Орден надежды

Глава 12

— Твою мать…

Я нашарил фонарик под подушкой — крайне полезная для учебы вещь, если после отбоя отключают свет, а использование “Жар-птицы” не поощряется. Особая модель, рассчитанная на одаренных. Благодать его не глушила.

Дрожащими руками включил свет и снова залез под кровать. Я точно помнил, что накануне кражи Головы все было на месте. А потом Афанасьев…

Дерьмо. Предатель-менталист не просто прознал о моем секретике, но и спер подарки Корфа.

И в таком виде — с фонарем во рту, в коленно-локтевой позе и с глазами филина, посаженного на кол, меня застукал вошедший Сперанский.

— Надеюсь, ты моешь пол, — невозмутимо сказал лекарь. — Тебя не затруднит протереть и под моей кроватью?

Я окончательно вылез, выплюнул фонарик и выключил свет. Лохматые рыжие брови Коли удивленно приподнялись.

— А, не моешь… Жаль. Потерял чего?

— Да так… — я устало опустился на свою кровать и обхватил голову руками.

Ситуация, прямо скажем, патовая. Если Афанасьев успел передать мое тайное барахлишко администрации Аудиториума или кому-то из этой проклятой Темной Аспиды, то мне крышка. Правда, насчет Аспиды я сомневался — все же если с ними связывался только Зуров, то Афанасьев просто не имел возможности с ним пересечься. А вот насолить мне как следует и отдать находку аудиториумским мог вполне. В распоряжении Аудиториума были весьма талантливые психометристы, которые точно не нуждались в винамии.

Да уж. Всем уликам улика. Глянут один разок — и сразу вычислят наши с Корфом шпионские игры. И тогда у меня точно будет отсюда одна дорога — в “двухсотом”.

— Михаил!

Я вышел из оцепенения только тогда, когда Сперанский смачно шлепнул меня по щекам.

— Миша! — повторял он. — Что с тобой? Ты здоров?

— Физически или душевно? — усмехнулся я, хотя сейчас было точно не до смеху.

Коля оглянулся по сторонам, чертыхнулся себе под нос и начал водить руками вдоль моего тела — диагностировал, наплевав на ограничения. Впрочем, гайки закручивали в основном по части применения боевых заклинаний. Лекарям все же дозволялось немного подколдовывать.

— Вроде здоров, — задумчиво протянул Сперанский и отступил на шаг. — Но на тебе лица нет. Что стряслось?

Как бы так тебе ответить, дружище, чтоб стало понятнее? Я в жопе? Мне кабздец?

Вместо этого я поднял глаза на лекаря.

— Да все об Афанасьеве думаю. С Денисовым сегодня столкнулся, он все задается вопросом, как Гриша вообще оказался в компании Меншикова.

Сперанский налил стакан воды и уселся на свою кровать.

— Мне это тоже показалось странным, — признался он. — Но он вообще иногда странновато себя вел.

— Разве? — удивился я. — По-моему, наоборот, всегда был бодр и весел. Болтал без умолку, всякие дурацкие идеи предлагал. Самый нормальный студент из нашей комнаты.

Коля рассеянно крутил полупустой стакан в руках.

— Не знаю… Может это просто я напридумывал…

— Давай-ка с этого места поподробнее, — попросил я.

— А смысл? Гришу не вернешь. Даже нам не дано воскрешать людей.

Сперанский все это время держался молодцом. Даже слишком — хранил полную невозмутимость и делал вид, что случившаяся трагедия его не заботила. Мне даже сперва подумалось, что ему не только подтерли память, но и над эмоциями поработали. Либо что это был побочный эффект от ментального вмешательства.

Но нет, Коля все-таки переживал. Просто слишком глубоко закопал эмоции. С одной стороны, такой подход я уважал — не пристало мужчине истерить. Но Сперанский уж слишком закрылся. А традиционного русского средства психотерапии — бутылки водки и баночки огурчиков — у меня под рукой не было.

И все же следовало как-то помочь парню. Правда, из меня был тот еще психолог.

— Коль, ты-то уж точно не виноват, — осторожно сказал я. — Ты ничего не мог сделать. Сомневаюсь, что там вообще можно было помочь. Рассказывали, что там так шарахнуло, что… Все мгновенно случилось.

— Да знаю, — отозвался лекарь. — Но от этого как-то не легче.

— Оно и не должно быть легче. Твой друг погиб.

