Глава 8


— Сделано идеально, — объявил Велисарий.

— Это самая глупая ловушка, которую я когда-либо видел, — заметил Маврикий. — В нее не попадет даже школьник. Даже школьник-гунн.

— Школьников-гуннов не бывает.

— Вот это я и пытаюсь до тебя донести, — проворчал Маврикий.

Велисарий улыбнулся. Широко, но хитровато.

— У меня отличный план, и ты это знаешь. Тебе просто не нравится отведенная тебе в нем роль.

— И это еще не все! Смешно использовать лучшую тяжелую конницу…

— Достаточно, Маврикий, — полководец говорил спокойно, но Маврикий сразу же узнал этот тон. Гектонтарх замолчал. Несколько минут они с Велисарием стояли на вершине небольшой горы на левом фланге римского войска. Оба молчали, просто наблюдали за сбором персидских сил, подходящих с востока. Вражеская армия все еще находилась на значительном расстоянии, но Велисарий уже различал первые отряды легкой конницы, начинающие оглядывать позиции римлян.

Персам не дали подобраться ближе чем на милю от римских рядов: им навстречу вышли три алы легкой конницы гуннов из ливанской армии. Последовал быстрый обмен стрелами, затем персидские разведчики отступили. Потерь с обеих сторон практически не наблюдалось. Велисарий был вполне удовлетворен результатами встречи: для выполнения его плана требовалось, чтобы у персов не появилось возможности хорошо рассмотреть занятые им позиции.

— Теперь негодяи будут держаться подальше, — проворчал Маврикий.

— Хорошо бы, — ответил Велисарий. — Почти полдень. Вскоре поднимется ветер.

Маврикий посмотрел на небо.

— Надо надеяться. Но если нет…

— Достаточно.

Велисарий отправился к противоположной от врага части горы, к своему коню. Он слышал, как за его спиной Маврикий начал отдавать приказы, но поскольку шел быстро, уже не различал отдельных слов. Приказы адресовались недовольным фракийским катафрактам. Крайне недовольным. Фракийские катафракты смотрели на любой пеший поход — а в еще большей степени сражение не в седле — с энтузиазмом пьяницы, которому предложили стакан с водой. Они были элитой, а их тут заставляют служить охранниками сборища ничтожных, презренных, черт их побери, обычных лучников-пехотинцев. Натуральных плебеев. К тому же еще и варваров.

На самом деле они были правы. Четыреста лучников, стоявших на вершине горы, составляли наемный отряд, набранный исключительно из жителей горных районов южной Анатолии. Нецивилизованный народ, но очень крепкие ребята. И привычные к пешим сражениям на горной местности, как с луками, так и с любым другим оружием, которое умеют держать в руках.

Велисарий улыбнулся. Он знал своих катафрактов. После того как фракийцы увидят горных стрелков в действии, они не смогут устоять против брошенного вызова. На самом деле Велисарий считал своих катафрактов лучшими лучниками в ливанской армии. И они определенно постараются это доказать. К тому времени, как персы попробуют согнать их с возвышенности, фракийцы уже придут в ярость.

Велисарий на мгновение остановился на спуске вниз и снова осмотрел место.

Идеальная горка. Крутые склоны, каменистые. Самая худшая местность для кавалерийской атаки. А персидская знать смотрит на пешее сражение, как епископы на вечное проклятие. Пусть Бог поможет надменным негодяям, когда они будут пытаться проехать на защищенных броней лошадях вверх по этим склонам, да еще одновременно сражаясь против спешившихся фракийских катафрактов и айсоров из горных местностей Анатолии.

Он снова стал спускаться по западному склону горы. Рядом с подножием остановился у лощины, где держали фракийских лошадей. Велисарий приказал группе самых молодых и самых неопытных катафрактов держать лошадей во время битвы. Они выразили еще большее недовольство, чем ветераны.

Один из них, парень по имени Менандр, подвел Велисарию его коня.

— Командир, я наверняка мог бы…

— Молчать!

Затем Велисарий смилостивился.

— Знаешь, Менандр, вероятно, персы отправят отряд вокруг горы, чтобы атаковать нас сзади. Предполагаю, схватка здесь будет горячей и яростной.

— В самом деле?

— О, да. Отчаянная схватка. Отчаянная.

Велисарий надеялся, что врет. Если персам удастся пройти так далеко вокруг возвышенности и они обнаружат лощину с фракийскими лошадьми, это будет означать одно: персы прорвались сквозь римский ряд тяжелой конницы, защищающий левый флаг, и его план провалился. И его армии, скорее всего, пришел конец. Но Менандр повеселел. Парень помог Велисарию вскочить в седло. Обычно Велисарий прекрасно справлялся сам. Но не сегодня, поскольку был облачен в броню. Ни один катафракт, облаченный в доспехи, не в состоянии сесть в седло без какой-либо подставки или помощи другого человека.

Удобно устроившись на спине коня, Велисарий вздохнул с облегчением. В сотый раз он мысленно похвалил себя за здравый смысл: все его фракийцы пользовались скифскими седлами вместо хлипких римских. Римское «седло» представляло собой тонкую подстилку. Скифские седла делались из хорошей кожи и — самое важное — имели заднюю и переднюю луку. На скифском седле у облаченного в броню кавалериста по крайней мере был какой-то шанс не свалиться с лошади во время битвы.

Велисарий услышал шум позади себя. Он повернулся и увидел, как двое его катафрактов рысью спускаются с горы. По крайней мере, настолько быстро, насколько возможно в чешуйчатых доспехах и латах. Броня закрывала верхнюю часть тел, правые руки и нижнюю часть туловища до середины бедра. На катафрактах также были шлемы с гребнями и открытым забралом, в германском стиле — застегивающиеся под подбородком. Их предпочитало большинство фракийцев. К верхней части левых рук пристегивались небольшие круглые щиты, поэтому левая рука могла спокойно держать лук; из-под доспехов виднелись плотные стеганые брюки для верховой езды персидского фасона и, конечно, они не забыли полный набор оружия. Он включал длинное копье, мощный лук, колчан со стрелами, длинные персидские мечи, используемые только кавалеристами, кинжалы и особое личное оружие, предпочитаемое тем или другим человеком. В данном случае у одного была булава, у другого — легкий короткий меч.

Велисарий узнал приближающихся катафрактов, догадался об их цели и стал сурово хмуриться. Но когда катафракты приблизились, ему не дали произнести ни слова из заготовленной горячей речи.

— Не утруждай себя, — сказал Валентин.

— Нет смысла, — добавил Анастасий.

— Прямой приказ от Маврикия.

— Совсем недвусмысленный.

— Ты — просто полководец.

— А Маврикий — это Маврикий.

Велисарий скорчил гримасу. Не было смысла отсылать Валентина и Анастасия обратно. Они не станут подчиняться его приказу, и он едва ли сможет на них надавить, поскольку…

Он внимательно посмотрел на двух мужчин.

«Поскольку я думаю, что во всей римской армии навряд ли найдется два более крепких — во всех смыслах — воина».

Поэтому он попробовал рассуждать резонно.

— Мне не требуются телохранители.

— Черт побери, ему не требуются! — последовал резкий ответ Валентина.

— Если когда-то и жил человек, которому требовались телохранители, так это ты, — добавил Анастасий. Как и всегда, голос гиганта звучал подобно раскатам грома. Услышав этот голос, профессиональные басисты зеленели от зависти.

Менандр уже вел коней двух катафрактов. Конь Анастасия был самым крупным жеребцом, которого когда-либо кто-либо видел. Анастасий любил животное, в его отношении сочетались и искренняя привязанность, и просто чувство самосохранения. Ни один конь меньшего размера не смог бы выдержать его вес в полном вооружении. А как иначе сражаться на поле брани? А если еще и конь в броне? Катафракты защищали лошадей чешуйчатыми доспехами. Закрывалась верхняя часть лошадиной головы, шея, отдельные листы предохраняли грудь и верхнюю часть передних ног.

Анастасий помог Валентину забраться в седло, затем забрался сам при помощи Менандра. К тому времени, как он там оказался, молодой катафракт казался полностью измученным этим непосильным трудом.

Велисарий тронулся с места, направляясь к центру римских рядов. За своей спиной он слышал, как два приятеля обмениваются мыслями по поводу сегодняшнего дня.

— Смотри на дело следующим образом, Валентин: очень неприятно сражаться на своих двоих.

— Ничего подобного.

— Ты просто ходить-то не любишь, а уж тут…

— Ну и что? Разве плохо поработать мясником в группе персов, которые пытаются въехать на лошадях вверх по склону?

— Может, он…

— Ты прекрасно знаешь, что нет. Разве он когда-нибудь менял решение?

Тяжелый вздох, словно несколько камней скатились с горы.

— М-м-м? — снова открыл рот Валентин. — Помнишь хоть один раз? Назови мне! Один раз?

