Опасные видения

Введение 1967 года Тридцать два предсказателя Харлан Эллисон

Вы держите в руках не просто книгу. Если нам повезет, это революция.

Эта книга – все двести тридцать девять тысяч слов, самая большая в истории спекулятивной литературы антология оригинальных рассказов, а то и самая большая в принципе, – собиралась с конкретной целью революции. Она задумывалась, чтобы встряхнуть. Она рождена из потребности в новых горизонтах, новых формах, новых стилях, новых вызовах в литературе нашего времени. Если мы все сделали правильно, она даст те самые новые горизонты, стили, формы и вызовы. А если и нет, то это все равно чертовски хорошая книжка с интересными рассказами.

Есть тесный круг критиков, аналитиков и читателей, которые заявляют, будто «просто развлечения» мало, что в рассказе должны быть суть и вес, важное послание, или философия, или сверхизобилие сверхнауки. Хотя в их заявлениях что-то есть, слишком уж часто это сводилось ко всей цели литературы – нравоучительное желание «что-то высказать». Хотя заявление, что теория должна затмевать сюжет, ненамного обоснованнее, чем то, что сказки – тот высший уровень, к которому должна стремиться современная литература, но мы, если бы нас сковали и угрожали загнать нам бамбуковые щепки под ногти, все-таки выбрали бы второе, а не первое.

К счастью, эта книга бьет ровно между двумя крайностями. Каждый рассказ чуть ли не агрессивно развлекателен. Но при этом каждый полон идей. И не просто тех конвейерных идей, что вы уже видели сотню раз, а идей новых и дерзких; каждая по-своему – опасное видение.

С чего вдруг столько разговоров о противостоянии развлекательности и идей? Причем в таком длинном предисловии к книге еще длиннее? Почему не дать рассказам говорить за себя? Потому что… хоть оно ходит как утка, крякает как утка, выглядит как утка и водится с утками, это еще не обязательно утка. Это сборник уток, которые прямо на ваших глазах превратятся в лебедей. Это рассказы настолько развлекательны, что сложно поверить, чтобы их писали ради идей. Но так оно и было, и, с изумлением наблюдая, как утки развлечений становятся лебедями идей, вы переживете тридцатитрехрассказовую демонстрацию «чего-то новенького» в спекулятивной литературе – nouvelle vague[20], если угодно.

А это, дорогие читатели, и есть революция.

Кое-кто говорит, будто спекулятивная литература пошла от Лукиана из Самосаты или от Эзопа. Спрэг де Камп в его превосходном «Справочнике фантастики» (Science Fiction Handbook, 1953) перечисляет Лукиана, Вергилия, Гомера, Гелиодора, Апулея, Аристофана, Фукидида и зовет Платона «вторым греческим „отцом фантастики“». Грофф Конклин в «Лучшей фантастике» (The Best of Science Fiction, 1946) предполагает, что ее исторические корни можно без труда найти в «Гулливере» Свифта, «Великом военном синдикате» Фрэнка Р. Стоктона (The Great War Syndicate, 1889), «Большом лунном надувательстве» Ричарда Адамса Локка, «Через сто лет» Эдварда Беллами, Жюле Верне, Артуре Конан Дойле, Герберте Уэллсе и Эдгаре Аллане По. Хэйли и Маккомас в классической антологии «Приключения во времени и пространстве» (Adventures in Time and Space, 1946) склоняются к великому астроному Иоганну Кеплеру. Мой личный кандидат в главные источники влияния на фантазию, лежащую в основе всей великой спекулятивной литературы, – это Библия. (Проведем микросекунду молчания в молитве о том, чтобы Бог не поразил меня молнией в печень.)

Но прежде чем меня обвинят в попытках забрать дурную славу у известных историков спекулятивной литературы, позвольте заверить, что я перечисляю все эти основы основ, только чтобы обозначить: я свою домашнюю работу сделал и поэтому имею право на дальнейшие безапелляционные заявления.

На самом деле современная спекулятивная литература родилась с Уолтом Диснеем и его классическим мультфильмом «Пароходик Уилли» в 1928 году. А что, нет? Как бы – мышь за штурвалом парохода?

