Однажды в Екатеринбурге

Глава 2

Рядом с забором имелись малюсенькая часовня и будка охраны. Будка пустовала: было жарко, как-то прямо-таки по-летнему, и двое вооруженных парней сидели тут же прямо на земле и играли в карты. Одеты они были странно: в брюках-галифе, темно-зеленых рубашках с горизонтальными красными полосами, которые даже не знаю, как и назвать, и смешных таких шапках со звёздочкой. У одного уши шапки свисали вниз, как у спаниеля, а у другого были пристёгнуты, как у лисы…

Шапки эти я видала в бане. А еще в таком костюме у нас есть одна старинная ёлочная игрушка, доставшаяся от бабушки… Ну, это если не считать того, что очень похожие костюмы есть на той странице учебника истории, которую мы открывали как раз вот сегодня…

Что за чудики? Может, ролевики?..

Я несколько секунд замешкалась, разглядывая парней. За это время они тоже успели приняться меня разглядывать.

– Глянь-ка, Мишаня! Девка – в штанах! – сказал тот, чьи уши были пристёгнуты.

– Ну и что, – отозвался второй, бросив на меня один ленивый взгляд. – Небось, с фронта идёт.

– Эй, девка! Ты, что, с фронта? – спросил первый.

– В смысле «с фронта»? – затупила я.

– Ну с войны.

– С какой еще войны? – я затупила ещё больше. – У нас это… того… войны нету… У нас как ее… Спецоперация…

– Ну это понятно, – ответил «ушастый», которого звали Мишаней. – С немцем замирились, слава Богу. Да вон чех теперь лютует.

– Война империалистическая перерастает в войну гражданскую, – философски продолжал второй, «пристёгный».

– В общем, ты не из Челябинска ли, случаем? – опять подключился Мишаня. – Или еще откуда с юга. Может, знаешь, что творится по Транссибу? Правду, что ли, говорят, что эсеры с меньшевиками против советской власти агрессию развернули?

В речи этого субъекта было столько умных слов, что мне показалось, будто я опять имею дело с Саней Пироговым. Он так и сыпал какой-то учебничной белибердой. «Точно ролевики, – решила я. – Задроты какие-то». Но вслух говорить это остереглась. Парни были с винтовками, и я не была уверена, что винтовки игрушечные. Кроме того, в руках по-настоящему отъявленного ролевика любая палка может выстрелить… или, по крайней мере, выколоть глаз соседу.

В общем, вслух я сказала:

– Не знаю, ребята. Честно говоря, я вообще не в курсе, о чём таком вы говорите.

– Деревенская, да? – спросил тот, которого я про себя назвала «Не-Мишаня».

– Мы думали, ты тоже из Красной армии, – ответил его товарищ.

– Да хорош уже прикалываться! – не выдержала я.

– Что делать?

– Прикалываться?

– Это по-каковски?

– Говорю же, деревенская она. Видишь, говор какой-то нездешний.

– Ты откуда? Из Сысерти?

– Из какой еще Сысерти?! Что вы мелете?! Я тут живу, на Розы Люксембург!

– На чём? На ком? – теперь очередь затупить наступила для одного из парней.

– У Розы Люксембург она живёт, – ответил ему второй.

– А откуда у нас тут евреи?

– Да ты сам деревня, как я погляжу! Роза Люксембург это одна из вождей германского рабочего класса! «Правду», что ли, не читаешь?

– Эта девка, что ль, в Германии живёт? – не понял первый. – Или Роза эта в Екатеринбурге?

– Да дура она просто, – отвечал ему второй, понизив голос. – Лучше с ней не разговаривай. Блаженная. У нас в шестнадцатом году, когда на Львов наступали, тоже во взводе один сумасшедший завёлся. Возле него пушка бахнула, так он всем и начала рассказывать, что по ночам к нему якобы кайзер Вильгельм в койку лезет…

«В шестнадцатом? На Львов? – повторила я про себя. – Кажется, это не очень согласуется с тем, что говорили в новостях… Впрочем, я не так уж и внимательно-то новости смотрю. И в 2016 я была еще мелкая… Ладно, это видимо какие-то добровольцы Донбасса. Если они считают меня сумасшедшей, то и мне ни к чему с ними дальше общаться».

Я решила двигаться домой. Попасть в незнакомое место было, конечно, не очень приятно, но ведь не в лесу же я заблудилась. В конце концов, это всё еще центр моего родного города… Вот сейчас немного прогуляюсь и найду дорогу к дому.