Тяжелый вздох. Бормотание, бормотание, бормотание.

— Что ты там в конце сказал, Валентин? — спокойным голосом спросил Велисарий. — Я чего-то не понял.

Молчание.

— Звучало как «черт побери безголовых командиров», — заметил Анастасий.

Шипение.

— Но может и нет, — продолжал Анастасий. — Может быть, этот тощий головорез с отвратительным характером произнес: «Черт по бери простолюдинов». Конечно, глупо такое говорить при сложившихся обстоятельствах. В особенности когда сам он происходит из простолюдинов. Но, может, он сказал и что-то другое. Ты же знаешь, его обычно все раздражает.

Шипение.

Велисарий так и не повернул голову. Просто улыбнулся. Вначале хитровато, потом широко.

«Может, Маврикий и прав. Пусть Бог поможет персу, который попробует попасться мне на пути. Это точно».

Добравшись до укрепленного лагеря в центре римских рядов, Велисарий спешился и вошел через небольшие ворота с западной стороны. Валентин с Анастасием решили остаться снаружи. Слишком трудоемко было спешиваться, а потом снова взбираться в седло, внутрь же этого лагеря на коне не въехать.

Сам по себе лагерь не представлял ничего особенного Его быстро возвели за один день, и состоял он только из рва, за которым поднималась земляная стена. Обычно такие стены укрепляют бревнами, но в этом регионе бревен практически не встречалось. В некоторой степени воины смогли укрепить стену камнями. Где возможно, воткнули в стену ветки. Так обычно и делалось — с внешней стороны, чтобы на них натыкались противники. Но подходящих веток в пустой от растительности сирийской местности тоже не нашлось. Некоторые предусмотрительные и предприимчивые отряды принесли с собой заостренные на концах палки, но стена все равно оставалась хлипким препятствием. На самом деле — жалкая стена, если судить по традиционным стандартам римских полевых укреплений.

Но Велисарий остался доволен. Причем очень доволен, а не на оборот. Он хотел, чтобы персидские разведчики сообщили Фирузу: римское укрепление в центре их рядов — просто ветхая развалина, пародия на настоящее укрепление.

Странным был не сам лагерь, а плотность заполнения и положение обитателей. Некоторые римские пехотинцы стояли на страже за стеной, как и следовало ожидать. Однако подавляющее большинство лежало за стеной в неглубоких траншеях, вырытых внутри лагеря. Если смотреть со стороны персов, то в лагере находилось немного народу, на самом же деле там собралось в четыре раза больше римлян, чем могли бы предположить персы по внешнему виду.

Велисарий услышал, как нестройно и резко протрубили трубы. Очень нестройно, как раз так, как он приказал. Словно трубачи трясутся от страха. Воины, стоявшие в поле зрения персов, тоже стали играть отведенные им роли.

К наблюдающему за последними приготовлениями Велисарию рысью подбежал хилиарх ливанской армии, командующий пехотой. Гермоген улыбался от уха до уха.

— Что вы думаете? — спросил он.

Велисарий улыбнулся.

— Наши определенно неплохо входят в роль. Хотя не уверен, что нужно рвать на себе волосы. Или так громко выть. Или так дрожать — отсюда вижу, как у них коленки трясутся.

Гермоген не прекращал улыбаться.

— Лучше слишком много, чем слишком мало, — он повернулся и с восхищением посмотрел на разыгрываемую драму. К этой минуте воины у стены носились взад и вперед, всем своим видом и поведением изображая смятение и беспорядок.

— Не перестарайся, Гермоген, — предупредил Велисарий. — Люди могут слишком увлечься и забыть, что это только игра, рассчитанная на определенных зрителей.

Хилиарх уверенно покачал головой.

— Ни в коем случае. На самом деле они полны энтузиазма и с нетерпением ждут предстоящего сражения.

Велисарий скептически посмотрел на него.

— Это так, полководец. Ну, может, «полны энтузиазма» — слишком сильно сказано. Можно выразиться по-другому: они уверены в себе.

Велисарий почесал подбородок.

— Думаешь? Я считал, что люди скептически отнесутся к такой детской уловке.

Гермоген уставился на полководца. Затем очень серьезно сказал:

— Если бы этот план предложил какой-то другой полководец, то да. Но… это план Велисария. Вот что играет роль.

Велисарий снова посмотрел скептически.

— Вы недооцениваете свою репутацию, командир. Сильно недооцениваете.

Велисарий уже собрался сказать, что план-то, в общем, не его. Он позаимствовал его у Юлия Цезаря, который использовал спрятанные войска в укрепленном лагере в одной из многих битв против галлов. Но не успел произнести и двух слов. Кричал один из часовых, стоявших на стене. На этот раз прозвучало настоящее предупреждение, а не ложная тревога. Велисарий бросился к стене и выглянул наружу. Гермоген присоединился к нему секунду спустя.

Персы наступали.

Велисарий внимательно рассмотрел, как выстроились персы. Шли они впечатляюще, даже устрашающе. Как и всегда персидские армии.

Странная мысль вызвала на губах полководца усмешку.

«Меня всегда удивляет, почему современные греческие ученые и знать не живут в реальном мире. Их представление о персидской армии зафиксировалось тысячу лет назад, в древние времена. Когда небольшое количество дисциплинированных, одетых в броню греческих и македонских гоплитов 19 всегда могли разогнать легковооруженные персидские шайки Ксеркса и Дария.20 Когда славные фаланги эллинов выступали против разношерстных орд деспотической Азии. Посмотрели бы на реальность — и выпучили глаза, и задрожали бы, как листья на ветру».

Конечно, многие современные греки знали правду. Но они принадлежали к другому классу, не тому, который писал книги, законы, собирал налоги и правил огромными поместьями.

Персия изменилась за столетия. Даже больше, чем Рим. Появился класс крепкой, владеющей землей аристократии. Она составляла на стоящую власть Персии. Да, они с почтением относились к Сассанидской династии императоров и служили им, как и парфянам до этого. Но это было условное почтение и служение с чувством собственного достоинства. Гордость объяснялась простым фактом. Персидская аристократия придумала современную тяжелую конницу, и они до сих пор лучше, чем кто-либо на земле, управляли ею и оставались лучшими кавалеристами. Римские катафракты казались просто попыткой скопировать персидскую кавалерию, составленную из знати.

Теперь персы подошли достаточно близко, чтобы их детально рассмотреть.

В отличие от римских армий, использовавших пехоту в центре своих формирований — как якорь битвы, даже если она почти не участвовала в самой битве, — персы почти не брали пехоту в расчет и относились к ней презрительно. Да, наступающая персидская армия включала десять тысяч солдат, передвигающихся на своих двоих. Но выглядели они жалко и создавали впечатление потрепанной разрозненной толпы. Вероятно, современная персидская пехота была даже хуже, чем толпа, разогнанная гоплитами при Марафоне несколько столетий назад. Несчастные новобранцы из крестьян, начисто лишенные брони, прикрывающиеся лишь щитами из шкур животных, вооруженные только легкими копьями и дротиками. Единственной их обязанностью считалось добивание раненых врагов и выступление в роли буфера против наступающих противников. В общем и целом — вооруженный скот.

Только один раз взглянув на них, Велисарий не стал тратить время. Внимание полководца привлекла кавалерия, приближавшаяся в центре персидской армии. Его опытный глаз сразу же отметил порядок.

В центре персидской конницы находились тяжеловооруженные знатные копьеносцы на спинах огромных военных коней, специально выращенных на персидском плато. В свою очередь каждый знатный господин привел на битву небольшое окружение, состоявшее из более легко вооруженных наездников с луками. Наездники-лучники начнут битву и станут сражаться бок о бок с тяжеловооруженными копьеносцами. Когда копьеносцы пойдут в атаку, лучники на лошадях выступят в качестве щита, чтобы оттеснять вражескую кавалерию и выводить из строя вражеских лучников, пока копьеносцы разгоняют врага.

Это была яростная, хорошо дисциплинированная военная машина. На протяжении более чем ста лет ни одна римская армия не смогла выиграть ни одного генерального сражения на открытом поле брани против Персии.

Но Велисарий был полон уверенности в своих силах.

«Сегодня я сделаю это».

Он отвернулся от стены. Однако перед тем, как уйти, остановился на мгновение и посмотрел на Гермогена. Хилиарх, командующий пехотой, улыбнулся.

— Расслабьтесь, командир. Занимайтесь кавалерией. Пехота выполнит свою работу.

Снова вскочив в седло, Велисарий отправился к правому флангу армии. Правый флаг находился под руководством командиров-кавалеристов из армии Ливана. Велисарий намеревался лично находиться там в начале сражения. Хотя ливанская армия и приняла его командование, он знал: они быстро сорвутся с поводка, если его не окажется поблизости, чтобы этот поводок крепко удерживать. Его планы мог нарушить поспешный, незапланированный бросок кавалерии. Полководец знал из опыта: кавалеристы всегда хотят совершить нечто подобное.

