Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости

Глава 11

В конце мороженого, в тишине,

Над чашками и фразами про нас с тобой

11 октября 1941 года

Накануне вечером выяснилось, что Анна Кузьминична, которая живет в угловом доме, вовсе не скрытая коллаборационистка и ей, оказывается, есть для кого ходить к парикмахеру, несмотря на наличие мужа в Ташкенте. Возвращавшийся уже поздно вечером Андрей в предательском лунном свете заметил знакомую вроде фигуру осторожно закрывавшего за собой калитку углового дома мужчины, а дома уже он понял, что чай попить можно только с Бубликом. Очевидно, Михаил решил оперативно проверить, не страдает ли Анна Кузьминична пораженческими настроениями. Старый разведчик вернулся ближе к утру, выдав себя сдержанным ругательством, вызванным столкновением в темноте с телом чемпиона Сокола по боям без правил.

За утренним чаем (перебои с кофе начались давно и пришлось наступить на горло собственному организму, требовавшему с утра горячей коричневой жижи) Андрей полюбопытствовал:

— Хорошая прическа хоть получилась? Оценил?

— Так это ты вчера шел? Я так и подумал, — ответил Михаил, нисколько не смущаясь. — Прическа как прическа, что на нее смотреть? Анекдот про противогаз помнишь [1]? Так это про меня. Меня больше интересует внутренний мир человека и тонкая, знаешь ли, душевная организация, — с серьезным видом заявил он.

Андрей рассмеялся. Эйфория от вчерашнего свидания с Еленой не покинула его.

— Что сегодня делать собираешься? — спросил он Михаила, прожевав кусок бутерброда с маслом.

— Ничего определенного. Схожу вон, с Бубликом погуляю, в саду посмотрю, может, сделаю что. А ты?

— Я сейчас Ортенбергу речь накатаю, отвезу потом, продуктов Насте с Леной купить надо, а то я вчера к ним зашел, а у них хоть шаром покати, пустой чай пьют. Мне неудобно даже стало, у нас собака лучше питается.

— Припахал тебя, значит, редактор сразу. Ты у него знаешь что, потребуй разрешение на фотоаппарат. Типа, ты внештатный фотокорреспондент и всё такое. А то заметят профессорскую «Лейку» и пиши письма. Отмажемся, конечно, ерунда это, но зачем нам лишние неприятности [2], — посоветовал Михаил.

— Ага, это сделаю, думаю, что не проблема. Да и лишняя бумажка лишней никогда не будет.

Первый опыт работы в качестве спичрайтера прошел без запинки. Андрей, который с самой первой пробы освоил речевые обороты нынешней пропаганды, весьма небогатые, немного добавил свежести из будущего и написал готовый текст выступления через пятнадцать минут, оставив место для вставки показателей.

— Всё, пойду я. Когда вернусь, не знаю.

Редакция «Красной звезды» походила на кастрюлю с бурлящим супом: все куда-то бежали и при этом что-то громко говорили. Ортенберг принял его у себя в кабинете в небольшой свободный промежуток. Гора бумаг на его столе выросла до угрожающих размеров.

— Очень хорошо, даже догадались оставить место для статистики, это секретарь вставит. Зайдите дня через три, подкину работу, заплатим тогда уже.

— Хорошо, что напомнили, Давид Иосифович. Мне бы какое-нибудь удостоверение надо, что я у вас в газете работаю. А то, знаете, могут возникнуть вопросы. А так спокойнее всё же.

— Да-да, конечно, я секретарю скажу, она выпишет, а сейчас извините, времени нет, — и он тут же переключил внимание на лежащие перед ним на столе документы.

Решив, что еще один букет для Елены не помешает, Андрей отправился в выручивший его накануне «Националь», но выручивший его накануне швейцар сегодня не работал, а его сменщик вместо цветов предложил пообедать. Андрей подумал секунду и шагнул внутрь, так как где-то еще поесть в ближайшее время вряд ли получится, а тут еще и вкусно покормят.

Несмотря на довольно-таки раннее время, в ресторане уже вовсю кипела жизнь. За соседним столиком, судя по множеству пустых тарелок и полной пепельнице, заседали с самого утра. Маленький мужчина с непропорционально большой головой, заплетающимся голосом громко говорил своему собеседнику:

— Вот увидишь, Веня, я еще вернусь из этого Ашхабада. Здесь все вспомнят, кто такой князь «Националя» [3]! Они думают, что я исписался уже, кончился. Я им покажу, они меня узнают! — устав говорить, он подпер голову рукой и уставился куда-то вдаль

— Юра, да успокойся же, что ты завелся? Не ты один уезжаешь, ничего страшного. Может, выпьешь еще немного? — он поднял пустой графин и, посмотрев на свет, как бы надеясь, что там что-то появится, разочарованно поставил его обратно. — Выпить нечего.

