Оседлавший Бурю

12

На первый взгляд Джейкон Галоглас мало напоминал хорошего солдата. Тощий, сутулый и с неуклюжей походкой. Благодаря тому, что его правая рука была длиннее левой на целых два дюйма, обмундирование сидело на нем плохо. Учитывая впалую грудь и покатые плечи, он казался живым издевательством над портными. Кроме того, как без конца повторяли Джейкону офицеры, его неряшливость и отсутствие элементарных понятий о дисциплине позорили всю часть. За четыре года службы его выпороли одиннадцать раз. В общем, Джейкон Галоглас считался плохим солдатом по всем статьям. Лишь одно его качество восполняло недостатки: он не умел сдаваться.

Сейчас, когда Галоглас бежал по улицам Шелдинга во все лопатки, это неумение пришлось как нельзя кстати. Враг прорвался на правом фланге, и бой постепенно переместился на улицы города. Несколько горожан, пытавшихся убежать с поля боя, погибли от пуль наступавших.

Джейкон Галоглас завернул за угол и столкнулся сразу с тремя солдатами из Второго полка. Первого он ударил разряженным мушкетом в лицо и сшиб его с ног. В грудь второго вонзился нож. Третий попытался ткнуть его штыком, но Галоглас извернулся вправо, отпустил нож и подтолкнул туда, где стоял мгновение назад, раненного ножом. Штык вонзился в него. Джейкон подскочил к третьему мушкетеру и боднул его в нос. Тот отшатнулся, вскрикнув от боли, Галоглас ловкой подсечкой сшиб его с ног и ринулся дальше. Рядом просвистело несколько пуль, выбив из стены за спиной каменную крошку.

Как там говорят? «Пулю, от которой умрешь, не услышишь»?

«Как же, так я и поверил, — подумал он, нырнув в переулок. — Откуда тогда узнаешь, что умер?»

Оставшись без оружия, он стал двигаться осмотрительнее, остановился у перекрестка и осторожно выглянул за угол. Навстречу вышли два вражеских мушкетера. Первого Джейкон пнул в колено и схватился со вторым, пытаясь вырвать у него мушкет. Противник оказался силен. Джейкон попытался боднуть его, но тот увернулся. Тогда Галоглас ударил его коленом в пах. Тот взвыл от боли, но не выпустил мушкет. Второй, злобно ругаясь, поднялся на ноги и нацелил штык на Джейкона, но Джейкон извернулся так, чтобы солдат, с которым он сцепился, оказался между ним и штыком. Прогрохотал выстрел. Ноги второго мушкетера подкосились, он выронил мушкет и упал. Смерть товарища потрясла солдата, боровшегося с Галогласом, и на мгновение он замер. На этот раз Джейкону удалось попасть головой прямо в переносицу противника, и тот упал на колени, издав сдавленный крик. Когда он трясущимися руками поднял мушкет, Джейкон уже схватил оружие убитого и пронзил мушкетера штыком. Тот упал, не издав ни звука.

Джейкон повернулся на каблуках и увидел Тайбарда Джакела, который молча перезарядил винтовку, упер приклад в плечо и прицелился. Джейкон оглянулся. В сорока шагах на улицу выскочили еще пятеро мушкетеров. Джакел выстрелил — один упал. Остальные кинулись к ним. Тайбард бросился в переулок напротив Джейкона. Галогласу не потребовалось приглашения, чтобы рвануть за ним. Завизжали пули.

Тайбард упал за низкой каменной оградой и снова начал перезаряжаться. Джейкон рухнул рядом и проверил трофейный мушкет. Он был заряжен.

— Готов? — спокойно спросил Тайбард.

— Поехали! — отозвался Джейкон.

Оба выпрямились. Четверо мушкетеров бежали по переулку. Джейкон попал одному в лицо. Тайбард — второму в сердце. Двое оставшихся не остановились. Тайбард положил винтовку, вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и быстро выстрелил. Пуля пробила ближайшему глаз.

Джейкон перескочил стену и с диким воплем бросился на последнего. На мгновение тот замер, а потом повернулся и рванул обратно.

Расхохотавшись, Галоглас обернулся к Тайбарду и увидел, что тот уже побежал дальше, мимо повозок, сваленных за зданием склада.

Выстрелы мушкетов раздавались отовсюду. Джейкон подбежал к Тайбарду, выглядывавшему из-за угла соседнего дома. Там дрались врукопашную. Капитан Мулграв и примерно шестьдесят солдат пошли против вражеских штыков с саблями. Тайбард и Джейкон перезарядились, у Галогласа это заняло немного дольше.

Мулграв упал, перекатился и, как акробат, вскочил, вонзив клинок в грудь одного из врагов. На него кинулся второй, и его пристрелил Тайбард. Джейкон выстрелил в толпу пехотинцев и с пронзительным воплем бросился врукопашную.

