Охотники за туманом

Глава 10

Утром Николая разбудил давно позабытый крик петуха. Немного странный. В жизни редко так бывает, чтобы петух все свои крики кукарекал как под копирку, с одинаковыми интонациями, ни на ноту не сбиваясь. Но тем не менее, хоть и картонный – а все же петух.

Только-только начало светать. До восхода солнца еще полчаса или чуть больше. Двор, амбар, стены, крыши строений – все покрыто крупной утренней росой. На свежем воздухе дышится легко, разгоряченное утренней зарядкой тело приятно освежает прохладным утренним воздухом.

Николай уже заканчивал гимнастический комплекс, когда мимо него громыхая ведрами прошла Нина.

— Привет!

Она хмуро кивнула в ответ и двинулась дальше. Нет, так дело не пойдет.

— Постой! Да стой же ты! — надо как-то завязать разговор, пробить эту стену отчуждения. — Я по делу к тебе! Скажи, ты Пахома не видела? Куда он делся? Вроде проснулись мы в одно время…

Нина остановилась, поставила ведра на землю и поправила косынку на голове.

— С боярином беседует. Вон, глянь! — и кивнула на горницу.

Николаю показалось, что окна на мгновенье осветились короткой вспышкой света.

— Это… что? Ты это тоже видела?

Нина пожала плечами.

— Ничего особенного. У Пахома вчера как раз неделя вышла. С тобой разве боярин таких бесед не проводит?

Неделя… И вчерашний разговор… Догадка мелькнула в голове у Николая и, повинуясь внезапному порыву, он сделал шаг вперед и взял женщину за руку.

— Погоди, не уходи. А у тебя неделя когда выходит?

На этот раз Нина не стала вырывать руку. Просто стояла и печально смотрела на него снизу вверх.

— Неделя тут ни при чем, Коля. Ты что, так ничего и не понял?

Николай покрепче сжал ее ладонь. Пусть говорит. Вот так, с ним, лицом к лицу. Пусть хоть что, лишь бы не стена молчания!

— А что я должен был понять? Ты же мне и слова не скажешь. Как догадаться что у тебя на уме?

Нина опустила голову и глухим голосом заговорила:

— Ты знаешь… Я всегда была тебе благодарна за то, как ты принял Ромку. И как твои люди его приняли. За то, что меня никто и словом не попрекнул. Я знаю, все это только потому, что я была с тобой. Крепко тебя уважали там, в гарнизоне.

— Что ты за глупости говоришь! Не поэтому!

— Поэтому, Коля, поэтому. Кто про ротмистра слово дурное скажет – тому эти слова в глотку вобьют в тот же миг. Так у вас в эскадроне заведено было. Передавали из уст в уста истории про ту засаду в Хивинском походе, про то, как ты сберег эскадрон во время рейда на Сарыкамыш и много чего еще. Тобой восхищались. Тебя боготворили. Ты был как счастливый талисман эскадрона. За тобой я жила как за каменной стеной.

— Так и хорошо жили же, Нина! И я не делал разницы между Ромкой и Федором с Настенькой. Они мне все по сердцу были!

Нина легонько погладила свободной ладонью его руки, сжимающие ее запястье.

— Вот за это тебя и любили все. За то, что ты такой. Когда закончилась война с Кокандом, пошли разговоры, что полк выведут в Астрахань. И что семьи офицеров будут жить там. Не сложилось, тебя послали в Болгарию. И все равно, эти два года в Красноводске что тебя не было – никто, даже бабы, не смели на меня косо смотреть. Потом ты вернулся, а люди в эскадроне рассказывали новые истории. И про Белы, и про Шейново. Шептали, что ты заговоренный. Что тебя пуля не берет. Тебя обожали, тобой восхищались, про тебя складывали легенды. А потом… — Нина судорожно вздохнула. — Ты не вернулся.

У Николая вдруг все похолодело внутри. Кровь застучала в висках. Нина продолжила монотонно, внезапно помертвевшим голосом.

— Они приехали и сказали, что схоронили тебя там, в степи, недалеко от Геок-Тепе. Они сказали, что Белый Генерал уже почти приготовил все к штурму. Они сказали – еще неделя, и все закончится. Они сказали, что победа близка. Они выражали свои соболезнования.