В конце концов, исток не хуже Лукиана; ведь если перейти к сути дела, зародил спекулятивную литературу тот первый кроманьонец, который представил себе, что же там шмыгает во тьме вокруг его костра. Если он вообразил девять голов, пчелиные фасетчатые глаза, огнедышащие пасти, кроссовки и жилет в цветную клетку, он создал спекулятивную литературу. А если увидел горного льва, то, скорее всего, просто следовал моде и это не считается. И вообще он был трусишка.

Никто в здравом уме не будет отрицать, что самый очевидный предок того, что сегодня, в этом томе, мы зовем «спекулятивной литературой», – это журнал Amazing Stories Гернсбека, издававшийся с 1926 года. И если мы согласны в этом, тогда нужно отдать должное и Эдгару Райсу Берроузу, Эдварду Элмеру Смиту, Говарду Филипсу Лавкрафту, Эду Эрлу Реппу, Ральфу Милну Фарли, капитану США С. П. Мику (в отставке)… всей той братии. И конечно же, Джону В. Кэмпбеллу-мл., бывшему редактору журнала фантастики под названием Astounding, а теперь – редактору журнала с кучей схем-иллюстраций под названием Analog. Мистера Кэмпбелла принято считать «четвертым отцом современной фантастики» или кем-то в этом роде, поскольку это он предложил писателям сажать в свои аппараты персонажей. Так мы с вами подошли к сороковым – и к рассказам об изобретениях.

Но о шестидесятых это нам еще ничего не говорит.

После Кэмпбелла были Хорас Голд[21], и Тони Баучер[22], и Мик Маккомас, проложившие путь для радикальной идеи, что фантастику надо судить по тем же высоким меркам, что и все литературные жанры. То еще потрясение для бедолаг, которые писали и обустраивались в жанре. Пришлось им теперь учиться хорошо писать, а не только остроумно мыслить.

Отсюда мы и забредаем по колено в паршивых рассказах в Свингующие Шестидесятые. Которые еще не начали толком свинговать. Но революция уже не за горами. Потерпите.

Двадцать с лишним лет преданный фанат фантастики гордо бил себе в грудь и страдал из-за того, что мейнстримная литература не признает полеты фантазии. Сетовал, что книги вроде «1984», «Дивный новый мир», «Лимбо» и «На пляже» получили одобрение критиков, но «фантастикой» не считаются. Более того, заявлял он, их автоматически исключают из-за упрощающей теории, что это «хорошие книги, они просто не могут быть той фантастической ерундой». Он хватался за все пограничные попытки, пусть даже жалкие (например: «Бумаги „Ломоком“ Воука, „Гимн“ Айн Рэнд, „Белый лотос“ Херси, „Планета обезьян“ Буля»), только чтобы успокоить себя и подтвердить мысль, что мейнстрим подворовывает из другого жанра и что в том ouvrage de longue haleine[23], которое есть фантастика, существует множество богатств.

Теперь этот бешеный фанат устарел. Отстал от жизни на двадцать лет. Порой его параноидальные бредни еще слышны на заднем фоне, но он скорее ископаемое, чем сила. Мейнстрим давно нашел спекулятивную литературу, применил на благо и теперь находится в процессе ассимиляции. «Заводной апельсин» Бёрджесса, «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер» и «Колыбель для кошки» Воннегута, «Покупатель детей» Херси, «Выжили только влюбленные» Уоллиса, «Люди или животные?» Веркора (если брать только недавнюю россыпь) – всё спекулятивные романы высшего пилотажа, где задействованы многие инструменты, отточенные фантастами в своем застойном жанровом болотце. Ни один номер крупных глянцевых журналов не выходит без какого-либо упоминания спекулятивной литературы – либо со ссылкой на то, что она предсказала какой-нибудь ныне распространенный предмет научного интереса, либо открыто примазываясь к ведущим именам в жанре, ставя их в один ряд с джонами чиверсами, джонами апдайками, бернардами маламудами, солами беллоу.

Мы добились своего, такой здесь следует неизбежный вывод.

