Операция "Берег"

Глава 19

19. Парадоксы и прочая рутина

16 апреля 1945 года Кёнигсберг

11:20

Работал старший лейтенант Земляков. Всё снаружи двигалось, концентрировалось, меняло направление, продолжало марши к фронту или проверки-зачистки и разминирование города, а товарищ Земляков, блин, усидчиво работал.

— Фамилия, место рождения, звание, последняя должность?

— Обер-шютце Гюнтер Ульбрихт…

Задница уже от немцев болит, в смысле, не от самих немцев, а от допросов. Большую часть дня вот это самое «фамилия-звание?». Довольно безнадежное дело. Нет, результаты имелись, но мелковатенькие, незначительные, так сказать, «археологического порядка» — в общем, катастрофически отстающие от актуальных требований оперативной работы. По большей части обрывки слухов собирал товарищ Земляков. Из практических результатов опергруппа «Город» смогла предъявить начальству довольно интересное сооружение в порту — с подводом мощной электросиловой линии, что-то там пытались немцы подключить, но строительство завершить не успели. Работы велись до дня штурма, можно сказать, раствор еще не схватился. К объекту старший лейтенант Земляков выезжал лично, глубокомысленно оценил дизайн проводов в распределительных шкафах, полюбовался на затопленные корабли, и отбыл в офис опергруппы. Еще в активе группы числилось разоблачение шести эсэсовских упырей, пытавшихся залечь в лагере военнопленных под видом рядовых вермахтовцев.

Приказом сверху опергруппа «Город» утверждалась в составе семи человек — два офицера и пять бойцов рядового состава, два автомобиля. Вышло как обычно: офицер имелся, троих солдат дали, машины «будут на днях». Ну, автосредство Евгений закрепил явочным порядком — памятный «Опель-кадет» за опергруппой пока оставил, благо, сие волевое решение никто не оспаривал.

Вообще вышло хреново. Тыловая ссылка с понижением. Формально — старший офицер опергруппы, полномочия, должность и подчиненные — всё есть. В реальности — отстранение от серьезной работы. Это за героический штурм Королевского замка. Ну, заслужил, да.

После итогового совещания по штурму и результатам работы тов. Землякова вызвали на прямую связь с Москвой. Разговор был коротким, Евгений дважды ответил «так точно!», один раз «виноват!». Рецепт бывшей начальницы был верен — в подобных ситуациях самые верные формулировки. Возможно, помогло, могло быть еще хуже. Что ж, трудимся, в городе тоже кому-то нужно отрабатывать.

…— Ульбрихт, опишите характер вашей службы и получаемых технических заданий в период штурма города.

— Я не делал ничего ужасного, господин обер-лейтенант. Всего лишь обеспечивал работу электропитания бункера. Мы — вермахт, мы исполняли приказы…

Угу, вермахт он. С 37-го года вермахт, если и не выслужился, то повидал вдоволь самого разного…

Опергруппа «Город» квартировала рядом с комендатурой — по сути, одно здание, только подъезд отдельный, отсечен выгоревшей частью. Охрана комендатуры прикрывает — у самого «Города» из боевых мощностей имелся лишь сапер Звягин — боец опытный, но не всесильный. В штабной группе сержант-радист Горнявый и «свежая оперативная кровь» — рядовой Тяпоков, по прозвищу Тяпка. Чудесный военнослужащий, что и говорить: худой как глист, в очках — не эффектных-стильных, как у тов. Землякова — а обычных, с круглыми лупоглазыми стеклами в полноценные «— 4». Призван в марте, в общем, успел на войну. Прямо без слез на бойца не взглянешь. Но! Именно что чудесный солдат — тут без всяких иронических кавычек. Выручает серьезно. Тому, кто в строевом отделе прислал человека по запросу-заявке, нужно будет бутылку «Блютгерихт» (чтоб этому вину…) при случае в благодарность выслать. Запрашивали «грамотного, усидчивого, дисциплинированного, с хорошим почерком» — получите и распишитесь. Всего девять классов, это с учетом характерности военных образовательных лет, но пишет быстро и без ошибок, головой соображает, и главное — удивительная сознательность. И на фронт сам рвался, и важность бумажной работы осознает, и главное — из настолько интеллигентной семьи, что даже основами стенографии владеет. Ну не клад ли⁈

В остальном ничего приятного тов. Землякову в текущей ситуации не виделось и не предвиделось. «Кукушку» прищучат — в любом случае это случится, пусть и с непростительным опозданием — но это случится где-то у Пиллау, где разгораются жестокие бои. И прищучат уже без непосредственного участия группы «Город». Видимо, уже явочным порядком это случится, если следовать известной аналогии про зачищаемые замковые залы и комнаты — в самом последнем чулане и обнаружится кукушечий портал. Ну, так тоже бывает, когда заранее вычислить не получается.

Отрицательный результат — тоже результат. За него не награждают, да и гордиться нечем, но…. Да какое «но», откровенно говоря, крайне неприятно, а если нет шансов реабилитироваться, так неприятно вдвойне.

…— Встречались ли вы в последние недели и месяцы со служащими 87-й отдельной роты связи Люфтваффе[1]?

— Нет, господин обер-лейтенант, даже не слышал о таком подразделении. Полагаю, в городе такой роты не было.

Не врет обер-шютце. Интуитивное чутье появилось по части вранья и уклончивости показаний у тов. Землякова. Нестыковочки и шероховатости вычленяются сами, без особой работы мозга. Такая себе психология, не очень осознанная. Но помогает. Понятно, не стопроцентная оценка, но все же…

«Стопроцентный результат и безоговорочную победу демонстрируют только хреновые современные кинофильмы — там режиссеры патентованные идиоты с официальными справками из наркодиспансера» — сказала Катерина в телефонном разговоре. Застряла товарищ Мезина в Москве, всё там что-то уточняли и корректировали, собственно, и звонила для уточнения. Себя и перепроверяла — ростом «зигфрида», упокоенного прилюдно в Гросс-Фридрихсберге, интересовалась. Евгений сообщил свою версию, потом съездили в поместье, провели эксгумацию, замеряли документально, матерчатой рулеткой. Черт, ну что за служба стала, а? Впрочем, тогда еще Тимка был в опергруппе, с ним всё как-то легче сложности следствия обходились.

Эх, ушли лучшие оперативные силы. И было без них как-то немного тоскливо. Привычка, да. «Линда», ОМГП — знакомые, пусть поредевшие, но ставшие вдвойне надежными кадры.

Провожал лично — на то строгих запретных указаний не имелось, значит, допускалось.

Прошли первые автомашины с уже поблекшей и покоцанной «Л» на кабинах и бортах. Бойцы выглядывали из-под драных тентов, неформально козыряли начальству и тут же восхищались статной девицей-регулировщицей, стоявшей перед временным понтонным мостом. Во всем чувствовалась некоторая, пусть и временная, расслабленность — все же серьезное дело завершили, вот он — поверженный Кёнигсберг, в любую сторону смотри, оценивай, запоминай. Гигантские руины, закопченные, битые, исклеванные железом стены, искореженная, спихнутая с проезда техника…

— Не огорчайся, Жень, рано или поздно догоните, — великодушно сказал майор Васюк.