Друг, который сдал всех нас с потрохами последователям непонятного общества. Может и хорошо, что Сперанский этого не помнил.

— Ну, не сказать, чтобы друг… Просто я впервые сталкиваюсь так близко со столь… дурацкой смертью. А ведь я лекарь, мне положено быть готовым к тому, что всякий, за кого я возьмусь, может умереть. Почему-то все думают, что наделенный Благодатью целитель может исцелить что угодно. Но это не так, Миш. Чудеса случаются, но далеко не всегда. И мой прежний наставник — не Матильда, другой. Когда у меня открылся дар целителя, он едва ли не начал обучение с того, что вбил в мою голову главную мысль.

Я подался вперед.

— Какую?

— Что я всегда буду ходить рядом со смертью. Меня водили в больницы и морги — привыкать, работать, тренироваться… Но я еще никогда не видел, чтобы столько молодых ребят погибли вот так, по собственной глупости.

— Ты уже видел смерти в Аудиториуме, — напомнил я. — Когда упал купол во время Смотра.

— Это был теракт, — покачал головой Коля. — Это другое. К подобным вещам я как раз приучен. Не привычен, но приучен. А Гриша, Меншиков и остальные… Ну черти они еще те были, но не заслужили же.

Естественный отбор в действии. Или очень грамотно спланированная акция, зачинщик которой задумал невесть что…

— Мне просто не дает покоя вопрос с Гришей, — сказал я. — Можешь рассказать, что тебя смутило в его поведении? Может если я разберусь и что-нибудь пойму, то угомонюсь.

Сперанский кивнул.

— Ну раз так… Ты-то не мог заметить — постоянно пропадал в Лабораториуме на своих отработках. И я тебя винить не могу — поставь надо мной старшей Хруцкую, я бы тоже бежал помогать ей со всех ног.

— К делу, Коль, — взмолился я. Голова ужасно раскалывалась, а от напряжения шею свело так, что я едва мог шевелиться. Нервы, чертовы нервы. Убьет тебя эта работенка, Миха.

Лекарь отставил стакан в сторону и взглянул в темное окно.

— В последние дни Гриша начал куда-то уходить. Мог пропасть ненадолго, а возвращался всегда как ни в чем не бывало. Вроде девчонка у него появилась, но он не особо о ней болтал — джентльмен хренов. Я особо не расспрашивал — я ж ему не нянька. Пару раз замечал, как он смывался из комнаты ночью, но всегда возвращался до подъема. Мне подумалось, что с какой-нибудь девицей тайком обжимался. Просто странно, что он ни слова о ней не рассказывал. Ты же знаешь, у Гриши язык был как помело.

И правда странно. Афанасьев волочился за каждой юбкой и не упускал возможности похвастаться перед нами своими амурными подвигами. А тут молчал.

— А где он вообще бывал в последние дни? — спросил я, тщательно подбирая слова. Хотелось, чтобы мои вопросы не вызвали подозрения у лекаря.

Сперанский задумчиво потер подбородок.

— Да нигде особо. На занятиях, в библиотеке, в общем зале с остальными готовился… А, ну и еще его припахали помогать в оранжерее.

— У нас здесь еще и оранжерея есть? — удивился я.

Коля вымученно улыбнулся.

— Точно, ты же и это пропустил. Короче, наши господа лекари и артефакторы порой с растениями развлекаются. Есть целая ботаническая лаборатория по исследованию влияния Благодати на растения. Флорариум называется. Вот с его обустройством и помогали.

— Странно. Гриша же всегда лентяем был.

— Видать, проникся цветочками, — пожал плечами Николай. — Хотя там особо и не спрашивали. Отрядили десять человек и погнали работать.

— А кто еще был?

Сперанский призадумался.

— Девчонки в основном. Но помимо Гриши точно был Денисов.

Ну, уже что-то. Хотя и не самый лучший вариант.

Коля тем временем взял себя в руки, собрался и посмотрел на часы.

— Скоро отбой. Надо бы успеть ополоснуться перед сном. Серегу не видел?

— Вроде учится, — ответил я. — Собирался заниматься после ужина.

Сперанский первым отправился в ванную, а я тем временем обшарил все вокруг кровати Афанасьева. Ничего. Ни тайников, ни заначек. Либо тщательно вычистили, либо менталист оказался умнее и ничего не прятал в своей комнате.

