Беженцы к северу от города уже не знали, куда деваться. Толпа металась, словно муравьи, в разворочанном муравейнике. Перед тем как уйти вместе со стариком Ваном, Косой ловко вскочил на крышу покосившегося сарая и, прикрыв ладонью глаза от закатного света, посмотрел на север.
То, что он увидел, заставило его сердце ухнуть вниз. Над городом, клубясь и переливаясь, надвигалось чернильно-чёрное облако жуков. Казалось, сама тьма выплеснулась из гор Урала и накрывает улицы. Ещё недавно пёстрый и шумный подол постепенно исчезал под шевелящейся чёрной пеленой.
Воздух наполнился тяжёлым гулом сотен тысяч крошечных крыльев, будто кто-то поставил огромный котёл на огонь и довёл до бешеного кипения. Запах стоял мерзкий – кислый, прелый, отдающий гнилью и сыростью.
Дикие звери бежали впереди жуков, срываясь в бешеном галопе к городу. Медведи, лоси, кабаны – всё, что когда-то хозяйничало в лесу, теперь неслось вслепую, спасаясь от чего-то ещё более страшного. Волков и подопытных Ярослав пока не заметил, но нутром чувствовал – жуки были лишь первым предвестием. Настоящее бедствие ещё только приближалось.
У стен крепости творился кошмар. Толпы беженцев, вымотанных дорогой, с детьми на руках и узелками за плечами, рухнули на колени у тяжёлых железных ворот. Их голоса срывались от отчаяния:
– Пожалуйста, откройте ворота!
– Спасите нас, ради бога, впустите!
– Хотя бы моего ребёнка, прошу вас!
Люди рыдали, били кулаками в землю, тянули руки к высоким стенам. Но стража наверху, частная армия крепости, и глазом не моргнула. Вместо ответа они дружно подняли автоматы и дали очередь в небо, влетая пулями в тучное облако жуков. Металл лязгнул, затворы щёлкнули, и сухая трель автоматов расколола воздух.
Однако толку от этого было не больше, чем от ведра воды, вылитого на бушующий лесной пожар. Жуки лишь ещё сильнее заволновались, гул стоял такой, что в ушах звенело.
А ворота по-прежнему оставались наглухо закрытыми.
Увидев это, часть беженцев сорвалась с мольбы на ругань. Кто-то крикнул хриплым голосом:
– Да чтоб вы все подавились там, в своей крепости!
Но слова утонули в гуле крыльев. Жуки надвигались слишком быстро. Толпу накрыла паника, и люди, всхлипывая и проклиная всё вокруг, бросились врассыпную – иначе через минуту их просто сожрёт эта черная стена насекомых.
Косой не привык полагаться на помощь извне. Первая его мысль была вовсе не о том, чтобы искать защиту у ворот крепости или пытаться заключить сделку с богатыми людьми за стенами. Он действовал так, как умел – быстро, решительно, без оглядки. Уйти. Немедленно. А главное – вытащить Лёшку… ну, и Лариску заодно, что ни говори, а она ещё как может пригодиться, живыми. Остальные… что ж, пусть сами думают о своей судьбе.
Сначала Ярослав опасался, что старик Ван потащит за собой мешки всякого хлама: сундуки, узлы, дорогие побрякушки. Но когда они собрались, он удивился – у Вана и его сына-дуралея Дауна оказался всего один рюкзак на двоих. Даун, хоть и выглядел простоватым и вечно с рассеянным видом, оказался сильным как бык: нёс ношу уверенно, даже не кряхтел.
Был миг, когда Ярослав поймал себя на странной мысли – а не скрывается ли за этой неуклюжей простотой нечто иное? Может, в Дауне тоже есть капля силы, сродни той, что поселилась в нём самом? Он даже приоткрыл рюкзак и заглянул внутрь. Но никаких тайн там не обнаружил: всё было до предела прозаично – мешки сухарей, явно привезённых из крепости. В то время как в рюкзаке старика Вана лежали бутылки с лекарствами.
Каждый пузырёк был аккуратно переложен, пересыпан в пластиковые ёмкости, на которых торчали самодельные бумажные ярлычки: "от жара", "от воспаления", "сердечное". Видно было, что Ван готовился не наугад, а толково, с опытом торговца и инстинктом человека, что умеет выживать.
Ярослав не удержался и спросил, пока старик, запыхавшись, вёл всех к юго-западу:
– А я думал, ты золота набрал. Или серебра.