— Да что ж, здесь тоже нужно доработать, — не скрывая печали, напомнил товарищ Земляков.

Подполковник Коваленко отчетливо фыркнул.

Сердито начальство, оно и понятно — в Москву подполковник доложил подробно, скрывать о странностях замковых штурмов, возглавляемых штабными переводчиками, не стал. Подполковнику же и «прилетело» в первую очередь.

— Ничего-ничего, переводчиков и в мирной жизни не забывают, получишь еще свой орден, Женя, не обойдут, — утешил майор Лютов.

— Да он не за орден переживает, а за собственную дурость, — пояснил Коваленко. — Вот и пусть хорошенько запомнит это гадкое, но уместное чувство.

— А я чего, я запомню, — печально согласился Евгений.

Искреннее раскаяние на начальство тоже действует. Понятно, не сразу, но имеет смысл продемонстрировать.

Мимо пролязгали бронетранспортеры отряда — по сторонам от моста, на набережной, уже скопилась очередь представителей иных частей. Хозяйственники, трофейщики, санитарная машина — с этой высунулись бойкие медички, махали руками, подгоняли. Небось, Варлам (не к ночи упомянутая) уже бы вовсю орала, заглушая двигатели. Но военфельдшера оставили в Кёнигсберге под предлогом «обеспечения скорейшего выздоровления личного состава сводного отряда». Это в том смысле, что и ранбольные побыстрее взбодрятся, а здоровые на фронте без фельдшера малость отдохнут.

— Ты тут без шуток — повнимательней, — сказал Коваленко остающемуся переводчику. — Задача остается той же, а то, что она оказалась нерешенной, лишь усугубляет. Ну, ты и сам понимаешь. Рой носом, ищи подсказки. Мы там ждем. Что-то мне складывающаяся ситуация совершенно не нравится. Я, товарищи, говорил, и еще раз повторю — не найдем мы в Пиллау кукушкиной базы, негде ей там пристроиться.

— Да мы поняли, ты, товарищ подполковник, местный и все там знаешь, — закивал Васюк. — Но фрицев из Пиллау все равно нужно выбивать, так что глянем на твою малую родину. Хотя звучит это и внезапно.

— Парадоксально звучит, — поправил начитанный майор Лютов и тут же в голос заорал: — А это еще что за?!.

Встала колонна. С головного танка спрыгивал танкист в посеревшем и промасленном почти до полной камуфляжности комбинезоне. Сделал несколько шагов, неуверенно приостановился. С той санитарной машины, ждущей у моста своей очереди, слетела девчонка: форма, даже издали видно, подогнана по росту, но распахнутая телогрейка выглядит почти ватным манто — не столь по размеру гигантскому, как а из-за миниатюрности хозяйки. Ватник-то особо ушиву не поддается, там пуговицы переставить да рукава подкатить, вот и все основные возможности индивидуальной подгонки. А хозяйка… даже издали видно, не особо гвардейского телосложения, больше сказочно-дюймовочного…

Встали двое друг перед другом…

— Вот Терсков учудил, — фыркнул Лютов. — Хороший же офицер, исполнительный и инициативный, и нате вам. Ладно бы еще красавица была…

— Вот это ты напрасно, — сказал Коваленко. — Симпатичная санитарочка.

А там — между танком и машиной — торопливо говорили что-то друг другу, наверное, и не слыша себя от рева близких моторов, девчонка сунула что-то бумажное — письмо, а может адрес. Обняться, лопухи, не решаются…

— Ох и всыплю! — зарычал Лютов. — Целуй да тикай к машине, дурак. Эх, Терсков, Терсков…

Кричала и грозно махала флажком регулировщица, кричали с санитарной машины, свистели шалые артиллеристы с помятого «студебеккера», рокот танков заглушал все. Сидели в люках танкисты, смотрели, блистал стальной улыбкой Иванов в сдвинутом с наголо стриженого лба танкошлеме…

Танкист на миг сжал руку подруги, качнулся назад, но полез за пазуху. Мелькнуло что-то непонятное, мягкое, с шелковым красивым взблеском.

— Нет, но каков наглец⁈ Еще и трофеи дарит! — возмутился Лютов.

Земляков засмеялся:

— Это, товарищи командиры, не трофей, а подарок. Давайте на меня взыскание Терскова бахнем? Я за юное зарождающееся чувство готов пострадать.

— Великодушный какой. Поэтичный, — заворчал Васюк. — Старлей начудил, колонну задержал, ему и отвечать. Но в меру отгребет, да, товарищ майор?

— В меру, в меру, я ему… — Лютов грозил кулаком танку.

Танкист уже запрыгнул на броню, «тридцатьчетверка» окуталась дымом выхлопа, стремительно двинулась через мост. Терсков уже из люка оглянулся на начальство, кивнул — «виноват, отвечу».

— Ох и будет тебе мера! — заорал строгий командир ОМГП, хотя услышать его на «ноль-втором» заведомо не могли.

Но Терсков уже игнорировал начальство, оглядывался на девчонку. Та как дите подскакивала на мостовой, махала рукой. Эх, много ли для счастья людям на войне нужно.

Уходили танки по шаткому, вздрагивающему временному мосту

— Безобразие! — поправляя фуражку, подвел итог инциденту Лютов. — И главное, какой пример рядовому составу⁈

— Ну, с какой стороны посмотреть, — заметил Коваленко. — Безобразие, конечно, но лучше пусть на наших девчат смотрят, чем на немок поглядывают. Отчасти простительно. Молодежь все же.

Офицеры посмотрели на Васюка, тот немедленно возмутился:

— И я «молодежь», что ли⁈ Причем тут личные анкетные данные⁈ У меня, между прочим, полный порядок.

— Так у тебя Анита — девушка с опытом координации масштаба всесоюзного центра связи, у нее всегда порядок. А тут полевые условия, пересеклись счастливым случаем — уже полный восторг, — сказал Земляков.

— Опять защищаешь⁈ Сам-то… Замки он с налету берет, герой неустрашимый. В башке-то что было?

Совершенно бессмысленно оправдываться, пояснять, что шел на разведку, остальное чисто случайно. Ну да ладно, все равно схлопотал по полной программе.

Утягивалась колонна, уже проскочили хлебовозка с водовозкой, пошли иные бесценные автомашины жизнеобеспечения. Товарищи командиры тоже двинулись к своим «Виллисам» и трофейным вездеходикам.

— Смотри тут, Женька.

Старший лейтенант Земляков пообещал бдить и в штурмы не лезть.

Ушла колонна, начала рассасываться «пробка» у моста, а Евгений чертыхался в «Опель-кадете». Это у Яниса все с полоборота заводилось, а тут проявляет машинка норов, да еще руки забинтованные плохо слушаются. Но длинное немецкое ругательство подействовало — двигатель завелся.

— Ну, пять-десять минут у нас определенно есть, — сказал Евгений «Опелю». — Полюбопытствуем, что ли?

«Опель» не возражал, догнали санитарную машину у площади Вильгельма I. Земляков махнул, чтоб «полуторка» остановилась, из кабины полуторки немедля заорала медицинская младшая лейтенантша — возрастная и страшно сердитая, пришлось помахать удостоверением.