Снова загремели выстрелы, упало еще несколько вражеских солдат. Джейкон заколол одного и сломал штык. Тогда, схватив мушкет за ствол, он начал орудовать им как дубиной. С одной из улиц вбежали Ланфер Гостен с двадцатью солдатами, и площадь закипела. Кто-то размахивал штыком, кто-то ножом, кто-то кулаками. Ни одна из сторон не собирались уступать.

Затем раздался грохот копыт по мостовой, и на площадь въехали Гэз Макон с кавалерией. К этому моменту в живых осталось не больше восьмидесяти стрелков Второго полка, при появлении нового противника наступило затишье. Пятьдесят выживших эльдакрцев уставились на врагов с усталым злорадством.

— Сложите оружие, — приказал Гэз Макон, — и я даю слово, что никто не причинит вам вреда. Ваш генерал погиб, а кавалерия отступила.

К Макону подошел бородатый офицер, весь в крови от глубокого пореза на лице.

— Предателям не победить, генерал Макон, — сказал он.

— Да, вы правы, — ответил Гэз. — К сожалению, здесь нет предателей. Никто из нас не собирался присоединиться к Людену Максу. Даю вам слово. Мы все проиграли в этой битве. Множество хороших людей погибли без всякой причины. Вы называете нас предателями. Как назвать то, что меня, верно исполнявшего свой долг перед королем, атакуют войска нашей же армии? Вот что я скажу: честное слово, хотел бы я и на самом деле быть этим предателем! Тогда в ваших поступках был бы хоть какой-то смысл. Тогда все эти несчастные погибли бы не напрасно. Соберите людей, лейтенант. Оставьте оружие здесь, его никто не возьмет.

— А как же наши раненые?

— Горожане им помогут. Своих раненых я заберу с собой. Боюсь, когда Винтерборн пришлет сюда Искупителей, их не ждет ничего хорошего.

— Теперь вы присоединитесь к Людену Максу?

— Нет, лейтенант. Я заберу своих людей на север. Пусть из меня и сделали изгоя, я не стану по собственной воле сражаться с солдатами короля. А теперь сложите оружие и уходите.

— Хорошо, генерал. Спасибо за ваше благородство. Гэз развернул коня, но к нему подошел Мулграв.

— Извините, сир, — сказал он, — но вам необходимо кое-что увидеть.

Гэз поскакал за Мулгравом, а Галоглас, поддавшись любопытству, направился следом.

Гэз Макон спешился и вслед за Мулгравом вошел в дом за складами. Джейкон подошел к дверному проему и заглянул внутрь. Там лежали два трупа — мужчины в ярко-красном мундире и девушки в зеленом дорожном платье, сжимавшей в руке маленький пистолет.

Гэз Макон склонился перед мертвой девушкой и поднес ее руку к губам. Мулграв встал рядом и положил руку на плечо генералу.

— Мне очень жаль, — сказал он.

— Я попросил ее подарить мне час, Мулграв. Она расплатилась за это жизнью.

По щекам Серого Призрака покатились слезы. Джейкон неслышно попятился и вышел на улицу. На стене, рядом с колодцем, сидел Тайбард Джакел и чистил винтовку Эмберли.

— Смотри-ка, мы выжили, — сказал Галоглас.

— Не все. Мундир Каммеля Барда теперь твой. Мой друг Банни погиб на соседней улице. Я наказал ему держаться ко мне поближе. Он послушался и все равно умер.

Тайбард вздохнул и снова стал полировать резной курок Эмберли.

Кругом лежали мертвые и раненые.

— Мне жаль, что так вышло с твоими друзьями, — сказал Джейкон.

Он видел, как плохо Тайбарду, и захотел положить руку ему на плечо, как Мулграв Серому Призраку. Но не смог. Вместо этого он встал и ушел.

И только теперь Джейкон понял, что мундир больше не воняет.

— Ну, хоть что-то хорошо, — громко произнес он.

Пинанс, красивый, высокий мужчина с крупными чертами лица, был прекрасным наездником, и верхом на черном жеребце наслаждался ощущением власти, которое приносил ему вид его марширующей армии.

Этого момента он ждал уже двадцать пять лет. Они с Мойдартом никогда не были друзьями. Их предки веками правили соседними землями и постоянно ссорились из-за границ. Однако ненависть Пинанса к Мойдарту произошла не из разногласий далеких предков. Она родилась в тот день, когда Райэна Тримейн вышла замуж за Мойдарта. Даже сейчас при воспоминании об этом у Пинанса все сжималось внутри.

Хотя он никому не признавался в этом, Райэна Тримейн была любовью всей его жизни. Он преклонялся перед ней и свято верил, что ему отвечают взаимностью.

Сейчас, с высоты прошедших лет, Пинанс понимал, что она была пустой и бездумной женщиной, склочной, способной предать кого угодно. Но тогда Райэна была богиней и солнцем его жизни. Размеры земель и доходы Мойдарта во много раз превосходили владения Пинанса, по этому признаку она и выбрала себе мужа. Так прекрасная Райэна стала госпожой замка Эльдакр.