Но если именно он стащил мои пожитки, то должен же был где-то спрятать. В каком-нибудь неожиданном месте, где точно не станут искать. Например, в комнате у Меншикова. Или в библиотеке. Или во Флорариуме.

Вариантов было много, и я решил начать с малого.

“Извини, но это опять я”, — обратился я ментально к Денисову.

“Соколов, я понимаю, что хорош собой. Но если что, я по женщинам. Да и ты вроде бы…”

“Окстись, шутник. Есть дело. Ты же был на работах во Флорариуме?”

“Допустим. А ты что, ботаникой заинтересовался?”

“Выключи уже мудака и поговори нормально”, — терял терпение я.

“Так скажи нормально, чего тебе надо”.

“Можешь завтра показать, где вы работали и что делали?”

“Зачем?”

“Надо”.

Денисов вздохнул в моей голове.

“Ладно, если уж тебе так свербит. Покажу. Завтра ко второй паре, встретимся после завтрака. И учти, Соколов, мы не друзья. Это последняя услуга, что я тебе оказываю”.

Я барабанил кулаком по дереву так, словно пришел выбивать долги.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла сонная физиономия Денисова.

— Привет, Костя, — широко улыбнулся я. — Позволь-ка войти.

— Я же сказал тебе, что покажу Флорариум после завтрака.

Я бесцеремонно отпихнул единоличного жителя комнаты и ввалился внутрь. Три кровати были пусты, и новых соседей к Денисову еще не заселили.

— Дверь закрой, — велел я. — Быстро.

Видимо, моя рожа была настолько серьезной, что Костя не стал пререкаться и даже задвинул щеколду.

— Объяснись, Соколов. И да. Доброго утра.

— Тайники у вас здесь есть? — без предисловий спросил я. — Ты же все обыскивал, когда искал записку. Ничего не находил?

Вражина, казалось, даже растерялся от моего напора.

— Соколов, что происходит?

— Отвечай на вопрос. Это важно. У меня кое-что украли, и я подозреваю, что могли спрятать здесь. Или в оранжерее.

Денисов, казалось, был окончательно сбит с толку. Настолько, что неправильно застегнул пуговицы на рубашке.

— С чего ты решил, что здесь? — удивился он.

— Потому что спер Афанасьев, а он общался с вашими.

— И что сперли?

— Книгу.

Денисов недоверчиво ухмыльнулся.

— Что ж за книжка такая, раз ты так трясешься?

— Подарок очень дорогого мне человека, — огрызнулся я. — Я готов простить эту шалость покойнику, но очень хочу вернуть собственность.

Вражина посмотрелся в зеркало, выругался и принялся заново возиться с рубашкой.

— Михаил, ты серьезно? Книги в нашей комнате?

— Значит, не находил, — предположил я.

— Не-а. Заначку коньяка и сигарет нашел. Две бутылки и блок “Золотого листа”. А вот книг, уж извини, здесь отродясь не держали.

У Денисова не было причин мне лгать. Наоборот, думаю, он был бы рад поскорее от меня избавиться, чтобы не отвечать на дурацкие вопросы однокурсников. Все прекрасно знали о нашей конфронтации.

— Жаль, — ответил я. — Тогда после завтрака в общем холле.

Покончив с едой, Денисов встретился со мной глазами и кивнул на выход.

— Подойду в библиотеку через полчаса, — сказал я Ронцову. — Начинайте подготовку без меня.

Проигнорировав вопросы одногруппников и удивленные взгляды Ирэн, я поспешил за Константином.

— Бегом, — сказал он. — У меня полно долгов перед аттестацией. Менталку никак сдать не могу. Нужно готовиться.

— Может я помогу? — на ходу предложил я.

— Избавь. Лучше попрошу Штофф.

Ну да. Удачи в этом непростом деле. Ирка и меня-то с трудом натаскивала, пока я не научился взаимодействовать с родовой силой, а Денисов в отношении ментальных практик был и вовсе чурбаном.

— Надумаешь — скажи.

— Не хочу быть твоим должником, — отозвался вражина. — Особенно твоим.

Эта баранья упертость начинала меня забавлять.

— А тебе не приходило в голову, что не всякое доброе дело требует ответной услуги?

Не сбавляя шага, Денисов покосился на меня.

— В моем мире всякое деяние требует ответных действий.

— Хреновый у тебя мир, Костя.

— Твоему тоже не позавидуешь, слабокровка.

Я резко остановился.