Ван глухо усмехнулся, лицо его побелело от усталости:
– Хотел бы. Да где мне его тащить? Я три версты с мешком монет не выдержу – сердце откажет. Что толку от богатства, если ноги не донесут? Зато деньги я взял – целый запас. Только всё это бумага Потанина. Доберёмся до крепости 289, придётся менять на валюту Ли, а там они обесценятся раза в два.
Он тяжело дышал, пот заливал глаза, рубаха прилипла к спине. Сразу было видно – спортом старик никогда не занимался, и в этой скачке именно он уставал больше всех.
Ярослав скосил на него взгляд и сухо сказал:
– Не ной. Ты сделал умный ход. Твои лекарства куда ценнее золота.
Он помолчал и добавил, словно сам себе:
– Эти таблетки против воспаления стоят по тысяче рублей за штуку. А у тебя их тысячи…
Сейчас, когда город гудел в хаосе, а тьма насекомых надвигалась стеной, бумажные деньги ничего не стоили. А вот горстка таблеток могла спасти жизнь. Учитель был прав: золото – самая крепкая валюта. Но он не сказал о другом. Настоящая валюта будущего – это лекарство.
И в этот раз старик Ван поступил мудро.
***
Не все беженцы у стен были столь наивны, чтобы биться лбом о железные ворота и умолять о чуде. Были и другие – те, кто понимали: люди в крепости никогда не станут делиться защитой с отбросами. И они, не тратя время на мольбы, сорвались с места и побежали прочь – туда, в открытую пустошь, где шанс выжить хоть и мал, но всё же есть.
Когда Косой со своими спутниками ушёл от города, крики беженцев и глухие очереди автоматов ещё долго доносились до них, пробираясь сквозь ночной воздух, как эхо ада. Но вскоре над шумом раздался новый, куда более страшный грохот. Ярослав невольно обернулся и увидел, как частные войска на стенах крепости начали сыпать вниз гранаты и бомбы.
Под стенами в этот момент ещё копошилась толпа живых людей – тех, кто пытался умолять, кричал, тянул руки к спасению. Теперь они оказались под огненным дождём. Вспышки рвали ночь, запах пороха и горелого мяса смешался с гарью.
Самые сообразительные беженцы уже бросились в пустошь. Кто-то, споткнувшись, падал и тут же, словно подпрыгнув на пружинах, вставал обратно – никто не смел задерживаться на земле ни секунды. Лежать – значило подписать себе смертный приговор.
На юго-запад вместе с Ярославом двигались сотни других. Лёшка и Лариска бежать быстро не могли, поэтому Косой держался вместе с толпой, не позволяя им отстать. К счастью, весь их скарб он взвалил на себя, освободив руки и силы товарищам. Или захребетникам, он пока ещё не определился, по их поведению. Так-то желающих сесть на шею и весело дрыгать ногами там в своё удовольствие всегда хватает. Всё же у него была надежда хоть на то, что Лёшка не совсем такой, всё же его дар удачи ему реально помогал, а вот Лариска…. Ну, жизнь она длинная, может где всё же пригодится.
Через какое-то время люди начали замедляться. Бронхи жгло, в груди хрипело, ноги тянулись свинцом. И вдруг все заметили: жуки с лицами их не преследуют. Кроме Ярослава, казалось, все были вымотаны до последней капли.
Некоторые обернулись назад – и то, что они увидели, заставило их охнуть. Город превратился в чистилище. Кривые лачуги пылали, крыши складывались, как картон. Огненные языки взвивались вверх, освещая ночь багровыми отблесками.
– Наш дом сгорел…, – пробормотал кто-то сдавленным голосом.
Те, кто только что потерял семьи, не сдерживались – рыдания прорвались сами собой. Ярослав заметил: среди толпы были люди, которые в панике бросили собственных детей, лишь бы пробежать чуть быстрее. А были и такие, что закрывали малышей собой до последнего – пока жуки не смыкали хитиновые челюсти. Скрежет этих жвал, перемалывающих плоть, уже впитался в сознание, будто клеймо – кошмар, от которого теперь не отделаться до конца жизни.
Наконец беглецы вырвались к условно безопасной полосе пустоши. Там было тихо – настолько, что собственное дыхание казалось слишком громким. Жуки с лицами словно потеряли к ним интерес: всё их внимание было приковано к крепости.