Два года спустя она погибла, как официально заявили в Эльдакре, от рук убийц, пытавшихся убить Мойдарта. Бессовестная ложь!

К тому моменту ее интрижка с вождем каких-то дикарей уже не была новостью в салонах северной знати. Пинанс гадал, почему Мойдарт не выгнал ее. Когда разнеслась весть о гибели Райэны, он сразу понял, что убийца Мойдарт, и поделился с отцом, который посоветовал не давать волю фантазии.

— Мойдарт тоже ранен и находится при смерти. Нет, сынок, выкинь это из головы.

Многие годы Пинанс по крупице собирал информацию о покушении. Никто из стражников убийц не видел. Ни один слуга не заметил бегущих по замку. Зато все видели задушенную Райэну и раненого Мойдарта. Все прояснилось, когда к фактам добавилась одна маленькая деталь: врач, который лечил Мойдарта, сказал, что правая рука убитой была в крови, хотя на женщине не оказалось ни царапины. Новых доказательств не требовалось. Не было никакого покушения. Собственная жена бросилась на него с ножом, и он задушил ее.

Теперь, двадцать пять лет спустя, он сполна заплатит за свое преступление. Он заплатит за то, что лишил Пинанса единственного шанса на истинное счастье.

Во главе колонны маршировали пять тысяч стрелков. Вперед выступили разведчики, искавшие оборонительные укрепления. Но ничего не было. Как и ожидал Пинанс, Мойдарт закрылся в замке, зная, что пушек у противника пока нет. Но артиллерия была уже на подходе, и то мгновение, когда Мойдарт окажется в цепях, оставалось вопросом нескольких дней.

Пинансу нечасто приходилось испытывать столь приятное предвкушение.

Под его командованием собралось двенадцать тысяч человек, скоро он станет самым могущественным графом севера. Жаль, что придется пробить бреши в стене Эльдакра. Отличный замок, станет прекрасной резиденцией. Надо будет обязательно восстановить его.

С ним поравнялся всадник в красном плаще. Пинанс покосился на Искупителя и почувствовал, как хорошее настроение улетучивается.

— Мойдарт оставил Эльдакр, — сообщил Сперрин Дайл.

— Он собирается выйти нам навстречу?

— Нет, лорд. Он и его пять тысяч человек бежали на север.

— Но вы говорили, что он попытается удержать замок, — сказал потрясенный Пинанс. — Эльдакр слишком важен, чтобы его оставить.

— Да, лорд, — согласился Сперрин, — это было бы логично. Мы следили за ним и предположили, что он собирается поступить так. Однако он нанял демонопоклонника, который окружил замок страшными заклятиями, мешающими нашим посвященным видеть внутри замка. Судя по всему, этот колдун узнал о том, каким силам им придется противостоять, и убедил Мойдарта отступить. Мы полагаем, что они отправились искать помощи ригантов.

— Значит, Эльдакр достается мне без боя? — рассмеялся Пинанс. — Я, конечно, ненавижу Мойдарта, но прежде он не казался мне ни трусом, ни идиотом.

— Он не военный, а всего лишь интриган, искусный в политике и предательстве.

— Мне всегда казалось, что это одно и то же.

— Возможно, — согласился Сперрин. — Однако попытайся он удержать замок, мы сами послали бы людей на переговоры с ригантами.

— Зачем?

— Не стоит забывать, что эти нецивилизованные варвары — прекрасные воины, которые могут собрать войско приблизительно в четыре тысячи человек. Лучше договориться с ними, чем ждать, пока они объединятся с Мойдартом.

— Варвары с ним не объединятся, — возразил Пинанс. — Он двадцать лет только и делал, что пытал, казнил и убивал их всеми способами.

— Да, он был одним из столпов варлийского народа. Жаль, что такой человек стал нашим врагом.

Пинанс покосился на Искупителя, пытаясь понять, пошутил ли он. Он не шутил. Его лицо осталось серьезным, как и всегда.

Когда армия почти подошла к Эльдакру, Пинанс и пять генералов встали во главе колонны. Пинансу до сих пор не верилось, что сражаться не придется. Они маршировали по главной улице Старых Холмов. Местные жители выходили из домов поглазеть, некоторые дети махали солдатам руками. Солдаты, улыбаясь, махали в ответ.

В дверях одной из лавок, глядя на войско, остановился высокий немолодой человек.

— Его необходимо арестовать и повесить, — заявил Сперрин Дайл.

— Кто это? — спросил Пинанс, с любопытством глядя на нескладную фигуру.

— Алтерит Шаддлер, предатель и клеветник.

— Ах да, учителишка, заступившийся за какую-то колдунью. Я слышал этот анекдот.

— Он носитель зла, я это чувствую.

— Сегодня у меня нет настроения на казни, Сперрин. Когда мы укрепимся в Эльдакре, можете привести сюда своих людей и разобраться с ним.