«Вот что мне еще нравится в пехоте. Когда человеку приходится идти в атаку на своих двоих, он предпочитает вначале подумать. От размышлений устаешь меньше».

Видя его приближение, хилиархи, командующие кавалерией, поехали ему навстречу.

— Теперь скоро, — объявил Эутих.

Велисарий кивнул.

— Да…

Его прервал громкий звук трубы. Велисарий повернулся в седле как раз вовремя, чтобы увидеть, как первые метательные снаряды и простые камни вылетели из шести катапульт, которые он велел поставить за укрепленным лагерем. Фока правильно рассчитал расстояние и отдал приказ для артиллерийской атаки.

Уголком глаза Велисарий заметил недовольную гримасу на лице Фараса.

Велисарий понял значение этого выражения. Как и большинство современных римских командиров, Фарас считал, что артиллерия в сухопутном сражении не нужна.

Велисарий не стал спорить. Из опыта он знал: споры в таком случае бессмысленны.

«Они просто не понимают. Конечно, эти проклятые катапульты очень неудобно таскать за собой. Конечно, они на самом деле не приносят такого уж большого урона противнику. Но они делают две неоценимые вещи. Во-первых, расстраивают ряды вражеской армии. Внимательный воин, даже если он в тяжелом вооружении сидит в седле, обычно может уклониться от метательного снаряда или камня, выпускаемых катапультами, — но только, конечно, если его с двух сторон не прижимают товарищи, не оставляя места для маневра. Поэтому враг начинает рассредотачиваться. Второе и самое важное — воина приводит в ярость тот факт, что в него стреляют, когда он находится слишком далеко, чтобы ответить тем же. Поэтому он бросается вперед. А это как раз то, что мне нужно. Стратегическое наступление, тактическая защита. Вот и весь секрет, если вкратце».

Двое хилиархов уже галопом неслись к переднему ряду. Велисарий последовал за ними. Ему требовалось наблюдать за ходом битвы, и он уже решил, что будет делать это справа. Конечно, гора могла бы служить прекрасным местом обзора, но тогда он оказался бы слишком далеко от правого фланга армии, самого сильного и самого ненадежного одновременно.

Когда он приблизился к первому ряду, персы уже пошли в атаку. Он сразу же понял, что враги начали слишком быстро. А даже огромные персидские кони не могут атаковать слишком долго и не устать.

«Значит артиллерия вот уже в который раз сыграла свою роль».

Но все-таки персы — не готы. Начав кавалерийскую атаку, готы всегда пытались довести ее до конца. Опытные и цивилизованные персы со своей благородной гордостью были слишком хитры, чтобы не заподозрить ловушку.

Поэтому, как только они оказались в зоне досягаемости стрел, персидская тяжелая конница остановила коней и дала животным отдышаться. Более легко вооруженные лучники продолжали скакать вперед и стреляли.

Фарас не стал ждать приказа Велисария и сам приказал римским лучникам-наездникам выдвигаться вперед. Гунны галопом бросились на поле брани, стреляя из луков. Через мгновение началась перестрелка.

Соревнование между персами и гуннами было неравным. Как и всегда, персы стреляли с такой же скоростью, что и гунны — гораздо быстрее, чем римские катафракты или пехотинцы регулярной армии. Но броня у персов была покрепче, и эта броня играла важную роль против относительно слабых луков, используемых обеими сторонами.

Вскоре гунны стали отступать. Персидские лучники не пытались преследовать их. Они не были дураками и прекрасно знали: гунны превосходят всех в умении превратить отступление во внезапную контратаку. Поэтому они просто удовлетворились дисциплинированным, упорядоченным наступлением. По мере наступления не прекращали выпускать стрелы.

Фарас стал ворчать, но Велисарий его оборвал сразу же. Как он и предполагал, хилиарх уже забыл про план битвы.

— Прекрасно, — объявил Велисарий. — Гунны уже добились успеха: левый фланг врага отделился от остальной армии.

— Но они наступают на нас! — закричал Фарас.

«Как этот идиот дошел до хилиарха? Я не доверил бы ему и выпечку хлеба. Потому что первым делом он бы потерял рецепт».

Но вслух он сказал мягким тоном:

— Именно этого я и хочу, Фарас. Пока персидский левый фланг наступает на наш правый, они заняты и не могут больше ничем заниматься. Например, наступать на наш левый фланг, где и решится битва.

Велисарий проигнорировал кипящего от гнева хилиарха и смотрел, как сражение развивается на другой стороне поля. Наемники из Анатолии и фракийские катафракты на горе теперь начали стрелять из луков по персидской кавалерии, рассредоточившейся в центре поля. Через пять минут стало очевидно, что предварительные оценки Велисария оказались правильными.

У лучников-катафрактов имелось одно главное преимущество надо всеми остальными. Именно поэтому Велисарий поставил своих фракийцев на вершине горы. За отдельными исключениями, типа Валентина, они не умели стрелять из лука с такой скоростью, как персы или гунны. Но никто из лучников в мире не стрелял с большей точностью и никто — с такой зловещей силой. Используя преимущество высоты, стрелы катафрактов врезались в ряды персидской кавалерии, привнося панику и разлад. Даже доспехи персидской знати не могли предохранить от этих стрел. А катафракты — в особенности ветераны — в любом случае не целились в персов. Они целились в лошадей. Броня тяжеловооруженных персов могла бы противостоять стрелам, но стрелы-то врезались в незащищенные части тел животных. Умирающие и раненые животные падали на землю, увлекая за собой наездников, и вносили дикую панику в ряды тяжелой конницы врага.

Внезапно Велисарий почувствовал дуновение ветерка в спину и вздохнул с облегчением. Он ожидал его, но все равно…

Ветер, дующий в запада на восток, увеличит дальность полета стрел и снарядов армии Велисария и сократит дальность полета персидских стрел или вообще изменит их траекторию. Однако более важным казалось изменение видимости. На поле брани и так уже клубилась пыль, поднятая копытами лошадей. Как только ветер усилится, пыль также полетит с римской стороны на персидскую. Враг будет наполовину ослеплен даже на близком расстоянии.

— Они собираются атаковать, — предсказал Эутих, второй хилиарх кавалерии. — Нас, по этому флангу.

— Слава Богу! — хмыкнул Фарас.

Хилиарх немедленно отъехал, покрикивая на подчиненных ему командиров низшего ранга.

Велисарий оглядел поле брани и решил, что Эутих прав.

«Черт побери! Я надеялся…»

Он внимательно посмотрел на Эутиха, оценивая его. Решение, как и обычно, пришло быстро, и его принятию помог, кроме всего прочего, прямой взгляд, который хилиарх не отводил.

— Я могу надеяться, что ты не такой идиот, как этот? — спросил Велисарий, показывая большим пальцем на удаляющуюся фигуру Фараса.

— Что вы имеете в виду?

— Могу ли я рассчитывать на то, что ты просто встретишь персов на месте? И все. Я хочу, чтобы персов просто удерживали на этом фланге. И это все. Ты понял? Они превышают нас по численности, в особенности тяжелая конница. Если ты попытаешься выиграть битву здесь, доблестной идиотской атакой по всему этому флангу, то персы разрубят здесь всех на куски и у меня не останется правого фланга вообще. Сражение будет выиграно на левом. Мне просто нужно, чтобы правый фланг выстоял и отвлекал превосходящие силы врага. Ты можешь это сделать? Ты это сделаешь?

Эутих бросил взгляд на Фараса.

— Да, Велисарий. Но он старше меня и…

— Оставь Фараса мне. Ты будешь держать этот фланг? И больше ничего не делать?

Эутих кивнул. Велисарий поехал к небольшой группе командиров, собравшихся вокруг Фараса. Направляясь туда, многозначительно посмотрел на Валентина и Анастасия. Лицо Анастасия стало каменным, Валентин улыбнулся. На его узком лице с резко очерченными чертами улыбка казалась дикой и безжалостной.

По мере приближения Велисарий смог разобрать команды Фараса своим подчиненным. Как Велисарий и опасался, хилиарх организовывал фронтальную атаку против приближающихся персов.

Велисарий въехал прямо в группу командиров. Боковым зрением он увидел, как Валентин ставит коня рядом с Фарасом, а Анастасий устраивается как раз напротив.

«Спасибо, Маврикий».

— Достаточно, Фарас, — сказал Велисарий. Он говорил резким холодным тоном. — Наша основная атака будет проведена позже, с другого…

— Черт побери! Я буду сражаться сейчас! — заорал Фарас.

— Наш план битвы…

— Да пошел он к черту, твой идиотский план битвы! Это полная чушь! План труса! Я сражаюсь…

— Валентин!

В своей жизни Велисарий никогда не встречал человека, способного более быстро и умело пользоваться мечом, чем Валентин. И более безжалостно. Длинное, стройное и ловкое тело катафракта сработало, как пружина. Он снял мечом голову Фараса так же чисто и быстро, как мясник обезглавливает курицу.