Так и было. Оглядевшись, я нашла усадьбу Расторгуевых-Харитоновых – тот самый садик с прудом, где мы только что гуляли. Только вот стоящий возле него памятник комсомольцам куда-то девался… Ну ладно, в листве не видать, очевидно…

Я двинулась по Карла Либкнехта в сторону Ленина, чтоб попасть к себе, на Розы Люксембург. Улица была та же, по которой мы только что гуляли с Алёной… И в то же время другая. Понятия не имею, куда делись знакомые мне магазины и кафе – или почему я раньше не замечала, что их закрыли… Дома вроде были те… Или не те. Филармония стояла какая-то полуразвалившаяся… Или недостроенная?! Архитектурного института не было: на его месте располагалось какое-то незнакомое здание с вывеской «Фотоателье Терехова». Музей Метенкова стоял на месте, но с надписью «Фотографическiй магазинъ». Чуть ниже имелись ещё какие-то вывески, среди которых мой взгляд зацепился за странное «Кодакъ». Пока я таращилась на это современно-несовременное слово, из магазина вышли еще несколько ролевиков: три девушки в юбках до пола и господин в элегантном костюме и в котелке. Что это за слёт у них сегодня?..

Добравшись до перекрестка с улицей Ленина, я не обнаружила Музкомедии. Кинотеатр «Колизей» был на месте. А вот вместо Почтамта, которому полагалось находиться позади него, располагалась какая-то деревянная халупа. Это меня доконало. Уж исчезновение Почтамта-то я никак не могла не заметить раньше!

«Ладно, так, спокойно… Ни в какой прошлый век я попасть не могла. Вот пройдусь сейчас до школы… Или там до памятника Ленину… И станет всё понятно…».

Я огляделась по сторонам, чтобы перейти дорогу. Машин почти что не было. Вдали по Карла Либкнехта двигалась парочка конных экипажей. С Ленина поворачивал открытый автомобиль с огромными колёсами и огромным рулём. За рулём его сидела странная женщина в длинной юбке, больших очках и огромной, слово блюдо, шляпе, подвязанной снизу ленточкой. Сразу за этим проехал еще один, чёрный, закрытый. По бокам его снаружи прицепились мужики в кожаных куртках с красными бантами. То ли мне показалось, то они были вооружены… И куда вообще полиция смотрела? Где, кстати, светофоры?

Уже понимая, но не будучи в силах принять невообразимо-ужасное, я бегом добежала до дома Севастьянова. Мельком взглянула на какую-то церковь, стоящую на месте Каменного Цветка. За рекой виднелась моя школа. Кажется, она была в порядке. А вот позади нее высился шпиль совершенно мне незнакомого, но, судя по всему, огромного собора. Такого огромного, что привычный с детства памятник Ленину точно не мог уже там поместиться…

Судя по всему, его еще не было.

Судя по всему… Ленин был еще жив.

Не «живее всех живых», как говорится. А по-правде.

Что мне надо было думать, если бредовая мысль о попадании в прошлое выглядела реалистичнее всех не-бредовых?..

Я вернулась к «Колизею». Там вокруг афишной тумбы толклись люди. Я увидела эту толпу еще на пути туда, но предпочла не заметить: опасалась, что новости, которые я могу в ней узнать, меня напугают. Теперь пришло время всё-таки взять себя в руки и выяснить, куда я попала… Или, может, лучше выразиться «когда я попала»? Боже мой, что за бред происходит!..

Киношная афиша на тумбе висела только одна. На ней были изображены два мужика, по-дружески обнявшихся. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – значилось сверху причудливым, даже манерным шрифтом. А ниже говорилось: «УПЛОТНЕНИЕ. Кино-пьеса соч. А.В. Луначарского. Издание кинематографического комитета при комиссариате народного просвещения».

Фамилия Луначарского показалась мне знакомой, но кто это такой, я так и не вспомнила, поэтому переключила внимание на другие объявления. «Выдача мясных пайков особым категориям граждан будет производиться в здании губ`исполкома 1-го числа июля месяца», – было одно из них. «Ищу место дамашней прислуги или горнишной. Граммате обучена. В прафсоюзе состою. Эсеров не поддеживаю», – гласило другое. «Товарищи! – сообщало третье. – Кто за рабочее дело и кто осуждает затягивание суда над Николаем Кровавым. Собираемся завтра на митинг на площади у Верх-Исетского завода и решаем, как с ним разбираться, если у комиссаров кишка тонка». Четвертое объявление было самым коротким: «Меняю швейную машину «Зингер» на хлеб».