Николай просипел внезапно пересохшим горлом:

— Как… как это случилось? Они рассказывали… как? А кто еще? Кто принял эскадрон? Саныч? Вихров? Скажи!

А Нина будто не слышала его. Продолжала говорить мертвым голосом, монотонно раскачиваясь в такт словам и, сама того не замечая, нежно поглаживала его ладони.

— Ромка вздумал отомстить. Пока я плакала во все глаза а бабы помогали поминки организовывать – он стащил из сундука твой револьвер. Помнишь, тот, которым тебя за Коканд наградили? Вот его. Потом увел из стойла коня и пропал. Уехал на юг и больше его никто не видел. Сам знаешь, в той степи зимы лютые. А на дворе самый январь стоял. И взрослые-то ни за что сгинуть могут. А тут – дите, которому только-только десять исполнилось. В феврале мне сказали, что погрызенного шакалами коня опознали по сбруе, а Ромки – никаких следов.

Нина слегка качнулась в его сторону. Совсем чуть-чуть, на какие-то доли миллиметра. Но Николая бросило в жар, он словно физически ощутил тепло ее тела. А она тем временем продолжила:

— В Закаспийском крае объявили перевод на штаты мирного времени. Сказали, что эскадрон расформируют. Нет, так-то никто меня не выгонял, предложили даже переехать в Асхабад, обещали определить куда-нибудь при штабе полка. Но я не решилась.

Николай стиснул зубы и слушал, почти не дыша.

— Уехала в Россию. Поселилась в Царицыне, служила на телеграфе. Федьку пристроила в реальное училище. Вроде тянула. Конечно, хозяйство не как у жены ротмистра, но и не сказать чтобы бедствовала. На жизнь хватало. Настена помогала по хозяйству как могла. Смышленая такая девочка получилась… — Нина грустно улыбнулась. — А потом я приболела. Врач сказал – тиф, но шансы выкарабкаться есть. Помню как металась в лихорадке. Исхудала вся. А потом жар стал спадать. Помню, проснулась в духоте, вышла во двор подышать воздухом – и оказалось, что я уже здесь. Будто и не было всей той жизни. Я выхожу во двор – и вижу тебя таким, каким ты был всегда. На лихом коне, с ружьем, молодой и задорный, уходишь в очередной рейд. И на твоих висках нет седины, которую ты привез из Болгарии. Тем же днем я осмотрела себя в бане и поняла, что не было ни Ромки, ни Федьки с Настеной. Никогда не было.

Нина подняла голову и посмотрела ему в глаза. Потом аккуратно разжала его пальцы и освободила свою руку.

— Ты не вернулся, Коля. Все, чем мы с тобой жили – пошло прахом. А начинать заново… я просто не смогу. Прости.

Подняла с земли ведра и пошла дальше в конюшню.

Местность полигона была неровная, повсюду были разбросаны крупные глыбы, занесенные песком и грязью. Монстр двигался рывками, перебегая от кучи к куче. Багровые всполохи выдавали его положение, но Николай никак не мог прицелиться и потихоньку пятился назад, стараясь выманить паукообразную тварь на открытое пространство. Издалека стрелять – у ружья точность не та, надо бы поближе подпустить. Только вот этот – умный, прекрасно понимает чтó такое ружье и чтó оно умеет. Потому старается приблизиться на расстояние рывка прячась за укрытиями. И еще он знает, что у охотника всего одна пуля. Не картечь, которая дает большую площадь поражения. От картечи Николай отказался еще две охоты назад. Картечины не пробивают панцирь паука. А вот тяжелая пуля, да вдобавок с увеличенной навеской пороха должна пробить. Вчера вместе с Михайлой осматривали мушкет и пришли к выводу, что такой ствол с полуторной навеской еще выстрелов десять должен выдержать. Потом разорвет, конечно, но это уже будет потом.