И все же тот не унимающийся фанат и множество писателей, критиков и редакторов, у кого за годы геттоизации выработалось туннельное зрение, не прекращают свои допотопные стенания, сами не подпускают к себе то самое признание, по которому так плачутся. Вот что Чарльз Форт называл «временем парового двигателя». Когда настает время изобрести паровой двигатель, его изобретут – не Джеймс Уотт, так кто-нибудь другой.

Сейчас – «время парового двигателя» для авторов спекулятивной литературы. Новое тысячелетие на дворе. Мы – то, что происходит.

И большинство тех любителей фантастики, что стоят у плачущей стены, в бешенстве. Ведь ни с того ни с сего и водитель автобуса, и стоматолог, и пляжный бездельник, и посыльный бакалейной лавки читают его рассказы; и хуже того, эти запоздалые новички не выказывают должного почтения к Великим Старым Мастерам жанра, не говорят, что рассказы о «Жаворонке» – блестящие, зрелые и увлекательные; не хотят копаться в терминологии, принятой в спекулятивной литературе уже тридцать лет, а хотят сразу понимать, что происходит; не встают в строй старого порядка. Они предпочитают «Звездный путь» и Кубрика Барсуму, и Рэю Каммингсу. И потому они – объекты фанатских издевок, изгибающихся в усмешках губ, очень напоминающих загибающиеся страницы древнего палп-издания Famous Fantastic Mysteries.

Но еще пагубнее для них появление писателей, не признающих старые обычаи. Тех юных умников, которые «пишут всякие литературные штуки», которые берут принятые замшелые идеи спекулятивной арены и переворачивают их с ног на голову. Это кощунство. Да поразит их Бог молнией в печень.

И все-таки спекулятивная литература (а заметили, как я ловко избегаю названия «научная фантастика»? уловили суть, друзья? вы купили эту самую спекулятивную литературу и даже не заметили! ну, раз уж попались, почему бы не дочитать и не просветиться) – самая плодородная почва для роста писательского таланта: здесь нет границ, здесь горизонты как будто никогда не становятся ближе. И вот эти наглые умники все лезут и лезут, доводя старую гвардию до белого каления. И боже мой! Как пали сильные мира сего; многие «большие имена» в жанре, светившиеся на обложках и в рейтингах журналов дольше, чем того заслуживают, больше не справляются, больше не пишут. Или ушли в другие области. Уступая новым, ярким – и тем, кто сам когда-то был новым и ярким, но остался обойден вниманием, потому что не считался «большим именем».

Но, несмотря на новый интерес мейнстрима к спекулятивной литературе, несмотря на расширенные и разнообразные стили новых авторов, несмотря на мощь и множество тем этих авторов, несмотря на то, что внешне выглядит здоровым рыночным бумом… у многих редакторов в жанре остается ограниченное, узколобое мышление. Потому что многие редакторы когда-то были просто фанатами и сохранили деформированные вкусы из спекулятивной литературы своей молодости. Писатель за писателем сталкивается с тем, что его работы цензурируются раньше, чем он их напишет: он же знает, что один редактор не допустит разговоров о политике на своих страницах, а другой сторонится исследований секса в будущем, а третий, что под плинтусом, не платит, разве что рисом с фасолью, – так к чему прожигать серые клеточки на дерзкую идею, когда какой-нибудь паразит купит затертую поделку про безумца в машине времени?

Это называется табу. И в жанре нет ни единого редактора, который не будет божиться под страхом водяной пытки, что у него их нет, что он даже поливает редакцию инсектицидом, чтоб табу не угнездились у него в папках, как чешуйница. Они говорят это на конвентах, говорят в печати, но больше десятка писателей в одной только этой книге при малейшем поводе расскажут об ужасах цензуры, называя имена всех редакторов в жанре – даже тех, кто живет под плинтусом.

О да, в жанре есть вызовы, публикуются действительно противоречивые, шокирующие рассказы; но как много всего еще остается не у дел.

И никто ни разу не говорил писателю спекулятивной литературы: «Пустись во все тяжкие, не сдерживайся, только выскажись!» Пока не появилась эта книга.

А теперь отвернитесь – вы на линии огня большой революции.

