Охотники за туманом

Глава 6

А вечером пошел дождь. Даже не просто дождь, а настоящий ливень, со шквальным порывистым ветром и грозой. Боярин выскочил во двор и принялся загонять картонок под крышу.

— Простынут еще почем зря! Они ж как несмышленыши! Действуют строго по команде, а сами, своей головой подумать ни-ни! — причитал Андрей Тимофеевич, и махал шпагой как заправский дирижер, командуя крестьянам и мастеровым расходиться по жилым домам острога.

Николай стоял на крыльце, опершись руками на резные перила и слушал перестук капель по деревянной крыше. Вдыхал запах дождя, наблюдал за хаотичными завихрениями грозовых туч в небе. Вечерний сумрак разрезала вспышка молнии.

— Раз, два, три… — бормотал вполголоса вставший рядом Пахом.

Николай повернулся к нему.

— Что считаешь?

— Девять! — и с этими словами докатился раскат грома. — Девять, Николай Викторович. Кажется, как раз над южной границей сейчас гроза идет. Как там наши ребята? Что-то не по себе мне как-то. Шатер у них там в редуте совсем хиленький. Ну как не выдержит такого ливня? Да и костер. Зальет им его или еще что…

Николай посмотрел на юг. Скорее всего егерь прав. Тучи водили хоровод, и центр этого хоровода приходился примерно на то место, где сегодня с утра был пролом.

— Да уж. Это мы не подумали!

— Вот то-то и оно! Я ж когда с ними шел – считай, первый раз вот так вблизи картонок-то рассмотрел. Верно вы с барином их обозначили. Картонки и есть. Никаких чувств, никаких шуток-прибауток. За все время что шли – никто словом меж собой не перемолвился. И лица как будто нарисованные, разве что глазами моргают иногда. И то. Одному на щеку слепень сел – так хоть бы смахнул, что ли. Но нет же! То ли не почувствовал, то ли ему вообще без разницы, — Пахом в сердцах стукнул кулаком по перилам. — Ну и вот как они там сейчас? Ведь наверняка стоят как истуканы и мерзнут почем зря! А они без приказа и не сделают ничего. Так и будут стоять без всяких эмоций.

Николай досадливо дернул щекой.

— Да уж. Ты прав, Пахом Евграфыч. Дрянные мы с тобой отцы-командиры. Сейчас подниму этот вопрос – и быстрым шагом спустился с крыльца во двор.

Боярин выслушал Николая и кивнул.

— Верно говоришь, любезный приятель. Но что мы можем поделать? Кого я туда отправлю, ночью, да еще в такую погоду?

— Может, попробуете воина вызвать, Андрей Тимофеевич? Ну сгинут же парни почем зря! А так глядишь, может, воин среди них и появится.

— Тут не угадаешь, братец. Сам знаешь, люди случайным образом из картонок вылупляются. Да и то не сразу. То здесь, то там приходится искать чуть ли не полдня. А даже если вдруг среди них появится – не сгинет ли вместе со всеми?

Николай подошел поближе и проговорил, перекрикивая шум ливня:

— Так может, попробуете из того камня, что я с чудища сегодня снял? Он вроде порченый какой-то, с черными прожилками, но зато взят на том самом месте. Ну как шансы увеличатся? Вдруг человек проявится ближе к тому месту, где кристалл взят был? А то ж все шестеро сгинут, точно вам говорю! Вы гляньте, как стихия разыгралась!

Полыхнула молния, осветив задумавшееся на миг лицо боярина.

— Хорошо. Я попробую. В конце концов, задачу ставить опыты и постигать мир с нас никто не снимал.

— Заодно посмотрите, отличается ли камень от тех, что брали раньше. Эксперимент, так сказать! — радостно крикнул Николай.

Андрей Тимофеевич странно посмотрел на него.

— Кристаллы все разные, Коля. Каждый уникален и неповторим. Второго такого не существует.

Прокатился раскат грома. В конюшне заполошно заржали кони.

Боярин хлопнул по плечу Николая.

— Ступай-ка туда, братец. А то кони грозы боятся, может, Нине твоей может помощь потребуется, — с этими словами он развернулся и быстрым шагом направился к дверце в подвал, к мраморному залу.

Через полчаса картонки были пристроены в помещения, переодеты в сухое. Михайла проследил, чтобы везде были растоплены печки, назначены старшие и должным образом проинструктированы, во избежание пожара.

