Осколки небес

ЭПИЛОГ

Новый день застал Андрея в дороге.

Брызнув яркими лучами и рассыпав по сочной молодой траве изумрудные пятна, из-за горизонта неторопливо поднималось майское солнце, похожее на огромный маяк. Извилистая трасса то взмывала ввысь, то скользила вниз по крутым склонам, но неизменно обращалась к нему, будто именно там, в жарких объятиях земного светила, и лежал конечный пункт ее назначения.

Прохладный, пахнущий зеленью и дорожной пылью ветер со свистом задувал в щели приоткрытых окон и гулял по салону. Андрей наслаждался им — и чудесным утром, и возможностью наконец вырваться из столицы, и предвкушением долгожданной встречи с Варей.

Москва сильно тяготила его в последние месяцы. Были и вызовы в полицию, и объяснения с немногочисленной родней и отцовской женой, объявившей его в розыск. Был и разрыв с приятелями и бывшими ветреными подругами. Были дела, о которых теперь совершенно не хотелось вспоминать, и изобретательная ложь, призванная скрыть правду об истинных причинах декабрьского бегства из столицы… Андрей решал накопившиеся проблемы методично и хладнокровно. Многих настораживала безапелляционность, с которой он рвал некоторые старые контакты, и решительность, с которой вычищал мастерскую от вульгарного хлама. Показания Вари сняли с него подозрение в убийстве, а отказ от отцовского имущества породил разного рода кривотолки. Кое-кто полагал, будто какое-то тщательно замалчиваемое событие подорвало его психическое здоровье, и из человека адекватного и практичного он превратился в чудаковатого простофилю. Последнего Андрей не отрицал, хотя об истинной практичности мог бы поспорить.

Едва освободившись от обязанностей, требовавших его непременного присутствия в Москве, он собрал вещи — и уехал.

Свобода опьяняла. Упоительно свежий утренний воздух вливался в легкие. Редкие клочки облаков, похожие на потерянные рассеянным ангелом перья, завораживали первозданной красотой. Все здесь, вдали от города, казалось иным: трава ярче, небо синее, собственные впечатления глубже, а чувства пронзительнее. Каждый километр пробега приближал к Варе…

Андрей расстался с ней в конце февраля. Попрощался на промерзшем перроне Казанского вокзала, крепко обняв напоследок — и отпустил, словно оторвал от сердца. Варя уехала, февральская метельная стужа поглотила ее и стерла из жизни. В тот вечер он долго растерянно бродил по перрону, будто позабыв дорогу домой. Беречь ее и защищать казалось важным, особенно в те первые недели, когда он каждую минуту по привычке ожидал нападения и не мог расслабиться, не мог отвлечься и поверить в окончание кошмара. Когда Варя уехала, он не находил себе места. По нескольку раз в день, поддаваясь внезапным тревожным порывам, набирал номер телефона, напряжено считал гудки и успокаивался лишь при звуках знакомого голоса, летящих из динамика:

— Я в порядке, Андрюш.

Она не смеялась, не упрекала. Она все понимала.

И вот теперь, после нескольких месяцев, превратившихся в вечность, он наконец вырвался из столичной ловушки. Пусть ненадолго, всего на неделю, но с чего-то требовалось начинать. В планы входила и поездка за иконами для реставрации, и встреча с матушкой Ниной, новой настоятельницей затерянного монастыря, пришедшей на смену покойной Александре.

Сумки с личными вещами и подарками лежали в багажнике. Но главное — главное находилось рядом, на пассажирском сиденье. Андрей кинул короткий взгляд на кожаный планшет и мимолетно улыбнулся. Картонная папка внутри вызывала двойственные ощущения: какую-то тревожную, волнующую радость, сладостную и горькую одновременно. В его распоряжении были лучшие краски, бумага и кисти; Бог щедро наградил его талантом, а мать когда-то давно — благословением. Возможно, подвела память, а может, они с Варей и видели, и помнили по-разному… однако не рисовать Андрей не мог. Он и ждал вариной реакции, и боялся ее. За несколько акварелей, изображавших земные дороги и небесного ангела, он переживал так, как не переживал ни разу в жизни ни за одну из своих дорогостоящих, претенциозных картин.

Вот и сейчас, едва вспомнив о них, ощутил, как заполошно стучит сердце. Все-таки лучше было сосредоточиться на трассе, выкинув из головы сентиментальную чепуху, пока не въехал в фуру или не вылетел в кювет.

Мимо пронесся указатель грядущего поворота на Муром. Андрей скинул скорость и съехал на правую полосу. Вскоре показалось дорожное ответвление, солнце резко уплыло влево и светило теперь в боковое зеркало. Машина затряслась по потрескавшемуся, покрытому заплатами асфальту. А отличие от шоссе движение здесь было скучным: пара легковушек попалась навстречу, да пришлось обогнать пыхтящий рейсовый автобус насыщенного цвета «ультрамарин» с номером «8» за запыленным задним стеклом. Мелькнула деревенька Чулково с пересохшим речным руслом, остался позади железнодорожный переезд — и опасно петляющая дорога потекла через густые хвойные леса.

