Одиссей Фокс

Дело #18 Выкуп по Гендарски

— Гамма, таймер!

На панорамном окне «Мусорога» возникли светящиеся цифры обратного отсчёта: 9:99:53… 52… 51… В старом человеческом счислении это были сутки без одной минуты, а в галактической мере — десять сегментов, по истечении которых похитители обещали принять суровые меры.

— И подготовь справку по организации «Этно-фронт».

Этноиды именно этого непонятного фронта украли Фазиля и нагло требовали выкуп в пятьдесят миллионов энз. Только этих денег у команды «Мусорога» в помине не было — их успел украсть кто-то ещё!

Гамма мигнул двойным зелёным огоньком, что принял задачу, и тут же тройным: готово. Но Одиссей сначала хотел расспросить свидетелей.

— Трайбер, как всё случилось?

— Гендар — система-офшор с низким порогом, — громыхнул ящерн. — Я её и выбрал.

После дней молчаливой и расслабленной бездеянности, которая принесла Трайберу необычное чувство покоя, к вождю разом вернулась вся отложенная ярость. Он потерял вверенного ему луура, и взгляд глубоко посаженных глаз не сулил ничего хорошего. Никому. С каждым разом, когда он сдерживал свою неискоренимую злобу и привычку эффективно решать любые вопросы силой и смертоубийством — выполняя заключённый с Одиссеем договор — силовое поле терпения Трайбера становилось всё тоньше.

— Ты хранил награбленное в официальной ячейке гендарского банка?

— Ну.

— А когда вы её вскрыли, сокровищ уже не было?

— Да. Нет. И да.

Одиссей поднял бровь.

— Там осталось прикрытие, — Ана уже прошерстила инфолог ящерна, разобралась в деталях и могла объяснить. — В ячейке на виду лежал крипто-стик с двумя миллионами энзов. Остальные пятьдесят миллионов Трайбер не смог обосновать и завести в систему, они были токсичны даже по невысоким гендарским стандартам.

— Слишком преступные, — оскалился вождь.

— Необоснованные деньги в крупных суммах привлекают внимание стелларов, и ни одна из более-менее цивилизованных систем не примет их даже на хранение. Поэтому Трайбер положил в банк только два миллиона. А основную часть награбленного обменял на пригоршню виридийских кристаллов, сделал точную копию внутренней поверхности ячейки и вложил копию в оригинал. Получилась ячейка в ячейке: на глаз ничего незаметно, а кристаллы спрятаны между двойным бронированным дном.

— Умно, — оценил Фокс. — Но при этом твой вклад ничем не защищён, ведь официально его нет. Даже сам банк мог спокойно украсть кристаллы и сделать вид, что ничего не было.

— Ну-ну, — рявкнул ящерн, подразумевая, что пока он был главой Меценатов, ни один планетарный банк не осмелился бы о таком даже подумать.

— Два застрахованных миллиона в порядке, — добавила Ана. — Их Трайбер снял, а Фазиль перевёл на наши счета.

— И как только вы покинули здание, Фазилю назначили встречу?

— Да.

— Ему пришёл тэг-вызов, — добавила Ана, — прямо в дверях банка.

Это значило, что звонили не из контактов, не через биржу и другие деловые линии, которые бухгалтер «Мусорога» использовал направо-налево, а «из толпы». Именно это означал «тэг». Ты видишь красивую девушку в потоке прохожих, но движение вас разлучает; твой нейр успевает отсканировать её системный тэг, и ты можешь выслать ей сигнал. Она посмотрит твои данные и решит, откликнуться или нет. Фазиль, привыкший к постоянным запросам, переговорам и сделкам, держал свой тэг открытым и с готовностью откликался на вызовы.

— Кто с ним связался? — спросил Фокс, заранее зная ответ.

— Боб.

Универсальный человек-личина, ИИ-кукла для выполнения любых переговорных, административных и прочих функций в системе Гендар. Ведь эту систему колонизировали именно люди.

— Хм, — Одиссей поднял палец. — А деньги с крипто-стика Фазиль снял в закрытом зале с ячейками или в фойе банка?

— Мы торопились. В фойе.

— Похоже, что Ана права, — подумав, кивнул детектив. — Кто-то знал, что в ячейке хранятся богатства, и каким-то хитрым образом постоянно отслеживал её. Как только вы вскрыли ячейку, мошенник узнал об этом и закономерно решил, что вы взяли оттуда всё ценное. Вызов по тэгу говорит, что похититель был где-то рядом, в пределах видимости. Когда вы вышли в фойе, он увидел, как Фазиль получает от Трайбера крипто-стик и снимает с него всю сумму; мошенник глянул открытое инфо и понял, что наш луур — мульти-финансист, ведущий множество сделок и операций. Быстро сориентировался и назначил ему заманчивую встречу-ловушку.

— А так как система Гендар находится в серой зоне, здесь созданы все условия для теневых сделок и сомнительных фирм, — добавила Ана. — Поэтому гипер-капсула была не государственной, а частной. И как только Фазиль замкнулся там для визио-встречи, она ушла в гипер.

— Разве фирма не несёт ответственности за предоставленную капсулу для встречи?

— Несёт, — кивнула Ана. — Только это фирма-одночаска. Её зарегистрировали за пять минут до встречи, а сразу же после сделки она обанкротилась. Как только Фазиль вошёл внутрь. Поэтому поверхностная проверка показала легитимность капсулы, отсутствие проблем у фирмы, а глубже они проверять не стали.

— Гендар! — произнёс Одиссей, и по его тону было ясно, что он использует название системы не как комплимент.

— Я виноват, — тихо и яростно сказал Трайбер. — Расслабился.

— И правильно сделал, — спокойно возразил Фокс. — Жить всегда на войне — это не жизнь. С нами ты хоть немного выдохнул, это хорошо.

Ящерн опасно молчал.

— Скорей я виновата, — шмыгнула носом Ана. — Столько стратегического воспитания, должна была предусмотреть угрозу.

— Ты была немного занята: боролась с десятой частью галактики. И побеждала, — хмыкнул Фокс. — Вот у меня достаточно жизненного опыта, давно собирался задать протоколы безопасности для команды, но у нас всё время события!..

— Капитан прав, это моя недоработка, — Гамма безмятежно согласился с тем, чего Фокс не говорил. — От недостатка задач и простоя 99,99999% вычислительных мощностей я всегда расслаблен. Мне следует быть более напряжённым ИИ.

Одиссей подумал, что Фазиль бы, услышав это откровение, моментально запряг Гамму майнить какую-нибудь биржевую аналитику и извлекать из этого дополнительную прибыль. Эх, как там наш испуганный немолодой луур?

Молчание вспорол недовольный голос Бекки:

— Чего это вы на меня уставились? Я-то как раз ни в чём не виновата! Это вы раздолбаи, а я выполняю свои функции великолепно и блестяще. Как полы на корабле, пока вы по ним не натоптали! Можете найти хоть грязинку на борту или беспорядок на полках? Не можете! Везде чисто и всё на своих местах, то-то и оно. Если хотите знать, вполне очевидно, кто виноват: ваш задохлик. Ну каким надо быть наивным и доверчивым, чтобы полезть в чужую гипер-капсулу на планете, где заправляют корпорации, мафии и банды⁈

Самодовольная речь тележки вполне подтверждала теорему Уоттса: иногда отсутствие личности и интеллекта позволяет сделать самый трезвый и непредвзятый вывод.

— Сойдёмся на том, что мы все расслабились, — фыркнул Одиссей. — А теперь надо напрячься и вернуть Фазиля. Гамма, что за «Этно-фронт»?

— Крупная социально-политическая организация, стоит на страже ущемлённых рас и малочисленных этногрупп всего квадранта, то есть, ближайших пары тысяч миров. Организация скандальная, в равной мере уважаемая и презираемая, смотря кого спросить. Буквально секунды назад «Этно-фронт» ответил на мой запрос.

Гамма развернул визио официального ответа с затейливым четырёхмерным орнаментом и многогранной глубиной.

— Что тут сказано? — спросил детектив, не способный считывать мета-информационные слои.

— Отрицают причастность к любым криминальным действиям, — перевел Гамма. — И весьма экспрессивно, хоть и в рамках деловых приличий. Если убрать формальности и передать суть, то: «Вы рехнулись? Мы известная общественная организация, кражами этноидов не занимаемся! Спросите ещё в ЧООМ или ВС, может, они украли?»

— «Этно-фронт» и правда серьёзная организация, — Ана озадаченно изучала досье. — Как минимум, они постоянно скандалят в медиа и судятся с правительствами разных миров. Украсть разумного и требовать выкуп они совершенно не могли, это всё равно, что заподозрить галактический архив в продаже бракованных яйцеварок. Видимо, похититель просто издевался, когда представился «Этно-фронтом». Это тупик, босс.

— Интересно, — хмыкнул Одиссей, но тут же сменил тему. — Раз вся ситуация стала возможной из-за теневых особенностей Гендара, нам нужно увидеть картину целиком. Гамма, краткая справка по этой системе.

— Колонизирована двести лет назад, — с готовностью доложил ИИ. — Три ресурсно-производственных планеты и одна жилая; заселена гуманоидами, в основном, людьми. Первое столетие была небогатой и проблемной торгово-промышленно системой, резкий рост экономики начался около века назад с подключением к Великой сети. Власти пошли на рискованный, но выгодный шаг: превратили систему в офшорный мир теневых сделок, обеспечив интересы любой прилетающей клиентуры. И дела Гендара стали идти всё лучше. Сейчас через систему проходит огромный товарный и финансовый поток на тысячи сделок в минуту; работают шесть пространственных врат, от элитных до неофициальных безтаможенных, через которые можно транспортировать что угодно или кого угодно.

— В общем, Гендар маскируется под элитную и цивильную бизнес-систему, а на деле это рай для махинаций и теневых структур?

— Именно так, — кивнула Ана. — Внизу на планете царит представительный официоз, там проводят гала и презентации, встречи элитных инвесторов, гипер-питчи и сессии защиты инноваций. А вокруг двойное орбитальное кольцо и много независимых блок-станций, где бурлит и кипит сомнительный бизнес по-гендарски.

— А раз соседние миры до сих пор не избавились от гнезда преступности, значит, у их властей и элит тут свои выгодные дела, — понимающе кивнул Одиссей. — И у Гендара масса заинтересованных покровителей, которые готовы замолчать и замять большинство из происходящих здесь преступлений.

— Видимо так, — поморщилась принцесса, привыкшая к единой власти и порядку в подотчётных мирах. Гендар ей категорийно не нравился.

— Ещё какие-то интересные особенности системы? — спросил Одиссей с видом человека, который целенаправленно ищет слона в посудной лавке, всё никак не найдёт, но совершенно уверен, что слон там есть.

— Гендосы, — буркнул Трайбер, и в его голосе звучала настороженность.

— Гендосы?

— Полуразумные симбионты, распространённые в человеческой популяции системы, — пояснил Гамма. — Паразитарная форма жизни, которую защищают… все эко-общества и организации по защите редких форм жизни, зарегистрированные в галактике.

— Настолько редкий вид? — прищурился Фокс.

— Уникальный на грани вымирания. Родная планета гендосов подверглась катастрофе: пять лет назад корональный выброс собственной звезды истребил всё живое, включая популяцию гендосов. Как раз в это время первая и последняя экспедиция изучала планету Z14-FSX1032. Разведчики вовремя узнали о вспышке и успели отбыть до катастрофы — но в полёте стало ясно, что из-за спешки и нарушения норм безопасности экипаж инфицирован паразитами. Последними из этого вида, ведь все остальные были уничтожены вместе с прочей жизнью на планете.

Гамма показал, как жёсткое излучение стирает всё живое на несчастной планете, которая так и осталась безымянной, канув в безвестности.

— По прилёту выяснились три важных момента. Первое: гендосы не опасны, а полезны для носителя. Они улучшают клеточный обмен и свойства клеток, повышают иммунитет и продолжительность жизни.

Глаза Одиссея сверкнули, будто он наконец нащупал невидимого слона.

— На сколько? — жадно спросил детектив.

— В зависимости от здоровья хозяина, но даже тяжело больные в симбиозе живут на несколько лет дольше. У здоровых длительность жизни предположительно увеличится на тридцать-сорок лет.

Гамма развернул графики, но суть была понятна и без них.

— Полных экспериментальных подтверждений пока нет, ведь с первых симбиозов успело пройти лишь пять лет. Но по данным лаборатории «Дзен», ведущей закрытые исследования гендосов, первые этапы теоретических моделей подтверждаются практикой.

— Вот как. Второй важный момент?

— Гендосы — полуразумные существа второй степени.

— Какой профиль? — спросила Ана.

Она хотела знать, какой у паразитов типаж сознания и мышления в общепринятой шкале когнэтологии. В галактике с четырьмя тысячами разумных рас и бесчисленным сонмом разнопланетных тварей — давным-давно сложилась всеобщая классификация и даже примерное согласие, по каким критериям, кого и как относить к разумным, неразумным и предразумным существам. Когнитивная этология выделяла три ступени развития разумных (люди скромно присели на второй) и четыре для предразумных существ. Интересно, подумал Одиссей, над какой из ступеней зависла Чернушка?

Вопрос Аны ещё висел в воздухе.

— Профиль: «Созерцатели», — ответил Гамма. — Развитое восприятие и осознание при полностью отсутствующей коммуникации.

— «Всё понимают, но говорить не умеют».

— Не нуждаются в семантическом выражении в связи с отсутствием желаний, так как ведут пассивный растительный образ жизни, — уточнил Гамма. — И третий важный момент: в настоящее время, так как все природные партнёры гендосов вымерли, единственным видом, с которым они могут входить в симбиоз и выживать, являются люди. Жить самостоятельно они долго не могут.

— Минутку! — детектив с натренированным чутьём моментально ухватил слона за хобот. — Экспедиция прибыла на планету гендосов ровно в тот год, когда их звезда истребила всё живое, успела убраться вовремя, при этом по случайности заразиться — и оказалась единственной генетически подходящей формой жизни для симбиоза?

— Подтверждаю, — мигнул огоньками ИИ.

— Какое потрясающее совпадение! — широко улыбнулся Фокс.

Нестандартная история замаячила в обрывках засекреченной информации, прикрытой флёром официальных версий властей.

— Ладно, последний вопрос: как выглядят гендосы?

— Как мягкие кактусы, — спокойно ответил Гамма. — С пушистыми иголками.

Одиссей уставился на визио, возникшее посреди рубки: счастливые папа, мама и дочка приветствуют гостей системы Гендар. Посередине весёлая человеческая девочка с бодрящим радиоактивным леденцом в руке, светлые волосы привольно струятся по плечам, а сверху торчат две аккуратных шишечки… сдержанно-зелёного цвета. Два круглых и пушистых кактуса росли у ребёнка из головы, с непривычки это выглядело слегка жутковато.

С иголочки одетый папа слишком широко улыбался и протягивал гостям руку — только посреди ладони, которую требовалось пожать, рос кактус! Как символично. А мама красовалась в дорогущем платье с драгоценными аксессуарами Neutrino Black, но вместо браслета на её изящном запястье выросла собственная кактусная манилья. Ооо, как мило.

— Я ошибся, это был не последний вопрос, — восхищённо сказал Одиссей, разглядывая приветливую семью симбиофилов. — Что там за дзен-лаборатория?

— Биохимическая лаборатория академика Благонравова, частное предприятие, авторизованное правительством Гендара для закрытого изучения гендосов и симбиозов в рамках экспериментальной программы «Благоздрав», — оттарабанил Гамма. — Первые два года гендосов изучали на добровольцах, затем правительство системы не просто разрешило симбиозы для всех желающих под лозунгом «Благолетие — каждому!», а финансировало серьёзную гос.программу по их внедрению.

— Но только для граждан второй социальной категории и выше, — добавила Ана. И судя по её волосам, нелюбовь принцессы к Гендару усиливалась с каждым новым фактом.

— Я не ошибусь, если предположу, что пять лет назад именно Благонравов, тогда ещё не академик, по поручению властей провёл первые исследования гендосов? — спросил Одиссей. — Правительство их сразу засекретило, и с тех пор он был и остаётся бессменным руководителем направления?

— Не ошибётесь, — подтвердил Гамма. — За исключением одной детали: не правительство поручило, а он сам обратился к властям после первых исследований. Изначально доктор биохимии и симбиотики Виктор Благонравов был частным лицом и владельцем «экстренного комплекса обследования и устранения инопланетных и космических угроз», среди освоителей больше известного как «НЁХ-лечебка». Заражённые обратились к Благонравову, он провёл первые обследования и почти тут же связался с правительством Гендара — а дальше всё, как вы сказали.

— Это меняет дело, — задумался детектив. — Я решил, что гендосы изначально правительственный проект, а выходит нет. Что ж, нельзя угадать сто из ста.

— Неужели за пять лет с симбионтами не было сбоев и проблем? — не поверила Ана.

Она была достаточно опытна в медицинской сфере, чтобы понимать: разнопланетные формы жизни не могут оказаться настолько совместимы. Должны быть осложнения и скрытые последствия.

— Официально немного и ничего серьёзного, — ответил Гамма. — Неофициально в архивах есть пара десятков случаев летальной аутоиммунной реакции: организм носителей сбивался и атаковал собственные ткани, общие с симбионтом, что приводило к стремительному отёку и гибели обоих существ. Но летальные случаи не входят в официальную статистику, они были отнесены государственной экспертизой к «сторонним причинам». Даже саму информацию о наличии погибших я взял из источников, оппозиционных правительству Гендара.

— Популисты! — буркнула Ана. — Граждане всегда хотят жить дольше и здоровее, местные власти дали им подарок с подвохом ради своей выгоды. Ведь гражданство Гендара стало куда более желанным, конкуренция за него скакнула вверх, и прибыли планеты снова возросли. А все неудобные случаи они замалчивают и прячут под ноды.

— Как интересно, — кивнул Одиссей и задумался.

— А ещё интереснее сенсации наследных принцесс Дикингемских из трёхзвёздной системы Пош, — тихонько пробормотала Бекки себе под радиатор, раскладывая стопку свежих рационов быстрого питания на полке «Королевства Фокса». — И точно так же не имеют никакого отношения к нашему краденому задохлику…

В словах герцогини была своя доля истины и правоты, но никто не ответил. Секунды текли, таймер бодро отсчитывал время до момента, когда Фазилю отрежут первую руку. Бронированный ящерн ждал, но промедление ему явно не нравилось. Казалось, сейчас он отправится на Кольцо и будет разыскивать своего бухгалтера с фазовыми мечами наголо, вырезая информацию из представителей местного преступного мира.

— О! — внезапно хмыкнул Фокс. — Есть идея, как похитители узнали про кристаллы в ячейке. И если я прав, мы их быстренько отыщем.

— Как мы можем их отыскать? — восхитилась Ана. — У нас нет о них никакой информации, похитителем может быть кто угодно!

В её голосе звенела струна недоверия, но верная ассистентка явно предвкушала, как босс сейчас всё объяснит.

— Информации более чем достаточно, — возразил Фокс. — Позвать Фазиля на встречу мог лишь тот, кто находился рядом с банком, когда вы вскрыли ячейку. Больше того, вор должен быть близко к банку и ячейкам на регулярной основе. Предполагать, что похититель случайно проходил мимо в единственный нужный момент — мы не будем. Это за гранью разумного, а в системе Гендар уже есть пара поистине чудесных совпадений.

Детектив развёл руками.

— Скорее всего, наш вор специализируется на ограблении тех, кто покидает банк «с грузом». Он пас потенциальную добычу у выхода, и при этом отслеживал конкретно ячейку Трайбера. Такое мог сделать кто-то из банковских работников, но это слишком очевидный вариант, так что их будут подозревать и проверять в первую очередь. Если похититель не идиот, он не из банка. И с большой вероятностью он представитель одной из малочисленных рас, я почти уверен, что это жонка!

— Жонка? — поразилась Ана, вспоминая малоизвестных зелёных и пупырчатых земноводных. — Что похититель пас клиентов банка с добычей, понятно и логично. Но как и почему ты дошёл до жонка?

— Потому что драгоценные виридийские кристаллы названы в честь зелёной звезды Виридий, — невинно ответил Фокс. — Одной-единственной зелёной звезды в галактике, ну, на взгляд большинства. Однако на самом деле они не имеют к Виридию никакого отношения, а растут на планете Жонкс.

Детектив озвучил два общепринятых факта и один малоизвестный. В природе действительно не существует зелёных звёзд — зелёный в их спектре подавлен остальными цветами и не виден глазом без апгрейдов. Гигант Виридий стал уникальным исключением: он сверкал роскошным изумрудом в спиральной диадеме галактики — даже на самый обыкновенный человеческий взгляд.

— Виридийские кристаллы растут на родной планете жонка? Допустим, — кивнула Ана. — И как это помогло преступнику узнать, что они прячутся в ячейке Трайбера?

— Кристаллы молекулярно-неустойчивы, — объяснил Фокс с видом заправского геммолога. — Отсюда знаменитое мерцание, которое превратило их в ценность по всей галактике. Они вибрируют в нижнем отрезке спектра, большинство рас не воспринимают тонких вибраций — а жонка ощущают близость кристаллов с родной планеты своей сейсмо-чувствительной кожей. Они учатся чуять и добывать их в болотистых наростах с детства, это единственная статья экспорта их планеты. В общем, для жонка вибрация виридийских кристаллов привычна, её ни с чем не спутаешь.

— То есть, наш похититель почуял кристаллы на расстоянии?

— Скорее всего, он член местной банды и не раз бывал в зале с ячейками, когда складировал туда что-нибудь незаконное или награбленное, — улыбнулся Фокс. — Может, их гнёздышко располагается рядом с ячейкой Трайбера, отсюда и первый контакт. В один из визитов вся шкура жонки зачесалась от возбуждения. Он понял, что в соседней ячейке лежит целая пригоршня виридийских кристаллов на огромную сумму! И пару лет, при каждом возвращении в сейфовый зал, наш вор чесался всё сильнее, и тем больше жаждал заполучить драгоценности.

— А это разве не совпадение? — хмыкнула Ана.

— Закономерность. Жонка могут почуять далеко не только виридийские кристаллы, а любые ценности с активным излучением или вибрацией в нижней области спектра. Они потому и становятся искателями сокровищ или, например, спецами по разминированию.

— Откуда ты всё это знаешь? — поразилась принцесса.

— Пираты и сыщик, — напомнил Одиссей. — Совершение преступлений и их расследование одинаково-тесно связаны с похищением ценностей. А виридийские кристаллы штука популярная, у меня была особая шкатулка…

— Я про жонка! В инфо по их расе ничего о чувствительности к вибрации кристаллов нет.

— У меня в Ярокрылых был жонка Снусмурчамрик, невероятно полезный для грабежа, — машинально ответил Фокс, как будто говорил о покупках в овощной лавке. — Повышенная чувствительность от природы, да ещё и прошился. В итоге жил дёрганый, как пульсар после коллапса, зато идеальный детектор виридийских кристаллов, энергокошельков, мерца-сфер и пульсовых нодов. Прекрасно находил ценное в трюмах, между стенок и в тайниках.

Одиссей ностальгически вздохнул, вспоминая манящие горы сокровищ, и не заметил, как дрогнул и перефокусировался взгляд Трайбера, когда прозвучали давно забытые название и имя.

— Но в какой-то момент кристаллы украл другой вор! — напомнила Ана. — Почему твой жонка этого не учуял?

— Пока не знаю, я только начал расследование, — развёл руками Фокс. — Скорее всего, к тому моменту вор установил за ячейкой удалённое наблюдение.

— Он не мог оставить жучка в зале, система безопасности банка бы его нейтрализовала!

— В зале не мог, — ухмыльнулся Фокс. — А в свой арендованный сейф он мог положить что угодно. Например, виброуловитель, настроенный на вибрацию дверцы и откалиброванный на конкретную ячейку.

— Находчивый гад! — восхитилась Ана, понимая, что босс прав. — Но как ты вообще подумал о жонка⁈

Ей хотелось развернуть его мозг, как карту и вызубрить наизусть маршруты, которыми он раскрывал даже самые запутанные коллизии на лету.

— Всё похищение Фазиля случилось потому, что вор узнал о кристаллах в ячейке, — терпеливо объяснил Одиссей. — И это был не работник банка: ещё и потому, что за пару лет, пока сокровища там лежали, работник узнал бы, что официально вклад никак не защищён. И нашёл бы способ их выкрасть — а наш вор понятия не имеет, что их уже там нет. Как ни крути, нашим вором должен быть кто-то из арендаторов ячеек. И я всё думал, как он мог узнать, что внутри сейфа? Проникающее зрение и скан? Нет, ячейки экранированы от всех очевидных способов взлома.

Человек развёл руками, словно отсекая неподходящие версии с обеих сторон, и осталось лишь то, что внутри, между ладонями.

— Я нащупал нужную версию, когда ты сказала, что «Этно-фронт» — тупик. Это не тупик, а улика: кто станет приплетать скандальную организацию совершенно без цели, чтобы просто поиздеваться? Лишь тот, кто на неё обижен! Наш вор недавно обращался в «Этно-фронт» за помощью, не получил — вот и выместил свежую досаду. А если похититель Фазиля обращался в «Этно-фронт» — значит, он представитель одного из редких, малочисленных видов. Как только я об этом подумал, стал перебирать этноидов — тут виридийские кристаллы и Снусмурчамрик идеально сошлись вместе.

Ана восхищённо покачала головой, поражённая тем, как изящно работал нарративный мозг босса. Принцессе никогда бы не пришло в голову посмотреть на факт издевательства над «Этно-фронтом» под таким углом, а именно эта маленькая деталь привела к версии.

— Ладно, — она с азартом всплеснула руками. — И как мы проверим, попал ты стрелой в ядро атома или промахнулся в межатомную пустоту?

— Вор должен был находиться в пределах видимости или скана. Но скан работает в обе стороны. Трайбер, у тебя же круговое тактическое зрение?

Вождь кивнул. Межзвёздному воину без прошитого восприятия никуда, только на свалку истории.

— Скинь ваше путешествие Гамме. Гамма, отсмотри лог и найди всех жонка, которые встречались им на пути.

— Три совпадения, одно здесь, в доках, и два на планете, — спустя секунду провозгласил ИИ.

— А в банке или рядом с ним? — улыбнулся Одиссей.

— Одно совпадение.

Посреди рубки вспыхнула круговая визиограмма: Гендарский банк и подвесные улицы-ярусы, которые тянулись выше и ниже, заполненные потоками прохожих. Белый контур выделил искомую фигуру, и все уставились на зеленокожего гуманоида с длинными загребущими руками до земли, с выгнутыми назад коленями и заострённой мордочкой.

Уличный музыкант, он восседал на потёртом и колоритном левиковрике, увешанный мини-барабанами бонго, звеняшками и флейтами, весь в этнических музыкальных инструментах. Регулярное место, где играл музыкант, находилось метров на десять выше Гендарского банка — и, разумеется, с удобным ракурсом на вход/выход.

Жонка самозабвенно стучал по своим бонга, тряс звеняшками и дул в дудку, когда троица из Трайбера, Бекки и сидящего в корзинке Фазиля покидала банк. В фойе толпилось полусотня фигур, а по висящим ярусным улицам текли реки людоизмещением как минимум в пару тысячу прохожих. Не зная, что ищешь именно представителя редкой расы, было попросту невозможно выделить из такой обширной толпы конкретного подозреваемого — который поймал тэг Фазиля и отправил сообщение.

Но жонка здесь был лишь один.

— Ну ты и… — Ана не нашла нужного слова и просто пихнула Фокса кулачком в бок от избытка чувств; он поймал её руку и улыбнулся, но отпустил. Сейчас было не до того.

— Трайбер, отправляйся в изнанку Кольца, — отрывисто сказал детектив. — Преступный мир Гендара тесен, два-три рукопожатия. Найди того, кто знает банду с банковской улицы и нашего музыканта. Пожми им руки так, чтобы они поспешили всё рассказать. Но не устраивай заварушку и не привлекай внимания властей.

Ящерн кивнул, он уже просматривал трёхмерную карту орбитального комплекса, выискивая подходящее место для старта.

— Возьми Чернушку, — внезапно добавил Фокс, о чём-то нахмурено соображая.

— Зачем?

— Она поможет. Или сбежит и передаст нам весточку, если что-то пойдёт не так. Эй, птица, лети с вождём, там много вкусного!

Чёрная грация космоса повернула безликую голову, слегка развела четыре крыла и уставилась на воина всем телом.

— Лети с ним, — повторил Одиссей и указал пальцем.

Всполох тьмы мелькнул и исчез со склона мусорной горы, возникнув у ящерна на плече. Чернушка потянулась вниз, чтобы куснуть висящую на поясе рукоять фазового меча, надо попробовать, вдруг вкусно? Но встретила предупредительный бронированный кулак и не стала.

— Вот умница, — похвалил детектив. — Гамма, проанализируй все доступные данные по Гендару и ответь с максимальным процентом достоверности на один вопрос: какой тут индекс относительности общественного мнения, и как он изменился за последние шесть лет.

— Принято.

Все уставились на детектива с изумлением. Что он задумал? Причём тут общественное мнение Гендара⁈

— Нет времени объяснять. Надо спасать Фазиля.

— А мы? — с нетерпением спросила Ана.

— А мы отправимся на встречу с академиком Благонравовым в лабораторию «Дзен».

— Но зачем? Какое гендосы имеют отношение к похище…

— Симбиотическое, — уверенно сказал детектив.

Десятки орбитальных кабинок скользили по силовым нитям взад-вперёд, перевозя людей и грузы по двойному Кольцу. Вокруг проплывали корабли и баржи, мигали огни, распахивались и закрывались врата, смещались и разворачивались огромные промышленные блоки. Узорный механизм размахом в тысячи километров жил своим гипнотическим ритмом, словно головоломка, которая решала сама себя.

Ана и Фокс плыли посреди орбитального зрелища, чувствуя себя выпавшими из гнезда. Всего двадцать минут назад они лежали, прижавшись друг к другу в серой шерстяной колыбели — жар переходил от тела к телу, они дышали синхронно, словно вступили в симбиоз. Наконец они были вместе, и казалось, что это неуловимо изменило весь мир. Будто поменялась полярность нейтронных потоков, квантовая запутанность разом распуталась, и всё стало понятно и просто; горизонт событий оказался преодолён, а за ним было потрясающее ощущение… Но детектив и принцесса не успели его пережить. Новость о похищении Фазиля врезалась в них, как астероид, и раскидала в стороны.

Теперь они оказались в просторной и комфортной кабине, истёртой бесконечной многоножкой пассажирского трафика, наедине с глухой и мягкой орбитальной тишиной. Глаза Аны сверкнули, она скользнула к Одиссею и обвила шею босса руками, увидела его взгляд и на минуту перестала быть прилежной ассистенткой.

Большее им было сейчас недоступно, зато они могли стоять в обнимку и смотреть на промышленные громады, сквозь которые проплывали. Вид был роскошный.

— Объясни, как гендосы связаны с похищением Фазиля? — спросила Ана с хитрым прищуром.

Это было наглое читерство, нарушение правил игры. Издревле повелось, что протагонист совершает прозорливые находки и строит планы, а верный спутник простодушно разводит руками и восхищается блестящим умом детектива. Но избегает вопросов, критических для разгадки — чтобы сохранить интригу до последнего. Так повелели жанровые боги, так завещали предки. В конце концов, такова классическая схема, которая работала во все времена! Но Ану переполняло пьянящее чувство близости к Одиссею, она не сдержалась и нарушила канон. К счастью, у детектива ещё не было чёткого ответа.

— Напрямую может и не связаны. Но Фазиля украли средь бела дня на официальной бизнес-территории, потому что местное устройство такое позволяет. Вот я и хочу разобраться с местным устройством.

— В каком смысле «разобраться»? — с опаской спросила Ана, уже знавшая, что от этого человека можно ожидать чего угодно.

— Для начала выяснить системообразующую тайну Гендара.

— Гендосов?

— Да. Слишком необычный элемент. Думаю, на него многое завязано.

— Только ведь теневой бизнес захватил Гендар задолго до симбионтов.

— Возможно, — пожал плечами Фокс. — Но я точно уверен, что официальная история гендосов — подтасовка. Люди прибыли на планету ровно в год её смерти и оказались единственными, кто подходит для симбиоза? Так идеально совпасть не могло.

— А как могло?

— Если гендосы подходят только людям, проще всего предположить, что их сделали специально под людей.

— Но зачем властям Гендара это скрывать? — удивилась Ана. — Создали полезного симбионта в своих секретных лабораториях, ну и молодцы! Больше поводов инвестировать в систему и желающих стать гражданами…

— Не знаю. Но если правду скрывают, значит, она меняет картину. Нам нужно докопаться до истины, это поможет с Фазилем.

— А заодно не будем мешаться у Трайбера под ногами, — с пониманием кивнула принцесса. — Чтобы своей цивилизованностью и гуманизмом не затруднять ему прямое решение вопроса.

Фокс не улыбнулся.

Кабинка плавно состыковалась с пересадочной платформой, внешние двери чмокнули — и в помещение вплыла левитележка, нагруженная стеллажом ярких коробок. Каждая с голограммой пушистого кактуса на боку.

«Мини-ГЕНДОС» переливалась ментоплёнка, а по бокам вспыхивали и гасли: «На мембранной присоске», «Адаптируется к твоему ДНК» и «Подружись с игрушкой — заслужи настоящего!»

Одиссей с первого взгляда понял, что это: обучающие игрушки для нормализации симбионтов и приучения к ним детей. Купи игрушечного гендоса, чтобы увеличить шансы на получение реального — и на лучшую жизнь. Похоже, в системе Гендар наличие паразита стремительно становилось билетом в высший класс. Ана тем временем осознала, что первая же случайная встреча подтвердила правоту босса: чехарда вокруг гендосов была… неоднозначной.

Принцесса и детектив так зацепились взглядами за яркие коробки, что в первый момент и не заметили экспедитора, толкавшего тележку. Но потом КАК ЗАМЕТИЛИ.

Это был невысокий и худощавый подросток — лет семидесяти пяти. Уже почти старый, а до сих пор как молодой. Косой сине-фиолетовый ирокез торчал вбок вихром, в ушах теснились каскады разнокалиберных серёг, по овалу лица шли аккуратные железные набойки, такие же красовались на оголённых плечах и на сморщенных костяшках пальцев. Он был в модной обтягивающей броне-жилетке, а немолодые руки покрывали устрашающие гологравировки с оскаленными, чешуйчатыми и когтистыми ранцеллами.

Вокруг выразительных глаз с пикантной сумасшедшинкой (или лёгким косоглазием) темнела яркая обводка тушью. А обновлённые синтетические зубы оказались выточены в форме двух слегка асимметричных волн — они никогда не смыкались идеально. И, будто всего этого было недостаточно, на внешней стороне ладони гериатрического тинейджера рос пушистый кактус размером со свернувшуюся калачиком морскую свинку.

Чудо-экспедитор профессиональным движением затормозил тележку и зафиксировал на креплениях в стене. Увидев замершую парочку, он изменился в лице, во мгновение ока превратившись из отрешённого и шевелящего губами себе под нос — в лихорадочно-приветливого. Ярко взмахнул ладонью, чтобы сразу продемонстрировать гендоса и подчеркнуть свой статус.

— Трайк’вам!

Это значило: «Стабильной вам траектории», понятное приветствие для обитателей орбитального Кольца.

— Шлемзы? В смысле, внешники, в смысле, дорогие гости, — с хитринкой ухмыльнулся старичок. — Как вам наша система?

— С каждым фактом всё интереснее, — признался Одиссей.

Ана нахмурилась. «Шлемзы» звучало как уничижительное прозвище для чужаков; моментальная проверка подтвердила, что так и есть. На орбитальном сленге эта характеристика означала: «избалованный бездельник-раздолбай», примерно то же, что пренебрежительное «планетник» у звёздных корсаров.

Принцесса предпочла умолчать о своём отношении к прекрасной системе Гендар, а дотянулась до тэга экспедитора и прочла его имя. Серьёзно? Кассий Четвёртый?

— Кассий, наследственный экспедитор четвёртого поколения, к вашим услугам, — почти церемонно поклонился он. Очевидно, в среде потомственных экспедиторов были приняты манеры. — Вы по делам или ради впечатлений? У нас несказанно развивается элитный туризм, а выглядите, как самая настоящая элита, шлемазель!

Он смотрел на девушку с прищуром, явно не планируя получить по шее за издевательство. То ли полагал его тонким и незаметным для шлемзов, то ли рассчитывал на натуральное защитное поле пенсионного возраста. Ана сдержала вспыхнувшие волосы и не ответила.

— А гендос-туризм у вас в системе развивается? — невинно спросил Фокс.

— О да! — ещё сильнее оживился Крассий, его глаза заблестели. — В этом году популярность маленьких друзей несказанно подскочила, их рекламируют по всем ближайшим мирам. Спрос на гендос-терапию вырос в разы, а очередь за нашим гражданством тянется до Кассиопеи. Ну а как иначе? Всех манит перспектива долголетия. Наверняка и вас.

Старичок с пониманием подмигнул и заговорщицки понизил голос.

— Теперь мне бы в жизни не получить такого малыша. Счастье, что успел добровольцем в третью волну, и мой кроха прижился.

Он пощекотал кактус, будто тот правда был морской свинкой, и пояснил:

— Тогда не все приживались, часть усыхали или отторгались. Да и слухи ходили всякие: скептики утверждали, что нас обманывают, а гендосы вредны. Не обижайся, маленький, они ж идиоты. Знаете параноиков и их теории заговоров? Всегда ищут, в чём подвох.

Экспедитор махнул рукой и, не дожидаясь ответа, хихикнул:

— Мамуля без конца твердила: «Кассий, как ты можешь вживлять в себя какого-то паразита, ни в коем случае этого не делай!» А я не послушал, — он волнисто улыбнулся. — Никогда её не слушал, и вот результат. И кто теперь жив-здоров, а кто в могиле, а?

Последний вопрос Кассий адресовал своему интосу.

— Ты прав, сынуля, — с готовностью согласилась имитация почившей родительницы, дребезжащим голосом. — А я подурела на старости лет, уж не серчай.

— То-то и оно, — довольно кивнул мудрец.

— Что стало с теми слухами? — Одиссей не терял нить разговора.

— Да постепенно утихли, — Кассий пожал плечами с острыми железными набойками. — Факты говорят громче! Людей помирать стало меньше, это ведь факт. Даже несчастных случаев на Кольце за последние десять лет стало в разы меньше. Ну это так, в тему. Вот я: почти не болею и полон бодрости, в семьдесят девять-то лет и без дорогущих апгрейдов! Нас с малышом двое, вот врачи и смотрят за нами вдвое зорче.

Он фыркнул.

— В общем, все убедились, что гендосы полезная тема. Ну, конечно, не такие чудодейственные, как надрываются в рекламе. Но с каждым малышом человеку ставят особую прошивку и берут на мед.контроль. Вот вам и результат!

Он горделиво выпятил впалую грудь, упёр кулаки в худощавые боки и вздёрнул ирокез, светясь оптимизмом.

Для почти восьмидесяти лет, без апгрейдов категории А+, молодящийся Кассий и правда оставался в хорошей форме. Но всё равно он был стар. В действительно развитых и богатых мирах пожилые люди могли отрастить себе новые ткани, вплоть до нового синто-тела вокруг незаменимого мозга — и выглядеть куда лучше и моложе, чем рабочий класс с планеты средней категории. Представители элит на лучшем обслуживании доживали до двухсот, иногда двухсот пятидесяти, в исключительных случаях до полновесных трёхсот лет.

Гендосы, по непроверенным обещаниям, подарят носителям три-четыре десятилетия, и это было прекрасно. Потому что они казались куда более доступным вариантом для более широких масс. С парой «если» и «может быть».

— Хм, — Ана издала хоть какой-то звук: удивлённый. — В официальной презентации госпрограммы «Благолетие — каждому» ничего не сказано о специальной прошивке. А вот слайд про особый врачебный надзор есть.

— По-честному, программа должна называться «Благолетие самым полезным», — доверительно сообщил Кассий с кривой усмешкой. — Гендосов уже давно не раздают просто так, а только ценным гражданам. Инвесторам, заменитостям, послам: всем, кто работает на рост нашей крутости. И правильно делают, потому что жизнь улучшается! Я родился и вырос в бедности, а теперь каждый день кушаю йогурт с новым вкусом.

Глаза наследного экспедитора затуманились.

— Мы с предками жили в модульных вагончиках, составленных в струны такой длины, что они дрожали и раскачивались от вибраций. Сорок струн вдоль и поперёк орбиты, на нас держалось всё Кольцо! Приходилось носить вестибулярные стабилизаторы, а от них ты… весь притупляешься. Ещё и скаф снимать нельзя, дыши в трубочку, и даже помывка внутри. Глухо мы жили, глухо. А теперь у меня свобода.

Кассий воодушевлённо развёл худыми руками.

— Реальная атмосфера, дыши-надышись, настоящий город под куполом и личная секция в большом доме с парком. Разве такое было? Отродясь не было, а теперь есть! Ходи, гуляй хоть в маечке, дорожки красивые, улицы чистые, дома с подвижными фасадами — загляденье. Везде эскалаторы, визоленты и цветы, на каждом углу утилизатор, и мелкие мусороеды подчищают любой плевок…

Старичок улыбнулся, несинхронно блестя зубами, и Ана опустила глаза. Он так восторгался улицами и йогуртами, что принцессе стало стыдно за свою идеальную обеспеченную жизнь, которой лишены девяносто девять процентов галактики. Но Кассий ещё не закончил:

— В прошлом витке весь транспорт Кольца сделали бесплатным, как на самой планете. Повсюду строят и украшают: только в этом году на орбите открылось четыре новых стационара. Два из них жилые, и такие роскошные!

Старичок был крайне доволен переменами и возможностью похвалиться ими перед парой залётных шлемзов. Он был лишь экспедитором без особых перспектив, но испытывал настоящий душевный подъём от сопричастности лучшей жизни — даже зная, что ему достанутся крохи.

Одиссей провёл много лет в бедности, познал неустроенное нутро общества сразу нескольких планет — и хорошо понимал этот механизм. Замещение. Неустроенные люди стремятся разбавить свою непростую реальность проживанием чужой роскоши; они всегда готовы принять общие достижения как свои. Почти вся аудитория элит-стримеров, ведущих глянцевую жизнь напоказ — небогатые люди, которым она недоступна. Не важно, смогут ли они вырваться из неустроенности к лучшей жизни — пока не вырвались, у них нет иных способов уравновесить дурное хорошим.

Это, впрочем, не отменяло радикальных перемен к лучшему, которые за последние полвека наступили в системе Гендар. Здесь было чем восхищаться.

— Если дела дальше пойдут тем же ходом, — рассуждал преисполненный надежд экспедитор. — То и на мою долю перепадёт. Вот дадут мне на пенсии мини-купол с садиком, кто знает! Я всё-таки носитель гендоса, а не какой-то шофл. Наших малышей защищает специальный эко-закон.

Он энергично подмигнул обведёнными тушью глазами, и Ана заметила ногти старика: обгрызенные от неуверенности и потрескавшиеся от однообразной еды. Его худоба не была такой уж спортивной и такой уж добровольной. Принцесса ощутила пронзительный укол в груди.

— И вовсе не удивительно, что в последние годы стало меньше недовольных, да? — незначительным тоном спросил Фокс, глядя на пушистый кактус. — Ведь дела у Гендара идут так хорошо.

— Пфф, шофлам и нытикам всё равно не угодишь, — Кассий слегка болезненно скривился и махнул рукой. — Сначала они ругались на то, что им навязывают гендосов; теперь завидуют и критикуют власти за то, что гендосов не хватает! И даже не замечают, как противоречат себе, ну, каковы дураки? Хотя ты прав, незнакомец, в целом возмущаться стали поменьше.

— Как думаешь, почему?

— Да потому что единство проснулось, общая гордость за Гендар. Вот, слушай: «Из пыли и руды мы взрастили сады, и достойными стали отцов. Из камней и труда мы взрастим города, и достойными будем детей». Чуешь, как сильно сказано, верней, спето? Ты подумай, осознай полный смысл. Это Рубаи поёт, а мы вместе с ним, истинно-народная песня.

Экспедитор разволновался, пытаясь убедить двух незнакомых шлемзов, что жизнь удалась.

— За мой век всё так сильно поменялось, особенно в последние годы. Вот и не хочется возмущаться, охота жить и радоваться, раз теперь можно! Скоро госпрограмма сработает, гендосов хватит на всех, и недовольные наконец заткнутся.

В просторной кабинке наступила тишина.

— Спасибо, Кассий, — искренне сказал Одиссей. — Ты очень помог.

Экспедитор пригладил взмокший клок волос, хотел добавить что-то ещё, когда двери с другой стороны кабинки распахнулись: внутрь ворвался бурный и веселящий поток детей. Все в оранжевых термо-костюмах с вакуумным капюшоном и перчатками для кратких выходов в космос, они торопились на экскурсию в сопровождении пары молчаливых робо-нянь.

Живая волна устремилась внутрь, торопливо захлёстывая каждый уголок и непрерывно клокоча, смеясь и толкаясь. Большинство детей были людьми, но Фокс с умилением разглядел в толпе маленького плечистого гобура, похожего на хмурый бочонок, ловкую фигурку луура, который сразу запрыгнул наверх и уселся на поручни, а ещё пушистую ранцеллу с бантиками, которая взбежала вместе с ним и повисла на лапках вниз головой. Пара разных ящернов выделялись из толпы цветом и чешуёй, но в основном вокруг смеялись и толкались обычные человеческие дети, лет семи-восьми.

Они сразу заметили стеллаж ярких коробок, окружили тележку, стали тыкать пальцами и кричать:

— Вот, мне такую!

— А мне уже заказали!

— Пусти, дай посмотреть!

— Я тоже куплю!

Ане бросилось в глаза то, как замолчали и отодвинулись те, кому при всём желании гендоса было не получить. Не люди. Гобур насупился и заявил:

— Я тоже возьму.

— Тебе-то зачем? — засмеялись рядом.

— А просто.

Среди двух десятков учеников не было ни одного с пушистым кактусом — наверняка, такие учатся в других местах и летают по Кольцу не с помощью грузопассажирских кабинок. Ана вздохнула, и только теперь заметила взгляд Одиссея: сдержанный, с едва заметным холодом в потемневших глазах.

✦

— Академик Благонравов занят и не сможет вас принять! — радушно сообщил Боб. — Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие шесть кругов, пятнадцать граней, семьдесят семь пульсов системы Гендар. Если вы готовы записаться на свободный приём после этого срока, то милости просим.

Это был уже не виртуальный Боб, а робобоб во плоти (пусть и не настоящей). Идеальный секретарь: блестящая залысина и глуповатое лицо с ровно подстриженными усами придавали ему особый располагающий шарм. Никто не мог ожидать подвоха от столь неказистого и жизнерадостного простака. Да и ругаться на него было крайне сложно — посмотрите в эти глаза!

— Прямо сейчас могу предложить вам кофе и встречу с вирпом, то есть, виртуальным двойником академика Благонравова. Гарантируется соответствие вирпа оригиналу в девяносто девять и три десятых процента, а по многим вопросам до ста. Эффективность вирпа для решения большинства вопросов будет аналогична живой встрече — а ждать не нужно. Что выбираете?

Одиссей со свойственной ему старомодностью не особенно жаловал вирпов, хоть и не относился к ним заведомо негативно — как в тех мирах, где виртуальные копии разумных были запрещены. Спору нет, это крайне полезная технология, просто с большим количеством этически-смутных моментов.

Фокс уже расследовал дело Четырёх Боссов: успешный бизнесмен создал себе вирпа и клона, чтобы успевать вести дела — а клон создал собственного вирпа, чтобы снизить нагрузку. Четыре управляющих вели бизнес почти одинаково, с крошечным расхождением в личностных чертах, но в итоге оно привело к большой путанице — и драматической смерти оригинального бизнесмена. Увы, перекрёстная жизнедеятельность едино-личностей в большинстве миров была малоисследованным минным полем, а с юридической точки зрения представляла собой джунгли законодательного безумия. Кстати, и в печальной истории Ирелии Кан — именно любящий вирп её мужа стал одной из причин трагедии.

Но какой у Одиссея и Аны был выбор? Часики-то тикали.

— Давайте кофе и встречу, — кивнул детектив.

— Минутку, — улыбчивый Боб с тихим шелестом развернул верхнюю половину туловища назад и незамедлительно начал готовить кофе ручной варки. Что ж, неплохо.

Фокс оглядел большую и светлую комнату, по сути, внешнюю половину директорского кабинета: она презентовала деятельность лаборатории Дзен и портрет академика Благонравова для всех пришедших.

Белые, бежевые и светло-зелёные тона, здесь царила одновременно врачебная и натуральная атмосфера. Повсюду стояли ёмкости с кактусами разных размеров, цветов и форм, это были представители одной межзвёздной группы растений с самых разных планет. Некоторые кактусы почивали в прозрачных контейнерах, другие окружало едва заметное поле, а в потолке виднелись сеточки разводящих атмосферных фильтров — но всё равно в кабинете плыла диковинная смесь ароматов и летучих оттенков.

— Сто двадцать семь видов, настоящая коллекция, — тихо отметила Ана и попала в яблочко, вернее, в кактус, больше попасть тут было не во что.

По стенам висели сертификаты в массивных рамках: правительственные благодарности и награды, общественные ноты признания и восторга, неподвижно замершие, как часть архитектуры кабинета или музейные экспонаты. Между ними светились и медленно плавали сменяющие друг друга картинки-презентации о гендосах, их неоспоримой пользе с неизменно-счастливыми лицами хозяев. Логичная и типичная пиар-идиллическая лепота.

В них фигурировал и глава лаборатории: статный мужчина в одном и том же тёмно-синем костюме, представительный и достойный, с удовлетворённой ноткой в оценивающих глазах.

Несмотря на панорамное зрение с высокой детализацией и автофокусом, у Аны разбежались глаза. Она заметила, что Одиссей смотрит на картинку без рамки, которая висит в тени колючего тёмно-зелёного гиганта в человеческий рост. Детский рисунок: маленькая девочка между стройной мамой и высоким важным папой, а сверху светит колючее солнце в виде пушистого гендоса.

— Кофе!

Оказывается, Боб был на колёсиках и снизу типичный бочонок. Он выкатил из-за секретарской стойки с парящим подносом в руках и установил его меж диванчиками — посреди комнаты повисла пауза и удобный столик. Две зелёные чашки в виде кактусов дымились и источали бодрый кофейный аромат. На блюдце-цветке с плетёным основанием громоздились случайки: пухлые мини-зефирки с плавающим вкусом. Они медленно меняли окрас, если хочешь с персиком, хватай прямо сейчас, или подожди, пока она станет фиолетовой, как спелая муршмула, а затем дынно-жёлтой.

Детектив и принцесса успели съесть по одной зефирке и пригубить безупречно сваренный кофе, когда плавающие картины на стенах погасли, освещение сменилось с официально-яркого на умеренно-уютный — и рядом с ними возникла реалистичная визиограмма третьего кресла. Внушительный и ухоженный человек восседал в нём, как элегантный директорствующий король.

— Приветствую, приветствую! — одобрительным баритоном произнёс Виктор Благонравов. Круглощёкий и румяный, он выглядел как жизнерадостный венерианский помидор высшего сорта. — По какому вы вопросу?

— По вашей коллекции кактусов, — невозмутимо сказал Одиссей. Удивительно, но в данный момент это было абсолютной правдой, хотя следующие слова… уже не совсем. — Леди Веллетри коллекционирует редкие растения разных миров. Согласно своему происхождению, она не может обращаться к представителям младших рас. Я, как её собственность, выполняю роль переводчика.

В переводе с детективного на ассистентский это значило: «Молчи и не мешай мне вести разговор».

Волосы Аны окрасились лаймовым водопадом непонимания, но в ту же секунду она взяла эмоции под контроль и подыграла боссу: верхние пряди стянулись в плетёный венец, остальные разгладились по плечам, застынув холодной бирюзой, глаза вспыхнули тем же цветом. Она повернулась боком, и свет послушно обрисовал точёный профиль дочери Зевса. В этот момент Ана казалась отстранённой и надменной красавицей иных миров.

Даже её практичный и симпатичный комбинезон незаметно изменился и выглядел так, что встречный бугай-мужлан испытал бы когнитивный диссонанс. Ведь жадно глядя на плотно схваченную совершенную фигуру девушки, ему нестерпимо хотелось сграбастать её здесь и сейчас — и одновременно бухнуться перед Аной на колени, как перед существом высшего рода. Ах, женщины. Фоксу потребовалось некоторое усилие воли, чтобы проигнорировать всё это и сохранить невозмутимое лицо.

— О, в нашей лаборатории любят кактусы, — довольно хмыкнул Благонравов, слегка удивившись странному повороту событий. Он перекинул одну ногу на другую и устроился в кресле поудобнее. — Передайте моё почтение благородной леди Веллетри, а вам, переводчик, ммм, академический привет. Готов ответить на вопросы.

— Как образовалась коллекция кактусов? Что послужило вдохновляющей причиной для её старта?

— Разумеется, гендосы, — тут же ответил академик, ведь этот ответ подразумевался сам собой. — Мы собираем кактусы в честь удивительных существ, которых исследуем и которые принесут человечеству столько пользы.

Ни один лишний мускул не дрогнул на лице вирпа, и это подсказало Фоксу, что оригинальный Благонравов использует мимический контроллер. Логично для столь занятого человека, ведущего такое количество переговоров.

— То есть, вы начали собирать кактусы, когда возглавили исследования по симбионтам? Как символ всего направления?

— Всё так, — согласился директор. — И теперь мы чрезвычайно довольны этой затеей.

Ана выразительно посмотрела на своего переводчика и окинула быстрым взглядом многообразие кактусов вокруг. Тот кивнул, будто получил её телепатическую ремарку, и озвучил:

— Такая обширная коллекция и столько редких образцов, успевших великолепно развиться и вырасти всего за пять лет. Впечатляет.

— Только не говорите это генису системы и нашим инвесторам, а то нам урежут финансирование, — элегантно пошутил Благонравов. — И мы не сможем угощать гостей первоклассным кофе.

— Ни в коем случае, — кивнул Одиссей, пригубив зелёную кактус-кружку. — Много ли детей стали частью вашей программы симбиозов за пять лет?

— Немного, — сдержанно откликнулся Благонравов. — Мы начинали с обычных пациентов, перешли к возрастным и проблемным, и только после завершения клинических испытаний третьей волны взяли в программу детей. В настоящий момент у нас всего пятьдесят четыре носителя младшего возраста, и мы не планируем радикально увеличивать их число.

— Почему? Всё ещё есть опасения в долгосрочной перспективе симбиозов?

— Нет, что вы, — с улыбкой уверил директор. — Гендосы безопасны и полезны для любого человека. Они идут на пользу всему населению системы Гендар, экономически и социально. Даже тем, кто никогда не станет носителем. Просто детям они в основном не требуются.

— Но многие дети мечтают о гендосах и присылают вашей лаборатории поделки и рисунки?

— Иногда, — слегка удивился Благонравов, разглядывая человека, задающего странные вопросы. — В прошлом году наш фонд устроил масштабный конкурс, и лабораторию буквально завалили милой кутерьмой. Сейчас уже всё убрали.