Гроза потихоньку утихала, кони и скот перестали пугаться и бить копытами о стены скотника. Во дворе с делами управились, теперь можно и на поздний ужин собираться. А то, небось, все что на стол подали уже совсем остыло.

— Эх, рано соперника встретили, братцы. Слишком рано, — начал свою речь Андрей Тимофеевич, когда все собравшиеся за столом насытились. — Не хотел я пока кристаллы на солдат да оружие тратить. Думал, успею какую-никакую свою мануфактурку наладить, в итоге все дешевле бы вышло. А вот поди ж ты! Не думал я, что участников так близко друг от друга расселяют. Видать, не такой уж и большой полигон-то для игры.

— Ну зато гроза случилась. По такому ливню особо не погуляешь, так что сутки отсрочки нам природа подарила. Теперь на неожиданность врагу рассчитывать не получится, — это Михайла. Он как узнал про встречу с чужаками – больше всех переживал. Как же, стычка с пальбой, а он вдали от всех событий оказался.

— И то верно. Тем более земля дождя сильно просила. Это же, считай, первый дождь за все то время, что мы тут живем. Другое дело, что это не просто гроза, милый друг, — ответил боярин. — Я у алтарного камня сведения запросил. Так вот знаешь как явление природы голос назвал? Шторм слияния. Такая вот штука, представь себе. Понятно ли?

— Не очень… — помотал головой Михайла.

Андрей Тимофеевич довольно улыбнулся. Медведеподобный кудрявый Михайла убедительно изображал из себя недотепу, а боярину заметно по душе был именно такой стиль разговора – объяснять и растолковывать, словно учитель школярам. Потому и говорил Андрей Тимофеевич, повернувшись к Михайле. Что-то говорить вникуда он не любил. Пахом со своей вечной хитринкой в глазах не очень подходил на роль ученика, а Николай и Нина за столом сидели мрачные, молчаливые и демонстративно не смотрели друг на друга. Потому роль ничего не понимающего на сегодняшнем вечернем совете сама собой досталась Михайле.

— Смотри какая штука получается. Каждый игрок с добытых кристаллов в своих владениях устанавливает свои законы. Почвы, ветра, погода, насекомые, грунтовые воды, естественные всякие законы и прочая, и прочая. Так как охотятся все недавно – и мы, и все остальные – то так или иначе каждые владения это как бы отдельный мирок, со своим скудным набором уже открытых законов бытия. Понятно ли?

Михайла кивнул и боярин продолжил.

— Так вот, когда отряд охотников пробил перегородку между владениями – наши небольшие закутки со своими местечковыми правилами как бы объединились в одно. И теперь то, что открывал я – стало работать и в их владениях тоже, а то, что открывали они – стало доступно нам. Однако разве же может же все вот так вот разом бац – и совместиться? Это ж какой стресс будет природе! Потому в таких случаях протокол слияния устроитель игр маскирует таким вот штормом. Понятно ли? Слияние правил – стресс. И шторм – стресс. Вот одно под другое и маскируют.

— Но что-то уж очень сильно громыхало. Неужели так много изменений надо это, как бишь… замаскировать?

Андрей Тимофеевич покачал головой:

— Да нет, не так уж и много. Я глянул по списку добавленного в мои владения – там в основном по растительной природе и быту, ничего такого фундаментального. Просто, как мне кажется, шторму этому тесно оказалось в наших двух маленьких уделах. Ну сам посуди. Что такое шторм? Это такой огромный вихрь из туч. Знаешь народную примету – если на небе из облаков «кошачьи хвосты» – значит, быть дождю? Так вот эти «кошачьи хвосты» – краешек циклона. Ну, вихря большого из туч грозовых. А теперь представь, такую огромную штуку – да в два наших небольших пятачка земли, в двадцать верст в поперечнике. Вот шторм и бьется в тесноте. Я так себе это разумею.

Пахом потер свою куцую бороденку.

— А пролом так и вовсе сотня метров. Это же какой там ураган был? Чтобы шторм да через такую узенькую щелочку просачивался? Ему же надо и у нас, и у них разгуляться. Это ж, наверное, вообще светопреставление! Как там наши ребята? Эх, надо было кому-то из нас остаться с ними!

Боярин посмурнел лицом.