Как и всегда, удар Валентина был экономичен. Никакого показного геройства, никаких лишних движений. Ровно столько, сколько нужно для выполнения работы. Голова Фараса скатилась с шеи и упала на землю рядом с его конем. Мгновение спустя обезглавленное тело свалилось с другой стороны. Залитый волной крови конь понесся прочь.

Командиры стояли с открытыми ртами. Они были в шоке. Один из них начал вынимать меч Анастасий ударил его по спине. Тут не наблюдалось никакой экономии — булава гиганта отправила мужчину в полет через голову лошади. Хорошо тренированная лошадь даже не дернулась с места.

Велисарий тоже выхватил меч. Четверо оставшихся в группе командиров теперь оказались полностью зажаты Велисарием и двумя его катафрактами. Они все еще не закрывали ртов, их лица побледнели.

— Я не потерплю предательства и неподчинения, — объявил Велисарий.

Говорил он тихо. Холодным, как лед, тоном. Холодным и смертоносным.

— Вы поняли меня?

Открытые рты. Бледные лица.

— Вы поняли меня?

Валентин положил ладонь на рукоять меча. Анастасий демонстративно поднял булаву.

— Вы поняли меня?

Рты закрылись. Лица остались бледными, но головы стали кивать. Через две секунды — с неистовством.

Велисарий расслабился в седле и вставил меч в ножны, висевшие на поясе. Валентин, конечно, не сделал ничего подобного. И Анастасий не торопился убирать булаву.

Велисарий повернулся и посмотрел на Эутиха. Хилиарх находился не более чем в тридцати ярдах. И он, и его непосредственные подчиненные наблюдали за всей сценой. Как, по оценке Велисария, и дюжины кавалеристов ливанской армии. Лица Эутиха и его подчиненных побледнели. Но, отметил Велисарий, они не казались особенно возмущенными. На самом деле как раз наоборот.

Он внимательно оглядел кавалеристов. Никакой бледности. Возможно, кое-кто и нахмурился, но появилось и много улыбок, и улыбки перевешивали количественно. Некоторые просто широко улыбались. Как подозревал Велисарий, Фарас не пользовался особой популярностью.

Велисарий снова сурово посмотрел на Эутиха. Хилиарх внезапно улыбнулся — едва — и кивнул.

Велисарий повернулся к командирам, стоявшим рядом с ним.

— Вы будете подчиняться мне мгновенно и без вопросов. Вы поняли?

Они быстро кивнули. Анастасий опустил булаву. Валентин меч не убрал.

Внезапно затрубили трубы. Велисарий снова повернулся. Он больше не видел персидскую армию, потому что вид закрывала масса кавалеристов на передней линии. Очевидно, персы начали атаку. Эутих с подчиненными ему командирами низшего ранга ехали вдоль рядов, выкрикивая приказы.

Теперь Велисарий торопился. Он быстро отдал простые приказы четырем командирам, стоявшим рядом с ним.

— Эутих будет держать правый фланг, используя половину тяжелой конницы ливанской армии и всех лучников-кавалеристов. Вы четверо должны собрать другую половину копьеносцев и держать их в резерве. — Его голос стал стальным. — Я хочу, чтобы они были готовы к атаке, когда я скажу, там, где я скажу, и так, как я скажу. Это понятно?

Все судорожно закивали.

Велисарий посмотрел на Анастасия и Валентина.

— Пока битва не закончится, эти двое считаются следующими за мной по рангу. Вы должны подчиняться им так, как если бы приказы отдавал я. Это понятно?

Очень быстрые кивки.

Велисарий уже собрался представить катафрактов по имени, по том передумал. Для ближайших целей они уже достаточно хорошо представлены.

Смерть и Разрушение, подумал он. Прекрасно подойдет.

После того как четверо командующих отправились собирать и сортировать свои силы, Велисарий поехал на передний фронт. По мере его приближения легкая конница гуннов начала возвращаться с поля брани. Они не могли противостоять приближающимся персидским копьеносцам и знали это.

«Вот что хорошо в наемниках, — думал Велисарий. — По крайней мере они не пойдут в идиотскую атаку, наемники — не самоубийцы».

Несмотря на то что они были наемниками, гунны считались хорошими солдатами и опытными ветеранами. В отступлении не наблюдалось ни паники, ни беспорядка. Только оказавшись в относительной безопасности римских подразделений, они начали перегруппировываться. Гунны знали, что тяжелая римская конница вскоре выступит вперед и им потребуется обеспечивать ей прикрытие против персидских лучников-наездников.

Велисарий теперь находился как раз за первым рядом тяжелой римской конницы. Стоя между двумя кавалеристами, он наблюдал за приближением персов.

Тяжелая персидская конница еще не начала атаку и не пустилась галопом. Им еще предстояло преодолеть двести ярдов до римских рядов. Персы сами были ветеранами и знали, что означает довести до изнеможения своих коней — в особенности если сражение проходит жарким сирийским летом. Несмотря на это, их подобное грозе наступление впечатляло. Две тысячи тяжеловооруженных копьеносцев шли четырьмя рядами, поддерживая порядок, по бокам приближались три тысячи лучников-наездников, поддерживая прекрасную дисциплину.

Очень впечатляюще, но…

Римские лучники на укреплениях — хассанские наемники — теперь направляли свои стрелы только на персидскую кавалерию, атакующую справа. В эти минуты они игнорировали персидских лучников-наездников, идущих по центру и стрелявших в лагерь. Гермоген, как отметил Велисарий, не терял голову. Защищенная стеной, его пехота понесет легкие потери от персидских лучников. Тем временем их стрелы могут приостановить наступление персидских копьеносцев.

Гермоген хорошо подготовил своих людей. Арабские лучники преодолели искушение выпустить стрелы в самих копьеносцев. Тяжелая броня, закрывающая тела, отклонит стрелы, выпущенные из легких луков, в особенности с такого расстояния. Вместо этого лучники целились по незащищенным ногам коней. Да, расстояние было большим, но Велисарий видел, что большое количество животных падает, увлекая за собой всадников.

С горы стрелы полетели на персидскую конницу, приближающуюся к правому флангу римлян. Но стрелы не долетали, и стрельба тут же прекратилась. Велисарий понял, что Маврикий остановил слишком горячих катафрактов. Расстояние — по диагонали через все поле — оставалось слишком большим, даже для мощных луков и при помощи ветра. Вместо этого Маврикий приказал катафрактам и парням из Анатолии сконцентрироваться на легковооруженных лучниках-наездниках в центре.

Велисарий порадовался этому. Его армия функционировала так, как должно хорошее войско. Лучники слева защищали пехоту в центре, пока та пыталась прогнать наступающих справа персов.

Катапульты выпускали камни, летевшие в тяжелую персидскую конницу, образуя дыры в ее рядах. Кавалерия стала рассредотачиваться, теряя компактность формирования.

«Хорошо, Фока, хорошо. Но с этим ветром возможно… Да!»

Следующий поток артиллерийских ударов угодил как раз по центру персидского командования, собравшегося группой в арьергарде. Персидские офицеры не ожидали артиллерийских ударов и их внимание полностью концентрировалось на поле сражения. Прилетевшие камни оказались полной неожиданностью. Потери — ужасными. В людей, сидевших на лошадях, попали огромные камни, выпущенные катапультами. Тут не помогла и тяжелая броня. Другие катапульты, именуемые скорпионами, выпустили огромные стрелы, размером с хорошее копье. От них персидская броня тоже не защищала. Одного из офицеров, в которого одновременно попали две стрелы из скорпиона, буквально разорвало на куски.

Как и всегда во время битвы, карие глаза Велисария напоминали камни. Но его холодный взгляд проигнорировал жертвы артиллерии. Его внимание полностью концентрировалось на выживших.

«Пожалуйста, пусть Фируз все еще остается жив. О, пожалуйста, пусть этот самоуверенный, горячий болван еще остается в живых. Да!»

Очевидно, Фируз пришел в ярость. Велисарий узнал яркий плащ и оперение на шлеме персидского главнокомандующего, лично ведущего в атаку основную часть своей армии на центральные ряды римлян. Три тысячи тяжеловооруженных копьеносцев с четырьмя тысячами лучников-наездников но флангам уже неслись галопом.

Эта была атака, достойная идиота Фараса — мертвого Фараса, которого никто не оплакивал. Персидским копьеносцам в центре предстояло преодолеть полмили до римских укреплений. Полмили при дикой жаре, против пыли, летящей им в лицо — ветер не утихал. Это был верх глупости. И еще более глупо из-за трех тысяч персидских наездников-лучников, уже находившихся в центре поля. Наступающие персидские копьеносцы будут спотыкаться о свои собственные войска.