— Благодарю, сир, поистине мудрое решение.

Снег уже почти растаял, в ясном небе висело теплое весеннее солнце. Но к востоку собрались облака, и к вечеру скорее всего будет дождь. Удачно, что эту ночь можно провести с комфортом, в родовом замке своего сбежавшего врага.

До стен, окружавших замок, они дошли уже после полудня, и младшие офицеры занялись размещением солдат. Многих направили в оставленные казармы, остальным пришлось разбить палатки у южной стены.

Пинанс вступил в замок с двумя отрядами по двадцать человек. Сперрин Дайл остался снаружи.

— Я не войду туда, пока наши люди не найдут способ уничтожить заклинания. Они причиняют мне боль даже отсюда.

Больше часа солдаты обыскивали здание и не нашли ни одного слуги, ни конюшего. Даже подземелья оказались пусты.

Пинанс повелел принести в трапезную обед и сел за пиршественный стол вместе с генералами. Трое были его двоюродными братьями, надежными, но лишенными воображения людьми, четвертый — племянник Дарил, толстый туповатый мальчишка. Вдруг Пинанс подумал, что не доверил бы вести битву никому из них. Поэтому пришлось нанять полковника Гарона Бека, талантливого полководца. К сожалению, в силу низкого происхождения, его нельзя было повысить в звании.

— Значит, сегодня не воюем? — разочарованно спросил Дарил.

— Не сегодня, Дарил. Завтра можешь взять отряд и проверить, как далеко враг успел сбежать. А сегодня давайте отдыхать и пожинать плоды нашей первой победы. Предлагаю после еды прогуляться по замку.

— У тебя хорошее настроение?

— Да. Враг бежал предо мной. Теперь я сижу на его месте. С этого дня мне достанутся все его земли и владения. У меня просто великолепное настроение!

Великолепным настроение оставалось еще целый час.

Аптекарь Рамус закрыл дверь, запер висячий замок и с маленьким свертком в руках зашагал по мостовой. Теперь, с приближением весны, по вечерам было все светлее, да и погода становилась все мягче.

Поглядев на поле, где к овцам жалось несколько маленьких ягнят, он пошел дальше, кланяясь и улыбаясь каждому, кто с ним здоровался.

Сегодня был очень странный день. Каждый, кто приходил в лавку, считал своим долгом затеять разговор о приходе Пинанса и бегстве Мойдарта. Рамус мало понимал в военных вопросах, но не хотел смотреть на поле битвы, усеянное трупами, и радовался, что Мойдарт увел свои войска.

Когда-то давно отец Рамуса сказал: «Все войны начинают обозленные старики, а юношам приходится гибнуть за то, чего они не понимают. А потом старики садятся за стол, война заканчивается, но ничего не меняется. Иногда в старых замках появляются новые хозяева, а дети погибших создают новые семьи, чтобы солдатские кладбища никогда не пустовали».

Рамус старался не обращать внимания на южную войну. Посетители лавки говорили о ней беспрестанно, Рамус делал вид, что внимательно слушает, но пропускал все мимо ушей и переносил свое внимание на приготовление лекарств, смешивание трав, на солнечные лучи, играющие на холмах, и на состояние здоровья пациентов. Последние несколько дней он неустанно любовался новорожденными ягнятами, только привыкавшими к ветру, солнцу, прыгавшими по полю на своих тоненьких ножках. Это зрелище вселяло в него чувство умиротворения.

Он остановился у дома кожевника Томаса Кантинаса и постучал. Дверь открыла его младшая дочь Келла и крикнула матери, что за дверью стоит мужчина.

— Как тебя зовут? — спросила девочка.

— Рамус.

— Он сказал, что он Рамус, — крикнула девочка в дом. Из кухни вышла Лайда, жена кожевника.

— Как он сегодня? — спросил Рамус, поклонившись.

— Спит чуть получше, но продолжает худеть, аптекарь.

«И ты тоже», — подумал Рамус, глядя на ее впалые щеки и покрасневшие глаза.

— Я принес еще трав, которые заглушат боль и помогут ему уснуть.

— Но вылечить-то они не вылечат?

— Нет. Его уже ничто не вылечит. Вот, я написал, как принимать травы.

— Мне нечем заплатить, аптекарь, — покраснела Лайда.

— Расплатитесь, когда сможете, — ответил он. — Вы хорошо высыпаетесь?

— Не совсем, — ответила она. — Ночью ему хуже всего, он начинает кричать.

— Завтра я принесу болеутоляющую микстуру. Доброй ночи. За Рамусом закрылась дверь, и он вздохнул. Жизнь в горах нелегка, но смерть еще тяжелее. У Томаса Кантинаса было шестеро детей, мало денег и рак кишечника. Старший сын, которому только исполнилось четырнадцать, еще слишком мал, чтобы стать главой семьи. Рамус решил завтра же зайти к мяснику и убедить его помочь несчастной семье с едой.