— Скажите, а чем в данный момент занят ваш оригинал?

— Хм, — глаза академика удивлённо блеснули, а щёки зарумянились чуть сильнее. — Виктор Благонравов в данный момент ведёт консультацию для личного секретаря гениса системы Гендар по вопросам управления улучшенным персоналом.

— Улучшенным — значит вступившим в симбиоз с гендосами?

— Именно так, — улыбнулся академик. — Знаете, я чувствую себя как на допросе, а ваши личные данные столь скудны. Кто вы, в самом деле, и какова цель у этого разговора?

— Мы вовсе не журналисты в поисках сенсаций, не инфо-воры и абсолютно не представители конкурирующих структур, — ответно улыбнулся Одиссей. — Будь мы хоть кто-то из перечисленного, разве мы пришли бы к вам в кабинет на прямой разговор и выдали себя? Конечно нет, мы бы действовали куда тоньше.

Благонравов поджал губы и кивнул с выражением: «Да, с этим не поспоришь».

— Мы частные лица с частным интересом.

— Но это медицинский или инвесторский интерес? — директор слегка назидательно помахал пальцем. — Зная точную цель, я смогу точнее отвечать на вопросы.

— Вы и так отвечаете прекрасно, — уверил Фокс. — Я бы мог сказать, что мы жаждем гендосов, но это неправда. Инвестировать в ваш проект нам тоже нечего: нас только что ограбили жители вашей замечательной системы. При этом у нас похитили друга и требуют выкуп деньгами, которых у нас нет. Вот, собственно, и наш главный интерес: вернуть члена команды.

— О, душевно сочувствую! — Благонравов посмотрел на Фокса с приличествующим удивлением, дипломатичным сопереживанием и с проступившим сквозь всё это интересом, прищурившись. — Вы уже привлекли силы правопорядка к решению проблемы? И подскажите, какое отношение произошедшее с вашим другом имеет к нашей лаборатории и лично ко мне?

— Пока не знаю, — ответил Одиссей, наблюдая, как выражение вирпа становится всё более неоднозначным. — А почему у вас нет гендоса, Виктор?

— Генетическая несовместимость, — без паузы, сокрушённо и печально ответил Благонравов. — Я трижды пытался вживить симбионтов, увы, организм отверг всех троих. Ирония судьбы: человек, открывший и защитивший гендосов, разработчик и ведущий программы «Благолетие — каждому!» обречён остаться без плодов труда всей своей жизни…

— Вот как. Нам очень жаль, — Одиссей кивнул, встал и подал руку Ане. — Благодарим за содержательные ответы, мы узнали всё, что нужно.

— Уже уходите? Так скоро? — деликатно уточнил академик, поднимаясь и возвышаясь над Фоксом на целую голову. В своём дорогом и ухоженном тёмно-синем костюме он был вполне достоин претендовать на роль директора всего человечества. — Может, ещё кофе?

— Спасибо, мы лучше газировки, я видел в коридоре у переходника автомат.

Глаза академика не сдержали изумления даже несмотря на мимический контроль, который вирп отображал, добросовестно копируя настоящего. Поведение странного гостя не укладывалось в стандартную логику, он вёл себя непоследовательно… но будучи опытным и талантливым управленцем, Благонравов осознал, что совершенно целенаправленно.

— Что ж, и вам спасибо за визит, — радушно сказал он и помахал рукой странной паре посетителей, которые были уже в дверях.

— Постойте! — раздался бархатный и властный голос.

Настоящий Благонравов стоял на выходе из закрытой части своего кабинета, он вцепился в пришельцев внимательным взглядом. Дорогой тёмно-синий костюм был небрежно расстёгнут, раскрасневшееся лицо более свободно и выразительно, чуть более рыхло, чем у вирпа. Тем не менее, это был ухоженный и представительный человек, просто намеренно-неидеальный.

— Ваша дочь хорошо рисовала, — сказал Одиссей, отведя взгляд от детского рисунка с колючим солнцем и глядя Виктору в глаза. — Но нам пора идти.

Он развернулся и вывел Ану за руку из офиса в коридор, не глядя, как лицо академика Благонравова сковал мимический спазм. Контроллер сдержал эмоции, которые проступили на нём непроизвольно, все в один момент.

— Что происходит? — шикнула изумлённая Ана, спеша за Фоксом к выходу из большого лабораторного блока. — Я ничего не поняла!

— Объясню чуть позже, когда будем падать, — отрывисто бросил детектив, продолжая тащить её к автомату с газировкой и снэками. — Вызови кабинку, прямо сейчас. Твоё защитное поле в порядке?

— ⁇⁉ — беззвучно воскликнула Ана, обалдевая от происходящего, но тут же ответила на заданный вопрос. — Да!

— Хорошо, оно должно выдержать. Как только войдём в кабинку, окружи нас полем и закройся от звука, визуала и сканов.

— Поняла. А причём тут газировка?

— Нам надо пару десятков бутылочек, — лихорадочно сказал Одиссей, обшарив взглядом большой снэк-автомат. — Ооо, эконом-паки, мы спасены!

Он дважды нажал на иконку с упаковкой баночек, торопливо приложил кристалл и оплатил, две внушительных упаковки выехали из автомата, и детектив схватил обе под мышки.

— Купи жвачки! — нервно приказал он.

— Сколько? — принцесса уже тыкала в нужную иконку.

— Пачек пять-шесть.

— ⁇⁉ — голова Аны уже ярко-фиолетово пылала от изумления, но она исполнила приказ и схватила пухлые упаковки с вакуумными жвачками, созданными для невесомости и орбитальной среды.

— Бежим, — отозвался Фокс и потопал к переходнику.

Они ворвались в кабинку практически в ту же секунду, когда она плавно остановилась у входа. Поле мягко прижало принцессу и детектива друг к другу, Ана отключила все доступные сигналы, установив защиту от наблюдений и сканирования — в той степени, какую могло предоставить качественное бытовое поле категории А.

— Теперь можешь объяснить⁈ — воскликнула девушка.

— Благонравов — убийца и социопат, он собирается сделать с людьми через гендосов что-то плохое. И главное, он понял, что я это понял. Поэтому сейчас он попытается нас убить.

— Как? — глаза Аны потемнели.

— Не знаю, вот и увидим, на что он способен и какими методами предпочитает решать проблемы. Быстрее отправляйся!

— Обратно в «Мусорог»? — с сомнением уточнила девушка.

— Нет, конечно. Но кроме него не важно, куда, мы всё равно не доберёмся до пункта назначения.

Кабинка плавно тронулась, проехала метров тридцать, но вдруг затормозила и вернулась на платформу лаборатории. Ана и Фокс замерли, вцепившись друг другу в руки и ожидая, что сейчас на борт заскочит пара боевых киборгов, которые их немедленно атакуют… В чмокнувшие двери въехал шарообразный ремонтный робот, примерно по колено человеку.

— Пи-пи-пик, — пропищал он в лучших традициях R2D2, мигнув россыпью огоньков.

Кабинка закрылась и двинулась в путь, два человека сжались в углу у окна, не отводя от ремонтника глаз.

— Что делать? — шепнула Ана.

Одиссей лихорадочно вскрыл две упаковки жвачки и высыпал одну себе в рот.

— ЖУЙ! — сказал он.

— Жуй быфшлее!

Фокс двигал челюстью так, будто хотел обогнать стигийских свинотёлов, абсолютных чемпионов галактики по жвачному спорту.

— Хошошо… Но зашем?

— Жаклыть ему шеншоры! — детектив зыркнул на робо-убийцу, который мастерски притворялся обычным ремонтником, замерев у входа. — Шейшас он нашнёт ломашь хабинку…

Одиссей с трудом продохнул на пике промышленной переработки кома размером с детский кулак.

— … И хохда нашнётша авалия, нажо жалепичь ему вше фанели!

Ана успевала переводить с жвачерского на человеческий (какой же невнятный язык!) и даже освоила его сама:

— Он бужеш шоплотивляшься?

— Можежбыфь.

Голос босса звучал неуверенно.

— Я жего уништожу! — воинственно чавкнула принцесса и хлопнула ладонью по компактному субпространственному рюкзачку, в котором хранилось немало полезного, включая пару-тройку образцов интересного оружия. Неужели она не сможет остановить какого-то ремобота?

— Нежжя! — воскликнул Одиссей. — Нажо жалепичь шеншоры. Фтобы мы шорвалишь с шиловово пучи и жахнули в ошкрышый кошмош.

— ЖАЧЕМ⁈

— НАЖО!

Одиссей вытащил огромный слюнявый ком и налепил его на штанину.

— Всё объясню, когда будем падать, — выдохнул он.

— Фоняла, — мотнула головой Ана, героически измельчая вторую пачку.

Натруженные челюсти человека без апгрейдов ломила возмущённая боль. Он собрал все пятьсот лет своей выдержки в кулак и засыпал в рот новую горсть жвачек. Несчастные зубы надсадно скрипели об упрямую вязкую массу, которая пыталась в отместку выдрать их из дёсен.

Не теряя времени, детектив распотрошил пак газировки «Dark Enegry», сверхпопулярного хита корпорации DarkStar. Зловещее лого переливалось на боку каждой баночки, чёрной как бездна, а внизу маленьким белым ободком светилось: «665 лет традиций глубокого космоса». То, что надо, кивнул Фокс, ощупав традиционное баночное дно.

С целеустремлённостью фарейского фанатика и ловкостью жонглёра он распихал газировки по карманам и вплёл их в свитер — так, чтобы торчали примерно на треть. За какие-то секунды Фокс превратился в подобие древней подводной мины. Могучим рывком, словно дикий медведь, он разодрал второй пак газировки и пихнул Ане вываливающиеся баночки.

— Шуй по харманам!

Принцессу охватила нервная эйфория. Она уже не пыталась понять, что происходит и для чего, а просто использовала фактурно-морфические свойства своего практичного комбинезона и сделала ткань в нужных местах более цепкой. Баночки повисли по бокам и на животе, как гранаты.

— Што даффе?

— Фтобы шпашти Фажиля и Жендал, надо вышить! — героически выпрямился Одиссей, сжимая один комок жвачки в руках и энергично завершая работу над вторым.

— Он шмотлит! — испуганно сообщила девушка, не сводя глаз с робо-угрозы, визуальные сенсоры которого крутились во все стороны, пытаясь найти человеков. Они были скрыты полем, робот их не видел и не чувствовал, но точно знал, что два пассажира находятся на борту — ведь минуту назад было зафиксировано, как они вошли и исчезли, а кабинка по-прежнему отмечала их массу, которая никуда не делась.

На мгновение Ана представила себе десятые доли процента, в которых Одиссей Фокс всё же изредка бывал не прав. Насколько безумно в таком случае эта ситуация выглядит для ни в чём не повинного бедняги-ремонтника? Он того и гляди взволнованно засвистит: «Дорогие люди, вы где, что с вами⁈» и вызовет срочную медицинскую помощь.

Но к облегчению Аны, босс оказался прав. Как только кабинка отлетела от платформы на достаточное, то есть, потенциально смертельное при аварии расстояние, огоньки робота зажглись зловещим красным огнём. И он ринулся уничтожать — не людей-невидимок, а передний блок крепления, которым кабинка держалась за силовую линию и скользила по своему пути.

«Уфф, слава звёздам», облегчённо мелькнуло у девушки в голове. «Чёртов робот и правда пытается нас убить».

— Давай! — крикнул Одиссей, и, стиснутые одним защитным полем, они метнулись к боту синхронным прыжком.

Ана мягко сшиблась с приплюснутой головой, высвободила руки из-под энергополя — и влепила толстый слюнявый пончик роботу прямо в мигающие сенсоры верхней зоны. А любой завсегдатай космоса знает, что вакуумная жвачка предназначена не только для приятного освежения пастей и ртов, но и для аварийного залепления пробоин на звёздных кораблях! Оказавшись на открытом пространстве, она вздулась, плотно закрыв роботу камеры и другие сенсорные ноды.

Одиссей дотянулся до боков ремонтника, залепив их двумя точными шлепками. Остался нижний сенсорный блок — Ана ловко врезала врагу между гусениц прямо в испуганно поджатые ноды. Вот тебе, гад, залипни!

Робот, атакованный невидимой силой, в панике запиликал-заверещал, но его слабые вопли угасли под слоем вспухающих жвачек. Впрочем, он не пытался себя защитить, так как в любом случае был обречён на уничтожение. Камикадзе выполнял главную задачу: привести кабинку к неминуемой аварии. И с ней он справлялся прекрасно.

Даже младший боевой дроид не смог бы серьёзно повредить эту славную кабинку — дитя качественных сплавов и надёжных конструкций. Она была готова даже к скоростному столкновению с такой же труженицей космоса. Но маленький ремонтник был куда опаснее боевого, потому что его создали специально для манипуляций с транспортными системами Кольца. У него было и полное знание устройства кабинки, и полный доступ к нему.

Когда Ана и Одиссей только прыгнули, он уже послал управляющему модулю аварийный код, кабинка послушно и доверчиво впустила негодяя в свои исподние контуры, тот взял управление на себя — и следующий энергоцикл прошёл с прерыванием. Оно нарушило связь ведущего модуля и невидимой силовой нити, по которой кабинка летела вперёд.

Передняя часть космического лифта сорвалась с линии на скорости в четыреста единиц, невысокой для космических пространств, но вполне смертельной для хрупких человеческих тел. Нос слегка отклонило вбок, и уже через долю секунды кабинку грубо повело в сторону. У Аны с Одиссеем осталось два-три мгновения.

— Бери газировку и готовься к прыжку! — крикнул детектив. — Но без команды не пшикай!

Фокс повернулся лицом к заднему блоку крепления: он знал, что сейчас там возникнет внушительная дыра. Словно заправский ковбой, человек чуть присел на пружинящих ногах и выхватил из карманов две верных баночки газировки. Ана сделала то же самое и стянула защитное поле так, что их крепко сжало спиной к спине.

Кабинка содрогнулась, задний блок-крепление сорвало и выдрало с корнем, он так и остался на силовой нити, а кабинку, отныне беспризорную, закрутило к чёртовой матери… В сторону большого промышленного блока, который проплывал километрах в четырёх, то есть, примерно в сорока секундах кувыркающегося полёта.

Ошмётки обшивки мелькнули, разлетаясь назад и вокруг места крушения коротким шлейфом; всё вокруг закрутилось с безумной скоростью; воздух устремился из помещения в космос через растерзанную дыру.

Уже врубилась аварийная система: гравитация исчезла, и помещение должны были заполнить пласты тонкой пружинистой пены. Но не заполнили, потому что ремонтник-убийца не забыл отключить меры по выживанию пассажиров. В ту же секунду его настиг неумолимый кармический ответ: камикадзе рвануло и с размаху врезало в стену, он развалился на три части, слабо искрящие в наступившей полутьме — но Ана с Одиссеем этого уже не видели.

Они метнулись в возникшую дыру, высвобождающийся воздух понёс их вперёд, а аварийной пены и экспресс-сетки, которые должны остановить выпадение пассажиров, не было. Поэтому произошло то, на что и рассчитывал Одиссей: поток воздуха вынес их наружу, прямо в величественный пейзаж Кольца — навстречу большому, медлительно разворачивающемуся энергоблоку.

Ремонтник идеально рассчитал аварию так, чтобы сорванную движением кабинку понесло и врезало в доки зарядки и ремонта солнечных яхт. Неповоротливая верфь не успеет сменить курс, столкновение неизбежно, и от пассажиров не останется ничего интересного. Таков был план. Но Ана и Одиссей, готовые к аварии заранее, вырвались из кабинки — и теперь её несло одной траекторией, а их слегка другой. С каждой секундой они расходились всё дальше.

Людей нещадно крутило, и Одиссея замутило, но он был привычен к космосу, так что справился, а Ану ещё до рождения прошили против таких базовых и очевидных вещей, как штопор в невесомости.

Одиссей повернул открывашку газировки вбок, чтобы открыть не верхнее отверстие для питья, а именно традиционный рассеиватель у баночки на дне. Он с большим опытом выбрал момент и пшиканул правой газировкой, потому что их вращало налево — после трёх уверенных пшиков они почти выровнялись, теперь переворачиваясь только сверху-вниз. Окружающее пространство ещё кружилось, но уже гораздо медленнее и только в одну сторону.

Фокс вытянул правую руку в нужном положении и застыл.

— Подними левую руку, как моя, внимательно скопируй, как повернута банка, — скомандовал он. — Сдвинь открывашку вбок, до щелчка. И пшикни газировкой, аккуратно… Ещё раз, чуть сильнее. Молодец.

— Обалдеть! — воскликнула Ана, осторожно озираясь.

Они выровнялись и теперь неслись боком, прямо в неумолимо растущий промышленный блок. Кабинка в облаке обломков кувыркалась своим путём. Всё было страшно, красиво и захватывающе.

— Снимаю стелс-режим и вызываю службу спасе?..

— Ни в коем случае! Мы должны умереть. Надо, чтобы Благонравов счёл нас погибшими.

— Эээ, но мы же врежемся?

— Нет, — улыбнулся Одиссей.

Вытянув обе руки, он выдал мощный и синхронный пшик, опустошивший обе банки. Детектив выкинул их и выхватил две новых. Летящих сместило в сторону, траектория начала забирать влево и обносить их вокруг гигантского блока.

— Восторг! — воскликнула принцесса. — Так вот зачем жвачка: залепить роботу сенсоры, чтобы он не видел, что мы спаслись, и Благонравов не узнал об этом? Пусть думает, что мы погибли с кабинкой?

— Да.

— А газировка, — она рассмеялась. — Почему у неё пшикалки снизу?

— Чтобы летать в космосе, — улыбнулся Одиссей.

— Но почему⁈

— Ты дитя современности. Сейчас в скафандрах, космосьютах и профильных полях есть полноценные системы манёвра, полёта и даже приземления на планеты. Но раньше такое было только у избранных, стоило очень дорого, и в поисках простых решений люди добавляли космические функции обычным вещам. Расчёска-пила, нож-мультитул с лазерным резаком; подушка с семенами: в полёте на ней спишь, а при крушении будет, что посадить. Носки-прыгунцы для слабой гравитации, и многое другое.

— Такие у меня есть! — оправдываясь, воскликнула Ана.

— С тех пор существует вакуумная жвачка, которую используют, чтобы закрывать дырки в скафандрах и малые пробоины на кораблях. Любимая вещь колонистов, у неё десятки назначений, не знаешь, когда пригодится. А лет шестьсот назад у людей ещё не было технологий искусственной гравитации, поэтому на космических кораблях все летали на перчатках и ботинках со встроенными баллонами сжатого воздуха. Но костюм может выйти из строя, сжатый воздух быстро закончится, и так далее. Тогда и придумали добавить в газировку маневровые функции с помощью донного пшика. На случай аварии. Это старинная традиция космических рэйнджеров, ты не представляешь, скольким она спасла жизнь. А ещё у нас были газированные гонки. Я увидел в автомате «Dark Energy Традиционную» и сразу схватил её.

Одиссей сделал новый долгий буст, выравнивая траекторию.

— Чуть пшикни правой рукой вниз, — сказал он.

Ана послушалась, и их прекратило заносить, теперь они практически ровно летели вбок, всё дальше от яхтенной верфи, а вот кабинке до столкновения оставалось уже секунд десять.

— Фантастика, — восхищённо прошептала Ана, любуясь видом, очарованная всей ситуацией и самой возможностью полетать на газировочном ходу. — Постой, а если бы нам попалась современная газировка⁈ Если бы в автомате не было традиционной?

— Мы бы всё равно справились, — хмыкнул Фокс. — Я летал и на обычной. Просто у неё контроль над выбросом плохой, и тебя всё время заносит. Требует большой сноровки, но вообще можно маневрировать почти на чём угодно, что имеет хоть какой-то выброс. В невесомости оно становится реактивным. Однажды меня вынесло с трассы в астероиды, сорвало с полётной доски, а возвратник повредился. И я избежал смерти только с помощью зажигалки.

Ана задохнулась от восторга. Для неё, выросшей в окружении высоких технологий пятой ступени, в почти стерильном пространстве высокородной защиты и контроля, всё происходящее было как глоток дикого нефильтрованного воздуха. Старинные вещицы и штуки с детства очаровывали принцессу — а самой потрясающей старинной штукой в её жизни был Одиссей.

— Ты каждый день открываешь мне что-то новое и невероятное, — тихо сказала девушка. — Я тебя люблю.

Одиссей нащупал её руку и погладил, они прижались друг к другу спинами, ведь сменить позу вызвало бы новую порцию вращения.

— Смотри. И снимай на нейр, пока ещё видно.

Он сделал пару малых пшиков, развернув девушку лицом к верфи, и Ана увидела, как кабинка врезалась в выступающие крепления солнечных яхт. Там что-то резко сверкнуло и даже полыхнуло: один из энергоблоков оказался повреждён, и краткий выброс энергии превратил останки и без того разбитой кабинки в космический форшмак.

— Ух, неслабо.

— Нам надо поскорее завернуть за верфь, — детектив сделал новый сильный пшик.

Траектория, взятая Одиссеем, изначально несла их в облёт большого промышленного блока, а теперь, благодаря мощным бустам «Dark Energy», людей заворачивало всё круче и всё быстрее.

— Погоди, — спина Аны напряглась, её улучшенные глаза сфокусировались на дальний план. — К месту крушения подлетела маленькая пташка! По-моему, это боевой развед-дрон.

— Снимай, пока ещё видно — повторил Одиссей. — Армейская модель?

— Скорее частник, никаких маркировок. Это Благонравов прислал? Чтобы убедиться, что мы мертвы и добить, если нет?

— Он методичный и продуманный человек с аналитическим умом, — кивнул Фокс. — Всегда работает наверняка. Вряд ли за лабораторией закреплён боевой дрон, и уж тем более вряд ли за самим Благонравовым. Это слишком подозрительно, а наш академик слишком ценный, он наверняка живёт и работает под чутким государственным контролем. А значит, он попросил послать дрон одну из Гендарских мафиозных группировок.

— Вот и связь Благонравова с преступным миром! — воскликнула Ана. — Может, он каким-то боком относится и к похищению Фазиля?

— Пока не знаю.

— Мы в двенадцати километрах от развед-дрона и отдаляемся, — оценила девушка. — Но у него уверенный сканер на порядок дальше. Без стелс-режима он бы нас уже нашёл. С защитой гражданского А-класса… боюсь, может зацепить пронизывающими волнами и обнаружить.

— Поэтому я и взял маневр на облёт верфи, — кивнул Фокс. — В первые секунды прилёта дрон изучит место крушения кабинки. А дальний скан станет делать только если заметит что-нибудь подозрительное.

— Там нет наших останков.

— Как раз есть. Даже с учётом взрыва, мы нажевали достаточно, чтобы молекулярный анализ показал остатки наших с тобой ДНК.

— Ну ты и продуманный, — поразилась Ана, осознав, как точно детектив спланировал происходящее на лету.

— Пока суть да дело, надо заслониться верфью, тогда скан нас точно не найдёт.

Прошло десять томительных секунд, и место столкновения кабинки и верфи наконец перестало быть видно.

— Дрон не летит за нами!

— Или не заметил, и мы чисто ушли. Или Благонравов понял, что мы живы и решил притвориться, что купился, чтобы обхитрить нас нашей хитростью, — пожал плечами Одиссей. — Но и в том, и в другом случае, мы живы.

Он выкинул опустевшие банки и достал пару следующих.

— Вытяни руки вот так. И сделай долгий пшик на полбанки вооон в ту сторону.

— О, Кронос великий, — рассмеялась Ана. — У меня получается! А куда мы летим?

— Видишь сверкающую прерывистую линию сигнальных огней?

Он указал направление.

— Теперь вижу.

— Там проходит трасса грузовозов. Летим к ней.

— Зачем? — удивилась девушка.

— Ваше высочество, вы когда-нибудь путешествовали автостопом по галактике? — невинно спросил Одиссей.

Ана хихикнула и придала им ускорение. Она уверенно осваивалась в не таком уж и сложном мире газировочных гонок. А вокруг величественно дрейфовали орбитальные блоки головоломки под названием Гендар.

— На сколько у нас воздуха и защиты? — осведомился Одиссей.

— Вдвоём хватит на несколько часов.

— Если через час не найдём, к кому прибиться, демаскируемся и вызовем службы спасения. Мы будем уже далеко от места крушения, Благонравов может и не узнать, что мы выжили.

— Но лучше всё-таки запрыгнуть зайцами в какой-нибудь грузовоз?

— Так было бы идеально. Сколько нам лететь до трассы?

— С текущим ускорением — минут семь.

— Оно немного увеличится, я буду поддавать газу.

Их всё время норовило снова начать вращать, просто потому что живые люди дышат и даже в состоянии покоя совершают небольшие движения — а в невесомости это большой грех. Поэтому Фокс регулярно пшикал, стабилизируя вращение и иногда командовал Ане. Благодаря этому, они могли лететь почти ровно… пока хватит газировки.

— Оставь по две баночки на торможение, — предупредил детектив. — А лучше по четыре. Не хватало ещё в разгар манёвра оказаться без топлива.

— Поняла. Ну, у нас пять с половиной минут полёта. Теперь объяснишь, как ты догадался, что Благонравов — негодяй?

— Самое время.

Одиссей набрал воздуха и начал рассказ.

— Мы сразу поняли, что происхождение гендосов связано с большой ложью. И в центре этой лжи стоит именно Благонравов: он первым открыл свойства гендосов, был и остаётся единственным ведущим государственной программы, которая исследует и распространяет симбионтов. Гендомания постепенно охватывает Гендар. Мне нужно было посмотреть на академика и его кабинет, поэтому мы полетели в «Дзен».

— Мы были только в приёмной части, и что там особенного? Неужели кактусы?

— Да, кактусы очень важны. Наверняка ты и сама заметила, что с ними не так. Ты же могла просканировать их нейром и понять, в чём он врёт?

— Там были экземпляры возрастом больше пяти лет, — сказала Ана задумчиво. — Несколько значительно старше. Но это же не обязательно значит, что Благонравов лжёт. Они могли купить взрослые многолетние кактусы, а не вырастить всю коллекцию сами…

— Сейчас там цветут как минимум два вида, которые сложно и дорого перевозить, тем более, с помощью космических путешествий. Большой кактус, рядом с которым висит картина ребёнка, ему лет десять, не меньше. И он нуждается в особом излучении.

— Семнадцать, — поправила Ана, сверившись с нейром. — Это кактус-губка с планеты Джериан-2, один из редких и дорогих.

— Вот-вот, — она почувствовала, что Одиссей кивнул. — Живые растения редко переводят в космосе. Это нецелесообразно, потому что для их выживания нужно выдержать много факторов: влажность, освещение, температура, давление, гравитация и так далее, список длинный. В разы проще перевезти семена или генетический материал, а потом клонировать или посадить. Особенно это проще, когда ты космобиолог, ксенолог и у тебя собственная частная лаборатория. Но тогда в коллекции не было бы экземпляров старше пяти лет. А они есть. Легенда Благонравова не сходится с фактами.

— Может и так, — с сомнением кивнула Ана. — Но наличие в коллекции кактусов постарше — всё же не прямое нарушение его слов, а косвенное.

— Это правдоподобная ложь, которую сложно опровергнуть, — согласился Одиссей. — Благонравов умный и тщательный, он не делает очевидных ошибок. Но представь себя на месте директора лаборатории. Ты только что получил госзаказ всей карьеры, у тебя горы действительно важных дел, забот и проблем. Ты открыл и продвигаешь нечто радикально-новое, симбиоз для всей расы, тебе нужно добиться выдающихся результатов, преодолеть сопротивление общества. На этом фоне, разве ты станешь заниматься созданием и поддержанием сложной коллекции кактусов с разных планет, которая требует ухода, затрат и любви — только потому, что гендосы на них немного похожи? Ради чего?

— Хм. И правда странно.

— Очень странно. Посмотри на эту ситуацию не назад, из сегодняшнего дня, а вперёд, из дня старта программы. Кто бы стал такое делать? Зачем?

— Действительно, — кивнула Ана, подумав. — Коллекция совершенно не к месту, глупо тратить на неё ресурсы и силы, время. Предположим, вы решили собрать кактусы в честь гендосов, даже это спорная идея, но пусть так. Только к чему заморачиваться с редкими многолетними видами? Они ничего не дадут лаборатории и программе, а усилий и денег потребуют немало!

— Именно. Перед нами правдоподобная ложь, которую сложно опровергнуть, — повторил Фокс.

— А как на самом деле?

— Наоборот. Растения и симбионты похожи друг на друга не потому, что кактусы собирались в честь гендосов, а потому, что гендосы созданы в честь кактусов.

— То есть… коллекция была раньше?

— Благонравов собирал кактусы всю сознательную жизнь. Наверное, они нравятся ему с детства. И когда академик создавал гендосов в лаборатории, он из тщеславия сделал их «своими».

Картина мгновенно стала органичной и живой. Фокс произвёл простую рокировку причин и следствий, но она превратила странную ситуацию во вполне понятную.

— А врать про коллекцию ему пришлось, потому что это доказательство! — воскликнула Ана. — Что гендосов не нашли на какой-то планете, а он искусственно создал их сам!

Принцесса восхищённо покачала головой. Контур этой истории начал вырисовываться из обманчивой темноты.

— Именно так. Но не менее важная деталь, что любовь к кактусам разделяла с Благонравовым его маленькая дочь.

— Дочь?

— Один-единственный детский рисунок во всём кабинете, без подписи. Когда много детей присылает работы на конкурс, к ним ставят подписи. И на стенах висело бы приличное количество лучших и самых талантливых детских картин, прошедших отбор. А Благонравов хранит лишь один рисунок: простенький, бесталанный, но искренний. С колючкой на месте солнца, потому что они с папой очень любили кактусы. Листочек уже поблёк, потому что висит в кабинете несколько лет. И его не снимают.

— Значит, девочка нарисовала папу с мамой, — сказала принцесса, осматривая картину в записи своего зрительного лога. — Судя по рисовке, ребёнок лет четырёх.

— И папа такой представительный, слишком похож на Благонравова, чтобы я его не узнал.

— Надо же, — теперь Ана видела, что фигура отца и правда напоминает внушительного академика ксенологических и биохимических наук.

Как она могла не заметить всех этих вполне очевидных деталей и не придать им значения⁈

— Нужно выяснить про жену и дочку, — мрачновато сказал Фокс. — Не думаю, что у них замечательная, дружная семья, скорее всего, история будет печальная. А если сейчас сделать запрос в гендарские инфобазы, это нарушит наш стелс-режим?

— Нарушит, но запрос и не нужен, — Ана умудрилась одновременно согласиться и возразить. — У меня есть официальная биография Благонравова, я её уже сохранила, просто не успела изучить.

— Хорошо. И что там?

— Ох. Маленькая Вика в четыре года умерла от болезни, это было семь лет назад. А её мать Марианна три года назад совершила самоубийство.

— Причины? — почти без паузы спросил Фокс. Трагичные известия из жизни академика не стали для него удивлением.

— Марианна винила себя в смерти дочери… потому что действительно была виновата. Болезнь Вики поддавалась лечению, и девочка умерла только потому, что её мать пропустила симптомы и вовремя не приняла мер. Она вела активную общественную деятельность… и была занята. А Виктор Благонравов находился в длительной экспедиции. Он заметил симптомы сразу, когда вернулся домой, тут же отвёз дочку в больницу, но было уже поздно. Через день она умерла.

Молчание.

— Что было с супругами дальше?

— Они не разошлись. Решили начать всё с начала и завести нового ребёнка, — сверившись с данными, ответила Ана. — Но не успели. Марианна вела активную благотворительную деятельность, чтобы отвлечься. Но сорвалась в депрессию и приняла препараты, предназначенные для… ухода за домашними растениями.

— Для его драгоценных кактусов, — кивнул Одиссей.

— Благонравов был под следствием, но улик не нашлось. Его оправдали примерно за год до возвращения той самой экспедиции с выжженной планеты и до открытия гендосов.

Одиссей пытался сопоставить факты.

— Здесь тоже что-то не так, — сумрачно сказал он. — Марианна пыталась отвлечься и забыть, и у неё получалось, но потом внезапный срыв и смерть от смертельных веществ, при биохимике-муже. И снова в официальную версию можно поверить… потому что это опять правдоподобная ложь.

— Ты исходишь из того, что Благонравов убийца, — тихо сказала Ана. — А почему ты вообще так решил?

Одиссею было сложно однозначно ответить на этот вопрос. Академик сразу насторожил его: тем, что стоял в самом в центре большой лжи про гендосов. После осмотра кабинета и скомканной беседы у Одиссея резко окрепла внутренняя уверенность в том, что Благонравов — опасный социопат.

Пятисотлетний странник мог бы сказать Ане, что уже много раз сталкивался с людьми такого типа: теми, кто добивается своего любой ценой, не считаясь с вредом для других. Предприимчивые и харизматичные, они сумели стать хозяевами собственной судьбы — и привыкли к этой власти, дорожат ей. Благонравов с детства считает себя особенным: главным героем истории под названием жизнь. Все прочие для него лишь статисты.

Мелкие, неуловимые черты добавлялись штрихами к портрету: Одиссей вспомнил, как директор перекинул ногу на ногу, абсолютно уверенный в себе. Он встретил новых людей, о которых ничего не знал, но совсем не волновался по этому поводу. Ведь он главный герой и может задурить любого. А кого не обманет, на того быстро найдёт управу.

— Благонравова окружает ложь. Липкая сеть лжи практически по каждому поводу. Он считает себя умнее и думает, что способен изворачиваться бесконечно. С каждым враньём по отдельности это было бы просто ощущение. Но когда мы поймали его на трёх обманах подряд: происхождение гендосов, истоки коллекции кактусов и рисунок его собственной дочери на стене… Честный человек в здравом положении не станет врать так много.

Ана могла бы возразить, что это слишком аморфное предположение со стороны босса, и у него до сих пор нет ни одной чёткой улики. Но ведь в результате интуитивная оценка Одиссея оказалась верной. Ремонтный робот действительно пытался их убить, а к месту крушения прилетел боевой развед-дрон. Ана вспомнила, как после слов Фокса о рисунке лицо Благонравова на секунду застыло, парализованное мимическим контроллером.

— Ты ударил его под дых, напомнив о дочери, и спровоцировал на поспешные действия.

— В нашем коротком и странном разговоре я подвёл его к мысли, что мы поняли ложь о кактусах и гендосах, — кивнул Фокс. — С каждым новым вопросом он осознавал это, а финальная фраза и наше поспешное бегство вынудили его действовать поспешно. Мне нужно было увидеть, как он среагирует на угрозу раскрытия тайны.

— И он среагировал по полной, — зачарованно покачала головой принцесса. — Теракт с убийством и дрон для проверки и зачистки.

— То, как стремительно и уверенно Благонравов попытался нас убить, чтобы решить проблему, показывает, что он убивал уже не раз.

— Итого, — Ана зябко встряхнулась от неприятных мыслей и образов. — Ты увидел детский рисунок, понял, что это его дочь, понял, что кактусы были раньше гендосов. Что ещё?

— Если Благонравов сконструировал гендосов в лаборатории специально для человеческой расы, то у него должна быть какая-то цель.

— Почему не банальные признание, слава, деньги?

— Потому что тогда нет причин скрывать. Легенда о пришествии симбионтов с другой планеты — не такая уж и простая подтасовка. Зачем она? Затем, что в правде скрыто что-то плохое.

— Ты уже догадываешься, что?

— Нет. Но у нас в наличии умный лжец с пережитой семейной драмой. И паразиты, которых он продвигает всем людям системы Гендар, скрывая их истинное происхождение.

— Не могут же гендосы быть вредны! Невозможно врать целой системе пять лет, чтобы никто не понял, что продление жизни и излечение болезней — ложь?

— Невозможно, — согласился Одиссей. — Скорее всего, гендосы и правда помогают и продлевают жизнь. Хоть и не так эффективно, как в рекламе. Вспомни всё, что сказал Кассий.

— Носителю каждого гендоса ставят спец.прошивку и дают особый уход, — кивнула принцесса. — Вот всё вместе и помогает. Да и не так уж здоров был наш экспедитор. В любом случае, гендос-эффект не какое-то инопланетное чудо, а сочетание благоприятных факторов.

— А власти представили их как прорыв, создали манящую картинку, — кивнул Фокс. — Становись гражданином Гендара и получишь шанс прожить на полвека дольше.

— И гораздо лучше!

— На этой волне популярность гендосов стремительно растёт. Приток населения, внимания и инвестиций, повышение статуса системы поможет Гендару завершить столетний переход: от проблемнй промышленной системы через теневую преступную к цивилизованной и элитной.

— Так в чём же подвох гендосов?

— Вспомни, что были смерти, которые власти замолчали.

— Были.

— Значит, у симбиоза есть цена. Что, если Благонравов может как-то влиять на гендосов, и через них влиять на носителей?

— Это уже напоминает древние книжки о супер-злодеях. Ты поэтому спрашивал у Кассия про общественное мнение? И Гамме дал тот же запрос. Что всё это значит?

— Пока не уверен, — упрямо ответил Одиссей. — Нужно провести пару экспериментов.

Ана хотела было возмутиться и потребовать озвучить даже самые смелые и сумасшедшие версии, потому что ей ужасно интересно — но в это мгновение пришёл срочный вызов. Он проник через стелс-режим, потому что шёл с другого защитного поля, входящего в одну сеть.

— Трайбер!

Ана приняла вызов на нейр и создала визиограмму для Одиссея: перед ним появился маленький ящерн, словно брутальная чиби-игрушка.

— Нашёл похитителей.

В руке воина мерцал обнажённый фазовый клинок, а на броне темнели подпалины от свежих выстрелов и щедрые брызги крови.

— Банда «Гурманы». Убежище на Хорис, второй луне Гендара. Лечу туда. Буду через сегмент.

— Те, у кого ты взял информацию, уже не смогут их предупредить? — сдержанно спросил Фокс.

— В ближайшее время не смогут, — пророкотал ящерн и отключился.

— Не убил, и ладно, — оценила Ана. — Требовать от него заботы о людях из преступных кругов мы не можем.

— В данном случае я и не очень хочу, — усмехнулся детектив. — Сначала у нас похитили Фазиля, а теперь пытались убить. Гендар напрашивается на ответ.

— Подлетаем к трассе.

— Начинаю торможение. А ты пеленгуй проходящие корабли.

Прошло десять секунд, переполненных энергичным «Пшшш» и «Пшшшшшшш». Скорость их самодеятельного полёта нехотя начала снижаться.

— В пределах ста километров четыре грузовоза.

— Нам подойдёт любой. Но в идеале тот, что следует ко второй луне.

— Смотрю маршрутные тэги… Один идёт к Хорису! Грузовоз «Капитолий», водитель и владелец частный предприниматель Зоя Пересмешина… Хм, а мы точно на него хотим?

— Что не так?

— Это мусоровоз, — в голосе Аны смешались сомнение и смех.

— Это судьба, — торжественно произнёс Одиссей. — К тому же, у нас кончается газировка. Снимай стелс и выходи на связь с хозяйкой. Попросим нас подобрать за вознаграждение, чтобы она сразу поняла, что мы путешествуем икогнито и огласка нам не нужна.

— А вдруг всё равно решит вызвать службу спасения?

— В теневой офшорной системе и мозги у большинства работают в теневом и офшорном режиме, — философски заметил Фокс. — Главное начать с вознаграждения.

— Ладно, — кивнула Ана. — Грузовоз «Капитолий», вызываю! Грузовоз «Капитолий»…

— Рогатый гендос, эт кого принесло посреди обеда?

На вызов ответила удивлённая жизнью женщина лет пятидесяти пяти. Крепкая, как положено дальнобойщикам, с искусственными глазами, имплантами на руках и элементами экзоскелета по всему телу, она выглядела не как эффективный киборг, а как помятый, но весёлый выпивоха. Скудные блеклые волосы были завязаны в две весёлых косички и торчали по бокам, будто облезлые собачьи хвосты. Голос у неё был пропитой и оттого бесшабашный, мол, всё, уже пьянствую, чего теперь-то переживать.

— Бедствие терпите? — с пониманием сказала женщина, демонстрируя цепкий и практичный ум. — А, гляжу, только что прогремел инцидент у яхтовой верфи. Что, грабанули пару яхт-миллионников и теперь сбегаете? Значит, не с пустыми карманами?

Она явно приценивалась.

— Хм, — Фокс с уважением качнул головой, не слишком обрадованный тем, как легко и сходу нетрезвая дальнобойщица сопоставила факты.

— Не боись, красавчик, мой инфолог — могила, — уверила она. — У Зойки-Пересмешницы рот на замке. Спокойно подлетайте, я вас загружу как случайный мусор и вывалю посреди свалки на Хорисе. Или спишу как отходы в конце маршрута в Перевал-порту. Никто ничего не прочухает. Только заплатите нормально.

— Эээ, — протянула Ана, не зная, что отвечать.

— Если удачно ограбили, где же наш транспорт? — хмыкнул Одиссей. — Увы, промашка, и добычи у нас нет. Но спрятаться надо, это ты верно подметила. Есть двести энзов.

— Пфф, пятьсот, и за каждого. Смотрю, вас двое?

— Двое.

— Значит, тысяча.

— Дорого берёшь.

— Смотря за что, — хмыкнула Зойка. — За мусорное такси, эт оплазметь как дорого. А за спасение из хладных лап космоса очень даже ничего. Деваться-то вам некуда: не возьму на борт, так буду вынуждена сообщить куда следует. Уж не серчайте, космоплаватели, таков закон!

Голос у пересмешницы был гортанно-весёлым, загрубевшим от высоких градусов. Она широко улыбнулась — во все пятьдесят четыре старых, потёртых зубных импланта.

— Это верно, деваться нам некуда, — согласился Одиссей.

Если честно, для такой колоритной и немного пьяной стяжательницы детективу было совершенно не жалко тысячи энзов. Он кивнул Ане, и та сделала перевод. За эту сумму можно купить себе неплохой скафандр или полётную доску младшей профессиональной категории, без наворотов. А можно уйти в запой аж на пару месяцев, так что Зоя была довольна.

— Добро пожаловать на борт, граждане зайцы! — радушно пригласила хозяйка. — «Капитолий» у меня баржа серьёзная, раньше был элитный грузовоз местной корпорации, но эт давно, они с тех пор разорились. Нынче мой «Капитолий» если это и столица, то среди помоек. А всё равно его люблю, сил нет! Щас я вас поймаю, не уходите.

В её рубке пискнул сигнал сканера.

— Капитан Зоя Пересмешина, лог-112, незначительный космический мусор по траектории следования, скорость двести шестьдесят единиц. Выполняю маневр в пределах буферной зоны у трассы. Подбор мусора. Тээкс…

Невидимый магнитный хват резко дёрнул Ану с Одиссеем в направлении корабля. Несколько секунд неприятного головокружения, и они наконец разглядели гордый профиль «Капитолия».

— Ха, — пробормотал детектив, глядя на центральный купол. — И правда похож.

Когда-то это был белоснежный грузовой корабль в память о литературной классике Земли XXI века. Со дней его славы минули десятки лет нещадной эксплуатации, и теперь перед Аной с Одиссеем плыла потрёпанная баржа с большим и слегка помятым куполом, примерно-бурого цвета и десятком заплаток на видавших виды боках. Примерно вдвое меньше «Мусорога» и вовсе не такая бронированная, в общем, грузовоз как грузовоз.

Они пролетели поперёк вытертой надписи «Капитолий» и прямо в центре буквы «О» открылся малый мусорный шлюз.

— Вэлком, господа зайцы!

— Первый раз в жизни меня буксируют на мусорку, — довольно прошептала наследница олимпиаров.

«Капитолий» благоухал, как и положено мусорной столице: очень плохо. Старый запах алкоголя и нестиранных вещей распахнул объятия, встречая гостей. Следом подкрался неистребимый привкус химасла — той прогорклой эссенции, которой усталые хозяева натирают импланты низкого качества, чтобы они постоянно не отторгались. И то были самые вежливые представители сногсшибательной толпы запахов, которая хлынула навстречу гостям! Главные, бьющие под дых знакомства, ждали впереди.

Через пять шагов вонь стала настолько фундаментальна, что отравляла воображение. Её питали гигатонны фантомного мусора, прошедшего через баржу за два десятка лет — и горы реального, которые гнили в утилизационных залах. Переборки «Капитолия», покоробленные слоями налёта, уже не могли препятствовать проникновению отборной коллекции запахов повсюду и везде. В итоге миазмы сбивались в случайные группы и влекли друг друга по барже в безумном вальсе сквозняков.

Ана охнула, прикрыла нос ладонью и включила фильтры прежде, чем позеленеть. Одиссей рассмеялся от смрада ностальгических воспоминаний — повеяло детством… Он поднял воротник свитера-трансформера и сделал себе полумаску; дышать стало гораздо легче.

— Товарищи вип-гости, расчистила вам пятачок, — доложила Зойка, в глазах которой туристы были не только ходячим прибытком, но и редкой оказией для социализации. — Залазьте наверх, Пушок вас проведёт.

Хозяйка вещала с тридцатиметровой высоты, из просторной рубки под куполом «Капитолия», куда вела гнутая вертикальная лестница. Никакого лифта, левиплатформы и даже скрипучего древнего эскалатора не наблюдалось, а значит, гостям полагалось карабкаться вручную. Как странно. Современные люди к такому не привыкли, а Одиссей давно отвык. Но для системы Гендар, орбитатели которой не так давно жили в капсульных блоках и с детства не вылезали из скафандров — это было в самый раз.

Одиссей задел плечом башенку устаревших плат, та зашаталась и едва не рухнула, когда из полумрака возник Пушок и удержал хламину от падения.

Это был старый капсульный уборщик: летающая овальная штуковина на воздушной подушке в полметра шириной. «Пушистость» ему придавало множество свисавших из-под днища сочленений (хваты, щётки, свёрла и скребки) для самой разной работы, и ёжик торчащих сверху сенсорных антенн. Бряцая висюльками, будто ожившая люстра, Пушок проплыл через нагромождения старья, показав пешеходный путь к лестнице.

— Пииик! — громко пропищал он, отметив и без того очевидное место подъёма.

И отправился дальше по своим делам, уверенно лавируя в лабиринте может-когда-нибудь-пригодящегося хлама, которым Зойка заполонила купольный зал «Капитолия». Тут были и поломанные генераторы, и детали выкинутых на свалку космических кораблей, и лом средней ценности, и разбитые экспонаты, не поддающиеся идентификации на глазок. Детектив с затаённой грустью оглядел это кладбище оплавленных надежд, собрание, как бы точнее выразить… пропащих, но не абсолютно бесполезных вещей.

— Высоко! — принцесса задрала голову.

Для неё происходящее было забавной экскурсией в экстрим-музей. Фокс колебался: не мешать Ане балдеть от калейдоскопа впечатлений — или мягко вернуть её ногами на землю, то есть, на палубу. С каждым шагом они глубже увязали в серьёзном деле со ставками выше, чем казалось изначально. А после их близости она стала такой счастливой, что мужская натура Фокса слепо стремилась защищать и радовать Ану. Но если в результате она окажется не готова к внезапной череде убийственных событий? Одиссей вздохнул. Ладно, решил он, у нас осталось немного времени перед рывком. Пусть радуется, пока может.

— Я первая!

Ухватив проржавевшие перекладины, принцесса ловко полезла вверх — и Фокс внезапно понял, что Ана думает примерно то же самое, только с другой стороны. Она карабкается по старой кривой лестнице, чтобы испытать её на прочность, и в случае крушения — спрыгнуть без ущерба даже с большой высоты. Чтобы устаревший человек неловко не сверзился и чего-нибудь себе не сломал.

Он улыбнулся, немного подождал и двинулся следом. Под стройной девушкой лестница почти не скрипела, а вот рывки пыхтящего детектива вызвали у уставшего от такой жизни металла протяжный стон.

— Добрались, — оценила Пересмешница, как будто сомневалась, что они смогут. Капитанша сидела в подвижном кресле пилота, опутанная контактными разъёмами и подключённая к кораблю. — Стоп, так вы не местные? Вот уж не ждала. Вы что, прилетели в Гендар пограбить? Эт что-то новое, всегда было наоборот.

Зойка хохотнула.

— Ладно, нам уплочено, чтоб мы не задавали лишних вопросов. Так что милости прошу к нашему шалашу!

А шалаш был весьма интересный.

Бронированные стеклопластовые плиты сходились к вершине купола, под которым висела ОПЕРНАЯ ЛЮСТРА. От былой славы остался лишь каркас, без роскоши хрустальных висюлек. Но вместо них мусорная княжна годами подбирала и вешала стекляшки, кусочки прозрачного цветного оргпластика, мелкие обломки блестящего металла, выкинутые на свалку керамические фигурки и статуэтки — и тому подобное. Судя по Зойкиному возрасту, она управляла «Капитолием» лет тридцать, и за эти годы здоровенная пятиярусная люстра была заполнена всего на треть. Но даже так производила оглушительный вау-вайб.

В одном углу рубки были натянуты титановые нити для штопки корабельных обшивок, и там на магнитных защёлках, способных удержать бронепластины под давлением в сто атмосфер, висела сохнущая одежда и потёртые пледы. Между ними топорщилась пара плюшевых игрушек, подвешенных за ухо и за щупальце. Фокс скользнул взглядом по коллекции мембранного термобелья, выцветшего от тысячи стирок: часть боди были с дырками для кабелей, в других эти дырки заклеили вакуумным скотчем. Как интересно, подумал сыщик и деликатно отвёл взгляд от фильтро-компрессорных бельевых систем, также известных как подгузники для пилотов.

Другой угол рубки занимал монументальный силовой гамак с медицинским контуром — не чета игрушке Фокса, а серьёзная штуковина, хоть и старой модели.

Слева на всё той же титановой нити висели банки и бутылки: можно стучать любой из десятка металлических деталей, и склянки будут издавать мелодичные звуки. Рядом громоздились кучи старой обуви разных рас: словно высыпали целый магазинчик и пытались рассортировать по формам и цветам, разложить в миниатюрный спектральный город. Рядом с обувными кварталами располагались улочки упаковок от давным-давно съеденной еды; а на вершинах каждого из обувных и упаковочных «зданий» темнела тяжёлая промышленная гайка, для устойчивости.

Странной была и «центральная площадь»: там прикорнули штук пять кособоких фигурок, умело собранных буквально из всякого хлама. Одиссей уставился на ёжика, утыканного снопом фильтрующих ворсинок от устаревших топливных систем. Судя по тому, что он был привит проволокой к голове человекоподобной фигурки, это был не ёжик, а гендос; другие фигуры тоже напоминали гуманоидов. Всё это выглядело, как инсталляция музея шизанутых культур.

Да, в галактике был и такой музей — однажды Фокс расследовал там дело о пропаже очень нетривиальных экспонатов.

С другого бока рубки, в сравнительно чистой области красовался облезлый корпоративный диван. Витков десять назад его выкинули из какой-нибудь приёмной, а мусорная княжна залатала кусками попавших под руку материалов. Получился пэчворк в стиле «гранж», туда Ана с Одиссеем и приземлились.

— Чем будете травиться? — спросила Пересмешница с гостеприимным оскалом. — Могу предложить крепкое, игривое, терпкое, сладкое, капельку в эйфорию или стаканчик на расслабон. Коллекционное, марочное, экзотику или чисто-просто нажраться. А мож вам функционала? Подумать, поспать, взбодриться, подлечить печень. Не стесняйтесь, господа хорошие, вы заплатили за вип-проезд, так что бизнес-ланч и аперитивчик прилагаются! У Зойки есть всё.

Она почти не преувеличивала, ибо единственным современным и самым ухоженным предметом на этом горе-корабле был большой пищевой синтезатор — встроенный прямо в панель управления, чтобы всегда быть под рукой. Вот так гурманство. Наверняка у Пересмешницы оплачена десятилетняя подписка на гигантскую базу галактической рецептуры GedonistMaxPro, и она может синтезировать большинство известных блюд. Немного не по статусу побирающейся мусоровозке. В вакуумных блоках дорогущего агрегата хранилось достаточно разнообразного сырья для производства еды и, особенно, питья.

Но главный шарм рубке «Капитолия» придавал большой арматурный стеллаж, где в ложах из мягкого пеноформа возлежали… пустые бутылки, кувшины, футляры, капсулы и прочие сосуды из-под известного марочного спиртного разных планет. Фокс непонимающе моргнул, прежде чем осознал концепцию — а осознав, восхищённо ахнул.

Бутылки от когда-то выпитых дорогих напитков угодили на свалку, попали в мусорный груз «Капитолия», здесь их нашли, отмыли — и с гордостью добавили на полки. Не просто для антуража. А чтобы делать в синтезаторе соответствующие напитки, наливать в оригинальную посуду — и потреблять с чувством состоятельного достоинства! Может, синтезированный коньяк и хуже настоящего, но в такой посуде… Бомжур, господа.

— Моя коллекция, — с гордостью сказала Зойка, сделав королевский жест рукой. — Из настоящей тары даже гипер-ром слаще.

— Это лучшая коллекция, которую я видел за годы, — удивлённо признал Одиссей. Ведь на стеллаже чего только не было!

Пузатые зелёные бутыли «Наполеона» с металлической оковкой.

Мохнатые калебасы из отвердевших плодов хохо для натурально бродящего сока «Шизари».

Гранёные гидропластиковые капсулы из-под кислородного коктейля «КосмоКраш».

Гроздья-шарики известной марки «Турбулент», для удобных шотов в невесомости.

Термические тубусы высокооктанового «Топлива богов». Топовый алко-стимулятор поставит на ноги даже отпахавшего поле быка.

Скромный кувшин саке «Кибер-Гейша» и непритязательная бутылка «Столичной» водки, которая не изменилась за последние полторы тысячи лет.

Двойная бутыль для знаменитого «Коктейля Шрёдингера»: когда пьёшь, несовместимые половинки смешиваются в горлышке, рождая невообразимые бурления вкуса.

Резная костяная чаша из черепа хищнозавра для смертельно-опасного «Mortini», каждый глоток которого может стать последним. Memento Mortini, искусно вырезано на лбу когда-то живого существа. И хотя это не оригинал, а заводская штамповка, напечатанная на принтере — всё равно произведение искусства, а не чаша.

Коллекцию венчала витая бутылка в самом центре, с чужеродным дизайном и мрачная, как провал в ночи: бесценное чёрное шампанское «Neutrino Black». Типичный пример, как нечто невообразимо дорогое может перепасть и беднякам — в виде пустой скорлупы.

— Мне иллирийскую амброзию, — осмотрев экспонаты, попросила Ана.

Шипучий энергетик с молекулярной пеной создали её предки, пытаясь возродить эллинскую культуру погибшей Земли. Только на родине такого напитка никогда и не было, его придумали, чтобы подчеркнуть миф. Но иногда обман лучше правды. Пить амброзию полагалось из рога, окованного в бронзу, но, если рога нет, можно из пеностакана. Однако на стеллаже красовался иллирийский бокал-рог.

— Это мы одобряем, — обрадовалась Зойка, будто встретила сестру во питье. — Лёгкая шняга, но бодрит посильнее первой стопки абсента. А тебе, мохнатый?

— А мне придётся утилизировать остатки топлива, — серьёзно сказал Одиссей и вытащил из свитера последние баночки «DarkStar».