Однако на полпути к персам вернулась способность соображать, хотя бы частично. По крайней мере, к наездникам-лучникам, уже находившимся в центре. Увидев наступающих копьеносцев, сидевших на конях, лучники разбежались прочь с дороги. Их офицеры повели их в атаку против небольшой группы римлян на горе.

Велисарий внимательно наблюдал. Он был уверен: его катафракты и представители горных местностей Анатолии в состоянии отразить атаку, даже если противник будет превосходить их по численности в пять раз. Персам предстоит взбираться по крутым склонам под непрекращающимся огнем. А если станет туго, то у Велисария есть еще две тысячи кавалеристов из его собственной небольшой армии, стоящие на левом флаге, недалеко от горы. Но он не хотел использовать там этих ребят, если в этом не будет крайней необходимости. Полководец хотел, чтобы они оставались свежими, когда…

Внезапно протрубили трубы. Кавалеристы стали стрелять из луков в персидских копьеносцев, которые теперь находились менее чем в ста ярдах. Мгновение спустя трубачи снова протрубили. Римская кавалерия бросилась в атаку, чтобы встретить наступающих копьеносцев. Они выпустили последний поток стрел в начале атаки, а затем убрали луки. Теперь придется работать копьем и мечом.

Велисарий бросил взгляд в центр. Но ничего увидеть не смог. Все поле брани теперь закрывала пыль, которую ветер нес персам в лицо. Однако Велисарий все еще мог видеть гору за клубами пыли. После трех или четырех секунд наблюдения за спокойным и уверенным поведением фракийских катафрактов и представителей горных местностей Анатолия, продолжающих стрелять из луков, Велисарий не сомневался: они продержатся. По крайней мере, достаточно долго.

Время пришло.

Он посмотрел на развертывающееся перед ним сражение. Гунны из ливанской армии заходили справа, пытаясь окружить персидских лучников-наездников. Но персидские лучники также были ветеранами и стали раздвигать свои ряды, чтобы встретить гуннов на полпути. Эта часть битвы незамедлительно превратилась в хаотичное кружение наездников, обменивающихся стрелами, часто сидя друг напротив друга.

Теперь пыль поднималась везде. Восхитительная, закрывающая обзор пыль, летящая с запада на персов, ослепляющая их и не дающая увидеть римские маневры.

Единственной частью битвы, которую Велисарий все еще мог видеть — кроме вершины горы, — было столкновение между копьеносцами из ливанской армии и копьеносцами с левого персидского фланга. Эутих и его две тысячи тяжеловооруженных всадников сражались лицом к лицу с равным количеством персидской тяжелой конницы. Шум поля брани, казалось, наполнил всю вселенную. Лязг металла, крики людей и ржание лошадей наполнили воздух.

Эту часть битвы должны были выиграть персы. За исключением лучших катафрактов, никакая тяжелая римская конница не могла победить равное количество персидских копьеносцев. Но наблюдая за напором и смелостью атаки Эутиха, Велисарий был более чем удовлетворен. Эутих проиграет свою часть сражения, но к тому времени, как это произойдет, римляне победят на всем поле в целом.

Большего Велисарий и не требовал.

«Держи правый фланг, Эутих. Просто держи его. И попытайся выжить. Я намереваюсь использовать подобного командующего».

Велисарий отдал приказы через Валентина и Анастасия. Четверо оставшихся командиров ливанской армии быстро подчинились. Очень быстро. Две тысячи копьеносцев этой армии Велисарий держал в резерве — те самые, которых Фарас собирался отправить на самоубийство во время первой атаки. Теперь они двигались по полю брани в хорошем порядке. С юга на север, за рядами римлян, с правого фланга на левый. Персы их совсем не видели из-за пыли.

Когда они оказались за укрепленным лагерем, Велисарий приказал остановиться. Он думал, что еще есть время, и хотел удостовериться, что главное сражение идет в центре.

Поэтому, пока копьеносцы армии Ливана давали своим лошадям отдохнуть, Велисарий поскакал в лагерь и въехал в него через западные ворота. Теперь, даже несмотря на пыль, он мог видеть происходящее.

Как он и планировал (не будучи полностью уверенным — хотя он никогда не признается в этом угрюмому старому Маврикию), основная часть персидских копьеносцев в центре попала в капкан. Да, по приказанию идиота, но — вот она красота первого закона битв. Все может повернуться и так, и этак.

Сидя в седле не более чем в тридцати ярдах от укрепленной стены, Велисарий понял: ему трудно не улыбнуться. Он не видел, что случилось, но знал.

Представьте три тысячи персидских копьеносцев, с грохотом несущихся на несчастную маленькую земляную стену, которую защищают не более тысячи испуганных, жалких, несчастных пехотинцев. Они просто сметут врага, правильно? Подобно лавине!

Ну, не совсем так. Возникли проблемы.

Во-первых, на каждом коне сидело по человеку (в большинстве случаев крупному мужчине) с пятьюдесятью фунтами брони и двадцатью фунтами оружия — если не считать еще сто фунтов брони на самом коне. А галопом полмили, да еще и при дикой жаре сирийского лета?

Значит, кони устали, недовольны и мысли у них в головах черные.

Второе — лошади не глупы. На самом деле они немного поумнее людей, когда дело касается таких вот ситуаций. Такой вот лошадиный разум. Поэтому, когда лошадь видит маячащие впереди ров, стену, кучу народа на стене, держащих в руках некие предметы с острыми концами, — лошадь останавливается. Черт с ней, с атакой. Если какой-то глупый человек хочет броситься на все эти опасные вещи, пусть бросается (что люди довольно часто и делают — перелетая через головы своих упрямых лошадей).

Подобное очень часто случалось во время кавалерийских атак, и Велисарий — всю жизнь — поражался тому, как судорожно люди продолжают держаться за старые привычки, несмотря на весь практический опыт и свидетельства о противоположном результате. Да, лошади пойдут в атаку — против пехоты на открытой местности, против кавалерии. Против кого угодно при условии, что лошадь видит, у нее есть шанс перебраться через возвышающиеся впереди препятствия, причем без значительных повреждений для себя.

Но ни одна нормальная лошадь не станет атаковать стену, через которую не способна перепрыгнуть. В особенности стену, утыканную неприятными острыми предметами.

И нет смысла убеждать лошадь, что пехота, защищающая стену, — это жалкие деморализованные слабаки.

— Правда? Вот что я тебе скажу, придурок. Слезай-ка ты с моей спины и покажи мне пример. Давай отправляйся ножками. А то мои болят.

Лошадь остановилась бы перед рвом или стеной, даже если бы укрепление на самом деле защищала только тысяча деморализованных пехотинцев. Однако в данном случае, когда лошади приблизились, Гермоген отдал приказ и трубачи заиграли новую мелодию. О, великолепную мелодию.

Неожиданность!

Другие три тысячи кавалеристов, прятавшиеся за стеной, вскочили на ноги и заняли позиции. Теперь стена была буквально покрыта торчащими наружу копьями, а держали их воины, полные уверенности в себе и готовые к сражению.

Первый конный ряд остановился. Многих наездников сбросило на землю. Некоторых убило само падение. Большинство выживших пережили сильное потрясение и получили увечья.

Второй ряд лошадей натолкнулся на первый, третий на второй. Еще часть всадников сбросили. К увечьям, полученным при падении, добавились увечья от наступивших на людей коней. Через несколько секунд вся наступавшая масса персидских копьеносцев превратилась в немобильную, пытающуюся подняться или выбраться из затора, полностью дезорганизованную толпу. И теперь, что хуже всего, римская пехота принялась бросать дротики в суетящихся персов. С близкого расстояния, против сгрудившейся массы дезориентированных кавалеристов, свинцовые дротики были наводящим ужас оружием. Более того, бросавшие их пехотинцы знали свое дело.

Трубы снова затрубили. Тысячи римских пехотинцев стали перебираться через стену. Многие из них держали в руках мечи. Каждый из них бросится в кучу персидской кавалерии и использует испытанную временем тактику пехоты против одетой в доспехи кавалерии.

Возможно, это была подлая тактика, и она никогда не срабатывала против движущейся конницы, но против кавалеристов, которых заставили остановиться, она срабатывала неизменно, как восход солнца.

Перерезать подколенное сухожилие и выпустить кишки у лошади. Затем убить надменных знатных господ, после того как они, как простые смертные, окажутся на земле. Вы только посмотрите, как им помогли их дорогие тяжелые доспехи. И их копья, и их разукрашенные длинные мечи. Это работа для ножа, мой господин.

Велисарий выехал из лагеря. Битва — его, если только удастся нанести последний удар.

Несмотря на все желание выиграть, Велисарий был осторожен и ехал медленно. Время есть, есть время. Немного, но достаточно. Он не хотел, чтобы погибли лишние кони.

Не дожидаясь его приказа, Валентин и Анастасий заставили сбавить скорость тех, кто горел желанием пустить коней побыстрее. Время есть. Есть время. Немного, но достаточно.