Сейчас надо выманить этого умника из-за камня и попасть. Николай быстро оглянулся. Ага, сзади в тумане виднеется еще одна небольшая кочка. Какая-никакая, а позиция. Если взобраться на нее – то вон за теми двумя ближними глыбами паук уже не спрячется, можно будет попробовать зацепить по верху. Пока Николай вертел головой, монстр серой молнией перескочил до следующего камня. Хитрый. Ну ничего. Сейчас мы тебя…

Шаг, еще шаг. Сапог нащупывает сзади кочку. Аккуратно, не сводя глаз с того камня с багровыми отсветами, гусиным шагом Николай пятится назад, потихоньку поднимаясь. Какая-то она не очень твердая. Будто песок ветром нанесло. Не удержался, бросил взгляд под ноги. Больше всего эта кочка похожа на весенний сугроб. Подтаявшая куча снега, на которую ветер нанес грязь и песок. Потому и не растаяла.

Паук попробовал воспользоваться моментом, пока Николай смотрел под ноги и, оттолкнувшись всеми лапами выпрыгнул из-за глыбы.

Выстрел! Конус дыма закрыл обзор впереди. Николай бросил ружье куда-то туда, словно плохонькое копье и бросился влево, на бегу выхватывая саблю. До монстра оставалось метров пять. Три-четыре больших шага. Прыгучий, зараза! До камня-то было шагов десять, не меньше. Сабля тускло свернула в багровом отсвете и натолкнулась на матово-серую клинковидную ногу чудища. Николай пошел по кругу приставным шагом, выписывая взмахами сабли восьмерки. Удар! Удар! Еще удар! При столкновении лапы монстра с клинком во все стороны обильно летят искры, будто сабля чиркает по кремню. Кажется, пуля все-таки попала в стража тумана. Он не сходит с места, лишь размахивает своими острыми лапами. Тремя. Нет, уже двумя. Повредил? Нет, он парой отбивается от Николая, а остальные дергающимися рывками подбирает под себя. Прыгать собрался? Ну давай, прыгай.

Николай стал делать рывки из стороны в сторону. Удар! Еще удар! Хочешь потанцевать? А то мне не с кем сегодня, так хоть ты составь компанию. Согласен? Как тебе моя мазурка?

Монстр большой. Туловище чуть больше метра в поперечнике, лапы из трех секций, куда как длиннее тела. Прыжок! Не угадал, паршивец, я в другую сторону качнулся. Провалившийся в атаке монстр на какое-то мгновенье подставил спину под удар сабли. Под рукой чавкнуло, паук сбился с направления и покатился кубарем. Замер на мгновенье и снова принялся собирать свои лапы в оборонительный пучок. Но это уже агония. Движения рваные, дерганые, скорость не та. И нет, он не притворяется. Вон, что-то черное вытекает из разреза на брюхе, и две почти отрубленных лапы судорожно дергаются, отказываются слушаться хозяина. А вон там, по центру спины, ближе к голове- вывороченная чешуйка хитинового панциря и клякса выходного отверстия пули. Мушкет все-таки сделал свое дело.

Удар! Смещение, большой замах, еще удар, с оттягом… Готов. На этот раз можно было и не отскакивать. Лапы сложились над туловищем в диковинный бутон и тело монстра стало опадать, с шипением потекло черной жижицей, быстро впитываясь в землю.

Подул холодный ветер.

Николай огляделся. Из-за облачка выглянуло солнце, под ногами захлюпала грязь. Кочки, которые так мешали во время боя и правда оказались занесенными весенней грязью слежавшимися сугробами. И кристалл какой-то необычный. Не насыщенного красного цвета, как во владениях боярина, не с оранжевым оттенком, как на границе с южанами, а бледно-розовый, с еле заметными голубоватыми нитями внутри.

Коридор пробит. Туман рассеялся и перед глазами охотников раскинулась необъятная ледяная пустыня. Нанесенные ветром снежные валы, изрядно побитые солнцем, превратились в обледеневшие гребни. Ни деревца, ни кустика, никаких следов зверя или человека. Только снег, лед и холодный ветер в лицо.

— Сейчас еще сильнее задует, Николай Викторович, — сказал один из новых охотников. — У нас там июль, а здесь от силы март. Должно сильно разгуляться!

Николай кивнул.

— Ты прав. Возвращаемся к Михайловой горе, там переждем. Да и не успеем мы уже сегодня ничего разведать. Вечереет. Опять же, Сидора проведать надо.