Судя по навигатору, еще минут сорок — и он окажется на месте. Варя обещала выйти навстречу и помахать рукой, чтобы не пропустил поворот, но он расценил ее слова как шутку и не рассчитывал всерьез…

Внезапно на пустынном участке дороги, зажатом в крепкие тиски леса, показалась фигура бредущего по обочине человека. Не успев толком разобраться, что к чему, Андрей рефлекторно притормозил: направление тут одно единственное, отчего бы и не взять попутчика? Перекинув через плечо куртку, тот от усталости едва плелся, ссутулившись и спотыкаясь. Обогнав его, Андрей остановил машину. Бог знает, что заставило его щелкнуть ремнем безопасности и выбраться из салона — хватило бы и опущенного правого стекла…

— Тебе куда? Давай подкину, — обратился он к человеку, который как раз поравнялся с автомобилем.

И тут Андрею почудилось, будто земля уплывает из-под ног и раскачивается, точно корабль во время шторма. С заросшего бородой лица, покрытого темным загаром и слоем пыли, на него смотрели знакомые синие глаза. В морщинках на лбу под слипшимися волосами блестел пот, пропыленная рубашка с закатанными до локтей рукавами хранила следы грязи, копоти и дождевых потеков.

— Здравствуй, Андрей, — произнес Азариил с едва заметной улыбкой. Исхудавший, изможденный, он остановился, слегка покачиваясь.

— Ты? — выдохнул Андрей. — Зар, ты?..

— Как видишь.

Он в ошеломлении смотрел на восставшего из мертвых ангела, боясь — и отчаянно желая поверить собственным глазам. Первый радостный всплеск эмоций схлынул, уступив место противному, пронизывающему сквозняку тревоги и сомнений. С демонов сталось бы вот так издевательски подшутить: спровоцировать галлюцинации, наворожить призрачное видение… раз уж по-другому нагадить не могли.

— Это действительно я, — Азариил почувствовал недоверие. Или прочел мысли.

— Ты умер, — выдавил Андрей, разрываясь между потребностью обнять его и желанием запрыгнуть в машину, чтобы умчаться прочь. — Мы видели. Ты лежал с развороченной грудью, обломки ребер наружу; а Варя рыдала над тобой сутки и потом, когда рыли могилу: промерзшую землю ковыряли ломом…

— Я мог воссоздать любое тело, но это привычнее.

— Любое? — беспомощно повторил Андрей.

— Конечно. У того, кто не рождается, не развивается, не проходит все стадии от младенчества до зрелости, есть выбор.

Знакомый тон, знакомая готовность растолковать в подробностях и важное, и несущественное. Знакомое сумасшествие.

— Ты умер! — закричал Андрей, нервы все-таки сдали. — А значит, отправился в ад! Выходит, Асмодей солгал? Или из преисподней вот так запросто отпускают?

Измученное, сосредоточенное лицо ангела озарилось пониманием.

— Я действительно был в аду. Провел там век или два, — Азариил нахмурился и поморщился, будто воспоминания давались с трудом или болью. — Время там течет иначе…

— А потом сбежал?

До чего абсурдное предположение.

— Господь помиловал меня и вернул на землю, чтобы мог я искупить свою вину служением людям, смирением и верой.

Мимо тяжело, с грохотом протрясся грузовик. Захлопнув дверцу, Андрей обошел капот машины и очутился на обочине. Ботинки увязли в рыхлой песчаной почве. Азариил стоял прямо перед ним — неоспоримое доказательство милосердия Божьего, — и солнце, пробиваясь сквозь верхушки сосен, золотило его перепачканную левую щеку, и худую, жилистую шею, и всклокоченные темные волосы. Он поднялся из преисподней — одному Богу ведомо, какие страдания пришлось перетерпеть ему за упомянутые «век или два». Он едва держался на ногах — страшно вообразить, сколько километров пришлось пройти пешком без воды и пищи. Он выглядел так по-человечески… вот только взгляд — слишком понимающий, проникнутый безграничным терпением и кротостью, а еще прощением — обличал в нем нездешнюю, неземную сущность. Бесы могли скопировать тело, подражать походке и голосу, выдумать убедительную историю о спасении из ада, но им никогда не подделать этот взгляд, как не подделать само ангельское естество.

— Что ж… — пробормотал Андрей, чувствуя, как избыток эмоций стискивает горло. — Добро пожаловать на землю, Зар!

Азариил стойко перенес крепкие объятия и даже похлопал по спине в ответ. Хотя и покачнулся от слабости.

— Садись! — Андрей распахнул перед ним дверцу, убрал планшет с акварелями и обогнул машину. — Получается, ты теперь смертный?

— Мне неведомо. Возможно, проживу лишь год. Или столетие.

— Есть хочешь?

— Пожалуй…

— Все-таки смертный. С ума сойти.

Автомобиль тронулся. Зашуршали шины по неровному асфальту, застучали под колесами трещины и выбоины. Солнечные лучи косо сочились сквозь деревья.

— Варя молилась за тебя все это время.

— Знаю.

— И я тоже.

Азариил промолчал, но Андрей и без слов ощутил исходящую от него признательность.

— Она в монастырь собиралась, представляешь, из-за тебя и вообще. А теперь, наверное, передумает… Будешь скучать по своим?

Ангел неопределенно пожал плечами, но Андрей догадался: говорить о потере ему горько.

— Я не силен в утешениях, Зар, и жилетки у меня нет. Но если ты здесь, значит, Он того хотел и допустил. Помнишь? Значит, здесь теперь твое место, и служение, и предназначение. Может, вместе мы сделаем этот мир лучше?..

Он улыбнулся собственным мыслям и надавил на педаль газа. Впереди простирался солнечный день, дальняя дорога и целая жизнь.