Олигарх 2

Глава 11

Конечно это даже не начало двадцатого века и даже не конец девятнадцатого. Но уже прошла эпоха великого изобретателя Джозефа Брамы и он «осчастливил» человечество своими изобретениями, среди которых были винтовой кран, гидравлический пресс, чугунный смывной унитаз, множество всяких станков и прочее прочее. Поэтому изобретать велосипед мне не пришлось, а только немного улучшить уже изобретенное, фактически опередив некоторых товарищей на энное количество лет.

По моему заказу на заводе в подмосковном Перово были сделаны наверное первые в мире фаянсовые раковины для умывальников и унитазы. А затем по моим чертежам были смонтированы привычные для меня с детства удобства: смесители с двумя винтовыми кранами и сантехнические «жирафы» в гальюнах, один из нанятых инженеров был бывшим моряком и с его подачи на Пулковской мызе быстро прижилось именно это слово. А эту сантехническую конструкцию «жирафом» называл в моем детстве наш севастопольский сосед дядя Боря.

Вот что поистине было сделано революционного, так это центральные канализация и отопление. Ниже по течению Большой Койровки были построены очистные сооружения с большим отстойным прудом. Центральными водоснабжением, канализацией и отоплением я планировал «осчастливить» всех обитателей мызы, но пока эти «блага цивилизации» были только в господской усадьбе.

Стоимость всего этого была огромной, всякие смесители, бачки, лейки для душа изготовили наши кузнецы-умельцы, а вот за чугунные трубы пришлось отвалить немало. Хорошо хоть их не пришлось привозить из Европы.

Сидор Пантелеевич нашел в окрестностях Сестрорецких заводов небольшую литейную мастерскую, хозяин которой, Кузьма Иванович Кольцов, собирался уже закрывать своё дело.

Он быстро разобрался в наших требованиях и взялся выполнить наш заказ и успешно с этим справился. Самой большой проблемой были сифоны новой S и V-образной формы и змеевики системы отопления, но в итоге Кузьма Иванович со своими умельцами отлил нужные конструкции.

Наш заказ вдохнул вторую жизнь в его предприятие и он рассчитывал на дальнейшее сотрудничество, вполне резонно полагая, что впереди продолжение благоустройства Пулковской мызы и такие же работы на Нарвской.

На мызе работало целых три паровых котельных: одна на господской усадьбе, обеспечивая нас в первую очередь теплом и горячей водой, вторая качала питьевую воду из двух специально вырытых глубоких колодцев, подавая её затем в специально построенную водонапорную башню.

Самой мощной была третья котельная. Она обеспечивала работу кузницы, мастерской Сидора Пантелеевича и подавала нам техническую воду. Для этого водозабора на Койровке была построена небольшая плотина. В образовавшуюся запруду сбрасывалась отработанная вода паровой машины и я рассчитывал, что она будет незамерзающей.

В котельных было по две одинаковых паровых машины. Они работали поочередно, таким образом я рассчитывал избежать форс-мажоров отключения наших систем в случае аварии на какой-нибудь из паровых машин.

Отопление в нашем дворце изначально было сделано по системе русского архитектора Николая Александровича Львова. Но по моим чертежам систему модернизировали. В подвале дворца поставили мощные чугунные змеевики в которые подавалась горячая вода и по специально проложенным отопительным каналам горячий воздух попадал в львовские печи и нагревал помещения. Печи естественно были переделаны и для топки они уже не использовались.

Все это конечно было недешево, но Пулковская мыза мною была намечена в основную резиденцию князей Новосильских и я решил на этом не экономить.

Конечно утверждение что все работы на мызе закончены большое лукавство. На самом деле там работы еще непочатый край, многое сделано по временным схемам, почти сделанное из дерева необходимо заменить на камень и металл, например кучу всяких колодцев и водоводов. А сколько еще работы в котельных!

Но абсолютно всё работает и работает как надо! А в этом я убедился сам, проведя на мызе три дня и проверив лично абсолютно всё, каждый кран и колодец, все механизмы и машины. Сидор Пантелеевич и бурмистр как тени молча следовали за мной и наверное даже переставали дышать, когда я совал свой нос в каждую мелочь.