Встали у перевернутого трамвая и разбитой баррикады. Группка немцев уже работала, разбирала камни и усердно подметала островки уцелевшей мостовой.

Земляков козырнул главной медичке (вздохнул про себя — с забинтованными лапами что ни делаешь, выглядит смехотворно):

— Надолго не задержу, товарищ медик. Необходимо маленькое уточнение.

Глянул в кузов — жизнерадостные девушки притихли. Ну да, когда СМЕРШ останавливает, радости мало.

— Без нервов, я по чисто бытовому вопросу. Имею отношение к знакомым вам танкистам, — Евгений махнул забинтованной лапой в сторону моста.

Вот сразу заулыбались, косясь на девчонку. Вблизи она оказалась чуть старше, хотя хрупкая до невозможности. Но прав зоркий Коваленко — симпатичная.

— Адрес-то полевой почты успели взять, товарищ военнослужащая? — поинтересовался Евгений.

— Н-нет. Там же стоять нельзя, — пробормотала девчонка. — Я свой адрес дала. У меня готовый был.

— Вот это правильно. Но все же запишите и наш, это на всякий случай…

Продиктовал номер полевой почты — записали сразу в три пары рук, с энтузиазмом слюнявя чернильные карандаши.

— Старший лейтенант, и даже танковый комроты, — томно вздохнула высокая шатенка с медалью, стреляя взглядом по особисту. — Ох, повезло тебе, Олька.

— Тут без шуток, «повезло — не повезло» — дело личное, время покажет. А офицер отличный, лично возглавлял танковое подразделение, штурмовавшее Королевский замок, представлен к награде. Учитываем, товарищи медики, — Королевских замков не так много, они всегда в историю попадают, — пояснил Евгений.

— И вы там были, товарищ старший лейтенант? — вопросила шатенка.

— Принимал участие, но, конечно, не столь очевидное и прямое, наград не заслужил, — признался Земляков. — Ладно, девушки, будьте здоровы, пишите письма.

— Может, вас перебинтовать, товстаршленат? Бинт уже не очень свежий, — предложила главная медичка.

— Не стоит переводить перевязочный материал, мне еще «баранку» крутить и крутить, запачкаю, — Евгений приветственно поднял бело-серую ладонь. — Счастливо! Да, Оля, забыл спросить — вы с Ивановым, ну, тем, что с зубами, тоже знакомы?

— С дядей Митричем? Конечно! Вы ему, пожалуйста, отдельный привет передайте! Я не успела… — закричала девушка Оля с уже отъезжающей машины.

Евгений сел в «Опель», положил огорчительные ладони на руль и задумался. А нет ли в этом чего-то странного и отчасти сверхъестественного? Почему все окружающие непременно знают Дмитрия Дмитриевича Иванова, отчего он всем подряд слегка знаком, но по существу, никому толком не известен? Есть в этом что-то мистическое, или просто кажется? Надо бы с Катериной поговорить, она, похоже, лучше эту странность понимает.

Но Катерины тогда не было, потом пошли иные дела, вроде всего несколько дней миновало, а как будто полноценные месяцы в Кенигсбергской комендатуре прослужил…

…— Фамилия, место рождения, звание, последняя должность?

— Отто Ренн, штабс-фельдфебель…

Старший лейтенант Земляков задавал дежурные вопросы, слушал, и постепенно переходил к вопросам не дежурным, Тяпоков стенографировал, в шкафу с дверцей, пробитой осколком, росла стопка уже оформленных протоколов. В соседней комнате под присмотром сурового и крайне многозначительного видом Горнявого томилось трое очередных немцев — кандидатов на «сказать что-то ценное». Пленных передавали с пунктов приема, сейчас везде работают люди, имеющие ориентировки по линии «Кукушки», сил задействовано много, толку мало. Что ж, рутина оперативной работы.

…— Мы располагались у Штайндаммских ворот, генераторы разбило, мне приказали идти с винтовкой на позиции, но я плохо стреляю, господин обер-лейтенант… — с тоской излагал штабс-фельдфебель.

— Ваша стрелковая подготовка меня не волнует. Расскажите о необычных электромонтажных работах в последние полгода.

— О необычных? Но…

Пустышка. Скорее всего, бригады, производившие действительно важные работы для обеспечения «Кукушки», были уничтожены сразу по окончании подключения портала. Лишняя сотня жизней для этой организации ничего не значит, лучших рабочих отобрали и эвакуировали на «ту сторону», остальных ликвидировали. Нет, не в том направлении нужно рыть. А куда рыть, если даже и по верхушкам не идет? Крайсляйтер и гауляйтер ничего детального толком не знают, а куда уж выше. Мы тут не Штирлицы, идти подряд по всем кабинетам не можем, Бормана и Шелленберга в курилке порасспрашивать не выйдет. А этих штабс-фельдфебелей с обер-шютцами — тьма тьмущая…

Из дельных разговоров за прошедшее время случился один, да и то не плод оперативных усилий, а скорее, случайная встреча.

Сделали паузу в допросах, требовалось чуть передохнуть и пообедать. Земляков оставил за старшего группы радиста, двинулся в столовую. Быт комендатуры только устанавливался, кормили товарищей офицеров довольно непредсказуемо, прямо даже не угадаешь: то поджаренные колбаски-боквурсты[2] с перловкой, то гороховый суп с «мясным хлебом[3]». Вообще было интересно, и хоть какое-то переключение работы мозга. Вместе с Дато Беридзе — помощником коменданта — шли через двор. Окликнул часовой:

— Товарищ капитан, тут немец приперся. Гражданский. Я его к дежурному направляю, а он не идет, чего-то иного хочет.

— Э, чего «иного»⁈ Порядок должен быть! — немедля возмутился темпераментный Дато и двинулся наводить этот самый порядок.

По-немецки капитан Беридзе неплохо понимал, но сам говорил с таким характерным кавказским акцентом, что немцы пугались. Посетитель — немолодой уже горожанин, под напором грузинско-немецкого словесного потока попятился, плотнее прижал к груди шляпу. Тут Евгений осознал, что лицо немца ему смутно знакомо. Вах! на фото он именно в шляпе был, правда, в летней. Сейчас бы надел хоть эту — темную, а то ошибиться можно, сильно похудел. Если это, конечно, вообще он…

…— Говорите, «порядок у вас был»? — возмущался Беридзе на плотно «счетверенном» немецком. — Какой при Гитлере порядок⁈ Разве это был порядок⁈ Порядок, он правильным должен быть…

— Постой, товарищ капитан. Господин немолод, сразу столько порядков ему не переварить, — предупредил Земляков, присматриваясь.

— Женя, разве я не верно говорю⁈ Разве не правильно⁈

— Нет, все верно, только тут же местный прусский акцент нужен.

Немец глянул на забинтованные руки подошедшего офицера, еще больше ссутулился. Залепетал:

— Благодарю, я понял, зайду завтра. Понимаю, порядок. Проблемы музеев и культуры сейчас далеко не первоочередные.

Старший лейтенант Земляков улыбнулся:

— Доктор Роде? Рад вас видеть. Вижу, то письмо в прошлом году до вас дошло, и вы его осмыслили. Не волнуйтесь, здесь все на своих местах, и о вас знают. Вас уже начали разыскивать, планируя просить помочь розыску и охране культурных ценностей. У нас действительно порядок, пусть и не совсем оформившийся. Обстоятельства, как понимаете.