В 1961 году ваш редактор…

…секундочку. А то сейчас придумал, о чем лучше сказать. Вы уже могли заметить отсутствие серьезности и сдержанности со стороны Эллисона-редактора. Это вызвано не столько юношеским запалом – хотя в последние семнадцать лет целые легионы клялись, будто я выгляжу на четырнадцать лет моложе своего возраста, – сколько нежеланием со стороны Эллисона смириться с той жестокой реальностью, что я – писатель до мозга костей – отказался от капельки авторского гештальта и стал Редактором. Мне кажется странным, что из всех мудрецов в жанре – из всех тех, кто больше меня заслуживает писать предисловие к такой важной книге, какой мне бы хотелось считать эту, – такая задача выпала именно мне. Но если подумать, это и неизбежно; не столько из-за таланта, сколько из-за моей веры в важность книги и твердой решимости, что она просто-таки обязана выйти. Если бы я с самого начала знал, что книгу придется собирать больше двух лет, обо всех страданиях и расходах, я бы все равно на это пошел.

И в обмен на все радости антологии вам придется потерпеть навязчивость редактора, который как писатель не хуже всех здешних авторов и просто слишком рад возможности разок поиграть в Бога.

Так о чем это я?

Итак, в 1961-м ваш редактор работал над линейкой изданий в мягкой обложке для небольшого издательства в Эванстоне, штат Иллинойс. Среди проектов, которые мне хотелось отправить на печатный станок, был сборник спекулятивных рассказов от лучших писателей – все оригинальные и все крайне провокационные. Я нанял известного составителя антологий, и он, как сказали бы многие, поработал на совесть. Многие, но не я. Мне рассказы казались либо дурацкими, либо бессмысленными, либо грубыми, либо скучными. Многие из них с тех пор уже публиковались, даже в антологиях «лучшего». И Лейбер, и Бретнор, и Хайнлайн, если назвать только троих. Но та книга не возбудила меня так, как, по-моему, должен возбуждать подобный сборник. Когда я ушел из издательства, за проект попробовали взяться другой редактор и другой составитель. Дальше меня они не продвинулись. Проект умер при рождении. Понятия не имею, что случилось с рассказами, которые собрали они.

В 1965 году ко мне в гости в мой крошечный лос-анджелесский домик на дереве, с шутливым прозванием «Страна Чудес Эллисона» в честь одноименного сборника, приезжал Норман Спинрад. Сидим мы и болтаем о том да сем, как тут Норман принялся жаловаться на антологии – по какому поводу, уже не припомню. Но он сказал, что мне пора бы применить на деле те крамольные идеи о моем «чем-то новеньком» в спекулятивной литературе, которые я распространял, и собрать свою антологию. Я поспешил заметить, что это не мое «что-то новенькое» – как и не Джудит Меррил и не Майкла Муркока. У нас-то свои бренды.

И я глупо улыбнулся. Я в жизни не редактировал антологию, какого черта я в этом понимаю? (Так же скажут многие критики, когда дочитают эту книгу. Но продолжим…)

Незадолго до этого я продал Роберту Силвербергу рассказ для его будущей антологии. Я придрался к какой-то мелочи и получил ответ в неподражаемом стиле Силвербоба, часть которого приводится далее:

2 окт. 65 г. Дорогой Харлан, тебе будет приятно знать, что вчера ночью в долгом и утомительном сне я видел, как ты выиграл два «Хьюго» на прошлогоднем «Ворлдконе». И очень этим хвастался. Не знаю, в каких категориях, но одна из них наверняка «Безосновательное Нытье». Позволь же прочитать краткую отеческую лекцию в ответ на твое письмо-разрешение для антологии (которое, не сомневаюсь, немало напугает милых девушек в Duell, Sloan & Pearce)…

После чего он приступил к безжалостному осуждению моих слов о грошовом гонораре за то, что он переиздает в антологии мой второразрядный рассказ, который и брать-то не стоило. Далее следовало несколько легкомысленных абзацев, чтобы меня задобрить (надо добавить – безуспешно); абзацев уморительных, но к нашему разговору здесь отношения не имеющих, поэтому их вам придется читать когда-нибудь в будущем, в архивах Университета Сиракьюз. Но теперь мы подходим к PS, и он выглядит следующим образом:

Может, сам и сделаешь антологию? «Харлан Эллисон Выбирает Неожиданную Классику НФ» или что-то в этом роде…

Подписался он «Ивар Йоргенсен». Но это уже другая история.