— Да уж, плохо вышло. Тут я, братцы, что-то недодумал, — крякнул, постучал нервно ладонью по столу. Вздохнул. — Ну да что ж теперь. Завтра с утра первым делом – туда. Посмотрим что с картонками случилось. Пообщаюсь с ними, опять же. Очень мне интересно знать, братцы. Обучаются ли они сами по себе или в головах имеют только то, что им хозяин вложил? Думаю завтра получить ответ на этот вопрос. Все же они впервые так далеко от меня, да в такой ситуации, в какой до этого не бывали. Добавится ли в них что-то новое? Да и на редутик ваш потешный посмотрим, что вы там успели за полдня состряпать. Заодно глянем, что в проломе творится. Пашенька, ты, же, говорят, большой мастер прятаться и скрадываться?

Пахом кивнул:

— Учили нас этому, барин.

— Так, может, сходишь на разведку на ту сторону? Посмотреть, оглядеться. Ну, сам понимаешь!

Николай вдруг поднял взгляд от стола и решительно заявил:

— На разведку пойду я, Андрей Тимофеевич, — и пояснил в ответ на недоуменный взор боярина. — У Пахома сейчас своего коня нет. А пешего точно загонят и сожрут, если обнаружат. Нового коня ему творить – так все равно время на слаживание нужно. А мы с моим Сердаром уже сработались. Это первое соображение.

— А второе? — заинтересованно спросил боярин.

— Второе такое. У меня на охоте монстры уже серьезные. А парни, — кивок в сторону Пахома и Михайлы, — пока со слабых трофей собирают. Вот и пусть собирают. Война войной, а заготовку камней прекращать нельзя. Особенно с учетом того, что у супостата тоже сбор кристаллов идет. В общем – схожу, разведаю. Мне не в первой.

Андрей Тимофеевич оглядел присутствующих. Михайла задумчиво чесал в затылке, Пахом поймал взгляд боярина и виновато развел руками. Мол, не уберег кобылу-то, простите. Нина фыркнула и отвернулась.

— Ну, так тому и быть. Значит, Коленька, поедешь завтра в разведку. К утру приготовлю тебе снаряжения на всякий случай. Мало ли, вдруг затянется дело. Понятно ли?

Николай уверенно кивнул. Должно хватить. Разведка – это хорошо. Поближе к опасности и подальше от тех слов, которыми его сегодня больно ранила Нина.

Эта ужасная ночь, полная буйства стихии и хаотичных метаний в темноте наконец-то закончилась. Человек стянул с себя влажную нательную рубаху и подставил обнаженный торс первым лучам солнца.

Тучи разошлись еще несколько часов назад. Человек даже успел посмотреть на звезды в чужом, незнакомом небе. Когда-то давно отчим учил его читать созвездия, и человек был уверен, что он был хорошим учеником. Но здесь он не смог найти ни одного знакомого. Впрочем, это самое незначительное из непонятного.

Легкие взмахи рук, повороты корпуса. Разминочный комплекс, которому его учили в детстве. В той, прошлой жизни. Когда его тело было молодым и сильным. Как сейчас. Ведь еще вчера – а вчера ли? Он был стар и слаб, избитый болезнями, травмами, ранами и плохим питанием. Сегодня у него снова молодое сильное тело, каким оно было лет в двадцать пять. И это было его тело. Вот на руке шрам от железяки, на которую он напоролся, когда с друзьями баловались на недостроенной водонапорной башне. А вот здесь нет шрама от пулевого ранения, которое он получил на персидской границе где-то в тридцать лет. Волосы снова стали черными, не побитыми сединой. Некий выверт судьбы вернул ему его молодость. В добро или в зло это было сделано – человек пока не знал. Да и оно ему надо, такие вопросы задавать?

Когда он сегодня очнулся среди ночи от раскатов грома и завывания штормового ветра – он был уверен, что попал в ад. Холод, сырость, темнота, а вокруг него стоят страшные, будто разбитые параличом люди с пустыми глазами. Внутренне он был готов к тому, что попадет в ад. Последние годы его жизни на земле были далеко не из тех, которыми можно похвастаться. Хоть и дожил до седых волос, и младшие почтительно величали его – аксакал, но он не был праведником.

Но он не был и тем, кто станет предаваться скорби и самоуничижению, даже оказавшись в аду. Его отчим любил говорить, что даже смерть не является уважительной причиной чтобы не работать.