Доктора отвели в столовую и накормили.

— Дато, ты еще орден хочешь? — прошептал Евгений, выпросив у подавальщицы еще одну тарелку с борщом.

— Так мне нэ надо! Заслуженно хочу!

— Именно! Тебя после войны в музеях очень хорошо вспоминать будут. Тут об уникальных ценностях речь идет. Этот немец-доктор большой специалист, только искать его еще не начали.

Дато был культурным офицером, о Янтарной комнате слышал, проникся серьезностью момента.

За борщом побеседовали с доктором о жутких днях штурма, ни о чем культурном товарищ Земляков не спрашивал — своих дел хватает, а насчет попыток вполне возможной эвакуации ценностей по маршруту «Кукушки» лучше позже вопросы задать, когда доктор поуспокоится. Но предупреждение в письме, весьма размытое, но становившееся вполне очевидным с развитием событий, свое дело сделало — тогда, в конце лета 44-го, доктор ничего не понял, много позже начал делать выводы. Неглупый человек, хотя своеобразных принципов. Или полного отсутствия принципов?

Доктора Роде передали Комиссии по розыску и охране ценностей — та уже вовсю работала, имелись в ее составе двое «командированных», надо думать, отыщут сокровищ побольше, и всяких трагических случайностей с доктором и его женой[4] не допустят.

Сейчас о докторах и искусствоведении старший лейтенант Земляков не думал. Пометил мелькнувшую в ответах пленного еще не фигурировавшую фамилию немецкого инженера-энергетика и завершил допрос. Теперь Отто Ренн отправится работать в бригаде военнопленных, надо думать, будет восстанавливать что-то разрушенное, а может, строить новое, добротное. В личном деле ставим пометку «склонен к сотрудничеству», так ли это — черт его знает. Может, все-таки врет и утаивает. Быстрая перепроверка требует привлечения многих сил и времени, коллеги в СМЕРШе это понимают, пока больше на интуицию и проницательность полагаемся. А этих достоинств лично нам не хватает.

Евгений посмотрел на собственные ладони: на левой повязки уже не было, краснели и чесались поджившие и затянувшиеся царапины и порезы. М-да, линия жизни у нас теперь потертая и испятнанная, как у мелкого рецидивиста. Правая ладонь пухлая и в бинтах, нужно на перевязку сегодня зайти, а то Варлам не упустит момента для буйного возмущения. Писать пока тов. Земляков не в состоянии, что с одной стороны недурно, а с другой накапливает бюрократические долги. Далеко не все можно рядовому Тяпокову надиктовывать, да он, бедняга, и так уже охренел от объемов. Хотя не жалуется, молодец, настоящий комсомолец и самоотверженный труженик оперативного фронта.

— Так, боец, перерыв десять минут, запланированное переключение с пальце-мозгового напряжения на общефизическое.

— Товстаршлнант, мне же перепечатать протокол нужно, — безнадежно намекнул Тяпка.

— Ничего-ничего, с посвежевшей головой даже лучше пойдет, уж поверь старшему опытному человеку. Автомат берем, не забываем личное оружие.

Вышли во двор — у выгоревшего незадействованного крыла здания силами дожидавшихся допроса немцев-электриков и часового-прораба Звягина был установлен гимнастический турник. Комендант глянул, сказал — «на виселицу слегка похоже», но запрещать не стал.

— К снаряду! — скомандовал Евгений.

Тяпка поудобнее закинул за спину автомат, подпрыгнул, повис. В строго вертикальном состоянии он уже окончательно напоминал близорукую глисту. Водитель припаркованного в комендатурском дворе случайного грузовика-«мана» немедленно заржал.

— Смешно? — поинтересовался Земляков. — А ну, вышел! Вышел, говорю!

— Да я чего…

— Да жопу ты там отсидел, даже снаружи заметно. Смехерочки, да писехаханьки ему… Упор лежа принять! И, раз…

Отсчитывая упражнения и великодушно давая передохнуть, Земляков попутно читал физкультурникам краткую лекцию о достоинствах и опасностях старинного города Кенигсберга. Личный состав, охваченный физкультурным процессом, пыхтел и слушал (Тяпка уверенно подтягивался уже два с половиной раза — явный прогресс), попрятавшиеся за машины остальные водители — уже наученные опытом — тоже слушали.

…— Таким образом, Великий магистр Тевтонского Ордена Альбрехт Бранденбург-Ансбахский, несмотря на свою реакционную дремучесть и откровенную идейную поганость, невольно свершал и отдельные полезные дела, — завершил лекцию Евгений. — Так, падай, Тяпоков, можно передохнуть. Ты, остроумец, тоже можешь вставать. Осознал?

— Так точно, — отдуваясь, заверил шофер. — Я же ничего такого, только глянул да хохотнул…

— Все мы с некоторой стороны порой бываем смешноваты, — напомнил тов. Земляков. — Это нормально. Главное, чтобы в своей специализации оставались орлами. Вот рядовой Тяпоков в своей сфере — специалист и даже отчасти виртуоз. Ты, судя по наградам, тоже геройский боец, хотя на морду бандит бандитский. Но что на мелочи-то внимания обращать? Не в них суть.

— Тоже верно. Я так, сдуру хохотнул, — признался взмокший водитель. — Старается парнишка, и в плечах наверняка заматереет. А что, товстарленат, этот самый Альбрехт с двойной фамилией, там дальше-то?

— Правил, сочинял церковные хоралы, дотянул почти до восьмидесяти годков, но все же почил и тут рядом похоронен. Но об этом в следующий раз будет продолжение, — ответили за спиной.

— Охтыбожешьмой, какие лекторы до нас прибыли! — ахнул, поворачиваясь, водитель.

— С возвращением, — сказал Земляков.

Несмотря на долгую дорогу, старший лейтенант Мезина еще сохраняла столичный лоск и отглаженную пилотку, выглядя ослепительно. Впрочем, она всегда так выглядела. Коротко обняла, поцеловала в щеку, немыслимо вознося в глазах наблюдателей личный контрразведывательный авторитет тов. Землякова.

— Добраться до вас без незаменимого Тимки было тем еще квестом, — сказала Катерина, оценивая надежное, но мало-элегантное спортивное оборудование.

— Да, все при деле. Одни мы, тыловые штрафники, употеваем в безнадеге. Кстати, вот — рядовой Тяпоков, боец кабинетного направления, но весьма толковый. Рекомендую.

Катерина одарила благосклонным взглядом пламенеющего от смущения очкарика и молвила:

— О штрафных делах мы еще вспомним. Мне рассказали, я вообще не поверила. Этому ли тебя учили, а, Земляков⁈ Ладно, разбор полетов подождет. Пошли, есть кое-какие новости, вернее, намеки на новости. Обсудим оперативную обстановку.

— У меня еще фриц допроса ждет.

— Завершай, порядок есть порядок, — Катерина внезапно (для всех, кроме знающего наставницу Землякова) повисла на перекладине, эффектно вышла силой в упор, окинула с высоты взглядом комендантский двор. Бойцы затаили дыхание, ожидая переворота и вскинутых в небо стройных огалифеченных ног, но спортсменка просто соскочила на земную твердь. Из-за машины донеслись отчетливые вздохи разочарования.