Ярослав понял: сам город и его стены стали для твари наживкой. Там, где больше "еды", туда и хлынет рой. А войска Потанина, вооружённые до зубов, будут держать оборону – с пулемётами, гранатомётами, укреплениями. При желании Косой мог бы просто отсидеться в стороне, пока они перебьют насекомых. Но вот беда – именно этих зон он должен был избегать любой ценой. С Потаниным встречаться было нельзя.
Он нахмурился, остановился, прислушиваясь к земле. Внезапно дрожь прошла по грунту, и каждый ощутил её – ноги предательски дрогнули, будто сами по себе.
– Землетрясение! – выдохнул кто-то.
Тряска оказалась сильнее прежней: людей валило на землю, камни скатывались с холмов, в воздух поднялась пыль.
– Смотри туда! – закричал один из беглецов, показывая рукой на север.
И все увидели: вдали, у подножия Урала, на горизонте проступила тёмная линия. Она стремительно росла, ширилась, двигаясь к югу, будто гигантский нож, разрезающий землю. Эта чернота шла прямо на крепость.
Огромная, изогнутая стена крепости заходила ходуном и издала оглушительный треск – такой, будто где-то рядом крошился гигантский айсберг или ломался вековой ледник. Камень вибрировал, воздух наполнился сухим звоном, а по основанию стен начали быстро расползаться тонкие трещины. Они рождались внизу, словно тёмные змейки, и ползли вверх, разрывая крепкий камень, скрипя и хрустя, как зубы, стирающие гранит.
Косой застыл, не в силах вымолвить ни слова. Перед глазами происходило нечто, выходящее за пределы человеческого понимания. Гигантский разлом рассёк крепость надвое, превращая её в два огромных полукруга.
Но страшнее всего было то, что земля на западной стороне вздрогнула и вдруг пошла вверх. Сухой гул нарастал, и за считанные секунды почва поднялась на десять, а может и больше, метров. Казалось, будто сама равнина стала тяжёлым щитом, который невидимая рука подняла над землёй, сложив из неё ступени чудовищной лестницы.
Воздух дрожал, пахло раскалённым камнем, пылью и чем-то металлическим, как будто сама земля источала запах крови. Люди в оцепенении смотрели, как две тектонические плиты сошлись в смертельной схватке, и одного удара хватило, чтобы разорвать стены крепости пополам.
Однажды, в редкую минуту покоя, Косой как-то спросил у Лёхи: "А что будет, если стены крепости рухнут?.."
Тогда вопрос прозвучал почти праздно, словно пустое философствование. Никто не придавал ему значения. Ярослав лишь пожал плечами – ну рухнут, значит, заново отстроят. Сильные мира сего так и останутся сильными, а беженцы по-прежнему будут ютиться внизу, у подножия стен, цепляясь за объедки.
Но теперь всё было иначе. Стены могли падать, когда угодно – только не в этот миг. За их каменными массивами уже выли волки, скрежетали зубами дикие звери, копошились ядовитые твари, выползавшие из Урала. Там же теснились жуки с мертвыми лицами и те самые Подопытные, чьё появление внушало ужас.
Земля содрогнулась. Глухой гул прокатился, будто под толщей камня ворочался гигант, и тектоническая плита двинулась, словно чёрный лебедь взмахнул крылом и обрушился на стены.
Крепость оказалась построенной прямо над живым шрамом планеты – двумя линиями разлома. Один рывок – и её разорвало пополам.
Грохот стоял такой, будто рушились небеса. Каменные блоки трещали и сыпались вниз, вздымая облака пыли, смешанной с запахом сырого известняка и железа. Стены, веками державшие натиск врагов, распались, словно детская постройка из кубиков.
И это было лишь начало бедствия. По всему городу дома складывались, как карточные, и сотни, тысячи людей оказались погребены под обломками. Глухие крики и стоны утонули в грохоте падающего камня.
Ярослав стоял на вершине холма и смотрел вниз. Вид перед его глазами напоминал конец света. Гордость человеческих рук – крепость, простоявшая десятилетия, а может, и столетия – в одно мгновение превратилась в руины.
На стенах ещё миг назад толпились частные войска. Они не успели даже отступить: вместе с каменными глыбами их тела полетели вниз и были раздавлены до бесформенных пятен. Пятидесятиметровая высота не оставляла никому шанса – падение с такой стены было приговором.
И вот настал момент, которого боялись все: волна жуков с лицами, до этого удерживаемая стенами, хлынула в город. Хитиновые панцири блестели в отблесках огня, жвалы щёлкали, перегрызая плоть и кости. Те самые "важные люди", что привыкли командовать, строить планы и прятаться за чужими спинами, оказались беспомощны. Многие ещё не успели оправиться от паники после обрушения домов – и их тела первыми растворились в живом чёрном море, жуки смели их, будто хищные волны.