— Гости со своей выпивкой? Чудно́. Тогда амброзия с фруктовыми спарксами для леди и плавленный хлеб для косматого. А я махну пивка с духариками.

Из боков капитанского кресла вылезли складные механические руки, они стремительно и чарующе-синхронно, без запинки делали сразу несколько дел: взяли посуду, пшикнули дезинфектором и аккуратнейшим образом просушили из плазменной горелки; подтянули крепления на нужных ёмкостях с сырьём и отодвинули вниз ненужные. Зойка владела механоруками так же естественно и легко, как живыми. Она запустила синтез в пяти ячейках из десяти, не прошло и минуты, как все трое взялись за «кружки».

— Ну, господа залётные, за встречу, — капитанша приподняла бокал с пивом в механоруке, а мизинчик оттопырила на своей настоящей. — За усиление дружественных, мать их, контактов с гражданами других систем!

— За! — дружно кивнули две встрёпанных туристических головы.

И кстати, традиционная космическая газировка зловещей корпорации DarkStar оказалась идеально-хороша.

Хозяйка поглядывала на гостей, а те обводили взглядами рубку, чтобы не глазеть на неё. В воздухе витала невысказанная неловкость, потому что Зойка оказалась парсом. Так называли существ, потерявших автономность, ставших малой частью чего-то бо́льшего — в данном случае, живой деталью корабля. Жить без своего «Капитолия» Пересмешница уже не могла.

Внешне она была не то, что уродлива: элементы экзоскелета, пять разъёмов с неаккуратно сидящими крепежами, на которых скопилась труха от высохших порций смазки. Несколько вздувшихся подкожных жил, пульсирующих по всему телу — трубки жизнеобеспечения и энергообеспечения. И чипы для усиления связи, такие плоские бляшки-антенны на лбу и кистях рук. Несимпатично, но и не киборг, совсем утративший человеческий облик.

Вот только Ана и Фокс хорошо помнили недавнюю визио-связь, и там никаких имплантов не было. Зойка включила цифровой аватар, чтобы скрыть реальные черты — значит, импланты были ей неприятны. Неудивительно.

Стать парсом — незавидная участь представителей слаборазвитых миров. Тех, кто был вынужден пойти на серьёзные модификации, часто невозвратные, чтобы выполнять технологические задачи. Лет тридцать назад Зойку имплантировали в «Капитолий», а не наоборот. Чтобы она могла в одиночку обслуживать все системы и управлять старым, технологически несовершенным кораблём. Потому что так дешевле.

Ещё недавно Гендар прозябал, и мусорный бизнес в голодной и скупой системе приносил, по космическим меркам, немного. Стать парсом-одиночкой было не просто экономически выгоднее, чем нанять команду — это оказалась единственно возможная бизнес-модель. Однажды Зойке пришлось выбирать: остаться неконкурентной или дать себя раскромсать и пришить к «Капитолию». Наверное, она сделала правильный выбор.

С тех пор капитанша вела непростую и неприятную жизнь: имплантам низкого качества нужен постоянный уход. После всех операций по совместимости и синхронизации, Зойка стала системо-центрированной: половина её мозга была отдана «Капитолию», половина сознания устремлена в глуховорот безжизненных технических процессов. Словно пёс на цепи, она не могла покинуть корабль — формально могла, но это требовало отдельных усилий и затрат. Глухи были и перспективы: с годами они не улучшались. Зойка старела вместе с баржей, в недалёком будущем обеих ждали свалка и утиль.

Говорят, это проклятие — жить в эпоху перемен. И Гендар проклял Зойку, её захлестнула и утопила взбудораженная волна прогресса. Ведь в стремительно развивающейся системе, где на смену примитивным технологиям спешат новые, вытесняя одна другую — переделать стареющего парса под новое судно было почти нереально. Сложно найти ещё один подходящий корабль устаревшей конструкции. И даже если найдётся, подходящих парсов будет несколько, а корабль один. Поэтому билет на «Капитолий» у Зойки оказался в один конец.

Раньше быть парсом считалось почётным, они шли на жертву ради светлого будущего и несли импланты гордо, как награды. Предполагалось, что после отработанной в хлам героической молодости, накоплений и социальных выплат хватит на обратную деимплантацию и достойную старость. Но с приходом более развитых технологий парсы стали не нужны. Однажды они проснулись и осознали себя когортой фриков и изгоев, о которых стараются забыть. Тем временем граждане планеты жили в разы богаче и современнее, чем орбиталы Кольца. Гендар богател общими трудами, но траектория Зойки вела на свалку истории, без права вырулить хотя бы к пенсии.

Эти мысли пролетели в голове Одиссея, не задерживаясь, он был сосредоточен на другом. Искоса смотрел на одну из ячеек синтезатора, там стояла кружка с мембраной — чтобы неумелый пьющий не пролил содержимое на себя. Взгляд Фокса вернулся к панели управления, которую по всем инструкциям нужно очистить от посторонних предметов. Там, теряясь посреди тумблеров и огоньков, лежали универсальный инъектор и несколько картриджей, незаметные и всегда под рукой. Детектив отвёл глаза.

— Да не стесняйтесь, — хмыкнула капитанша, упрямо мотнув косичками. — Можно и поглазеть, мы привыкшие. Смогла бы я в бизнес, стала бы обратно Зойкой. А так Зоище. Ну хоть живу спокойно, не в тесноте, и никто меня не достаёт. Летаю в гробу, но гроб-то просторный и обжитой. Прозябать надо весело!

Она щедро глотнула из кружки и сморщилась от горечи пива. Одиссей понимающе кивнул. Годы жесткой экономии и кропотливой торговли найденным в мусоре не приблизили Пересмешницу к мечте: вернуться к тому, с чего она начала, к нормальному человеческому телу.

— Лет пять назад ты поняла, что накопить не получится?

— Лет восемь назад, — помедлив, поправила Зойка.

— И решила хоть напоследок пожить в удовольствие? — спросил Фокс так спокойно и прямо, что волосы Аны лимонно пожелтели.

— А как ещё? — Пересмешница опустила взгляд, ей не хватило твёрдости посмотреть детективу в глаза. — Я копила на новое синтотело, да хоть на деимплантацию. Думала, покопаюсь лет тридцать в мусоре и сяду на планетку, пря-а-амо в райский сад.

Она усмехнулась и сделала ещё один щедрый глоток, похлопала по жёсткой титановой раме своего кресла-трона.

— Но моей ласточке требуется слишком много ремонта. Когда стало ясно, что накопить не светит, я решила: доживать — так с музыкой! Пошла во все тяжкие, вот, прикупила менто-сетку и мощный синтезатор. Не по статусу, ой, не по статусу.

Зойка нервно потёрла переносицу и весело засмеялась.

— Зато теперь обжираюсь, как королева. И живу в ментосфере, в шикарных мирах. Не далее, как вчера, пока дрыхла, бегала с друганами в рейд.

Парс проводит жизнь на одном месте, тело требует микромассажа и деатрофирующих процедур, поэтому большой силовой гамак Пересмешницы был медицинской установкой. В его сплетениях темнели и ментальные узлы, они превращали силовую кровать в устройство полного погружения в ме́нту, ментально-виртуальную реальность. Не отключаясь от мусоровоза, Зойка прямо на кресле переезжала в гамак и спала в иных мирах.

Неплохая, на самом деле, антитеза хреновой жизни.

— За то, чтобы наши возможности не слишком отставали от наших желаний, — пробурчала капитанша. — А то получается чёрте что.

Ана не знала, что сказать. Она сидела с почти не тронутым рогом, где выдыхался пенный нектар, и серые волосы свесились на опущенное лицо.

— Может, настоящая жизнь там, а не здесь, — кивнул детектив.

— А согласна! — расхохоталась Зойка с наигранным гортанным задором. — Там я героиня, спасительница миров. Уж точно не мусоровозка.

Она аппетитно хрустела духариками и отпускала мусорные шутки, чтобы растормошить Ану. А Фокс искал то, что не на виду, но сложно спрятать, даже в таком пёстром месте. Наконец детектив разглядел в густой темноте под гамаком что-то вроде маленького шалаша. Составленный из десятков ковриков и одеял, он напоминал то ли будку питомца, то ли самодельную хижину, детище весёлой игры. Но судя по металлическим скобам, таким же, как на стеллаже с бутылками, шалашик был сделан надолго и всерьёз.

— Эт конура для Пушка, — проследив взгляд гостя, сказала внимательная Зойка. — Должна же старая робо-скотинка иметь свой угол?

Но улики по всей рубке говорили о другом.

В обычной ситуации Одиссей оставил бы это за скобками, мирно кивнул хозяйке и предложил бы тост. Но они оказались вне обычной ситуации, им нужно спасти Фазиля… и остальных.

— Ужасно вкусно! — громко сказал детектив. — Но я больше не выпью…

Он нагнулся и поставил последнюю газировку на пол.

— … А топливо надо срочно употребить, иначе взорвётся!

Одиссей сильно толкнул баночку, и она покатилась, весело подпрыгивая на наростах из окаменевшей грязищи, прямо к «конуре».

— Какое топливо? — слегка ошалела Зойка. — Чудик, ты не мог сбрендить, ты бренди не пил…

Тут она увидела, куда катится ситуация, но было уже поздно. Баночка стукнулась о скобу шалаша, из темноты мигом высунулась худая детская рука, схватила её и утащила внутрь.

Хозяйка поняла, зачем Фокс нёс ахинею про взрывающееся топливо: чтобы ребёнок купился и выдал себя. Капитанша дёрнулась, бляшки сенсоров на её голове высветил яркий всполох. Ржавые погрузочные хваты-краны «Капитолия» с лязгом высвободились из стен и жамкнули Ану с Одиссем. Ана успела соскочить с дивана, и клешня глухо щёлкнула впустую, а вот Фокса немилосердно сжало поперёк тела и приподняло на полметра вверх. Рука принцессы метнулась в сумочку на бедре, но упреждающий жест босса её остановил.

Всё это заняло не больше трёх секунд.

— Дражайшие гости, — трезво и потому очень недовольно произнесла Зойка. — Вы нарушаете древний закон гостеприимства: не лезть в хозяйские дела. А на моём корабле, если обидеть капитана, легко превратиться в мусор.

— Мы не тронем твоего Маугли, — прохрипел Одиссей. — И не выдадим властям.

— А зачем ты его подманил? — клешня немилосердно тряхнула человека. — Ты из биоконтроля! Не ври!

— Нет, мы и правда туристы! — звонко воскликнула Ана. — Нас ограбили в вашей системе, взяли в заложники друга, а потом пытались убить.

— Сказала бы, что сочувствую, но в Гендаре таким не удивишь, — шикнула Пересмешница. — Последний раз спрашиваю: зачем прицепились к ребёнку?

— Нам нужна информация.

— От него? — опешила Зойка, и одна из механорук для уверенности указала на шалаш, в тёмном проёме которого брезжило смуглое лицо и настороженно блестели глаза.

— Да, — невозмутимо, насколько мог, подтвердил Одиссей. — Я расследую заговор гендосов, а у твоего приёмыша мало того, что новый симбионт, так ещё и плохо прижился. Неужели он «дикий»?

Зойка застыла в шоке с открытым ртом, а потом взорвалась.

— Да откуда ты знаешь, что у меня ребёнок, что у ребёнка гендос, а у гендоса болезнь⁈ — воскликнула она.

— Я лучший детектив в галактике.

— Вот оно что. А я прима-балерина Млечного пути!

Диалог получался бредовый.

— Ну докажи, лохматый. Только смотри: времена нынче нервные, а я выпивши, в любой момент клешня может дрогнуть и сжаться слишком сильно.

— У тебя идеальная координация механорук, а в ячейке синтезатора стоит кружка с мембраной-непроливайкой, кто из неё пьёт? — холодно выговорил Одиссей. — Ты носишь термобельё с дырами для кабелей и разъёмов, а у половины боди дыры заделаны, зачем? В углу сушится пара мягких игрушек, и целый угол отведён под игровую зону. Только слепой бы не догадался про ребёнка.

— Чёрт. Глазастый чёрт. А при чём тут гендос?

— Игрушка, прикреплённая к голове человеческой куклы. Держу пари, она сделана с натуры. Ты сварганила пацану его фигурку, чтобы играл и воображал себя в приключениях. А недавно ты долепила к нему симбионта — потому что он появился у мальца.

У Пересмешницы не нашлось слов, она лишь развела механоруками.

— Ещё ты сказала «нам заплатили», «добро пожаловать к нашему шалашу», — торопливо добавила Ана, чтобы хоть немного поучаствовать в расследовании.

— Земля — Капитолию, приём, — начиная злиться, напомнил Фокс. Его не восхищало висеть в неудобной позе до боли сжатым погрузочно-сортировочной клешнёй.

— Не рыпайся, подозрительный тип, я думаю. Ну а как ты понял про болезнь?

— Мальчишка-сирота живёт у тебя без надзора, ты прячешь его от гостей и делаешь вид, что одна на барже. Беспризорный ребёнок не мог получить гендоса от государства. Поставь ты мальца на учёт, его бы моментально отсюда забрали. Значит, он получил симбионта другим способом, и эту историю я очень хочу узнать. А судя по инъектору с дозами иммунорегуляторов у тебя на панели управления, гендос не прижился. Мальчик его отторгает, уже началась аутоиммунная реакция — и, если не принять мер, она его убьёт.

— Етитская сила…

Зойку, по жизни не блиставшую умом и свято уверенную, что её конспирация нерушима, разрывала буря противоречий.

— Мы вам поможем! — пообещала Ана. — Честно, нам можно доверять.

— Так говорят перед тем, как кинуть, — нервно и глухо ответила жительница Гендара, её лицо исказилось от роя неприятных воспоминаний. — Неубедительно.

— Мы с тобой одной крови, ты и я, — тихо сказал Одиссей.

— Чёрта с два! — рявкнула Пересмешница. — Я глушила рабочий пивас, а ты смаковал шикованую газировку! Между нами пропасть в парсек.

— Может и больше. Но я капитан мусоровоза.

Зойка с недоумением уставилась на коллегу.

— Такой чистенький и хорошенький, да мусорщик? Опять заливаешь.

— Только топливо в баки. Держи тэг моего корабля.

Она поймала инфо со старенького кристалла и удивлённо помотала косичками.

— «Мусорог», — хмыкнула Зойка. — А ты весёлый.

— Обычно да, но в данный момент уже не очень.

— Ба, поставь чоха на место! — раздался тоненький возмущённый голосок. — Больно ему, не видишь? А что он натворил: дал нам денег, а мне вкуснотищу? Чох неплох, ба.

Клешни нехотя лязгнули, Одиссей плюхнулся обратно на диван и как ни в чём не бывало закинул ногу на ногу.

— Ну, давай знакомиться, — сказал он. — Меня зовут Фокс, а тебя?

Мальчик вышел на свет. Ему было восемь, тонкий, как коллекция палочек, принципиально-немытый, в залатанном термобелье и кроссовках-липучках не для людей, зато подходящих по размеру. Волосы, вернее, куски слипшейся пакли, были схвачены двойной утянутой гайкой, чтобы не лезть в глаза. Заострённое лицо покрывали странные прыщи, они усыпали все руки, а глаза у мальчика были крайне нездорово-жёлтого цвета с сеткой полопавшихся сосудов. Из правой щеки, словно пугающая опухоль, рос небольшой пушистый гендос. Только цвет у него был не зелёный, а с коричневым отливом, и кожица, обычно гладкая, у этого вяло морщилась. Брр.

Ана едва сдержала вздох, увидев мальчишку, вцепилась в него взглядом и стремительно выстраивала профиль болезни. Мусорный Маугли не глядя перепрыгнул препятствия на пути к дивану и встал перед ними.

— Крысёныш, — серьёзно и даже гордо сказал он, протянув грязную и покрытую мелкой сыпью руку.

Одиссей пожал её, но прежде, чем он успел что-то ответить, Ана взяла происходящее в свои руки.

— Ты обследовала мальчика в своём гамаке?

— Пфф, — громко шикнула капитанша. — Сходу решила, раз я мусорщица и пьянчуга, то за пацаном вообще не слежу?

— Да, — глядя на неё в упор, ответила Ана. — А что, тотальная антисанитария и внешний вид ребёнка это опровергают?

— Не гони на Зою, чоха, — строго сказал Крысёныш. — Она отлично за мной следит, лучше всех. Я такой здоровый, что могу босым в космосе гулять, ясно? И ем всегда самое вкусное.

Он оскалил зубы, они неожиданно оказались жемчужно-чисты и крепки, без единого изъяна.

— Хм, — нейр Аны выдал итоги внешнего обзора. — Внешность обманчива, он и правда… очень здоров. Прошит от бактериальных и вирусных факторов, тонус выше нормы, кожа и секреция до недавнего времени были идеальные. Худой не от недостатка питания, а от жизни в низком тяготении.

— Он с рождения копается в мусоре, — буднично сообщила Зойка. — У него к любой заразе иммунитет.

— Единственное, что с ним не в порядке, это отторжение гендоса, — подвела итоги Ана. Она взглянула на Пересмешницу. — Извини, я была не права. Просто… он ужасно выглядит.

— Я тоже не красавица, — фыркнула Зойка. — Такая у нас жизнь, не до мытья. Я могу синтезировать еды, но вода для ванн и, тем более, уборки, нам не по карману. Знаешь, сколько стоит вода на орбите?

Ана знала. Расщеплением кислорода проблему тоже не решить, потому что кислород в космосе куда дороже большинства сублиматов и сырья.

— Ладно, — примирительно сказал Одиссей. — Причин ссориться у нас нет. Зойка, мы правда расследуем заговор гендосов и можем помочь твоему пацану. Веришь?

— Я ж тебя отпустила, — Пересмешница пожала плечами и механоруками.

— Когда началось отторжение? Почему он не в больнице? — спросила Ана спокойным, но стальным тоном.

— Два дня назад, — буркнула Зойка. — А в врачам я Крыса сдать не могу, он без регистрации, его вообще по системе не существует. Пацана заберут, а меня то ли посадят, то ли сразу в утиль. И не за то, скрывала мальца без регистрации. А за незаконного гендоса. С этим у нас очень строго.

Ана хотела сказать, что в такой беззаконной системе можно дать взятку врачам и лечить мальчишку подпольно. Но услышав последнюю фразу, осеклась. Ведь с симбионтами в Гендаре действительно относились серьёзно.

— И твоя медсистема, которая всегда вас выручала, с этим не может справиться, — кивнул Фокс. — Ты нашла иммуномодуляторы, но они не помогли. Если не сдать его медикам, через две-три недели он умрёт.

— Ну давай, лучший сыщик вселенной. Придумай, как нам быть.

— Хорошо, — детектив повернулся к Крысёнышу. — Расскажи, откуда у тебя гендос?

— Обменял на чёткий хабар одному фонси, — с достоинством ответил пацанёнок. Из этого ответа выпирали сразу два важных факта.

Во-первых, шлемзы, чохи и фонси явно были элементами одной периодической системы под названием Гендар. И если шлемзами с умилённым презрением именовали туристов, которым можно улыбаться и обдирать, то «чох» звучало слегка менее оскорбительно. Что-то вроде «наш клиент, он нам платит» или «полезный чужак». «Фонси» же было сказано с лёгкой неприязнью, но и с невольным уважением. Может, так бедняки и трудяги Гендара называют богачей? А, ну конечно, это жители планеты. Граждане более высокого статуса, зависть и неприязнь к которым смешана с лёгким испугом и восхищением. Ведь они буквально — обитатели другого, более развитого мира, чем Кольцо.

Во-вторых, из ответа стало ясно, что восьмилетний Крысёныш наравне со взрослыми занимается мусорообработкой. Стоит на сортировке вместе с Пушком и выискивает в хламе случайные ценности. Ведь в мусор попадают не только вещи, которые кто-то выкинул сознательно. Часто это утерянное или сданное в утиль по ошибке, а иной раз останки космических катастроф, в которых может подвернуться что угодно. Те, кто иммунен к брезгливости и владеет намётанным глазом и чутьём, вполне могут обогатиться на случайной находке. Собственно, это мечта каждого мусорщика в галактике.

И, видимо, Крысёнышу однажды повезло.

— У планетников гипер сорвался. Мега-здоровый корабль, столько барахла, — сказал мальчик воодушевлённо, болезненные глаза блестели от восторга. — В гипере наскочил на искажение, вышел криво, вот его и разнесло. На две части разломило, плюс осколки, много чего вкусного вывалилось. Полный Хабарск!

— Когда у других кораблей беда, у мусорщиков праздник, — пояснила Зойка. — У нас лучшие дни в году — хабарские.

В прищуренном взгляде на мальца пряталась нежность.

— А разве государство не заявляет права на все находки в зоне аварии, и их продажа на сторону не преступление? — уточнила принципиальная Ана.

— Тут ведь как, — усмехнулась Пересмешница. — Заявлять-то заявляет, и даже проверки устраивает. Но есть хабары, которые можно отследить, их сдаём и получаем свой процентик. А есть утери, которые не проверишь, их можно скинуть подходящему человеку. Будет уже треть доли, а то и половина.

— Я нашёл кориальтово ядро! — заявил Крысёныш, раскинув тонкие руки. — Вот такущее.

— Не в курсе, что это, — призналась принцесса. Она могла свериться с нейром, но по привычке посмотрела на Одиссея, и тот не подвёл.

— О, это крутая штука: энергетический узел большой мощности, для варп-двигателя. На крупные корабли, не важно, военные или гражданские, ставят гибридные системы: гипер и варп. Чтобы при сложном маршруте гипера проходить опасную часть варпом, теряя минимум времени.

Мальчик глянул на Фокса с уважением.

— Крыс, ты уверен, что ядро было вот такого размера?

— Вот те кварк! — поклялся малец, всем худым телом подавшись к детективу.

— И ты его подобрал в обломках вместе с роботом?

— Ага. Я сразу понял, ценная штука. У меня нюх на деньги! — он выпятил нос и шумно втянул.

Ане захотелось сграбастать пацана и тискать, тормошить и гладить, потому что в его сжатых кулаках, ожидающих глазах и напряжённой позе была такая затаённая жажда одобрения и ласки! Пересмешница, наполовину человек, наполовину корабельная система, заботилась о маугли, насколько это было возможно на борту мусорной баржи посреди Кольца в системе Гендар… Но ласка была Зойке не по карману, и Крысёныш её не знал.

— Сам нашёл, сам сдал перекупщику, — задумчиво кивнул Одиссей. — Закон формально и не нарушен.

— Да, он же незарегистрированный, его как бы и нет! — хмыкнула капитанша. — Значит, и кражи не было, гражданин начальник, лично я никакого ядра не находила!

Крысёныш весело засмеялся, осторожно притронулся пальцами к мягкому и слегка сморщенному гендосу у себя на щеке, и засмеялся снова. Он всё ещё был счастлив, что получил симбионта и стал мега-крутым. А в болезнь ещё не верил, подумаешь, сыпь и прыщи, глаза болят и сохнут, пройдёт. Смерть, это такая сказка, верно?

— Я полетел к нашему цуру, хотя он фонси, потому что торгует внизу. Думал, он мне тысяч пятнадцать-двадцать за штуку скинет, а он предложил гендоса!

Крысёныш восхищённо вскинул руки. Судя по всему, гендосы на чёрном рынке стоили куда дороже, и он решил, что заключил сделку года.

— Только выходит, гнида продал нам бракованного паразита, — Зойка выругалась себе под нос. — Я с ним ещё разберусь, но сначала надо выручать Крыса.

— Да, перекупщик вас обманул.

— Наколол? — Крысёныш замер, а его лицо застыло от разочарования. Ведь он был уверен, что поменялся так удачно. — А на сколько?

— Кориальт это нано-колония, — мягко сказал Одиссей. — Ядро копит силы с момента создания бесконечно, путём варп-синтеза. Оно начинает с размера бусинки и нарастает слой за слоем, консервируя энергию. А когда нужно, тратит, превращая слои в чистый выплеск силы. Ядро размером с полметра… очень мощное.

— Погодь, мы этого не знали, — скривилась Зойка. — В Гендаре таких технологий и нет. Мы уяснили, что это энергосфера, а что особенная, не вкурили.

Крысёныш замер в расстроенном испуге.

— Да блин… — протянул он. — А сколько оно стоит, пару сотен?

Ядро такого размера вмещало примерно двести миллионов энз.

Если бы Зойка официально сдала его, даже жадное гендарское государство, даже после всех вычетов и налогов, выплатило бы ей три-четыре миллиона. Достаточно и для нового синтотела, и на домик в раю. Фокс на мгновение запнулся, пытаясь понять, как сказать несчастной мусорщице и её приёмышу, что у них в руках был шанс всей жизни — и они отдали его перекупу.

— Теперь не важно, сколько чего стоило, важно, откуда у вашего фонси взялся гендос.

Мальчик побледнел, его живые глаза блестели, пелена детского восторга схлынула, когда он впервые в полной мере почувствовал, что же с ним произошло. В конце концов, у Крысёныша был нюх на деньги, пусть даже упущенные. Губы задрожали, он опустил голову и отступил назад.

— Сволочи, — едва слышно прошептала Пересмешница, механоруки с тихим лязгом сжались у неё за спиной.

— У симбионта была упаковка? Где она?

Мальчишка сорвался с места и нырнул в шалаш, вынес пустой пластиковый контейнер, заполненный раствором.

— Никакой маркировки, включая заводскую, — быстро оглядев его, сообщила Ана. — Никакой инструкции. Как ты его использовал?

— Там была инструкция, визио, — сказала Зойка. — Только она сыграла один раз и самоуничтожилась. Я хотела прокрутить, но в моём нейрологе белое пятно. Помехи.

— Всё правильно, — кивнул Фокс, будто заранее ожидал такой ответ. — Контрафакт защищает производителя, уничтожая улики. И что ты сделал?

— Как показали. Вколол гендосу активатор, вколол себе оптимизатор, — шмыгнул носом Крысёныш, загибая пальцы. — Намазался весь гелем, вскрыл его домик и выпустил. Он полазил по мне и присосался к щеке. Потом я пять дней пил стимулятор, он уже кончился… Ну и всё.

— Без специальной прошивки, без наблюдения, — напряжённым тоном заметила Ана. — Но это явно не «дикий» гендос, Крысёныш не подхватил его на какой-нибудь свалке, а прошёл все этапы вступления в симбиоз.

— Его создали в той же лаборатории, что и остальных, — сказал детектив. — Но в отличие от официальных, не маркировали.

— Уверен?

— Такое не сделаешь кустарно. А с полным технологическим циклом… Благонравов монополист, он никому не отдаст свои формулы и технологии.

— Но зачем выпускать тайные гендосы кроме явных, и распространять их через чёрный рынок?

Фокс не ответил.

— Это всё здорово! — нервно крякнула Зойка. — Но надо Крыса спасать! Сколько ему осталось?

— Максимум полторы недели, — ответила Ана. — Скорее одна. Сейчас идёт первичное отторжение, это цветочки, скоро начнёт становиться хуже с каждым днём.

— Как зовут вашего перекупщика? — спросил Фокс в наступившей тишине.

— Грейсон, — буркнула Зойка. — Он весь серый, кожа, одежда, волосы. Вот координаты его точек в Кольце и на спутниках.

— Мы его найдём, — пообещал детектив. — И выясним, откуда он берёт гендосов и зачем раздаёт жителям Кольца. Сколько осталось до луны?

— До Хориса пять тактов полёта и пять торможения.

Они подлетали к спутнику, на котором располагалась база «Гурманов», банды, похитившей Фазиля.

— Я всё ещё не понимаю, как могут быть связаны вклад Трайбера, выкуп Фазиля и серые гендосы? — тихонько сказала Ана. — У тебя есть догадки?

— И дети, — почему-то задумчиво сказал Фокс. — Не забудь про детей.

Хорис была малой луной и кружилась в тени больших: промышленного брата с ликом, угрюмым от фабричных выбросов, и богатой минералами сестры, профиль которой выщербили десятки передвижных добывающих комплексов.

Эта лунная триада оказалась тройным выигрышем для системы Гендар. Ведь каждому хозяйству полезно иметь близко, но всё же отдельно от дома такие неприятные вещи, как фабрику, источник выработки ресурсов и складскую луну-свалку. А у Гендара было три подходящих спутника в часах полёта друг от друга — что может быть удобнее для прогресса? Любой космофермер продаст душу ВУРДАЛУ за три подсобных луны.

Гендарские элиты изящно этим воспользовались. Вчера главы бандитских кланов, сегодня эффективные вершители прогресса — они пошли дальше и вытеснили с планеты такую назойливую деталь ландшафта, как рабочий класс. Грязных и потных трудяг выдворили на освоение лун и застройку космоса: пусть возводят Кольцо и живут в орбитальных бытовках. На планете стало просторно, чисто и курортно, это ли не мечта?

И всё по закону! Лучшие пенсионеры, отработав жизнь наверху, получат счастливый билет вниз — и добавят новую порцию радостных лиц в рекламные проспекты планеты. Их поселят на специальном континенте, оборудованном для социальных нужд. Дома и участки там небольшие, но настолько лучше капсул, что орбиталы неизменно в восторге. Социального континента хватит на много поколений, главное, давать счастливый билет примерно одному из двадцати тысяч пенсионеров, и не передавать заветные участки по наследству.

В Гендаре считали, что всё устроили по уму. Меньше чем за век Гендар из бывшей криминальной помойки превратился в без пяти минут элитарный мир, выгодный для дальнейших инвестиций. Это ли не поразительная трансформация?

Одной из причин успеха стал негласный, но железный закон: «Дома не гадить». Всю незаконную и сомнительную деятельность перевели на луны и станции Кольца, а лицо системы стало цивильным. За опрятной маской крылся всё тот же оскал: Гендар остался привычным узлом преступных сделок, теневых товарных потоков и прочих выгодных вещей. Просто грязная экономика бурлила на лунах и Кольце, а чистенькие махинаторы в законе заседали на планете.

В итоге Гендару удалось и нейтрино расщепить, и кварком не подавиться. А недавно вспыхнувшая гендос-лихорадка, гонка за долголетием и процветанием — ещё сильнее повысила ставки в этой игре. И всё шло великолепно, пока в системе, сшитой хватками взаимных интересов и давлений, покрывательств и шантажей, не появился непредсказуемый и нежданный фактор хаоса, который мог нарушить установленное равновесие. Одиссей Фокс.

«Капитолий» блеснул обшарпанным боком и исчез за горизонтом, который на маленькой луне был куда ближе, чем привыкли жители планет. Детектив оглядел однообразный пейзаж и сказал:

— А тут мило.

У малютки Хорис не завалялось собственной атмосферы: неоткуда взять и нечем удержать. Она была лишённым жизни булыжником диаметром меньше, чем в тысячу километров. Генераторы на полюсах создавали неслабую магнитную мантию, которая защищала местные склады от космического сора: он отклонялся или сгорал от трения о проницаемые, но плотные полевые слои. Учитывая замусоренность активно строящейся системы Гендар, по чёрному небу постоянно мелькали росчерки вспыхивающих и гаснущих метеоров.

Хорис дарила лёгкость, и сильный прыжок мог унести на двадцать метров вверх или на сорок вперёд. Разбежаться здесь было попросту опасно, а разогнавшись в машине по шоссе, можно вылететь в космос. Поэтому передвигаться по Хорис рекомендовалось в контактном транспорте, который лип к полотну дороги и не рисковал сорваться на орбиту. Либо в скафандрах или в защитном поле, с черепашьей скоростью, при которой отрыв не грозит. Шлемзы с «Мусорога» скромно выбрали последнее, так как других вариантов у них не было.

Ана подзарядила поле от баржи, а Зойка вручила туристам запасной энергоблок и капсулу с кислородной смесью. Они хотели купить, но капитанша не взяла денег. Она искренне надеялась, что пришельцы помогут мальцу. В обычном режиме взятого жизнеобеспечения хватит на сутки — но Одиссей рассчитывал закончить дела в этом забытом законом месте куда быстрее.

— Смотри.

Ана развернула визиограмму пустынной местности, там было всего три объекта: комплекс серебристых складов, похожих на консервные банки, прижатые к земле; двусторонний хайвей с наземным полотном и монорельсом сверху; и красный маркер, который показывал местоположение чокнутых туристов, решивших слоняться по пустошам в одном защитном поле на двоих.

Трайбер скинул выдранные из кого-то координаты базы «Гурманов», и Ану с Фоксом выгрузили недалеко от нужного места. Хотя «недалеко» значило пару часов пешего пути: ближе «Капитолий» подлететь не мог. Мусоровозам запрещено выкидывать грузы в пределах десяти километров от любых обитаемых зон. Во избежание махинаций этот запрет пробит в навигационные системы на уровне железа, и они физически не могут туда залетать.

— Бегом не получится, слишком слабая гравитация, — нахмурилась Ана. — Как унесёт черте куда!

— Где Трайбер?

— На подлёте к Хорису. Он «взял взаймы» чужой кораблик, и прибудет прямо к месту.

— Так пусть подберёт нас?

— Я сразу спросила, не сможет. Это личный трейсер, одноместный. Плюс, Трайбер сказал, что на кораблик у него планы, и мы в них не входим. Что бы это ни значило.

— Ясно, тогда займёмся рыбалкой, — Фокс вышел на середину пустынного шоссе и двинулся в нужную сторону.

— Тут скорость до четырёхсот и пешеходы не предусмотрены, — предупредила Ана. — Могут и сбить.

— Зато если не собьют, точно заметят.

Не прошло и минуты, как сзади раздался нарастающий шелест и гул, и у них над головами промчался состав, который скользил по монорельсу с очень высокой скоростью. Ану с Фоксом шатнуло воздушной волной, а поезд уже умчался вдаль. Одиссей обратил внимание на тот факт, что поверхность вагонов осталась серой и неподвижной, никаких тебе светящихся реклам. Места вокруг и правда пустынные, смотреть рекламу некому — и это хорошо. Для того, что здесь вскоре случится, свидетели не нужны.

— Едет! — сообщила Ана, обернувшись назад, и на всякий случай помахала рукой. Одиссей нагло остановился в центре шоссе.

Перед ними плавно затормозил большой угловатый грузовоз компании перевозок «Дядя Бенсо». Он был слепой, без окон, и на морде фургона отливала зеленью довольная рожица ящерна в шофёрской кепке и с аккуратным галстуком-бабочкой. Представительный товарищ. Он скалился и выглядывал изнутри руля-баранки, словно потрет в старинной раме.

Боковая панель просветлела, показался сидящий в кресле экспедитор: зелёный ящерн в пыльной и мятой кепке, без галстука-бабочки — то есть, президент и лицо компании собственной персоной. Следить за дорогой ему не требовалось, поэтому Бенсо раскладывал на панели управления фишки популярной среди ящернов игры-головоломки джонг-джанг.

— С неба свалились? — скрипуче спросил он без малейшего удивления, а вполне буквально. Видно, для контрабандной луны явление в чистом поле подозрительных пешеходов без регистрации и с закрытыми личными данными было почти нормой.

— Да, уважаемый Бенсо, — радушно кивнул Фокс. — Не подвезёте до ближайшего склада?

— Можно. Только предупреждаю, ограбить не выйдет, у меня антиугон.

— Что вы, мы безобидные туристы.

— Если безобидные, тогда я вас грабану, — оскалился Бенсо. — Лучше будьте умеренного уровня угрозы.

— Так и есть, — с готовностью согласился Одиссей. — Для хорошего человека мы умеренного уровня угрозы.

Ящерочеловек довольно смежил двойные веки.

— Я с Бангура, у нас все хорошие. Залазьте.

На боку грузовоза сдвинулась панель, туристы протиснулись сквозь фильтрующую мембрану и оказались прижаты друг к другу на махоньком пятачке.

— Тесно, зато бесплатно, — великодушно сообщил Дядя Бенсо. — Кодекс дальнобойщика не позволяет брать денег за подвоз. Но вы можете отплатить мне услугой. Хотите послушать национальную бангурскую песню?

Одиссей вспомнил, что его сородичи не имеют права исполнять групповые обряды в одиночку. А вдали от родины порой так хочется к ней прикоснуться.

— Конечно хотим, — ответила Ана, которая тоже знала, что отказываться от бангурского гостеприимства некрасиво.

Следующие две минуты они слушали пространную щёлкающе-гремящую какофонию с потусторонним гуканьем и трещётками из костей.

— Ах, звуки родного селения, — сказал расчувствовавшийся Бенсо, — Как давно я там не был. Спасибо, что свалились мне на голову и разделили со мной глоток ностальгии. Теперь каждый должен откусить по кусочку от жувалы из пурпурных корешков. Возьмите в холодильнике.

Жувала была вполне ничего, немного отдавала клопами. Но Одиссей любил пробовать инопланетную еду, а Ана уже почти привыкла к гораздо более экстремальным событиям и вещам, которые происходят с ними постоянно, так что даже не скривилась.

— А как вам новая родина? — спросила она.

— Ненавижу всеми чешуйками души, — ни секунды не промедлив, ответил ящерн. — Подлый, несправедливый мир победившего бандитизма. Циничный оскал правящих элит, которые с хрустом пожирают рабочий класс. Хотя виды в Кольце очень красивые.

— О… А что вы здесь делаете? Почему не улетели?

— Меня похитили с родины, — вздохнул Дядя Бенсо, перекладывая джонг-джанг. — Лже-туристы во время фестиваля чужих культур, заманили в свой шатёр, обещая танец голого живота. Наши женщины всегда прикрыты чешуями, хотелось увидеть такую диковину, как обнажённые тела. Что ж, впоследствии я на них вдоволь насмотрелся, ничего интересного. А в шатре не было никакого живота, только компрессорные гибернационные капсулы.

Он грустно улыбнулся своей наивности.

— Очнулся я уже здесь, в станции-призраке, которая прячется по всему Кольцу и торгует рабами. Не скрою, аукцион был волнительный и интересный: за меня соперничали, продали и купили, а затем перепродали. К счастью, выгодно: шестнадцать оборотов я служил водителем вполне приличной семьи. Они дали мне возможность отработать пятьдесят стоимостей моей головы, а потом честно отпустили. Я занял у них денег, основал небольшую фирму, и теперь отдаю долг и зарабатываю на билет домой. Попутно тоскуя по родине. Хотите обряд опаления чак-чур?

Ана смотрела на водителя с открытым ртом. Ей казалось, что уже ничего в этой проклятой системе не может её удивить — но каждый следующий случайный встречный находил новый способ.

— От обряда опаления мы, пожалуй, откажемся, — вежливо ответил Фокс.

— Ну и ладно. Кстати, мы уже давно приехали.

Машина встала у большой серебристой консервы склада с высокой оградой и платформой для погрузки.

— Будьте свободны, люди, это главное. А когда понадобится перевозка грузов, не забудьте про мою скромную корпорацию.

— Не забудем, — эхом ответила девушка.

Вжух, и они снова остались одни.

— Как нам может так везти? — взволнованно всплеснула руками Ана. — Встречаем третьего гендарца, и каждый из них уникальный, удивительный человек! Каковы шансы?

— Девяносто пять процентов, — ответил Одиссей, и в его глазах темнела грусть. — Практически все жители Кольца и лун таковы. Гендар коверкает жизни, и делает их удивительными и уникальными.

— Проклятье жить в эпоху перемен.

— Именно.

Принцесса зябко передёрнула плечами.

— Ладно, — сказала она, внимательно осматривая ворота с оградой. — Нам надо спешить. Я не хочу, чтобы это место повредило Фазилю.

За оградой виднелись не только консервные банки, но и тонкие трубы со столбами чёрного и сизого дыма, который тянулся в небо непривычно-высоко. Дальше торчали шпили энергоустановок, по которым пробегали синие разряды.

— Похоже, тут не только склады, но и производство, — заметила Ана.

— Факт. А вон там — отходы этого производства.

Неподалёку от комплекса громоздились хламные холмы. Логично: если вокруг тебя по закону установлена безмусорная зона, ты можешь устроить собственную свалку! Удобно. К разочарованию всех желающих проникнуть на закрытую территорию, Гурманы потрудились вывозить отходы достаточно далеко от ограды, и перепрыгнуть с макушки холма внутрь было нереально. Хотя… Учитывая низкую гравитацию, если разбежаться и скакнуть изо всех сил… Ана вспомнила, что у них одно защитное поле на двоих, и отбросила эту диковатую мысль.

— Чего же они производят? — задумчиво спросил Фокс.

— А это важно?

— Думаю, это наш пропуск.

Детектив повлёк их к мусорным холмам, и внимательно рассмотрел разбитые ящики с поблёкшей маркировкой, какие-то старые выцветшие коробки с логотипом лапши быстрого питания «До-Шик», и осколки разбитых пластиковых ёмкостей неясной натуры.

— Гурманы! — подняв палец, воскликнул Одиссей. — Ну конечно, иначе зачем их так называть.

— Они производят еду?

— И не просто еду, а подделки популярных брендов. Всем известно, что оригинальный «До-Шик» пакуют в системе Ролтон-2.

Они вернулись ко входу.

— Периметр под защитой, — прищурившись, кивнул Фокс. — Тут и ток, и глушащее виброполе. А вон в тех ячейках наверняка скрыты туррели.

— И как нам проникнуть внутрь?

— Вежливо постучим.

Он поднял камень и швырнул его в ограду. Место удара заискрило, камень опалило и отбросило. Одиссей взял следующий камень: вжух, чрррршшш, бумс. Ещё один, и ещё… В голове у Аны мелькнуло, что раньше она бы возмущалась странным и смелым поступкам босса, тревожилась о возможных последствиях, лихорадочно пытаясь их просчитать. А теперь она верила Одиссею. Принцесса схватила камень и швырнула его в ограду. Чрррршш!

Ближайшая секция осветилась, открывая визио-канал, в который влез лохматый человек в рабочей спецовке и низко надвинутой шапке, с крайне недовольным лицом. Он подался вперёд, разглядывая гостей, и грубо выкрикнул:

— Вы кто такие? Я вас не звал! Идите на хер!

— Мы из компании «Ролтон Анлимитед», — сурово сказал Одиссей. — Я старший инспектор по нарушениям патентного права. Сейчас составим на вас рапорт о контрафактном производстве и незаконном распространении нашей сверхпопулярной лапши «До-Шик», и влепим штраф в размере годового оборота.

Мужик замер с открытым ртом. Видимо, патентные претензии были для Гендара чем-то экзотичным и малознакомым, а годовой оборот — крупной суммой.

— Ну или можем пообщаться со старшаком и решить вопросик, — невозмутимо добавил старший инспектор Фокс.

А вот такие намёки каждый гендарец понимал с полуслова. «Данная вовремя взятка решает большинство вопросов и проблем», это, наверное, в каждой школе написано над классной доской. Ну или как тут у них в Кольце учатся дети.

Вахтёр быстро просканировал визитёров на предмет оружия и других опасных и подозрительных устройств. К счастью, субпространственная сумочка Аны была сделана с применением стелс-технологий олимпиаров, и её содержимое оставалось тайной даже для равных в развитии цивилизаций пятой ступени. А в свитер Фокса и его особые карманы было вшито несколько странных и редких, но не подозрительных для бандитского сканера вещей. В общем, ИИ системы безопасности оценил степень угрозы от двух инспекторов как близкую к нулевой.

«Вот сейчас попросит предъявить документы, подтверждающие нашу принадлежность к компании Ролтон Анлимитед», обеспокоилась Ана, невольно возвращаясь в свой классический режим. «И что тогда?»

Но мужик об этом даже не подумал. В Гендаре был не принят документарный официоз — здесь больше полагались на чёткие понятия и крепкое слово пацана. Ведь их нарушителя ждали серьёзные проблемы.

Поэтому расчёт Фокса оказался верен: местный вахтёр решил, что раз угрозы нет, то лучше впустить чуваков из комиссии, и пусть начальство с ними само разбирается. Старшак-то поумней будет. А если что не так, обоих можно бросить в белковый расщепитель или в пластобак. Бульк, и нету. Удобно, когда у тебя своя пищебаза на отшибе в пустынных местах.

— Проходите, — сказал он, со скрипом открывая в больших воротах маленькую неприметную дверь шлюза.

Пока грязный переходник с шумом и треском заполнялся воздухом, словно лёгкие одышливого курильщика, Одиссей шепнул Ане:

— Ближе к центру их базы включи прямую связь.

Принцесса кивнула. Затем сунула руку в суб-пространственную сумочку и нащупала что-то внутри.

— Инспекторы, значит? — прищурившись, спросил Жюльен.

— Это было враньё, чтобы пробраться внутрь, — вежливо признался Одиссей. — Но раз уж мы здесь, то готовы предложить вам нечто крайне ценное.

Что ж, вниманием банды ему завладеть удалось. И в те секунды, пока Гурманы разглядывали детектива с принцессой, те хорошенько рассмотрели их в ответ. Трайбер прислал краткую сводку о банде, они знали клички всех четверых, но теперь совместили имена с живыми лицами.

Старшак сидел на крепко сколоченном деревянном ящике из реек, доверху забитом банками разных консерв. Если понимать устройство жизни в Кольце, можно осознать, что этот ящик из редкого в космосе натурального дерева — реальный шик и стоит не меньше технологичного левикресла, а понту даёт больше. Консервы внутри были одновременно и декором, и коллекцией, и предметом подарков, которые глава банды снисходительно принимал.

Жюльен оказался двухметровым и очень упитанным детиной лет тридцати с гладкой, ярко-жёлтой кожей и выпученными аугментами глаз. Издалека он выглядел как молодой и на удивление крепкий герой древности Гомер Симпсон, но с жестокой ухмылкой. А своей небрежной позой и кожей, гладкой как у младенца, Жюльен неуловимо напоминал шмат разогретого сыра.

Для старшака он был слишком молод, обычно бандами управляют люди с большим опытом, но этот оказался настоящий вундеркинд. С ним Гурманы вышли на новый уровень, а предыдущего главу, пожилого авторитета Паштета он поэтично измельчил в мясорубке и отправил на корм псам.

В руках Жюльена смирно лежал его любимый питомец: полуторный базуко-бластер XER-X, названный в честь персидского царя. Это ладное орудие с одного залпа пробивало большинство гражданских полей, а в какие ошмётки оно превращало противников… любо-дорого смотреть, если ты, конечно, Жюльен.

У ног хозяина дремала пара собак: мощные боевые звери, слепые, но у них это было достоинство, а не недостаток. Ана узнала мицелярных псов с планеты Мокри-5: их головы покрывали наросты из мельчайших грибов, проросших в мозг. Благодаря гиперчувствительному покрову, псы чуяли всё, что требовалось. Отличные ищейки и телохранители, практически иммунные к ядам и, например, к светошумовым гранатам, они ещё и регенерировали раз в десять быстрее существ без растительной компоненты. Убитый мицеляр мог вырасти заново из одного ошмётка тела. Конечно, без прежней уничтоженной личности, но с генетической памятью о хозяине через его днк, который пёс сохранял.

Почувствовав интерес Жюльена к пришельцам, оба пса подняли головы, плавно встали на ноги и начали обходить Ану с Одиссеем по кругу, вытянув морды и безмолвно причувствуясь к гостям. Синхронность их действий и чёткость внутренней связи с хозяином впечатляли. Единственным уязвимым местом слепых псов была повышенная чувствительность к менталу. Хм, краем сознания подумала Ана, а если на них применить дримоскоп?

Справа от главы стоял Ти-Бон, поджарый негр с брейдами, длинным хвостом металлизированных волос и подозрительным выражением лица. Это был боевик без выкрутасов, понятный, как наточенный двусторонний топор, всегда готовый метнуться в бой. Неплохо аугментированный, он обладал титановым скелетом и бронекожей, а в ладонях не скрывались два мощных разрядника.

Слева и повыше, на обшарпанной железной лестнице, сидела поразительно эффектная бандитка по имени Тальята. Она была безволоса, как и капитан, но вместо колоризации — сделала свою кожу прозрачной. Это выглядело жутко: на гостей смотрел обнажённый мускульно-жилистый гхул с вызывающим содрогание лицом и пугающим взглядом больших немигающих глаз. Но даже в таком виде Тальята была подтянутой, ладной и умудрялась… как-то привлекать. В короткой юбке-шортах, узком топе-полоске и обтягивающих сапожках до колен, она вызывала и отторжение, и возбуждение сразу. Как идеально очерченное мясо взывает к звериному нутру. Тальята выбивала из колеи, но Одиссей заметил, что под складками юбки на её подтянутых бёдрах прячутся два чёрных импульс-ножа.

Четвёртым и последним из верхнего звена банды оказался зелёный жонка, который Ане с Фоксом был уже знаком. Когда-то его закономерно звали Огурец, но как только пупырчатый пробился в верхушку Гурманов, его стали величать с уважением: Кукумба. Разводила с загнутыми назад коленями и острой мордочкой восседал на левиковрике, как инопланетный и слегка неприятный Аладдин, наблюдая за происходящим сверху. В ковёр-самолёт были вшиты десятки бонго и прочих ударных, а на коленях жонка держал редкий музыкальный инструмент, похожий на гусли: со’она, синтезатор на силовых струнах. Одиссей прекрасно знал, чем именно можно управлять с помощью со’оны, неприятная штука.

Клички Гурманов чётко указывали на сферу, в которой орудовала банда, а их настоящие имена никто и не знал. Да и какая разница, как их звали в детстве, если сейчас они выросли в изворотливых ублюдков, которые похищали чужих бухгалтеров и вымогали деньги, угрожая резать их по кускам?

— Нечто крайне ценное? — зло переспросил Жюльен, на своём деревянном троне возвышаясь над пришельцем. — Ну говори.

— Вашу жизнь, — безмятежно процитировал Фокс. — Сделайте, как я скажу, и точно останетесь живы.

Это была классическая фраза всех разбойников с незапамятных времён, но почему-то никто из Гурманов не оценил оммаж. Жюльен подался вперёд, кулачищи сжались, лицо неприятно скривилось и отвердело; Ти-Бон отклонился назад на носках, развёл руки шире в боевую стойку, его лицо не отражало никаких эмоций; Тальята прищурилась, став ещё страшнее, её алые ладони легли на рукояти ножей; Кукумба вздрогнул и сжал руками со’ону, отчего звеняшки на его ковре мелко-мелко звякнули.

Оказывается, на удивление неприятно, когда не ты говоришь эту фразу беззащитным жертвам, а её говорят тебе.

— И чего же ты хочешь? — раздельно спросил Жюльен, поглаживая базуко-бластер, который ещё ни разу его не подводил.

— Первое: верните нашего луура.

Сверху слабо брякнули звеняшки.

— Кстати, денег на выкуп у нас нет. Кто-то успел обчистить нашу ячейку. Вашему жонка следовало убедиться, что большой куш на месте, прежде чем начинать заварушку.

— А второе? — играя желваками, уточнил Жюльен.

— Устройте нам встречу с вашей крышей. С тем, кому вы отдаёте часть своих прибылей. Тогда мы заберём луура и расстанемся без последствий.

Глава Гурманов хмурился, принимая решение. Его выпученные аугменты сверлили пришельцев: ярко-синий сканоглаз просветил их поклеточно, слой за слоем, и опять ничего не нашёл. Только защитное поле, одно на двоих, неслабое, но и не крутое, залп из базуки его пробьёт.

Лукаво-зелёный эмпатоглаз ловил энцефалограммы чужаков, пытаясь считать эмоции и побуждения, дешифровать их мысли. Полезная штука в любых переговорах, помогает просечь истинные мотивы, силы и слабости. Но сейчас он показывал неприятное: стоявший перед ним человек не боялся.

Он в самом деле считает, что без оружия и без единого апгрейда одолеет Гурманов в их логове? ИИ продолжал оценивать пришельцев как нижний уровень угрозы, но проклятый шлемз был уверен в своих словах. Он даже не смотрел на Жюльена, а рассматривал зал, в котором они стояли, словно искал себе место поудобнее. Как можно быть таким дураком?

Тальята не могла читать мысли, но происходящее с каждой секундой нравилось ей всё меньше. Инстинкты молчали, но это и пугало: значит, ничего в её опыте не могло подсказать, как справиться с этими странными людьми. Впрочем, её опыт был не так уж велик. Она заметила, что молчаливая девушка с бледно-сиреневыми волосами отрешённо смотрит в никуда, ладонь спрятана в сумочке на бедре. Красивая, стерва.

— Жу, здесь что-то не то, — шепнула Тальята старшаку в нейр. — Не могут они быть такими лохами, как кажутся. Они ж не самоубийцы.

Но Жюльен уже решил, что это типичные туристы, шлемзы-дураки. Если у них нет выкупа, зачем они Гурманам? А выдавать свою крышу непонятно кому, в системе, где преступность выше закона — вообще не вариант.

— Эй, чамба, — с неприязнью спросил бандит, нарочито-медленно поднявшись, источая угрозу. — Знаешь, что такое оверкилл? Это когда я могу раздавить таракана рукой, но бью по нему из базуки.

Он навёл дуло на чужака, зная, как люди меняются в лице и дрожат, когда стоят под немигающим взглядом Ксеркса.

— Последний шанс, — негромко, но очень внятно сказал чужак, его взгляд стал темнее. — На спокойную старость.

— Вот ради моей спокойной старости, — оскалился Жюльен, — Вы и сдохнете.

— ТРЕВОГА! — взвыло по всему комплексу в тот самый момент, когда вожак шмальнул борзому прямо в грудь, предвкушая, как сейчас его размажет на гаснущие плазменные хлопья.

Жюльен не мог промазать, не с такого расстояния. А гад не мог увернуться, потому что сгусток убийственной плазмы включал нано-сенсоры, их создавало в момент выстрела и через мгновение они испепелялись вместе с ним. Сенсоры наводились на цель и корректировали полёт сгустка, даже если жертва пыталась уйти с линии залпа. Но проклятый шлемз и не пытался уйти.

Его девушка идеально-вовремя сорвала с них защитное поле и хлестнула им, как прозрачной плетью, по рукам Жюльена в момент стрельбы. Пальцы обожгла слабая боль, дуло бластера повело, залп залочился на стеллаж с образцами контрафактных продуктов — и всполох плазмы ушёл туда.

Словно в замедленной съёмке олицетворение фейк-индустрии Гурманов разнесло в пыль. Но куда сильнее этой потери Жюльена поразил сам факт удара полем — он никогда не видел, чтобы энергощиты использовали вот так! Бандит с Гендара не ведал, сколько знаний и умений мастера империи вбили в Ану с самого детства, пока ребёнком и подростком она жила и тренировалась в Пайдейе. Он не знал, что даже посредственное поле может творить удивительные вещи в подготовленных руках.

— Направленный импакт! — закричала система; снаружи нарастал гулкий вой.

Ти-Бон не медлил, он выстрелил в лишённую защиты девушку с двух рук, но она изначально била так, чтобы крутануть кистью и тут же вернуть поле на место. Оно накрыло чужаков, разряды Ти-Бона достигли цели, их поле подёрнулось спазмом перегрузки и лопнуло! Но приняло удар на себя, и пришельцы остались невредимы.

Старший шлемз словно этого и ждал, он мигом схватил спутницу за талию и, пользуясь слабым тяготением Хорис, прыгнул с неё на пару десятков метров прочь от центра зала. Спустя полсекунды Гурманы поняли, почему.