— Сейчас принесут! Коля, принеси нам еще водки! — крикнул он официанту.

— Извините, Юрий Карлович, но Юрий Михайлович, — он кивнул в сторону стоявшего скалой у входа в зал метрдотеля, — сказал Вам больше сегодня не наливать.

— Ну налей Вене, а он меня угостит, — тут же проявил смекалку князь «Националя».

— Извините, но Вениамину Наумовичу тоже велели не наливать.

— Да что же это такое? Почему не наливают мне, члену Союза советских писателей? Вы меня что, не знаете? Я — Юрий Олеша! — маленький мужчина вскочил на ноги и схватил пустой графин.

— Юрий Карлович, дорогой мой, давайте-ка домой, — подхватил его под локоть, перехватывая при этом свободной рукой графин, подошедший метрдотель.

— Ты ничего не понимаешь, Юрий Михайлович! А мне завтра в Ашхабад уезжать! Может, я не вернусь оттуда! Налей нам срочно! — не успокаивался член Союза советских писателей.

— Ничего с Вами не случится в Ашхабаде, Юрий Карлович, вернетесь, мы Вас будем ждать, — метрдотель мягко, но настойчиво подталкивал автора «Зависти», поддерживаемого с другой стороны его товарищем, к выходу.

— Извините за задержку, видите, вот как получается. Хороший же человек, добрый, компанейский, а так случается с ним, — официант кивнул на выходящего на улицу Олешу, который никак не мог попасть рукой в рукав пальто. — Что будете? Рекомендую шницель и картофельный пай [4].

— Хорошо, давайте шницель. Кофе есть?

— Кофе есть.

— Два маленьких двойных [5], — обрадованно сказал Андрей. — Извините, а можно с собой взять? Я заплачу.

Выложенные на стол две десятки послужили неплохим залогом успешных переговоров и Андрей через сорок минут ушел из «Националя» с довольно-таки увесистым пакетиком кофейных зерен в кармане.

В коммерческом, где полки пустели день ото дня, а цены уверенно ползли вверх, Андрей набил рюкзак крупой и тушенкой, сверху положив килограмм шоколадных конфет и отправился на Шаболовку.

Настя сидела дома одна. В квартире из пяти комнат заселенными осталось три, включая и Елену с Настей, но соседки, которых Андрей видел накануне, уехали на рытье противотанковых рвов.

— Мне тут скучно, дядя Андрей, — заявила она прямо на пороге, после того как открыла дверь, прогремев цепочками и замками. — Вы с дядей Мишей меня бросили, мама целый день на работе. Даже книжку мою забрали.

Из Настиных глаз полились слезы. Андрею стало жалко эту несчастную девчонку, которая вынуждена целыми днями сидеть дома. Школы работали с пятое на десятое, большей частью занимаясь тем, что вывозили учащихся в эвакуацию. Туда уже отправились все ее не только подруги, но и мало-мальски знакомые.

— Тебе что мешало попросить у мамы разрешения и поехать к нам? Там бы хоть с Бубликом время проводила. И книжка твоя там. Сюда я ее не отдам, ты это прекрасно понимаешь. К тому же, я думаю, не сегодня, так завтра вам можно переехать к нам. И даже нужно. Всё, успокоилась? Давай разбирать продукты.

— Конфеточки мои, — зачарованным голосом прошептала Настя, прижимая к груди пакет со сладостями. — Это нам всё? Спасибо тебе, дядя Андрей.

— Настя, всего две недели прошло с тех пор, как ты прекратила объедаться этими своими конфеточками, а причитаешь над ними, будто годы прошли. Другие дети о таком и не мечтают. Давай сюда, я спрячу и попрошу твою маму давать по одной штуке в день.

— Ты жестокий, дядя Андрей. Так с детьми нельзя. Слушай, а ты теперь поженишься на моей маме? Вы же встречаетесь? Ты будешь жить с нами? Мне тебя как надо называть будет: папа или дядя Андрей? — Настя засыпала его вопросами, на которые Андрей не то что ответа не знал, а даже не задумывался об этом.

— Настя, подожди, успокойся. Тебе не кажется, что эти вопросы мы должны решать не с тобой, а с твоей мамой? И конфеты сюда давай, я о них не забыл.

Разобравшись с продуктами и разложив их по шкафам и полкам, Настя спросила у Андрея:

— Сегодня хоть чай попьем? С конфетами?

