Варахасия произнести слово «экспонента»: «…по экс… экспо… в общем, в геометрической прогрессии». («По экспоненте, — выговорил наконец он, разливая по пятой. — Черт, я совсем нить потерял. О чем бишь мы?») «Держа перед собой стопку, как свечу…»

И продолжается вымарывание всех упоминаний о спиртном. Убирается «Неудержимо надвигалась меланхолия, и после шестой…» и даже целые отрывки:

Варахасий, усмехаясь, потянулся было к нему с бутылкой, но он помотал головой, накрыл свою стопку ладонью и повторил:

— Еще разок…

И спел Варахасий еще разок, а затем опять взялся за бутылку и взглянул на приятеля вопросительно, но Алексей Т. опять помотал головой и сказал:

— Пока не надо. Давай лучше чайком переложим.

<…>

— Ты трезвый?

Алексей Т. прислушался к себе — выпятил губы и слегка свел глаза к переносице.

— По-моему, трезвый, — произнес он наконец. — Но это мы сейчас поправим…

Он потянулся было к водке, но Варахасий его остановил.

— Погоди, — сказал Варахасий Щ., следователь городской прокуратуры. — Это успеется.

<…>

(Алексей Т. торопливо закивал, показывая, что да, он согласен, налил в стопки водку, опрокинул свою и запил остывшим чаем, после чего произнес севшим голосом:

— Давай читай…)

— Ладненько, — произнес Варахасий, тоже опрокинул свою и тоже запил остывшим чаем. — Будем читать.

<…>

— Давай, — согласился Алексей Т. — Только сначала прикончим эту благодать.

И он потянулся за бутылкой, в которой оставалось еще стопки на две, а то и на все три.

<…>

И междусобойчик получился на славу, как ты находишь?

— На славу, — согласился Алексей.

Даже убирается из рассказа Веры Самохиной, что на какой-то вечеринке она «опьянела сильно».

Правке подвергались и различные политические моменты.

«Довольно известного в Отделе культуры ЦК писателя Алексея Т.» делают просто довольно известным писателем — упоминать ЦК, а тем более какой-то «отдел» не следует. А вот во фразе «И написал в ЦК, в Отдел культуры» убирается только «в ЦК».

Вспоминая тещу, Варахасий перечисляет, что она пережила «первую мировую войну, революцию, гражданскую войну, разруху и голод, затем террор, затем Великую Отечественную и так далее». ЗАТЕМ ТЕРРОР — убирается.

Убирается и такой вот факт: «…а Алексей Т., чтобы не ударить лицом в грязь, поведал Варахасию, как одного сотрудника Иностранной комиссии уличили в краже бутылок с банкетного стола».

Убирается излишний (с точки зрения мнения о настоящем советском писателе и советском следователе) пессимизм в описании впечатления от песни, спетой Варахасием. Осталось только начало: «И ощутилось беспощадно, что им уже катит за пятьдесят и не вернуть больше молодой уверенности, будто все лучшее впереди, и пути их давно уже определились до самого конца…», — а вот продолжение было вычеркнуто: «…и изменить пути эти может не их вольная воля, а разве что мировая катастрофа, а тогда уже конец всем мыслимым путям».

В возмущении Алексея Т. («Всякий чиновник-недолитератор будет мне указывать, о чем надо писать, а о чем не надо!») изымается часть слова — «чиновник».

А в воображаемом интервью с Воронцовым от диалога:

— Потому что всякий раз впереди война, вселенское злодейство, вселенские глупости, и через все это мне неминуемо предстоит пройти.

— Неминуемо? Всякий раз?

— Да. Это обстоятельства капитальные, они составляют непременный фон каждой жизни.

остается только: «Потому что война. Это обстоятельства капитальные». И далее убрано: «Три раза меня расстреляли, а однажды убили прямо на улице железными прутьями, минут десять убивали, было очень мучительно». А вот в упоминание «Один раз сгнил в концлагере» добавлено, что именно в ФАШИСТСКОМ концлагере.

Не остаются без внимания и непозволительные, с точки зрения цензуры, вольности в описаниях.

Алексей Т. и Варахасий в начале телефонного разговора обмениваются «обычными, не очень пристойными приветствиями». НЕ ОЧЕНЬ ПРИСТОЙНЫМИ — убрано. «Я своих баб тоже в Ялту отправил», — говорит Варахасий. БАБ — убирается.

В описании концерта зарубежной эстрады убирается, что «выступали немцы» (почему — непонятно), хотя дальше вместо «Ах, это немецкое, неизбывное со времен Бисмарка, нагло-благонамеренное! Вертлявые девицы в панталонах и клетчатые пошляки, а за ними — мрачная харя под глубокой железной каской. Абахт! И выпученные солдатские зенки, как у кота, который гадит на соломенную сечку» идет опять же о немцах: «Почему-то вспомнились слащавые фильмы с Марикой Рокк… Ах, это в старом прусском стиле неизбывное со времен Бисмарка! Вертлявые девицы в панталонах и клетчатые пошляки».

Убирается отрывок о родинке, рассказанный Верой Самохиной:

«Например, что есть у вас очаровательная родинка на…» И называет, простите, местечко на теле, которое и родному мужу не часто показываешь. Я обмерла, рот разинула, не знаю, то ли пощечину ему дать, то ли еще что, а он встал и ушел. Совсем ушел с вечеринки…

— Но родинка есть?

— В том-то и дело, что есть… И на том самом месте!

И позже Алексей Т. спрашивает о Вере Самохиной не «Интересно, где это была у нее родинка?», а «Интересно, что он еще о ней знает?» От ее же заявления «Когда Валька рассказала мне, что сошлась с ним…» осталось только «Когда Валька рассказала мне…»

Убирается сравнение джек-лондоновского «Скитальца», который в своей смирительной рубахе носился из эпохи в эпоху, «как страдающий поносом из сортира в сортир». Убирается из размышления Варахасия: «Недаром, недаром поется в старинной песенке (слова народные): «Лучше сорок раз по разу, чем за раз все сорок раз»».

Убираются «сукин ты сын», «не дай бог, пупок развяжется»…

Украинская песня, которую пел Варахасий и которая, как рассказывал группе «Людены» Александр Исаакович Мирер (и даже учил петь!), являлась одной из любимых песен АНС, в журнальном издании была кем-то ошибочно атрибутирована: «Слова Слипченко В. В.» На самом деле в основе песни — стихи украинского поэта Николая Томенко. БНС в офлайн-интервью, когда его спросили, почему многочисленные цитаты в произведениях АБС являются скрытыми (не указывается источник), ответил так: «Этот прием называется «скрытое цитирование». Прием, достаточно распространенный и весьма эффективный. Приводить в подобных случаях точную ссылку означало бы несколько снизить уровень художественности текста, — взгляд квалифицированного читателя спотыкается, как правило, на такую ссылку, и это, пусть на мгновение, но отвлекает его от текста и снижает градус сопереживания. Во всяком случае, со мной это происходит именно так, и мне очень не нравится, когда в романе появляется прекрасное, созвучное событиям стихотворение — и тут же, вдруг, ни с того, ни с сего, ни в лад, ни в попад: «звездочка» и — внизу страницы — ссылка: «Шекспир, сонет номер пятнадцать, перевод Шишкиной-Коперник». На кой черт, спрашивается, надо мне сейчас, именно сейчас, когда я вместе с героем плачу над прекрасными строками, узнавать, чьи это именно за строки и чей перевод? АБС, как правило, пользовались именно «скрытым цитированием», хотя — под давлением редакторов — приходилось иногда делать и сноски, что нам всегда чрезвычайно не нравилось».