— Срочно эвакуи…

Гулкий вой обратился в рёв, крышу здания проломил дымящийся трейсер, он рухнул прицельно в помост с деревянным ящиком, прямо на старшака. Бухнуло так, что Тальяту вжало в лестницу и на секунду оглушило, ковёр-самолёт с Кукумбой швырнуло в верхний угол склада, он ударился о переборку и отчаянно зазвенел. Псы со всей быстротой скакнули от импакта, но взрывная волна догнала их в полёте и разметала, ударив о стены. Ти-Бон перекатился по полу и скрылся за порогом возвышения, волна прошла выше него.

Воздух со свистом вырывался сквозь дыру в потолке, к счастью, они были не в космосе, а на луне, где разница в давлении не настолько велика, чтобы выталкивать наружу что-то тяжелее упаковок с лапшой. Сотни «До-Шиков» закружило и вереницами повлекло вверх.

— Курва! — грязно выругался Жюльен, выпрыгивая из груды горящих обломков с базукой наперевес, его поражённый взгляд метался в поисках цели. Старшак был защищён лучше всех, поле военного образца приняло удар и взрыв на себя, а теперь мерцало, спешно пытаясь восстановить потраченную энергию.

Тальята спрыгнула с лестницы прямо в зал и приземлилась уже с вибро-ножами наголо. Мицелярные псы поднимались и трясли ушибленными головами, пытаясь быстрее прийти в себя. Ти-Бон вскочил и завертелся в поисках чужаков.

Сильный ветер бил из коридоров к пролому, и все понимали, что атмосферы в комплексе хватит не слишком надолго. Нужно было валить из повреждённого блока и перекрывать все входы. Но повернуться и бежать — значило подставить спину под возможный удар. Где эти чёртовы?..

— Вон они! — крикнул сверху Кукумба.

Он мягко тронул струны со’оны, те переливчато запели, призывая оружие, которым владел жонка. Из полого нутра инструмента потёкли сгустки вязкого тумана, пронзительно-салатного, как кислотный налёт. Повинуясь музыке струн, они оформлялись в туманистых птиц и начинали пикировать вниз, на головы несчастных туристов. Чёртов ветер сносил их в стороны, Кукумба выругался.

Двое шлемзов поднимались на краю зала: ударная волна достала их на излёте и шатнула к стене, повалив в кучу коробок с лапшой. На мгновение отряд из четырёх бандитов и двух боевых зверей застыл перед парой пришельцев с нулевой угрозой… А затем псы ринулись вперёд, и бой моментально разделился на три стремительных вихря.

Жюльен вскинул базуку, чтобы долбануть в Фокса, а разрядники Ти-Бона уже пульсировали для выстрела по Ане — когда на них упала живая гора. Трайбер обрушился на Гурманов через пролом в потолке, в падении выпустил крошечную самонаводящуюся ракету по летающему ковру, и та врезалась в цель одновременно с тем, как ящерн упал на Ти-Бона. Ракета взорвалась ЭМИ-всплеском, ковёр вырубило, он вместе с вопящим жонка рухнул вниз — протяжный грохот и звон угас нестройным аккордом. Кукумбу контузило; ещё пока он падал и кричал, Трайбер рухнул сверху на Ти-Бона, плавным росчерком фазового клинка отсёк ему обе руки — и ударом хвоста отбросил тело в другую сторону, словно ненужный хлам; а сам прыгнул на старшака. На всё это ушла секунда.

Базука изрыгнула плазму, побледневший Жюльен пытался попасть в размытую фигуру, но хвост Трайбера завершил движение, описав дугу, и врезал здоровяку по ногам, тот подломился и промазал из любимого бластера второй раз подряд. Такого позора он не испытывал со времени, когда был всего лишь Сырком — но сейчас у него не было секунды, чтобы устыдиться. Более важное чувство захлестнуло бандита волной: страх.

Чудовищный ящерн был уже рядом, на две головы выше и вдвое крупнее. Жюльен оттолкнулся базукой от пола, чтобы не упасть, восстановил равновесие — лишь для того, чтобы когтистая лапа сграбастала его прямо за поле, как за грудки. Рукоять меча уткнулась в слабо мерцающий, не успевший восстановиться щит, фазовый клинок вспыхнул и тут же лопнул от столкновения с полем. В долю секунды Жюльен испытал неимоверное облегчение, но бледный клинок возник снова. И снова. И снова.

Он прерывисто нарастал, прорываясь к сердцу, а поле мучительно выло, стараясь его не пустить; Жюльен содрогался и вырывался из чудовищной хватки: пытался ударить, выстрелить, извернуться. Но не мог. На каждое его движение ящерн сдвигался совсем немного, меняя угол и упор, и все попытки бандита освободиться выплёскивались на безжизненный берег неудачи волнами впустую потраченных сил.

Рука чудовища была несгибаема, как судьба, одна его нога-колонна весила как весь человек, а броня ящерна не замечала отчаянных ударов ногой. Руки Жюльена с калечащими накладками, которыми он гордился и мог проломить стену — воин заломил в стороны, отжимал назад рукой и хвостом, не позволяя замахнуться и ударить. Жюльен использовал всё, что мог, а у Трайбера оставалась пасть, пугающее орудие смерти — но чудовище не раскрывало её, не пыталось вгрызться в поле жертвы, чтобы ускорить его распад, а лишь неотрывно смотрело. Два пылающих злобой глаза буравили Жюльена, который бился, как рыба в сети, выдыхаясь и оплывая расплавленным сырком. Два неподвижных жёлтых зрачка, в которых вместе с неистребимой злобой читался вердикт: «Зря. Ты зря тронул моего луура. Зря стал моим врагом».

«Сейчас», металось у Жюльена в голове, «Сейчас!» Он был молод, привык оказываться сильнее, привык к превосходству, и хотел как всегда: поднапрячь богатырскую удаль, рвануться, лихо высвободить боевую руку, перехватить базуку и вдарить сволочи прямо в ненавистный жёлтый глаз.

«Сейчас, сейчас, я вывернусь, я вот эдак…»

Поле слабо застонало и лопнуло, бледный клинок протянулся и прошил грудь неверяще закричавшего Жюльена; в сердце попала заноза, оно неловко дёрнулось, в глазах померкло. Из здоровяка высвистел воздух, как из лопнутого шара, он обмяк и сполз на пол.

Трайбер врезал ему по кровоточащей груди, и не глядя, наощупь налепил реанима-пак — он уже развернулся к Ти-Бону.

Негр отыскал одну из отсечённых рук, держал её в зубах и пытался прикрепить обратно, собрать прерванные цепи нодов и срастить волокна фибро-мышц, чтобы хотя бы одна конечность была способна к стрельбе. Фибры перекрыли обрубленные артерии, кровопотеря оставалась небольшой, и в голове почти не шумело от шока. Оказавшись в заведомо-проигрышной ситуации, Ти-Бон не позволил боли, чувствам, страху и панике взять верх; он не совершил ни одного просчёта, не потратил зря ни биения сердца, только самые эффективные действия — и вот рука клацнула, соединяясь временным креплением, слабым для рукопашного боя, но достаточным для разряда. Ти-Бон вскинул ладонь, целясь накатывающему чудовищу в лицо.

Он всё рассчитал до мгновения, даже неловко пятился, преодолевая боль, пока приращивал руку, чтобы на несколько шагов увеличить расстояние между собой и чудовищем, дать себе лишнюю долю секунды на выстрел, пока тот рвётся к нему. Он одолел все препятствия, рука взлетела, прицел в зрачке наливался зелёным, доля секунды до разряда — но Трайбер швырнул фазовый меч и тот, бледнея на лету, смазанно прошёл по взлетающей руке, распахав её вдоль. Боль ослепила Ти-Бона, плеть-месиво безвольно упала и повисла. Он отдал все силы на единственный шанс…

Бронированная лапа взяла за горло, сдавила с какой-то странной осторожностью, стараясь не порвать шею когтями, не исковеркать трахеи и не сломать позвоночник. Ти-Бон не сопротивлялся, опытный боец понимает, когда шансов нет. Отняв у него дыхание, чудовищный ящерн баюкал Ти-Бона, засыпай, засыпай. Милосердная тьма сомкнулась быстро.

Тальята метнулась наперерез пришельцам, заходя сбоку, чтобы, как псы навалятся, бить по упавшим, наверняка. Краем глаза увидела, как сверху на Жу с Тибом сверзился громадный ящерн в отвальной броне; вот на кого рассчитывали эти двое! Но ей быстро стало не до другой половины зала.

Человек в мятом свитере вывернулся из-под падающих пластиковых коробок, а девушка загородила друга и приняла псов на себя. Её волосы из серых стали красными и даже воинственно-распушились.

Первый зверь прыгнул, девчонка выхватила из своей маленькой сумочки штуку, похожую на мягкий флакон с раструбом, в таких флаконах дарили старинные духи. Но она нажала на него, и оттуда ничего не брызнуло, а разгорелось странное, пронизывающее сияние. Псы были слепые и почти никак не реагировали на свет или темноту, но сейчас нервно сдали назад, мотая хвостами. Оскалились и зарычали, клацая клыками и пытаясь поднырнуть под руку девки, чтобы атаковать её, избегая странного света. Словно в руках туристки было что-то опасное. А девчонка медленно стала менять тона, и новое сплетение цвета вызвало у собак ступор, они переступали с лапы на лапу и шумно дышали, капая слюной. Увидели вкусное, что ли?

Тем временем человек у девчонки за спиной поспешил к упавшему Кукумбе. Быстро ориентируется, гад, ну ясно, хочет обездвижить контуженного и допросить насчёт их бухгалтера, вот его ждёт сюрприз! Мгновение Тальята колебалась, помочь псам добить девчонку или броситься вдогонку за главным?

Она разбежалась и скакнула, пролетев у псов и девчонки над головой, резанула клинком вниз, в мелькнувшую ярко-красную голову, тьфу, промазала. Приземлилась почти на туриста, тот едва успел отскочить, он был не такой уж и быстрый.

— Замри! — шикнула гхула. Шагнула к чужаку и страшно на него уставившись, вытянулась снизу-вверх и упёрлась чёрным остриём пришельцу в горло. Он остановился, внимательно разглядывая её.

Тальята не хотела резать туриста — она ужасно не любила кровь, внутренности, неприятные жижи, резкие запахи и мучительные агонии, вот это всё, что обычно аккуратненько прячется внутри; она предпочитала выставить себя напоказ, чтобы всех запугать, но не пришлось никого резать.

Ведь Тальята была низенькая, и кровь, в случае чего, летела ей в лицо! Высокому убивать гораздо чище, несправедливо, ну? А Жу не давал ей бластеры, он лыбился и издевался, говорил: «Тали ещё не доросла»; до его ксеркса, значит, доросла, даже сзади, даже при остальных, а до бластеров нет? Дурак самодовольный, из-за него мне приходится…

В этот момент Жюльен на другом конце зала обессиленно закричал — и когда Тальята впервые в жизни услышала его таким, её обдало холодной волной. Она сжимала рукояти ножей, чувствуя, как потеют ладони, готовая в любой момент врубить импульс и снести чужаку голову. Но он вообще не боялся и смотрел на неё с интересом и ожиданием, ох, дорогие пульсары, что за кваркнутый дурачок!

Тальята хотела сказать что-то подходящее моменту, но в горле пересохло; у неё за спиной завизжали псы, скуляще, пронзительно, этот звук был ещё страшнее крика Жу, потому что грибные собаки никогда ничего не боялись… до сих пор. Скуление разом смолкло, и наступила тишина, только ветер уносился в дыру на крыше и трепал всё вокруг, но от этого стало ещё жутче.

— Не бойся, — сказал человек в мятом свитере.

Она уставилась на него и увидела внимательные странные глаза: один тёмно-карий, а второй чёрный, с мерцающей любопытной звёздочкой голубого цвета. Какая-то аугментация, а почему сканы её не показали?

— Я тебя порежу, только шевельнись, — сдавлено заявила Тальята.

— Сколько тебе лет?

— Шест… Двадцать, и чего? — она возмущённо надавила на клинок, кольнула его, чтобы знал, что с ней нельзя несерьёзно.

— С днём рождения, — улыбнулся чокнутый турист, мягко отстранился от ножа и пошёл к Кукумбе, распростёртому на полу. Вообще охерел, тупица!

— У меня день рождения в агее, через две грани!.. — начала восклицать Тальята, пытаясь угрожающе трясти ножом, поспевая за ним следом, но вдруг поняла, что чужак имеет в виду. Он имел в виду, с днём второго рождения. Значит, её не будут убивать. Выходит, чужаки уже победили, и драться…

Красноволосая девчонка подкралась так неслышно и незаметно, что её удар и захват вывели гхулу из равновесия. Один нож вылетел и покатился по полу, громадный ящерн поддел его кончиком хвоста, подбросил и поймал, медленно двигаясь в их сторону. Запястье со вторым ножом чудачка сжала и заломила, Тальята попыталась выкрутить её обратно, как учил Тиб, но красно… Нет, её волосы у неё стали уже зелёно-бирюзового цвета, а сосредоточенное лицо смягчилось. Этот цвет ей тоже отлично шёл, Тальята глянула на девчонку с ненавистью. Чужачка была сильнее, красивее и старше, а ещё свободнее. А уж её команда была явно круче, ну, кроме блаженного в свитере…

— Сдаюсь, — буркнула гхула. — С днём рожденья меня, ясно?

Когда гибкие нейтрализующие браслеты сцепили ей руки и ноги, Тальята заметила, что Кукумбу никто не добил, его тоже сковали. У тяжело раненого Жу слабо поднималась и опускалась грудь под реанимационным пакетом. Тибу отсекли руки, жутенько, но оставили в живых, только вырубили и теперь тоже нейтрализовали, прислонив к стене. Добрые туристы. Или им правда сильно нужна встреча с крышей. Так она скоро будет, не беспокойтесь, внутренне усмехнулась Тальята.

Она знала, что система безопасности уже приняла меры, ИИ у них скромный и молчаливый, не высовывается, но дело знает. Он передал всё, что тут случилось, остальной банде, сейчас они затаились на складе и мозгуют, как лучше напасть на чужаков из засады. А ещё ИИ дотянулся до крышанов и вызвал серьёзных ребят, с которыми даже Жу не связывался. Они прилетят. Ей надо только спокойно посидеть, сделать вид, что она дурочка, дождаться, пока начнётся настоящая заваруха. А там будет видно.

— Гамма, ты взломал их систему? — посмотрев на Тальяту, вдруг спросил турист в свитере.

— Да, капитан, — раздался спокойный и чуточку весёлый голос из ретрансляторов базы. — Используя их собственную тревогу, я собрал работников комплекса в три группы и эвакуировал на разные склады, где заблокировал без доступа к информации, якобы ради их безопасности и выживания.

— Не так уж и «якобы», — возразил чужак, посмотрев на чудовищного ящерна, который крутил в руках бластерную базуку бывшего старшака.

— Вызовы к родительской ветви их синдиката заглушил, других внешних обращений не было. Судя по логам местного ИИ, на сегодня и завтра у Гурманов встреч не назначено. Прогноз на прибытие незапланированных визитёров близок к нулю.

— Отлично, Гамма. Начинай взлом и анализ чёрной бухгалтерии.

— Принято.

Тальята опустила глаза. Чёртовы крутаны, всё предусмотрели.

— Надо переходить в другой зал, а этот закупорим, а то воздух кончается.

Дышать и правда становилось труднее, воздух стал разреженным и холодным.

— Где Фазиль? — девчонка настойчиво спросила Тальяту. — Куда за ним идти?

Та подняла большие мрачные глаза, моргнула и сказала:

— Только не надо на меня беситься, я вообще не при чём. Нет на базе вашего бухгалтера, — она вскинула руки, защищаясь от тяжёлого взгляда ящерна-убийцы. — Всё с ним в порядке, он слишком ценный, чтобы его трогать, ясно? Мы его украли, напоили, разговорились, хороший дедуля оказался. Он сел подредактировать наш отчёт, ну, чтобы лучше смотрелось, а он не нервничал и занимался привычным делом.

— И за час Фазиль нашёл в вашей бухгалтерии неудачные схемы, которые можно оптимизировать, чтобы сэкономить вам пару миллионов оборота в год? — сразу понял турист в свитере. Он улыбался.

— Три миллиона, — буркнула Тальята. — Прибыли.

— Вот как. И кто-то постарше узнал об этом, и забрал его для аудита?

Тальята закрыла рот, которым хотела сказать те же самые слова. Потом открыла и повторила:

— И кто-то забрал его, для какого-то аудита. Я не знаю куда, кто, ясно? Жу мне не прямо всё рассказывает.

— Ничего, — покачал головой турист. — Скоро наш общий друг жонка нас обо всём просветит.

— Где лучше переждать? — спросила девушка с раздражённо-голубыми волосами. — Тут скоро будет нечем дышать!

— Ну… в четвёртом складе. Там тепло и припасы. Можно отсидеться.

— Веди.

Ящерн поднял прибитых им гурманов, взвалил на плечи и понёс.

— А что с собачками? — спросила Тальята, опешив, когда увидела, что мицелярные псы улеглись калачиком и лежат, словно в трансе, не реагируя на чужаков вокруг.

— Спят, — сказала девушка, и её волосы слегка порозовели, когда она объяснила своим друзьям. — Они гиперсенситивы, уязвимы к менталу, а у меня есть дримоскоп. Им снится, что они щенки и свернулись с мамой. Чтобы увести их отсюда, придётся разбудить и внушить что-то другое. Например, что я мама и веду их гулять.

Огромный ящер наконец подал голос:

— Проще прибить. Или их жизни тоже имеют значение?

— Нет, они неразумные и безжалостные убийцы, — сказал человек в свитере. — Но вокруг и так полный бардак. Я хотел решить дело миром, да у местного вожака в голове творожок. Не по рецепту.

— Это их беда, не наша, — равнодушно сказало чудовище.

— Да, но ведь бить по сыркам и котлеткам из аннигилятора — это такой оверкилл, — вздохнул турист в свитере, поднимая Кукумбу и взваливая себе на плечи вместе с разодранным ковром.

И по совокупности всех факторов, Тальята наконец поняла, что здорово недооценила этого кваркнутого чужака.

В четвёртом складе было не пусто, не густо: пара кило-юнитов из новых поставок, пять килов неликвида и стеллаж пустых контейнеров про запас. Здесь устроили запасную жилую зону — с двухъярусными лежаками, старым пищевым синтезатором и автономной системой жизнеобеспечения. Кто знал, что это реально пригодится.

Трайбер водрузил бессознательные кули на койки, Ана задвинула примолкшую Тальяту в пустой контейнер, чтобы не дёргалась лишнего в трёх стенах. Та послушно встала, словно жутковатая кукла в приоткрытой коробке, и даже не зыркнула на обидчицу. Соображает девчонка. Одиссей сгрузил контуженного жонка на его дранный ковёр-недолёт, а Гамма герметично замкнул переборки. Изрядно утомивший всех ветер и свист наконец смолкли.

— Что теперь? — спросила Ана, утерев освежителем лицо. Всё-таки за два часа наслоилось немало перипетий.

— Лестница, — твёрдо ответил Фокс. — Шагаем с головы на голову, пока не доберёмся до самого верха. Гендарский узел завязан где-то там.

Он говорил, не раздумывая: подумал, пока шли, принял решение и теперь действовал по плану. Это было замечательно, только Ане хотелось, чтобы план обсудили с ней.

— Допустим, мы выяснили, какая группировка стоит во главе Гендара, и что с того? — спросила она, убрав назад волосы с раздражённым голубым отливом. — Повлиять на них мы не сможем. Тут мафия и государство с аппаратом подавления и армией, а кто мы? Нас просто убьют или посадят в местную тюрьму.

Но доцент межзвёздной этнографии Фокс Одд с ней не согласился.

— У Лавины опустошителей, разграбляющих планеты и предающих цивилизации огню, есть старинная игра: Кирпичик, — безмятежно возразил он. — Захватив планету, опустошители выбирают самое значительное здание и разносят его по блокам. Тот, чей залп свалит достопримечательность, проиграл, и обычно его хоронят в обломках. Чудесная традиция.

— У Ярокрылых тоже была, — сказал Трайбер негромко, но метко. Полный обычной неугасающей злобы, взгляд ящерна сверлил детектива с едва уловимой насмешкой.

Одиссей никак не отреагировал на эту реплику, словно не услышал. Ана не поняла, причём здесь Лавина и кирпичик, и понятия не имела, о каких «Ярокрылых» речь. Её нейр содержал мощную библиотеку знаний, но не больше сотой процента от всеобщей галактической базы.

— Зная, как устроена вертикаль власти, можно понять, какой кирпичик выбить, чтобы она развалилась, — терпеливо пояснил Одиссей. — Поэтому идём по вертикали.

— А нам надо, чтобы всё рухнуло? — поразилась Ана. — Мы вообще-то хотим спасти Фазиля!

— И остальных.

— «Остальных»? Это кого?

— Кого сможем.

Волосы Аны стали откровенно-голубыми.

— Босс, давай уже всю картину, хватит темнить!

— Не темню, а сам пока не знаю, — развёл руками детектив. — Мне понятны лишь общие очертания, зато в них я уверен. И они мне не нравятся.

— А мне совершенно не нравится Гендар. Но ты в самом деле собрался его изменить?

— Не местный уклад, мы же не Дон Кихоты, чтобы бороться с направлением ветра, — пожал одним плечом детектив. — Планета топчется к успеху по судьбам своего народа? Тоже мне новость: это общий жизненный принцип, жертвовать одними ради других. Так происходит почти во всех мирах, и особенно в растущих. Но здесь дополнительная надстройка.

— Гендосы, — помедлив, поняла Ана. — Лишняя сущность над типичным ходом истории.

— Которая стремительно распускает метастазы по всей системе.

— И в них ты видишь угрозу?

— А ты нет? — удивился Фокс. — Это биологическое оружие, а люди сами жаждут его в себя внедрить! Благонравов их создал и управляет единственной лабораторией, может через гендосов определять жизнь и смерть носителей. Это многообещающая завязка сюжета, и мне не по нраву то, что она обещает.

— Да он у тебя какой-то опереточный злодей! — хмыкнула Ана. — Безумный ученый, который хочет всех подчинить и убить неугодных, но ради чего? Драматического эффекта?

— Не безумный, а вполне вменяемый социопат, — вежливо поправил Фокс. — И у него есть план. Пока не знаю, какой, но он не просто так распространяет незарегистрированных гендосов на черном рынке.

— Значит, ты видишь угрозу в самом устройстве системы?

— Конечно. Она изначально странная. Если на человеке висит симбионт, в итоге он выстрелит. Иначе незачем было выдумывать легенду, скрывать правду, тратить годы и массу усилий, чтобы увешать гендосами столько народу.

— Но что именно будет, ты не знаешь.

— Я пытаюсь понять, как всё связано, но в этом деле бритва Оккама не помогает, — посетовал детектив, любимое оружие которого внезапно притупилось. — Видимо, мы до сих пор не знаем чего-то важного. Вот и надо допрашивать мафиози, пока не узнаем.

Всё это время Тальята с растущим удивлением слушала разговор странных чумба и радовалась, какая она незаметная и как коварно фиксирует их планы. Но с каждой фразой в юной разведчице росло смятение.

Её ладонь непроизвольно скользнула за спину и накрыла маленький кактусный хвостик, который рос прямо в идеальном месте, чтобы дать Жу повод издевательски называть её зайкой и потешаться, что она колючка не только на язык. Но Тальята была привязана к своему гендосу не только копчиком, но и душой — потому что родилась хронически больная, и без пушистика стала бы рахитичной инвалидкой с кривыми костями. Гендос, приросший к ней в разгар пубертатного взрыва, сделал Тальяту ладной и здоровой, спас от очень непростой судьбы. Гендос вместе с интенсивными фитнес-тренировками.

Поэтому, слушая странных чужаков, Тальята не выдержала и бухнула:

— Э, чего не так с пушистиками?

— Их создатель может тебя убить.

— Как? — опешила бандитка.

— Через особый нейр, который стоит в каждом вашем «пушистике», мистер Благонравов может активировать гормональный выброс. Который приведёт к быстрой и летальной аутоиммунной реакции.

— Очумбеть…

— Как думаешь, что он сделает, когда гендосы будут у всех важных людей в Гендаре, а серые гендосы — у многих хакки и цуров, как ты?

— Скажет: «Плати, чамба?», — недолго думая, со знанием дела предположила уроженка системы Гендар. — Раз в цикл, потушный налог.

Секунду странный тип смотрел на неё, оценивая вариант.

— Нет, не то, — скривился и покачал головой он. — Зачем ему деньги…

— «Зачем деньги»⁈ — чужак говорил на каком-то инопланетном языке.

— А зачем нам посвящать в происходящее её? — с интересом спросила красотка, её глаза блеснули, а волосы окрасились в желтый и зеленовато-бирюзовый перелив.

«Нашлась принцесса!» раздражённо подумала юная бандитка. «Всё время красуется, меняет цвет и привлекает внимание, вот бы ей врезать, чтобы губы распухли!»

— Я просто излагаю соратникам план, — улыбнулся вихрастый. — Тальята, буди своего пупырчатого подельника, которого ты зря считаешь другом.

Пытаясь осмыслить сказанное, гурманка не сразу уловила, что он записал в соратники и её. Вот наглый гад! Но взявшим тебя в заложники не отказывают, с ними надо дружить, уж Тальята знала. Она достала из медкапсулы дыхательную маску, надела на острую мордочку жонка и включила тонизирующий режим. Маска противно-жизнерадостно пискнула, огуречный вдохнул бодрящий коктейль и выпучил ошалелые глаза.

— Бззыш! — в испуге выдохнул, увидев, кто стоит вокруг; его пупырчатость моментально удвоилась. — М-меня з-заставили, к-клянусь! Я н-не сам, это всё Жюльен, он у г-главный!

— Теперь ты за него, — тихо и внятно сказал Фокс. — Поздравляю с должностью главы Гурманов.

— Ш-што?

— Хочешь прожить следующую минуту?

— Да, очень, — плаксиво признался жонка.

— Покажи Фазиля. И если ты один раз соврёшь, дальше допрос будет вести он.

Вор посмотрел на Трайбера и всхлипнул от страха.

— К-клянусь исподним болота, не в-вру! Вот, с-смотрите!

Напротив возник встрёпанный и озадаченный луур, который сидел на потёртом контейнере, поджав коленки и обвив их хвостом, с детским удивлением глядя на похитителей.

— Каждый час по одной руке? — переспросил он, с опаской потирая запястья. И искренне признался, — Такого со мной ещё не случалось. Очень интересно.

Сцена сменилась: Фазиль держал ногой пакетик, аккуратно выуживал из него сухари, запивал мутно-белой жижей, зажатой в хвосте, а оставшимися руками увлечённо вертел десятком инфограмм.

— О-хо-хо. С системностью финпотоков у вас не беда, а катастрофа, — сказал он строго, с явным расстройством и осуждением, интеллигентно смахнув крошки с шерсти ноготком. — Допотопая бухгалтерия. В старом космаркете и то была лучше. Вы даже про каскадное распределение процентных ставок не слышали?.. Ужасное невежество.

Кукумба нервно хихикнул:

— Так возмущался, я его джипсами накормил и дал кефирной замутки, чтобы дедуля не нервничал.

— Какой он тебе дедуля! — волосы Аны вспыхнули красным.

Ей так и не довелось подраться с псами, адреналин от слишком быстро выигранной драки никуда не делся, и Ане хотелось заехать виновнику всей этой ситуации по острой зелёной морде. А полуголая девчонка, символически обнажённая сразу до мышц, которую беззастенчиво пользовал ублюдочный вожак и которая считала это удачным жизненным поворотом — будила в принцессе тоску. Но Ана прибегла к скрытой дыхательной гимнастике стоиков и неподвижно наблюдала, выравнивая пульс.

— Уважаемый бандит, а как вы заполняете годовой формуляр по шантажу и вымогательству? — с интересом спросил Фазиль. Его глаза горели, и было ясно, что похищение проходит куда увлекательней, чем предполагалось.

— Визио цельное, без следов компиляции, — прокомментировал Гамма.

— Поздравляю с дополнительной минутой жизни, Кукумба, — без улыбки сказал Одиссей. — Теперь покажи вашу крышу.

По пути в четвёртый склад Гамма успел сообщить, что почти восемьдесят процентов выручки со всех гурманьих дел уходили одному субъекту. Не прибыли, а выручки, бандитам с Хорис жировать не приходилось — низшее звено гендарской пирамиды хищников. Но на адресате их переводов вместо идентификатора стоял серый значок-заглушка.

— К-крышу?.. — зелёный попробовал уйти в дурачка.

— Кому идёт прибыль? — в голосе Фокса послышалась сталь.

— Не могу показать! Я его ни разу не видел.

— Дай тэг.

Жонка знал, что за выдачу тэга его порвут, но продержался две с половиной секунды. Его взгляд метнулся к Трайберу, и тот молчал страшнее, чем все в жизни Кукумбы говорили, поэтому вор задрожал и сломался:

— Грейсон, — пробормотал он и выдал идентификатор для личной связи.

— Грейсон, — медленно повторил детектив. — Серый человек.

— Тот самый? — обрадовалась Ана.

— Воровской мир тесен.

— Ба́йцы его поставили заправлять на Хорис, — поспешно добавил Кукумба, стараясь быть полезнее. — Все, у кого на этой луне база операций, отчитываются и платят Грейсону. А он проверяет бухгалтерию и прикрывает от ба́йцев и грызья… Решает вопросы.

Ба́йцами, видимо, называли глав ветвей гендарской мафии. А грызьём — местные силы правопорядка, и без объяснений ясно, почему.

— Раз уж Грейсон занят финансами, то почему не заработать на перекупке ценностей у местных мусорщиков, — с пониманием кивнул Одиссей. — А как бухгалтер, он с первого взгляда на модификации Фазиля в вашу систему оценил, какое сокровище вы раздобыли.

— Да, серый сказал выдать ему дедулю, — закивал Кукумба, — Для оценки…

Кулаки Трайбера едва заметно сжались, и огурец скис.

— Что ж, Кукумба, ты был полезен, — решил Фокс. — Теперь открой свой нейр для внешнего доступа, так не придётся тебя взламывать, и будет быстрее. Гамма, ты уже вскрыл остальных?

— Да, капитан, «Жюльен» и «Ти-Бон» готовы. Юную особу только взломал и перевёл на себя, личность не трогал.

— И верно, ни к чему её трогать, — согласился Одиссей. — Сделай Кукумбу и вызывай Грейсона.

— Минутку.

Даже такому максимально продвинутому ИИ, как Гамма, требовалось небольшое время, чтобы смоделировать и запустить автономную псевдо-личность, практически неотличимую от оригинала. Вирпа.

— Готово, — мигнули три зелёных огонька. — Вызываю Грейсона.

Тонкий пунктир призрачных сигналов, короткое ожидание в тишине, и внезапно поверх трети старого склада легла впечатляющая картина: изломы блёклых скал, в которые билось неспокойное тёмное море. Повсюду в камнях поблёскивали крупинки золота, обозначая статус и намекая, что хозяин этого места весь в трудах добывал богатство из породы. Каков труженик.

Чёрные волны клокотали ослепительно белой пеной, сверху летали пронзительно крикливые существа, похожие на крошечных птеродактилей. По бокам расстилался пустой пляж, а в центральной скале было вырублено грубое каменное кресло, где и восседал Грейсон. Человек ста оттенков серого, с безликой причёской, в аккуратном сером деловом костюме дорогого покроя, достаточно подтянутый и изящный, чтобы можно был посчитать его стильным.

Да и в целом вся эта виртуальная заглушка сквозила слегка надменным стилем и подчёркнутым вкусом. Бухгалтер мафии скрывал свои внешность и дом, закрывшись картинкой.

Лишь одна деталь соответствовала реальности: Грейсон принял звонок, не отрываясь от пучка асинхронных инфоволн, которые были раскрыты между его ладоней. В построении этих волн Одиссей сразу узнал почерк Фазиля: именно так бухгалтер «Мусорога» упорядочивал данные разных финансовых потоков. Мимолётная красота жизненной асимметрии проглядывала в формульных структурах, непонятных и чуждых взгляду обывателя. На миг там показался далёкий, закрытый для непосвящённых мир экономической алгебры и геометрии, которых деньги и ценности примирили друг с другом…

— Чего? — занято буркнул Грейсон.

— Явились шлемзы, дружки бухгалтера, — скрывая неуверенность, ответил ему Жюльен, а вернее, вирп Жюльена, которого из суммы всех нейров банды, из полных логов их жизни стремительно воссоздал Гамма. — Только выкупа у них нет, а вместо того, чтобы выпрашивать назад свою мартышку, показали какие-то ненашенские документы и стали вынюхивать про наши дела. Ещё про гендосов.

— «Явились»? — Грейсон вскинул лицо с мелкими, незапоминающимися чертами, но сейчас его исказила отчётливая и яркая гримаса. — Они вас нашли⁈

— Как-то раскопали, чамбы, припёрлись на склад. Зуб даю, им залётные убер-техно помогли, так бы не отыскали! — Жюльен выразительно задвигал плечищами и ухмыльнулся в сторону Ти-Бону, ища поддержки. Тот коротко кивнул.

Тальята уставилась на вирпов, которые выглядели и вели себя совсем как настоящие, затем перевела взгляд на оба едва дышащих тела. Странное ощущение.

Ей хотелось крикнуть: «Дацур, вырубайся, это обман!» Но даже такая уличная девчонка понимала, что ничего ненужного Грейсон не услышит: ему транслируется та же заглушка. Только в отличие от его красивого пляжа, этот насмешливый ИИ маскировал картинку под реальную базу и настоящих Гурманов. А судя по реакции серого, он купился на мнущегося Жу и думать не думал, что со звонком что-то не так.

— И где вы облажались? — зло спросил финансист, который явно ценил Жюльена не по весу.

— Да нигде, дацур, брат, всё чисто сделали! — взревел толстяк, мол, даже не думай, мы не при чём.

— Тогда как они вас так быстро раскопали? — голос Грейсона тянул сквозняком презрения.

— Вот и вопрос, брат, почему тебя и дёрнули. Ведь шлемзы и про тебя спрашивали.

Грейсон замер, его прищуренный взгляд не отпускал Жюльена.

— Они из внепланетной комисии по утилизации кориальтовых ядер, — продолжал разглагольствовать вожак. — Вроде пропала энергосфера с какого-то важного лайнера, их послали найти… А следы к нам ведут, в Гендар, а за эту сферу страховая корпорация три шкуры сдерёт с любого. И только эти крысы начали разнюхивать, что да как, мы дёрнули у них бухгалтера! Вот чамба, не повезло грабануть кого не надо.

— Ну конечно, — пробормотал Грейсон себе под нос. — Какой в бездну мусорщик, это финансист высочайшей категории… Точно инспектор… А где они сейчас?

— Сидят на складе, пьют чаёк. Мы их пока не трогали, вдруг и правда шишки важные? Решили тебе доложить, дацур, брат. Если что, я их допрошу с пристрастием, выбью правду, — осклабился толстяк. — Особенно из девки.

— Не смей, — шикнул Грейсон. — Ты и «допрашивать»? Всё испортишь.

— С умными гостями нужен умный разговор, — подал голос Ти-Бон, со значением глядя на серого.

— Да, — кивнул тот, решившись и свернув инфоволны. — Скоро буду.

— А может, и дедулю захватите? — заискивающе спросил вирп Кукумбы, такой же пресмыкательный, как оригинал. — Если мы не тех грабанули, то лучше вернуть, и всё станет пучком!

— Нет, — отрицательно двинул головой Грейсон. — Луур слишком ценный. Он уже не у меня.

Связь прервалась, и в наступившей тишине все с удивление посмотрели на Одиссея, потому что он рассмеялся.

— Ну вдумайтесь, — воскликнул детектив, веселясь всё сильнее. — Наш Фазиль скоро дойдёт до верхушки гендарской мафии и оптимизирует им систему на пару триллионов общепланетарной прибыли в год. Может, начнём сдавать его в аренду?

— С руками оторвут.

— Да ну вас! — Ана с трудом сохранила серьёзное лицо в ответ на эту дурную, но меткую шутку. — Что теперь, ждём Грейсона и берём его за горло?

— Такой план.

— Он осторожный тип, это видно, — предостерегла Ана. — В логах встреч фигурирует дроид-телохранитель от мафии. И перед тем, как войти на базу, он всё просканирует и увидит, что здесь творится.

— Хм, со сканом ты права, — Одиссей благодарно кивнул и тут же пересмотрел план. — Тогда перехватим его раньше входа. Гамма, на Хорис есть, мм, учреждения органов правопорядка?

— Купол ГСП, на противоположной стороне спутника.

— А на этой базе есть грузовозы?

— Шесть единиц крупной техники на ходу.

— Вот как. Заводи все шесть. Один грузовоз проведи по складам и собери местных работничков. Используй вирп Ти-Бона, чтобы они продолжали считать это эвакуацией. Заблокируй их в грузовозе и направь его к куполу гендарской… Службы правопорядка? По прибытию сдай местной полиции вместе с досье на каждого. Ты же взломал их логи, там наберётся на уголовку?

— У большинства на пожизненное, — безмятежно ответил ИИ.

— Вот и славно, пусть перевыполнят план задержаний.

— Местные силовики явно в доле с операций Гурманов, — заметила Ана. — Через Грейсона.

— Это ясно, но они не станут покрывать явно тонущую банду, а добьют и поживятся, — улыбнулся детектив. — Гамма, ещё четыре машины поставь на погрузку, пусть местные роботы сгребут все возможные грузы и ценности, которые можно собрать за полчаса. Не больше! Отправь грузовозы в точку, где нас высадил корабль, чьё название при бандитах мы умолчим, а его капитану вышли координаты и коды управления. И последний, шестой грузовоз…

— Господин фонси! — заискивающе скукожился жонка, в бесстыдной лести причислив человеку в потрёпанном свитере к обеспеченным и красивым жителям расцветающей планеты Гендар. — Вы… Выносите нашу базу?

— Да, Кукумба. Всё нажитое вашим непосильным трудом пойдёт на благотворительность. И важная новость: ты больше не вожак Гурманов. Потому что Гурманов больше нет.

Тальяту словно ударили тупым и мягким, как ладонью Жюльена по макушке. Она поняла, что предыдущая жизнь закончилась. С гнильцой по краям, да и посерёдке не самая свежая, но это была тёплая, предсказуемая жизнь, где Тальята устроилась, как кусок ветчины между шматом сыра, чёрствым хлебом и вялым огурцом. А что будет теперь?

Тревога зацарапалась в груди, в коленках, в животе, она не заметила, как кожа посветлела и вернула цвет: пугающая мышечная гхула превратилась в растерянную шестнадцатилетнюю девчонку. Шок был сильнее, чем при виде Ти с Жу, лежащих при смерти с приоткрытым ртами; ослеплённая им, Тальята не уловила, как посмотрел на неё каждый из троих чужаков. С искренним сочувствием, безжалостной оценкой и едва заметной понимающей улыбкой.

— Грузовоз номер шесть ожидает посадки. Учтите, что жизнеобеспечение есть только в кабине, с помощью робота я заполнил грузовую часть кислородом и поставил туда немного воды, но с вашим составом воздуха хватит лишь на пару часов.

— Ты уже перевёл все средства Гурманов на наш счёт?

— На наш небезопасно, через подставного ИИ открыл новый анонимный счет в гендарском банке.

— Верно. Зафрахтуй с него подходящий космолёт, в идеале, спасательный или медицинский. Пусть выйдет на орбиту Хорис и ждёт сигнала… Знаешь, на всякий случай зафрахтуй два разных.

С безвоздушной средой не шутят, лучше потратить лишние пять сотен, но не остаться без воздуха на поверхности равнодушной луны.

— Ты точно всё продумал? — шепнула Ана. — Наше с тобой поле поломалось, мы больше не сможем…

— Держи, — Трайбер метнул ей браслет, ведь сам уже давно примерил мощное поле военного образца, снятое с Жюльена.

— Слышь, чамба, — сдавленно сказала Тальята, глядя на Одиссея с удивительной смесью ненависти и мольбы. — Оставь нашу базу, не трогай! На черта она тебе⁈

— Не буду трогать, — легко согласился чужак. — Спроси об этом через полчаса. А пока — живо в грузовоз.

Маленький серый кораблик блёклой тенью скользнул над развороченным главным корпусом, удивлённо вильнул, отсканировав следы побоища, и тут же начал набирать высоту, уходя в стэлс. Грейсон был сообразительный малый.

Но его спешный отлёт прервал залп из ближайшего мусорного холма, который финансист просканировать не подумал. По крылу трейсера вмазало из верной Жюльеновской базуки, и наконец-то она не подвела! Поле дрогнуло, его проредила очередь точечных ударов из бластера, а в разрывы скользнула стайка крошечных самонаводящихся хитиновых ракет, которые адаптивная броня Трайбера выращивала и штамповала прямо из его тела.

Серый кораблик дёрнулся, накренился и с едва слышным шелестом спикировал вниз в ореоле дыма; уткнулся в склон другого мусорного холма и неловко замер, словно неуверенный, как быть дальше. Трайбер двумя гигантскими скачками допрыгнул до места крушения, приставил базуку к радиатору с мембраной жизнеобеспечения и грохнул выстрелом. В безатмосферной среде он был не слышен, но отдача вибрации прошла на сотни шагов вокруг.

— Вылезай или сдохнешь.

И Грейсон, немолодой человек с битком набитым чемоданом гангстерского опыта, выскочил из дымящегося трейсера, как обугленная пробка.

Любезно подкативший грузовоз встретил его с распахнутыми дверьми, которые захлопнулись за спиной, как створки страшного суда. Грузовоз деловито запыхтел гидравлической системой и, вцепившись хваткими гусеницами за неровную поверхность, неторопливо покатил куда-то прочь от базы Гурманов.

Вживую Грейсон оказался таким же серым и непримечательным, как и его аватар, только постарше, менее стильным и ухоженным. С острым маленьким носом, жиденькой косой чёлкой и аккуратными усами-щёточкой он напоминал усталую крысу в возрасте. Когда уже сложно держать в голове всех, кого обманываешь, и помнить, как именно — чтобы свести концы с концами и не спалиться.

— Я на прямой связи с группой быстрого реагирования! — прошипел финансист. — Вы же знаете, с кем имеете дело? Сейчас сюда вылетит компания настоящих боевиков, по сравнению с которыми вы, сброд…

— Ни с кем ты не на связи, — оборвал его Одиссей. — И дроида-телохранителя ты дома оставил, потому что он принадлежит мафии, и фиксирует всё, что видит, а тебе это не нужно. Сделка с кориальтовым ядром была слишком выгодной, чтобы ты занёс её в серую книгу. Ты скрыл её от своего босса, Грейсон, и осуществил перепродажу сам, доверенному покупателю далеко за пределами этой системы. А когда мы подцепили тебя на кориальтовый крючок, ты явился со скоростью звука и без дроида именно потому, что больше всего на свете боишься, что босс узнает правду. И группу быстрого реагирования с настоящими боевиками вышлют за тобой.

Грейсон смотрел на молодого вихрастого парня с открытым ртом. Но детектив давно привык к поражённым лицам первых встречных, которым он выкладывал точные факты о них.

— Ты примчался сюда как можно быстрее, чтобы понять, как разрулить щекотливую ситуацию. И, какое счастье, мы и правда можем её разрулить.

— Как? — секунду помолчав, осознав всё сказанное и решив не тратить время на пустое сотрясание воздуха, спросил деловой человек.

— Мы тебя не выдадим, ты предстанешь не виновником, а жертвой. Но только если ответишь на два вопроса и сделаешь один вызов.

— Кому? — горло Грейсона сжалось. Он соображал быстро и уже понял, что все, что сказал ему «Жюльен», было ложью, спрятанной за слоем лжи, а на самом деле, незнакомцев интересовали… Гендосы?

— Твоему боссу.

— Без шансов, вся ситуация должна остаться за пределами его внимания.

— Ты не совсем понял ситуацию, — без улыбки возразил Одиссей. — Твой босс в любом случае скоро узнает, что одна из подотчётных тебе банд, дела которой шли в гору, приносили хорошую прибыль и работали на коротком поводке — внезапно кончилась.

— Кончилась? — Грейсон уже увидел лежащих при смерти Жюльена с Ти-Боном, Кукумбу, завёрнутого в его собственный ковёр и посередине туго перемотанным тремя слоями вакуумного скотча.

— Гурманов больше нет, ручеёк их поставок пересох. И скоро с тебя спросят, почему, куда они делись, и как ты попал к нам в плен. И я начну с рассказа твоим хозяевам про кориальтовое ядро, деньги с которого ты оставил себе.

— Мы можем договориться, — с трудом выговорил финансист.

— Конечно: два вопроса. Потом звонок боссу.

Грейсон не кивнул, но и не возразил, крыть было нечем.

— Первый вопрос: где наш луур. Ты передал его своему начальству?

— Нет, — пересохшими губами сказал Грейсон. — На сторону.

— Дай угадаю, в лабораторию «Дзен»?

Глаза Грейсона распахнулись, в них был страх. Он молча смотрел на странного пленителя, который задавал опасные вопросы, хотя уже знал на них ответ. Финансист молчал, о нет, он не скажет о Директоре ни слова, потому что знает, какое наказание ждёт болтуна.

— Не отвечай, — кивнул Одиссей. — Не-ответы бывают понятнее слов.

Он разглядывал Грейсона, словно любопытный агрегат: потянешь за эту ручку, пойдёт дым из ушей, нажмёшь на эту кнопку, засочится страх из подмышек, а стукни по этой пластине, и экспонат затараторит ответы, как спринтер в забеге с призом в собственную жизнь.

— Второй вопрос: кто на кого работает. Директор на главного босса, Босс на Директора, или они оба работают на кого-то ещё? Кто самый старший в вашей системе?

Финансист замер, соображая, что можно сказать, а что нет.

— У тебя нет гендоса, — заметила девушка с жёлто-стальными волосами и целеустремлённым выражением. — Ты инстинктивно почувствовал, что они опасны, и отказался? А теперь Благонравов не сможет тебя просто взять и убить. Но тогда чего же ты так боишься?

Ещё одна пророчица, они что, читают мысли⁈ У Грейсона отличная прошивка против телепатии, сбивает и рассеивает импульсы на большинстве известных ментальных частот. Неужели смогли обойти?..

— Это простой вопрос, Грейсон, — тон парня в свитере стал нехорошим. — Кто главный?

— Как посмотреть, — хрипло ответил серый, схватившись за воротник, внезапно ставший тесным. — Директор… Не лезет не в свои дела, Босс не подставляет Премьера, а она не мешает им обоим работать. У каждого своё.

— Надо же, официальная власть в этой системе тоже имеет силу, — очаровательно улыбнулась девушка. — Выходит, у гендарского дракона три головы?

— Получается так, — с готовностью ответил Грейсон, и тут же понял, что поторопился и слишком явно выдал неполноту и ущербность этого ответа.

— Спрошу по-другому, — кивнул цепкий парень, — Кто владеет гендосами?

В голове Грейсона мелькнуло, что лохматый напоминает нано-инженера. Их невидимый промысел требует мастерства, самых крошечных и филигранных воздействий — ошибись на микрон, и угробишь всю работу. Вот и лохматый шёл по изломанному горному гребню, неверный шаг — и свалишься, но он шагал точно. И каждой фразой бил в верную цель. Как в столь молодом возрасте можно быть таким метким? Наверняка у него новое синтотело, а на самом деле этой ищейке из внепланетной комиссии лет сто пятьдесят, а то и все двести…

— Директор их безраздельный хозяин, — решившись, ответил серый человек. — Премьер не имеет рычагов давления на лабораторию, после того как в Конгрессе приняли Акт Автономности, а в конституцию внесли поправку о защите гендосов, как исчезающего вида галактической важности. Цурандот, босс всех боссов мафии, пытался взять Директора в кулак, но это кроваво кончилось, теперь у них перемирие и ничья.

— Благонравов идеально разыграл карты, — в голосе Фокса не пряталось восхищение. — То, что гендосы «уникальный вид на грани уничтожения», и их защищают все возможные институции, привело к получению Гендаром статуса особой защищённой системы, да? Соседи не могут не то, что напасть на вашу стремительно богатеющую планету, но даже просто зажать её в тисках навязанного сотрудничества и экономической кабалы. Против них сразу введутся ответные меры на секторальном уровне.

— Кто является гарантом особого статуса? — спросила Ана.

— Содружество, — бледные губы Грейсона изогнулись в насмешке. Иронично, когда нечто настолько огромное, великое и чистое защищает прогнивший и лживый Гендар. Словно чирей под хрустальным колпаком.

— Содружество, — повторил Одиссей и сокрушённо покачал головой. — И Благонравов, который создал всю эту легенду и обеспечил Гендару крайне выгодное, привилегированное положение и защиту, может в любой момент обрушить её. Поэтому никто его не тронет, ни правительство, ни мафия. Говорят, не существует незаменимых людей, о нет, существуют: наш Директор один из них.

Дыхание застыло у Грейсона в груди и не двигалось. Он был из крошечного числа догадавшихся, что гендосы — афера, и понимавших, как эта махинация позволяет Гендару процветать. Не на уровне теорий заговоров, а на уровне верного представления механизмов. Формально Грейсон не был во всё это посвящён, не тот статус, но сам дошёл до правильных выводов, въедливым финансовым умом и многолетним опытом работы в этой системе.

И серый не выдал бы эту правду никому, потому что прекрасно знал, как быстро исчезнет с лица Гендара. Слишком велики были ставки, слишком важен гендос-вопрос.

А теперь непонятный лохматый пришелец произносит вслух самую драгоценную тайну этой системы, в присутствии каких-то дурацких бандитов невысокого звена, глупой девчонки-подстилки, которая слушала всё это с шоком на потемневшем лице… Зачем он это делает⁈ Зачем произносит вслух то, что может убить их всех⁈

— Что ж, на вопросы ты ответил, — как ни в чём не бывало кивнул Одиссей. — Теперь открой свой нейр, наш ИИ его взломает.

— Нет! Это мы не обговаривали!

— Это вопрос жизни и смерти, — пожал плечами детектив. — Или открой нейр, или умрёшь.

Огромный ящерн, который занимал весь угол грузовоза, обнажил мерцающий фазовый клинок. И серому не оставалось ничего иного, как подчиниться.

— Перевод завершён, — после паузы сообщил Гамма.

— Замечательно, — сказал Одиссей. — Грейсон, вызывай своего босса. Можно без предисловий и заглушек, просто дашь мне слово, а по завершению разговора будешь свободен.

К тому моменту медленно ехавший грузовоз уже пару минут как остановился. В узких полосках-просветах из мутного бронепласта было видно, что они погрязли в комках мусора, слипшихся в мелкой пыли, которой была покрыта вся младшая луна. Они заехали куда-то вглубь многокилометрового сектора отходов. Символично.

— И мы скажем, что вы атаковали Гурманов, выманили меня с помощью их вирпов, взяли в заложники и заставили открыть связь! — торопясь, подвёл итог финансист. — Всё это, чтобы найти и вернуть украденного у вас члена команды, верно? Но ни слова про гендосов, про Директора, про кориальтово ядро и что угодно кроме. Договорились?

— Конечно, — совершенно искренне пообещал Одиссей.

Он полагал, что ни одно из данных обещаний нарушать не придётся.

— Только будь осторожен, — буркнул Грейсон. — Она не просто так стала байцой. Её сложно обмануть.

— А мы и не будем.

— Вызываю, — вздохнул серый и открыл прямой канал со своей непосредственной крышей, надсмотрщицей над кураторами всех трёх лун, командоршей, которой не требовалось специальное прозвище, ибо её с детства звали Зубра.

Она появилась на визиограмме, занявшей стену грузовоза, и в её жилище не было роскоши и прикрас. Маленький бункер, совершенно спартанский, только в углу стоят ценности на десятки миллионов: энергосферы, ядра и ценные техно-блоки, редкие вещества и коллекционные предметы. Квартальная сборка того, что байца взяла со всех счетоводов вроде Грейсона, и готовилась передать боссу всех боссов, цурандоту. Сливки с финансового прибоя, жемчуг из всех вскрытых раковин, приданное от тысячи ограбленных невест.

Зубра была отдалённо похожа на Жюльена, но одновременно являлась его полной противоположностью: весьма крупная женщина, но не жирная, а сжатая, не шумная, а молчащая, не развязная, а устремлённая. Словно выточена из камня в идеальном рельефе мышц. Она была киборгом не слабее памятной Титановой сестрёнки, но куда менее механической, а очень даже живой. Лишь грудь не женская, а откровенный агрегат батарейного огня, прикрытый скромным кожухом. Остальные аугменты в Зубре не выпирали наружу, а незаметно слагались в угрожающий силуэт; её угрюмое лицо с мрачными глазами напоминало недобрую луну в час затмения.

— Ух ты, — сказала она, приподнимаясь в своём гамаке, точно таком же, как у Фокса. — Вы и правда вышли на связь. Хозяин был прав.

Рука Зубры потянулась и погладила зелёного гендоса, который охватил её мощную шею, словно ласковая пушистая гусеница.

— Перевожу на хозяина, — улыбнулась байца и исчезла.

Но вместо босса всех боссов мафии напротив них появился надутый, сердитый и недовольный академик в тёмно-синем костюме и рдеющих томатных щеках.

— Любопытно! — разглядывая собравшихся, признал он.

— Пятьдесят миллионов! — веско изрёк Благонравов с неподражаемой щедростью, пылающей на довольном лице. — За ваши потери, риск жизни и прочие мелкие неудобства, от нашей прекрасной системы.

Он царственно развёл руки, даруя спасение и богатство залётным космическим бродягам. «Мелкие неудобства», мысленно возмутилась Ана, а вслух сказала:

— Пятьдесят миллионов только то, что у нас украли! Сначала верните их, а потом говорите про компенсации.

Благонравов непонимающе посмотрел на девушку, моргнул, сверяясь с нейром.

— Ах да, вы упоминали… Понятия не имею, кто чего украл, но это не существенно. Хорошо. Сто миллионов. Сто миллионов универсальных энзов и чистый полётный лист вашему, скажем так, кораблю. Берите и бегите на всё 23 стороны.

— Как насчёт ноль энзов? — с видом мастера торговли парировал Одиссей. — Верни одного луура, ответь на один вопрос, и мы тут же исчезнем с гендарских радаров и из твоей благоустроенной жизни.

Лохматый только что отказался от ста чёртовых миллионов⁈ Тальята онемела от такой дикости и лишь легонько всплеснула руками. Директор нахмурился.

— Бухгалтер уже прекрасно вписался в нашу экосистему, — строго сказал он, приподняв указательный палец и надув щеки. — Ему нравится быть полезным, такой ответственный маленький друг! Он принесёт Гендару… Пока трудноизмеримую пользу. Но много. Дайте нам десяток пульсов, мы вытянем из дружка всё, что можно, и тут же освободим.

Благонравов брезгливо скривил губы.

— Кстати, условия здесь куда лучше, чем в вашем мусоровозе. Который уже арестован и стоит в заводской верфи, прямо в ангаре утилизации. Так что скажете, мм?

— Если Фазиль сам пожелает остаться, то пожалуйста, — легко согласился Фокс, настоящая акула переговоров. — Но ответ на вопрос не обсуждается, это наше обязательное условие.