«Ну ты садистка» — закатил глаза старший лейтенант Земляков.

«Не без этого» — усмехнулась старший лейтенант Мезина.

О причинах хорошего настроения Катерины догадаться не получалось. В разговоре выяснилось, что в Москве, несмотря на все усилия, прорывов в следственно-оперативной работе сделать не смогли. Нет, дополнений имелось уйма: прояснились детали схемы отбора немцами кандидатур на эвакуацию, появился список «точно ушедших», просчитали нюансы технических характеристик непосредственно старта Прыжка, да и еще много чего… Но главное — координаты стартовой площадки — так и оставалось в неизвестности.

— Парадоксальная ситуация, — сказал Евгений. — Мы знаем почти всё, кроме единственной технической детали. Довольно громоздкой, даже без учета энерго-подключения. Вообще-то, так не бывает.

— Всякое бывает. Никто не знает координат Портала — на Этой стороне уже не знают, на Той — колониальной — так и не узнали. По элементарной, но уважительной причине — живых свидетелей не осталось.

— С той стороны должно быть серьезное сооружение, и переселенцы не могут его не видеть. И кто-то должен был остаться с нашей стороны. Не могли же они поголовно самоликвидироваться. Вряд ли это был один человек, а групповой суицид не очень-то присущ немецкому менталитету. Хотя, может, насчет последнего я и ошибаюсь, — признался Евгений.

— Не очень ошибаешься. Хотя немецкий менталитет тоже меняется. А сооружение на Той стоит, я его видела. Только это примитивная финишная площадка, обратного стартового оборудования установить не успели, да и с энергетическим подключением там слабовато. Отлично забетонированный круг диаметром в тридцать метров, с остатками станины лебедки и более поздней мемориальной хреновиной.

— Гм, значит, совсем глухо оттуда запечаталось? Безвозвратно? Надо же. Отсекло напрочь?

— Не совсем. Связь с колонией враг восстановил, но намного позже, иным путем и «малой мощности». Но это следующий вопрос, уже частично решенный, — намекнула Катерина.

— Так может и этот уже решенный? Как говорится: «лучшее средство от вражеских Прыжков, это наши танки на их стартовой площадке». Чего мы нервничаем? Что «упрыгнуло» то упрыгнуло, а площадку рано или поздно нащупаем. Все равно она уже не функционирует.

— Это сложный вопрос. Возможно, мы ошибаемся, и не все кончилось. Если немцы изловчатся и еще один старт проведут… о геофизических последствиях ты имеешь представление, а начальство нас совсем того. Нет, нужно напрячься и найти, иначе мы можем здорово пролететь.

— Понятно. Напряжемся, — Евгений откинулся на неудобную спинку стула и задумался. — Возвращаясь к свидетелям. Нет же никого. Мы, конечно, не гении, но рыли старательно. Полагаю, уничтожены все знающие суть немцы. С этой стороны тоже начисто отсекли.

— Ты о парадоксе упоминал, — напомнила Катерина. — Так парадокс именно в этом. Возможно, портал уничтожили мы, в смысле, наши оперативные группы. Просто мы еще об этом не знаем, а в будущем колонисты просто не знают — они уже отсеченные. А настоящее — неопределенно. Редкий подвисший момент исторического равновесия. И мы можем пролететь. Не вообще, а в данной неопределенной ситуации. Но даже единовременная неудача может привести к крайне неприятному результату. Непредсказуемому.

— Не совсем уловил. Мы здесь безоговорочно победим. Там ты… вы, тоже управились. Где проблема?

— Проблема в нелинейности, — пояснила Катерина. — Нельзя исходить из аксиомы: вот вход, а на том конце выход. Это тебе не под Королевским замком лазить. Здесь намного более сложная схема. Нам известно, что у «Кукушки» имелись разнонаправленные базы — на некоторых найденных немцами плацдармах существовать автономно было попросту невозможно, другие варианты не успели подготовить к приемке эвакуированных. Мы про них почти ничего не знаем, что крайне нехорошо. Шаги и телодвижения врага необходимо отслеживать тщательнее. Но главное иное: скорее всего, существовала последовательная цепь Порталов — грузы и эвакуируемые нацисты отправлялись через промежуточные площадки. Это сложность отнюдь не следствие повышенной конспирации, просто у фрицев так получилось по техническим причинам.

Евгений полез под стол и оттуда глухо сказал:

— Вот эта множественность миров меня несколько пугает. Нет, с мыслью, что ты где-то там уверенно обосновалась, я свыкся, не такой уж чужой мир, раз ты и твои близнецы там. Я же их знаю, они нормальные, не мутанты какие-то. Но если смотреть в целом, то откровенно стремно — что за ситуация? Вообще никаких концов и упорядоченности не найдешь.

— Под столом упорядоченность ищешь? Это вряд ли.

— Откуда такое недоверие? Мой стол, некую упорядоченность имеем. Пусть и относительную, — Евгений выбрался с бутылкой пива. — «Черный барон», у бойцов изъял, наивно просили прочесть, что за хрень. Между прочим, малоизвестная легенда Кенигсберга, на пробу приберег, наставницу угостить.

— Бессовестно пользуешься служебным положением. Но спасибо, интересно продегустировать. Стаканы-то есть?

Пиво Евгений попробовал из интереса и сразу понял, что отвращение к спиртному никуда не делось. Видимо, придется окончательно на минералку переходить. Интересно, что Иришка по этому поводу скажет?

Опытная начальница сочла пиво «оригинальным, интересным, но не верхом совершенства». Едва начатую бутылку оставили рядовому Тяпке и бойцам для ознакомления с уходящим навсегда реликтовым продуктом прусского пивоварения — пора было ехать на перевязку.

Катерина села за руль:

— Что там наша ненаглядная Варлам? Еще не придушили?

— Пока стороной обходят. Кстати, ты об Иванове запрос повторила?

— А как же… — Мезина замолчала, осторожно выруливая со двора. — Иванов, да… Тут тоже немалый парадокс. Я «пробивала» и по своим каналам, неофициальным. Митрич погиб шесть раз. Нужно признать, это абсолютный рекорд для всех моих знакомых.

— Это вообще в каком смысле? Шесть «калек» — и везде так печально закончилось?

— Несколько обобщаю. Четыре «погиб», два «без вести». То, что ты пробивал — седьмой вариант. Плюс неподтвержденные данные — времени для запросов имелось маловато, идет медленно, через «пятые руки», да и фамилия и инициалы широко распространенные. Это мягко говоря.

— Что-то уж совсем минорная статистика, — вздохнул Евгений.

— Не совсем. Это же Ивановы — их так просто не возьмешь. Есть рабочая версия, но она нуждается в проверке. Неофициальной. Есть мнение, что здесь частный момент, нет смысла выводить наверх. Да, есть такое чувство.

— Насчет этого тебе виднее. А вы точно не родственники?

— Нет, если насчет кровных, то маловероятно. Хотя, конечно… Тут сами боги не разберутся. Не отвлекай меня за рулем, я же вожу редко, — рассердилась бывшая начальница.