Когда они обогнули западный склон горы, две тысячи кавалеристов из собственной армии Велисария присоединились к ним. Теперь у него была ударная сила из четырех тысяч человек, еще не вкусивших крови и уверенных в себе, на свежих лошадях.

Велисарий увидел маленькую фигурку, стоявшую на склоне и наблюдающую, как мимо проезжает армия. Менандр все еще на посту, который он так не хотел занимать. Даже с такого расстояния, как подумал Велисарий, он различил горький упрек на лице паренька.

«Прости, парень. Но ты еще получишь свою долю крови в будущем. И вот это меня на самом деле расстраивает».

Теперь его силы огибали северный склон горы. Они уже проехали практически мимо всех рядов и были готовы врезаться в незащищенный правый фланг врага.

Они выехали из-за горы с Велисарием во главе. Центр поля все еще закрывала пыль, но теперь римляне видели персидских лучников-наездников, пытавшихся штурмовать гору. Там уже полегло много народу и было очевидно: персы теряют мужество.

Вскоре они испытали настоящий ужас. Четыре тысячи римских копьеносцев пробирались сквозь лучников-наездников, даже не останавливаясь. Мгновения спустя они исчезли в пыли, нацеливаясь на персидских копьеносцев, сгрудившихся в центре.

Велисарий наполовину повернулся в седле и дал сигнал следовавшим за ним. Трубачи протрубили приказ на фронтальную атаку. Звук их труб оказался слабым на фоне режущего барабанные перепонки бедлама на поле брани.

Но несмотря на весь шум, полководец слышал разговор Валентина с Анастасием, следующих прямо за ним.

— Я тебе говорил, — донесся голос Валентина.

Анастасий буркнул что-то неразличимое. Валентин ответил себе под нос.

— Вы это о чем? — спросил Велисарий. — Я что-то не уловил.

Валентин молчал.

— Мне кажется, он сказал: черт побери отважных полководцев, — заявил Анастасий.

Валентин зашипел.

— Но может, и нет, — продолжал Анастасий. — Шумно. Может, этот хладнокровный маленький убийца сказал: черт побери эту казну. Конечно, идиотская вещь, чтобы говорить на поле брани. Но он…

Больше Велисарий ничего не расслышал. В пыли замаячил первый персидский копьеносец, повернувшийся к ним спиной. Велисарий высоко поднял копье и пронзил им сердце перса. Враг свалился с лошади, забрав с собой свое копье.

Еще один перс наполовину повернулся вправо. Велисарий вырвал длинный меч из ножен и тем же движением отрубил руку врага. Затем зарубил следующего перса — снова со спины. Меч вошел ему в шею, как раз там, где кончался шлем. Всадник упал с лошади на землю без сознания. В такой толкотне ему не прожить и минуты: его затопчут.

Вся римская кавалерия ворвалась в ряды персов, начав с правого края уже дезорганизованной формации. Бойня ужасала. Атака оказалась совершенно неожиданной для персов. Многие из них упали в первые несколько секунд, под ударами, которых они даже не заметили.

Конечно, в некоторой степени Велисарий теперь оказался перед той же дилеммой, перед которой недавно стояли персы. Тысячи персов, столпившихся напротив римского лагеря в центре поля, были не совсем стеной. Но почти. Однако лошади испугались, начали шарахаться в разные стороны, сталкиваться, и копья оказались бесполезны. Теперь следовало работать мечом, булавой и топориком. Бойня продолжалась.

Тем не менее, несмотря на продолжающееся столпотворение, конец был определен. Персы оказались в капкане между равным количеством тяжелой римской конницы и тысячами римских пехотинцев. Их самая сильная черта — несравненное персидское мастерство при фронтальном наступлении быстрой конницы — была полностью нейтрализована. А как кавалерист средний римлянин им не уступал. Но это было уже не кавалерийское сражение. Получилась чисто пехотная битва, в которой большинство воинов просто сидели в седле.

Как и всегда в таких обстоятельствах, все большее и большее число людей — с обеих сторон — вскоре оказывалось на земле. Практически невозможно долго размахивать тяжелыми мечами и топорами и не свалиться с лошади. Всадник удерживался на лошади благодаря давлению колен и если возможно — а в битве обычно невозможно — рукам, держащимся за луку седла. А хорошо нанесенный удар даже по доспехам или щиту из седла выбивает. Если промахнулся, нанося удар, теряешь равновесие и тоже падаешь на землю, просто по инерции.

Поэтому примерно через пять минут после начала схватки около половины кавалеристов с обеих сторон оказались на земле.

— Да, будет жарко, как на Тразименском озере, — проворчал Анастасий я свалил замахнувшегося на него перса. Ничего удивительного. Анастасию вообще не требовалось беспокоиться — булава гиганта про била щит врага и врезалась в шлем с такой силой, что треснул череп. Велисарий скорчил гримасу. Древняя битва на Тразименском озере была частью римского армейского фольклора. Она произошла во время Второй Пунической войны 21 и началась как чисто кавалерийская, а закончилась как чисто пехотное сражение. В соответствии с легендой, все до последнего воины с обеих сторон упали с коней до того, как исход был разрешен.

Велисарий в глубине души удивлялся, что все еще сидит в седле. Конечно, он в нем оставался частично благодаря своим телохранителям. За все время военной карьеры Анастасий с лошади упал во время битвы только один раз. На самом деле это не считалось — вначале упал его конь, поскользнувшись на снегу на каком-то безымянном небольшом поле в Дакии. А вообще этот воин был таким огромным и мощным — и конь соответствующий — что мог обмениваться ударами с кем угодно, оставаясь в седле.

С другой стороны, Валентин оказался на земле очень скоро — как только все вокруг стали сражаться подобно пехотинцам. Валентин представлял для врага большую опасность, чем Анастасий, но его смертоносные удары были результатом умения, ловкости и скорости. Эти черты практически сводились к нулю в подобной схватке, если бы он остался сидеть на лошади.

Однако Валентин участвовал в схватках не первый год. Несмотря на все шуточки о пехотинцах и сражениях на своих двоих, он сам мгновенно спрыгнул с лошади и стал сражаться на земле. Результатом стала ужасная череда коней с подрезанными сухожилиями и вспоротыми брюхами и их бывших наездников в лужах собственной крови.

Полководца защищали эти двое, к ним прибавлялись его собственные умения — в результате Велисария даже не царапнуло.

Но… это казалось странным. Было что-то еще. Вначале Велисарий не обратил внимания на странность. Потом возникла небольшая пауза в сражении и у него появилась возможность подумать. Но факт оставался фактом: он сражался даже слишком хорошо.

Полководец слышал, как про него говорили: «Смертельны удары Велисария». Да, это — ничем не приукрашенная правда. Но он никогда не нес смерть врагу с таким бесстрашием, как в тот день. Он не стал сильнее или выносливее Это было… странно. Казалось, он видит все с идеальной четкостью, даже сквозь пыль. Казалось, он идеально рассчитывает и оценивает каждое движение врага, и с такой же точностью — свои удары. Раз за разом он наносил удары на грани фола, зная — он убьет. Раз за разом он проскакивал в узкие щели, используя все открывающиеся возможности, одновременно нанося удары и не получая увечий — тем не менее зная: проскочит. Раз за разом он уже начинал соскальзывать с коня, и быстро восстанавливал равновесие. Причем делал это играючи. И его самого это удивляло. Велисарий оставлял за собой кровавый след жертв. След напоминал тропу в лесу, вытоптанную слоном.

Это заметили даже его катафракты. И упрекнули его, по крайней мере один из них.

— Мы должны защищать тебя, — прошипел Валентин. — А не наоборот.

— Прекрати возмущаться, — прорычал Анастасий. Удар. И еще один перс повержен. — Я — большая цель. Мне пригодится защита. — Удар.

Валентин уже собрался что-то рявкнуть в ответ, но замолчал, внимательно прислушиваясь.

— Я думаю…

— Да, — сказал Велисарий. Он тоже услышал. Первый призыв сворачиваться из персидской глотки. Крик оборвался.

Полководец прекратил наносить удары. Повернулся к Анастасию.

— Приведи Маврикия. И других. Сейчас. Я не хочу завершать битву зверствами. Мы пытаемся выиграть эту войну, а не начать новую.

— Нет необходимости, — проорал Анастасий. Он вытянул правую руку, показывая в сторону окровавленной булавой. Велисарий повернулся и увидел, что весь фракийский отряд несется к ним на лошадях.

Через несколько секунд Маврикий остановил коня рядом с ними.

— Мне не нужна бойня, Маврикий! — закричал Велисарий. — Здесь я сам справлюсь, но гунны…

Маврикий перебил его:

— Они уже направились к лагерю персов. Я попытаюсь их остановить, но мне потребуется подкрепление, как только ты сможешь туда добраться.