И человек, очнувшись в аду, непонятно где, непонятно с кем, непонятно зачем – не стал тратить время зря. Если не знаешь что делать – делай хоть что-нибудь. Так его учили в детстве. И человек делал.

Посреди темной ночи, освещаемой частыми вспышками молний, он растащил рухнувший от ветра и потоков воды шатер. Собрал из старинных пищалей и ремней каркас. Растянул на нем куски порванного шатра, сделав некое подобие навеса. Добыл из самого низа побитого дождевой водой костра едва тлеющие уголья и ценой нескольких ожогов перенес огонь под навес.

Истуканы с пустыми глазами оказались живыми, но вели себя будто их напоили опийной настойкой. Никакой воли к жизни, никаких эмоций. Человек заставил их снять с себя насквозь промокшие одежды и спрятаться под навес от тугих ударов ливня. А еще эти истуканы на удивление быстро восприняли команду поддерживать костер и уже самостоятельно укрывали очаг от воды. Хотя отсыревшие дрова давали больше дыма, чем огня, никто не замерз до смерти.

Они ничего не говорили ни ему, ни друг другу. Казалось, что они вообще не умели разговаривать. А еще каждый из них был похож на другого, словно братья-близнецы. Но разве может от одной матери родиться пятеро близнецов?

Или даже шестеро. Кто знает, может быть здесь, в аду, у всех одинаковые тела и лица. Может быть, он и сам так выглядит. Человек глянул на свои руки. Нет, не одинаковые. У него кожа смуглая. Хоть он южанин лишь наполовину, но кровь его неизвестного отца сильнее отразилась на его внешнем виде. В общем, на этих пятерых «братьев» он не похож, это уж точно.

Солнце быстро согревало землю. Пожалуй, надо бы и братьев-истуканов размять. Утренняя гимнастика еще никому не вредила. А уж тем, кто полночи провел в обнимку с ружьем так и вовсе обязательна.

— Эй, джигиты! Подъем! Эрталаб машклар!

И это правильное решение. Вон, истуканы все покрыты мурашками от холода, а двоих бил сильный озноб. Одежда – старинные кафтаны и меховые жилетки. Состряпанные так, будто абреки из Хорезма хотели притвориться красноармейцами, но их мундиры никогда в глаза не видели и шили со слов английского торговца. Да и ружья у них… Столь древние карамультуки человек видел лишь у диких пуштунов по ту сторону Памира. Даже не кремневые, а вообще фитильные пищали. Которые теперь, после такого ливня, надо бы разрядить и хорошенько почистить. Но этим можно заняться и после зарядки.

— Активнее, активнее двигаемся! Бир, еки, уч, торт! Бир, еки, уч, торт! Шевелитесь!

Закончили утреннюю гимнастику. Теперь пару минут передохнуть и пора начинать уборку. Ад у нас тут или не ад, но вот жить в таком бардаке никак нельзя.

Наверное, еще вчера это был намек на полевое укрепление. Некое подобие окопов, брустверы, укрепленные палками небольшие земляные отвалы. Только вот теперь все это оказалось размыто сильнейшим ливнем.

А еще ветром песок нанесло. Явно оттуда, с юга. Человек присмотрелся. Ну да, точно. Там, на юге, виднелась стиснутая утренним туманом широкая дорога. Почва в той стороне по цвету напоминала даже не Каракумы, а, скорее, нечто вроде красных грунтов эмирата Афганистан. Человек жил в тех краях последние годы своей долгой жизни. Знания, полученные от отчима пригодились в эмиграции, и человек смог сделать неплохую карьеру на военном поприще и даже помогал местным ополченцам воевать с англичанами. Собственно, последнее, что он помнил из той жизни – это блокированный отрядами Надир-хана городок Таль. Помнил неуязвимые английские аэропланы и штурмовые пятерки неистовых гуркхов, и как повстанцы теряли высоту за высотой, как распадалось кольцо блокады, и как такая близкая победа превратилась в поражение.

Человек потряс головой, отгоняя ненужное воспоминание. Так, а что у нас на севере? А на севере у нас ничего хорошего. Зеленая травка, небольшие кустики, редкие сосенки да березки. И, кажется, вон там, на горизонте, движется отряд конных.