Ехать было недалеко — тыловой медпункт оперативного отряда пристроился рядом с санбатом. Евгений в санбате уже бывал — заезжали вместе с майором Васюком, поскольку в «Линде» своих бойцов ценили и надеялись, что подлечившиеся легкораненые догонят отряд в организованном порядке. Собственно, этим военфельдшер Варлам и должна была заняться, но исходя из знания ее натуры… В общем, старший лейтенант Земляков обещал посодействовать и проконтролировать.

Понятно, Варлам не была бы собой, если бы вместе с санбатом и квартировала. Как же — «отдельное подразделение, рядом, но самостоятельно».

— Тут сам санбат, нам чуть дальше и за разбитую контору, — показал Евгений.

Прокатили мимо куривших на солнышке ранбольных — санбат был пустоват, после штурма бойцов с серьезными ранениями эвакуировали в тыловые госпиталя, а здесь уже свежих поступлений не так много. Хотя, конечно, каждый день в городе кто-то подрывается на минах или еще на чем-то своевременно не взорвавшемся, а то и под пулю попадет. По ночам Кенигсберг еще не совсем советский: немцы-оборотни — затаившиеся подземные и под гражданских ряженые, оживают, диверсий хватает. Коллеги работают, вычисляют и зачищают, но задача-то масштабная.

«Опель-кадет» миновал низкое здание, в котором располагался санбат. Что тут находилось до того, даже Земляков, признанный знаток Кенигсберга, не очень-то знал. Видимо, склад соседней, давно разбомбленной фабрики. Как ни крути, а от старого живописного города не очень-то много уцелело.

— Здесь, что ли? — проворчала Катерина.

— Точно, за надолбами сворачивай. Там нашу машину увидишь.

Въехали в полуразрушенные ворота — в узком длинном дворе стоял трофейный грузовичок с размашистой «Л» на кабине, над дверьми конторского вида висел флаг с медицинским крестом. На крыле грузовичка сидел водитель, по совместительству часовой, придерживая коленом автомат, дымил самокруткой. Правда, при виде несолидного, но знакомого «Опеля», самокрутка мигом исчезла.

— Расслабляешься? — риторически поинтересовался Земляков, выбираясь из машины. — Война у нас кончилась, курим на посту, думаем о приятном?

— То чтоб не заснуть, — оправдался часовой, отдельно козыряя Мезиной. — Я ж круглые сутки сторожу, ночью частично Филипыч подменяет, так он все ж санитар, своих обязанностей по горло. Позабыли нас тут в тылах, изнемогаем малыми силами.

— Нас тоже позабыли, — сказал Евгений. — Ладно, как санитарно-эпидемиологическая обстановка?

— Ну это, ждем, инвен-нтаризируемся… — не особо весело пояснил боец.

— Сильно это самое… инвентаризирует? — поинтересовался Евгений, кивая на дверь с флагом.

Часовой покосился на Катерину и уклончиво сказал:

— Так служба. Вообще-то товарищ военфельдшер занята. Вчера нам лекцию прочла, а так то в санбат ходит к врачам, то гражданских немцев подлечивает. Взяла в помощь немку, вроде как медсестру. Приходят всякие страдальцы, кто с животом, кто с ранением или переломами. Между прочим, товарищи офицеры, для такой охранной службы нужно знание языка. Вот какая из меня регистратура? Я по-немецки только «кранке»[5] и «капут» знаю. Спрашиваю «стой, куда?» — пугаются. Щас эта немка Марта сопляка привела, у него с рукой что-то. Спрашиваю «ожог или осколок?» смотрят этак зверовато, молчат. А я же чисто для поддержания разговора, из вежливости и для порядка.

— Что эта Марта, ничего себе из себя? — улыбнулась Катерина.

— Вообще даже мыслей нет! — отрекся часовой. — Что я, не знаю? И приказ, и вообще. К слову сказать, иной раз эта Марта так глянет, думаю, а вдруг она сама на меня прыгнет? С неопределенными целями? Но это, я конечно, так просто рассуждаю. Нам бы, товарищи командиры, собраться, да побыстрее ехать к своим, к «Линде».

— Доделаем здесь, двинемся, — заверил Евгений. — А пока я на перевязку, по графику.

Пошли к дверям. Кирпичное здание с выгоревшим вторым этажом походило на недобитый форт, только мелковатый, тренировочно-учебного образца.

— До войны, наверное, с точки зрения архитектуры симпатично было, этакий тяжеловесный, но стиль, — заметила Катерина.

— Может, еще восстановят, тоже ничего будет.

— Да, но сейчас на прусскую крысиную щель похоже. Нарочно Варлам подбирает, для создания своего настроения?

Земляков хихикнул, толкнул плечом массивную дверь.

Сразу стало не до смеха. Дверь в конторский кабинет, ныне слегка переоборудованный в медицинскую процедурную, была почти закрыта, но из щели мощно, можно сказать, даже невыносимо, перло нашатырным спиртом. И было слишком тихо.

Выхватывая из кобуры пистолет, Катерина кратко и беззвучно выругалась. Понятно — ее винтовка-«СВеТка» убыла вместе с Тимофеем и старшинским «Доджем» к линии фронта.

Евгений толкнул стволом автомата дверь — заскрипела, зараза!

В кабинете никого не было — только упавший флакон на полу, лужа омерзительно благоухающей жидкости, прямо аж глаза режет. И нехорошая тишина… Но трупов нет. Наверное, вышли, тут через второй этаж и проломы ход, видимо, есть.

Катерина качнула стволом пистолета — да, звук из следующей комнаты. Едва слышный, но есть там жизнь…

Мезина неслышной тенью скользнула в обход нашатырной лужи, Евгений с автоматом наготове прокрался следом…

…Комната с санитарным имуществом, прислоненные к стене носилки, коробки и тюки. Койка, похрапывает человек, накрытый шинелью, торчит лысина… Санитар дрыхнет — Филипыч, добродушный мужик, его даже злобнейшая Варлам не особо способна из равновесия вывести. Хотя вздрагивает во сне, видимо, все же снится начальница…

…Евгению стало тяжко — осознал…

…Едва тронула Катерина шинель на спящем — запах крови стал яснее, пробился через вонь нашатыря. Ворот гимнастерки Филипыча черный, пропитался, пальцы стиснуты на горле, блестят багровым…

…Земляков сдернул с крючка полотенце. Катерина покачала головой, чуть слышно шепнула:

— Всё уже.

…Санитар перестал вздрагивать — плечи лежащего обмякли, пальцы, пытавшиеся зажать перерезанное горло, разжались.

— Только что здесь были, — безмолвно показала Катерина. — Я — наверх. Часовому сообщи, пусть тревогу поднимает.

Евгений кивнул, выдернул из кобуры свой «табельный» — Катерина поймала брошенный «Токарев», с двумя пистолетами наготове исчезла по направлению к заваленной кирпичами лестнице….

Выскочив во двор, старший лейтенант Земляков крикнул:

— Тревога! «Вервольфы» были! Мы за ними следом. Поднимай санбат!

Часовой подскочил, словно под ним «мина-лягушка» рванула:

— Тревога! Эй, за стеной! Тут фрицы, диверсы!