Он пошел домой. Окошки первого этажа светились, из каминной трубы курился дымок. Он открыл дверь. Шула Ахбайн, его экономка, вышла навстречу и помогла снять тяжелое зимнее пальто.

— Садитесь у огня, — сказала она. — Я сварила глинтвейн — принесу стаканчик.

Маленький аптекарь пробормотал «спасибо» и уселся в любимое кресло. Шула раньше собирала для Рамуса травы, потом работала на Мэв Ринг и стала хорошей экономкой. Жизнь не баловала ее. Еще в те времена, когда такие союзы не одобрялись, Шула влюбилась в паннона. Не одобрялись? Рамус грустно улыбнулся. Шула стала изгоем для собственного народа. Когда она осталась без мужа, то едва не погибла от голода вместе с сыном, Банни.

Шула вернулась и протянула ему стакан глинтвейна.

— Прекрасно, — сказал он, пригубив напиток. — Есть новости от Банни?

— Он мало пишет. Сейчас перемирие, и их разместили в Шелдинге. Значит, все в порядке.

— Может, война наконец подходит к концу.

— Да, я тоже надеюсь на это. Мне очень не хватает его. Шула подошла к вешалке и закуталась в свою шаль.

— На кухне горячее рагу, и еще я испекла хлеб, он в кладовой.

— Спасибо вам, Шула. Доброй ночи.

Оставшись один, Рамус устроился поудобнее и задремал. Очнувшись, он понял, что думает о Мойдарте. Ему будет не хватать разговоров о живописи. Аптекарь и сам начал рисовать, не горные пейзажи, конечно, а простенькие букеты из трав и цветов. Получалось плохо, но в последний год стало немного получше. Мойдарту он их не показывал.

Вскоре он проголодался и уже собрался разогреть рагу, когда снаружи раздался грохот копыт, а потом кто-то заколотился в дверь.

Рамус открыл. За порогом столпилось несколько солдат.

— Аптекарь Рамус?

— Да, это я. Кто-то болен?

— Вы пойдете с нами.

— Я закончил свои посещения на сегодня, господа. Солдат ударил его по лицу, и Рамус, отшатнувшись, уронил вешалку.

— Делай, как говорят, — сказал солдат, переступив порог и подняв аптекаря на ноги. — У тебя и так неприятности. Будешь меня доводить — лучше не станет.

Ошеломленного Рамуса выволокли из дома и усадили на высокую лошадь. Он уцепился за луку седла, один из солдат ухватил лошадь за повод, и они поскакали прочь от Старых Холмов.

Он ехал, потрясенно пытаясь осознать, что происходит.

У тебя и так неприятности.

Какие неприятности? Откуда? Никогда в жизни он никого не обидел, даже не думал об этом. Наверняка произошла какая-то ошибка.

Кони повернули к Эльдакру и въехали в замок. Там Рамуса сняли с седла, поволокли внутрь, там вверх по лестнице и дальше по коридору. Идущий впереди солдат остановился и постучал в дверь.

— Да? — раздался голос Пинанса, как показалось Рамусу, сердитый.

Солдат открыл дверь и втолкнул туда Рамуса.

— Как приказывали, милорд, это аптекарь.

— Я знаю, кто он. Мы уже встречались. Ну и что вы скажете в свое оправдание, аптекарь?

— Боюсь, я вас не понимаю, милорд.

В руках у Пинанса был хлыст. Он сделал шаг вперед и полоснул Рамуса по лицу. Боль была невыносимой.

— Я уже достаточно зол. Не стоит приводить меня в ярость.

— Простите, милорд. Я не знаю, что вы хотите услышать.

— Вы что, недоумок? Посмотрите вокруг. Осматриваться не было необходимости. В центре комнаты стоял мольберт с незаконченным горным пейзажем.

— Да, милорд? Это студия. Здесь Мойдарт пишет свои картины.

— Вы и в самом деле недоумок. Обманули, насмеялись надо мной, а теперь не знаете, почему вы здесь?

— Я обманул вас? — озадаченно переспросил Рамус. — Но в чем?

Пинанс снова занес хлыст, и Рамус отшатнулся, машинально заслонив лицо рукой.

— В чем? — воскликнул Пинанс, ударив Рамуса хлыстом по руке. Тот вскрикнул. — В чем?! Вы не знали, что мы заклятые враги?

— Знал, милорд.

— И все-таки заставили меня купить его пачкотню?

— Нет, милорд. Вы сами приказали поговорить с художником. Помните? Вы пришли на прием и увидели картину на стене. Я предупредил, что художник не желает раскрывать своего имени. А когда вы захотели заказать картину, я пошел и рассказал об этом Мойдарту. Он написал вам истинный шедевр, а не пачкотню.

— Полагаю, он немало позабавился этим.

— Думаю, что да, хотя позже у него нашлись причины для сожаления.

— И какие же?