Сегодня весь день пришлось на ходу переделывать планы. Потому что сначала боярин прямо с утра переиграл все вчерашние замыслы. Сказал – мол, ты прав, Николай, давай-ка мы с тобой будем кристаллы таскать от коридора, у нас кони добрые, быстрее все сделаем. А Пахома он отправил на южную заставу, командовать стрельцами.

Затем Михайла пошептался с Андреем Тимофеевичем и забрал к себе Березу. Тому нарезали сектор для охоты на западном берегу реки. Будет открывать березовые рощи. В добавок к тому боярин отрядил двух мастеровых-картонок аккуратно срезать с уже растущих берез подходящие для черенкования ветки. В конце концов, не все же ждать милости от природы и ворожить на алтаре. Нужно и собственными руками что-то сделать. Конечно, черенкование – не самый подходящий способ посадки для березы, но если применить немного волшебства – все деревца приживутся. А уж весной можно будет заняться и саженцами. В общем, березовой роще близ Михайловой горы – быть!

В итоге охотников на пробитие коридора осталось трое. Их добычу в острог доставлял лично боярин верхом на Алмазе, ведя Сердара в поводу. Чтобы не загнать коней, Андрей Тимофеевич приготовил волшебный порошок, восстанавливающий коням силы. Этот же порошок по щепотке следовало сыпать в землю близ каждого высаженного черенка березы. М-да. А ведь буквально вчера он говорил, что волшебство – тупиковый путь. Сегодня же гляди-ка, вовсю этим волшебством сам пользуется для ускорения процесса.

Коридор уже был пробит почти до конца, когда с одним из охотников случилась беда. Все-таки добыча кристаллов, поставленная на поток сыграла с новичками злую шутку. Расслабились они, растеряли бдительность. За день по пять раз входили в туман, а монстры там – так себе, червячок несмышленный. Ну с иголками. Ну лапки отрастил. Ну зубки скалит. Только до серьезного соперника им еще расти и расти. Дошло до того, что перестали ружье проверять перед входом в туман. Есть ли порох на полке, не слежался ли, не отсырел ли – какая разница? Все равно стража тумана саблей рубить. Чик – и готово.

В своем пятом за день секторе тумана Сидора встретил призрачный волк. Сам облезлый, кости торчат сквозь дыры в шкуре, но быстрый и сильный. Красные глаза, злобное шипение на растерявшегося охотника, прыжок, удар лапами в грудь…

Когда туман рассеялся, Сидор лежал на земле и тяжело дышал. Волк перед смертью не только раздробил ему руку, но и успел сильно подрать когтями. Одежда охотника превратилась в лохмотья, ноги, грудь и живот охотника были в глубоких порезах. Черная жижица, в которую превращались поверженные монстры, оказалась очень едкой и левая половина тела Сидора превратилась в сплошной ожог. А в уцелевшей руке зажат пульсирующий багровым в такт ударом сердца кристалл.

Сидору повезло, что он все-таки начал снимать закинутое за спину ружье. Волк впился зубами не в горло, а в руку с ремнем, который Сидор пытался перекинуть через голову. И второй раз повезло что штык на поясе был. Вот тут тоже Николаю повод задуматься. Вообще-то по уставам и наставлениям у пехотинца во время боя штык должен быть примкнутым. Николай, как старый кавалерист, не придал этому значения, не настоял, не заставил. И это спасло Сидору жизнь. Сегодня спасло, но такая расхлябанность подчиненных – это нетребовательность командира. Прямой упрек Николаю. К чему такая нетребовательность приведет завтра? Что там Нина говорила? Складывали легенды, хороший командир, боготворили… Растяпа, а не командир! Бойцы ведут себя будто на воды отдыхать приехали и вот, пожалуйста, готовьте носилки. Хорошо хоть не могилу.

Раненого наспех перевязали, положили на сделанные из ружей и ремней носилки и быстрым шагом, меняясь по очереди, донесли до Михайловой горы. А там уже и боярин подъехал со своим волшебным порошком. В общем, жить будет, хотя для полного выздоровления потребуется пара недель, если не больше. А вот сойдут ли следы от ожога хотя бы с лица – только время покажет.