Увиденным я был очень доволен и решил, что жена с сестрами могут смело переселяться на мызу. Обидно конечно что задерживается доставка всяких растений для теплиц и оранжерей, но здесь от нас ничего не зависело.

Меня правда очень позабавила реакция нашего бурмистра когда я выразил свое неудовольствие задержкой. Он решил, что мои претензии относятся к нему и неожиданно для меня чуть ли не заплакал. Мне даже пришлось его успокаивать.

Проинспектировал я и личную мастерскую Сидора Пантелеевича. Он продемонстрировал свою снегоуборочную технику на мускульной и лошадиной тяге. Со знакомыми мне машинами их роднило только наличие большой лопаты. Прошедшей зимой они прошли успешные полевые испытания и бригада из десятка мужиков была занята изготовлением таких же машин для других наших имений, Анна Андреевна решила, что в каждом имении должно быть по паре таких агрегатов.

Сам Сидор Пантелеевич больше занимался конструированием другой важной машины — сеялки.

Ян Карлович в Новосёлово выписал почти всё, что было издано в России и Европе, проштудировал и начал разрабатывать свою систему земледелия, взяв за основу идеи русских ученых Андрея Тимофеевича Болотова, Ивана Михайловича Комова, Михаила Григорьевича Павлова, англичанина Джетро Талла и швейцарца Мишеля де Шатовье. Двое последних в свое время разработали свои оригинальные сельхозорудия и Сидор Пантелеевич по заданию Яна занимался созданием на их основе своей конструкции.

Опытный экземпляр новой сеялки успел даже поработать в сезоне 1827-ого года. И сейчас Сидор Пантелеевич доводил до ума два первых экземпляра своего детища.

Я быстро сумел разобраться в его устройстве и принципе работы и на мой взгляд это был надежный механизм, который будет замечательно работать. Но у него есть огромный недостаток: он очень сложный в изготовлении и сейчас это штучное изделие изготавливаемое вручную, соответственно очень дорогое, по большому счету почти золотое.

Поэтому пока на российских полях эта техника не появится, максимум десяток в наших имениях. Сейчас я ничего не скажу Сидору Пантелеевичу, пусть доводит до ума свой агрегат, а когда закончит поставлю ему другую задачу, воспроизвести и довести до ума первое творение господина Талла — простую рядную сеялку.

Завершая свою инспекцию, я обошел всю деревню, зайдя в каждую избу. Увиденное понравилось мне даже больше чем наш дворец.

В каждой избе была русская печь. Ни в избах, ни в деревне я не увидел грязи и гор мусора. Везде чистенько и опрятно.

Как я и предполагать, клан наших кузнецов от своего барина решили не отставать и первыми в деревне начали обзаводиться коммунальными благами цивилизации. На центральное отопление они пока не замахнулись. А вот канализацией и водопроводом планировали обзавестись в начале лета.

Рядом с господской усадьбой заканчивалось строительство школы и небольшой больнички. Здания были построены еще осенью и сейчас неторопливо шла работа с внутрянкой и подключение к коммунальным удобствам. Для будущих учителей и медперсонала к осени должны быть построены два четырехквартирных дома с небольшим полисадником у каждой квартиры.

Для их отопления наш Кулибин предложил использовать технологию которую в будущим назовут теплый пол. Но у меня была другая идея. Я решил предложить нашему подрядчику господину Кольцову идею производства металлических радиаторов, которые все называли батареями. Когда они должны появиться и где я не знал, но резонно полагал, что вот-вот и решил это дело ускорить.

Осмотрел я естественно и начавшееся прошлым летом строительство храма. Кондрат сказал, что в планах закончить его следующим летом.

Меня очень поразило положительное отношение наших мужиков ко всем этим новшествам. Матрена даже спросила у меня, а правда ли что и в крестьянских избах тоже все это появится.