Старик Ван вместе с другими остановился, обернулся и долго смотрел на происходящее, и в его глазах застыл такой же страх, как и в глазах остальных – густой, липкий, пробирающий до костей.
– Ярослав, люди в городе хоть выживут? – тихо спросила Лариска, голос её дрожал, словно тугая струна, готовая вот-вот лопнуть.
Косой медленно обернулся, посмотрел в сторону развалин и хмуро продолжил идти к крепости 289. Как говорится, если человек дурак, то это надолго.
– Достаточно того, что мы сами живы, – бросил он всё же коротко, будто отрезал ножом.
Он и правда так думал: из сотен тысяч жителей кто-то наверняка уцелеет. В городе были и умные головы, и хитрые дельцы, и военные из Консорциума Потанина – они-то должны хоть часть людей удержать. Но это уже не касалось лично его. В этом мире всё стало просто: если беда тебя не коснулась напрямую, о ней и думать незачем. Когда-то "важные люди" и носа не поворачивали в сторону беженцев, их страданий никто не замечал. Так почему теперь кто-то должен вдруг переживать за простых смертных?
Да и что толку – остановить такую катастрофу всё равно невозможно.
И вдруг кто-то из толпы закричал, тыча пальцем в сторону города:
– Глядите! Там, кажется, свет какой-то странный!
Все обернулись. Ярослав замер и с удивлением увидел, как над крепостью возник гигантский переливчатый пузырь. Он медленно плыл в сторону роя жуков с лицами и внезапно лопнул с гулким хлопком. Взрывная волна отбросила мерзких тварей на десятки метров, а те, что оказались ближе всех, буквально разлетелись на куски, осыпая землю чёрным хитином и вонью палёного мяса.
Толпа ахнула. Кто-то выдохнул:
– Да это же сверх! Сверх ударил!
– Что это за пузырь, мать его?! – перекрикивали друг друга другие.
Косой смотрел на разносящиеся ошмётки и мрачнел. Он сразу понял, чьих рук это дело. Перед глазами встал образ того странного пленника, Богдана. Да-да, это была именно его сила. Раньше Ярослав видел такие пузыри, но этот был в разы больше. Выходит, он не только выжил – он стал ещё сильнее.
Ярослав невольно усмехнулся и подумал: "Вот расскажи сейчас, что это обычный пузырь слюны, надутый Богданом, – да кто ж мне поверит…"
Сын старика Вана, Даун, шепнул себе под нос:
– Эх, вот бы и мне быть сверхом….
Ну, Даун он и есть даун…. Все вокруг прекрасно это слышали. Когда крепость хватала сверхов и сажала их за решётку, люди шарахались от одного упоминания этих слов – словно от заразы. Но если быть честным, в душе каждый мечтал о силе. Даже сам старик Ван, уже поживший и обжёгшийся на этом мире, иногда задумывался, каково это – одним движением руки ломать стены или гнать перед собой целый рой.
Мечта о силе была единственной честной мечтой в этом мире.
Но сверхи были редкостью – как драгоценные камни в грязи. Из сотен тысяч людей едва ли десяток. Ярослав знал наверняка: в крепости прячутся ещё те, кто скрывает свои способности, но их немного – слишком немного для такого огромного города.
Даун, помедлив, посмотрел на отца и спросил:
– Батя… а как стать сверхом?
Старик Ван тяжело выдохнул, будто из груди у него вырвался застарелый камень, и глухо сказал:
– Я тоже не знаю…
Лёха пожал плечами, криво усмехнулся и заметил:
– Может, тут всё от удачи зависит… или от того, в какой семье родился. Родословная, кровь – вот это всё.
Даун сразу сник, лицо у него стало серым, как у человека, которому обрубили последнюю надежду.
– Ну, мой отец ведь тоже не сверх, – пробормотал он, уткнув взгляд в землю.
Проныра тут же встряхнул его бодрым, почти насмешливым тоном:
– Не кисни! Может, он вообще тебе не родной батя?
Даун опешил, глаза его округлились, словно он не понял – это шутка или удар под дых. Он даже не заметил, как на бегу перестал думать о своей потерянной любви, о боли в груди. Но сейчас – слёзы сами вырвались наружу, и он всхлипнул, как ребёнок.
– У вас с братцем, Ярослав, такие грязные языки, – старик Ван едва не сорвался на ругань.