После ранения Сидора Николай тоже принялся входить в туман. Хоть боярин и запретил ему рисковать, но иначе можно было не успеть пробить перемычку до вечера. Ничего. Оправдается. Скажет, мол, эксперимент проводил. Боярина это слово завораживает. Любит он, когда люди экспериментируют. Аж глаза загораются, когда слушает доклад о чем-то новом, чего раньше еще не знали. А разумный монстр, осмысленно уходящий с линии огня – это оно самое. Новое.

— Красиво у тебя здесь!

Николай огляделся. Тут и правда было на что посмотреть. Высокая и просторная карстовая пещера с множеством сталактитов и сталагмитов, соединяющимися в причудливые колонны-сталактоны освещалась несколькими факелами. Отблески огня играли на неровных стенах, в которых поблескивали вкрапления слюды и разных минералов, словно сокровищница восточного падишаха. Если закрыть глаза на природные неровности, то здесь очень похоже на дворцовую залу. Большую. Очень большую залу. Пожалуй, в этой пещере можно даже несколько крестьянских домишек разместить – и еще место останется. А если пол подравнять слегка, ковровую дорожку раскатать и вон там, на противоположном конце пещеры поставить трон какого-нибудь сказочного короля – то можно устраивать императорские приемы для генерального штаба со всей свитой.

Михайла довольно улыбнулся.

— Я и сам удивился. Даже жалко будет такую красоту портить шахтными работами.

— А кто делал? Ты?

— Не поверишь. Береза. Давай, братец, не тушуйся, расскажи в подробностях! — Михайла слегка подтолкнул в плечо стоящего рядом воронежского крестьянина. Точнее, уже охотника.

— Да что тут рассказывать! — зарделся тот. — Ну да, необычно слегка. Но тут, знаете ли, вообще обычного мало. За эти три дня столько всякой небывальщины повидал! Одной больше, одной меньше…

— Давай-давай, рассказывай! — подбодрил Березу Николай. — Небывальщина ли, нет ли, но только закономерности разные нам все равно надо узнавать. Чтобы не тыкаться в эту самую небывальщину наощупь, как слепые котята.

— А чего тут? Ну, вон, Михайла мне сказал, я и это, значит, — засмущался было Береза, но потихоньку разговорился. — Иду по расщелине к стене тумана. А там знаете, скалы так сужаются, сужаются и ширина прохода уже совсем на нет сходит. И вроде углубление небольшое в скальной стенке есть, а по ней тоненький туман стелется. То есть скала как бы даже за ним угадывается. Я руку сую – и ага, кажется, есть там скала. Но пробовать-то открыть сектор надо? И я, значит, прямо всем телом к этой скале прижимаюсь, чтобы целиком этим тонким слоем тумана покрыться. Ну и вот. Как только полностью в скалу вжался – так тут же и провалился на полигон.

— Хм. То есть если просто руку совать – то там, за туманом, камень был? Интересно! — сказал Николай.

— Ну, может и не было. Может, показалось мне так. Очень такие непривычные ощущения.

— Ладно, с этим ясно. А сама охота как прошла?

— Да как… Полигон круглый, будто внутри каменного шара оказался. Везде переплетение каменных перекладин, сверху вниз, справа налево и наискосок. Путаница, будто кот с клубком поигрался. И монстр, значит, по этим нитям шустро так ползает и все чем-то зеленым плюется. А я, знаете, с ружья палить не рискнул. Уж больно хрупким все вокруг казалось. Ну как обрушится и меня под этими камнями заживо похоронит? В общем, в одну руку сабельку взял, в другую – штык ружейный. Так и пошел за монстром гоняться. А он маленький, да шустрый. Плюнет – и тут же переползет на другую сторону каменной колонны. Я туда, а он шасть – и уже по другой колонне ползет. И снова плюется. Так мы с ним в салочки и играли. Пока его настиг и зарубил – семь потов сошло.

— А ветер? Ветер-то дул, чтобы туман рассеять?

— Ох, братцы, не то слово. Как монстр растворился – так тут такое началось! Пол вздыбился, потолок будто падать начал, перекладины каменные как давай рушиться и падать! Я думал все, хана! На пол лег, в калачик сжался, руками голову закрыл и молился – пронеси, мол, Господи! Потом все успокоилось вроде. Встаю – а тут такое. Кристалл, что от монстра остался – необычный такой, белым светился. Да ярко так. Бликует по стенам, причудливые тени пускает. Красота, одним словом!