В Петербург я возвращался в очень хорошем настроении, положение дел на мызе оказалось лучше ожидаемого, всё сделано на десять баллов из пяти, а на закуску Кондрат мне приготовил целую пачку писем с просьбами разрешить ознакомиться с устройством нашего имения. Среди них было даже письмо из Царского Села. Я правда совершенно не понял, почему всё эти просьбы присылались на мызу, а не в наш питерский дом.

Намеченное «великое переселение» пришлось немного отложить, в моё отсутствие холерный трактат был доложен Государю, он отнесся к моей писанине серьёзно и потребовал меня пред свои светлые очи.

Аудиенция была назначена на следующее утро моего возвращения в Питер. Вечером я еще раз обговорил всё с Матвеем. Он успел обсудить мою писанину со своими коллегами и большинство меня поддержало.

Из рассказа доктор Бакатина я сделал вывод, что одним из главных аргументов было мое предложение о первой скрипке лекарей, а не чиновников, что меня сильно удивило. Я полагал, что на первом месте будет разумность моих предложений.

Кроме императора в кабинете не было никого. Он молча выслушал меня, не задав ни одного вопроса. Я повторил всё написанное мною, сделав акцент на том, что от проведения предложенных мероприятий вреда не будет. О надвигающейся эпидемии холере я говорил как о свершившемся факте. Здесь я немного передернул заявив, что в Англию уже поступают катастрофические донесения с Востока.

— Да, князь, я знаю об этом, — император неожиданно прервал мой монолог. — Мы получили третьего дня донесения из Лондона. А Александр Христофорович письмо от своей сестры. Мало того, приходят тревожные известия из Персии.

Государь взял со стола мой трактат и открыл какое-то специально заложенное место. Еще раз прочитав его, он с ехиднейшим выражением лица спросил.

— А вы я смотрю не очень высокого мнения о господине Закревском? — я знал, что от деятельности свежеиспеченного министра внутренних дел в борьбе с будущей эпидемией будет больше вреда, но не говорить же императору о достоверности своего знания. Поэтому я ответил коротко и ясно.

— Да, Государь, — император звонком вызвал дежурного адьютанта. Мне показалось, что тот не зашел в кабинет, а просто мгновенно материализовался.

— Позовите генерала Бенкендорфа.

Шеф жандармов по видимому ожидал вызова, потому что тут же зашел в кабинет.

— Ваша озабоченность интересами Отечества похвальна, князь. Мы решили эти вопросы передать под патронаж Третьего отделения, — Бенкендорф при этих словах немного даже дернулся, похоже это решение было для него неожиданностью. Николай Павлович почему-то довольно улыбнулся, а затем опять с тем же ехиднейшим выражением спросил.

— Вы, князь, говорят не очень жалуете поляков? Да и они к вам особой любви не испытывают. И моего брата Великого князя Константина тоже не жалуете, — а вот такого поворота беседы я не ожидал, по спине даже холодок пошел.

— А за что православному поляков любить? Они по сто раз присягают и тут же изменяют. С их зверствами никто сравниться не может, начиная с дочерей крестителя Руси князя Владимира и кончая их заслугами в восемьсот двенадцатом году. Недаром наши мужики их сразу же на вилы поднимали, — самым умным было конечно промолчать, но меня внезапно понесло. Я сделал пайзу, что бы перевести и продолжить своё безумное выступление, но император неожиданно засмеялся.

— Нелюбовь к полякам это наверное ваше фамильное, — император внезапно зло прищурился и резко, как ударил спросил.

— Вы были знакомы с графом Белинским?

— Да, Государь. Несколько недель назад он со своими сообщниками пытался убить меня, мою жену и моих людей. Я дрался с ним и племянником его жены. Дрались мы до смерти. Я был ранен, но своих соперников убил.

— Вы дрались с ними по очереди?

— Нет, Государь. Одновременно.

— Граф был отменным фехтовальщиком. Насколько я знаю, он только однажды потерпел неудачу, — государь сделал паузу, вероятно ожидая какой-то реакции от меня. — Это был ваш батюшка, князь Андрей Алексеевич и был он тогда примерно в ваших годах. Господин Шалевич был конечно трусоват, но после вашей дуэли брал уроки фехтования и поговаривают очень преуспел. Как вы, сударь, смогли справиться с ними обоими?