Не произнося больше ни слова, гектонтарх развернул коня и пустил его галопом. Секунды спустя все фракийские катафракты уже неслись на восток, в направлении персидского лагеря.

Теперь по всему полю раздавались крики персов. Они просили о пощаде. Многие крики обрывались на полуслове. Вся воинственность из персов улетучилась. Легкая конница уже неслась с поля боя. Персидская пехота пустилась наутек задолго до нее. Тяжелая конница, попавшая в капкан в центре, пыталась сдаться. Без особого успеха.

Римская пехота была в ярости. Они мстили тем, кто столько раз в прошлом вселял ужас в их сердца.

Велисарий заехал прямо в гущу битвы. Он громко закричал, но не мог перекричать шум боя. Анастасий подключился к нему громовым басом. Странно, но именно гнусавый тенор Валентина прорезал шум, подобно мечу. Простой крик, предназначенный приостановить совершаемые римлянами убийства:

— Выкуп! Выкуп! Выкуп!

Крик незамедлительно подхватили сами персы. Через несколько секунд бойня прекратилась. Римская пехота могла сходить с ума от боевой ярости. Однако по большей части они были бедными людьми. И внезапно до них дошло, что у них во власти сотни — а может и тысячи — персов отдающиеся им на милость. Знатных персов. Богатых знатных персов.

Велисарий быстро нашел Гермогена. Хилиарх, командующий пехотой, взял на себя ответственность за организацию сдачи врага. Затем Велисарий отправился на поиски Эутиха.

Но Эутиха было не найти. Только его тело, лежащее на земле. Стрела пробила его горло.

Глядя на труп, Велисарий погрустнел. Он едва знал парня. Но он надеялся узнать его поближе.

Он приказал себе не грустить. Позднее. Не сейчас.

Велисарий нашел старшего по рангу из выживших командующих кавалерией ливанской армии. Его звали Мундий. Он входил в круг приближенных Фараса, и его лицо слегка побледнело, когда к нему подъехал Велисарий. А когда он заметил и Валентина с Анастасием, то очень сильно побледнел.

— Собирай своих кавалеристов, Мундий, — приказал Велисарий. — По крайней мере триалы. Мне они требуются для усиления моих катафрактов в персидском лагере. Гунны там устроят очередную бойню, а я намереваюсь положить ей конец.

Мундий скорчил гримасу.

— Будет трудно, — пробормотал он. — Людям захочется получить свою долю…

— Забудь о выкупе! — громовым голосом рявкнул полководец. — Если станут жаловаться, скажи им: у меня планы на гораздо больший выкуп. Объясню позже. Но прямо сейчас — вперед, черт побери!

Валентин уже собирался подъехать к Мундию, но этого не потребовалось. Испуганный офицер мгновенно начал выкрикивать приказы своим подчиненным. Они в свою очередь стали собирать воинов.

Велисарий знал: кавалеристы расстроены, потому что римская пехота должна получить львиную долю трофеев. По традиции выкуп принадлежал человеку, лично держащему пленника. Эта была разрушительная традиция, по мнению Велисария, и он надеялся со временем ее изменить. Но не сегодня. Впервые за несколько столетий римская пехота продемонстрировала старую славу и купалась в ней, и Велисарий не намеревался омрачать победу или уменьшать их долю трофеев.

В персидском лагере все было перевернуто вверх дном. Сам лагерь разрушен. Большинство шатров кучами лежит на земле. Оставшиеся во многих местах разрезаны мечами. Повозки перевернуты или разбиты. Часть урона была работой наемников-гуннов, но многое персы сделали сами. Чувствуя поражение, те персы, которые обычно оставались в лагере во время сражений, схватили самые драгоценные пожитки и бросились наутек.

Но не всем удалось быстро смыться. В лагере лежало несколько убитых персов, проткнутых стрелами. Все мужчины. Гунны оставляли в живых женщин и детей. Женщин бы потом изнасиловали, а в дальнейшем их и детей продали бы в рабство.

Но в данном случае наемники только начали наслаждаться сбором трофеев, когда прибыли фракийцы и остановили разграбление лагеря. В большей или меньшей степени.

Очень напряженная обстановка. С одной стороны, спешившиеся, но вооруженные сотни наемников-гуннов. С другой, все еще сидящие на лошадях, вооруженные — и с натянутыми луками — триста фракийцев. Гунны превосходили фракийцев количественно раза в три. Да, фракийцы смогут справиться с наемниками и уничтожат всех до последнего человека, но понесут очень серьезные потери.

Полководца гунны не волновали. Но было бы глупо жертвовать своими катафрактами.

Мундий показал ему трех командующих наемниками. Как и обычно у гуннов, их ранг зависел от положения в клане и не соответствовал римскому.

Велисарий подъехал к командирам и спешился. Валентин с Анастасием остались в седле. Оба натянули луки, и их стрелы были готовы отправиться в полет.

Главы кланов гневно смотрели на Велисария. С левой стороны отряда гуннов трое молодых парней выкрикивали оскорбления катафрактам. Один из них держал за волосы молоденькую персиянку. Девушка была полуодета, плакала и стояла на коленях. Рядом с ней на земле сидел мальчик. Как подумал Велисарий — ее младший брат, судя по внешнему сходству. Он находился в полубессознательном состоянии, закрывая лицо руками. Сквозь его пальцы сочилась кровь.

Велисарий бросил взгляд на малолетних пленников, потом повернулся к трем командирам. Встретился взглядом с их холодными глазами. Затем подошел очень близко и тихо сказал на довольно хорошем языке гуннов:

— Меня зовут Велисарий. Я только что разбил всю персидскую армию. Как вы думаете, меня могут испугать такие, как вы?

Через мгновение двое командиров отвели взгляды. Но третий, старший, выдержал взгляд.

Велисарий кивнул на трех молодых гуннов, держащих девушку.

— Из твоего клана? — спросил он.

— Не из какого, — хмыкнул командующий. — Они…

— Валентин.

Велисарий не знал более быстрого и точного лучника, чем Валентин. Гунн, державший девушку за волосы, получил первую стрелу Валентина. В грудь, прямо сквозь сердце. Вторая стрела катафракта, полетевшая вслед за первой, убила другого. Анастасий, несмотря на готовый к стрельбе лук, за это время выпустил только одну стрелу. Только он один мог пользоваться таким огромным луком. Его стрела пронзила тело третьего насквозь.

Три секунды. Трое мертвых наемников.

Велисарий даже не смотрел туда. Он не отводил глаз от лица вождя клана. Теперь Велисарий улыбнулся. Глава клана кипел от ярости. Но это был крепкий орешек.

Велисарий снова тихо сказал на родном языке гуннов:

— У вас простой выбор. Вы можете мне не подчиниться, в таком случае ни один гунн не выйдет из этой битвы живым. Или вы можете подчиниться и разделить с нами трофеи из Нисибиса.

Наконец до вожака гуннов кое-что дошло. Глаза старшего командира округлились.

— Нисибиса? Нисибиса?!

Велисарий кивнул. Он широко улыбался.

Глава клана смотрел на него подозрительно.

— Нисибис — большой город, — заметил гунн. — А у тебя нет оборудования, нужного для осады.

Велисарий пожал плечами.

— У меня несколько скорпионов и простых катапульт. Пусть персы, стоящие на стенах, на них посмотрят. Но это не имеет значения. У меня есть самое мощное оружие. Я только что одержал великую победу, а такая победа порождает у врага страх.

Глава клана все еще колебался.

— Многим персам удалось убежать. Они побегут в Нисибис и расскажут…

— Что расскажут? Правду? И кто поверит этим солдатам? Этим проигравшим и разбитым солдатам? Ты представляешь, в каком виде и состоянии они прибегут в город? Что подумают правители Нисибиса, если эти солдаты и вздумают сказать им, что им нечего бояться римской армии, которая только что разбила всю персидскую?

Глава клана рассмеялся. Несмотря на всю неотесанность, у мужчины не было недостатка в решительности. Мгновение спустя он уже отдавая команды своим людям. Без колебаний двое других командиров последовали его примеру.

Гунны, привыкшие жить кланами, серьезно воспринимали тех. Кто стоял во главе клана. Те же, кто не входил ни в какой клан, серьезно восприняли трупы трех своих товарищей. Через две минуты небольшая группа женщин и детей сгрудилась под защитой катафрактов. Судя по виду, некоторым из них здорово досталось, подумал Велисарий, но могло быть и хуже. Гораздо хуже.

Гунны даже начали кучей складывать награбленное, но Велисарий сказал главам кланов, что наемники могут оставить себе эти трофеи. Ему просто требовались выжившие люди.

— А какое тебе до них дело, грек? — спросил старый гунн. Вопрос не был задан воинственно. Мужчина просто не понимал.

Велисарий вздохнул.

— Я не грек. Я фракиец.

Гунн хмыкнул.