— Вы заплатили ему семьдесят пять фунтов. Через год стоимость его пейзажей возросла вдвое, а в этом году — вчетверо. Без сомнения, его не радовала мысль о том, что купленная вами картина стоит в четыре раза больше, чем вы за нее заплатили.

— Меня не волнует ее цена. Первое, что я сделаю, вернувшись домой, — изрежу ее на куски собственными руками.

— Но почему?

В ответ раздались два щелчка хлыстом. Закрыв голову, Рамус упал на колени и закричал. Из красных полос на руках сочилась кровь.

— Не смейте задавать мне вопросов! Ваша жизнь висит на волоске. Отвечайте, каковы ваши отношения с Мойдартом?

— Он мой друг. Внезапно Пинанс рассмеялся.

— Друг? У Мойдарта нет друзей. Он бессердечный и бессовестный убийца. Встаньте.

Рамус заставил себя подняться. Его лицо и руки были в крови.

— Как можно говорить, о дружбе с чудовищем? Вы не знали, что он убил собственную жену? У него нет души.

— Я не могу с вами согласиться, милорд.

— Что за наглость! Или вам мало моего кнута?

— Нет, милорд. Я боюсь его. И вас тоже.

— Почему тогда вы продолжаете раздражать меня?

— Я думал, вы хотите услышать правду.

— Значит, у вас есть доказательство того, что у Мойдарта есть душа?

— Нет, милорд.

— О какой же правде вы говорите?

— О его ранах. Много лет назад он получил рану в живот, она так и не закрылась. Он сильно обгорел, вытаскивая сына из огня, и ожоги тоже не зажили. У этого нет никакой причины, я лечил его всеми лекарствами, от которых любой другой давно бы поправился. Его раны не заживают, потому что он сам этого не хочет. Мойдарт наказывает сам себя. Человек без души не стал бы себя так мучить.

— Вы не думали, что это наказание послал ему Исток за грехи?

— Нет, милорд. Мне кажется, если бы Исток наказывал так каждого преступника, я бы научился узнавать симптомы. В мире достаточно злодеев, но большинство из них процветает.

— Вы, случайно, не намекаете, что я — один из них?

— Нет, милорд, я никогда не слышал, чтобы вас называли злодеем. Вы просто могущественны.

— А Мойдарта называют злодеем?

— Да, милорд.

— И вы упорствуете в том, что он ваш друг. Друзей нужно выбирать с осторожностью. Вам, очевидно, ее не хватило. Полагаю, Мойдарт тоже испытывает к вам какое-то расположение. Поэтому завтра вас повесят. — Пинанс обернулся к солдату, привезшему Рамуса в замок. — Отыщите для него камеру помрачнее. Там, — он снова обратился к аптекарю, — никто не помешает вам думать о дружбе и злодеях.

Пинансу не удавалось уснуть. Такое с ним случалось нечасто. Обычно он клал голову на подушку, мгновенно забывался и просыпался в бодром расположении духа. Однако этой ночью его стали преследовать кошмары. Сначала какое-то чудовище тянуло его за пятку в озеро. Пинанс проснулся в холодном поту и с судорогой в левой ноге. Потом он бежал по лесу, и за ним гналось что-то, на что он даже боялся обернуться. И снова проснулся.

Возможно, решил он, наливая себе вина, Искупитель был прав, и не стоило оставаться в замке. Видимо, враждебные заклинания как-то повлияли на сон.

Третий кошмар превзошел предыдущие. Кто-то легонько постучал по лбу, и, когда Пинанс открыл глаза, рядом сидел Мойдарт.

Перед глазами что-то мелькнуло, и он понял, что это лезвие кинжала. Пинанс закрыл глаза в поисках спасительного сна. Острие кинжала коснулось щеки.

— Уходи, — сонно пробормотал Пинанс.

Острие вонзилось в щеку. Боль была слишком реальной, Пинанс вздрогнул, отчего поранился еще сильнее.

— Вот так, — сказал Мойдарт. — Теперь вы проснулись, кузен Пинанс?

Кинжал скользнул вдоль лица, и острие уперлось в горло.

— Но как?..

— Я никуда не уходил. Отступило лишь мое небольшое войско, а я остался в замке с несколькими верными людьми. О, вы не знаете, что такое настоящий Эльдакр! Мои предки позаботились о том, чтобы в потайных ходах не было недостатка. Некоторые, правда, слегка узковаты и не слишком удобны.

— Почему вы не убили меня во сне?

— Нельзя так просто убивать знатного человека, кузен Пинанс. Смерть должна соответствовать положению. Бабушка рассказывала, что дух человека, умершего во сне, так и будет бродить неприкаянным, не зная, что он уже умер. Заблудшие души. Я бы не хотел, чтобы ваша душа заблудилась. У вас в отличие от меня, полагаю, есть душа?

— Вы слышали мой разговор с аптекарем?