— Немцы⁈ — немедля отозвались за стеной.

— Ну! В ружье, славяне!

Протарахтела выпущенная в воздух тревожная автоматная очередь. В близком, но невидимом санбате разом заорали в несколько голосов…

… Земляков не слушал, влетел обратно в медпункт, запрыгал по ступенькам и кирпичам вверх…

— Меня не сшиби! — негромко, но внятно предупредила Катерина. Она сидела на корточках у провала, смотрела вниз.

— Что? — затормозил Евгений.

— Да вижу их. Сможешь из автомата прижать, задержать?

Земляков увидел немцев: тянулся двор, заваленный сгоревшим прямо в ящиках и уже рыжим от ржавчины оборудованием, далее завалившийся кирпичный забор, за ним склонившиеся фигуры. Худосочный немчик в слишком длинном пиджаке и с забинтованной рукой (коллега, блин!), еще какой-то мужчина в гражданском, довольно рослая баба с пистолетом в руке — определенно, та упомянутая Марта и есть. Все возятся над раскрытым канализационным люком. Ну да, запихнуть даже связанную Варлам не так просто, военфельдшер сучит и лупит ногами как бешенная…

— Прижму. Хотя далековато, и забор…

— Изловчись. Иначе я не успею… — Катерина сиганула прямо вниз.

Раскорячивая колени и локти для изготовки к стрельбе из положения «кирпично-полулежа», Евгений подумал, что начальница себе ноги переломает. Хотя это же Мезина. Вовсе не прямиком вниз она бухнулась, а на балку, тамвроде торчала какая-то…

…отрешиться от чудес. ППС у нас не слишком для точной стрельбы подходит, но в этом и искусство войны — работаем данным инструментом, а не идеальным…

…военфельдшера уже на две трети упихали, только ноги в хромовых сапогах о чугун люка лупят, их зажимают, но та еще кобыла. Кстати, колготки неуставные…

Евгений выдал очередь — не столь разящую, как пугающую… в принципе, удалось — у люка попадали под просвистевшими над головой пулями. Оборотниха — та, что Марта — обернулась, ну и злобная харя, и как такую брать на медпункт-то было? Варлам и сама, конечно… но тут-то откровенная фашистская физиономия…

…Еще четыре патрона, чтоб пули прямо о сдвинутую крышку взвизгнули, так доходчивее…

…рассмотреть, куда попал и дошло ли, Евгений не успел — по кирпичам рядом с левой рукой простучало, брызнула пыль и мелкие осколки, твою… прямо в глаз, хорошо, что левый…

…там автоматчик этих гадов прикрывает. Вон он — между забором и люком засел, почти не видно…

… пугнуть стрелка — половины магазина ППС как ни бывало — и опять к люку…

… обстановка изменилась — теперь без всяких сантиментов пытаются вбить захваченную пленную вниз — немец прямо ногами втаптывает, но лежа ему не особо удобно неукротимую феминистическую задницу и характер сокрушать. Варлам, кстати, воспользовалась замешательством, отыграла назад треть корпуса. И нахрена таким особам вполне приличной формы задница?

…Евгений перекатился к другому краю пролома — черт, отсюда забор почти заслонил люк, и что толку, что заодно автоматчику прицел сбиваем? И левый запорошенный глаз почти нифига не видит…

… очередь по стрелку, магазин автомата пуст. Вбивая в горловину полный «рожок», проклиная немцев, Варлам, глаз и кирпичи, старший лейтенант крутанулся назад. Вот жизнь, из хорошего в ней только то, что подсумок с магазинами на ремень нацепил по привычке, хотя смешно, штабная же служба, на перевязку ехал…

… сейчас немцы без затей военфельдшера «шлепнут» — тут уже без изысков, не до пленных особ — где-то рядом из автоматов шпарят, слышен доходчивый русский мат выздоравливающей команды и санбатского персонала. Немка-Марта пистолет поднимает, сейчас Варлам себе последнюю пилюлю между лопаток схлопочет…

… очередь ППСа все же отвлекает немку, развернувшись на локте, Марта (или-как-ее-там?) стреляет в сторону надоедливого автомата. Ну — это в белый свет как в копеечку, у нас даже кирпичи не пострадали…

Больше старший лейтенант Земляков ничего толкового сделать не успел. Поскольку там — вообще из ничего и ниоткуда — возникла старший лейтенант Мезина…

… понятно: если что и волновало Катерину — так это засевший в стороне и неочевидный для нее вервольфовский автоматчик. Посему и работали оба ТТ в ту сторону — частота выстрелов, прямо как очередью бьет…

… у люка смотрели на скользящую к ним фигуру — сразу в такое близкое появление врага не уверовали, да тут еще и явная руссиш-фройляйн. Ведьма-Марта медлительно разворачивала ствол «Вальтера» — иной раз кажется, что Р-38 громоздок как дивизионная гаубица. Лежащий на спине хлипкий немчик что-то нашаривал под своим пиджаком…

… автоматчика Катерина достала — подбитый оборотень вскинулся из-за камней, пытался перехватить «Штурмгевер», но тут уж товарищ Земляков явную цель не упустил — теперь в голову, уже не дернешься…

… последний патрон из Катерининского ТТ прошил медлительную руку Марты, заставил выронить пистолет. Полетели на землю и опустевшие «Токаревы», перезаряжаться тов. Мезиной было некогда. Так поубивает, весьма зла начальница…

… Евгений только подивился точности и манере ударов. Все же есть очевидная доля фантастического в жизненном бытие начальницы, у нас-то народ спокойный, нормальный, так оригинально не бьет. Это же не сапог, а кувалда, да еще трудноуловимая взгляду…

… устрашающе орали и давили на психику автоматными очередями выбегающие к забору ранбольные — по большей части распоясанные, но все с оружием, седоватая военврач, разумно голосящая за их спинами, и та с «наганом» наголо. Вот это ответственный медработник, не то, что некоторые.

… но громче всех орали у люка. Немцы извивались на земле, похоже, кроме простреленной ладони, Марта еще и перелом схлопотала, соратники обошлись без огнестрельных ран, но тоже мало не казалось — хором выли от боли. Варлам, со связанными руками и мешком на голове, подпрыгивала на коленях, пыталась встать и уж точно заорать правильно, превозмочь всех, но это фигушки — кляп надежный. Катерина, поглядывая одним глазом, перезаряжала пистолеты…

Немедленно организованные следственные мероприятия дали свои результаты еще до прибытия представителей комендатуры и СМЕРШа. Собственно, приготовленные под стеной канистры с бензином и две противотанковые мины немцы особо спрятать и не успели. Закладку даже одноглазый старший лейтенант Земляков вполне себе разглядел.

…Потом Евгения лечили обаятельная пухленькая фельдшерица и не менее приятная медсестричка, сообща промывали глаз, восхищались бдительностью контрразведки. Чего скрывать, было приятно. Особенно то, что с глазом ничего непоправимого не случилось.

— Я с тебя удивляюсь, Женя, — сказала бывшая начальница, заводя двигатель «Опель-кадета». — Невозможно на миг оставить — чуть уехала, обе лапы в бинтах, отвернулась — вообще одноглазый адмирал Нельсон.