— Кристалл нестандартный вышел, — вставил свое слово Михайла. — Его Нина в острог повезла. Как раз они с боярином приезжали, Нина – Сидора перевязывать, боярин – к вам, на коридор. Ну вот заодно и пещеру посмотрели. Береза объяснил ему как все было. Андрей Тимофеевич сказал, что будет на этот кристалл одушевленного мастерового призывать. Нас-то всех он как воинов вызывал, а тут, значит, попробует специального умельца вызвать.

Николай подошел к стене, потрогал блестящие в свете факелов сколы слюды.

— Говоришь, Михайла, жалко красоту портить? А много здесь есть такого, ради чего шахту делать?

— Много, Николай Викторович, — серьезно ответил Михайла, — тут минералов всяких разных – не счесть. Первый раз такое разнообразие в одной пещере вижу. В природе так обычно не бывает. Здесь и кремень есть, и каменная селитра, и кварц… Да все есть. Считай, не пещера, а сокровищница. Теперь бы с умом этим всем распорядиться…

Николай усмехнулся.

— Так тебе и карты в руки. Ты ж у нас вроде в горном деле соображаешь?

Михайла развел руками.

— Ты, Викторыч, не путай божий дар с яичницей. На такое сокровище настоящий мастер нужен. Я ж тут половину всей красоты испорчу просто по незнанию да от жадности! — и по-хозяйски похлопал сталактоновую колонну, — тут надо с умом подходить. Чтобы все взять что можно и не растерять по глупости.

— Ясно. А сверху как? Глядел уже?

— Да, конечно. Наверху, на горе, поляна открылась как положено, сто на сто метров. Небольшое плато, зато с дерном и – что ты думаешь? — три березки растут. Получается, что с одной охоты как бы два сектора сразу открылось, один под другим. Здесь пещера – а там поляна.

— И правда, удачно вышло!

Люди неспешно обживали пещеру. У входа жевал сено битюг Василий, иногда недовольно всхрапывая и прядая ушами. Ближе к центру, у костра, на мешках с сеном спал беспокойным сном перебинтованный Сидор. Вдоль стены рядком в одинаковых позах сидели картонки-рабочие, держа на коленях деревянные миски с парящей горячей кашей. В стоящем на костре котле неспешно помешивала следующую порцию варева картонка Матрена. Спокойная, как и все картонки, с ничего не выражающим лицом.

По расщелине бурным потоком бежала дождевая вода и через трещины в камне убегала куда-то вниз, оставляя лишь небольшую грязную лужицу неподалеку от входа.

Снаружи сквозь шум ливня послышался цокот копыт. Василий приветственно заржал, в ответ ему раздалось ржание Сердара и Алмаза.

— Уф! Ну и погодка! — воскликнул вошедший Андрей Тимофеевич, ведя в поводу обоих коней, — эй, хлопец, принимай!

Подскочивший охотник из новичков повел коней поближе к Василию и заскрипел ремнями, расседлывая.

Андрей Тимофеевич был закутан в темно-синюю епанчу, по которой струями стекала вода. Его треуголка промокла насквозь и потеряла форму. Белый плюмаж по краю обвис грязными клочьями.

— А я тут смотрю – дело к дождю идет. Ну, думаю, пробил Коленька проход. И решил, чтобы зазря время не терять – у Михайлы заночую. Подъезжаю – батюшки-светы! Тут не дождь, тут прямо ураган! Весь лагерь наверху разметало! Это вы хорошо придумали, братцы, от дождя в пещеру все вещи упрятать! Наверху такой ветрище – ей-ей попортило бы все к чертям собачьим!

Матрена, заслышав коней, дернулась было ко входу. Ее обычно бесстрастное лицо на миг переменилось, осветившись надеждой. Но, увидев кто вошел, она как-то вдруг поникла и снова вернулась к котлу.

У Николая сжалось сердце. Он подошел поближе и еле слышно шепнул:

— Не переживай. Пахом сейчас меня на южной заставе подменяет. Он скоро вернется.

Матрена ничего не ответила, лишь мерно помешивала деревянной лопаткой бурлящую кашу.

Надо бы что-то с вентиляцией придумать. А то вон, дыму от костра особо идти некуда, даже у картонок глаза слезятся.