— Да. Забавный человечек, не находите? Я немало удивился, когда узнал, что он мой друг. Должен признать, это меня даже тронуло. Видимо, с возрастом я становлюсь сентиментальным. Вы же — становитесь глупцом. Ну повесите вы его, и к кому побежите после очередной шлюхи?

— Проклятие, убейте меня, и покончим с этим!

— Тише, кузен Пинанс. Дайте мне насладиться моментом. Скажите, неужели вы действительно хотите изрезать мою картину?

— Не моргнув глазом.

— Вам ведь она так нравилась? Вы хвастались ею всем друзьям. Подумать только, первый, кто купил картину неизвестного художника! Кто открыл его гений!

— Да, — признался Пинанс, пытаясь выиграть время. Лезвие кинжала все крепче прижималось к его горлу, не давая шанса вырваться. — Да, она мне нравилась. Я часто любовался ей, гадая, кто мог написать такое. И не понимаю, как художником мог оказаться человек, погрязший во зле.

— Загадочно, не правда ли? — согласился Мойдарт. — Ну что ж, я был рад побеседовать. У меня еще много дел.

— Нет! — в отчаянии вскрикнул Пинанс.

Лезвие полоснуло по горлу, кровь хлынула на подушку. Пинанс попытался вскочить, ударить противника, но силы оставили его.

Незадолго до рассвета армия Мойдарта тихо, без фанфар, вернулась в город и, не пытаясь напасть на врага, остановилась к югу от замка и начала натягивать палатки невдалеке от лагеря захватчиков.

К ним подошло несколько солдат Пинанса и замерло в полном недоумении.

— Что, война закончилась? — крикнул один из них.

— Наверно, да, — раздалось в ответ.

Никто не поднял мушкет и не начал драки. Когда солдат собралось слишком много, появился капитан и спросил:

— Что тут происходит?

— Эльдакрцы вернулись, сир. Война закончилась. Офицер, озадаченный не меньше солдат, подошел к Галлиоту Приграничнику, руководившему натягиванием палаток.

— Сир! Что происходит?

— Мне приказали разбить здесь лагерь. У вас какие-то проблемы?

— Проблемы? — рассмеялся офицер. — Мне внушили, что мы идем сражаться с врагом. И этим врагом должны быть вы. Но вы здесь, как ни в чем не бывало! Я был бы не прочь узнать, что происходит.

— Прекрасно вас понимаю, — согласился Галлиот. — Армии всегда все сообщают в последний момент.

— Да, к сожалению.

— Я слышал, что скоро Мойдарт выступит перед войсками, — добавил Галлиот.

— Мойдарт? Они с Пинансом заключили мир?

— Я знаю не больше вашего, капитан, — ответил Галлиот, разведя руками. — А теперь, извините, мне надо убедиться, что никто не остался без крыши над головой и завтрака.

— Конечно. Если вы узнаете что-нибудь, прошу, сообщите мне.

— Разумеется, — пообещал Галлиот.

Капитан направился сообщать о происходящем сослуживцам.

Когда первые лучи солнца озарили восточные горы, несколько человек вынесли из замка стол и установили рядом с лагерем армии Пинанса, затем принесли стул с высокой спинкой.

К этому моменту сотни солдат уже проснулись и бродили по лагерю, разнося сплетни — одна невероятнее другой. Многие эльдакрцы с удовольствием смешались с толпой, не добавив ясности в происходящее.

Затем появился Мойдарт, в блестящем, будто атлас, черном кожаном камзоле, и, безоружный, подошел к столу. За ним появился высокий здоровяк и положил на стол тяжелый мешок.

— Прошу, соберитесь, — произнес Мойдарт. — Офицеры, пожалуйста, подойдите поближе. Эльдакрцы, пропустите наших гостей с юга. — Он подождал, пока все успокоится, и поднялся на стул. — Я Мойдарт, — начал он. — Король назначил меня Повелителем Севера. Я буду говорить кратко, чтобы вам хватило времени обсудить мои слова с товарищами, расквартированными в городе и в казармах. Во-первых, позвольте коснуться темы, которая волнует солдат больше всего: жалованья. Сколько вам обещано?

Он указал на капитана, стоявшего в первом ряду, того самого, который прежде беседовал с Галлиотом.

— Три чайлина в месяц офицерам, один — стрелкам, два — кавалерии.

— С вами уже расплатились?

— Нет, сир.

— Я прослежу, чтобы завтра каждый получил жалованье за первый месяц.

— Спасибо, сир.

— Обращайтесь ко мне «милорд». Еще раз услышу «сир», и вам отрежут язык.

— Да… милорд. Простите, милорд.

— Итак, продолжим, — сказал Мойдарт, не обращая больше внимания на несчастного. — Пинансу больше не нужна армия. Мне — нужна. Каждый, кто захочет вступить в нее, останется здесь и назовет свое имя капитану Галлиоту и его помощникам. Есть вопросы?

— Да, милорд, — подал голос другой офицер. — Почему Пинансу больше не нужна армия?