Но большая часть публики, собравшаяся у тумбы, смотрела не на эти листки, а на вывешенный тут же номер газеты. Я подошла сзади – благо оказалась выше большинства собравшихся! – встала на цыпочки, заглянула поверх шляпок и фуражек… Прочитать статьи я не смогла, да и не хотела. А вот заголовки рассмотрела:

«ОТОМСТИМ ЗА ВОЛОДАРСКОГО! В Петрограде из-за угла убит председатель СовРабДепа».

«С ФРОНТОВ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ. Из Парижа сообщают: Марна – снова место битвы».

«МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВСЁ БЛИЖЕ. Союз кораблестроителей Белфаста шлёт привет Балтийской верфи».

«ОТСТОИМ ПОВОЛЖЬЕ! Дерзкая вылазка буржуазной контрреволюции в Ярославле».

«ПЯТОМУ СЪЕЗДУ – БЫТЬ! Делегаты уже на пути в новую столицу».

– Это что за новая столица? – Спросила я. Думала, что про себя, а вышло вслух.

– Дак Москва! – ответили в толпе. – Ты, гражданка, что, с луны свалилась? Уже два месяца как Совнарком переехал в Москву-то!

«Совнарком переехал в Москву».

Эти слова звучали не из уст нашего учителя и даже не из уст занудливого Сани Пирогова! Они звучали от какого-то простого дядьки с улицы. И звучали совсем не как шутка. Я, конечно, могла всё еще уверять себя, что в городе начался внезапный слет реконструкторов или съёмки фильма… Но правда была в том, что выйдя из церкви, я еще ни разу не встретила ни одного человека в нормальной одежде и ни одной современной машины.

Силясь сдерживать жуткое сердцебиение, я посмотрела на дату. «25 июня 1918 года», – значилось на газете. Всё это выглядело так по-настоящему… Слишком по-настоящему…

– А я, граждане, деревенская. Я из Сысерти. В Екатеринбурге первый день, – услышала я свой собственный голос. – Правду, что ли, говорят, что Николай у вас тут в городе?

– А как же! Почитай, еще с апреля, – отозвалась дама в простой белой блузке и такой же простой серой юбке до щикототки.

– А семью его в Англию вывезли, – добавила другая, в такой же юбке, но в блузке с матросским воротником. – Братец Георг их забрал.

– Да все они тут, всё семейство, – перебил человек в военной френче.

– Расстреляли давно, – отозвался другой, с толстым пузом, в монокле. – Еще в поезде всех порешили, пока из Тобольска везли.

– А ну-ка замолчи! – крикнула женщина в кожанке. – Пасть закрой, интеллигентское отродье! Не смей клеветать на Советскую власть! Царь ваш жив и здоров! Его народ скоро судить будет, понятно?..

– Да спрОсите вы у народа…

– И спросим! Народ как решит – так и будет!

– Народ уже высказал свою волю на выборах в Учредительное собрание.

– И где та воля?

– В Самаре народная власть восстановлена. Скоро и здесь будет.

– Тише вы!

– Что вы несёте?!

– Да хватит!

– Надоели революции!

– Не хватит!

– Скоро всех вас вот таких перестреляем! Так и знайте!

– Эй, милиция!

– Чекистов вызывайте!

– Эй! Товарищи красноармейцы!

Мимо промчались два бронеавтомобиля с красными флагами и опять с висящими снаружи мужиками при винтовках. Толпа попыталась остановить их и вмешать в начавшуюся склоку, но не сумела. Несколько человек благоразумно поспешили дальше по своим делам, не став дожидаться, кого вызовут – ментов или чекистов.

Я была одной из них.

Дел-то у меня, конечно, не было. Какие у меня дела в совершенно незнакомой эпохе?

Просто, не желая пострадать в чужой потасовке, я отправилась прочь от «Колизея» куда глаза глядят – а глядели они туда, откуда я только что пришла, в сторону Ипатьевского дома. Поскольку у меня не было никаких умных мыслей о том, куда податься, как вернуться и как выжить, я решила еще раз сходить к месту царского заключения и хотя бы поглядеть на историческое место.

Мишаня и не-Мишаня были по-прежнему на дежурстве.

– Гляди-ка, – сказал первый. – Снова идёт эта сумасшедшая.

– Не обращай на нее внимания, – отозвался второй.