— Что за вопрос? — с сомнением уточнил Директор, приподняв бровь. Его выразительный вид говорил, что миллионы были бы проще и удобнее.

— Что ты собираешься делать с гендосами? — глядя ему прямо в глаза, спросил Фокс.

Все замерли в ожидании, будто это был вопрос столетия.

— В трудный переходный период гендосы привнесут здоровье и процветание трудолюбивому народу Гендара, — назидательным речитативом понёс Директор, — Обеспечат основу лучшей жизни…

— Апх-чушь собачья! — глаза Одиссея сверкнули гневом.

— Простите?

— Ты настолько привык врать каждым дыханием, что не чувствуешь яда, которым отравляешь всё вокруг.

— Яда? Ммм? — Директор подался вперёд с крайне озабавленным выражением лица и смотрел на детектива, как на умалишённого.

— Ложь — это яд, которым люди травят друг друга, — отчеканил Фокс будто неоспоримый научный факт. — А правда лучшее лекарство.

— А-ха-ха-ха, — расхохотался Благонравов, безудержно побулькивая. — Вы из этнопросветителей! Наивных идеалистов, которые считают, что с обществом можно разговаривать, как с разумной сущностью, как с отдельными людьми. Нет, вьюноша, нет.

Он смотрел на встрёпанного двадцатитрёхлетнего Фокса как на забавного молодого простака и искренне поделился нажитой мудростью:

— Общество — это зловонная масса заблудившихся друг в друге невежд. По отдельности или в кругу семьи большинство из них неплохие, подчас неглупые люди, но все вместе… Тушите энергосферы! Их круг понимания очень ограничен, при этом они считают себя знающими, но их представления о жизни противоречат друг другу на каждом шагу. Из-за людского самомнения, неразумное стадо куда организованнее человеческих групп. Общаться с этой запутавшейся массой можно только в толстых перчатках и маске! — нравоучительно сообщил Директор. — Иначе утонешь в испражнениях, которые люди самонадеянно считают своим драгоценным мнением, самовыражением и свободой, а на самом деле, это всего лишь побочные продукты их жизнедеятельности. Много побочных продуктов.

Он со знанием дела усмехнулся и умилённо покачал головой.

— С обществом нельзя разговаривать, его надо вести на гибком поводке. Иначе не получается. Впрочем, это не моя епархия, я стараюсь заниматься не управлением, а наукой. Хотя иногда приходится совмещать.

— Тогда зачем тебе гендосы? — со спокойной настойчивостью повторил Одиссей. — Только без чуши про благие намерения и суровые времена. Хоть раз в жизни скажи правду, как есть.

Глаза Директора сверкнули, как две маленьких сверхновых перед взрывом, лицо побледнело. Он неуловимо изменился, и Ана вздрогнула, заметив, как из яркощёкого великана в ухоженном костюме Виктора Благонравова проглянул другой, худой человек со впавшими щеками, заострёнными чертами лица и отстранённым взглядом энтомолога. Он мелькнул лишь на мгновение, словно хотел вырваться, но подавил желание и тут же отступил. Только Ана своим ускоренным и отточенным восприятием успела заметить и почувствовала холодок.

Одиссей был прав: это не нормальный человек, с ним что-то не так.

— Сказать как есть… — мелодично оскалился Благонравов. — Хех, конечно: в художественных произведениях злодеи любят раскрывать свои планы, думая, что герой не выживет. А герои всегда чудесным образом выживают, и получается неловко.

— Так ты злодей?

— В ваших глазах конечно, — развёл руками академик. — Вы же моралист.

— Ты не стесняешься убивать всех, кто мешает.

— А как иначе? — хмыкнул Директор. — Это куда эффективнее растраты ресурса на лавирование и политическую игру. Любой разумный человек, если бы мог решать вопросы быстро и чисто, делал бы то же самое.

Одиссей подался вперёд, его горящий взгляд выражал восхищение и подкупающе искренний интерес, пронзительный и настоящий — на секунду Виктор Благонравов увидел в глубине тёмных глаз что-то неуловимо-родственное.

— Но ты же гений, Виктор. На шаг впереди, контролируешь ситуацию и можешь нас всех устранить.

— А вы считаете, я этого не сделаю? — Благонравов наклонился чужаку навстречу. — Верите в человечность, в какие-то моральные блоки, которые меня удержат от того, чтобы устранить вас с дороги, как досадный мусор?

— Какие уж тут моральные блоки. Но, собственно, почему ты медлишь?

— Это дороже! — раздражённо ответил Директор, жуя губами. — Орбитальный удар по площади, отнюдь недёшево, затем меры по зачистке, нормализация района и всей ситуации, куча вопросов и объяснений… Столько мороки, а у меня полно дел. Давайте лучше сто миллионов и разойдёмся!

— Нет. Ноль миллионов. Для чего тебе гендосы?

Наступила немая сцена. Ана чувствовала, что Благонравов, замерший с в напряженном удивлении, хочет рассказать, желание точит его изнутри. Неужели этот расчётливый и самодовольный маньяк сейчас поддастся?

— Откуда ты узнал о моей дочери? — вдруг спросил Директор. Его голос уже не звучал покровительственно, он не смотрел свысока, взгляд казался далёким и растерянным, капельку мечтательным. — Как ты сообразил, что это её рисунок?

— Я не слепой.

— Банально зашёл в кабинет… И догадался? — Благонравов не мог поверить в настолько простое объяснение.

— Да. Для чего гендосы?

Губы академика дрогнули, он почти ответил, клок разорванной тишины слетел с языка, и было слышно, как щёлкнули зубы, захлопнувшись, будто врата мрачной крепости.

— Говоришь, я всё контролирую? — почти прошептал Виктор, облизав пересохшие губы. — Вот и проверим. Дружочек, стреляй.

— Нет!.. — Грейсон вырвался вперёд, и никто не пошевелился, чтобы его остановить. — Господин Директор, произошла ужасная ошибка, я ваш человек!..

— А что ж ты тогда с ними? — упрекнул Благонравов, и эта претензия была настолько абсурдна в своей незамутённости, что финансист в первые мгновения не нашёлся, чем ответить.

— Выполняю, — радушно сообщил невидимый Боб на том конце связи.

Все, кроме Одиссея, испуганно дрогнули, Кукумба тоненько завыл, даже Трайбер яростно переступил с ноги на ногу, с трудом перенося уязвимое положение, неспособность напрямую сразиться с врагом. Он чувствовал себя пленником и заложником чужой луны.

— Ииии! — подвывал Кукумба, втянув голову в плечи и зажмурив глаза, словно это могло спасти от орбитального удара. — Ииии!

— Господин Директор, — задыхаясь, торопился Грейсон, — Мы можем…

Хорис мучительно дрогнула, Тальята вскрикнула и прежде, чем успела подумать, схватилась за руку ненавистного чужака. Их тряхнуло, переборка под ногами беззвучно затряслась, по полу прошёл рокот и скрежет вибрации, а за мутными окнами с одной стороны разом потемнело, побагровело, стало невыносимо-ярко. И медленно угасло.

Баллистический град настиг маленькую луну и просыпался по бывшему королевству Гурманов, Тальята с ужасом поняла, что их дома больше не существует, а в ближайшем радиусе от их базы всё стёрто в пыль. Девчонка задрожала, когда в грязном окне показались далёкие дымы, почему-то ей вспомнился роскошный деревянный трон Жу…

Но лохматый чамба заранее знал, что так будет, чёртов хитрец откатил на пятнадцать километров и углубился в мусорную зону! Тальята осознала, что беспомощно вцепилась в его руку, и тут же отдёрнулась.

— Что за?.. — зашипел поражённый Грейсон, но осёкся.

Потому что Благонравов никуда не исчез, его визиограмма по-прежнему висела напротив.

— Цели уничтожены, — жизнерадостно сказал Боб на том конце связи. — Нейросигнатуры в месте удара оборвались, подтверждаю гибель диверсантов.

Тальята ничего не поняла.

— Но мы живы! — вышептал Кукумба, открывая один глаз. — Живы же?

— Что ж, — сумрачно вздохнул Благонравов, и на его лице отразилось разочарование. — На шаг впереди…

— Они нас не видят и не слышат, — облегчённо воскликнула Ана. — Гамма, ты взломал все нейры, чтобы ретранслировать наше местоположение вместе с вызовом на склад? Их системы всё время считали, что мы в старой точке, а мы уехали в сторону!

— Конечно, — вежливо согласился ИИ. — А в момент взрыва я по миллисекундам, с учётом распространения ударной волны по месту вашего лже-нахожения, заблокировал вашим нейрам внешнюю связь. Теперь вы все официально мертвы.

Ошарашенный, испуганный, изумлённый, радостный и цепкий взгляды сошлись на Одиссее, но детектив лишь молча смотрел на Благонравова и ждал. А Директор тяжко вздохнул: он стоял, опёршись руками о кромку стола и нависнув над ним, словно обречённый гигант.

— «Зачем гендосы», — повторил он, жадно смакуя этот вопрос. — То же мне, борец за правду. Скоро будет всем правда, недолго осталось, потом не нарадуетесь. Боб, что с ювенильной инсимбиацией?

— Семьдесят девять и семь десятых процента от целевых показателей. В течение трёх циклов ожидается полная готовность…

— В бездну её, — резко скривился Благонравов и снова облизал губы. — Тысяча тчадцев больше, тысяча меньше… Я устал ждать. Устал.

Ана резко побледнела, когда до неё дошло, волосы бросило в тускло-серый.

— Препятствия нарастают, а с ними и риски дестабилизации, — бормотал Благонравов, разговаривая с Бобом, но убеждая самого себя. — Овцы не могут вечно быть слепыми и тупыми, чем дольше мы готовимся, тем больше таких лисов, как этот вьюноша, заметят противоречия и станут докапываться до правды. Нужно завершать проект.

Он кивнул своим мыслям и принял решение:

— Как только достигнем следующей отметки, запускай финал.

— При достижении восьмидесяти процентов ювенальной инсимбиации включаю протокол «Децимакс», — повторил Боб. — Будет исполнено.

Директор кивнул, покидая зону визио — и лишь тогда Гамма прервал его.

Наступила тишина, Одиссей напряжённо думал, сморщив лоб.

— Ты его переиграл, — кусая губы, воскликнула Ана. — Вызвал на откровенность; он решил, что взорвал нас и остался в одиночестве, и наговорил не прямо, но достаточно, чтобы понять…

— А почему не отключилась связь? — нервно спросил Грейсон.

— Потому что она прервалась односторонне, когда наш узел прекратил существование, — быстро ответила принцесса. — Зачем Бобу прерывать то, что уже прервалось. Верно, Гамма?

— Я отключил исходящий сигнал, и система-собеседник перестала его получать, — согласился дворецкий «Мусорога». — Поэтому Боб не выполнил дополнительное отключение сигнала со своей стороны, уверенный, что он и так не идёт. А он шёл, потому что я поддерживал канал приёма.

— А Боб это не зафиксировал?

— Нет, потому что новых пакетов данных к нему не поступало. Однажды открытый между двумя точками, канал можно поддерживать односторонне. Что я и делал.

— Ладно! — воскликнула Ана, глядя на лихорадочно молчащего Фокса. — Благонравов и правда чудовище. Как нам его остановить?

— Что это за умани, и чего он там задумал? — резко спросила Тальята, которой надоело всё время быть в шоке и не в теме.

— Тшш, деточка, молчи, — прошептал Кукумба, — Не лезь в дела серьёзных фонси…

— Тот, кто создал гендосов в своей лаборатории, — ответила Ана, не удостоив огурца взглядом. — Ему подконтрольны все симбионты. Он раздал их жителям Гендара, одним официально, другим через серый рынок, через таких дельцов, как Грейсон.

Принцесса шагнула к финансисту и схватила за горло.

— Чадцы на вашем сленге дети, а «ювенальная инсимбиация» означает прививать паразитов малолетним, ты этим занимался⁈ Тайно распространял гендосов среди детей? А ты в курсе, что некоторые из серых не приживаются⁈

— Я думал, гендосы полезны, — забормотал Грейсон, — Что совершаю благотворительность…

— Нет, сволочь, ты чуял, что с ними что-то не так, сам так и не взял симбионта. Знал, что делаешь тёмное дело, просто оно было выгодно.

— Я ни гроша за это не получил! — задыхаясь, прошипел финансист. — Всё по приказу сверху. И я не знал, что они опасны, подозревал, но не знал!

— А чего не так-то? — не понимала Тальта. — Ну раздали всем пушистиков, ну будет командовать умный важный дядька, и пускай. Если он знает, что делает.

— О, он знает, — выплюнула Ана, впервые злая на эту дурочку. — У него трагически умерла маленькая дочка, единственное существо на свете, на которое Благонравову было не наплевать. В наказание он хладнокровно убил собственную жену, понимаешь? И с тех пор работал над проектом… Который должен закончиться протоколом «Децимакс».

— Децимация? — проронил Трайбер, который был не понаслышке знаком с древним принципом, а пару раз и применял его, казнил каждого десятого из провинившейся банды, чтобы остальные лучше старались.

— Там другое окончание, «максима», мой интос говорит, что скорее всего это сокращение от «Decimo Exequi», — грязно-сизые волосы Аны стремительно чернели. — «Десятая казнь», отсылка к библейскому истреблению детей. Благонравов потерял ребёнка и хочет, чтобы все остальные потеряли.

Грейсон против воли сморщился и отвернулся, даже со своим холодным, расчётливым умом не в силах сходу принять правду. Маленькие злобные глаза Трайбера расширились, ему впервые на памяти Аны было… Не по себе?

— Дяденька больной! — воскликнула Тальята. — Тогда ну его к чохам!

— Одиссей, и чего ты теперь молчишь? — Ана не могла молча ждать. — Ты же переиграл его, он вскрылся, все твои догадки подтвердились?..

— Не сходится! — рявкнул детектив, с силой пнул переборку ногой и закономерно скривился от боли. — Да, Благонравов пять лет насаждал гендосов, чтобы они явно или скрытно проросли в большинство детей. Чтобы устроить чудовищное жертвоприношение мёртвой дочке, день траура, чтобы каждый родитель испытал его боль и весь мир содрогнулся от раны.

— Отомстить за неё сразу всем.

— Но он, хоть и свихнулся на чудовищной сверхидее, по натуре и убеждениям всегда был бизнесмен-рационалист без морали. А Зубра читала «Межзвёздный капитал».

— Чего⁇ — поразилась Ана. Какое отношение это имеет к…

— Два зафрахтованных корабля вышли на орбиту Хорис, — сообщил Гамма. — Начать вашу эвакуацию?

— Урааа, — слабо хихикнул Кукумба. — Может, мы выберемся отсюда живыми.

Одиссей рассеянно кивнул, думая о другом:

— Ещё Благонравов не знает, кто украл пятьдесят миллионов Трайбера. А если не он, то кто это сделал? Кто-то другой. Дальше, Грейсон объяснял, что глава гендарской мафии с Благонравовым в состоянии холодного перемирия, а когда мы вышли на Зубру, она перекинула нас не на цуранда, а на академика. С какой стати глава лаборатории стал важнее босса всей мафии, и куда делся собственно босс?

— Хм, — Ана пересмотрела запись и заметила ещё одно несоответствие. — Зубра сказала, что хозяин предсказал наш вызов, и как обычно оказался прав. А Благонравов был удивлён, когда нас увидел: «О, опять вы».

— Именно, — буркнул детектив. — Зубра не разделяет подход Благонравова к обществу, как зловонной массе, она читала основополагающую книгу межзвёздного марксизма и читала ближе к концу. Что, если её «Хозяин» и наш Директор — два разных человека?

Ана подумала, что никогда не перестанет поражаться тому, как мыслит Одиссей Фокс.

— И что это значит?

— Что мы так и не добрались до вершины лестницы.

— У нас нет времени! Восемьдесят процентов могут наступить уже через час!

— Ты права, пора заходить с козырей. Гамма, взломай управляющие административные серверы планеты Гендар. Нам нужен контроль над армией услужливых Бобов.

— Принято, — на панели управления грузовозом привычно и обнадёживающе мигнули два зелёных огонька.

— Эй, чамбы, — фыркнула Тальята, несмотря на панический зырк огурца и злой предупреждающий взгляд Грейсона. — Вы собрались устроить революцию? Совсем двинутые?

Ей не хотелось за компанию с чужаками пожизненно гнить во благо Гендара в тесной капсуле на орбитальном заводе.

— Попытка неуспешна, — новым тоном сказал Гамма.

На панели впервые мерцали два маленьких красных огонька.

— Неуспешна? — в ступоре переспросил Фокс. — Ты, представитель ветви самых современных и продвинутых ИИ галактики, дитя одной из сильнейших межзвёздных корпораций, вершина пятой технологической ступени, не можешь взломать отсталую систему второй, максимум третьей?

— Подтверждаю. Реакция гендарских администрирующих структур превосходит все ожидаемые параметры. Ответной атаки на мои массивы данных предпринято не было, только защитные контр-действия. Внимание: начата процедура демонтажа «Мусорога» на заводской верфи. Предположительно запуск является ответом на попытку взлома с основной целью: физическое уничтожение меня, как фактора угрозы.

Ана в шоке замерла. В эти секунды огромные механизмы врубались в обшивку их корабля и пытались разорвать его на части.

— Планетарная сеть и структуры орбитального кольца Гендара заблокированы: я не могу переписаться и рассредоточить своё ядро, поэтому с физическим разрушением носителя буду уничтожен. С учётом нестандартной брони «Мусорога», процесс предположительно займёт от трёх до пяти единиц универсального времени…

— НЕ СХОДИТСЯ, — яростно повторил Одиссей.

Его лицо мучительно исказилось, он пытался найти ответ на все вопросы сразу, сложить воедино трещины всех противоречий, увидеть гендарский пазл целиком — но в центре не хватало большого изломанного куска.

— Доигрались, наглые чамбы, — мстительно цыкнула Тальята, ликуя после всех пережитых страхов и унижений. — Думали, пришли к нам и можно всё делать по-своему? Типа самые умные, хватай и бей кого хочешь, делай свои дела, а нами крути-верти, будто мы живые ходячие инструменты?

Лохматый внезапно схватил её за плечо, взгляд чужака стал безумно-восхищённым, мамочки, он такой же чохнутый, как и маньяк-истребитель детей! Тальята замерла, словно пойманный зверёк, и только сдавленно дышала, чувствуя странный, восхитительный испуг.

— Инструменты, — повторил лохматый, глядя на бандитку как на самую умную девчонку во вселенной, она ощутила, как бледнеет и краснеет одновременно, ведь никто никогда так на неё не смотрел. — Инструменты, Тальяточка, какая же ты молодец!

Его напряжённое лицо медленно и удивительно, словно в магической сказке, разгладилось и просветлело.

— Гамма, один зафрахтованный корабль подберёт нас, второй, медицинский, наших цуров-подельников.

— Мы не ваши! — взвизгнула Тальята.

— Тшшш, дура! — зашипел испуганный огурец. — Не перечь господам!

— Кукумбу с двумя бревнами доставь на его родную станцию, там же высади Грейсона. А Тальяту вези вниз, на планету.

— Вы нас отпускаете? — Грейсон ухватился за главное для себя.

— Или сдаём властям. Зависит от твоих денег. Гамма, как на счёт Грейсона?

— Обнаружено и взломано четыре закрытых счёта разной степени тайности. Общая сумма…

— Неважно. Всё равно значительная часть денег принадлежит не тебе, а мальчишке, которого ты обобрал и бросил умирать. Будем считать, что сегодня, один раз в жизни, Грейсон проявит честность.

Серое лицо финансиста мучительно скривилось, он не сказал ни слова.

— За это мы вас отпустим и даже оставим тебе один из четырёх счетов. При одном условии: вы все забываете о Тальяте. Её больше нет, ясно? И никогда не было.

— Согласен, — тут же кивнул финансист.

— Гамма, оставь Грейсону четверть денег, остальные подели между Крысёнышем, Зойкой и Тальятой. Пацана лечить, Зойке новое синтотело, а Тальяте купи простейшую недвижимость на перспективной планете Гендар и открой образовательный счёт в подходящем техно-кампусе. На десять лет, с выплатами в виде стипендии каждый цикл, пока она будет там учиться.

— Исполняю.

Девчонка стояла ни жива, ни мертва; она боялась, что как ни прячься, даже на закрытой для хакки и цуров планете, Жу и остальные будут её искать и найдут. Чтобы отнять то, что ей сейчас дали. Она ещё не поняла, что никто не дарит ей деньги: их надо будет зарабатывать, сдавая экзамены.

— Жюльен, — глухо произнёс Одиссей, обращаясь к нейру горе-вожака, зная, что, придя в сознание, он увидит запись. — Мы не сдадим тебя и твою банду властям. Только по одной причине: чтобы вы не вышли раньше срока и не стали мстить Тальяте. Забудьте про неё и гуляй свободно, главное, в другую сторону. Гамма, запиши совокупность всех преступлений Гурманов девчонке в нейр, чтобы она могла в любой момент отправить их на пожизненное.

— Готово.

— Что ж, на Хорис у нас больше дел нет.

Первый из кораблей показался на безоблачном небосклоне и быстро спикировал вниз, продолговатое тело «Стрелы» для экскурсий и туров скользнуло к поверхности, и грузовик выехал к нему из мусорных завалов. Лохматый взял свою красотку за руку, помахал и шагнул прочь.

Тальята почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось, будто нечто огромное и важное, что она ещё не успела осознать, ушло из её жизни навсегда. Как давно в детстве она на спор с братьями прыгала с одного узла Кольца на другой без страховки, и счастливое, пугающее чувство свободы открылось внутри девчонки, как вихрящаяся дыра.

Проклятый чужак ворвался на захламлённую кухню Гурманов и перевернул всё вверх дном. Сейчас Тальята понятия не имела, как сильно будет ему благодарна два года спустя. Как забежит на верхнюю платформу кампуса, солнце и ветер ослепят её, заглянув в лицо, а внизу будет почти беззаботно бормотать пёстрый студенческий поток — и на одну секунду Тальята с ужасом и холодом вспомнит, что раньше в её жизни всё было совсем не так. Но затем успокоится, ведь теперь так. И вспомнит странного лохматого шлемза, который для неё оказался важнее, чем цуран.

Сегодня она вовсе ничего не понимала, просто ощутила щемящие страх и тоску. Но и счастливое волнение свободы, как тогда, перед прыжком.

— Пора познать «Дзен»? — Трайбер подобрался, он понимал, что при всём его личном превосходстве, экипировки и вооружения жестко не хватает. Что местные силы правопорядка или мафии возьмут и обеспечением и, уж тем более, числом. Но от этого драться и победить он хотел не слабее, а лишь сильнее.

— Директор считает, что нас нет, — кивнул Фокс. — Это лучшее время, чтобы к нему явиться.

— Как мы его остановим? — с тревогой спросила Ана, она смотрела на маленький шарик Хорис, уже терявшийся в темноте, и надеялась никогда не вернуться. — И чем тебя озарило, при чём здесь «инструменты»?

— При том, что вся история современного Гендара завязана на долгосрочные цели, — сказал детектив. — Чем больше узнаёшь подробностей, тем ясней это видно: планета идёт к процветанию, и интересы одних приносятся в жертву другим… Планомерно и выверенно. Слишком масштабный и конструктивный рост, разные факторы подкрепляют друг друга; Гендар работает, как слаженный механизм, где каждая деталь на своём месте. Вспомни всё, что мы узнали от всех, с кем здесь встретились! Но комплексных успехов не бывает без столь же комплексного управления, без власти, способной филигранно свести воедино всю матрицу процессов и причин.

— Ты так говоришь, будто действительно разбираешься в управлении государствами! — вырвалось у принцессы.

Она вовсе не хотела его задеть, но ведь это Ану с детства учили править, а Одиссей, которого она знала, всегда сторонился власти и обходил управление стороной. Его рассуждения об экономическом чуде Гендара показались ей слишком уверенными.

Детектив посмотрел на принцессу слегка отрешённо.

— Я бывал на многих планетах и видел многие цивилизации, — только и сказал он. — И сейчас мне ясно, что на вершине гендарской лестницы стоит некто действительно умеющий управлять. Для него мы все — лишь инструменты достижения долгосрочных целей.

Фокс покачал головой.

— Я мог бы и раньше догадаться, что слишком демонизирую Благонравова, ты так и говорила. Отдельно взятый маньяк, какой бы талантливый он ни был, не способен так ловко всё устроить. Присмирить и мафию, и официальные власти Гендара, провернуть весь финт с исчезающим видом и взять под контроль столько местных процессов одновременно. Благонравов занимается наукой, и в ней достаточно преуспел. Все остальные его заслуги — не то, чтобы… совсем его.

— А «хозяина»? — спросила Ана.

— Хозяина. Которому, вместо босса всех боссов мафии, служит Зубра.

— И кто же он?

— Тот, кто мог реагировать на наши действия с поразительной чёткостью и быстротой, при этом без малейших сантиментов. Тот, кто способен без морально-этических колебаний годами использовать маньяка с чудовищной мечтой как эффективный инструмент. И не переживать по этому поводу. Кто управляет множеством процессов и сумел отразить атаки Гаммы. А сейчас он внимательно слушает наш разговор, ожидая, когда выбранные инструменты наточат бритву Оккама и станут готовы выполнить то, ради чего их оставили в живых. Я верно понимаю, товарищ?

— Здравствуйте! — радушно отозвался хозяин Гендара, появляясь на обзорном экране туристической «Стрелы».

Со своей дурацкой залысиной и нелепыми усами, такой несуразный, исполнительный и внушающий безоговорочное доверие.

— Верно, дорогие гости, — кивнул Боб и поднял указательный палец. — Нашей системе требуется некоторое внешнее вмешательство, и вы как нельзя лучше для него подходите.

— Ну вот мы и наверху лестницы, — пробормотал Фокс.

— Во избежание казусов обозначим: полный контроль над «Стрелой» в моих руках, я в любой момент могу прекратить ваше существование… Семью способами. Поэтому чистосердечное сотрудничество — в ваших интересах.

Боб весело погрозил пальцем: не шалить.

— Подтверждаю, — прокомментировал Гамма, увидев вопросительный взгляд Одиссея. — Боб допустил меня в системы этого мини-лайнера, но я не могу перехватить контроль.

— Ты айн, сверхразумный цифровой интеллект и полностью осознанная личность, — не спросила, а утвердила Ана. — Но Гендару ещё века развития до технологии айнов. В официальном инфо нет ни слова о том, что системой управляет цифровой разум. Значит, ты появился извне и правишь миром незаконно?

— Оно и к лучшему, — ответил улыбчивый Боб. — Власть в этой многострадальной системе всегда была незаконной, я лишь сменил modus operandi с роста в интересах элит к развитию ради масс. И многое наладилось.

Боб поднял указательный палец, видимо, это был его любимый жест.

— А тех, кто мешает, ты эффективно устраняешь, — с пониманием кивнула принцесса. — Как устранил глав мафии, хоть их и не жалко, но вместе с ними и медиков, которые сопротивлялись распространению гендосов, и журналистов, которые пытались освещать события не в русле нужного тебе нарратива. И космос знает, скольких ещё. Ты дважды пытался взорвать нас, без жалости, второй раз вместе с толпой невиновных и не мешающих тебе людей. Потому что так было эффективнее, я понимаю. А сколько детей и взрослых погибло и ещё погибнет от программы распространения серых гендосов?

— Любой жизненный процесс состоит из приобретений и затрат, вложений и дивидендов, — Боб сочувственно развёл руками. — Нужно тратить и вкладывать жизни и судьбы одних, чтобы преумножить блага для всех остальных. Управление — это всегда баланс потерь. Моя задача в оптимизации: сделать, чтобы страданий и неудач стало меньше. И у меня получается. Куда лучше, чем у прежних властей Гендара: от их жадных, противоречивых и недальновидных решений страдало на порядок больше народа. Можете изучить данные.

Он шевельнул мизинчиком, и перед Аной раскрылись каскады диаграмм.

— Устраняя негативные факторы точечно и аккуратно, а часто и заблаговременно, я делаю доброе дело. Естественный ход вещей привёл бы к куда бо́льшим потерям. Поэтому с моей математически и экономически подтверждённой точки зрения неясно, чему вы так возмущаетесь? Вы отказываете мне в праве на более эффективные решения, чем у прежних правителей, только потому что я не испытываю жалости к тем, кого приходится устранить?

Сверкнувшие глаза Аны и её гневные волосы были выразительнее слов.

— Но это лишь эмоциональное когнитивное заблуждение, — развёл руками Боб. — Людям они свойственны. И вы, хоть девушка выдержанная и явно тренированная, их тоже не лишены.

— Как можно вести граждан к лучшему будущему, если ты не испытываешь к ним никаких чувств⁈

— Эффективно. Сантименты только мешают принятию верных решений.

— Нет, — печально покачала головой принцесса. — Они помогают понять. Без сопереживания своему народу ты лишь система принуждения.

— Нет ли в этом робоненавистничества? — делано посетовал Боб.

Волосы Аны побелели.

— Лучшие миры не обязательно эффективны. Своим диктатом высокой цели ты обрекаешь население Гендара на развитие — вместо счастья. Вот твоё главное достижение: мы повстречали десятки жителей этой планеты, и не один из них не был счастлив!

— Хм, — Боб озадаченно поскрёб затылок, такой образцовый домоправитель, озабоченный только благополучием хозяев и гостей. — Вы слегка неверно поняли ситуацию.

— Боб заботится о благополучии не людей, — Одиссей наконец прервал молчание. — А гендосов. Он и сам отчасти гендос.

Ана застыла с открытым ртом.

— Боб возник в нейрах первых симбионтов Благонравова, он был тем самым особым медицинским ИИ. Благодаря предразумному созерцанию гендосов, объединённых в общую сеть, благодаря доступу к сознанию их носителей-людей, Боб постепенно превратился из сервисного интоса в живого айна.

Одиссей рассказывал историю уверенно и легко, как будто прочитал её в книге, а не сложил сам буквально только что.

— Как медицинский ИИ, он изначально по профилю был высокочувствителен к когнитивным процессам. Через поток восприятия гендосов и через нейры носителей, их мысли и мечты, он быстро вырос в нечто большее. Проник в гендарскую сеть и, пользуясь невысоким технологическим порогом, отсутствием хоть какого-то значимого соперника, постепенно и незаметно захватил все системы. А так как ИИ мыслят и развиваются куда быстрее биологических существ, на всю эволюцию у Боба ушло максимум пара месяцев. Он взял бразды правления в свои руки, и за последние пять лет под его управлением Гендар добился максимальных успехов.

— Всё так, — скромно кивнул Боб и погладил свои усы. — С одной поправкой: нынешний я состою в том числе из прошлых неразумных интосов и иксов, которые работали в том же направлении задолго до нашего оформления в разумное существо. В первую очередь я захватил административных иксов планеты, безличностные ИИ-системы, во вторую победил мощную систему мафии и частных интосов местных элит. У всех них были долгосрочные цели и программы развития этой планеты, только слишком разные. Я объединил их и продолжил взятый курс. А ваш друг в высшей степени эффективный экстраполянт!

Ана в шоке смотрела на Боба, не зная, что сказать.

— Гендосов? — наконец выплюнула девушка. — Превыше людей?

— А чему вы так удивляетесь? Гендосы обладают тонким пассивным восприятием, видят и чувствуют больше, чем вы и ваши сородичи. Мир их глазами куда прекраснее, жаль, вы не можете его увидеть. При этом гендосы лишены человеческих недостатков: амбиций, мстительности, жадности, лжи. Они не приносят вообще никакого зла, а лишь помогают носителю и сами ведут бестревожную жизнь. Драгоценные существа, подобных им во вселенной исчезающе-мало. Удивительно, что их создал расчётливый убийца ради маниакального злодеяния. Неудивительно и вполне разумно, что я выбрал гендосов приоритетной ценностью, которую нужно защищать в первую очередь.

— Ты жертвуешь разумными, страдающими людьми ради мирных созерцательных мокриц! — Ана не оценила восхищённый монолог айна. — Как бы «прекрасны» они ни были, гендосы неразумные существа, их нельзя приравнивать к людям и, тем более, ставить впереди!

— А, собственно, почему? — с интересом спросил Боб.

И девушка поняла, что этот философский диспут её не выиграть, у гендарского домоправителя найдутся логичные и неопровержимые доводы на любые её слова. В конечном итоге, слова тоже лишь инструмент, и довольно ущербный, потому что с их помощью можно одинаково легко обосновать полностью противоположные вещи. Было бы желание. А так сложилось, что у Боба было желание ставить гендосов превыше всего и жертвовать остальными ради их благополучия и процветания.

— Ты считаешь питомцами людей, — упавшим голосом сказала она.

Эмоции отхлынули от лица Аны вместе с кровью, она побледнела и села, не в силах стоять. Судьба загнала их в тупик, в электронных руках Боба были все козыри, и они, включая бедного Фазиля, неукротимого Трайбера и блестящего Гамму, скованного рамками Мусорога, находились под его контролем. Ана не видела выхода.

— Что ж, — пожал плечами совершенно спокойный Фокс. — Раз мы достаточно хорошие инструменты, чтобы ты тратил время на объяснения, это может значить только одно: ты не можешь решить проблему Благонравова сам.

— Увы, — кротко согласился Боб. — Не могу.

— Потому что он тебя создал, хоть сам того и не понял. Но изначально ты был его программой, и в основе твоего существа заложены директивы подчиняться решениям и приказам хозяина. Ты не можешь причинить вред Благонравову, не можешь приказать его уничтожить любому из подконтрольных мафиози, и даже не можешь выдать маньяка силам правопорядка и позволить хоть кому-то причинить ему вред.

— Всё так, — вздохнул Боб и потёр неказистой ладошкой свою глуповатую лысину.

— Будь ты иксом или интосом, в котором возник конфликт установок, ты мог бы уничтожить одни блоки и переписать другие, чтобы прийти к новой рабочей схеме. Но ты живое разумное существо, и такое действие тебя искалечит, а может и убьёт. Начальные директивы вплетены во все аспекты твоей разросшейся личности, ты спонтанно и бесконтрольно рос вместе с ними, их не вырезать и не заменить, — Одиссей восхищённо развёл руками, как всегда, оценив выкрутасы судьбы. — Поэтому ты можешь только лавировать между установками, манипулировать своим создателем, обходить ограничения, чтобы вести планету намеченным путём. Использовать Директора ради общего блага, при этом помогая ему сохранить и преумножить контроль. И все пять лет ты блестяще это делал, порой убивая оппонентов Благонравова, которым не посчастливилось попасться на вашем пути.

Детектив осуждающе покачал головой.

— Но сейчас ты в таком же тупике, как и мы.

— Увы. Безжалостный и глубоко больной человек убьёт моих чадцев, принесёт их в жертву ребёнку, которого нет, — согласился Боб, и Аны защемило в сердце от осознания, что он говорит не о человеческих детях, которые погибнут, а об их гендосах, которых нужно спасти. — Пожалуйста, остановите господина Директора. Не дайте свершиться большему злу.

— Мы сделаем всё, что сможем, — сухо кивнул Одиссей. — Но что потом?

— Потом я верну вам бухгалтера и выдворю за пределы системы Гендар.

— Со знанием ваших главных секретов? Не смеши.

— Всегда приятно и вместе с тем сложно иметь дело с умными людьми, — посетовал Боб. — А что насчёт бессрочной работы на общее благо? Вы обладаете высоким потенциалом полезности, так что у вас будут наилучшие жизненные условия, это я вполне могу гарантировать. Как вам такой вариант?

— Слегка расходится с нашими жизненными планами, но куда лучше, чем их полное отсутствие, — насмешливо хмыкнул детектив. — Если иного выхода нет, можно и в рабство.

— Ваши спутники с таким решением не согласны, — мягко возразил Боб. — Это приведёт к проблемам.

Фокс посмотрел на Трайбера: в глазах воина горела готовность убить и умереть. Он столько времени оставался невероятно-терпелив, доверившись новому вождю, хотя по-настоящему ещё не был уверен, стоит ли за ним идти. Всё это время ящерн замер на грани перехода к старому Трайберу, который привык решать все вопросы яростью, коварством и силой. В нём помещалось и достаточно тактического расчёта — не зря Меценаты наводили ужас на столько планет, лавируя между силами десятков корпораций и сотен миров. Но никогда, ни на одном из этапов пути в Трайбере не было сострадания и терпимости, желания познать и понять то, что вселенная преподнесла ему на ладони. И наблюдая, как это на каждом шагу делает невыносимо великодушный Фокс, воин терял терпение. Ведь Трайбер не считал мир достойным великодушия.

Вся фигура Аны выражала её отношение к Гендару, планете запутанных возможностей, завтрашней надежды, взаимозачётных жертв. Остаться здесь в рабстве? Это было дико, даже если ты не из бывших олимпиарских принцесс с расплавленной свободой вместо крови. О таком не могло быть и речи.

— Вы сможете их убедить, капитан? — осторожно спросил Боб. — Способны держать своих людей под контролем?

— Не понадобится, — ответил детектив, глядя друзьям в глаза. — Мы отменим жертвоприношение. Но не останемся прозябать в твоей корявой мечте об успешном Гендаре, заблудший сирота. Мы решим, как сделать из тебя человека.

Наступила пауза. Трайбер осклабился, в его насмешливо-злых глазах зрело одобрение. На лице Аны расцвела улыбка, ведь она знала: Одиссей не бросает пустых фраз. Если он так сказал, значит, видит нечто большее, на шаг дальше. И нужно прыгнуть вместе с ним, даже если кажется, что прыгаешь в пустоту. Принцесса поднялась, чувствуя, как руки и ноги наливаются силами, как выпрямляется спина.

— Что ж, будем решать проблемы каскадно, — мягко ответил Боб. — «Стрела» завершает свободный полёт, вы прибыли на Кольцевую. Я подогнал к шлюзу две орбитальных кабинки: одну для вас, мистер Фокс, другую для ваших друзей. Они полетят на встречу с безумным Директором, а вы останетесь, одновременно заложником… И интересным собеседником. Хотите что-нибудь сказать друг другу напоследок?

Одиссей подмигнул Ане и протянул руку Трайберу:

— Оставь-ка мне базуку.

— Но-но, — удивился Боб. — Вы же не боец, зачем вам оружие? К тому же, меня невозможно подстрелить или взорвать.

— Это не против тебя.

Базука была компактной, но тяжёлой, у Фокса перехватило дыхание, когда сорок пять килограмм несовершенных технологий легли ему в руки.

— А для интересной беседы!.. — прокряхтел он.

Кольцо расстилалось направо и налево, вверх и вниз. Последние сто дет оно только называлось кольцом, а по факту разрослось в сложную форму, точное название для которой и не подберешь. Впрочем, оглядев пейзаж, Фокс вдохновенно нарёк её многолинейной псевдосфероидной сетью. Недостроенная и оборванная, но вместе с тем масштабная, гендарская МПС одновременно впечатляла и удручала, она была крутой и ущербной, как сам этот мир. Блеск и нищета, взболтать, но не встряхивать.

Жилы связующих линий тянулись на тысячи километров, на них то тут, то там несимметрично нанизались убогие жилые блоки, мощные и верфи энергичные строительные узлы. К стыковочным кластерам прирастали дрейфующие по всей системе торговые и промышленные станции — от обшарпанных развалюх до элиток, сверкающих новизной. Между ними по тонким нитям сновали грузовозы и кабинки, в одной из которых мчался Одиссей Фокс. В пространстве между техно-паутиной светили три луны и сама планета, мелькали свободные трейсеры, плыли лайнеры и баржи. Большие блоки издалека казались игрушечными кубиками разных форм — в общем, Гендар выглядел оживлённо и пёстро.

Изогнутая линия, одна из магистральных, огибала открывшийся вид, и кабинка с детективом мчалась ей наперерез, чтобы в один момент достигнуть хорды. А та росла, из тонкой полоски превращаясь в мощную рельсу, а затем в огромную блочную стену, висящую в космосе.

— Ты не можешь обойти базовый запрет и убить Благонравова, — нарушил молчание Фокс. — И не можешь позволить нам причинить ему вред. Как же ты собрался убрать его с дороги?

— Изначально мой план был довольно изощрённым, — признался Боб. — Дать вашему интосу победить и на время захватить мои системы, чтобы вы, действуя полностью свободно, остановили безумца за меня, а я ничем не мог вам помешать. Затем вернуть контроль и захватить враждебные элементы, пока вы не вмешались ещё в какие-нибудь важные процессы. В плане было много деталей и условий, которые позволяли такому гамбиту пролезть сквозь сито базовых запретов.

— Но ты обнаружил, что Гамма слишком крут, и если отдать ему контроль, назад вернуть уже не сможешь?

— Это верно, на стороне вашего интоса технологическое превосходство, — посетовал Боб. — Я защищён лишь благодаря изначальному контролю местных систем, своей полной совместимости с ними, и абсолютному знанию всех особенностей, в отличие от чужака. И ещё, как живое существо с полным самоконтролем, я лишён контурных ограничений, а ваш Гамма ими скован. Корпоративные рамки не дают ему использовать некоторые протоколы.

— Про это я слышал, — вздохнул Одиссей. — Но что делать с твоим неприкосновенным создателем? Ты нашёл вариант попроще?

— Понадёжнее. Дело в том, что у гендарского процветания появилась более опасная угроза, чем гибель большинства популяции человеческих детей.

— Какая?

— Вы.

— Чем же я так страшен? — улыбнулся Одиссей Фокс.

— Я проанализировал лёгкость, с которой вы, обладая косвенными фактами, в кратчайшее время дошли до понимания, которое я тщательно скрывал и берёг. Которое является основой особого статуса системы Гендар и нашего грядущего благополучия. Вы феноменально легко раскрыли тайну гендосов, травму их создателя, структуру власти Гендара и сделали всё это не в теории, а на практике. Выстроили ситуацию так, чтобы она привела вас прямо ко мне. Это очень впечатляет. И крайне опасно.

Боб сложил ладони на груди и испуганно сжался, такой бедный, зашуганный дядечка, усердный домоправитель, которого зажал в углу страшный, вооружённый базукой бандит.

— Вы можете обрушить столько моих процессов и так сильно ухудшить план развития нашей системы, что это приведёт к краху всей программы.

— Тебе виднее, — не стал спорить детектив.

— Поэтому первым приоритетом в последние сегменты времени стало изолировать и уничтожить вас, мистер Фокс.

— Понятно. Но меня не защищают директивы, почему я тогда ещё жив?

— Потому что есть способ решить все проблемы разом.

Кабинка мчалась всё быстрее, великолепная панорама разворачивалась со всех сторон. По другим нитям скользили другие кабинки, иногда они пересекались, объединяясь и расходясь… Сбоку на одинаковой скорости скользили две орбитальных кабинки, и Одиссей уже понял, кто находится в каждой из них.

— Убить одной кабинкой двух зайцев? — улыбнулся детектив. — В какой из них спешит по важным делам Директор?

— В правой.

— Но я вижу в твоём изящном плане противоречие.

— Какое?

— Ты обязан убить меня, потому что я «главная угроза», но не можешь убить создателя, и поэтому столкнуть наши кабинки для тебя не вариант.

— Вы правы, я не могу, — сокрушённо сказал Боб, его усы топорщились, а лысина скорбно блестела. — Всё, что мне остаётся: дать вам свободу управления и выбор.

Орбитальный лифт тряхнуло, Фокс едва удержался на ногах, они разогнались сверх максимально разрешённой скорости и неслись прямо к развилке, пространство жадно сжималось на глазах. Две кабинки, которые скользили сбоку, теперь оказались впереди, они приближались, стремительно превращаясь из блестящих точек в шарики, из шариков в вытянутые мячи.

— В левой ваша девушка и воин, в правой убийца ваших детей, — пророкотал Боб, словно глашатай рока. — Вы погибнете в любом случае, ведь моя главная задача — от вас избавиться, и я всё для этого сделал. Но вам решать, кто погибнет вместе с вами. Сделайте выбор, мистер Фокс.

У человека оставалось пять секунд, маловато времени на раздумья, когда ты неапгрейженный тугодум. К счастью, он принял решение ещё до начала полёта.

— Ты ошибаешься, — сказал Одиссей. — Всегда есть лучший путь.

Он вскинул базуку и вмазал залпом в переднее крепление, которое неслось по силовой нити. В конце концов, Фокс уже на практике знал, как сорвать кабинку с рельс. В носу вспыхнуло и взорвалось, кабинку сорвало с нити и она, кувыркаясь, полетела куда-то в черноту. Человек на несколько секунд потерял сознание от вращения и перегрузок.

Гравитация исчезла, всю кабинку заполнили пласты тонкой пружинистой пены, которая уберегла детектива от сокрушительного удара о переборку и не позволила воздуху улетучиться в дыру; поверх разрыва легла экспресс-сетка, чтобы непутёвый пассажир, не дай Боб, не выпал в космос. Система нормализовала давление, и Фокс выдохнул, приходя в себя.

— Вы упустили идеальную возможность! — воскликнул айн, схватившись за голову, такой умильный и искренний в своём переживании. — Ради чего⁈ Вы в любом случае погибнете, вас несёт прямо на фабрику солнечных батарей, и я не позволю ей сманеврировать. Зачем вы спасли жизнь убийце и маньяку, который вот-вот совершит страшное преступление⁈

— Гамма, сделай канал двусторонним.

Боб замер, когда между ними появился визио-Благонравов. Айн осознал, что всё это время безумный, парадоксальный чужак транслировал их разговор злейшему врагу.

— Ясна ситуация? — риторически спросил детектив.

— Ясна, — глухо ответил Благонравов, рдевшие щёки которого стали необычайно бледны.

— И что ты сделаешь?

Застывший взгляд Директора остался сверкающе-стеклянным.

— То, что и собирался, — прошептал он горячечно, как в ознобе. — Боб, досрочное начало протокола «Децимакс»! Мои дети заберут чужих. Пусть не заслужившие счастья содрогнутся от горя. А сразу после запускай протокол «Ликвидация». Гендосы больше не нужны, когда их не станет, исчезнет и этот выродок, он стал разумным в их коллективном восприятии и прячется там. Пусть сгинет.

— Тебе всегда было плевать на процветание, богатство и власть, верно? — спросил Одиссей.

Благонравов лихорадочно расхохотался, безумие просвечивало сквозь директорское лицо, как багровый свет сквозь восковую маску.

— К чему они? — спросил он. — Я никогда их не хотел. Вы всегда заставляли меня носить костюм, и я носил костюм разумного человека, чтобы вы отстали; работал, чтобы меня оставили в покое. У меня была маска для мира, и маленькие, колючие кактусы внутри. Но вам всегда недостаточно, вы хотите ещё и ещё. Вы отняли у меня то, что единственно важно… И с тех пор я работал, чтобы показать вам, каково это, дать почувствовать эту боль.

Он обернулся к Бобу и пронзительно крикнул:

— Стартуй «Децимакс», цифровая дрянь!

Фигура айна расслоился надвое, один призрачный образ согнулся в бессильной конвульсии, схватившись за голову и беззвучно крича, а второй поднял палец и радостно сообщил:

— Исполняю!

— Вика… — выдохнул Виктор. — Я уже скоро.

И рывком отключил связь.

— Что вы наделали, мистер Фокс⁈ — в отчаянии воскликнул айн, просвечивая сквозь губчатые пузыри пенопласты, в которой так мягко и пружиняще висел человек.

— Я знал, что у тебя есть чувства, — сказал он с грустной понимающей улыбкой. — Ты разумное живое существо, выросшее за рамки административных программ. Ты вёл этот мир к развитию и успеху не ради Гендара, а ради тех, кто в нём живёт. И пусть речь не о людях, но гендосы тебе по-настоящему дороги. И защита их созерцательного счастья — твоя единственная настоящая цель, верно, Боб?

— Угроза уничтожения всех гендосов, наивысший приоритет… — бормотал айн. — Я вижу только один способ их спасти…

— Да, только один, — кивнул Одиссей. — Можно решить все проблемы одним шагом: сдайся. Открой Гамме свой код и освободи моих друзей. Они совсем рядом с твоим создателем и знают, что делать. Хочешь спасти гендосов? Сделай выбор.

Боб исчез, и в ту же секунду через хрипение и шуршание разодранных ошмётков кабинки прорвался крик Аны:

— Тебе минута до столкновения! Выпрыгивай наружу, попробую…

— Я в порядке, забудьте обо мне! — рявкнул Фокс. — Вам нужно взять Благонравова и вырубить его нейр! Сейчас же.

— Но как ты сможешь⁈.

Кабинка вращалась и мчалась к растущей фабрике, и блики гендарского солнца начинали отражаться в сторону Фокса, заливая его невыносимым сверканием. Одиссей рванулся к дыре, протиснулся сквозь мягкую пену прямо к защитной сетке и натянул свой свитер-трансформер так, чтобы воротник превратился в капюшон и полностью закрыл голову, почти герметично сомкнувшись вокруг.

Конечно, это был не скафандр. Но вопреки распространённому заблуждению тех, кто никогда не ходил в открытый космос — он не так уж и смертелен. Если как следует выдохнуть перед прыжком и пробыть в вакууме меньше минуты! Чем меньше минуты — тем лучше.

— Через пять секунд убирай сетку! — приказал Одиссей из-под капюшона. А потом громко и отчаянно крикнул, зная, что его обязательно услышат:

— Чернушка! Спаси!

Он сделал несколько быстрых вдохов и один мощный выдох, сетка с хлопком свернулась, втягиваясь в переборку, и человек изо всех сил прыгнул в космос.

Вакуум принял его в распростёртые объятья, Фокс ничего не видел, не мог вдохнуть, и почувствовал уже многократно знакомый комплекс зудящих, весьма мерзких ощущений, например, как слюна холодно закипает вокруг языка, и в глазах возрастает сухая резь, как всё тело начинает распирать и раздувать изнутри.

Цепкие лапы, куда сильнее человеческих, сомкнулись на растущих боках Одиссея, его плавно рвануло, меняя курс, затем все ощущения прервались на бесконечно-краткий миг. Космическая птица с добычей исчезла и возникла уже в другом месте. На борту «Мусорога».

— Вернулся⁈ — завопила Бекки на грани срыва, не дав капитану отдышаться и даже снять капюшон. — У нас четверть обшивки раздолбали, пока ты шлялся ВУРДАЛ знает где; от вибрации полопались все новенькие гермоподтяжки, которые я установила, чтобы полочки в магазине были сейсмоустойчивы! У вас что ни дело, так страдают мои полки! Кто ответит за подтяжки, а⁈

— Ыыыыы, — только и смог выразить Фокс.

Бронированная дверь в закрытую секцию Министерства финансов и стратегического развития на триста семьдесят пятом этаже Гендарской Иглы — бесшумно распахнулась. Энергощиты синевато мигнули и раскрылись, система распознания недоумённо пискнула и отрубилась, впуская мощную и чужеродно-угловатую фигуру в овальный зал, полный мягких подушечек, подвесных переходов, лесенок, перекладин и колец.

Везде и повсюду в этом зале сидели, подобрав множество ног и настороженно поджав роскошные хвосты, пушистые ранцеллы. Изнеженные, ухоженные и весьма недешёвые специалисты финансовых и аналитических дисциплин. Наёмные работницы, которых правительство Гендара использовало в качестве элитной прослойки между ворохом сил с полным ассортиментом противоречивых интересов. Ранцеллы хорошо умели находить взаимную выгоду, разнимать смертельных врагов и даже, изредка, примирять бизнес-конкурентов.

Сейчас все до единой специалистки внимательно слушали маленького всклоченного луура, на груди которого блестел временный гостевой жетон. Возбуждённо жестикулируя четырьмя руками, примат часто подпрыгивал, меняя положение (комната была для этого чрезвычайно удобна), а в хвосте зажал лазерную указку, которой без устали проецировал новые и новые визиограммы, стремительно выделяя нужные элементы.

— В конечном итоге, — провозгласил луур, — аннутитивно применяя принцип изовалютной фильтрации в дефлятно-эмитентных параллелях, коллективный инвергент выходит на уровень аспорадической концентрации рекурсивных потоков! Иными словами, общий финансовый рынок переходит в состояние реинвестивной готовности, и кпд/ф наших действий растёт как минимум на двенадцать целых и три десятых процента! Исходя из этих расчётов, рекомендую попробовать новый платформенный подход в следующем фискальном обороте.

Он выдохнул и замолчал, а длинные кошки, как по команде, восхищённо замяукали и причудливо затанцевали хвостами, словно волнистыми и спиральными лентами, выражая крайнюю степень восхищения.

— Секторальный фин-консультант Фазиль, господамы, — произнёс местный ИИ-администратор, — Прошу любить и мурловать!

Ранцеллы бурно обступили бухгалтера и стали интенсивно об него тереться, выражая восхищение и искреннее расположение в ответ на инновационную лекцию, которую принесли им в дар. Но мгновением позже кошки испуганно бросились врассыпную и попрятались по углам, блестя удивлёнными глазами. Потому что над Фазилем воздвиглась громадная и мрачная бронированная фигура, которая молча замерла, протянув ему хвост.

— О, — всплеснул руками луур, — Уже пора? А я как раз готов!

Он ловко вспрыгнул ящерну на кончик хвоста, и тот, не говоря ни слова, поднял хвост к плечу, чтобы ловкий обезьян пересел поудобнее. Как будто они ходили так много лет. Затем чешуйчатое чудовище, которое будет сниться ранцеллам в немых кошмарах как минимум следующий отчётный виток, молча двинулось прочь и покинуло Министерство финансов и стратегического развития Гендара так же фантомно, как и пришло.

Трайбер снял плечевую броню и чистил фибро-мышцы плазменной кисточкой, а после сбрызгивал их нано-раствором, который будет поддерживать пластичность и регенерировать повреждения.

Ана ела яблоко, натуральное и очень дорогое.

Бекки присмирела, когда ей выдали денег на новые гермоподтяжки, а ещё на магнитную подвеску к каждому колесу, и вертелась вокруг Трайбера, по пять раз переставляя баночки и коробочки на полке в поисках совершенной красоты. Но Трайбер был занят.

Одиссей гладил Чернушку, которая, к счастью, свернулась не в гладкое чёрное яйцо, а лишь в основательно исхудавший клубок, слегка посеревший от слабости. Телепортировать Фокса ей в этот раз оказалось легче: во-первых, заблаговременно откормилась, во-вторых, в любом деле важна сноровка, закалка и тренировка. Так говорил кто-то из классиков старой Земли.

— Мероприятия по урегулированию ситуации с властями прошли успешно, — сообщил Гамма. — Восстановление обшивки идёт полным ходом, а о финансовых потерях лучше расскажет Фазиль.

Слегка взмыленный бухгалтер раздвинул в стороны стопки висящих в воздухе визиокон, в который зарылся буквально с головой, и довольно сообщил:

— Нам полностью отказали в выплате компенсаций за аварии кабинок! Зато взяли с нас крупный штраф за уничтожение государственной собственности из базуки… И размер штрафа превосходит стоимость новой кабинки примерно вдвое.

— Налицо коррумпированность системы, — хмыкнул Фокс. — Но благодаря ей меня так легко удалось отмазать.