— Ну давай, ставь чайник, одну конфету я выдам.

— Ради такого дела, дядя Андрей, давай мне две конфеты!

— Какого такого дела?

— Тебе, дядя Андрей, об этом знать нельзя. Давай конфеты, не жмотись!

— Ну держи, раз такое дело.

— Давай, я остальные в шкаф положу.

— Э, нет, подожди, так не пойдет. — Андрей высыпал конфеты из пакета и сосчитал их. — Дай мне карандаш.

— Это ты что задумал, дядя Андрей? Что это ты пишешь? — с возмущением спросила Настя, глядя как он выводит на пакете цифры три и восемь.

— В пакете тридцать восемь конфет. Мама твоя выдаст тебе конфету и запишет остаток, чтобы никакие серые мышки и хитрые девочки конфеты втихаря не таскали.

Разочарованию Насти не было предела, так что когда Андрей пошел встречать Елену, она даже не попрощалась с ним.

Радость от предстоящей встречи заставила Андрея по другому посмотреть и на стены Донского монастыря, и даже на ограду Донского кладбища, они казались ему милыми и привлекательными [6]. И дорога с выбоинами в асфальте не раздражала. И лужи. Ничего не раздражало. И война казалась далекой и ненастоящей, проходящей где-то далеко и не взаправду. Зато есть настоящая Лена, хорошая, замечательная Лена, с которой он сейчас встретится, и будет разговаривать, и они пойдут домой, и она возьмет его под руку и прижмется к нему на ходу, и он уже ощутил тепло, исходящее от ее тела, запах ее волос. Так что когда к нему подошла Дарья, он даже не сразу услышал, что она ему говорит.

— А, Даша, привет. Я Лену встречать пришел. Она долго там еще, не знаешь? — заметил он её.

— Я же говорю, а ты не слышишь, о чем хоть думаешь? Они с Владимиром Александровичем поехали в университет, на Моховую, сюда она уже не вернется сегодня. А оттуда сразу домой.

— Давно уехали?

— Часа два уже прошло, наверное, может, и больше, я не заметила, работы много.

— Пойду туда, там ее встречу, — растерялся Андрей.

— Куда ты пойдешь? Туда идти час, не меньше. И где ты ее там искать собрался? Университет большой, где они там, я не знаю. И пока ты доберешься туда, она уехать уже может, разминетесь обязательно. Если надо, иди лучше домой к ним, там подождешь. Ладно, пора мне, пойду я. До свидания! — и Дарья быстро зашагала в сторону Нескучного сада.

Разочарованный, Андрей пошел назад на Шаболовку.

— Быстро ты вернулся, дядя Андрей. А мама где? — спросила Настя, когда он пришел назад через каких-то полчаса.

— Оказалось, что твоя мама уехала в университет, на Моховую. Так что подожду ее здесь, — ответил Андрей.

— Ну что же, подожди её. Проходи, — и Настя распахнула перед ним дверь.

Минут через двадцать в дверь позвонили.

— Странно, — сказала Настя, — кто это может быть. Может, мама ключ забыла? Кто там? — крикнула она в сторону входной двери уже из коридора.

Из-за двери мужской голос спросил Елену Сергеевну.

— Её нет. Что ей передать? — спросила Настя, подходя к двери.

— Это Евгений Викторович, с работы. Она скоро придет?

— Я не знаю. Ничем не могу помочь, извините, — сказала Настя и ушла от двери.

— Кто это был? — спросил Андрей.

— Да один, с маминой старой работы, ходит за ней, год уже, наверное , надоедает только. Противный дядька. Мне он не нравится. И маме тоже, — посмотрев на Андрея, слишком уж равнодушно сказала Настя и, подойдя к окну, посмотрела на улицу. — Стоит, гад, у подъезда. Ждет. Шел бы ты, Евгений Викторович, домой к себе, нечего тебе здесь делать.

Андрей встал и начал одеваться.

— Ты куда, дядя Андрей? — спросила Настя, оторвавшись от созерцания стоящего у подъезда маминого воздыхателя. — Ты его не бей, он потом маме неприятности на работе устроит, когда она туда вернётся.

— Настя, никого я бить не собираюсь, успокойся. Может, с человеком просто поговорить надо, он заблуждается, а об этом ему никто сказать не может.

— Ты его точно бить не будешь?

— Настя, перестань, пожалуйста. Я с ним поговорю и он пойдет домой, а мы будем ждать твою маму. Так тебя устраивает?

— Устраивает. Но я за тобой наблюдать буду.

«Странное дело», — подумал Андрей, спускаясь по лестнице, — «раньше за ней такого не водилось. Наверное, хрен этот угрожал Лене».