Спинрад меня подтолкнул. Редактируй, редактируй, mein Kind[24]. И я начал «дальнезвонить» (это слово я подцепил у своей бабушки-еврейки, которая бледнела каждый раз, когда это предлагали делать ей) редактору Лоренсу Эшмиду, в Doubleday. Он еще никогда со мной не общался. Знал бы он, что за новые ужасы! о, новые ужасы! поджидают его из-за простой вежливости, выкинул бы сей опасный инструмент коммуникации с восьмого этажа того здания в стиле Министерства Правды, где обитает Doubleday, на Парк-авеню в Манхэттене.

Но он меня выслушал. Я плел волшебные золотые нити тонкой иллюзии. Большая антология, новые рассказы, скандальные, слишком взрывные для журналов, лучшие авторы, заголовки в главных изданиях, действие, приключения, пафос, тысячи действующих лиц, свист рака на горе.

И ведь зацепил. Зацепил на месте. Сладкоречивый оратор нанес очередной удар. О, как же ему понравилась моя идея! 18 октября я получил следующее письмо:

Дорогой Харлан, консенсус редакторов, ознакомившихся с твоим предложением по «Опасным видениям», таков: нам нужна конкретика… Если ты не поймешь, о чем именно будут оригинальные рассказы, и не предоставишь довольно четкое содержание, у меня нет ни шанса получить одобрение от нашего редсовета. Антологий в наше время пруд пруди, и если в них нет чего-то особенного, то они не оправдывают большие авансы. Больше того, моя политика для антологий (если только они не «особенные») – ограничиваться авторами, которые регулярно предлагают Doubleday романы. Вот если у тебя будут однозначные согласия авторов из твоего содержания «Опасных видений»… и я сам знаю, что это равнозначно ситуации Пряничного человечка, который не может бежать, пока не согреется, и не может согреться, пока не побежит, но…

А теперь исторический факт. Традиционно антологии составляются из рассказов, которые уже выходили в журналах. Такие можно купить для антологии в твердой обложке за грошовую долю от первоначальной цены. Писатель зарабатывает на дальнейших перепродажах, переизданиях в мягкой обложке, зарубежных правах и так далее. Если один раз ему заплатили, дальше он уже только снимает сливки. Получается, аванс в счет роялти на сумму 1500 долларов для составителя означает, что половину он может забрать себе, оставшиеся 750 долларов растянуть на одиннадцать-двенадцать авторов – и собрать книжку приличных размеров. Но раз данная книга целиком оригинальная, то и рассказы должны были писаться конкретно для нее (или в редких случаях быть написанными давно и быть отвергнутыми всеми возможными рынками из-за какого-либо табу; это уже, очевидно, совсем не так привлекательно, потому что обычно, если только рассказ не совсем уж крамольный, его можно продать хоть куда-то; если его не купил совсем никто, велик шанс, что он вовсе не скандальный, а попросту богомерзкий; и я слишком быстро подтвердил эту теорию; часто редакторы покупают рассказы противоречивого свойства не потому, что они шокируют, а потому, что они от «именитых писателей», а тем все сходит с рук; менее известным писателям с этим намного труднее; и если только они не заслужат громкое имя позже и не раскопают «крамольные» рассказы из своих запасников, их так никто и не увидит).

Но чтобы автор писал под заказ для книги, моя цена должна конкурировать с тем, что ему предлагают за первую продажу журналы. То есть стандартного аванса в полторы тысячи долларов мало. Тем более если речь о большом, всеохватном и репрезентативном проекте.

Три лишних цента[25] за слово от журнала – это немало для фрилансера, который зарабатывает на жизнь строго в жанровых журналах.