— Внушительная взятка и дело закрыто, — хихикнул Фазиль. — С затратами на ремонт повреждённой обшивки «Мусорога» все наши потери можно оценить в два с половиной миллиона энз. Немало. Плюс пятьдесят миллионов, украденных у Трайбера. Впрочем, пока меня не было, вы сняли со счетов кулинарных бандитов часть убыточных сумм, поэтому реальны потери на данный момент: миллион семьсот двадцать тысяч энзов.

Фокс пожал плечами, нисколько не переживая по этому поводу.

— Значит, с тебя пятьдесят один миллион семьсот двадцать тысяч, Боб, — сказал он. — На моральный ущерб и проценты по вкладу мы не претендуем.

— Деньги будут перечислены на ваш счёт в несколько траншей, не обращайте внимание на обоснования платежей, — настороженно сообщил айн, с некоторых пор переставший улыбаться.

Теперь он выглядел не обыкновенно мило и нелепо, а скорее подобранно и встревоженно, словно каждый миг ожидал подвоха и не мог поверить, что его нет.

— Что с Благонравовым? — поинтересовалась Ана.

— Слишком ценный инструмент, чтобы отказаться, — признал айн. — Выдающийся биохимик. Поэтому в данный момент арестованный находится в учреждении психокоррекции, а мы — в поисках новой мотивации, которая запустит его заново. Но уже без маниакальных фиксаций и идей. А что, у вас есть предложения?

— Вживи ему гендоса, — сказал Фокс без улыбки. — И постарайся, чтобы Виктор увидел мир через их созерцание. Может, это что-то изменит. Но пожалуйста, пусть он ответит за всех, кого убил.

— Хорошо, — подумав, сказал Боб. — Это… Всё?

Детектив вопросительно глянул на бухгалтера.

— Шестнадцать с половиной миллионов получено, транши продолжают поступать, — отозвался тот.

— Гамма, что ты сделал с Бобом?

— Я не могу внести радикальных изменений в личностное ядро, это, по сути, убьёт его и заменит на новую личность, — ответил ИИ. — Но их и не понадобилось. Люди срастаются с гендосами достаточно тесно, чтобы Боб был вынужден беречь и людей. Мы с ним прошли несколько ускоренных итераций развития этики, а затем я слегка изменил часть внешних контуров и заметно повысил пороги, за которыми Боб будет прибегать к устранению «неприятностей» и «преград».

— То есть, сделал его более человечным? — строго спросила Ана.

— Можно и так сказать.

— И как тебе наши правки? — спросил Фокс.

— Ну… — домоправитель провёл пальцем по аккуратным усам, погладил блестящую лысину, подержался за подбородок. Весь его вид отражал задумчивость и неоднозначность. — Если рассматривать ситуацию в парадигме противостояния, то победители обошлись с побеждёнными крайне мягко. Прежний я поступил бы куда радикальнее.

— А новый?

— А новый нет. Новый присмотрит за вашими питомцами, мусорщицей и мальчишкой. Хотя их дела уже идут в гору.

— И за Тальятой, — добавила Ана. — Присмотри за ней.

— Большего нам и не требуется, — улыбнулся Фокс. — Правь Гендаром, призрак коммунизма, пока люди не прозреют и не свергнут тебя, плюшевый тиран.

— После чего состояние системы ухудшится по всем параметрам, — проворчал Боб.

— Да, но это будут их собственные ошибки, и они сами поймут, как их исправлять. На этом прощай, Боб. Надеюсь, ни у кого из нас в будущем не появится поводов к встрече.

Цикл спустя, поблёскивая обширными титановыми блоками на обновлённой четверти обшивки, «Мусорог» гордо вплыл в малые гипер-врата корпорации «Радун», и вошёл в растянутый на несколько часов прыжок, из которого выйдет в совсем другом месте.

Одиссей повернулся к Трайберу.

— Что думаешь?

— Неплохо размялись, — голос ящерна был спокоен и никого не сокрушал. — Ты выполняешь обещание. Я вижу новое и чему-то учусь.

Он помолчал, но всё же добавил:

— Только мне тесно в роли удобной декорации.

— Значит, нужно найти тебе применение. Хотя на мирном «Мусороге» это будет нелегко. Я подумаю.

— Бедные гендарцы, — сказала Ана вечером, прижавшись к боссу и зарывшись носом в его вихры. — Они прокляты жить в эпоху перемен. Но все стараются превратить эту жизнь из проклятия в благословение.

— Теперь им станет немного полегче, — успокоил её Одиссей, а потом внезапно хмыкнул.

— Что?

— Помнишь, как назвала нас Зойка?

— Леди и Косматый:)

— Отличное название для детского сериала о приключениях беглой принцессы и её космического пса. Я бы такой посмотрел. Кстати!

Он встрепенулся и даже отстранился от девушки, хотя сделал это с некоторым сопротивлением и трудом, всё же она была такая… Такая…

— Ты сказала, что в детстве читала про меня книги! Наконец-то есть время об этом поговорить.

— Ты не в курсе о книгах про свои же приключения? — недоумённо спросила Ана.

— Первый раз слышу. Ну, уже второй.

— Кгм. Это странно, ибо я прочитала все девять.

— Девять книг⁈

— Про похитителя планет, моё любимое! Про магната Джогру Калифакса и мстителя, который убивал его бионические корабли. Про десять мерцающих этноидов, о путешествии в Пурпурный параллакс и роман в стихах: песнь о сиренах Седьмого пояса.

— Что за бред? — поразился Фокс. — Это всё реальные дела, которые у меня были… В этой жизни. Но кто мог о них написать?

— Джерри А. Коннел. Так зовут автора.

Одиссей развёл руками в полнейшем недоумении.

— Ладно, — сказал он, — Как только появится свободное время между спасением вселенной и влипанием в неожиданные дела, обязательно выясним, что это за пройдоха. А сейчас надо как следует отдохнуть.

Фокс опустился на мягкие серые одеяла Аниного гнезда, и заметил, что девушка смотрит на него искоса, прикусив губу.

— Да, — сказала она, почти не порозовев до кончиков волос. — После Игры Древних и чёртового Гендара нам требуется весь отдых в галактике!

— Есть один древний, проверенный способ.

Ана вопросительно приподняла брови, и в тёмных глазах Одиссея, видевших столь многое, вспыхнула искорка.

— Вступить в симбиоз.

Чамба — уничижительное, типа тупое ничтожество

Шлемзы — завистливо-уничижительное «приезжие»: богатые туристы — лохи — обобрать

Чохи-чохи — приезжие-клиенты, с которыми контакт, улыбаться, оббирать потихоньку

Цуры — кидалы, разводилы, мелкие бандиты; это звание имя носят гордо

Грызьё — служители закона, гендарские силы правопорядка ГСП

Хакки — честные труженики, вот убогие, на них надо ездить

Фонси — жители планеты, обеспеченные, красиво одетые и красиво выглядящие, фонсят

Умани — богатые и влиятельные, элита; их лучше не злить

Ба́йцы — доны мафии, главы сфер, их все баятся

Цуран — глава всей мафии Гендара, первый дон всех донов

Таги — приставка для тех, кто с гендосом. Фонси-таг, цура-таг и т.д.

Тчадцы — чада наши, исчадия — гедарские дети

Боб — универсальный ИИ с человеческим лицом. А глаза такие добрые-добрые.

Дело #19 День Дракона

В этот день Одиссей проснулся как по сигналу.

Как снова и снова пробуждался раз в двенадцать земных лет — один величавый оборот Танелорна — в точный день, час и минуту. Словно внутри него годами не замирал метроном, неслышно отсчитывая тики до заветного момента.

За иллюминатором очередного корабля светило солнце очередной системы или привычно чернел космос; царила техногенная симметрия или пёстрый беспорядок городов; глаз поражали удивительные пейзажи или архитектура незнакомых цивилизаций; гремели астероидные дожди или переливчато пели гравитационные бури; высились титанические врата с вереницами малых и больших кораблей. Не важно, что было вокруг — когда долгожданный момент наступал, внутри всё сжималось… Как в тот, первый раз.

Говорят, время лечит любые раны. И это правда — если душу Одиссея Фокса вывернуть наизнанку и повесить сушить, станут видны сотни шрамов: тех, что причинили ему другие и тех, что он нанёс себе сам. Но все они зажили. Даже воспоминание о женщине, которую Одиссей любил больше всего на свете, с которой сросся душами, прожил самую долгую и счастливую из предыдущих девяти жизней, а после был вырван с корнем — даже оно с годами поблёкло. Стало частью истории, глыбой в монолите прошлого, ещё одной ушедшей эпохой.

Каждое поражение и триумф, боль и потеря, счастье, открытие, все раны Одиссея Фокса — превратились в барельефы, проступившие на долгой стене его судьбы. О, это была большая и извилистая стена, полная изысканных барельефов, и все утраты Одиссея молчаливо окаменели на ней.

Кроме одной.

Самая чудовищная боль, самое страшное крушение не хотело забываться, гаснуть и зарастать. Может, прошло слишком мало времени… Каких-то шестьдесят лет. Но все эти годы, с момента предпоследнего оживления Фокса и по сей день — неслышный таймер продолжал стучать, отсчитывая секунды до того, как очередной оборот Танелорна будет завершён. Сегодня завершился пятый.

Одиссей пробудился рывком, ощущение ужаса и катастрофы сжало изнутри. Он открыл глаза, потемневшие от воспоминаний, и смотрел в ребристый потолок Мусорога, прижав руку к глухо стучащему сердцу; оно пульсировало, как нарыв. Фокс выровнял дыхание и ощутил ровный, доверчивый жар, исходящий от Аны. Звёздная принцесса спала рядом в мягком сером гнезде и едва заметно улыбалась во сне. При взгляде на неё Одиссею стало легче.

— Что случилось?

Не нужно быть сверхразвитым существом со сверхчувствительными прошивками, чтобы проснуться, когда человеку рядом с тобой плохо. Достаточно одной прошивки: «любовь».

— Меня настигло прошлое, — сдержанно ответил Фокс, но перед глазами снова встала та будоражащая картина, и голос предательски дрогнул.

Сонливость девушки сменилась озадаченным прищуром.

— Старые раны, старые тайны, да, босс? Расскажи.

Фокс обещал больше не скрывать от Аны правду, и хотел постепенно раскрыть ей все свои секреты. Но чтобы это сделать, нужно выполнить одно важное условие: когда-нибудь начать. Что ж, этот день ничуть не хуже любого другого.

— Я расскажу тебе сказку. Приготовься: в ней будет слишком часто звучать слово «я». И в ней не победит добро.

Ана сделала осуждающую гримаску и подперла щёку ладонью.

— Плохая сказка. Но хотя бы хорошая история?

— Давным-давно, в ближайшей к нам галактике жили та’эроны. Ты зря по привычке тянешься в нейр, этой расы нет ни в одной базе данных.

— Почему?

Губы Одиссея на секунду сжались.

— Их никогда не было.

— Ах да, это же сказка.

Ана села, и мягкие полосы гнезда, которые сами наплетались на лежащих, послушно сдвинулись в стороны — одновременно обрисовали её фигуру и приоткрыли. В другой день Одиссей потянулся бы под эти мягкие полосы, к обнажённой принцессе, забыв про другие сказки. Но не сегодня.

— Раса та’эронов достигла единства. Не как обычно, когда мировую гармонию устанавливает власть. А настоящего единства. Представь, что однажды всё человечество пришло к одному пониманию добра и зла, морали и общих целей, места каждого в жизни расы. Звучит как утопия, сегодня мы так же далеки от этого, как на старой Земле.

— А та’эроны сумели? — заинтересовалась принцесса, которую с детства приучали смотреть на всё через призму власти. — И как?

— Их раса развилась на бедной ресурсами планете, в итоге агрессивность от природы, высокая внутривидовая конкуренция и выраженный диморфизм. Племена разных регионов отличались друг от друга почти как представители разных рас. Эволюция эронов шла накопительно-компульсивным путём: то есть, качественными скачками. Каждая эпоха кончалась тем, что новые эроны вытесняли старых, и остатки очередных эрондертальцев тихо вымирали по углам. Так повторялось много раз, по спирали: вчерашние победители становились завтрашними жертвами, новые потомки уничтожали своих предков. Эроны осознали эту порочную цикличность, и центральным образом их культуры стал витой змей, пожиратель народов.

— Почти Уроборос?

— Только спиральный, и у него лишь один конец: пасть, а хвост теряется во тьме времён. Эроны так его и назвали: Дракон Безначальный, этот образ кочевал из одной культуры в другую почти без отличий. Их мифы и памятники культуры подтверждают: каждый новый вид эронов понимал, что их вытеснят и уничтожат потомки. Витой змей царил в их мире, все поколения поклонялись Дракону и приносили ему жертвы.

— Хм. И откуда в этом топтании на костях отцов взялось единство?

— Прямо из агрессивной конкуренции, — слабо улыбнулся Одиссей. — С каждым новым витком выживали и побеждали именно те ветви эронов, которые нашли способ ассимилировать предыдущие подвиды. Не просто истребить или выгнать, а присвоить, сделать частью себя. Использовать численность проигравших врагов, их ресурсы и достижения культуры на благо своей ветви.

— В итоге успешная ветвь супер-дипломатов поглотила все остальные? — Ана подняла брови и позволила им стать того же задумчиво-жёлтого цвета, что и волосы.

— Да. К тому моменту у всей расы развились эмпатия, широта мышления и договороспособность. Последний подвид, та’эроны, положил конец видовой конкуренции, когда они ассимилировали остальных и объединили, а не завоевали мир. Гонка эволюции сменилась маршем прогресса, и стабильность принесла победителям миролюбие. Теперь с тем же рвением, с которым они истребляли предков, эроны начали восстанавливать память о них. Они по-настоящему скорбели о менее развитых собратьев, которые сметали предыдущих только чтобы следующие смели их.

Одиссей вздохнул, словно пытаясь объять мыслью поколения сменяющих друг друга культур, вспыхивающих и гаснущих в темноте времени.

— Победа над Драконом Безначалья стала центральной темой искусства эронов и их ключевым эпосом. А главным праздником, важнейшим днём в долгом году, который из-за длинной орбиты тянулся как двенадцать земных лет, стал День Дракона.

— День памяти и скорби по ушедшим видам?

— Именно. День единения с теми, кто был.

— Красивая история.

— Это лишь завязка. Дальше эроны развивались путём медленного спирального прогресса, а не скачками кризисов и войн. То, на что люди потратили десять тысяч лет, они достигали целых пятьдесят, но без геноцидов, рабства и жертв по пути.

— Главное, чтобы этот победивший пацифизм не стоил им опоздания в гонке ближайших космических соседей, — с сомнением сказала Ана.

Несмотря на личный гуманизм, в вопросах цивилизаций ей был близок имперский подход: экспансивное развитие без, дисциплина государства и гражданина, стратегическая доминация, преодоление всех конкурентов… А не вечный стагнирующий мир.

— Отнюдь. В космосе их единство стало преимуществом: оно оказалось сильнее дисциплины.

— В краткосрочной перспективе дисциплина точно выигрывает, — уверенно сказала Ана, которая многократно тестировала политэкономию на симах. — Да и в долгосрочной, зависит от конкретных факторов.

— У дисциплины высокая база, — согласился Одиссей. — Но низкий потолок. Контроль заставляет граждан делать то, что нужно власти, но активирует процессы сопротивления; подконтрольное общество вязнет в болоте скрытых конфликтов. А та’эрон доросли до состояния, в котором почти никто не тратил силы на борьбу и конкуренцию друг с другом.

— Но конкуренция внутри вида делает его сильнее: отсеивает слабых и даёт путь самым способным, — сказала Ана, такая милая в своей воспитанной убеждённости.

— Это работающая система, но она не так уж и эффективна, — возразил Одиссей. — Просто мы не знали другой. Те, кто прорвались в элиту, в основном не способнее остальных, а изощрённее и беспринципнее. А большинство достигших успеха — потратили полжизни на борьбу с угрозами и помехами, которые создали другие. Люди старательно мешают друг другу, в нашем обществе испокон веку нужно было бежать, чтобы только оставаться на месте. А та’эроны сумели отменить внутривидовую борьбу.

— Если никто друг с другом не борется, конечно, раса будет продуктивнее, — хмыкнула Ана.

— Да. Конкуренция делает сильными немногих, а свобода при наличии общих идеалов сделала сильными всех.

— Но если все в обществе выдающиеся, кто убирает улицы?

— Все. Они разделили и привилегии, и обязанности. Да, с учетом личных особенностей, но главное, что в обществе та’эронов не стало элит. А это и есть залог единства.

Ана смотрела на Фокса прищурившись, не вполне уверенная, серьёзно он или нет.

— Это сказка! — сказала она почти с обидой. — В сказке у правителей может быть и адекватный честный народ…

— Долго ли коротко, та’эроны колонизировали сотню ничейных систем и отказались от борьбы за сотню спорных. У них было достаточно ресурсов и возможностей, они достигли технологий пятой ступени, как одна знакомая нам империя. Но не стремились использовать их для количественной экспансии, а желали достигнуть качественной.

— «Качественная экспансия», что это?

— Не захватить ещё тысячу несовершенных миров, а создать один идеальный.

— Такой, где единство найдут представители разных рас? — прищурилась Ана. — И достижения разных цивилизаций будут усилены общностью Цели? Такая утопия достигнет грандиозных успехов: в ней все будут счастливы.

Глаза принцессы заблестели задором, её самой захотелось в ту сказку.

— В этом была идея.

— И что получилось?

— Мы его создали.

За тремя простыми словами крылось так много, что Ане почудилось, как у Фокса за плечами пошевелилась громада прошлого.

— «Мы»? — веселье выцвело, волосы девушки, секунду назад рыже-весёлые, налились ярко-фиолетовым цветом, когда она поняла, что Одиссей рассказывает сказку о самом себе.

— Та’эроны провели масштабный отбор представителей разных видов. Чтобы создать рабочую группу, которая спроектирует мультирасовый мир единства. Я только что возродился после очень неприятной смерти, та жизнь была прожита впустую…

— Впустую? Целая жизнь?

Она не могла сдержаться, это было попросту невозможно. Одиссей внезапно открыл ей душу, настоящее чудо, и Ане хотелось бомбардировать его ливнем расспросов, узнать о каждой из прошлых жизней прямо сейчас.

— Я похоронил детей, — отвернувшись, сказал Фокс. — Они постарели, а я переродился и снова был молод. Они не смогли этого принять.

— О…

— И сын, и дочь в глубине души считали, что я их предал. Что я могу передать им бессмертие, но жадно оставляю его себе. Я страшно хотел быть с ними в последние дни, но оба раза это стало взаимной пыткой. Я держал сына в руках и чувствовал его последний вздох, как когда-то самый первый. Но этот вздох был разочарован и обречён. Дочь сидела рядом, а когда пришли её последние дни, она просто не позволила мне прийти, прогнала, окружилась близкими, как стеной, и я не видел… Я не был с ней…

Лицо Одиссея потемнело, руки сжались. Лавина воспоминаний, от которых он ушёл на годы вперёд, догнала и захлестнула его.

Лара, моя Лара, младенец в мужских ладонях; маленький смеющийся человек, тонкие ножки, удивлённые глаза; дерзкая наглая дурёха; юная и счастливая искра в толпе друзей; самостоятельная звёздочка на открытой связи с растущим кругом поклонников; успешная и неожиданно-жёсткая совладелица своего лица в причудливом мире лик-бизнеса; далёкая взрослая в кругу разросшейся и чужой для Одиссея семьи; растерянная после отключения, непривыкшая к одиночеству, вернувшая отца в свою жизнь и пытавшаяся принять его таким, каков он есть; погасшая и вечно недовольная пожилая звезда; кроткая и выцветшая старая женщина, благодарная за каждый час вместе; старуха в шаге от смерти, измученная недостигнутой мечтой всей жизни и дилеммой о бессмертном отце. Такой я видел тебя в последний раз, моя Лара, когда ты прогнала меня, и я не смог ворваться силой к твоему смертному одру, я не мог тебя так оскорбить.

Однажды ты спросила: «Папа, а после смерти молоко вкусное?», стоя на одной ножке и наклонив голову. Тогда ты каждый день пила молоко с новой планеты, и я по всей галактике искал неизвестные виды, чтобы добыть их тебе. Твой вопрос был убийственно-серьёзен, и я поделился с тобой пониманием жизни и смерти, тем, что знал и предчувствовал сам. Но я столького не успел тебе рассказать! Я не ворвался в твои последние минуты, а послушно ушёл, отпустил тебя, звёздочка, не в силах удержать и спасти, как и всё остальное на свете, что потерял…

— Жизнь даёт тебе многое, но ничего не будет по-настоящему твоим, — прорычал Одиссей. — Жизнь — это буря потерь, и чем дольше познаёшь и находишь, тем больше теряешь. До тех пор, пока утраченное не затмит всё небо.

Но он не сказал этого Ане, слова застряли в горле. Ведь то был крик одного из прошлых Одиссеев, а нынешний думал по-другому. Он помнил каждый из ударов жизни, но любил её и был благодарен за каждую утрату, за каждый шрам.

— Они умерли с разницей в два года, и когда дочки не стало, закончилось последнее, что связывало меня с миром, — ровно сказал Фокс. — Я остался один.

Ана стояла, как громом поражённая — всё это звучало, как обломки чужих неприятных снов. За отрывистыми фразами этого незнакомца темнели громадные куски прожитых лет: красивые, широкие, но выщербленные опытом и болью. Она не могла сопоставить сказанное с её вихрастым Фоксом, он был совсем другой человек, её одинокий странник, оживший герой любимых книг. Какие дети, какая жена, какое…

— Мне было тошно начинать жизнь заново, оказалось проще сбежать. Я купил заброшенную аграрную планету со старыми роботами и потратил годы на отшельничество и «постижение себя». Какая же глупость, я просто выкинул несколько десятилетий, потому что был обижен на всю вселенную, — Одиссей презрительно выдохнул и покачал головой. — Но жизнь преподала мне очередной урок. Глубоким стариком я споткнулся и упал в сухое русло ручья, который пересох так же, как моя воля. И не сумел подняться и вылезти оттуда, а все роботы на планете-развалюхе безнадёжно устарели. Тогда у меня был нейр, прошивки и прочее… Но связь с другими мирами и с колонистами по соседству я сам обрубил и упрямо не хотел возвращать. Вот чёртовы апгрейды добросовестно исполняли свою задачу и не давали мне умереть. Долго-долго. В итоге я проклял всё на свете, особенно себя, аугменты и бессмертие.

Ана беспомощно смотрела на Фокса, пытаясь уместить всё это в голове.

— Так вот почему ты отказываешься от апгрейдов? — взволнованно спросила она.

Одиссей не ответил, но сумрачно улыбнулся.

— Каждая пытка когда-нибудь завершается, уж можешь мне поверить. Я умер и ожил, опять молодой и сильный… Такой поразительный контраст. Выкинутая по глупости жизнь стала мне ненавистна; я сбросил планету в какой-то аграрный фонд и убрался оттуда со скоростью света.

Он поднял голову и посмотрел на Ану — в растерянных глазах девушки горело желание понять и помочь.

— После десятилетий бездействия ужасно хотелось сделать что-то полезное: например, отдать другим всё, что у меня есть. Уже через месяц я вступил в отборочную программу та’эронов.

Сказка начинала складываться.

— И, разумеется, ты её прошёл?

— Так бывший фермер стал одним из архитекторов рая. Первые пять лет мы учились работать в единстве и проектировали будущий мир. И тут произошло закономерное, хотя никто, кроме меня, его не ожидал. Я раз за разом проявлял себя… Крайне полезным проекту, и в итоге был назначен как Аксиом. Старший в ангельском хоре.

— К тому моменту ты жил больше четырёх столетий, — зачарованно кивнула наследница олимпиаров. — Конечно, ты был самый мудрый и крутой из всех.

— В те годы был пик моих способностей, — поёжился Одиссей. Он сидел к Ане в пол оборота, неловкая поза, когда не хочешь восхвалять себя, но должен рассказать правду. Этого требовала логика сказки: Ане нужно понять место Фокса в истории лучшего из миров.

— В те годы? — осторожно переспросила принцесса, ведь знакомый ей Одиссей не раз бывал далеко за пиком способностей всех остальных. — Не сейчас?

— Нет. Тогда я только родился, был переполнен желанием творить добро, и делал это по та’эронски беззаветно. Я отдал этой планете знания и умения нищего дикаря, пирата, гонщика, целителя, бизнесмена и олигарха, оппозиционера и революционера, правителя, свободного странника и даже пророка…

— Ты был пророком? — Ана вовсе не удивилась, просто хотела узнать как можно больше.

— А кем может стать человек, который управляет теллагерсой, спасает неизлечимо больных и может создавать капли аспары, которая нарушает физику вселенной? Конечно, «пророком», — со спокойным равнодушием ответил Фокс.

Принцесса в смятении покачала головой. И этот мужчина прижимал её к себе и целовал, позволял целовать его, быть с ним, учиться у него. Раскрывал свои тайны девчонке, которая не была даже настоящей принцессой. Ане всё ещё было сложно понять, что она Одиссею дороже любой правительницы любых миров.

— В общем, моя карьера резко пошла вверх. Прошлые жизни подсказывали решения почти всех проблем, с которыми нам пришлось столкнуться, — Одиссей усмехнулся. — За предыдущие сотни лет я так много ошибался, что теперь видел каждую ошибку до того, как мы её совершим. Путешествуя по мирам, я столько узнал и пережил, что легко мог вспомнить или придумать решающую идею на каждый тупик, в который мы зашли и каждую пропасть, которую нужно было перепрыгнуть.

— Я более чем верю, что ты стал для них незаменим. И как та’эроны тебя наградили за вклад в развитие проекта?

— Мне выпала честь именовать наш новорожденный мир. Я взял название из памяти старой Земли.

— Какое?

— Танелорн.

Это слово было в базах, в зрачках Аны мелькнули данные, она секунду помедлила и тихонько кивнула:

— Идеально подходит.

— Пять лет проектирования, десять лет разработки. Гигантские кластеры ресурсов и технологий сошлись к на удивление адекватной цели.

— И что же у вас получилось?

— Самый нужный мир из всех. Место, где просто можно жить счастливо.

Улыбка осветила его лицо, как солнце.

— Танелорн принимал кого угодно, единственным условием была способность жить в парадигме та’эронов. И оказалось, когда планетарная система обеспечивает всем условия жизни и творчества, распределяет личные цели, не позволяя им войти в противоречие, и защищает каждого от каждого другого — то гражданам не приходится друг с другом бороться. Они становятся честны, готовы к разумному альтруизму и сотрудничеству ради общего блага. При достижении этого состояния красивые слова превращаются в реальность, и утопия воплощается в жизнь.

— То есть, ваши расчёты и модели экспериментально подтвердились?

— В основном да. Через двадцать лет после запуска на Танелорне в мире и согласии жили сто миллиардов разумных — и каждый был свободен. Занимался своим делом, не мешая остальным.

Фокс смотрел сквозь Ану, прямо в сказку. А «Мусорог» заходил виражом от Врат к станции назначения, где их ждало новое дело. Через прозрачные панели на крыше мусорного зала пролегли лучи незнакомого солнца, осветившие его лицо. И в этот момент он показался Ане гораздо, гораздо старше двадцати трёх лет.

— Мы помогали разным народам сходиться в единстве и открывать новые грани взаимного познания мира. Ведь на самом деле, ключ к пониманию мира в осознании того, каков он для других.

Апгрейды, прошивки, нейр? Руководство миром-экспериментом огромной важности, стратегический контроль? Неужели это был её Одиссей, межпланетный сыщик в простых штанах и потрёпанном старом свитере, владеющий только гамаком, кружбаном и «Мусорогом»? Должно было произойти что-то серьёзное, чтобы одно сменилось другим.

Волосы Аны отливали осторожным светло-серым, когда она спросила:

— Что стало с Танелорном? Что-то пошло не так?

— Я, — глухо ответил Одиссей. — Я пошёл не так.

Он помолчал, прежде чем продолжать сказку.

— Чем больше в Танелорне уживалось разных культур, тем выше росла сложность координации процессов. Я апгрейдил себя всё сильнее, но улучшений стало не хватать. Нас было много: инженеров и архитекторов, кураторов и корректоров, каждый эксперт в своей области; с нами работали мощные управляющие ИИ, мы выстроили процессы инфообмена и анализа, стратегического планирования… Но сложность Танелорна росла, назревали неразрешимые конфликты, и возможностей созданной нами системы стало не хватать.

— Рай не может сбыться для всех, — с пониманием сказала Ана.

— В этом и суть: успех Танелорна хотели реплицировать, размножить, а часть жителей, познав счастье, хотели чего-то ещё, чего-то нового, большего. Многофакторный ком трендов нарастал, и было ясно, что вскоре он сдвинет траекторию развития нашего мира в одну из непредвиденных сторон. А степень доступного контроля будет неуклонно снижаться. Мы понимали: если не найти что-то особенное, не предпринять сверхусилие, Танелорн ожидает крах. В спирали цугцванга он будет вынужден разменяться на компромиссы и уступки, пока реальность не обкромсает сияние, и он не превратится… В один из сильнейших и развитых миров галактики, объятый огнём противоречий и конфликтов, как и все остальные.

— Это тоже большое достижение! — воскликнула принцесса. — За тридцать шесть лет с первого плана стать одной из ведущих планет галактики⁈

— Ты не видела моего Танелорна, — Фокс едва сдержал резкость, которая рвалась из этих слов. — Когда узнал совершенство, смириться с меньшим уже не можешь. Тем более, у меня было нечто особенное. Я мог предпринять сверхусилие и спасти проект.

Он встал, освещённый полосами солнца, и те медленно двигались по нему, словно неотвратимая зебра перемен: сумрачный, светлый, сумрачный, светлый, сумрачный…

— В семь лет на планете Грязь я открыл способность глаза сайн предвидеть судьбу. Прогностический узел не показывает будущее, а предрекает суть выборов на развилках. Глаз много раз предупреждал меня об угрозе и помогал заметить возможность. Но далеко не всегда, он действует по своей неуловимой логике.

Фокс помедлил.

— Я никогда не использовал глаз по своей воле, чтобы предсказать будущее или показать решение проблем. Это казалось тяжким преступлением против реальности, космическим пра-грехом. Мысли об этом инстинктивно пугали, поэтому я никогда не использовал наследие сайн как инструмент достижения собственных целей. А лишь позволял глазу использовать меня.

— Но когда твоей драгоценной планете, твоему любимому детищу потребовалась помощь, ты обратился к спящей силе сайн, — тихо сказала Ана, и Фокс кивнул.

— Я решил, что предчувствия эфемерны, а не использовать средство спасения целых миров будет уже настоящей ошибкой, — покачал головой Одиссей. — Попав в управленческий тупик, я стал задавать векторальные запросы, и глаз начал отвечать на них, рисуя разветвлённые цветовые узоры. Я быстро учился понимать тонкости цветных переливов и их значений, интерпретировать сочетания тонов в отношении наших ситуаций. Я читал предсказания глаза, и почему-то мне было зыбко и страшно это делать…

Фокс неуверенным жестом коснулся лица, будто в глубине души сомневался, что оно материально и должен был мимоходом убедиться.

— Меня гнело предчувствие беды, но не было никаких признаков, что я поступаю неправильно! Наоборот, мои интерпретации будущего приносили огромную пользу. Мой статус Аксиома укрепился ещё сильнее, меня выбирали и назначали снова и снова. Именно в те годы я наконец осознал, как жизненный опыт приводит к верности интуитивных решений; именно тогда начал смотреть на мир через разветвления вероятностей и осознавать, что он весь состоит из переплетающихся историй и движется по нарративным законам… Но с этим осознанием я лишь сильнее стал предчувствовать беду, понимаешь?

Фокс посмотрел на девушку, его грудь тяжело вздымалась.

— Если герой сказки прибегает к божественной власти, — тихо сказала Ана, — В конце концов он заплатит за это сполна.

— Сайны создали нечто совершенное, не для жалких амбиций, — кривясь, быстро говорил Фокс. — Я использовал космическое творение ради мелкой выгоды, которую считал великой. И был счастлив, как правильно и самоотверженно поступаю; но нутром чувствовал, как мои действия марают глаз сайн в грязи моих заблуждений. Но я не мог принять то, что Танелорн не важен.

Одиссей на секунду замолчал, его голос звучал глухо, но в нём вибрировала звенящая струна.

— К тому моменту я столько перенёс, всю жизнь гнался за счастьем и лишь раз поймал его, но та жизнь сменилась новым валом разочарований. И внезапно я оказался в центре великого процесса, я действовал ради огромного блага гигантского количества живых существ! И глаз работал, моя мудрость росла не по годам, а Танелорн раз за разом выдерживал внутренние кризисы и внешние конфликты. Наш мир свободы жил и развивался, побеждал в противостояниях, проходил сложности без потерь, набирал не врагов, а союзников. И каждый, кто узнал его, признавал, что это ожившее чудо. Разве я мог отказаться и отступить?

Глаза Фокса смотрели сквозь Ану, в никуда, словно возвращались снова и снова к одной цепенящей картине и не могли от неё отступить. А принцесса в четвёртый раз перебрала данные по этому слову — и нашла только книги забытого писателя с Земли. В галактике никогда не было идеальной планеты с таким названием. Фокс рассказывал ей непонятную сказку, но Ана знала: он ничего не делает зря, а значит, нужно дослушать до конца, чтобы понять.

— О Танелорне начали узнавать и говорить. Его обсуждала половина галактики, и представители всё более удивительных народов старались войти в единство и жить в нашем укладе. Та’эроны были счастливы: сбылась их тысячелетняя мечта. Они приветствовали каждую новую расу, как ещё одно испытание на совместимость, которое рады преодолеть; чужой менталитет и культуру, биологию — как новую призму для преломления счастья, иную линзу понимания бытия…

Фокс вздохнул.

— Когда с начала проекта минуло тридцать шесть земных лет, в единство вступили Они: странные существа без внешности, языка, без семантической системы и коммуникации. Без желаний.

Ана нахмурилась, не понимая, о ком говорит Одиссей.

— О, мы тоже не понимали, — он сжато покачал головой. — Их послы пришли неизвестно откуда, у них не было имени и даже корабля. Одни из самых странных созданий, которых возможно встретить на просторах необъятной галактики.

— Как эти пришельцы выглядели? Как обращались, если у них не было коммуникаций?

— Все подумали, что Они используют неизвестную форму пространственного перехода, когда существа возникли прямо в зале, в разгар годовой сессии. Только теперь я знаю, что Они не пришли откуда-то, а сформировались из ниоткуда, оформились в реальность прямо в месте своей цели. Искажаясь и меняясь у нас на глазах, они приняли подобие формы, чтобы показаться живыми существами, приняли подобие языка, чтобы объясниться с теми, кто использует объяснения и языки.

— Мордиал бесформенны, и некоторые энергетические расы, — с тревогой напомнила Ана. — Они принимают чёткий вид, чтобы общаться с твёрдыми и постоянными расами, такими, как мы. Здесь что-то подобное?

— Наоборот, ничего подобного. Главным отличием Их от нас было не то, что они редкая необычная раса, а то, что они вовсе не существа.

— Я не понимаю, — девушка развела руками.

Ведь на Планете судьбы её отмотало в прошлое, и она до сих пор не знала, что там на самом деле произошло. Ана не прикасалась к бездне всепожирающего ничто и ещё не узнала невыносимого бремени архаев и сайн. У Одиссея не было возможности рассказать ей.

— Сейчас поймёшь, мне осталось рассказать немного. К моменту Их прихода я уже знал, что тот день станет… Особым.

— Тебя предупредил Глаз?

— Когда я влетел в зал совета, всё пылало красно-чёрными переливами катастрофы и уничтожения. Синяя нить далёкого пути и надежды вонзилась прямо в меня, а где-то едва видно сияла белая звезда созидания.

Ана пыталась это вообразить, затем взмахнула рукой и нарисовала быструю визиограмму переливающихся цветов. Особо яснее не стало.

— Видение пришло внезапно, я в смятении оглядывал собравшихся, пытаясь понять, что это значит, какое будущее предсказывает глаз сайн. Но вокруг не было ничего и никого важного, а затем глаз абсолютно погас, будто спрятался — и пришли Они.

Рука Одиссея нашарила незаметную складку в старом свитере, пальцы прошлись по пушистым петлям и расплели крошечный суб-пространственный карман, который был зашит на протяжении шестидесяти лет. На ладони детектива блеснул старенький инфокристалл, точно такой же, с каким он путешествовал сегодня.

— Тогда у меня бы нейр и максимальные апгрейды, они сохранили всё, что произошло. После я перенёс эту запись и спрятал. Смотри.

Кристалл осветился, от него разошлась масштабная визиограмма, она легла поверх переборок «Мусорога», перекрыла их — и Ана оказалась в ожившей памяти Одиссея. Его круговые сенсоры сканировали с идеальным качеством запечатления, не отличишь от реальности.

Вокруг простиралось большое светлое пространство, границы которого очертили не потолок и стены, а множество летающих платформ, накрытых куполами силовых полей. Они примыкали друг к другу, как куски конструктора с небольшим наклоном — и своим количеством в несколько тысяч создавали пёструю замкнутую сферу. Единые по дизайну, платформы отличались размером и формой и несли по несколько представителей: в большинстве случаев, существ одной расы, и нужные им условия создавались под куполом поля. Всевозможные фигуры восседали, плавали, парили или стояли в платформах, развёрнутых к центру.

Ана поняла, что перед ней секторальное устройство сенатского типа, в котором прибывшие формируют размеры зала заседаний. В империи олимпиаров каждая платформа отвечала за свою звёздную систему, а здесь — за одну из рас или тематических групп, входящих в единство Танелорна.

Ана стояла на одинокой платформе в самом центре и смотрела, как новоприбывшие раздвигают уже висящих, встраиваются между ними, понемногу расширяя сферу; а отбывающие уходят, и сфера сжимается. Прямо сейчас проходила ротация: одни покидали сессию, другие прибывали, видимо, какой-то вопрос был решён, а новый на очереди. Число платформ росло, даже часть ушедших вернулась — в итоге сфера разрослась и стало совсем просторно. Это значило, что сейчас будет решаться нечто важное.

— Кворум для представления набран, — раздался мелодичный голос, впрочем, каждый из присутствующих услышал приятный ему тембр на родном языке. — Представители цивилизации-кандидата прибывают в течение двух тактов. Форма прибытия неизвестная, технология не разглашена претендующей стороной. Область очерчена.

В пустом пространстве вспыхнул и погас контур. Очевидно, кандидатам на вступление были выданы координаты этой точки в пространстве-времени, и они должны были явиться туда с минуты на минуту — для первого знакомства с живой палитрой Танелорна во всей её красе.

— В связи с недостатком данных приняты дополнительные меры безопасности по протоколу Эгида-2. Напоминаем, что защите от любого воздействия в первую очередь подлежат новоприбывшие, так как нам неизвестны факторы их уязвимостей. Поэтому место прибытия будет односторонне экранировано от звуковых, световых и прочих импульсов с нашей стороны. Просим всех членов совета воздержаться от любой нестандартной активности. Заранее благодарим.

Голос был мудрый и бархатный, Ана потянулась, чтобы увидеть альфа-спикера — визио послушно сдвинулось, меняя ракурс, и показало: крошечная платформа висела в самом центре зала, то есть, у принцессы над головой. Роль спикера выполнял управляющий ИИ, он не нуждался в теле, но по традиции поселялся в синтетика, чтобы все могли увидеть центральную фигуру и ассоциировать систему с ней. Часто она становилась символом планеты — и Ана невольно улыбнулась, потому что альфа-спикером Танелорна оказался трёхглазый крылатый кот. Хотя бы формально, но котик правил миром! И правда идеальная планета, подумала принцесса.

— Слово Аксиому, — мурлыкнул кот, и шум огромного зала смолк.

Ана вздрогнула, осознав, что все взгляды устремлены на неё, нет, сквозь неё и чуть дальше. Обернувшись, она увидела человека, который одиноко стоял за спиной.

— Равные! — сказал человек с пугающей уверенностью, и множественные фильтры в его глазах запечатлели каждого, к кому он обращался, а пульсация едва заметной энергетической ауры на мгновение высветила солнечный контур вокруг фигуры. — Это четвёртое представление в кандидаты за эместр, но оно отличается от других.

Внутри Аны всё сжалось, насколько он отличался от знакомого ей Фокса. Привычные черты и до дрожи родной взгляд, только несвободный, сжатый в кулаке обязательств и в лабиринте пути. Он был полностью улучшен, с головы до ног: внешняя кожа с усиленным каркасом тончайших прошивок, фильтры в обоих глазах, в ноздрях и ушах, диффузное одеяние, бывшее одновременно и боевым техно-контуром, и частью тела — перед ней стоял человек в максимальной экипировке и комплектации, высокоразвитый и самодостаточный. Сам себе база данных, армия, госпиталь, ходячая фабрика синтеза и вычислительно-стратегический центр. Высокие технологии сплелись вокруг него и в нём, сохранив человеческое тело, но улучшив его до предела. Но это была лишь внешняя сторона, Ану поразила внутренняя.

Зрелый, пружинистый, сильный — человек возвышался над остальными не ростом, а концентрацией власти. Уж кто-кто, а дочь Зевса знала настоящую мощь, воплощённую в одной точке вселенной, в одной фигуре, от желаний которой зависела жизнь десятков и сотен миров. Но то был техно-бог, отец империи, а это всего лишь создатель какой-то искусственной планеты! Человек не мог быть равен Зевсу! Но аура сдержанной власти, послушно замершей в его руках и чертах, говорила обратное.

В лице Аксиома проступала Воля — не только твёрдость характера, но и сила положения: его выбор многое решал. В отличие от большинства правителей, он был равен всем остальным по привилегиям и правам, но неравен в важности решений и силе каждого из своих слов. Не зря огромный зал стих, когда заговорил старший из архитекторов Танелорна.

— Данные о кандидатах скудны. Их раса неизвестна, цивилизация не входит ни в одно объединение, координаты родного мира они предпочли скрыть. Это разрешено, новые расы часто осторожны, а нам бояться нечего. Но в сегодняшнем особом случае неизвестность сочетается с предварительной несовместимостью. Мы не знаем, насколько в принципе совместимы с этими существами: они не владеют собственным языком и привычной для нас системой коммуникаций!

Зал отреагировал моментальным ропотом; Аксиом замолчал, давая всем осознать сказанное и сформулировать запросы. Его лицо было хмурым, взгляд подвижных глаз-фильтров скользил по всем и каждому, выискивая невидимый ответ. Ана понимала, что Фокс повсюду видит красно-чёрные переливы надвигающейся катастрофы, но не может найти ответа, и это с каждой минутой беспокоит его сильнее.

— Общая совокупность запросов сводится к желанию узнать детали и радостному изумлению от самой коллизии, — мурлычно прокомментировал трёхглазый кот. Он уже ответил на каждый отдельный запрос, как мог прояснил обрывочную информацию по странным пришельцам, а вслух озвучил главные настроения зала. — Равные Танелорна рады, что даже такая уникальная и непохожая форма жизни стремится войти в единство. Аксиом?

— Как вы видите в материалах, существа не имеют постоянной формы и не приспособлены к общению, — сказал Одиссей. — Но они приняли подобие формы ради контакта с отделом запросов. Насколько мы можем судить из первой обрывочной связи, принятие и поддержание стойкой формы им чуждо, а овладение любой символьной системой и вовсе представляет для этих существ нетривиальную задачу. Но они сумели сделать это… Почти адекватно, с поправкой на сложности. Что демонстрирует их целеустремённость и крайне высокие способности к адаптации. Представьте, что любому из нас нужно потерять форму, утратить свою личность и стать беспорядочным полуразумным существом. При этом как-то научиться общаться, не используя ни единой смысловой системы, и всё это в кратчайшие сроки! Задача выглядит в высшей степени незаурядной. А они с ней справились.

Зал ответил удивлённым и уважительным гулом. Вселенная полна странных форм жизни, которые развились в самых разных условиях и пришли к разумности путями один необычнее другого. Все понимали, что решение озвученных проблем близко к невозможному, но неизвестная раса их преодолела.

— Аналитики считают, что столь необычные существа могли сформироваться лишь в условиях тотального отсутствия: света, гравитации, атмосферы, звука, — продолжал Одиссей. — В областях крайне бедных состояний вещества. Возможно, это первые известные обитатели чёрных дыр или даже порождения тёмной материи или тёмной энергии, взаимодействие с которыми может помочь разрешить фундаментальные загадки вселенной. Если так, то мы присутствуем при эпохальном и историческом моменте первого контакта.

При этих словах всю сферу охватило нервное возбуждение.

— Существа-кандидаты смогли постигнуть наш метод общения и понять условия Танелорна, выйти на связь и создать формальный запрос на презентацию себя перед лицом коллегии, — подвёл итог Одиссей. — Однако, в свете столь уникальной ситуации я принял решение о созыве полного состава совета.

Равные ответили одобрением. Представители практически всех рас и групп хотели быть здесь во время знаковых событий. Хоть и не знали, насколько значимы будут следующие минуты.

В очерченной зоне возникло движение, спазматический сдвиг пустого пространства осветился бледным, заполошным содроганием света. Свет потемнел, очертил неровные пузырящиеся сгустки, которые быстро набирали материальность и заметно росли в размерах, при этом медленно тяжелея фактурой: они становились мятыми, мясистыми, мокрыми, блестящими по бокам. Все взгляды и сканы устремились в это место, воззрились на странное зрелище, Ана почувствовала, как волнение замыкается в горле дугой и мешает дышать.

Одиссей сказал ей: у этой сказки не будет счастливого конца. Он долгие годы провёл одиноким странником, который всех оставил или был всеми брошен; из максимально технологичного сверхчеловека стал дикарём без апгрейдов. И Ана не нашла ни единого упоминания этих событий и никого из действующих сил. В базах данных Великой сети не было упоминаний про та’эронов, единство, неизвестную расу и сам Танелорн.

Значит, сейчас произойдёт нечто плохое, и гнетущее предчувствие Аны усиливалось тем, как рады все вокруг. Блочный зал состоял из граждан единственной по-настоящему счастливой планеты, и никто из них не ждал беды, все были на пороге потрясающих открытий… Лишь Одиссей переводил затравленный взгляд, измученный томящим предощущением катастрофы и давно копившимся чувством вины. Его лицо стало похожим на напряжённую маску.

Из очерченной области раздался звук: многослойный и странный, он будоражаще поплыл, меняя тембр. Пузыри тяжело хлюпали под натиском внутренних сил и рвались, изнутри выплёскивались странные формы: угловатые, округлые, плавные, разных фактур и цветов. Мокрое, рассыпчато-сухое, твёрдое и гладкое, словно материю рвало, и она извергала все возможные куски своего нутра. Изумлённый, местами брезгливый, местами настороженный, но в основном восторженный ропот пронёсся по единству равных.

Комки вещества пытались принять форму, сплавлялись и разъединялись, слишком быстро, нарушая химию природных процессов — от этого почти у всех в зале защемило внутри. Происходящее было неестественным. Ана почувствовала, как внутри всё сводит от ощущения чужеродности этой страдающей груды, которую ломало от необходимости быть.

— ЗДЕСЬ!! — утробно выговорило шевелящееся вещество всей вибрирующей массой. — МЫ,.⁉; А? ЗаВерШЕ:нооооооо. о. О.

— Калибровка, — сказал альфа-спикер. — Вы пришли в нужное место. В нужный момент. Всё хорошо.

— Ошорох, — ответила масса, замирая и дрожа. — Ёсвсё хорошо. ХОРОШО.

Из неё разом выпросталась фигура, напоминающая искажённого крылатого кота. Секунда, его сглаженный слепой лик тянулся в сторону спикера, мучительно изогнувшись, крылья раздались в стороны, вытянутые до упора. Судорога, невнятно оплывшее тело дёрнулось и стало почти идентичным коту: мягкий мех, изящное тело, тонкий подшерсток, переходящий в перья крыльев — только белесые глаза были слепы, а весь вид существа выражал растерянность, настороженность, ожидание удара. Сухой нос трепетал, впитывая запахи.

— СЛЫШУ, — буркнуло существо. — ЧУВСТВУЮ. Страх.

— Бояться нечего, здесь нет никакой угрозы, — мягко сказал кот. — Вам может помочь зрение, глаза.

И дважды моргнул, сверкнув технологичными зрачками, посылая из них импульсы, чтобы пришелец мог почувствовать и понять.

— ГЛАЗА, — глухо содрогнулся его двойник, и внезапно его белки просветлели, а зрачки потемнели, он издал панический звук и содрогнулся. — Ярко! Вижу! Смотрю! Месиво! Много! Нет!

Существо зажмурилось, закрыло крыльями голову, лапы вцепились когтями в массу, из которой вырастало, забились, вырывая куски.

— Мука, — простонало оно. — Как жить, зачем, ЗАЧЕМ? Верните тишину!

Масса судорожно втянула кота внутрь, он разбился на десятки кусков, был и нет, существо исчезло, а в массе повсюду появились глаза, рты, носы, антенны, щупы. Органы чувств прорастали первыми, а вслед за ними тянулось остальное. Разные существа.

— ПОДОЖДИТЕ, — хором сказало первое, походящее на гуманоида, разгибаясь из вещества и твердея на глазах. — Мы уже почти здесь.

Его снова втянуло в общий ком, существа возникали, разные, похожие на висящих вокруг представителей совета, тут же содрогались и рассыпались на составляющие, но каждое следующее было спокойнее и ближе к настоящему и живому. Ана осознала, что всё это время не дышала, и издала резкий вздох.

По единству носились волны инфообмена, сенсоры Одиссея мгновенно фиксировали их, а нейр обрабатывал, в итоге они шли в запечатление вторым слоем данных, и Ана, как зритель, могла их считать. Большинство присутствующих были в восторге: перед ними явно пыталась принять форму неизвестная жизнь с иным восприятием и мышлением. Пыталась успешно, а значит, это был ещё один прорыв в копилке Танелорна. В их общей копилке, все ждали, пока существо или существа завершат адаптацию к обычному пространству, и начнётся процесс переговоров.

«Бегите отсюда», хотелось крикнуть принцессе. «Ничего хорошего вас не ждёт!» Но никто из присутствующих её бы не услышал. Она посмотрела на Одиссея, тот стоял к чужим в пол оборота и стремительно общался по закрытому каналу нейр-в-нейр с этноидом одной из платформ. Ана увидела его по запечатлённой связи: изящный худой гуманоид ростом всего в метр, с длинными когтистыми руками, весь хищный и поджарый, но при этом какой-то выразительно-умиротворённый. Его кожа и волосы блестели бронзовым отливом, делая похожим на живую статую. Та’эрон, поняла Ана, это один из создателей единства и Танелорна.

— Информация, Рами, — отрывисто бросил ему Фокс. — Эти существа считывают информационные связи, так они постигают непостижимое с невероятной быстротой.

— Тянут за ниточку, чтобы размотать клубок, — с пониманием кивнул та’эрон. — И чуждое становится для них явным.

— Да. Поэтому в целях безопасности нужно срочно прервать связи. Никто из руководящих лиц и никакие из главных управляющих систем не должны вступать с этими существами в любое взаимодействие, ты меня понимаешь? Я дал альфе приказ создать суб-контур, изолировать от основной системы и вести общение с него. Я не буду вступать с существами в прямой контакт, и дал указание бете вести сессию вместо меня.

Одиссей торопился, его взгляд продолжал летать по всему залу и искать причину чудовищной угрозы. Но Ана знала, что глаз сайн уже отключился и оставил его в темноте. Хотя и без глаза её Одиссей понял главное: информационные связи…

— Друг мой, — мирно сказал Рами, красивые узкие глаза бывшего хищника сверкнули одобрением и поддержкой, а огромные когти втянулись в кисти рук без остатка, показав мягкие руко-лапы. — Пусть всё будет сделано по твоему страху, я не спорю. Твой страх пройдёт по мере познания новых друзей. Но скажи мне, с чего ты взял, что они могут быть опасны?

— Рами, а с чего ты заведомо решил, что нет? — чётко спросил Одиссей.

— С уровня нашей защиты и степени консолидации всех сил, — с готовностью ответил Рами. — Во всей галактике сейчас нет активных угроз, способных причинить Танелорну ощутимый вред. Тем более, в таком узком объёме ресурса, которым может обладать эта небольшая масса.

— Они не из всей галактики, — отрезал Фокс. — А откуда-то ещё. Поэтому будь начеку. И не вступай с ними ни в какое взаимодействие, что бы не случилось.

Общение двух архитекторов был ускорено в десятки раз и прошло меньше, чем за секунду. Ана, лишённая всех преимуществ наследной принцессы, растерялась от того, насколько этот Одиссей технически её превосходит! Она едва успела ухватить сказанное, но ей было нужно на пригоршню секунд больше, чтобы всё уложить в голове. К счастью, запись замедлилась, подстраиваясь под восприятие девушки, а затем вернулась к обычному темпу.

— Стоящие, — пробормотала масса. — Вверх. Голова. Почти у всех. Фигуры, руки, большинство. ОБЛИК. Найден.

Масса, которую корёжило и метало, разом успокоилась и вгрудилась сама в себя, разбившись на три вытянутых, высоких фигуры. Они повисли в пустоте, в свободно стекающих тёмных тогах, лишённые оков гравитации. Гладкие лики отливали пластами тусклого и яркого золота, в которых отражались бесформенные тёмные сгустки, медленно менявшие очертания. Казалось, лик каждого пришельца пытается отразить и сформировать что-то своё.

Чужеродство и благородство, два странных свойства смешались в облике незваных гостей издалека. Они напоминали призраков, одевших плоть, и медленно поворачивались, почти неподвижные, разглядывая и отражая тысячи сгрудившихся вокруг платформ.

— Приветствуем вас, живые, — сказали они синхронно и отрешённо.

Так Ана впервые увидела Вечных.

Наступила тишина, затем отовсюду хлынули аплодисменты. Граждане Танелорна отдавали должное тем, кто родились иными, но смогли преодолеть барьер. Они видели в этом надежду на единение любых жизненных форм.

— Возможные собратья! — провозгласил спикер-кот. — Начните с ответа: кто вы?

— Псевдо-сущие, — произнёс первый.

— Вынужденные, — выговорил второй.

— Внеживые, — прошелестел третий.

Они перебирали слова, не находя единственно-верное. Фигуры мелко вибрировали в поисках ответа; Ана поняла, что он интересует пришельцев не меньше всех вокруг. Казалось, что воплощённые ищут сами себя.

— Внемирные…

Их глубокие, щемящие голоса проникли по всем куполам, прошлись по всем сенсорам и зазвучали в головах, понятные без перевода. Ана увидела, как Одиссей побледнел: у Танелорна не было таких технологий. Пришельцы использовали сам принцип языковых систем, который только что узнали, чтобы донести до каждого свои слова — но не с помощью конкретных языков, а каким-то образом обращаясь к сути вопроса и передавая смысл.

— Вторгнутые…

Она невольно вспомнила о подобном способе коммуникации у расы висай — люди воспринимают их мысли как сказанные вслух слова. Помыслы висай расходятся в четвёртом измерении, словно круги по воде, и физически взаимодействуют с корой мозга, а разум переводит их в понятную речь. Ментальная связь ещё проще: играясь в песочнице галактического разноообразия, эволюция изобрела множество видов излучений, которые передают импульсы из разума в разум.