Мужчина лет сорока, высокий, с симпатичным лицом, в щегольской шляпе и явно дорогом пальто, стоял у подъезда и курил папиросу, небрежно стряхивая пепел. Пахло от него каким-то наверняка модным одеколоном, на шее виднелся небрежно повязанный шелковый платок. Вся его внешность говорила о том, что у Евгения Викторовича жизнь удалась.

— Привет, — сказал Андрей, подходя к мужчине.

— Здравствуйте. Мы знакомы? Вы чего-то хотели? — он говорил, будто делал одолжение.

— Нет, не знакомы, — ответил Андрей, — но это ведь легко устранить. Позвольте представиться, Волошин. Андрей Григорьевич Волошин, литератор.

— Евгений Викторович Покровский, химик. Кандидат наук.

— Вот видите, товарищ Покровский, мы уже и знакомы, — улыбнулся Андрей.

— Чем обязан?

— Видите ли, Евгений Викторович, так получилось, что мы с Вами интересуемся одной и той же женщиной. И я бы предпочел, чтобы в будущем она осталась со мной.

— Я не желаю обсуждать это ни с кем, а тем более, с Вами. Елена Сергеевна... я уже давно ухаживаю за ней и надеюсь на взаимность. И я уверен, что как раз Вам здесь делать нечего. Я Вас тут в первый раз вижу. А мы с Еленой Сергеевной скоро год как вместе... работаем... и не только, — он потер переносицу и Андрей вдруг увидел у него на безымянном пальце специфический след от обручального кольца.

— Холодит? — спросил он, показывая на правую кисть Покровского.

— Не понял, Вы о чем? — ответил тот вопросом, растерянно глядя на свою руку.

— Ну, в такую погоду от обручального кольца руки мерзнут, наверное, поэтому пришлось снять [7].

— Вы ничего не знаете, мы с женой разводимся!

— Ага, уже пять лет, но она болеет, так что придется немного подождать, да к тому же детям надо школу закончить. Про победу в войне не пробовал? Наверное, тоже пройдет. Слышь, кандидат наук, — Андрей шагнул к нему, так что тот оказался вынужден отступить назад, упершись спиной в стену дома, — давай, шагай к жене и детям.

Прижатый к стене, Покровский как-то мгновенно потерял весть свой лоск, лицо его побледнело, губы задрожали. Он попытался что-то ответить, но смог только кивнуть.

— Ладно, прощай, кандидат химических наук, — Андрей подтолкнул его рукой и тот безропотно побрел, опустив плечи. — И, Женя, — позвал он Покровского, тот сразу же остановился, не поворачиваясь, — если в будущем доведётся вам работать вместе, не надо пытаться устроить Елене Сергеевне проблемы, не по-мужски это. Понял? Ну, если понял, давай, иди.

Глядя на испачкавшуюся в побелке удаляющуюся спину менее удачливого поклонника своей (так уж ему хотелось думать) женщины, Андрей почему-то отряхнул руки.

____________________________________________________

[1] Анекдот о жене, которая в тщетных попытках обратить на себя внимание мужа, надевает противогаз и получает в ответ реплику «Брови, что ли, выщипала?».

[2] Все фотоаппараты и радиоприемники у населения вскоре после начала войны изъяли. Именно с этим связано столь малое количество неофициальных снимков того времени. Так, о первом дне московской паники мне не удалось найти ни одной фотографии, только свидетельства очевидцев.

[3] Как отмечают многочисленные свидетели, Юрий Карлович Олеша в течение многих лет являлся не только завсегдатаем, но и почти символом «Националя», где его кормили и поили не только в долг, но, зачастую, и бесплатно. Получив в пятидесятых гонорар за переиздание своих книг, разбогатевший Олеша подарил каждому официанту ресторана наручные часы, чрезвычайно статусную вещь в то время. Князем «Националя» называл он себя сам. Вениамин Рискинд — поэт-песенник, друг и постоянный спутник Олеши.

[4] Аллюзия к «Долгому прощанию» Юрия Трифонова, герой которого, Гриша Ребров, именно это заказывал в «Национале».

[5] Так аж до начала девяностых называли эспрессо в СССР.

[6] На территории Нового Донского кладбища, мимо которого ходят наши герои, есть две огромных братских могилы, в которых захоронены сотни тел расстрелянных в середине тридцатых. Да и крематорий оптимизма обычному человеку не очень добавляет.

[7] Вряд ли анекдот о мешающем в жару обручальном кольце был известен в описываемое время, так что Андрей смог обескуражить оппонента.