А значит, мне надо было уже минимум три тысячи долларов, чтобы удвоить аванс. Эшмиду, которому в Doubleday не разрешается выделять больше полутора тысяч долларов, пришлось бы получать одобрение редакционного совета – и он сомневался, что проект в нынешнем виде их заинтересует. Им и первые-то полторы тысячи выделять не хотелось. И тогда наш кадмиеглотковый оратор вновь взялся за трубку: «Привет, Ларри, милый мой котик!»

Так в конце концов возникла величайшая финансовая афера со времен скандала с «Типот Доум»[26]. Эшмид дает мне аванс в полторы тысячи долларов, на который я оплачиваю, ну, скажем, только тридцать тысяч слов из запланированных шестидесяти. Затем я шлю рассказы ему и прошу для завершения проекта еще полторы тысячи, и если все пойдет так, как мы ожидали, то выбить остаток у комитета не составит труда.

И вот сейчас, девятнадцать месяцев и двести тридцать девять тысяч слов спустя, «Опасные видения» стоили: Doubleday – 3000 долларов, мне – 2700 долларов из моего кармана (и никакого гонорара за составление), писателю Ларри Нивену – 750 долларов, которые он сам вложил в книгу, чтобы довести ее до ума. И при этом еще четырем авторам до сих пор не заплатили. Их рассказы пришли поздно, когда книга уже вроде бы была готова; но, услышав об идее и загоревшись, они сами хотели поучаствовать и согласились на задержку гонорара – который тоже пойдет из доли Эллисона, а не из роялти писателей.

Предисловие подходит к концу. Хвала звездам. В ходе рождения книги было еще множество невероятных происшествий, о которых здесь не сказано. Рассказ Томаса Пинчона. Эпизод с Хайнлайном. Дело Ломера. Происшествие с Тремя Рассказами Браннера. Срочный рейс в Нью-Йорк, чтобы договориться об иллюстрациях Диллона. Послесловие Кингсли Эмиса. Нищета, страдание, ненависть!

Всего пара слов о сути книги напоследок. Во-первых, она задумывалась как выставка новых литературных стилей, смелых экспериментов, непопулярных идей. Думаю, к этому определению подходят все рассказы, за одним-двумя исключениями. Не ожидайте ничего, будьте открыты ко всему, что пытаются сделать авторы, и наслаждайтесь.

Здесь нет многих авторов, знакомых читателям спекулятивной литературы. Антология и не задумывалась всеохватной. Одни исключались из-за самой сути их творчества – они сказали все, что имели сказать, уже давным-давно. Другие обнаружили, что не могут предложить ничего скандального или дерзкого. Кто-то просто не заинтересовался проектом. Но – за одним исключением – редактор никогда не отказывал из-за своих предубеждений. Поэтому вы найдете новых молодых писателей, таких как Сэмюэл Дилэни, бок о бок с известными мастерами, такими как Деймон Найт. Вы найдете гостей из других сфер, например Говарда Родмана с телевидения, плечом к плечу с ветеранами НФ-войн, например очаровательной (но в данном случае пугающей) Мириам Аллен Дефорд. Найдете традиционалистов вроде Пола Андерсона впритирку с дикими экспериментаторами, типа Филипа Хосе Фармера. Я просил только новое и нестандартное, но иногда рассказ был настолько… настолько рассказ (как кресло может быть очень креслом), что его просто нельзя не включить.

И наконец, составлять эту книгу для меня честь. После такого напора напыщенности это признание уже может показаться читателю ложной робкой скромностью в стиле Джека Пара[27]. Могу предложить вам лишь уверение редактора: «честь» – это даже слабо сказано. Видеть, как рос этот очень живой и завораживающий сборник, было все равно что подглядывать в скважину не просто будущего, но будущего всей спекулятивной литературы.

И подглядев, как эти тридцать два предсказателя повествуют свои истории завтрашнего дня, редактор пришел к выводу: все те чудеса и богатства, какие он ожидал от жанра, когда только начинал обучаться ремеслу, и в самом деле существуют. А если сомневаетесь, переходите к самим рассказам. Еще ни один не был в печати и как минимум в следующий год больше нигде не выйдет, поэтому вы совершили мудрую покупку – и заодно вознаградили тех, кто принес вам эти опасные видения.

Спасибо за внимание.

Харлан ЭллисонГолливудЯнварь 1967 года