Я слышала этот диалог, но решила сделать вид, будто не слышала. И вообще: сменю-ка тактику. В конце концов, надо как-то приспосабливаться к этой реальности.

– Парни, привет снова! – заявила я, словно ни в чем не бывало. – Слушайте, вы меня раскусили. Я на самом деле из Сысерти. Я крестьянка. А про Розу Люксембург так сказала, для важности просто.

– Ясно, – сказал один. – Так мы и думали. Стыдишься мелкобуржуазного происхождения и пытаешься примазаться к классу-гегемону.

– Угу, – согласилась я, не очень понимая, с чем именно. – Хочу, конечно. Кто бы не хотел на моём месте?

– И то верно, – ответил второй. – Ничего, не боись. Крестьянская масса есть друг и союзник рабочего класса.

– И баба тоже – друг человека, – поддакнул первый.

– Точно так. Баба для человека – друг, товарищ и брат, – согласился второй. – И полноправный строитель коммунизма… Кстати, а чё ты в штанах-то?

– От папы остались, – придумала я. – Это японские штаны. Он их в японской войне как трофей взял. А другой одежды у нас нету дома. Мы бедные очень.

– Ясно. То-то я гляжу: штаны ненашенские! Сразу бы сказала.

– Ты вообще здесь как? Проездом?

– Или, может, на завод хочешь устроиться?

– Да, пожалуй, на завод, – сказала я. – А пока что так, гуляю. Смотрю город. У вас много интересного.

– Ну! А то! – сказал Мишаня. – У нас много интересного, конечно. Телеграфная станция есть. Вон, Оперный построили недавно. Трактир при Злоказовской фабрике замечательный. Кинематограф, опять же. Знаешь, что такое кинематограф?

– Вроде слышала, – сказала я. – А вот ответь мне лучше: правда, это дом инженера Ипатьева? Или я всё перепутала?

– Перепутала, – ухмыльнулся красноармеец.

– Да?

– Да. Раньше был Ипатьева. А теперь это общенародная собственность. Собственность пролетарского государства, то бишь, выходит.

– А царь Николай тут содержится?

– Не-а.

– А где же?

– Нигде! – усмехнулся Мишаня. – Тут у нас содержится гражданин Романов, Николай Александрович. Бывший царь. А сейчас у нас нету царя. Слава Богу, больше года без царя уж.

– А с какой-такой целью интересуешься? – сурово спросил не-Мишаня.

– Да так просто… Любопытно…

– Любопытно, говоришь? Думаешь, тут тебе что? Зоосад?

– Я ж царя-то не видала никогда. У нас в Сысерти…

– «В Сысерти, в Сысерти»…А ну-ка скажи, как фамилия твоя будет?

– А вам зачем? – я напряглась.

– А затем! Говори. Как фамилия?

Я назвала.

– Что-то я таких не знаю, – сказал первый из охранников. А ты?

– И я, – сказал второй. – А ведь мы с Сысертского завода оба будем.

– Чуешь, какое дело?

– Думала, так просто нас обманешь? Не получилося.

– Да вы ослышались! – пролепетала я дрожащим голосом, сделав несколько шагов назад. – Я не из Сысерти, а из Бисерти.

– Ага, ну, конечно!

– Еще чего сочинишь?

– А ну-ка, подь сюда!

– Сюда поди!

Я развернулась и бросилась наутёк.

– Стрелять будем! – крикнули в спину.

– Стреляем!

Я упала наземь. Думала, услышу сейчас свист над головой, но вместо этого раздался громкий стук – словно кто-то очень быстро и свирепо заколачивает огромные гвозди. Вокруг стало пыльно. Немощеная улица подо мной содрогнулась несколько раз. Через секунду я поняла, что в нее вошли пули. Еще через секунду сверху навалился на меня красноармеец.

– Ты арестована именем революции! – прокряхтел он. – Думаешь, мы лыком тут все шиты? На Вознесенском, на маковке самой, сидит пулеметчик! В другой раз уж он не промахнётся!

– Сволочь ты антинародная, – добавил, подоспев, второй охранник. – Мы твой говор чехословацкий сразу узнали! Много вас, агентов капитала, тут вынюхивает…

– Я ничей не агент! Я же школьница просто! Я тут заблудилась! Пустите! Пожалуйста.

– Да уж конечно!

– Ну-ну. ГубЧека разберётся.

«Это была самая короткая история про попаданку в прошлое», – подумалось мне.