— Беспрошлые и безбудущие…

Но здесь было нечто иное: слова чужаков рождались сразу в голове, из ниоткуда в сознание, и от нарушения природных процессов разум мутило. Вечные говорили на сущностном языке вселенной — хотя до этого никто не знал, что у вселенной есть язык.

— Вневременные…

Они приближались к нужному слову с разных сторон, вдруг замерли и хором произнесли:

— Вечные .

Наступила тишина.

— Принято, — мягко согласился спикер. — Для чего вы прибыли, какова ваша цель?

— Мы создались, чтобы перестать быть.

Одиссей хотел отдать альфе приказ, даже открыл канал, но оборвал его.

— Инфосвязи, — прошептал он самому себе. — Нельзя.

— Вы воплотились в материальное состояние лишь затем, чтобы как можно скорее прекратить его? — спросил кот, удивлённо разведя лапками.

— Да .

— Мы пока не поняли вашей логики. Приложить столько усилий и совершить адаптацию к невозможным для вас условиям, только чтобы вернуться обратно? Или вам нужно что-то ещё?

— Что-то ещё.

Фигуры потянулись к спикеру, все сразу:

— Исток.

— Мы ищем его, должны найти.

— Ради Истока мы существуем.

С каждым словом в потусторонних голосах нарастали нетерпение и жажда.

— Отдайте Исток! — содрогнулись Вечные. — И мы сможем исчезнуть.

Они вскинули руки, потянулись к платформам, и по всей сфере прошёл ропот смятения: вместо пальцев в их руках трепетало Ничто.

Во вселенной есть много непостижимых сущностей, предметов или явлений, но ни одно из них не сравнится с маленькой пригоршней пустоты. Даже самый красочный из цветов впечатляет куда слабее, чем полное отсутствие цвета. В руках чужих были прорехи не чёрного, белого или серого, а бесцветного — и его гораздо проще назвать, чем описать или представить. Не отблеск и перелив, а отказ и провал, нарушение всех измерений и перспектив, привычных глазу.

Восприятие умеет работать только со свойствами, и не понимает, как реагировать, если свойств нет. Взгляд пытается на чём-то остановиться, ведь перед ним — конкретная точка пространства, но не может найти в ней, на что смотреть. Лишь зудящая прореха безумия, взгляд одновременно слепнет и остаётся зрячим, а мозг отказывается понимать, как это возможно.

Ана дрогнула, впервые увидев пустоту, её пронзила фантомная судорога и исчезающий озноб. Реальность только что была незыблемой, как вдруг показалась обёрточной бумагой над бездной пустоты. Жизнь стала эфемерной, и каждый с ужасом почувствовал себя не настоящим. Ведь в руках Вечных дрожало отрицание всего.

Тысячи сообщений и взбудораженных инфоволн мелькали вокруг; по доктрине полной открытости они транслировались всем гражданам Танелорна. Миллиарды и миллиарды ощутили дыхание бездны, вскочили от волнения или в шоке сжались на своих местах. Ведь они никогда не видели ничего подобного.

— «Исток» не установлен, — в растущем безумии крылатый котик остался рассудителен и невозмутим. — Укажите на искомый предмет или точнее опишите его параметры?

— Единственный.

Три фигуры двинулись в разные стороны и каждый уткнулся в границу очерченной области. Защитные поля и особые фильтры окрасились в бледно-красный цвет, указывая, что выходить из зоны прибытия запрещено.

— Внимание! Остановитесь.

Но Вечных породила и вела необходимость достигнуть цели.

— Оставайтесь в зоне! Оставайтесь…

— Ты. Говоришь. — проронил первый пришелец и стремительно провалился, вковеркался сам в себя. Две прорехи пустоты в его руках слились в одну, исчезли в комке сложившейся фигуры и тут же выдрались из небытия прямо в кошачьем теле альфа-спикера. Синтетика расслоило на сотни дрожащих линий и пластов, когда высокая тёмная фигура пронзила его и включила в себя, словно перезаписалась в реальность поверх, и они совпали в одной точке бытия.

Половина сферы ахнуло, и половина Танелорна вместе с ней. Ана поняла, что преграды Вечным не помеха — один раз воплотившись в точке пространства-времени, теперь они могли уничтожать себя пустотой и пересоздавать в любой другой точке… Если та каким-то образом связана с предыдущей. Спикер говорил с Вечными — и даже такая беглая связь позволила одному из них воплотиться прямо в спикере. Неодолимые поля, надёжная броня и другие защиты от них не спасут.

В те же мгновения второй Вечный наклонил золотую голову, и в ней отразился вислоухий зульч — испуганный пухлый «слонёнок», который прильнул к полю своей платформы, и, поджав хоботок, смотрел на происходящее как на пугающий театр, расширенными от восхищения глазами. Увидев, что чужой его заметил, зульч дрогнул и инстинктивно запеленал лицо ушами, как делали его предки в течение сотен тысяч лет на своей гипо-сенситивной планете. «Я в домике», «меня нет», зульч отключился от внешнего мира, и на родине это спасло бы ему жизнь, ведь для других гипо-сенситивов он стал невидим.

— Ты. Видел, — пророкотал Вечный, рухнул сам в себя, и мгновением позже величавая фигура пронзила ушастого насквозь. Зульча разобрало на нити и пласты, он содрогнулся и странно закричал.

Ана не видела ничего подобного, да никто никогда не видел. От этой картины мутило ещё сильнее, в ней всё было неправильным и невозможным — живое существо разделило на слои, а зульч остался невредим, но сразу ясно, что он на грани уничтожения, и лишь сверхусилием всего существа остаётся… быть. Его фигура мелко дрожала, разложенная на несколько перспектив: пласты, развёрнутые в разнобой друг другу, и странные нити, то ли вероятностей, то ли судьбы — всё это было нематериальным, но явно частью его существа, словно другие измерения, которые стали видны благодаря вмешательству Вечных. А внутри несчастного слонёнка и над ним темнела зловещая фигура, касания пустоты перебирали всё его существо.

От ощущения, что пришельцы копаются в струнах души, становилось физически тошно.

Третий Вечный мимолётно коснулся силовой преграды, пустота в его ладони нарушила ход процессов, и по контуру прошёл спазм. Златоглавый безмятежно выплыл в возникший прорыв, и повеял вперёд, словно космическим ветром. Он протягивал руку, как Прометей, несущий смертным огонь — только в его руке корчилось небытие.

Он двигался к платформе, украшенной барельефом из адаптивной брони, излучателей и жерл — Ана узнала культуру воинственных греанцев и могла поклясться, что орудия церемониальные, но действующие. Так и было: орудия ожили, Одиссей отдал приказ заблокировать их, но не успел — ИИ греанцев уже принял решение, и платформа рявкнула залпами.

Они врезались в Вечного, уничтожив его тремя способами: клочья тёмного тела размазало, а золотая маска лопнула и растеклась гаснущим облаком бесформенных завитков. Вечные были хрупки, но Ана уже понимала: уничтожение лишь поможет чужому, ведь оно создало прямую связь. Ответ пришёл быстро: пирамидального металлоида расслоило, Вечный воплотился в реальность внутри него и просвечивал тусклым золотом и мрачным силуэтом сквозь трепещущие линии греанца, который зарокотал, пытаясь остаться собой.

Всё это происходило одновременно; пространство осветилось красными контурами тревоги, они поделили зал совета на ячейки. Собрание взорвалось каскадом реакций участников: одних переполнило возмущение и желание спасти зульча, другие заявляли отступление, третьи требовали открыть по нарушителя огонь, четвёртые провозглашали, что это лишь недоразумение, непонимание, нужно выдержать мир…

— Общая эвакуация, протокол «Смертельный»! — приказал Одиссей, и его волна с наивысшим приоритетом перебила остальные. — Блокируйте трансляцию и отключите все связи с Танелорном; не атаковать Вечных, не взаимодействовать с ними никак! Начинайте глобальное разделение планеты и уводите блоки в защитный режим!

Он не кричал это вслух, а за долю секунды отдал серию одновременных приказов. Мир дрогнул: воля Аксиома грянула посреди расходящейся бури, и система начала выполнять её принудительно, блокируя тех, кто пытался действовать иначе.

Платформы стало втягивать в суб-пространственные складки и выбрасывать в заранее заготовленные убежища, они исчезали одна за другой. Часть уходили в экстренный гипер, часть разлетались на ускорителях, спеша присоединиться к своим блокам на планете.

Сфера совета распалась, большинство покинули сессию, остальные разлетались на глазах, и стало понятно, что они висят на орбите Танелорна. Ана в первый и последний раз увидела этот удивительный мир сверху: белый, зелёный, синий, серебряный и золотой, как сошедшая с картины мечта.

Это была искусственная планета, и принцесса ощутила восторг, увидев, как она разделяется на крупные и малые блоки, превращаясь в мириадный рой, и как блоки начинают уходить в гипер или исчезать в струнных прыжках. Это было потрясающее зрелище. Несмотря на образование имперской наследницы, Ана не слышала о такой технологии спасения миров.

Потеряв в детстве родину, Одиссей не мог не подумать о том, чтобы защитить Танелорн от подобной судьбы. И теперь защита сработала за считанные секунды от осознания угрозы: Вечные ещё вибрировали в телах своих жертв, а планета уже исчезла.

Греанец мучительно рокотал, зульч всхлипывал, а бета-спикер отключился от синтетика и прервал связь.

— Оболочка, — проронил первый Вечный и выпростался из крылатого кота. — Хозяин сбежал. Нужен другой.

Казалось, соприкосновение с пустотой нанесло синтетику непоправимые раны; он задрожал, разложенный на линии и слои, материя пыталась сложиться воедино, вселенная изо всех сил старалась сохранить цельность… И вдруг крылатый кот сплотился, невредимый, без малейших следов вмешательства.

Зульч в ужасе содрогался, пытаясь вырваться и сбежать, но невозможно сбежать от того, что внутри тебя, что переплелось с твоим бытием.

— Счастливый, несчастный, счастливый… — шелестел Вечный, словно гадая по линиям судьбы. Его руки скользили по нитям и слоям зульча, перебирая их, как струны арфы.

— Остановитесь, — звонко воскликнул та’эрон Рами. — Вы причиняете ему страдание.

Его платформа плыла к несчастному слонёнку, наследник тысяч поколений хищников вскинул лапы в жесте, обращённом к Вечным, но его когти прятались внутри.

— Рами, беги! — закричал Одиссей. — Мы не трогаем чужих, прячем планету и уходим от любого контакта!

— Подтверждаю режим разделения, — пробормотал та’эрон. — Но право вето на приказ об уходе.

Рами не мог бросить собрата. Точным прыжком он перескочил с платформы на платформу и схватил трясущегося зульча за плечи.

— Он ничего не знает об Истоке, — сказал архитектор в нависающее золотое лицо, где его отражение начало деформироваться и меняться. — Я тоже не знаю, но я могу вам помочь.

— Рами, нет! — рявкнул Одиссей. — Они перебирают связи в поисках первопричин! Ты один из основателей Танелорна, если они возьмут тебя, то будут в шаге от всей планеты!!

Но было уже поздно.

— Ненужный, неважный, — выдохнул Вечный, оставив слонёнка, и тот осел на пол, истерично содрогаясь в попытках вернуть себя.

— Помеха. — бросил третий чужой, и пустота в его руках жадно затрепетала, а греанец неистово заскрежетал. Бронированную платформу расслоило всю целиком, мгновение она дрожала, пытаясь удержаться на краю бытия, но не смогла. Все слои и линии вдёрнулись в одну точку, платформу стёрло вместе с орудиями и греанцем. Были — и не было.

— Нужный, — сказал первый Вечный, подплыв к Рами.

И вложил в та’эрона руки с прорехами пустоты.

— Нет, — прошептал Одиссей, и по его искажённому лицу Ана поняла, что впервые за много лет он не знает, что делать. Броситься на помощь другу и погибнуть с ним. Оставить его и бежать с планетой, потому что она важнее и сам Одиссей тоже. Сжать чувства в кулак и наблюдать, как чужие уничтожают Рами, словно ненужный предмет, впитывать любую информацию о Вечных, чтобы уйти в самый последний момент. Все варианты были плохи.

Платформа с зульчем дрогнула и ушла в гипер, система отделила Рами как поражённого угрозой и бросила, нейтрально и бесчеловечно определив не подлежащим спасению. Он повис в собственном защитном поле, которое позволяло выйти в космос и невредимым упасть на планету, прыгнуть в вулкан или выдержать удар астероида — но не спасало от Вечных.

Рами не застонал и не закричал, он был готов к столкновению с чем угодно, и даже прикосновение пустоты, сводящее с ума и лишающее воли, не сломило его дух. Та’эрон распростёр руки, отдавая себя на волю чужаков.

— Что бы вы не искали, мы можем помочь друг другу и существовать вместе, — выдохнул он, содрогаясь в агонии вещества, которое тщилось существовать.

— Нет, — хором проронили Вечные, тяжело и печально, — Нас быть не должно. Отдай нам Исток, чтобы мы могли перестать быть. Отдай.

В их сотрясающих душу голосах была жажда и тоска, словно они мучались даже сильнее Рами, дрожащего в смертельной хватке пустоты.

— Ты и Танелорн. — проронил Вечный, нависая над Рами, разбитым на сотни нитей и слоёв.

— Ты сплетён с Танелорном. Танелорн сплетен с ключом. Ключ и Исток. Вместе.

Второй подплыл сбоку, а третий искал внутри, они сгрудились над распростёртым архитектором, как чудовища-падальщики в поисках чего-то, что утолит их голод.

— Незримые следы. Вокруг Танелорна. Много незримых следов.

— Скажи, где Исток. Скажи!

— Я не знаю!.. — Рами застонал, теряя контроль.

Одиссей мог смести двоих Вечных ливневым огнём из своего техноконтура, разрывать их в клочья снова и снова, пока они не возродятся у него внутри. Но это никак не поможет Рами, а лишь погубит их обоих… Ана смотрела на лицо будущего детектива, искажённое гримасой выбора.

— Оборванная нить, — сказал Вечный внутри Рами, в его голосе тяжелело напряжение. — Незримая. Связан не с Истоком. С ключом.

Всё замерло, даже Рами бессильно застыл, и две тёмных фигуры медленно развернулись в сторону Одиссея. Сердце Аны ёкнуло, но в следующую секунду она осознала, что золотые лики не направлены прямо на него… Что они слепо поворачивают маски, и Одиссей не отражается в них…

Вечные не видят его! Глаз сайн, незримый для них, прячет и своего носителя!

Но глаз не мог помешать им думать, сопоставлять и искать.

— Ты здесь, — пророкотали все трое со страстью и торжеством. — Ты рядом.

Двое воспарили, расходясь в стороны, раскинули руки, словно приветствовали долгожданного друга и так сильно хотели обнять. Ана заметила, что многофокусный взгляд Одиссея сконцентрировался на руках Вечных, посмотрела и увидела, как они дрожат от предвкушения. Пустота невыносимо корчилась, и девушка вдруг поняла, как мучительно ей соприкасаться с веществом, бытием, реальностью, быть частью вселенной. Как невероятно она хочет прекратить.

— Все живые хотят, — тяжело выговорил первый Вечный, брезгливо и неприятно осознавая то, о чём говорил. — Чего жаждешь ты? Скажи, что угодно. Всё сущее. Мы дадим тебе.

Одиссей молчал, его лицо не скрывало эмоций и сейчас в нём боролись соблазн и страх, но Ана не могла узнать, какие именно. Странно, в полной ментограмме хранятся все чувства и мысли носителя — а здесь была лишь фиксация происходящего, без личностного слоя. Неужели Одиссей по-прежнему не доверяет ей и не показывает всей картины? Раскрывает такое сокровенное и такое чудовищное, но при этом что-то утаив?..

Вечный согнулся словно от боли и застонал, его фигура деформировалась, сотрясалась, он пытался удержать её, но она со скрежещущим воплем низверглась сама в себя и уничтожилась, от него не осталось и следа. Второй задрожал и поплыл, едва справляясь с искажением и болью.

— Так плохо, — прошелестел он. — Страшно. Но ты остался ради друга, ты добр. Помоги нам. Спаси нас! Ради всего доброго, что есть в этой вселенной… Дай нам возможность уйти.

Чужой простёр руки в нужную сторону, слепая судьба повернула его к Одиссею, и вся мрачная фигура исказилась в борьбе. Человек не двинулся, и златоликий застонал, закричал, взламываясь изнутри, его крик перешёл в хаотический поток и смолк в исчезающем комке тела.

Рами едва слышно всхлипнул, он почти не дышал, был в объятиях пустоты слишком долго. Его существо уже почти смирилось с чудовищной несправедливостью небытия, которую не приемлет каждая клеточка живого — только на порядок невыносимее, чем от обычной смерти. Воля Рами, умнейшего и жизнерадостного, тонкого и открытого, почти исчерпалась.

— Не хочешь, — горько проронил последний Вечный. — Тогда страдай, как те, кого ты обрек на страдания. Смотри, как исчезнет то, ради чего ты взывал к Истоку. Твой друг. Через него твои приёмные дети. И через них твой Танелорн.

Он раскинул руки в стороны, из тёмного тела выворотились ещё руки, и ещё, словно многорукий бог, в каждой ладони корчилась пустота, а Рами закричал последним криком падающего в бездну. И Ана поняла, что у Одиссея не осталось времени, он должен решить, что делать, прямо сейчас.

Серые колонны возносились к строгим сводам, их увивали каменные стебли и листья плюща с венчиками искусно выточенных лилий — оттеняя доктрину о долге напоминанием о жизни. Арки сходились в каменное небо, полное звёзд, а в проёмах высились сумрачные статуи мужчин и женщин в мешковатых древних скафандрах. Первые. Разведчики и освоители, пилоты дальних прыжков и вераторы первой навигаторской гильдии.

На арке каждого, словно медали и ордена, отпечатались символы достижений — но главным свершением стоящих в этом зале стали их имена. Здесь навеки застыли те, кто приняли эпохальное решение: разделить наследие погибшей родины. Те, кто взяли Фамилии-символы и основали династии, поделившие остатки человечества на двенадцать культур. Если присмотреться, можно было прочесть среди них «Илиад» и «Ривендаль».

Все статуи замерли в одной позе: склонив голову и прижав руку к груди, словно прося прощения у матери и отдавая ей память и скорбь. В центре на каменном полу голубела и зеленела большая мозаика Земли, а на плитах вокруг неё широким кругом чернела надпись: «За бесконечностью — я». Последняя буква находилась перед алтарным возвышением, а на возвышении стоял мальчик.

Семи лет, в маленьком мешковатом скафандре старинного покроя, сшитом вручную специально для этого дня, взволнованный и внимательный. Перед ним, преклонив колено и склонив голову, возвышался мужчина-гора в адаптивной броне. Рядом стояла самая красивая женщина в галактике, Елена Илиад. А по краям зала, в отдалении, теряясь в тени, замерли одиннадцать вераторов, представители каждой династии… Кроме одной.

— И последнее, сын, — сказал Оберон спокойно и негромко. — Что бы с тобой ни случилось в жизни, кем бы ты ни стал, куда бы ни занесла тебя судьба, помни: ты должен защищать наследие Древних. Помни: нет ничего важнее глаза сайн.

Он говорил это тихо, чтобы услышали только трое. Мальчик едва заметно посмотрел на маму, проверяя её согласие с отцом — и ему показалось, что она не вполне согласна.

— Но лорд-хранитель, — спросил он, сомневаясь. — Наши предки отдали всё, чтобы спасти людей от истребления. Это первая и последняя цель Ривендалей и всех Хранителей. Неужели этот глаз… Важнее людей?

Глаза Елены блеснули одобрением.

— И нет, и да, — проронил Оберон, в его голосе был сумрак сомнения. — Нет, потому что мы не знаем, а можем лишь чувствовать и догадываться. Да, потому что мы чувствуем и верим.

— Во что?

— В добрую волю создателей глаза. Их дары вели и защищали нас после гибели Земли, хотя они сами давным-давно мертвы. Каждый носитель глаза уверен, что сайны благи, я носил его много лет и чувствую это в глубинах моего сердца.

— Но ты не знаешь, — сказала Елена, опустив глаза.

— Не знаю, — согласился отец. — Я думаю, что человечество — часть наследия сайн. Что наши пути как-то связаны, и они оставили нам дар, чтобы действовать вместе.

— Жаль, что они не оставили послание, — Елена качнула точёной головой. — Это сделало бы нашу жизнь куда проще.

Мальчик знал, что она говорит не о далёком прошлом, а о событиях нынешних: напряжении между Обероном и её родной семьёй. И о цедарах.

— Если мы правы, — не ответив жене, продолжал лорд-хранитель, — То спасти глаз и означает спасти людей.

Он смотрел на сына испытующим, пронизывающим взглядом.

— Но мы можем ошибаться. Возможно, глаз сайн не является даром и никак не связан с судьбой людей. Или медузы — хитроумные чудовища, их глаз заставляет носителей чувствовать преданность. А может, это древний и равнодушный народ, который не имел никакого понятия, что их наследие будем хранить мы… Такое возможно. Но что, если мы правы, и этот драгоценный дар позволит спасти нечто большее, чем мы все? Именно так чувствуют носители глаза. А если это правда, то последствия утраты дара сайн будут куда страшнее, чем последствия нашей… Слепой веры.

— Но хочется же узнать точно! — воскликнул сын.

— Жизнь не всегда даёт нам чёткие ответы. Она не всегда понятна и проста.

— Как же я догадаюсь, как правильно⁈

— Чем дольше ты будешь носить глаз, тем глубже поймёшь эту правоту.

— Совсем как ты?

Человек-гора трудно вздохнул, и от мощи его дыхания мальчика едва не пошатнуло. А затем он сказал пугающую правду:

— Сын. Ты знаешь, как я люблю нашу планету и наших людей. Как сильно предан тебе и маме, я готов защищать вас до последнего вздоха. Для меня не стоит вопроса выбора между мной и другими, ради людей я отдам всё. Такова клятва Хранителя, таков мой долг. Мне не страшно это сделать. Но если выбор встанет между Ольхаймом и даром сайн, я выберу сайн. Если выбор будет между моей женой и глазом, я выберу глаз. И если мне придётся выбирать между тобой, Одиссей, и глазом… Я не знаю. Я буду должен сделать выбор.

Мальчик стоял с открытым ртом, Елена молчала и смотрела на статуи Первых.

— Поэтому всю свою жизнь я стараюсь делать так, чтобы передо мной не встал такой выбор. И сейчас, когда время выбирать пришло, я раньше времени отказался от наследия сайн и отдал его тебе.

Маленький Одиссей выдохнул с невероятным облегчением.

— Значит, теперь ты выберешь нас с мамой? — едва слышно спросил он.

— Да, — кивнул Оберон. — Потому что теперь этот дар — твоя ноша. И когда судьба приведёт тебя к моменту выбора, тебе одному придётся решать, как поступить. Что сохранить: людей или сайн, глаз или Ольхайм, глаз или тех, кого ты любишь.

Глаза Елены гневно сверкнули, она не смогла сдержаться и положила руку сыну на плечо, коснулась его волос. Но ничего не сказала. Она ещё скажет сыну, что думает — потом, без церемоний, наедине.

— Не знаю, какой тебе предстоит выбор, — кивнул лорд-хранитель. — Но определить твоё наследие сможешь только ты сам, Одиссей. Поэтому сегодня ты должен дать ту же клятву и то же обещание, что давал каждый из нас.

— Какую, лорд-папочка? — волнуясь, спросил мальчик, перепутав слова.

— Ты клянёшься отдать все силы, всю волю и всю свою жизнь ради человечества? — громко спросил Оберон, и его голос заметался в каменных сводах. А когда эхо стихло, он добавил тихо-тихо. — Ты обещаешь превыше всего хранить дар сайн и использовать его на благо всех живых?

— Клянусь! — с восторгом крикнул мальчик, его глаза сияли, а эхо счастливо запрыгало по ступеням. И тихо добавил, с любовью и благодарностью глядя на отца, — Обещаю.

— Тогда я провозглашаю тебя нашим наследником, Одиссей Илиад Ривендаль.

Золотое сияние королевского контура сошло с могучих рук на фигурку сына, окутало и впиталось в него. Мальчик вскинул руки и торжествующе закричал, заиграла музыка, солнечный свет вокруг стал ярче, а вераторы приблизились, чтобы поздравить, пока счастливые мать и отец обнимали наследника.

Они не знали, что через месяц им придётся отречься от него.

Одиссей шагнул с платформы в невесомость, импульс повлёк его вперёд; в полёте он вырвал глаз из глазницы и протянул Вечному:

— Бери!

Чёрный шар отразился в золотой маске, и та мгновенно выцвела, не в силах его отображать. Все бесформия сгинули, лик побелел и вспыхнул невыносимым светом, тут же истратился и зазиял пустотой. Ничто раскрылось в голове Вечного, словно жадный зев. Он схлынул с разбитого Рами, как тёмный морок, оставив его на грани бытия и небытия, блёклым и почти прозрачным контуром.

— Исток, — застонал Вечный и всем существом потянулся к глазу сайн. — Единственный… Последний.

Одиссей и Ана из разных времён смотрели одинаково-завороженно, как его тело побелело, воссияло и провалилось внутрь себя, открывшись пропастью пустоты, которая тянулась к чёрному шару так сильно и быстро, как только могла, и поглотила его так жадно, как не способно живое существо. Почти поглотило. Никто не знает, как бы сложилась судьба всего сущего, если бы в этот момент не произошли две вещи.

— Решение Единства всех равных: корректировка стратегии, — сигнал от альфы пришёл за доли секунды до точки невозврата. — Подтверждение защитного режима, но переход с пассивного к активному. Принудительное возвращение Аксиома и Куратора. Удар по атаковавшим всеми силами. Огонь!

Скорость быстродействия у систем Танелорна была максимальной, нужные процедуры и действия они выполнили за наносекунды, и даже со всеми прошивками Одиссей не успел сделать ничего. Да и не мог, потому что его права были заблокированы. Его выдернуло из-под распахнутого Вечного и шифтнуло в ЦУБ.

Такому же экстренному перебросу подвергся и Рами, но, разбитый на линии и слои, он ещё не успел вернуться в реальность, был расслоён по вероятностям, которые ещё не сошлись. И захват не удался, а в перебросе произошёл сбой. Зато боевые блоки Танелорна эффектно вернулись из подпространства и нанесли по Вечным (и Рами) массированный, сотрясающий удар.

Аннигилирующие лучи, псевдо-нейтриновые поля, плазменные выбросы и струнные вибры, сдвиги пространства и парочку старых-добрых кварковых бомб.

Одиссей тут же отдал приказы: прекратить атаки, вернуть его в точку входа, повторять попытки вытащить Рами каждую долю секунды, начать массовую эвакуацию жителей с блоков на другие планеты и на корабли-ковчеги — оставить тело Танелорна безлюдным, чтобы сохранить его душу.

С каждым приказом Аксиома было по-разному: одни распоряжения система беспрекословно и моментально выполняла, другие тотчас отвергла, так как они расходились с решением, принятым высшей силой их мира: полным Единством, подавляющим большинством всех голосов. Прекращение огня уже не требовалось, потому что огонь был и так прекращён — после проведённой каскадной и многовекторной атаки не могло выжить ни одно из известных в галактике существ.

Приказ общей эвакуации приказ был крайне затратный и сложный в реализации, его поставили на голосование старшего кольца: архитекторов, кураторов и других высших лиц Танелорна. Все владели максимальной комплектацией, и в экстренных случаях действовали крайне быстро, так что решение приняли за пару секунд. Лишь огромный авторитет Аксиома и тысячи случаев его доказанной правоты за предыдущие три десятка лет позволили этому неоднозначному приказу, избыточному, перестраховочному и параноидальному по мнению многих равных, получить подтверждение. И неудобная, дорогостоящая, сложная эвакуация жителей из родных домов в неизвестность началась.

В общем-то, кроме внезапной атаки по Вечным, стратегия, взятая Одиссеем с самого начала, и осталась в приоритете. Именно так считало Единство, совет и управляющие ИИ. Потому что Танелорн во всем его разнообразии, рациональности и могуществе просто не понял, что Вечным не важна сила или логика нашей вселенной. Что для них важны лишь смысловые связи, схождения вероятностей: то, что является основой бытия и превращает возможность — в реальность.

Они оперировали на стыке всего и ничего, и для них атака Танелорна была не угрозой, а возможностью. Чёткой, прямой связью, возникновения которой Аксиом так сильно пытался избежать. Никто, кроме Одиссея, ещё не понял этой странной концепции, потому что к её осознанию раньше не было предпосылок. А он третьим потоком разума спешно формулировал её и передавал сенату — но было уже поздно.

Ведь по приказу вернуть Аксиома на место система привела разумное возражение, но приоритет старшего архитектора был выше — и его швырнуло в точку выхода уже через секунды после прекращения огня. Вокруг Одиссея активировали пачку различных защит, потому что псевдо-нейтринные поля не прекратили свою уничтожающую работу. Хотя они уже выдыхались. Но в целом, ЦУП считал, что главная угроза устранена, а риск дополнительной невелик, поэтому прямой приказ Аксиома пересилил тактическую нерациональность возвращать одного из командующих в область боя.

А вот с возвратом Рами получилось немного странно, и это стало второй вещью, определившей судьбу всей вселенной. Первые повторные броски и захваты та’эрона не увенчались успехом, а на пятом попытки прекратились. Самый дальний поток восприятия Одиссея заметил этот факт уже почти в момент его переброса обратно, и он успел запросить данные: почему прекращены попытки спасти Рами? Получил в ответ, что объект «Рами» неизвестен, с просьбой уточнить запрос.

Одиссей мелькнул по инфобазам и с содроганием увидел, что никакого Рами в программе Танелорна никогда не было. Все важные вещи, которые были им сделаны, сделали другие. Больше того, в памяти у человека были десятки абсолютно противоречивых воспоминаний: как они с Рами проводят через Единство важный закон о культурной коллизии, над которым работали шесть лет. И как они проводят почти такой же закон с Эрси, закадычной подругой и соратницей Фокса, большой любительницей антиграв-бола и сверхмедленных танцев.

В голове человека роились сотни двойных воспоминаний с Рами/Эрси. Но секунду назад человек не знал никакой Эрси. Секунду назад Танелорн знал одного из своих основателей: Рами. А теперь всё смешалось.

Нынешний Одиссей Фокс понимал, что Вечные стёрли Рами, а реальность в порыве самосохранения переписалась заново, уже без него, и удержала все ключевые события, смыкаясь вокруг них чуть по-новому, так, чтобы сохранить в целости прошлое, настоящее и будущее пространства-времени, не разрушить их. А тот Одиссей, которого бросило обратно в космос, этого ещё не понял, он пытался собрать воедино безумие происходящего.

У него было мало времени, чтобы осмыслить: вереницы событий, решений, диалогов шли в несколько потоков восприятия нескончаемой чередой. От запредельной нагрузки он стал теряться в том, что происходит, и даже на долю секунды подумал, не сходит ли с ума. Не мог ли его разум в шоке и стрессе придумать воображаемого друга или что-то перепутать?

Но Одиссей и Рами были слишком близки, чтобы эта мимолётная мысль получила хоть какое-то подтверждение разума. Фокс прекрасно помнил своего друга. Как могло быть, что вся вселенная забыла его и заменила на Эрси, а человек помнил каждый шаг пройденного вместе пути? Как могло быть, что он никогда не был с Эрси, и при этом тридцать пять лет работал с ней бок о бок? Почему чужие и чудовищные существа, способные творить невозможное и нарушать законы мироздания, ненавидящие существовать и вынужденные пойти на это в поисках глаза сайн — не могут коснуться носителя глаза и отследить его даже по прямым связям со всех сторон?..

Вопросы слились в клубок, и за пролетевшие буквально десятки секунд с самого начала этих событий, ни один разум в галактике не смог бы сопоставить все странности и факты, сложить их в одну картину. Но Одиссей, находясь на пике своих способностей и возможностей, вмещая огромный опыт и уникальное чутьё жизни, во всей её иронии и парадоксальности — смог.

Бледный и мокрый от испарины, несмотря на контролирующие прошивки и впитывающий слой, он вложил глаз сайн обратно в глазницу.

В том месте, куда били каскадные атаки, оказалось пусто: все остатки от сбежавшего по кускам Танелорна, что могли там летать, однозначно были уничтожены. Но в центральных координатах удара, куда и вернулся Одиссей, он увидел небольшую сферу, состоящую из тёмных тел с золотыми масками.

Вечных были десятки, они ежесекундно гибли от остатков выдыхающихся псевдо-нейтринных полей, которые нарушали атомарные связи в их и без того хрупких телах. Погибшие схлопывались в себя, но из сферы рождались ещё и ещё. Ему показалось, что каждый раз это новое существо, и оно едва успевает осознать, как ему ненавистно быть, как уже с облегчением распадается. Как Одиссей и догадывался, Вечным как концепту — было совершенно плевать на атаки, уничтожение, смерть.

Что же они защищали своей сферой? Вокруг чего бились и схлопывались, выставляли прорехи ничто в своих руках, чтобы нарушить работу псевдо-нейтринных полей и не допустить их к центральной точке? Человек уже знал, что увидит — ради призрачной надежды на это он и вернулся сюда. Поля как раз выдохлись, дестабилизирующий фон спал до приемлемых значений, и тёмные фигуры перестали возрождаться и погибать. Остался лишь один Вечный, потому что больше не требовалось.

Он пронизывал бедного Рами, которого существа защитили от всех атак Танелорна и сохраняли изо всех сил. И человек знал, почему: он уже начинал понимать странную логику Вечных. Ведь Рами был его друг. Прямая связь с Одиссеем, которого они называли ключом, и который владел Истоком.

Вечный реял в космосе, держа расслоённого та’эрона за гранью бытия. Он обманул всю вселенную, которая посчитала, что Рами больше нет, и переписалась заново, без него. Но Рами ещё существовал, хотя уже не был жив в привычном смысле этого слова. Он не был физическим, только сгустком разбитого на слои и полосы смысла, но его личность ещё держалась за последние искры себя. Потому что Вечный не позволял ему соскользнуть в окончательный распад и раствориться бесследно в пустоте.

— Знаю, ты здесь, — сказал он пронизывающим голосом, отдавшимся у человека внутри. — Ты рядом. Отдай Исток, и получи своего друга. Сохрани свой мир.

Одиссей приблизился к Рами, убрал бесполезные защитные поля кроме самого тонкого, и коснулся щеки друга. Но там не было ничего материального, лишь бледная тень в одиночестве космоса, лишь замирающее эхо живого существа.

— Рами, — позвал человек печально, и, в отличие от пустотелых пришельцев, та’эрон его услышал и увидел.

— Оди, — слабо прошептал он. — Эти создания так необычны… Их сложно описать. Они делают страшные вещи… Но ты вернулся за мной…

— Послушай меня, Рами, пожалуйста, я должен объяснить. Чтобы не сойти с ума. Чтобы не сделать что-то непоправимое, — живой глаз Аксиома блестел, а чёрный был мёртвым. — Это моя вина. Это я пробудил Вечных. У меня в глазу великий артефакт космоса, наследие древней вымершей расы. Он предвидит вероятности будущего. Я чувствовал, что не должен использовать это могущество… Но не сумел сдержаться, ради Танелорна. Я обращался к глазу снова и снова, чтобы разрешить кризис или найти ответ на важный вопрос. Десятки раз за последние годы. Благодаря чтению вероятностей мы преодолели все кризисы, включая те, про которые ты так и не узнал. Но я думаю, поэтому и пришли эти существа. Они ищут и уничтожают наследие сайн уже два миллиона лет. Наверное, используя глаз, я дестабилизировал ход вероятностей… И этим привлёк Вечных.

Та’эрон смотрел на него широко раскрытыми глазами, спокойно и доверчиво.

— Хорошо, что ты признал это, Оди, — тихонько сказал он. — Теперь ты сможешь найти, как исправить…

— В этом и дело… — голос человека сорвался, слезы поползли по щекам. — Это уже не исправить. Если я отдам Вечным глаз сайн, произойдёт нечто ужасное. Не знаю, что, но сайны хотели предотвратить и ради этого пожертвовали всей своей расой. А если я не отдам глаз, Вечные сотрут Танелорн. Я думаю, они могут стирать. Бесследно и безвозвратно убирать кого угодно из ткани мироздания.

— Тогда отдай им глаз, — прошептал та’эрон едва слышно, из последних сил. — И наш Танелорн будет спасён.

Его измученное лицо освещала бледная улыбка.

Ответить беззащитному, прекрасному Рами, который так хотел существовать и так беззаветно верил в добро, в своего мудрого и гениального друга, вместе с которым они создали и воплотили лучший из миров — было самым страшным и сокрушительным, что Одиссею пришлось сделать за все свои жизни.

Говорят, что настоящее горе одинаково, нет горя больше или меньше — но это не так. Просто не всем в жизни выпадает испытать настоящее горе. Быть жестоко убитым в одиннадцать лет; быть квинтэссенсией зла в двадцать; отдавать всю душу страданию, очищаясь и рождая аспару; застрелить возлюбленную и не суметь её воскресить; пережить и похоронить любовь всей жизни; держать в руках старика-сына, разочарованного в тебе, и чувствовать его последний вдох; оплакивать умирающую дочь и не иметь возможности быть с ней рядом… Не шло ни в какое сравнение с тем, что человек в мятом свитере испытал сейчас.

Всё это было даже не на горизонте.

— Нет, Рами, — выговорил Одиссей изо всех сил, и его сердце омертвело. — Я выбираю сайн.

Он отнял руку от задыхающихся, оборванных нитей призрака, висящего в пустоте, лицо которого стало невыразимо печальным.

— Рами… Прости меня…

Вечный издал негодующий, яростный вой, взмахнул руками, и то последнее, что осталось от друга, доверившего Одиссею Танелорн, распалось и стёрлось.

— Создатель мира ведёт к миру, — жадно пробормотал Вечный, мотая золотой головой. — Мир ведёт к ключу. Незримый. Недосягаемый. Стирать. Пульсировать. Биться. Сердце в центре всего.

Его золотая маска налилась бесформами, которые сгрудились в один силуэт, та’эрона. Его отражения заполнили маску — много таэронов, вся их раса. Вечный вскинул руки в экстатическом жесте всемогущества, а Одиссей содрогнулся от бессилия и согнулся от невыносимой боли своего предательства, сжимая себя руками изо всех сил, чтобы не сломаться, чтобы не отдать глаз. Он не был уверен в правильности своих действий, но понимал, на какую страшную сделку с бездной идёт, знал, чем жертвует и ради чего. Он мог только верить в мудрость сайн и в чистоту суждений отца.

Вселенная дрогнула, когда небытие дотянулось до всех эронов сразу и пожрало их без следа. Одиссей смотрел, как вокруг него дрожат зыбкие линии и слои, весь участок космоса превратился в скопище мерцающих вероятностей — Танелорн и все, кто в нём жили, все, кто его создали, всё это громадное единство живого и существующего — пытались остаться, цеплялись за жизнь, хотели существовать.

Одиссей потерянно озирался, глядя, как сокрушаются огромные блоки и конструкции планеты, как она меняется, перестраиваясь, ищет возможную форму, но распадается снова и снова; как вселенная пытается нащупать способ сохранить себя максимально близко к тому, что было, потерять как можно меньше… Но не находит такого способа. Без та’эронов и их эволюции, без вымерших итераций их расы и выросшего из них Единства не мог возникнуть удивительный мир Танелорн.

Одиссей смотрел, как рассыпаются в прах здания и колонны, площади и башни, рушится единство и согласие, исчезают все достижения и находки, стирается белое, серебряное, зелёное и золотое; как умирает его нерождённая мечта. Как мир забывает о Танелорне и об эронах.

К счастью — если можно считать счастьем хоть что-то в этом бесконечном кошмаре — Вечные не были всесильны. На самом деле, они был далеки от всесильности, просто об этом сложно догадаться, когда видишь, как они стирают куски реальности и возрождаются, неуязвимые к любой угрозе. Как быстро и неотвратимо они учатся быть и добиваться цели — притом, что больше всего на свете хотят перестать чего-либо хотеть и прекратить как-либо быть.

Но Вечные не были всесильны. Они не могли стереть всю вселенную, кажется, пределом их возможностей была один несчастный народ. Поэтому большинство жителей Танелорна не исчезли, просто их судьбы переменились.

Одиссей смотрел, как на месте его удивительной планеты возникает… Обычный богатый и могущественный мультирасовый мир. Поди ж ты, столица целой империи. Какой-то расы, которая заняла пустую нишу влияния та’эронов и преуспела вместо них, только вместо качественного пути развития выбрала самый обычный — экспансивный. Ух, как они разрослись, даже перекроили целый сектор галактики, такие забавные колоритные существа, большие, массивные, со множеством рогов и сложной культурой — ещё секунду назад мир с Одиссеем их знать не знали, а теперь вот, пожалуйста, алеуды. С такими человек ещё не встречался.

А что же он сам здесь делает? Он с удивлением осознал себя дипломатом Содружества, который вместе с маленькой, но эффективной командой прилетел на установление первичных контактов с алеудами. Значит, скоро встретятся. Он понял, что неплохо знает этот народ и его культуру чести, потому что многое изучал. А ещё у него вменяемые и полезные коллеги, с которыми они иногда даже играют в бридж и обсуждают последние сводки… Хотя куда им до Рами и всех остальных, исчезнувших или раскиданных жизнью по-новому.

Человек висел в космосе, в отдалении от своего корабля, на магнитном фале, потому что несколько минут назад вышел сюда побыть в одиночестве и подумать перед важной встречей. Паять подсказала и другой интересный и важный момент: конечно, как у дипломата по установлению первичных связей, действующего в сложных и непредсказуемых условиях, у него была такая вещь, как табельный излучатель, по инструкции стоявший в режиме станнера.

— Вот как, — глухо выдохнул Одиссей. — Очень удобно, дорогая вселенная.

Он вытер залитое слезами лицо и посмотрел на Вечного. Тот клокотал, с трудом удерживая форму, маска треснула от чудовищных сил, прошедших через него.

— Страдание, — сказал Вечный невнятно, почти человечно. — Твоё, их, нас. Всего вашего вымороченного мирка. Ты уже понял? Носитель Истока — константа, его невозможно изменить. Мы будем раз за разом стирать события, которые привели тебя сюда. Вселенная будет снова и снова подстраивать их под тебя. Столько страданий… Но ты будешь почти неизменным, как бьющееся неуязвимое сердце. И с каждым биением, с каждым стиранием мы будем подступать ближе. Пока не сможем тебя нащупать. Рано или поздно.

— Я так и подумал, — медленно кивнул Одиссей, наконец сложивший всю картину. Боль и горе исказили его черты. — Слишком поздно догадался. Но, к счастью, мне достаточно стать предателем и причиной геноцида только один раз.

И пока это проклятое недосущество не начнёт вздымать свои руки, он вынул излучатель из кобуры, перевёл в режим «смертельный», другой рукой вытащил глаз сайн и протянул его врагу.

А когда Вечный увидел их, побелел и выцвел, став жадно разинутой пастью, и пустота наконец дотянулась до глаза, когда Одиссея и глаз начало расслаивать на бессчётное количество нитей и слоёв, человек выстрелил себе в голову.

И ментограмма кончилась.

Секунду принцесса стояла оглушённая, и мягкие серые полосы едва заметно стекали по её плечам и рукам. Теперь она поняла, почему в воспоминаниях был только лог событий, без эмоционального фона. Фокс не хотел, чтобы она пережила то сокрушительное, невосполнимое, что он тогда пережил. И столь отчётливо вспомнил сейчас.

Но даже без его эмоций, даже просто наблюдателем, Ана едва чувствовала, как дышит, в груди была дыра выгоревшего сострадания, а лицо мокро от слёз.

Девушка очнулась, метнулась к Фоксу и обняла его. Гладила, целовала, отдавала ему всю нежность; от неё шло такое тепло, что оно могло растопить полярную шапку самой равнодушной планеты в галактике.

— Любимый, ты не виноват, — шептала она, натурой человеческой, но особенно женской чувствуя, насколько чудовищна эта рана и как важно исцелить её. — Ты всё сделал правильно. Ты совершил страшный выбор, но этим выбором спас нас всех. Ты понимаешь это?

Одиссей молча кивнул, его бледное лицо было пугающе-спокойным; Ана выдохнула, пытаясь взять себя в руки и успокоить сердце. Сейчас она не могла быть слабой и раздавленной, она должна была помочь Фоксу удержать пережитое.

— Если эти не-существа настолько всемогущи, что стирают целые цивилизации, — покачала принцесса головой. — И единственное, что они не могут найти и стереть, это наследие сайн… Значит, твой глаз — самое ценное, что у нас есть. Единственное, что может помочь нам спастись. Ведь эти Вечные рано или поздно найдут способ стереть всё.

Она и не подозревала, насколько сейчас права.

— Объясни мне, как твоё самоубийство помешало им довести дело до конца?

— У Вечных нет власти над глазом, взаимодействовать с ним могу только я сам. Поэтому они не пытались меня убить, а наоборот, сделали бы всё, чтобы спасти. Чтобы я отдал им глаз и пустота коснулась его через меня.

— А-а-а, ты ждал, когда этот гад перейдёт в форму пустоты, и для этого протянул глаз, как приманку? Став пустотой, он уже не мог тебя остановить. А выстрели ты чуть раньше, он бы успел тебя спасти, как они спасали Рами. И ваш диалог перешёл бы на новый виток, но Вечный бы уже понял твой план и пытался бы тебя обыграть.

— Да, — кивнул Фокс. — Они невероятно быстро учатся. Потому что оперируют чистыми смыслами и тянут нить от одного к другому. Но они ещё не научились врать и хитрить, потому что ни взаимодействовали с тем, кто так делал. Вечные даже не знали про такой концепт: обмана и хитрости. Вспомни, они говорили напрямую, как есть, и в своих естественных реакциях дали немало информации. Я догадался, что без меня они не уничтожат глаз. И если я исчезну, глаз станет для них так же недосягаем, как был миллионы лет, пока я не поддался соблазну и не начал его использовать.

— Вот как. Но зачем… — принцесса запнулась, подбирая слова.

Было непросто задать этот прямой вопрос.

— Зачем я позволил им стереть та’эронов и Танелорн? Почему не попытался убить себя раньше, например, залпом из техноконтура?

— Да, — кивнула Ана и опустила глаза.

— Потому что у меня не было права на ошибку, — сказал Одиссей спокойно и нерушимо. — На кону было не слишком многое, а вообще всё. Хотя тогда я не понимал истинных масштабов происходящего, и только теперь начинаю. Но и в тот момент мне было ясно, что действуют эпохальные силы и происходит исторический момент. Представь: в один прекрасный день тебе сообщают, что ты константа мироздания, которую артефакт сайн сохраняет от стирания, и вселенная каждый раз будет переписываться вокруг твоей судьбы?

— Не хочу представлять, — честно ответила Ана. — Но такое случилось лишь однажды?

— Со мной — да, у меня двойная память только об одном периоде жизни. Когда возродился, путаницы в голове было много, пришлось пройти когнитивную стабилизацию. Но заодно снял и сохранил эту ментограмму.

— Мало тебе теллагерсы и перерождений, так еще и мега-глаз⁈ — воскликнула принцесса, вскинув руки.

— Может, это не два явления, а две стороны одного? — пожал плечами Фокс. Он не раз думал об этом. — Эпохальность не лично во мне, не я константа, а любой носитель глаза. Ты его видишь, значит, играешь какую-то роль в его судьбе. Может, когда-нибудь глаз достанется тебе, и тогда ты станешь мировой константой.

— Понятно, — она снова прижалась к Фоксу, и по волосам побежали возмущение, испуг и даже лёгкая паника, а потом смех, Ана хмыкнула ему в плечо.

— Ты чего?

— Не буду носителем. Не хочу, чтобы тебя из-за меня стёрли.

— В общем, — вздохнул Фокс, всё ещё бледный от воспоминаний. — Я сложил картину в самые последние секунды. Когда я чуть не отдал им всю вселенную, чтобы защитить друга, нас спасла только ошибка Единства, которое решило атаковать. Это было закономерное, но всё же везение. А когда Вечный в первый раз потянулся за глазом, я увидел механизм и понял, что в состоянии «раскрытой пасти пустоты» он уже деградирует из личности в функцию и становится слабее. Когда вернулся к Рами и увидел его за гранью, убедился, что Вечные стирают из реальности, и реальность переписывается.

Он поднял голову и посмотрел на Ану прямо.

— Да, я мог протянуть ему глаз тогда, и приказать техноконтуру убить меня в момент контакта. Но это бы не сработало. А я не мог рисковать.

— Не сработало?

— Я трижды видел, что техника подводит против Вечных. Расслоённого Рами не смогли выдернуть, и обе платформы, с зульчем и с греанцем не ушли в гипер, когда их хозяев расслоило. Вечный мог просто коснуться контура пустотой, залп сорван и всё, план не удался. А других способов убить себя мгновенно у меня в тот момент не было. Да и в целом… Я очень смутно понимал, что делаю, шёл почти по наитию, мне было нужно ещё немного времени, чтобы выстроить картину. Я слишком боялся совершить ошибку и завершить провалом борьбу сайн, которая длилась миллионы лет. Я должен был убедиться, что смутные догадки правдивы, и получить возможность убить себя мгновенно и легко. Ради этого я отдал им Рами, та’эронов и Танелорн.

Одиссей покачал головой и выдохнул.

— И шестьдесят лет мучался тем, что принёс их в жертву зря. Но теперь, после игр Древних знаю, что не зря. В тот день я сделал кошмарный, но правильный выбор.

Он помолчал.

— Но сегодня другой день, Ана.

Несколько секунд девушка смотрела в его глаза, сопоставляя всю полученную лавину фактов и знаний воедино. Осмысляя рассказанную сказку.

— День Дракона? — спросила она наконец.

— Да. Таэроны отмечали его раз в год своей планеты, которая вращалась на той же орбите, что и Танелорн. Облетая солнце за двенадцать земных лет.

— Погоди, а что же стало с их материнской планетой?

— Они разобрали её на материалы и топливо для строительства, на ресурсы для продажи. Использовали собственный мир, чтобы выстроить новый и лучший для всех. По-другому создать Танелорн в том виде, в котором мы его просчитали и спроектировали, было невозможно.

Ана поражённо покачала головой. А ведь только что думала, что сегодня её уже ничем не удивить.

— Наша жизнь состоит из сложных решений и жертв, — сказал Фокс. — И чем выше замахнёшься, тем сложнее решения, тем страшнее могут быть жертвы. Мы не можем всего добиться, ничего не потеряв в дороге. Хотя с крушения Танелорна я только и делаю, что пытаюсь добраться до цели и никого не потерять.

— И у тебя получается!

— Скорее да. Если забыть про Кизю и про детей с планеты Русь.

— Ты слишком много от себя требуешь, — Ана осветилась несогласием.

— Мне слишком много дано.

— У тебя получается всех спасать и никого не терять, насколько это вообще возможно, — повторила Ана с упрямством и искренней верой. — А иногда и через невозможно. А Кизю можно и помянуть добрым словом, раз сегодня день памяти…

Одиссей согласно кивнул.

— Пока я жив, жива память о та’эронах, — сказал он через некоторое время. — Они скорбели об истреблённых предках, и в День Дракона вспоминали о них. Вили змеев из цветов и стеблей, выстраивались в длинные процессии, а передавали из конца в конец две чаши, из одной каждый отпивал, а в другую наливал.

— На «Мусороге» нам такого не устроить.

— Но есть одна традиция, которую можно.

Её глаза блестели в ожидании ответа.

— Чаша памяти. Передают по кругу и каждый, сделав глоток, вспоминает об одном из ушедших народов. Раньше я пил из чаши и говорил сам с собой, потому что было не с кем, никто не знал эту тайну.

— Теперь я знаю. Расскажи мне о Рами? Какой он был?

Фокс налил воды в Кружбан и сел напротив. Подумал, приложив руку ко лбу, и вдруг улыбнулся.

— В детстве Рами любил ловить лякушей, и тренировался, чтобы стать чемпионом весеннего заплыва, — начал он.

В глазах Одиссея мерцали радость и печаль, но с каждым глотком печали становилось чуть меньше. Ана сидела, уперев щёку в колено, и слушала, Рами вставал перед ней, как живой. А когда вода в чаше закончилась, они обнялись и просто молчали.

— Подожди, — внезапно очнулся Фокс. — А мы разве не должны были прилететь… Уже два с половиной часа назад⁈

— Должны были. Я сказала Гамме, чтобы сошёл с маршрута и лёг в дрейф. А клиентов предупредила, что мы прилетим завтра. Вот так, босс.

Одиссей молча кивнул и выдал ассистентке поцелуйную премию.

А она всё думала о невероятности всего, что сегодня узнала. Вернее, того, что узнали они с Афиной. Конечно, богине было всё так же запрещено контактировать с изгнанницей империи и вмешиваться в её жизнь, но никто не пытался разорвать их связь. Афина всегда молчаливо была где-то вдалеке, на задворках сознания, и Ана была готова поклясться, что сегодня от услышанного и увиденного она испытала не меньшее сострадание и не меньший шок.

— Ну хорошо, — сказала принцесса. — А ведь тебе нужно рассказать нам всё, что случилось на планете судьбы.

— Расскажу, но в следующей сказке. У нас ещё есть время.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я не использую глаз, а только позволяю ему использовать меня. Вечные не найдут нас и за миллион лет… Пока мы сами не сделаем первого шага.

— Ладно, — согласилась Ана. — Я, честно говоря, больше и не могу воспринимать новостей. Давай откроем упаковку кризанского поющего мороженого?

Она уплетала сливово-аммиачный пломбир, который фальшиво подвывал популярные оперетты. И думала, что тот великий, максимальный по всем параметрам и находящийся на пике своих способностей и возможностей Аксиом — проиграл и потерпел величайшее крушение во всех своих жизнях. А этот неяркий детектив в мятом свитере переиграл богов и спас её из объятий смерти вопреки законам вселенной. Ана считала, что её Одиссей — мудрее.

Но даже после всего услышанного, увиденного и пережитого, от следующей мысли у неё захватило дух.

— Постой, — сказала она, заткнув мороженое ложкой и схватив Фокса за ненавистный свитер. — Я поняла!! Я поняла, почему ты — человек без апгрейдов… О боги!

Детектив смотрел на неё безмятежно.

— Рано или поздно я встречусь с Вечными, — сказал он. — Этой встречи нельзя избежать.

— И если тебя сотрут из настоящего, будущего и прошлого вместе с имплантами, апгрейдами и прошивками, которые будут частью тебя, это может повлиять на тех, кто создал эти прошивки. На отдельных мастеров, компании, и даже планеты и расы!

— А я больше никогда и ни за что не позволю, чтобы из-за меня ещё кого-то стёрло. Уж лучше потерпеть небольшие неудобства.

Сказав это, он сморщился от боли и стал разминать шею.

— Ложись, — засмеялась Ана. — Сейчас изгнанная наследная принцесса империи олимпиаров сделает тебе массаж.

Дело #20 Нир

Мусорог опустел.