— Слушай, если хочешь получить по морде, так и скажи. Я не против. Подеремся, ты пар выпустишь — может тогда снова станешь вменяемым человеком. Понимаю, все по-разному справляются со стрессом и утратами, а друзей у тебя резко поубавилось…

— У меня нет друзей, — хмуро отозвался Денисов.

— И зря. Милейшие люди. Советую обзавестись парочкой хотя бы к выпуску.

Денисов двинулся на меня, на ходу закатывая рукава.

— Соколов, ты сейчас доиграешься…

Я лишь улыбнулся.

— Спокойно, Костя. Я тебя не боюсь. И советую рукоприкладством не злоупотреблять — у меня сильная природная защита. Род может шарахнуть в ответ без моего ведома, и тогда будем всем курсом отскребать тебя от всех поверхностей. Ты знаешь, я могу. Особенно в голову.

Денисов наградил меня мрачным взглядом, но, кажется, драться передумал.

— Это все к чему, — продолжил я. — Тебе больно. Ты злишься. В том числе и на то, что твои друзья — мертвые идиоты. Но если и правда хочешь выяснить, кто отправил их на смерть, то сперва научись разговаривать с людьми нормально.

Вражина молчал несколько секунд, а затем кивнул в сторону выхода.

— Идем. Времени мало.

Флорариум располагался между двумя учебными корпусами. Изящная и легкая конструкция из стекла и металла сверкала за зимнем солнце так, что резало глаза. Уголок тропиков среди мерзкого петропольского климата.

Войдя, Денисов быстро поздоровался с какой-то кудрявой дамой в рабочем комбинезоне. Перекинулся с ней парой фраз, и она позволила нам пройти.

— Вот здесь мы работали, — он указал на пахнувший землей и чем-то сладковато-фруктовым уголок оранжереи. — Ставили новые ярусы, таскали мешки с землей и кадки под кустарники.

Я внимательно осмотрелся. Здесь было сыро, и книга могла быстро прийти в негодность. Если Афанасьев оставил мои пожитки здесь, то наверняка рассчитывал быстро перепрятать. А подходящих мест для тайника здесь было достаточно.

— Мальчишки, что-то потеряли?

Кудрявая дама отложила тяпку и помахала нам из соседнего ряда.

— Да вот один студент книгу где-то оставил, — обворожительно улыбнулся Денисов. А ведь мог, когда хотел, зараза такая. — Мечется теперь, ищет…

Женщина помахала рукой.

— Идите-ка сюда, покажу одну находку. Только к черным листьям не прикасайтесь — они ядовитые. Жжется до волдырей. Нашли мы тут на днях кое-что, да в таком месте, что нарочно не придумаешь… Кадки переставляли, когда цветы пересаживали…

Не успели мы подойти, как работница вытащила из стеллажа небольшой холщовый мешок с гербом Аудиториума. Мы в таких сдавали и получали постельное белье.

— Взгляните-ка, не ваше ли часом? — женщина протянула нам мешок.

Я кивнул с благодарностью и развязал тесьму. На ощупь было очень похоже на мое барахло. Что-то твердое и прямоугольное, что-то тонкое и продолговатое, острое…

— Оно! — я развернул мешок и достал книгу.

Моя. И книга, и ручка. Аллилуйя.

Денисов озарил Флорариум самой чарующей из всего арсенала своих улыбочек.

— Покорнейше благодарим, сударыня! Вы просто нас спасли…

— Ну слава богу, — улыбнулась в ответ дама и отошла на другой ряд.

Я достал книгу и решил проверить, остались ли в ней мои записки. Да и вообще неплохо бы понять, все ли было с ней в порядке.

И в этот момент из страниц вывалилось несколько листов. Не записки — фотографии.

Денисов поймал две в воздухе, но еще несколько упали на грязный от земли пол.

— Твое? — он протянул мне фотокарточки и усмехнулся. — Что, выпускной альбом делаешь?

— Не мое. Дай-ка сюда.

Я просмотрел все фотографии и перевернул каждую. Денисов, Ронцов, Меншиков, Забелло… Все погибшие, плюс мы с Ронцовым и Костей. Причем фотографии не официальные аудиториумские, а более старые, еще с довузовской жизни. И каждая карточка была подписана с обратной стороны — фамилия, имя, дата рождения.

Денисов удивленно уставился на меня.

— Если не твои, то чьи тогда? И зачем?