— В таком случае мне вообще непонятно! Греки странные, это все знают. Они слишком много думают. Но почему…

— Тысячу лет назад, командир, эти люди уже обладали великим знанием. Тогда, когда твои и мои предки все еще оставались дикарями и носили шкуры.

«И ты до сих пор таким и остался», — подумал Велисарий, но вслух ничего не сказал. Старый гунн нахмурился.

— Я все равно не понимаю.

Велисарий вздохнул и отвернулся.

— Знаю, — пробормотал он. — Знаю.


Две недели спустя Нисибис сдался.

Конечно, это была не полная капитуляция. Римляне не маршировали по улицам. Правителям города требовалось спасти лицо, чтобы в дальнейшем спастись от гнева персидского правителя. А Велисарий, имея свои причины, не хотел рисковать своим триумфальным шествием по персидским землям. Он думал, что его войска находятся под его контролем, но… нет более сильного искушения, в особенности для наемников, которые составляли большую часть его армии, чем перспектива разграбления города после долгой осады.

Нет, лучше полностью избежать проблемы. Персы, как и римляне, были цивилизованными людьми. Потерянные богатства — это просто потерянные богатства. Скоро о них забудется. А зверства и жестокости остаются в памяти на века. Века этой глупой, бессмысленной, бесконечной войны между греками и персами, которая и так длится уже слишком долго.

Поэтому по улицам никто не маршировал и зверства не учинял. Но конечно, сокровищ было потеряно много. О, да. Нисибису пришлось расстаться с большим количеством добра. Часть выплатили в качестве дани, остальное — как выкуп за знатных господ. Которых Нисибис оставит у себя в приятном плену, пока знатные господа не вернут Нисибису уплаченное за них.

Римляне ушли из города с большим количеством трофеев, чем кто-либо из солдат мог мечтать. В течение трех дней слух о победе распространился, армию окружили прихлебатели. Среди них, в дополнение к обычным женщинам, были и ловкие торговцы. Солдаты из собственной армии Велисария быстро обменяли свои трофеи на не занимающие много места драгоценности и золотые и серебряные монеты. Они уже знали из опыта, что при суровых методах их полководца невозможно таскать с собой большое количество тяжелых или объемных трофеев. Как и великий Филипп из древней Македонии 22, Велисарий пользовался мулами для перевозки припасов. Повозки на колесах он разрешал использовать только для раненых и артиллерийских орудий.

Ливанская армия, наблюдавшая за процессом обмена, последовала примеру людей Велисария.

Великий полководец Велисарий, поистине великий. Возможно, немного странный. В некоторых вещах невероятно безжалостный. У костров рассказывалось о зарубленной персидской кавалерии и отсеченной голове хилиарха. Первые рассказы вызывали удовлетворенные улыбки, вторые — злорадство и торжество. Еще говорили, что он странно привередливый в некоторых вещах. Рассказывали о детях и женщинах, возвращенных персам в Нисибисе, причем в относительно неповрежденном виде, и об уроках, преподнесенных гуннам. Первые рассказы вызывали удивленные взгляды, вторые — злорадство.

Странный полководец. Но… великий полководец, в этом нет сомнений. Лучше подчиниться его требованиям.

Хорошему настроению армии значительно способствовала общительность и доброжелательность катафрактов, давно сопровождавших полководца. Они оказались прекрасными ребятами, эти фракийцы, самыми лучшими. Всем покупали выпивку, в любое время в любом месте, где останавливалась армия. А делала она это часто. Великий полководец был добр к победоносным войскам, и группа примазавшихся к войскам лиц каждый вечер ставила для воинов палатки. Судя по тому, как воины бросались деньгами, они просто купались в них.

И в самом деле купались. Как главнокомандующий, Велисарий получил большой процент трофеев, но половину тут же распределил между своими приближенными, как и поступал всегда. Эта традиция очень нравилась его катафрактам. И еще больше она нравилась Велисарию. Частично из-за удовольствия, которое он получал от щедрости. Но главным тут все-таки было не удовольствие, а холодный расчет все просчитывающего на несколько шагов вперед мозга. Да, его катафракты и так ему преданны, и по традиции, и по праву рождения. Но никогда не повредит закрепить связь так крепко, как только возможно.

Деньгами. И другими способами. Всеми доступными.

Нет, думал он, вспоминая отрубленную голову упрямого хилиарха, и стрелы, торчащие из груди трех гуннов, — лишняя преданность никогда не помешает.


Только трое из этой великой армии, возвращающейся с триумфом, не делили радости полководца и пребывали в отвратительном настроении. Двое из них — братья из Фракии. Хотя они и пережили последние события без серьезных увечий для тела, братья сильно грустили.

Как и подозревал Велисарий, Бузес и Кутзес на самом деле дураками не были. У них оказалось достаточно времени, пока они находились в плену в Нисибисе, чтобы обдумать прошлые события. И прийти к определенным выводам относительно так и не найденного каравана с деньгами.

В первый вечер обратного марша в Миндус братья вошли в шатер Велисария. Фактически прорвались в него. Оттолкнули Маврикия в сторону, что свидетельствовало о том, что до обретения истинного ума братьям еще далеко. Затем они бросили вызов полководцу, обвинив его в предательстве и двуличности.

В течение следующих нескольких минут Бузес и Кутзес выучили свой урок, как другие выучили этот урок до них. Некоторым, подобно старому гунну, главе клана, даже удалось пережить его без увечья для организма.

И им удалось, но с трудом.

Велисарий предоставил им три простых варианта на выбор.

Первый. Они могут молча согласиться с его триумфом, притвориться, что не произошло ничего необычного, и спасти остаток репутации. При помощи Велисария можно придумать и обыграть соответствующее прикрытие, все объясняющее. Им даже достанется часть трофеев.

Второй. Они могут немедленно покинуть расположение армии и жаловаться всему свету. Не пройдет и года (если, конечно, Юстиниан решит проявить щедрость и благодушие в связи с победой над персами), как они вернутся назад в усадьбу во Фракии и будут там кормить свиней. Заливать пойло в корыта. Если же император решит не быть милостивым — а милосердие не является одной из его выдающихся черт — они будут кормить свиней на одной из многочисленных усадьб Юстиниана. Причем, может, даже не кормить, а убирать помои.

И, наконец, имелся третий вариант, если они намерены уж слишком возмущаться и выносить их возмущение и их самих станет невозможно. Третий вариант означал…

Валентина.


В конце концов братья распрощались с глупостью. Да, с трудом и не без горьких слез и теплых объятий с уходящим другом. Но в итоге им удалось отправить глупость в путь, а самим пойти другой дорогой.

Фактически к ночи они оказались в благостном расположении духа. Большое количество вина вместе с полученными трофеями помогло появлению добродушия и мягкости. Но имелось еще одно маленькое утешение.

По крайней мере — на этот раз — честных фракийских ребят обманул другой фракиец. Не какой-то там проклятый грек или армянин.


После того как они ушли, Велисарий задул светильник и лег.

Он устал, но сон не шел. Ему требовалось кое-что узнать. Он дал мыслям побродить по лабиринту разума, пока они не добрались до места, которое он считал трещиной в барьере.

Велисарий почувствовал присутствие камня.

«Значит это был ты, да? Помогал мне в битве?»

И тогда Велисарий обнаружил третье — существо? — которое не разделяло самодовольства полководца. Вначале мысли камня оставались неясными. Странно, но под ними была какая-то враждебность. Не упрек, не обвинение, как раньше. Скорее…

Да. Раздражение.

«Странно. Почему…»

Внезапно мысль оформилась.

Помог. Трудно.

Затем с очевидным раздражением.

Очень трудно.

Затем, как значительно младший брат мог бы сказать тупому старшему.

Глупо.

«Глупо? Что глупо?»

Глупый.

Велисарий сел, пораженный.

«Я? Почему это я глупый?»

Очень сильное раздражение.

Не ты глупый. Вы все. Все глупые.

Теперь с большой силой.

Кретины.

Велисарий сидел и хмурился. Он не мог придумать, что так расстроило камень.

Он почувствовал новую концепцию, новую мысль, пытающуюся прорваться сквозь преграду. Но мысль отступила, пораженная явившимися образами.

Внезапно сквозь разум быстро пронеслось видение.

Сцена из дневной битвы. Масса кавалеристов, сражающихся друг с другом, падающих с коней. Колени плотно сжимают лошадиные бока. Руки сжимают луки седел. Но люди все равно падают на землю каждый раз, когда по ним наносится удар или они сами неправильно рассчитывают удары.

Кретины.

Еще одно видение. На мгновение появившийся образ.

По степи галопом несется всадник. Какой-то варвар. Велисарий не узнал, к какому племени тот относится. Но сидит на лошади очень грациозно и уверенно. Крупным планом показываются его ноги. Даже ступни .

Мысль наконец прорывается.

Стремена.

Челюсть Велисария отвисла.

— Да будь я проклят! — прошептал он. — Почему об этом никто никогда не подумал?

Глупые.

Загрузка...