Парадная дверь коротко хлопнула, отрезая их от улицы, полной свежего воздуха и слепящего апрельского солнца. Три пролета пыльной лестницы с маленькими прямоугольниками окон и бесконечный, затоптанный коридор с вереницами коричневых дверей по обе стороны. Тусклые лампы, забранные в проволочные решетки, старые деревянные полы, что скрипят от каждого шага, и запах — затхлый, чужой, невыносимый.
— Не-ет, — протянула Аня, чувствуя себя котенком, выброшенным на помойку. — Я не могу здесь жить!
— Сможешь, — припечатала тетка. — Я десять лет могла. Квартира маленькая, зато своя, и в центре города.
По привычке хотела продолжить, что раньше это было женское общежитие, но племянница еще дома выслушала исторические подробности.
Они остановилась перед типовой дверью без номера. Аня повернула голову и обнаружила, что номер квартиры написан краской на электрическом счетчике.
— Сорок четыре, — подтвердила тетка и вставила ключ в замочную скважину. — Ремонт косметический, но, уж извини, какой потянули.
Налегла на ручку и толкнула дверь, жестом предложив племяннице войти первой.
Аня переступила порог с опаской, однако пройдя пять шагов, успокоилась. Все вокруг выглядело новым и чистым. И пахло в этих стенах родным домом. Комната для восьмерых превратилась в отдельную малогабаритную квартиру с крохотной кухонькой и отдельным санузлом. Даже своеобразную спальную комнату соорудили, отгородив ее от зала стеллажом из полок. До самого потолка. В «спальне» стояла кровать, тумбочка и лежал коврик под ногами.
— Ванну тоже установили, — похвалилась тетка. — Денег подкопишь, стиральную машину купишь.
Она заставила племянницу присесть на диван. Совсем девчонка еще, хотя через пару месяцев семнадцать исполнится. Слишком высокая, чересчур худая, серые глазища на пол-лица, мокрые от слез, перепуганные. Темно-каштановые волосы собраны в лохматый хвост на макушке, а чуть ниже, в волосах над шеей, рисунок затейливый выбрит. Молодая и, как говорят, «без царя в голове». А пальцы дрожат. Ишь, в замок их сцепила.
— Да, не трясись так! Ты девочка неглупая, проворная. С Игорем Геннадьевичем насчет работы я договорилась. Поживешь немного, осмотришься, а там напасть проклятая… — тетка неопределенно взмахнула рукой, — уйдет.
Аня покосилась на родственницу.
— Почему нет? — храбрилась тетя Валя. — Как хвост у ящерицы. Само отвалится.
— Хочу домой, — прошептала «проворная девочка».
— Домой никак нельзя. И помни, — нравоучительно-нудно продолжила тетка, — ты не должна ни в кого влюбляться. Обещай мне. Поклянись!
Шесть лет спустя