Мойдарт сухо улыбнулся и махнул рукой здоровяку. Тот порылся в мешке, вытащил голову Пинанса и поднял ее повыше, на всеобщее обозрение.

— Будьте добры, Хансекер, пройдите по рядам, пусть все посмотрят.

Хансекер прошел сквозь притихшую толпу, не опуская отрубленную голову. На землю капала темная кровь. Никто не произнес ни слова.

— Прошу вашего внимания, — произнес Мойдарт. — У меня еще много дел, и я не могу посвятить весь день этой мелочи. Те, кто присоединится к моей армии, как я и обещал, завтра получат жалованье за первый месяц. Те, кто не захочет служить мне, могут вернуться домой, разумеется, без оружия. Полагаю, те, у кого в землях Пинанса остались семьи, не захотят остаться в Эльдакре навсегда. За час до заката в замке состоится собрание офицеров, на котором будет избрана замена тем, чьи головы остались в этом мешке. А теперь, господа, я удалюсь и не буду мешать вашему завтраку. На все оставшиеся вопросы ответит полковник Галлиот.

С этими словами Мойдарт спустился со стула и вернулся в замок. Хансекер, с головой Пинанса в руке, удалился за ним.

Все молча провожали взглядом уходящего лорда. Наконец Галлиот подошел к столу.

— Господа, прошу внимания. Старшие офицеры, пожалуйста, подойдите сюда, нам надо обсудить снабжение.

Час спустя Хансекер бродил по северной стене в компании Арана Подермила.

— Представляешь себе? — качал головой Хансекер. — Я мог поклясться, что они похватаются за мушкеты и порвут нас на части. Когда он сказал тому капитану, что его надо называть «милорд», а потом еще и насчет отрезанного языка добавил… да! Другого такого человека не найдешь!

— Солдаты любят сильных лидеров, — хмуро заметил Подермил.

— Откуда тоска в голосе? — спросил Хансекер, обернувшись к Арану. — Мы утроили нашу армию, да еще и от заклятого врага избавились. Такой победе радоваться надо!

— Я буду радоваться, если останусь жив через два месяца, — буркнул Подермил, высунувшись из бойницы посмотреть на собравшихся внизу солдат. Там установили полторы дюжины столов, к каждому протянулась длинная очередь. — Галлиот хороший организатор.

— Да, он надежный человек, — охотно согласился Хансекер. — Думаешь, мы обязаны победой только Мойдарту и его силе духа?

— Нет, не только. Он большой хитрец. Солдаты, конечно, любят сильных лидеров, но и о деньгах не забывают. Жалованье — первое, о чем он заговорил. А когда они увидели голову Пинанса, то сразу поняли, что больше заплатить некому.

— Думаешь, они уйдут, когда получат денежки?

— Некоторые уйдут. Бьюсь об заклад, что недалеко. — Подермил указал на юг. По главной дороге Старых Холмов маршировали две колонны мушкетеров Мойдарта. — Эти красавчики засядут где-нибудь по дороге и сделают так, чтобы никто не вернулся домой.

— Многие ли останутся?

— Да, многие. Большинство солдат — наемники. Главное для них, чтобы жалованье платили и чтобы не перевелись выпивка да шлюхи. Да, и еще победы. Одно поражение — и вся наша гигантская армия разбежится за пару дней.

— Ну и настроение у тебя.

— Сам знаю. Ты боишься смерти, Хансекер? Здоровяк почесал седую бороду.

— Я редко о ней думаю.

— Раньше я боялся смерти больше всего на свете. А теперь уже нет.

— И все из-за этого сна?

— Это был не сон, — огрызнулся Подермил, — а видение. Там был огромный диковинный город, и человек в короне из оленьих рогов. Нет, не человек. Я не знаю, что он такое. Но его силу я ощутил, Хансекер! Она невероятна! Он способен править живыми и мертвыми.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже, но это был не сон. Я раньше не знал, что способен испытать такой ужас.

— Пока еще все в порядке. Небо голубое, мы оба живы, у нас есть армия. Я доволен. А тебе пора впадать в транс, или как там твоя магическая чепуха называется? Учти, Мойдарт ждет известий о своем сыне.

— Я слишком боюсь, Хансекер. Искупителей можно провести или изгнать заклинанием. А если я встречу там этого с рогами? Он порвет мою душу на кусочки.

Хансекер прислонился к стене.

— Смотри на это проще, Аран. Возможно, рогатая тварь действительно существует. В существовании Мойдарта сомневаться не приходится. Душу он тебе не вырвет, но вот тело покалечит, могу ручаться.

— Все моя проклятая жадность, — запричитал Подермил. — Клянусь Истоком, если я останусь в живых, никогда больше не поддамся ей!

— Люди никогда не меняются, — расхохотался Хансекер. — Каким родился, таким и помрешь. А теперь займись делом и выясни для Мойдарта что-нибудь важное.