— Говорят, мне идет, — сказал Евгений, трогая наискось забинтованную голову.

— Выглядишь идеально, — согласилась Катерина. — «Геройски пораненный на всех фронтах и во всех проекциях». Еще с тыла осталось замотать.

— С тыла у меня уже было, то банально.

— Верно. Ты уж экономь организм как-нибудь, а то Ирина нам не простит. Но вообще одноглазые мужчины лично мне симпатичны — они надежные. Из автомата строчил исправно, молодец, отвлек надежно.

— Ну да. Санитара жалко. Хороший был мужик Филипыч, на своем нужном месте служил. И так… погиб, можно сказать, уже и не на фронте.

— Судьба. Помянем человека, вот завершим, и всех помянем, — пробормотала Катерина, объезжая кучу щебня, увенчанную искореженным станком от МГ.

— С этой… шваброй нашей, что? Жива?

— Помяли ее оборотни крепко: ребра вроде треснули, пара пальцев сломаны, филейная часть — сплошной синяк. Но насколько я понимаю, жить будет. Домой отправят, как героически выполнившую свой интернационально-межвременной долг. Медальку получит.

— Хрен с ней, с медалькой. Хоть так швабру уберем, — пробурчал Евгений. — Хотя и поздновато.

— Определенные неудачи с комплектованием личного состава неизбежны. Да ты это хорошо знаешь. Хрен с ней, с этой шмондовой Варлам, не актуальная проблема. Вервольфов забрал городской отдел контрразведки, но я договорилась, допросишь взятых индивидов. Маловероятно, но вдруг ирония судьбы, кукушкин след. Я столько раз сталкивалась с нелепыми совпадениями, думаю, может, это уже и не совпадения?

Интуиция, или просто чувствовала что-то этакое опытная Екатерина Георгиевна Мезина. Занявшись доделыванием текучки, доехать до городского отдела контрразведки Земляков не успел — вечером оттуда сами позвонили…

…— Что, так и сказал? — удивился Евгений. — «Убежит и уедет с дядей туда, где сраных русских нет и никогда не будет»? Дословно?

— Да такой визг стоял, что мы с переводчиком из дальней комнаты слышали. Бился в истерике немчик, — пояснили на том конце провода. — Он конвоира укусил, а тот слегка ответил, в ухо дал. Не кулаком, человек сознательный, так, «леща» отвесил. Но боец из шахтеров, там ладонь как совковая лопата. Немца и контузило слегка. Так-то цел, только зуб шатается. Но ошалел порядком, мигом в слезы, сопли, визги….

— Спасибо, ценно. Непременно заедем, заберем. Кстати, а кто у него дядя? Сказал?

— В том-то и дело. По словам этого шкета, дядя простой судовой механик. Портовый буксир или что-то в этом роде. Но механик. Вполне может оказаться вспомогательным техническим персоналом.

Евгений еще раз поблагодарил, дал отбой. Физиономия взятого на люке и Варлам немчика помнилась так себе. Лет пятнадцать, фанатичен, тщедушен. На таких гитлерюгенд держится, пальнут в спину любому даже не задумываясь. Но доверять такому прыщу секреты… С другой стороны, может, дядя такой же типчик, близки духом, кровью, мировоззрением…

Размышляя и удивляясь, старший лейтенант Земляков пошел к себе в кабинет.

Катерина сидела и что-то стремительно писала, безупречно точно макая перо в чернильницу. Ну да, опыт чистописания. Сам Евгений предпочитал карандаш, а еще лучше диктовку герою-машинисту Тяпке.

— Ты была права. У нас след. По линии группы «вервольфов». Они, конечно, туповаты, раз на Варлам посягнули, но чем черт не шутит…

— След — это хорошо. Но у нас ЧП. Сейчас был сеанс связи. Немцы пошли на прорыв вдоль побережья.

— Куда? И зачем? — в некотором ошеломлении уточнил Евгений.

— Да хрен их… Прут в лоб, практически прямо на наше прикрытие. «Линда» и техника вроде бы в стороне обосновались, но вот… В любом случае, это явное и вопиющие отклонение от линии «ноля». Так что все оттянутые опергруппы поднимают «в ружье». Да и вообще всех причастных.

Нюанс Евгений осознавал. До этого часа все развивалось единственно возможным путем: 13 апреля наши развернувшиеся войска прорвали оборону Земландской группировки немцев, начали наступление по направлению к Пиллау. Бои шли жесткие и упорные, потери серьезные. За первые три дня наши продвинулись на двадцать пять километров, уже взяты Нойкурен, Раушен, Гросс Курен… Вышли к Пайзе — там у немцев база снабжения, рембаза 5-й танковой дивизии. Но с управлением у фрицев уже так себе, ожесточенно упираясь, отходят к Пиллау. Ну какой же тут контрудар⁈ Куда? Отбивать Кёнигсберг? Откровенное самоубийство с такими-то силами.

— Возможно, это что-то отвлекающее, — сказала Катерина, промакивая написанное. — Отправляю шифровку в Москву и Коваленко, изложу свои смутные соображения. А тебе — амнистия. В смысле, приказано немедленно выдвигаться ближе к месту событий. Вдруг там замки какие штурмовать нужно или еще что интересное. Автомат-то почистил?

— Обижаешь. Вполне готов. Только мы на «Опеле» не особо…

— Начальство проявило отеческую заботу, транспорт выделят. Можно сказать, скоростной. Ну, ты в принципе с этим делом знаком…

Общая обстановка:

16 апреля у Пиллау была потоплена немецкая подводная лодка «U-78», на рейде Хеда наши торпедные катера торпедировали эсминец «Z-34».

Наши сухопутные силы готовились к штурму Пиллау — планировался на 18 апреля.

В ночь на 17 апреля части наших 39-й и 43-й армий взяли Фишхаузен[6]. Немцы отошли на трехкилометровую линию обороны у основания полуострова. Отсеченные от основных сил танкисты немецкой 5 тд и 505-го отдельного тяжелого танкового батальона, подорвав неисправную технику, попытались пробиться к Пиллау. Но сейчас они почему-то изменили направление удара[7].

[1] Сведений об этом подразделении не сохранилось. В Кёнигсберге базировался 87-й зенитный полк 18-й дивизии Люфтваффе, возможна отдельная рота имела некое отношение к этому полку.

[2] В принципе — «боквурст» — это копчено-вареная сарделька, разогреваемая в горячей воде. Но особенности военно-полевой кухни переходного периода и использования запасов трофейных продуктов накладывают свой отпечаток.

[3] Колбасное изделие в форме буханки хлеба. По вкусу напоминает вареную колбасу с ярким привкусом печеной корочки.

[4] Доктор Роде и его жена внезапно скончались во второй половине 1945 года. Точная дата и обстоятельства их смерти неизвестны. Вполне возможно, им помогли умереть. Многие тайны (не только о Янтарной комнате) Альфред Роде так и не успел раскрыть.

[5] Несколько искаженное немецкое «Kranke» — «больной», «пациент».

[6] Ныне город Приморск.

[7] Линия «К». В реальности немецкие танкисты пробиться к Пиллау не смогли, в обороне города принимал участие единственный уцелевший «Королевский Тигр» этой группировки.