Косой лишь усмехнулся краешком губ, а в голове мелькнула мысль: "Ну и что? Этот Богдан, допустим, сверх… а на его отца глянь – похож он на кого-то с великой родословной? Вот именно…"
Тем временем сам Богдан выплюнул уже с десяток мыльных пузырей – каждый раз они вздувались в воздухе, переливаясь радужными бликами, и с хлопком разрывались, отбрасывая жуков с лицами прочь. Люди, прижатые к руинам, наконец получили передышку – и рванули вон из крепости, куда глаза глядят.
Разрушенные стены перегородили дорогу, словно скальные глыбы, но судьба подарила им шанс: среди каменных обломков зияла щель, настолько широкая, что через неё разом могли протиснуться десятки беглецов. И люди ринулись туда, не думая, не рассуждая.
Когда первый счастливчик сорвался с места, за ним потянулись другие. Масса побежала, и толпа росла, как снежный ком, который катится с горы. В считанные минуты у пролома хлынул поток.
Старик Ван, прищурившись, пытался прикинуть, сколько их – и выдохнул:
– Тысячи три-четыре уже точно бежали… и ещё бегут, всё больше…
Но стоять на месте было нельзя. Ярослав ясно понимал: жуки с лицами не откажутся от такого пиршества. Да и волки тоже уже чуют добычу.
Выстрелы автоматов, что доносились со стен, звучали всё реже, всё тише, а потом почти затихли. Косой нахмурился. Он ожидал, что боевые части Консорциума Потанина будут держаться крепко, что они станут костяком обороны. Но он так и не заметил, чтобы военные вступили в схватку. Может, их база слишком далеко?
Тем временем некоторые несчастные бросились в реку – надеясь, что вода станет защитой. Обычно жуки и впрямь не любили влаги. Но тут мутная поверхность вдруг вздыбилась, и из-под неё раскрылась чудовищная пасть. Несколько человек исчезли разом, как будто их проглотила сама река. Через секунду вода закипела кровавыми разводами, и зловонный запах железа ударил в нос.
Город утонул в дыму, гарь щекотала горло, а в воздухе стоял смрад крови и горелого мяса. Картина была такой дикой, что даже у закалённого Косого волосы на затылке шевелились. Он нахмурился, скривив губы:
– Уходим отсюда. Беглецы из крепости притянут за собой всю эту орду тварей.
Многие из беженцев вокруг едва держались на ногах. Пока они бежали, адреналин гнал их вперёд, но стоило хоть на миг замедлиться – и сразу сковывала усталость. Мышцы ныли, ноги горели, дыхание сбивалось.
У Косого ещё хватало сил, но старик Ван, Даун, Проныра и Лариска выглядели хуже: лица бледные, дыхание хриплое. И всё же, когда он тихо, но жёстко приказал продолжать идти, никто не осмелился возразить.
Все они понимали: выживут только если будут держаться за Ярослава, как утопающие за спасательный круг.
Лариска стиснула зубы, глядя себе под ноги, и, едва не спотыкаясь, догнала его. Остальные тоже собрались и, хрипя, потянулись следом. Косой оглянулся на своих спутников и тихо произнёс:
– После тяжёлой нагрузки мышцы заливает молочной кислотой, – сказал Косой негромко, но так, что слова будто впечатывались в головы. – Потому и надо идти дальше. Остановитесь – и боль только вцепится крепче.
Его голос прозвучал резче щелчка плети, и спутники, задыхаясь, кивнули.
Некоторые из беженцев, видя, что Косой с его людьми упрямо двинулись прочь, тоже потянулись следом, надеясь, что вместе безопаснее. Но многие остались сидеть прямо на земле или на камнях, тяжело дыша, прижимая руки к ноющим бокам. Казалось, что они и рады бы уйти, но цеплялись за иллюзию отдыха: "Жуки нас не заметили… ещё несколько минут – и ничего не случится".
Но Косой прекрасно знал – на такой удаче долго не протянешь. В этом мире всегда находились люди, которые считали себя везунчиками. Обычно они и погибали первыми.
Лариска и Лёха в какой-то момент обменялись взглядом – и только теперь заметили, что среди всех измотанных и потных людей Ярослав выглядел едва ли не самым спокойным. Его плечи не опускались, дыхание оставалось ровным, шаг твёрдым, будто он не бежал до этого десятки километров, а просто прогуливался вечерком.
И в этом спокойствии было что-то жуткое – словно Косой жил по другим законам, и усталость его попросту не касалась.