— Месть, Государь, это блюдо, которое надо подавать холодным. И гнев в данном деле плохой советчик, — я справился со своими эмоциями и отвечал уже совершенно спокойно, тем более, что у меня появилась уверенность, что и на этот раз мне всё сойдет с рук.

Николай Павлович заинтересованно посмотрел на меня. Он явно хотел услышать как я это сделал.

— Они слишком спешили, Государь. Особенно господин бывший майор. Я отбросил его в сторону и остался один на один с графом. Он сумел ранить меня в правую руку, но атаковал тоже слишком яростно и мне удалось заколоть его ударом герцога де Невера. Перехватив шпагу в левую руку, я убил майора ударом через плечо в грудь.

Очередная сцена из будущего произведения Николая Васильевича. Молчание и гробовая тишина в кабинете стояли пару минут точно. Было такое впечатление, что Самодержец и его верный слуга потеряли дар речи.

— Вы нам покажите этот знаменитый прием, все о нем слышали, но никто его не видел, — дар речи вернулся к императору дар речи.

— Нет, Государь, я это сделать не могу. Это не моя тайна, кроме меня этим приемом владеет еще один человек.

Такого ответа император совершенно не ожидал и даже на мгновение потерял потерял самообладание. Он покраснел как рак и мне показалось, что сейчас начнет на меня кричать. Но все-таки венценосные особы сделаны немного из другого теста и Николай Павлович быстро справился с собой.

— Смотрите, князь, не заиграйтесь в свое рыцарство и благородство. Вашего батюшку это до добра не довело, — император ухмыльнулся, но на этот раз с какой-то презрительностью. — А княгиню Волконскую вы своей дуэлью так напугали, что она до сих пор подает прошения разрешить за границу уехать. А вы бы, князь, разрешили?

— Скатертью дорога, Государь. Как говорят наши мужики, баба с возу — кобыле легче.

На выходе из дворца меня окликнул незнакомый армейский полковник.

— Ваша светлость, генерал Бенкендорф сегодня вечером ждет вас. Карета за вами приедет ровно в девять.

Никаких плохих предчувствий у меня не было и я вернувшись из Зимнего, распорядился готовиться к отъезду на Пулковскую мызу.

В течении всего дня у меня мелькнула мысль, а не была ли утечка информации от кого-нибудь из моих людей. Но поразмыслив, я это исключил.

Иван Васильевич и Сергей Петрович безотлучно находились дома, они на пару заболели и всё время лежали в постели. Мои мужики тоже были постоянно на глазах и контакты с посторонними были исключены.

Часов в восемь вечера прибыл посыльный от Бенкендорфа, он уточнил, что карета за мной приедет не к девяти, а к десяти.

Через несколько минут ко мне в кабинет пришел Архип.

— Ваша светлость, Иван Васильевич к вам по неотложному делу.

Внешне Иван Васильевич выглядел совершенно здоровым, даже не верилось, что еще вчера он в лежку лежал в постели. Вид у него был очень озабоченный.

— Иван Васильевич, что-то случилось?

— Мне, Алексей Андреевич, не нравится, что вы поедете не в своей карете. Мы втроем, месье Анри, Архип и я, аккуратненько поедем следом.

Ход мысли Ивана Васильевича я понял сразу и рассмеялся.

— Я не думаю, что меня хотят арестовать, если бы хотели, то сделали бы это еще утром в Зимнем. Думаю, что генералу просто не нужны лишние глаза. Наверняка будет еще кто-то.

— Тем более надо будет проследить, игры начались нешутейные. Вам вообще лучше ни где одному не показываться.

С Иваном Васильевич я согласился. Береженого бог бережет. Хотя слабо представлял такую ситуацию, меня арестовывают и везут в крепость под конвоем, мои люди меня освобождают, а дальше?

Тем не менее «охранительная» тройка проследовала за мной, когда я в казенной карете отправился на встречу с шефом жандармов.