Человек посмотрел на солнце. Яркое, теплое, ласковое. Настоящее. Не похоже на ад, если честно. Но у него есть немалый шанс отправиться в ад, если он дождется прибытия конных. Всадники с севера – это плохо. Так-то всадники с юга, востока и запада – это тоже плохо, но их сейчас нет, а северяне – вот они, едут.

Истуканы закончили чистку пищалей и замерли. Укрепление было за пару часов приведено в какой-никакой порядок, окопы и брустверы подравняли, из обрывков шатра сделали две вполне пристойные палатки на шестах, заново сложили очаг из камней. Одежда вычищена и просушена. Правда, сухого пороха не осталось вовсе, да и фитили все насквозь промокли. Холодного оружия нет вообще. Ни сабель, ни штыков, ни топоров. Принимать бой с конными – увы, не в таких условиях. Еще бы часик, чтобы срубить вон то чахлое деревце да сделать рогаток… Но чего нет – того нет. Конные будут здесь уже через полчаса или около того.

— Становись!

Истуканы, закончив облачаться в свои зеленые с красным одежды, встали в строй.

— Вот что, джигиты. Видите тех всадников? Лично я ничего хорошего от них не жду. Так что давайте-ка пойдем все вместе на юг. Подальше от непонятной конницы, поближе к теплу. Ага?

Истуканы отреагировали странно. Дружно кивнули, после чего схватили свои пищали и разбрелись к стрелковым позициям у траншеи с бруствером. Только вот расположились они спиной к всадникам, направив ружья на юг.

Человек попробовал было прикрикнуть на одного из «братьев», но тот дернул щекой и вдруг заговорил:

— Приказ. Защищать от тех, кто придет с юга.

На русском языке заговорил. Не на фарси, как можно было предположить. Не на турецком. И даже не на английском. В такой одежде, белый, да еще и русский? Человек никогда не видел чтобы русские одевались так. На его родине русские ходили в одежде вполне европейского покроя. В отряде его отчима солдаты были одеты в белые гимнастические рубахи и синие штаны. А не вот эти вот зелено-красные то ли халаты, то ли кафтаны…

Всадников трое, плюс телега, в которой тоже кто-то есть. О, а за телегой еще и группа пеших идет. Нет, вообще не вариант. Пока есть запас в пару-тройку километров – лучше попробовать уйти. Тем более вон там утренний туман еще не исчез. Как стоял густой стеной чуть ли не выше деревьев, так и стоит, хотя солнце уже пару часов как припекает.

— Ну как знаешь. Я, пожалуй, не стану дожидаться вон тех джигитов. Последний раз я что-то хорошее от людей с севера видел лет тридцать назад, — ответил человек истукану на русском языке.

Схватил пищаль, берендейку с отсыревшим порохом, пыжами и пулями и быстрым шагом направился на юг.

Странное чувство зашевелилось у него в душе. Он не говорил по-русски уже очень давно. С подросткового возраста. После гибели отчима русский язык стал ему не нужен и всю свою следующую жизнь он говорил по-другому. Все эти три десятка лет войн, походов, торговых операций и – что греха таить? — бандитских налетов он не только разговаривал, но даже и думал на других языках.

Русский остался для него языком детства. Языком того времени, когда все было хорошо, когда он был искренне, по-детски счастлив. Его тогда звали… Нет. Он не будет вспоминать это имя. Его этим именем звали отчим, мать, брат, сестра. Школьные друзья… Все те, кто жили с ним там, в мире беззаботного счастья. Теперь у человека другие имена. Человек уже привык менять их как перчатки. Особенность профессии налетчика и контрабандиста. А то, прошлое имя – оно так и осталось в прошлом.

Может быть, те всадники и не враги вовсе. Но ведь наверняка возникнут вопросы, как в пятерку белых истуканов затесался смуглый азиат. И что им отвечать? А еще… вдруг они заговорят с ним по-русски? К этому человек был не готов. Не сегодня. Не сейчас. Как-нибудь потом. Когда научится владеть этим таким давно забытым и внезапно помолодевшим телом. И будет точно уверен, что не расплачется как девчонка от нахлынувших воспоминаний.

Человек быстрым шагом уходил на юг. Особой скользящей походкой, чтобы оставлять как можно меньше четких следов. Специальный навык памирских басмачей – попробуй-ка догадайся, кто здесь шел и сколько нас тут было.