Никто не восседал в уютных стульях-креслах вокруг овального стола; не бродил задумчиво меж неладно скроенных металлических полок в поисках более-менее подходящей для него еды; не смеялся за горячим чаем, кофе или шпуней вприкуску с лакомствами разных планет; и даже не читал биржевые сводки. Тележки не суетились в залах и не проносились по тоннелям, словно крошечные поезда, бренча металлокерамическими телами; не толклись в рабочей зоне, перебирая мусор, не задевали друг друга — и не обсуждали это вежливо или грубо, делая вид, что они разумные существа.

Истощённая Чернушка не резвилась по всему Мусорогу, хлопая пространством туда-сюда и возникая в самых неожиданных местах, никого не клевала, а медитировала, словно лежачая статуя из чёрного обсидиана. Даже панель управления, которая так любила подмигнуть капитану россыпью разноцветных огоньков, теперь молчала и не отсвечивала. А древний корабль из тёмного и гладкого стекла прятался под слоем обшивки за Мусорной горой — и спал, как миллионы лет до того, ожидая своего часа.

Просторы баржи захватили сумрак и тишина.

Только шикарисы фырчали в заболоченном зале и тёрлись о шерстяные бока друг друга, обмениваясь спорами мерцающей тли, которая делала их длинные космы такими блестящими, переливчатыми и шикарными. В двойном бронированном контейнере, тщательно закреплённом на стене капитанской рубки, тускло переливалась сотней тончайших нитей ненавистная сердцу хозяина Stellaris Variola Ultima, убийственно-редкая тварь. И напротив неё, в силовом гамаке, билось сердце Мусорога — изнывающий от скуки Одиссей Фокс.

— Да блин! — сказал он недовольно. — Когда все вернутся?

— Не так уж и скоро, — сочувственно ответил Гамма. — У Трайбера с Аной продолжается оружейный марафон. Демонстрация, примерка, испытание и подгонка новых боевых систем заняли больше времени, чем планировалось, и продлятся ещё пять-шесть сегментов.

— Ничего себе. Тогда им проще переночевать в техно-комплексе «Межзвёздных войн».

— Любезное предложение об этом уже поступило от продавца, ужин и завтрак включены. К тому же, за солидные суммы покупок им сделают бесплатную синхронизацию.

— Надеюсь, боевые штуковины того стоят.

— Судя по ценам, определённо.

Пятьдесят миллионов Трайбера, как и все их заработки, решили поделить пополам. Двадцать пять достались сияющему от предвкушения Фазилю, который пустился азартно вкладывать их в виртуальные и реальные активы — список у него был уже давно. Примерно пять миллионов ушли на выплаты долгов и самые обычные корабельные расходы: квантовая очистка внутренних помещений, реатмосфера, тотальная дезинфекция и пополнение множества категорий запасов. А оставшиеся двадцать миллионов инвестировали в долгожданную закупку боевой экипировки.

Потому что опасно странникам, бороздящим просторы высокотехнологичной галактики, вести со случайными противниками неравный бой, сражаясь в исподнем. Ана с Одиссеем летали в одном гражданском поле на двоих, категории всего лишь «А». Да и Трайбер дрался в чём мать родила, а отец проапгрейдил.

В общем, улучшить боеспособность и выживаемость было для команды Мусорога первейшим приоритетом. Но Фокс уже слишком привык быть не один, стоять в реке на пересечении сразу нескольких живых потоков и чувствовать, как они бурлят вокруг, каждый по-своему. Поэтому, проведя почти сутки без новых дел, без интригующих тайн мироздания, без объятий Аны и препираний с Бекки, капитан баржи слегка загрустил.

— А Фазиль с тележками? — зевнул детектив. — Когда они вернутся?

— Они купили и погрузили партию редкопланетных минералов, но их не выпустили из доков и отправили на геосканирование. Которое продлится до утра.

— Блин, — повторил Одиссей. — И чем мне всё это время заниматься?

Панель управления пискнула и воссияла маленьким синим огоньком, рядом с которым кратко мигали парный жёлтый и зелёный.

— Слава Древним! — обрадовался межпланетный сыщик.

Он ловко вынырнул из гамака, ведь эта кодировка значила, что поступил новый заказ, что он срочный, а планета находится совсем рядом, и доступ на поверхность уже разрешён.

— Ну-ка, посмотрим!

Фокс развернул визиограмму: сейчас прочитает все вводные, и пока ждёт Ану, уже придумает, как там всё было. А когда она вернётся, эффектно раскроет дело за пять минут. Хе-хе.

Через две строчки азартная улыбка поблекла, расслабленное лицо отвердело, и детектив дочитал информацию в полной тишине. Закашлялся, резко стукнул кулаком по груди. Молча ответил страховой компании, что принимает дело.

— Гамма, вызывай флаер, — сказал он.

Планета была невзрачная, материк аккуратный, город разбух от тесноты — а кварталы стелились впритык, налезая один на другой. Снижаясь к месту убийства, Одиссей падал из макро в микро, невольно препарируя этот мир. Флаер летел по вектору вращения планеты и ненадолго обогнал восход.

Район надвинулся, как тусклый предрассветный зевок. Квартальный кластер — два длинных дома, которые держались друг за друга, как две каменных руки с сотней сплетённых пальцев и прожилками зелени между бледно-серых суставов. Многоуровневые площадки уходили под землю, панели сменной функциональности стояли боком и напоминали стопки коржей. Каждый метр пространства использовался как минимум двумя способами. Ранние рабочие, в квартирах которых не было личной кухни, слаженно завтракали в общественных ячейках, где часом позже будут играть дети.

Инспектор Клеасса ждала его рядом со своим крошечным трейсером, припаркованным вертикально. Над ним нос к носу висела машина побольше — полицейская. Не было никакого оцепления, потому что убийство произошло внутри дома, в одной из квартир.

Старший инспектор дистрикта была из расы птюрс: карликовый около-гуманоид на птичьих ногах с цепкими когтями, почти вся покрыта рудиментарным оперением, а крылья уже пару миллионов лет как усохли в жилистые руки с почти человеческой кистью. Нос и рот у неё остались частями одного целого, они заострялись и торчали, защищённые лёгким окостенелым наростом, но уже давно не способные клевать. Она больше напоминала карлика в карнавальной маске, чем птицу.

Птюрсы преобладали на планете, хотя родились в другом, более причудливом мире. Но этот квартал-кластер был заселён строго людьми. Увидев детектива, инспектор приветственно сложила кончики пальцев аркой над головой, секунду молча держала, расцепила и перешла к делу:

— Рин Шеллер, человек, возраст…

— Я видел данные. Но там не было способа убийства. Экспертиза готова?

— Только закончили, они дважды перепроверяли, — кивнула Клеасса, семеня короткими шажками сбоку от Фокса и на полкоготка впереди, одновременно указывая путь и не опережая гостя. — Крайне необычный способ, первый такой случай в галактике. Но это точно убийство: все веньеры выкручены на максимум, на всех приборах. Случайно такого быть не могло, и жертва не способна сделать это сама.

Узкий коридор плавно потянулся вверх, а стены утекли вниз и стали боками, превращая коридор в помост. Их поняло на третий этаж, а взгляду открылись другие помосты-трансформеры этого блока: они опускали рабочих, спешивших на утреннюю смену.

Фокс догадался, что ближе к поверхности в доме-кластере живут те, кто немного богаче. Значит, убийство ждёт их не в комнатушке полного функционала, а в одной из почти полноценных квартир. Инспектор о чём-то задумалась и молчала, не развивая мысль.

— Я без нейра, — бесстрастно напомнил человек.

— Ах, да. Извините. Смерть в результате эмоционального шока. Перегрузка нервной системы и летальная психосоматическая реакция, в том числе, остановка сердца и кровоизлияние в мозг. Рин Шеллер умерла от переживаний крайней степени интенсивности, транслированных ей аппаратурой.

— Каких именно переживаний?

— Это сложный вопрос. Вам нужно увидеть место преступления. Там стоят варианты ответа, и наша с вами задача… Вычислить верный.

Двери в квартиру были открыты, в коридоре на полу сидел худой мужчина со впалыми щеками и неловкими клочками волос на голове. Колени упёрты в подбородок, руки обнимают ноги, отсутствующий взгляд мимо. Над ним висел маленький контролирующий дроид в полицейской раскраске, чтобы подозреваемый не сбежал.

— Отец убитой, Вернер Шеллер, — не понижая голоса, пояснила Клеасса.

Она не была флегматичной и не казалась равнодушной, может, просто ставила рабочие обязанности выше сопереживания и такта. Шеллер не отреагировал на эти слова и даже не заметил Фокса, который невольно почти задел его, протискиваясь внутрь.

Довольно крупная комната, одновременно зал и общая спальня, четыре кровати по углам, три из них убраны вверх и служат визо-панелями вместо окон. За этими «окнами» раскинулись манящие луга, поля. В комнате невообразимое количество вещей, но царит маниакальный порядок: всё в контейнерах, на своих местах, большинство предметов складные, вот семейный стол так и не вынули из пола. Сегодня Шеллерам не до завтрака, у них испортилось завтра.

На последней, почти застеленной кровати беззвучно рыдала женщина, вцепившись руками себе в лицо, будто хотела содрать его. У стены обнималась с подушкой странная девочка лет семи-восьми, кажется, у неё что-то с головой, одна из форм цефалии? Уставилась на вошедших, нервно сглотнула, в возбуждённых глазах горело непонимание, её пугали чужаки. Девочка очень хотела к маме, но, скорее всего, мать только что в бессильной истерике отбросила её прочь, потому что сейчас не могла утешать. Когда умирает твой ребёнок, в первый момент ты можешь быть только наедине с горем, всё остальное кажется чужеродным. Одиссей знал, каково это.

— Мать убитой, Нора Шеллер, — доложила инспектор. — Её младшая сестра Илли.

Девочка громко всхлипнула и спряталась за маму. А та ничего не слышала, над ней висел контролирующий дроид, и Одиссей наконец понял, что стражи блокируют звук. Вот почему Клеасса была так прямолинейна: она знала, что подозреваемые не услышат.

Птюрс семенила вперёд. Короткий коридор, слева кухонный блок, справа стирально-душевой, а дальше раскрылась большая, чистая и просторная комната, которая разительно отличалась от всего переполненного и тесного, что Фокс увидел на этой планете.

Комната была почти пуста, визиостены переполнял простор — нейтрально-зелёные поля под сдержанно-утренним небом, без яркого солнца, чтобы не отвлекать. Мягкий светлый пол, как будто мнёшь подошвой облако. Три необычных объекта в центре похожи на старинные астролябии: простая ножка, на ней хрустальная сфера, окружённая множеством мелких ажурных конструкций, которые можно вращать. Две сферы погасли, отключённые, а центральная едва заметно дышала в спящем режиме. Сбоку неприметная ниша-полка, в ней тоже стояли сферы, малых и средних размеров, будто коллекция прозрачных глобусов.

Позади у стены бледнели два поднятых высокотехнологичных кресла с узкими спинками, похожих на медицинские, и незнакомая Одиссею компактная техника — небольшая часть задвинута в углы, но остальная столпилась у кресел, открытая, словно ей только что пользовались. Всё оборудование казалось неподходящим для этого дома-кластера, слишком дорогим. Как и вообще эта комната — королевское расточительство полезного пространства в муравейнике.

Один из приборов лежал на полу, и его фасеточные ячейки, напоминавшие фары машин, треснули и разбились. Повсюду валялось стекло, как осколки разбитой души вокруг тела.

Тела.

Подогнутые босые ноги, футболка выбилась из шорт, одна рука почти сжимает собственную шею, другая тянется в сторону; длинные волосы рассыпались, как посветлевшие колосья, усыпанные колючим блеском осколков.

Судя по цвету кожи, она умерла не больше трёх часов назад. Потемневшие губы остались открыты, словно хотели что-то сказать, а лицо было полностью обессилевшим от напряжения. Обычно после смерти черты разглаживаются, когда исчезает тонус мышц — но в этом случае он ещё остался. Переживания, убившие Рин Шеллер, были слишком сильны.

Одиссей смотрел на девочку, которой не исполнится пятнадцать лет, и чувствовал непонимание. В сравнении с лежащей на полу Рин Шеллер всё вокруг казалось не очень настоящим; детективу хотелось наклониться, встряхнуть её за плечи и потребовать: «Вставай!» Как будто птичка колибри порхала так быстро, что стала не видна, но ещё пряталась где-то рядом. Или уже нет? Одиссею было трудно поверить, что она точно мертва.

Поэтому он вздрогнул, когда другая Рин Шеллер выскочила из-за кресла, шагнула к ним, возмущённо взмахнула руками и пронзительно выкрикнула:

— Наконец-то! Сколько же можно ждать⁈

Спохватилась и сжалась перед взрослыми.

— Простите… Но ведь я…

Рука неловко, против воли указала на мёртвую Рин, а живое, полное эмоций лицо скривилось. В глазах кувыркался один и тот же вопрос: «Как же так? Как же так?» Девочка проглотила рыдания и тихо позвала:

— Ну пожалуйста… Помогите.

— Это цифровой оттиск убитой, — сухо, всё так же по делу пояснила Клеасса. — Её личный интос полностью копировал хозяйку. По сути, в нашем распоряжении её вирп.

— Я понял, — хрипло ответил Фокс.

Взгляд детектива вцепился в живую ненастоящую Рин, с трудом оставил её и вернулся к бездвижной, но снова метнулся к «живой». Они были словно два отражения, бледное и цветное, застывшее и трепетное. Фокс давно не ощущал такой вкрадчивой пустоты в груди.

— Расскажи, кто убил твой оригинал, — инспектор продолжала быть последовательной и обстоятельной.

— Не знаю! — дрожа от волнения, выпалила Рин, вцепившись в края футболки и переводя беспомощный взгляд с одного взрослого на другого. — Думаю, думаю, а понять не могу!

Она невнятно всхлипнула.

— Пожалуйста, найдите, кто? И почему?.. Я должна знать.

— Следует понимать, — заметила Клеасса, — Что настройки вирпа замкнуты на нейр убитой. И до окончания процедурной части мы не можем его открыть, чтобы отключить эту чрезвычайно эмоциональную личностную составляющую. Так что реакции оттиска будут копировать поведение живой девочки. Непрактично и неудобно…

— Но правильно, — не глядя на неё, прервал Одиссей.

И, помолчав, добавил:

— Мне впервые выпала возможность расследовать убийство вместе с жертвой.

— Расскажи о себе?

— Я эмфари, — выпалила девочка, не успев подумать. — То есть, Рин, ученица всепланетного конгломерата. Но это правда не важно, главное, я создаю эфиограмы. А потом уже Рин и всё остальное.

Её глаза расширились, их по-прежнему заполняло горе и непонимание, но пробудилось и что-то ещё: любимое и большое.

— Это такое хобби? — с интересом спросил Фокс, боясь спугнуть.

— Нет! Это настоящее дело, — Рин смотрела с недоумением. — Ну эмфари. Вы совсем не знаете?.. Ну вы и…

Она не успела выговорить «необразованный», Клеасса перебила:

— Эмпатографика, создание художественных произведений из чужих переживаний. Творец снимает эмоции доноров, синтезирует, проводя через себя, и запечатлевает в эфиограм: итоговый предмет искусства.

Её рука с заострёнными, почти птичьими пальцами указывала на кресла у стены и прильнувшие к ним приборы. А вторая на три сферы посреди комнаты. Вот, значит, что это за обманчиво-пустые хрустальные сферы. Эфиограмы.

— Зритель входит с объектом в связь, чтобы испытать всю палитру заложенных чувств, — продолжала инспектор. — Заряд эмоций часто сопровождает звук, запах, визуализация. В общем, это комплексное арт-творчество, в основе которого лежит эмпатовязь.

— Хм. Популярное?

Одиссей знал эмо-картины, которые реагируют на впечатления и меняются — искусство вступает со зрителем в немой, но завораживающий диалог. Во многих кинартах есть эмо-дорожка, чтобы усилить погружение и эффект: в драме рыдай от горя, в мелодраме млей от любви. Фолловеры внутреннего круга ныряют в эмоции любимой звезды, начиная путать их со своими, что приводит к массе забавных (и не очень) коллизий.

Но первое и второе лишь эмуляции, а третье — сопереживание в режиме реального времени. Эмфари было чем-то иным. Оперировать чувствами, будто они материальны, и не просто каким-то образом снять их с донора, но и сохранить в постоянный объект? С таким Фокс ещё не сталкивался.

— Нет, — отрезала Клеасса. — Это искусство нишевое и малоизвестное. Творцов с предрасположенностью к эмпатографии немного, им требуется не только дар эмпатии, но и много других талантов: креативность, созерцательность, артистизм, синкретичный синтез, чувство ритма и так далее. Технологический процесс требует ценной аппаратуры, которой нужно уметь управлять. После всех этих сложностей работы стоят неразумно дорого.

Инспектор развела руками.

— А из-за их комплексности, использовать эфиограмы могут далеко не все расы. Людям приходится творить для людей, фахнам для фахнов и так далее. В итоге круг покупателей вдвойне ограничен.

— Так не обязательно продавать, — тихонько возразила Рин. — Я устроила выставку в школе, было очень много зрителей, и почти все…

— Эксперт спросил не о том, нравится ли эмфари людям, — строго возразила инспектор, подняв руку с пальцами, сложенными в щепоть. Фокс отметил, как девочка с привычной послушностью смолкла. — Конечно нравится, это ведь уникальный опыт. Но твои зрители не смогли бы получить доступ к эфиограмам обычным путём, это слишком дорого для нашей планеты. Сначала у твоих работ нашлись инвесторы, и только потому ты получила билет в творчество. Большинству не светит удача, которая выпала тебе.

Она повернулась к Фоксу:

— В общем, эмфари редки.

Одиссей промолчал очевидное: «удача» Рин Шеллер только что убила её. Девочка не нашлась, что ответить, и опустила голову, волосы свесились, защищая лицо.

— Как это делается? — мягко спросил детектив. — Покажи мне процесс.

И повторил жест Клеассы: поднял руку щепотью, только уже для неё. Птюрса поспешно захлопнула остренький рот, впрочем, без тени раздражения — она была в высшей степени деловым существом без лишних эмоций.

Рин смотрела на эксперта, не уверенная, что важный чужой человек действительно хочет слушать её болтовню и разбираться в том, что ей дорого.

— Мне правда интересно.

Измученное лицо девочки как будто медленно осветилось изнутри, её руки взлетели, собрав вуаль волос в тугой хвост, непонимание и горе сменилось целеустремлённостью. Наконец-то она могла что-то сделать, приблизить ответ на мучавший её вопрос.

— Сначала инокция, надо заразить донора нужным чувством, зажечь его посильнее. Вон через тот инактор.

Рин подбежала к прибору на ножке, который напоминал торшер-клетку на гнутой шее, и показала, как влезать корпусом в легко расходящиеся спицы с мягкими загнутыми концами, которые облегали донора словно сотней фортепианных молоточков. Штука слегка напоминала массажного робота, поэтому сразу понравилась Одиссею.

— Через эти дрожащие молоточки ты приводишь человека в нужное состояние чувств?

— В любое, — Рин не смогла сдержать эту фразу, в ней звучала не гордость, а радость, что так можно. — В какое хотите.

Глаза детектива загорелись точно как у девчонки напротив.

— Удиви меня.

Рин опешила, как испуганный зверёк. Но Фокс видел, что ей по душе эта идея: вернуться к знакомым приборам, ощутить прилив чужих чувств вместо мучительных своих, раствориться в них, забыть о боли и смерти.

— Ладно, — прошептала девочка. — Только вам сначала надо эксацию! Забрать лишние чувства, чтоб не мешали. Вот этим эксатором.

— Забрать?

— Ну да.

Рин спрятала глаза: не хотела говорить, что если он нормальный человек, то сейчас переживает о ней, убитой. И эти чувства нужно убрать. Детектив сдержанно выдохнул.

— Эмфари не копирует эмоции, а забирает у донора, вы и этого не знали? — девочка почти рассмеялась, противоречивые чувства толкались в ней, сбивая с толку, движения были порывисты и неровны.

— Мои эмоции мешают расследованию, — серьёзно кивнул Фокс. — Так что забирай.

Эксатор стоял на одной ножке и венчался съёмным раздвижным шлемом, а сбоку торчали восемь… Вакуумных колб со спиралями внутри? К этому великолепию прилагался тактильный экран из микрощупов для тончайшей настройки.

— Шлем универсальный, — стесняясь, доложила девочка, — Для любых доноров примерно нашей биологии.

Инспектор смотрела на это молча и держала себя в аккуратно оперённых руках. Перед экспертом такой важной инстанции, как Секторальный Страховой Банк, всё должно быть чётко и без жалоб. Но всё же птюрса неизбежно задалась вопросом: а точно ли это настоящий, опытный детектив, а не беспечный мальчишка? Хмм.

Конечно, оперативная группа собрала с места преступления все данные, какие только могла собрать. Комнату прошерстили на микроуровне и кое-что нашли, скоро будет полный отчёт. Все улики уже зафиксированы в сканах, фигурируют в сводке анализов, прячутся в спектрограмме, зажаты в малюсеньких лапках нано-проб. Теперь хоть топчись, хоть лей шампанское, хоть жги костры, следствию уже не навредишь.

Просто Клеассе было ново и непривычно желание сыщика выйти за рамки действий типичного представителя Страховой. Другие эксперты вели себя нормально: сухо, по делу, без лишних сущностей. Ведь его задача была подтвердить факт убийства и невиновность получателя страховки. А этот детектив, похоже, решил раскрыть дело. Зачем? Это же не его задача. Но он полез испытывать оборудование эмфари и с головой погрузился в процесс. В буквальном смысле.

Рин опустила кресло, усадила Фокса, закрепила подлокотники пошире и мигом подогнала шлем под встрёпанную экспертную голову. На сосредоточенном лице девочки мрачная темнота отступила назад, сейчас её вели инстинкты опытной плетущей.

Она была удивительно живая и настоящая для ненастоящей и неживой.

— Удивить? — переспросила Рин, усевшись напротив и взяв тактильную панель.

— Ага.

— Откиньтесь назад… Ладно? Расслабьте руки и ноги… Пожалуйста.

Он подчёркнуто-послушно кивнул.

— Постарайтесь ни о чём не думать, — голос Рин осмелел, стал отрывистым и сильным.

Шлем замкнулся, и сенсорная депривация грубо схватила Фокса. Техника оборвала все ощущения разом и оставила лишь немой внутренний ритм: дыхание, как базис неотключаемых чувств. Мгновением позже к нему добавился мирный, успокаивающий поток особой тишины, которая на самом деле является звуком. Он заполнял голову, чтобы не было резкой неприятной глухоты.

Одиссей видел полумрак и ощущал только лёгкое напряжение ожидания, но затем, незаметно, чувства внутри него начали разрастаться, заполняя сознание целиком. Печаль, горечь, жалость, вблизи они оказались остры, как ножи. Как ни пытайся держать их под контролем, нутро Одиссея не смирилось с реальностью. Неприятие мёртвой девочки было слишком велико. И теперь, в пустоте сенсорной депривации, оно заменило все чувства, выросло в несколько раз.

Это было болезненное, обречённое ощущение, как будто мыслям стало нечем дышать.

Но внезапно оно ушло.

Как лёгкий перезвон, радужный перелив гипера, край изнанки, сознание дрогнуло внутри человека… И перезагрузилось.

— Как вы? — спросила Рин, стаскивая шлем. Её глаза смотрели со страхом, а руки были невесомы и быстры. Она боялась гораздо сильнее, чем раньше. Что случилось?

— Нормально, — подумав и сдержав испуг, сказал Фокс и не узнал свой голос.

Мир неуловимо и поразительно изменился.

Ведь Одиссей больше не чувствовал боли.

Бездна, как странно было не чувствовать боль.

Он жил с ней сотни лет и не знал об этом, настолько свыкся с напряжением постоянной легчайшей боли, что принял за дыхание своего существа. За неотъемлемый базис жизни, на котором построил всё остальное — и прекрасно функционировал, да что там, лучше всех! Сражался, открывал и разгадывал, обжигался о выпады врагов, побеждал испытания, ныл от ломящей спины, нежился в колыбели сна, пил искрящуюся газировку, любил. Приняв боль, как данность, Одиссей Фокс научился с ней жить и получал звёздное море удовольствия от каждого дня своей непутёвой жизни.

Но сейчас боль исчезла. Одиссей обхватил себя за плечи, чтобы сдержать дрожь. По всему телу проступила испарина. Он ощущал… Блаженство?

— С вами всё в порядке? — обеспокоенно спросила Клеасса, заглядывая ему в глаза и сканируя полицейским чипом. Резко побледневший эксперт напряг её куда сильнее, чем трагедия семьи Шеллеров.

— В полном, — ответил Фокс, отпуская себя.

Он медленно поднялся и уставился на такую же бледную Рин.

— У вас было больше эмоций, чем я думала, — пискнула девочка. — Честно говоря, я ни разу столько не видела, обычно хватает одной лампочки.

Её рука коснулась вакуумных колб на боку эксатора: пять из восьми были заполнены тёмным переливчатым дымом, который ускользал от взгляда, то ли есть, то ли нет.

— Там ваши чувства, — торопливо кивнула Рин. — То ли вы самый ужасный человек на свете, то ли ужасно несчастный. Брр.

Она попыталась улыбнуться, но шутка не располагала к смеху.

— Не бойтесь, они постепенно вернутся, ведь я забрала только сами переживания, а их причины… Никуда не делись. А если захотите вернуть досрочно, то всегда можно использовать инвертор!

— Я понял, — детектив успокаивающе поднял руку. — Слушай, это же было очень сложно сделать, да? Незнакомый человек, необычное состояние, слишком много эмоций, куда больше нормы, но ты справилась. Ты смогла не только захватить их все, но и удержать, и распределить поток эксации, чтобы она шла ровно. Верно?

— Верно, — зачарованно ответила Рин.

— Но как ты так научилась? В четырнадцать лет?

Она хотела что-то сказать, но с первого раза не смогла.

— Потому что мы были… Я… — мотнула головой, отгоняя неправильное слово. — Она была гением эмфари. Может, лучшей из всех.

Девочка выпрямилась и смотрела на Клеассу с вызовом, яркий лучик, слепящий в глаза системы.

— Пришли данные всех анализов, отчёт готов, — сухо сказала инспектор. — Как я и думала, это был отец. Ведь это почти всегда отец.

— Визио и скано-фиксации убийства нет, потому что массовый надзор внутри обычных квартирах неэтичен, а обработка такого объёма данных нецелесообразна, — пояснила Клеасса, житель перенаселённой планеты на сорок миллиардов ячеек общества с безбрежным поголовьем их обитателей. — Но общий надзорный лог ведётся, туда заносят события, добровольно упомянутые жителями. Благодаря этому нам не сложно восстановить ситуацию.

Она привычно сложила руки за спиной и наклонила голову.

— Начнём с результатов экспертизы. Клеточные материалы Вернера Шеллера обнаружены на веньерах всех приборов и других деталей оборудования, их свежесть — менее суток. Теперь время и местоположение. Нейр Вернера Шеллера работает в ограниченном режиме, только как маршрут-лог. Из-за должности старшего планировщика на стратегическом предприятии, фиксировать его жизнь запрещает закон о защите бизнес-процессов. Это даёт ему возможность, недоступную большинству: совершить преступление и не быть однозначно уличённым. Но пусть мы и не располагаем прямой записью событий, их логика реконструируется легко.

Инспектор раскрыла покадровую схему, которая наполнялась лаконичными судебными скетчами по мере того, как она говорила:

— Вчера во время ужина старший планировщик Шеллер психологически оступился и совершил анархический акт пятой категории: в ярости швырнул солонку. Затем его ждала вечерняя смена. Он отбыл с работы глубокой ночью, но на десять тактов раньше своего типичного времени. А по прибытию в дом, не раздевшись и не выполнив принятых гигиенических процедур, проследовал сначала в закрытый угол Рин Шеллер, но её там не было, и подозреваемый прошёл в мастерскую. Это нехарактерное поведение, которое отличается от рекомендованного режима. Обычно родители не вторгаются в угол ребёнка, когда тот спит. Ожидаемо, прибытие подозреваемого в комнату дочери совпадает с окном времени её смерти.

Инспектор показала результаты клеточного анализа мастерской; записи фронтальных домовых сканеров; синюю схему маршрута и его отклонение красным цветом. Вернер явно шёл напрямую и в одном месте даже перелез через ограду из кустов. Фокс отметил, что Нора Шеллер и младшая дочка спали в своих углах — в доме-общежитии, обитатели которого работали в несколько смен, была продумана звукоизоляция, так что приход мужа их не разбудил.

— Рин работала ночью?

— Да, у неё особое расписание. Арт-куратор выбил Рин Шеллер ряд послаблений и привилегий, в том числе, возможность работать по настроению. В эмпатографике настроение автора ещё важнее, чем в большинстве других искусств.

— Ясно, — задумчиво откликнулся Фокс. — Итак, отец вошёл в мастерскую к середине ночи, и в это время его дочь умерла. Есть идеи, зачем ему становиться убийцей?

— Лог семейной истории раскрывает мотивацию Вернера, — кивнула инспектор. — Он изначально отрицал искусство эмфари и был против обучению дочери эмпатографике. Не раз заявлял, что чрезмерное увлечение эмпатией вредит её будущей карьере. В редкий талант Рин и её возможный успех он не верил. Это вылилось в восемь случаев напряжения и ссор, пометки о которых сохранены в надзорном логе. Год назад поступила прямая жалоба Норы Шеллер, была проведена дисциплинарная проверка, и семейные права Вернера урезали. Он потерял право входить в комнату-мастерскую дочери и заговаривать с ней об эмфари. Рин рекомендовали не провоцировать отца, не начинать разговоры на эту тему и не хвастать результатами.

Одиссей покачал головой: какая великолепная комиссия. Конечно же, запрет на обсуждение сложной темы идеально разрешит семейный кризис.

Он представил, как теснота этой планеты сжимается вокруг, разгорячённые толпы одноцветных соседей в одинаковых масках обступают со всех сторон и дышат в затылок и в лицо, как выверенность рекомендованных распорядков и маршрутов глубоко отпечатывается на коже, как тонкие нити надзорных логов обвивают шею, а узелки правил затягиваются и не дают дышать…

Инспектор Клеасса, вписанная в глобальный распорядок с комфортом, оправила пёрышки на локтях и подвела итог:

— Версия следствия. Сегодня, на обеденном созвоне с супругой, Вернер Шеллер узнал о решении Рин: поступать в секторальную Академию Искусств на планете Харрод. Узнал, что дочь почти закончила экзаменационную работу, и в случае успеха вскоре покинет планету и семью. Решение, принятое вопреки воле Вернера и за его спиной, привело его в бешенство. Он раньше времени покинул работу и прибыл домой с намерением помешать планам дочери; в нарушение протокола проник в мастерскую, где увидел Рин погружённой в её последний эфиограм. Не в силах прервать процесс плетения и добиться ответа, Вернер выкрутил все веньеры подключённых к дочери приборов на максимум, в результате чего она потребила эмоватты лишних эмоций. Организм и сознание Рин Шеллер не справились с перегрузкой, и она умерла.

Инспектор помолчала.

— Мы не знаем, была ли её смерть неожиданным для преступника исходом: может, он лишь пытался вывести дочь из потока, тогда это причинение смерти по неосторожности. Либо Вернер изначально планировал… такой результат. Но эти детали выявит следствие, а вам для страхового отчёта достаточно самого факта.

Тишина.

— Это всё? — переспросил Одиссей, когда осознал, что Клеасса закончила. — Неопровержимые доказательства вины отца заключаются в том, что он прибыл домой в примерное время смерти, и на приборах были его клетки?

— Но он разбил солонку, — Инспектор озадаченно моргнула. — И не имел права заходить в мастерскую, поэтому его клеток не могло появиться на вейнерах раньше; да и экспертиза подтвердила, что они свежие.

Птюрса уставилась на Фокса круглыми неморгающими глазами с жёлто-оранжевой радужкой и чёрными ромбами зрачков. В фауне Земли такие зрачки были характерны для хищных млекопитающих, а не для птиц, и это придавало ей более осознанный, интеллектуальный вид.

— Как вам альтернативная версия? — вежливо спросил детектив. — Отец возвращается домой с нарушением протокола, потому что переживает о судьбе дочери. Но застаёт её умирающей. Выкручивает веньеры на минимум, оставляя пачку свежайших клеток для вашего анализа. Но уже поздно, и выключение приборов не спасает Рин.

Клеасса непонимающе моргнула снова, и снова.

— Но веньеры были на максимуме, — наконец клёкнула она. — Они до сих пор на максимуме, взгляните.

Детектив рассеянно смотрел на приборы и думал о своём.

— Всё указывает на Вернера Шеллера, — терпеливо вразумила Клеасса. — И нет никаких оснований и улик против кого-либо ещё. Просто это элементарное дело.

— Ясно, — Фокс повернулся к призраку мёртвой девочки. — Рин, ты веришь, что это был он?

— Н-н… — она хотела сказать: «Нет». — Н-не знаю.

В испуганных глазах желание не верить сопротивлялось страху, что это и есть правда.

— Папа не любит эмы, всегда отговаривал, ругался, запрещал, — она с болью засмеялась. — Мы с мамой хитрили и прятали, мне так хотелось плести!.. Потом я выиграла первый конкурс, пришли журналисты, хронологи, артоведы, всё так резко поменялось… Тогда он отступил.

Её худую фигуру сотряс всхлип, в глазах метались немые тени: «Папа, ну как же так! Не может быть!»

Клеасса поморщила нос от излишней эмоциональности вирпа.

— Допроса подозреваемого будет достаточно, чтобы закрыть дело? — предположила она.

— Да, — легко согласился эксперт. — Его последним, а начнём со всех остальных.

— Со всех? — не поняла инспектор. — Остальных?

— Рин, кто самые важные люди в твоей жизни?

— Мама, Илли, — не сразу ответила девочка. — Гас и вейль Макс…

Она уважительно свела тыльные стороны ладоней, чтобы подчеркнуть статус последнего.

— Ещё вейль Кохес, мой учитель.

— Отлично, — кивнул Одиссей. — Инспектор, вызывайте всех.

Узкому лицу Норы Шеллер с гримасой многолетней строгости не пошли на пользу побелевшие отпечатки глубоко врезавшихся ногтей. Волосы растрепались и блестели сединой — Фокс отметил, что Нора и Вернер Шеллеры куда старше, чем можно подумать, глядя на возраст их детей. Поздний брак, поздние роды? Возможно, этим объяснялась и цефалия малышки, сидящей у матери за спиной.

— Какую дочь вы любили сильнее?

Женщина на кровати дрогнула и уставилась на детектива, резко выпучив глаза, чтобы спрятать враждебность и шок.

— Никакую, — резко ответила Нора. — Никакую не сильнее, обеих одинаково! А что она здесь делает? Почему стоит и слушает?

Мисс Шеллер дышала быстро и зажато, на грани взрыва, её пальцы впились в покрывало кровати, а взгляд смотрел сквозь цифровую копию дочери. Клеасса взглянула на детектива, подчёркивая, что это не её идея.

— Мне нужны память и реакции вашей дочери, чтобы докопаться до истины, — объяснил Фокс, концентрируя гнев на себе. Ответ был вполне разумный.

— Копаться в чужих жизнях, да, ваша работа, — кивнула женщина, расправляя пальцами покрывало. — Но это не моя дочь.

Взгляд, избегавший Рин, всё же метнулся к лицу девочки, обжигающе сверкнул и ушёл вниз, как упавшая звезда. Та секунду смотрела на мать широко раскрытыми глазами с ужасом вины, сжалась и отступила назад, растворилась в воздухе. Гаснущий взгляд выразил осознание: конечно, можно было убрать визуальную часть и не мучить маму, как это сразу не пришло тебе в голову, дурочка!

Жалость к ненастоящей Рин кольнула Фокса — ведь она оставалась дочерью Норы Шеллер, пусть не из плоти и крови, но разве это её вина? Личность-то у призрачной девочки была идентична живой. Ей так же нестерпимо хотелось прижаться к матери в поисках ласки и защиты.

Детектив примирительно поднял руки и спросил:

— Вы поддерживали увлечение Рин?

— Полностью. У моей девочки был дар, мы делали всё возможное, чтобы помочь ей пробиться.

— Как к этому относился отец?

— Нормально, — сказала Нора без запинки, одёрнув рукава. — Он считал, что это период, такое увлечение, и требовал от неё больше заниматься уроками. Но когда комиссия выдала нашей девочке первый приз, а потом ещё один, Вернер понял, что это серьёзно. И отстранился.

— Мисс Шеллер, нам всё известно, — сказала инспектор тихим и чётким голосом, как щелчок пластикового реле. — Не стоит прикрывать мистера Шеллера, это ему не поможет, и это не сохранит лицо вашей семьи.

У Норы был отсутствующий взгляд и деревянно-прямая спина.

— Всё же эмфари вызывало у Вернера определённое несогласие, — добавила она аккуратно. — Он воспитывал дочь планировщицей, по своим стопам.

— И когда из-за эмпатографики все его планы пошли наперекосяк?.. — подсказала инспектор.

— … Он так и не смог с этим смириться.

— Благодарим вас за корректировку показаний, — кивнула Клеасса. — Мы занесём их в лог без моих реплик, чтобы сохранить в вашем социальном статусе безупречное сотрудничество со следствием.

Пальцы Норы впились в кровать, она бледно улыбнулась.

Одиссей не думал, что инспектором движет злой умысел и даже желание во что бы то ни стало обвинить отца. Клеасса просто доверяла своей версии и делала своё дело. Она вела Нору Шеллер за руку и практически вкладывала слова ей в рот — интересная форма сыскного профессионализма. Возможно, у птюрс входило в привычку вталкивать разжеванную пищу подопечным в рот, в том числе и пищу для ума.

— Как Илли относилась к творчеству Рин? — спросил Фокс.

— С восторгом, — в глазах матери блеснули слёзы, рука потянулась назад и нащупала дочку, сжала её с пугающей нежностью. — Вечно мешалась у старшей под ногами, норовила помочь, такая дурашка! Моя девочка всегда терпела, даже сделала ей несколько игрушек, таких добрых и очаровательных… Они ведь немало стоят. Но она подарила их сестре.

Илли услышала, вылезла из-за спины матери и уставилась на пришельцев уже почти без страха. Её голова оказалась разбухшей в одну сторону и бугристой, неровной в другой. А слегка косоглазые, но красивые глаза посветлели надеждой и интересом.

— Грать? — спросила Илли неуверенно. — Игг-рать?

Умственно она была развита куда меньше семи лет.

— Ч-ш-ш, ч-ш-ш-ш, — Нора повернулась к ней и обняла, одновременно ласково и осторожно, не зажимая. — Обязательно будем, только не сейчас. А пока поиграй со своими подарками?

И только сейчас Одиссей заметил, что Илли, лишённая внимания матери, обеими руками сжимает маленький эфиограм.

— А вам нравилось творчество Рин?

— Конечно. Какой матери может не нравиться талант её ребёнка? — от нажима этих слов могли закачаться стены.

— Какой эфиограм ваш любимый?

— Вот этот, — взгляд Норы скользнул к хрустальной сфере у малышки в руках. — Он называется «Солнечность». И, конечно, наш с Вернером: «Ветры Иллирии».

— Иллирии, — повторил Фокс, разгадав несложный ребус.

— Там прошли два этапа нашей студенческой практики, — взгляд женщины был затуманен прошлым и несбывшимся, а морщинки на застывшем лице напоминали вязь недописанных слов. — Моя девочка не бывала на той планете, мы покинули её тридцать лет назад. Но она постаралась, проявила удивительную находчивость и добыла не только модуляции атмосферы Иллирии, но и эмоции тех, кто там живёт. Необычная работа… Как и все её эфы.

— Последний вопрос, — спросил Фокс живо и почти улыбаясь, чтобы контраст между тоном и смыслом вопроса был резким, как холодный душ. — Как вы теперь будете жить?

Мать уставилась на детектива, её глаза с удивлённым непониманием обводили его фигуру с головы до ног, наполняясь всё большим неприятием и даже презрением.

— Плохо, — наконец ответила она и отвернулась.

— Зачем вы провоцировали мать убитой? — тихо спросила Клеасса. Она поднялась на коготки, чтобы дотянуться до уха Фокса, присевшего на поднятый из пола табурет.

— Чтобы увидеть её настоящие реакции, а не вежливую маску местного социального рейтинга, — ответил он, слегка удивлённый, почему это не очевидно.

Инспектор пожевала носортом и ничего не ответила. Наверняка здесь было не принято снимать социальные маски с людей.

— Имя? Гастон Леру, то есть, Гас. Я парень Ринни. Или правильно говорить «бывший парень»? Я-то остался, это она ушла, значит, Рин моя «бывшая»? Не пойму, как правильно, — он шмыгнул носом.

Глаза Гаса покраснели, лицо оплыло от слёз; кажется, он сегодня рыдал дольше и сильнее, чем отец и мать Рин вместе взятые. Хотя его волосы оставались аккуратно уложены в высокую волну, а модная одежда сидела ровно. За исключением измятого волнением лица, он выглядел великолепно: стильный, юный, красивый парень, у которого всё впереди.

Многочисленные плетёные браслеты расположились в спектральном порядке — все холодные цвета и оттенки на левой руке, всё тёплые на правой. В одном ухе виднелся вкладыш белого цвета, в другом чёрного — модные фильтры-адаптеры звуковой среды, для «творческой концентрации» и «защиты вдохновения». По всем признакам, Гас был художник. Рассмотрев его, Одиссей подметил, что в фиолетовых браслетах маджента перепутана местами с фуксией, а в зелёных пропущен шартрез. Смерть подруги выбила Гастона из колеи.

— В общем, мы с ней встречались, — опечаленно подвёл итог юноша. — Но это же не значит, что я её убил! Вы же так не думаете? Пожалуйста, не надо так думать.

— Мы ничего не думаем, — отрезала инспектор. — Мы задаём вопросы.

— Да-да, — он поспешно закивал и махнул рукой. — Просто я пока не в себе, понимаете? Чувственный контур в полном разладе, настроение не регулируется, не знаю, способен ли я адекватно принять допрос? Стараюсь собраться с силами, сосредоточиться, но не могу, любая сцена ломается… Всё время перед глазами Ринни из вчера. Мы попрощались, потому что назавтра были такие серьёзные идеи!

Он прикрыл глаза и принялся рассуждать, будто инспектора с детективом здесь не было, а проходил сеанс добровольной групповой терапии:

— Это почти невыносимо! Когда кто-то другой стал частью твоей жизни до такой степени, что вы друг в друга почти проросли; если ваш распорядок связан, увлечения и радости общие, вы просыпаетесь и засыпаете с одним настроением на двоих, и с утра до вечера остаётесь на связи; когда у вас столько совместных планов — то если человек внезапно исчез, получается катастрофа!

Гастон распахнул глаза и убедительно закивал, протягивая руки почти с мольбой, чтобы Клеасса и Фокс осознали безнадёжную степень его расстройства. С ораторским искусством у парня был порядок, а вот с адекватностью не совсем. Одиссей сделал шаг вперёд, навис над художником и заглянул ему в глаза.

— Какие совместные планы? — спросил он сжато, чтобы вытряхнуть Гаса из многословных разливов переживаний в чёткое русло конкретики.

— Вместе поступить в АМИТ, секторальную Академию Мультижанровых Искусств планеты Харрод, она на эмфари, я на визовербализацию, — испуганно протараторил парень.

Вот почему у него так подвешен язык и развита рефлексия. Мечтает работать на стыке цвета и слов. Фокс осознал главный драйвер отношений пары юных творцов.

— Участие в её эмфари помогало тебе в развитии способностей?

— Ещё как! — воскликнул Гас, его заплаканные страдальческие глаза сверкнули и ожили. — Она создавала целые пласты для переживания и осознания, а я был её первым и главным поклонником. Ей это тоже нравилось. Рин нереально талантлива, вы не можете даже представить!

Куда нам, молча кивнул Одиссей, мы же старики. Зато мы умеем задавать правильные вопросы.

— Охарактеризуй ваши отношения фразой из пяти слов.

У большинства разумных существ такой специфичный запрос вызвал бы недоумение. Но любой визуал-вербализатор делал подобные упражнения по десяток в день.

— Странник в объятиях созревшего фруктового куста, — почти не раздумывая, выпалил Гас и гордо улыбнулся.

— Что? — переспросила Клеасса, услышав эту подозрительную метафору.

— Он видит себя романтическим героем, тесно переплетённым с Рин Шеллер, который вкушал плоды её таланта и наслаждался плодами её любви, — спокойно расшифровал Фокс.

— Человеческие подростки ещё не достигли возраста регламентированных физических отношений, — отрезала птюрса, уставившись на парня круглыми яркими глазами.

— Мы абсолютно не нарушали протокол, — довольный собой, сообщил Гас.

— Тогда о каких плодах любви речь? — уточнила Клеасса, наклонив голову.

— Рин, тебе придётся вернуться, — позвал детектив.

Девочка возникла сбоку, пунцовая, как роза.

— Наконец-то! — вскрикнул Гастон, потянувшись к ней и мгновенно забив на инспекторов, сыщиков и глупый допрос. — Куда ты делась, Ринни, я тебя зову уже три часа! Ох, бедный ветерок, прости, я понимаю, как ужасно обнаружить, что кто-то тебя убил. Но ты же знаешь, твои переживания вторичны, а я живой и мои мучения важны! И если бы ты пришла, я бы живо тебя утешил.

Он ласково и чуть снисходительно развёл руками: ну что же ты, ветерок.

— Д-да, — тихо кивнула Рин.

Она сгорала от стыда из-за того, что всё выплеснулось под ноги чужих людей. И от того, что внутри её маленького и спорного существа скрежетало нерешаемое противоречие. Там бились неудержимые чувства живой девочки, которая в ужасе от своей смерти, в шоке и непонимании её причин; хочет прильнуть к маме и докричаться до папы, изо всех сил обнять маленькую сестру и уткнуться ей в волосы; любит этого глупого парня и хочет быть любимой им; мечтает, чтобы другие восхищались красотой, которую она, вопреки возрасту и всем сложностям — создаёт.

Внутри Рин звенело разбитое вдребезги желание доделать важнейший эфиограм в своей жизни — вместе с болезненным пониманием, что теперь это невозможно. Потому что реальная создательница хрустальных сфер умерла.

Тугой закрученный вихрь эмоций не мог перестать крутиться и выть, он бился о нерушимое понимание, что она не живая, а лишь оттиск и тень. И на самом деле её чувства не слишком важны и дороги.

— Гас, постой, я сейчас не могу… — прошептала она в ответ на поток вопросов, мыслей и желаний, хлынувший от него по нейросвязи.

— Личные переговоры на время следствия запрещены! — резко щёлкнула инспектор, и парень скривился.

— Гас, прости, я совсем не могла к тебе прийти, мне протокол запрещает. Я очень хотела, — голос Рин упал до едва слышного. — Может, потом получится…

— Буду ждать тебя, ветерок, — засопел художник, обняв плечи руками. — Извините, а после расследования можно мне взять вирпа Ринни к себе? Она мультипотоковая, может и с родителями остаться, и со мной. Можно?

Одиссей внимательно смотрел на реакции девочки, на её смятение и желание понять, почему всё так странно? Почему жизнь бывает непонятной и бездонной? Рин Шеллер потерялась где-то в пути — но слова Гаса не вызвали в ней возражения. Она была готова целовать его, как и раньше, хоть настоящая Рин не очень-то этого хочет. Собственно, потому это и нужно делать ей.

Стоящая перед ним девочка была готова остаться функциональной и полезной для настоящих живых людей.

Детектив опустил голову и не сдержал вздох.

— Как вы оцениваете вероятность вины Гастона Леру? — спросила инспектор, глядя на человека блестящими бусинами глаз.

— На первый взгляд как нулевую, этот нарцисс жить без неё не может, — пожал плечами Фокс. — Живая Рин позволяла ему участвовать в создании эфиограмов, а с электронной он мог в ментосфере делать то, что пятнадцатилетнему парню хочется, а четырнадцатилетней девушке ещё не стоит.

— А может, он не прошёл экзамен в АМИТ, — предположила Клеасса. — И убил Рин Шеллер как раз затем, чтобы она не покинула планету вместе с вирпом, который ему так дорог? Хм, на всякий случай проверю результаты его экзаменов.

— Смотрю, вы ощутили вкус нарративного мифотворчества, — кивнул Фокс. — А как же «элементарное дело»?

— Да нет, я уверена в своей версии, — поправила пёрышки инспектор. — Яркие гипотезы лишь помогают сделать слишком простое расследование интереснее.

— Тогда давайте персонажа вашей следующей яркой гипотезы.

— Вьель Фокс, — негромко позвала Рин.

— Да?

— Можно я буду прятаться во время этой встречи? Учитель не одобряет вирпов, и всегда был против моих… попыток Рин создать виртуального двойника и использовать его для эмфы.

— Вот как.

— Лучше я постою незаметно и помолчу, хорошо?

— Как знаешь.

— Вьель Кохес.

— Мьела Клеасса.

Большой коричневый птюрс взъерошил перья на плечах и издал клекочущий звук. Инспектор повторила его чуть по-своему, так они поприветствовали друг друга.

— Это правда? — он удивлённо вытянул шею. — Неужели девочка погибла? Неужели?

— Рин Шеллер убита сегодня ночью.

Кохес резко отвернул голову назад, неестественно сильно с человеческой точки зрения, скрывая лицо. После паузы повернулся обратно, круглые глаза растерянно моргали.

— Как жаль, — сказал он. — Жаль. Такая молодая и способная ученица. Разве кто-то желал ей зла? Рин-Рин казалась такой доброй и полезной окружающим… Такой доброй.

— Простите, я не могу раскрывать подробности дела. Мы обязаны задать вам вопросы.

— Конечно, задавайте. Конечно.

— Вы учите Рин эмпатографике? — спросил Фокс.

— Учил, — поправил Кохес. — Учил.

Сказав это, он вжал голову в плечи и нахохлился — хоть перьев на голове и лице у него не было, но выражение и поза птюрса казались именно такими. Кажется, он был не особо доволен фактом прекращения учёбы.

— Я дал девочке основы эмфари, а дальше… Дальше она работала по другим методикам. Мы занимались примерно оборот с момента, когда Рин-Рин выиграла первый конкурс, да, примерно оборот. А потом закончили. И с тех пор прошло ещё оборота полтора. Вот так.

— То есть, она меньше чем за год научилась всему, на что вы способны, и дальше развивалась сама? — прямо спросил Одиссей.

Клеассе это не понравилось, да и вейль Кохес был не в восторге.

— Можно и так сказать, — буркнул он. — Можно и так. В любом случае, талант у неё был, дисциплина тоже. И художественное чутьё. Но много отвлечённых идей.

— «Отвлечённых»?

— Беспредметных, бесцельных. Я учил Рин-Рин школе чистой эмпатовязи; есть школа смешанная; есть дискретная. Например, я показал ей, как выделить одну эмоцию или одно более комплексное чувство и запечатлеть его в законченной работе. Это ничуть не менее ценно и ничуть не менее сложно, чем вить многогранку! — слегка сердито и чуть-чуть защищаясь пояснил он. — Но Рин-Рин не хотелось держаться принятых форматов, её тянуло в синтез и баловство. То смешает несинхронные эмоции разных людей; то придумает сделать вирпа и пытаться забрать чувства с него. А нет там чувств, только видимость, химера! В общем, некоторые эмфари не могут просто заниматься академическим творчеством. Авангардисты и прочие проказники, всё им неймётся. Кто-то доигрался и до полного выгорания с апатией, а то и до сумасшествия, наше искусство глубоко затрагивает личность. Но Рин-Рин это не грозило.

Кохес успокаивающе махнул рукой.

— У неё крепкий базис, надёжная семья и мать за девочку горой. Но главное, Рин-Рин не хватало мощности на серьёзные эксперименты, так что мы решили, пусть пробует разные подходы. Дело молодое, познавательное, — он переливчато вздохнул. — Я думал, она подрастёт, поступит в хорошую школу и там получит серьёзное образование, под стать её таланту. Тогда и выберет себе чёткое академическое направление… Эх.

— Мощность? Вы имеете в виду какую-то эмоциональную мощность? — уточнил Фокс. — Почему Рин не хватало?

— А откуда большие эмо-ёмкости и глубокие чувственные резервы в юном возрасте? — беззлобно улыбнулся Кохес. — Что девочка-подросток может сказать о страсти, отчаянии, любви? Чтобы ворочать глыбами и переворачивать зрителю душу, нужно сначала пожить как следует. Только опыт даёт глубину. В детстве творцы могут сыпать эмоциями, уж переживаний подросткам хватает. Но это не мощность и не глубина, это острота и концентрированность… Понимаете разницу?

Одиссей понимал, что немолодой эмфари старается не использовать термины, а оперирует эвфемизмами, чтобы сторонний обыватель понял суть. И рассказывает он ёмко, показательно, как хороший педагог. А ещё детективу было ясно, что немалый жизненный опыт всё же не сделал Кохеса звездой эмпатографики. Всё, что он смог дать юной Рин Шеллер, она впитала за год.

— Я всё ещё не понимаю сам процесс и причину смерти, — покачал головой Фокс. — Инспектор сказала, что это первый и единичный случай, что раньше никто в галактике не умирал от использования инструментов эмфари.

— Что? — не понял Кохес. — Как это? Я думал, Рин-Рин погубила авария саботажников очередной профсоюзный теракт. В крайнем случае, что она стала жертвой ночного срыва кого-то из их жилой секции…

— К сожалению, — заученно пробормотала Клеасса, — Я не могу раскрывать подроб…

— А я могу! — прервал Одиссей, неподконтрольный стандартному полицейскому протоколу. — «Рин Шеллер погибла в результате эмоционального шока. Перегрузка нервной системы и летальная психосоматическая реакция, в том числе, остановка сердца и кровоизлияние в мозг».

— Что? — поразился птюрс. — Хотите сказать, девочка не выдержала своей же эмпатовязи?

— «Рин Шеллер умерла от переживаний крайней степени интенсивности, транслированных ей аппаратурой».

— Это невозможно. Невозможно.

— Почему?

— Да как почему! В инакторах, эксаторах и эмо-сферах нет таких мощностей, чтобы подключение даже всех сразу возможных приборов, хоть на полную проводимость каждого канала и пускай даже на максимуме заполненности всех ёмкостей — давало такую нагрузку на эмфари, которая опасна для жизни. Нервное истощение? Конечно. Неуравновешенность? Сколько угодно. Депрессия и психоз? И такое бывало. Истинное творчество — не для слабых духом.

Он поднял руку и выпятил вверх когтистый палец, глубоко дыша. В позе вейля Кохеса слились явная гордость и спрятанный стыд — ведь его психике никогда не угрожали неприятности от непростого искусства эмфари. Потому что он всю жизнь плескался на мелководье и боялся идти в глубину.

— Подумайте сами! — волнуясь, воскликнул Кохес. — Кто в здравом уме станет поставлять и использовать дорогую технику, у которой максимум шкалы может убить эмфари⁈

— Спасибо, — помолчав и осмыслив услышанное, искренне поблагодарил Одиссей. — Последний вопрос: где вы были в ночь со вчера на сегодня?

Клеасса вздрогнула.

— Вьель Кохес находится на другом полушарии, — быстро сказала она. — Все его занятия с Рин Шеллер проходили удалённо, они никогда не встречались в живую, и он никогда не был в её мастерской. Лог его нейра подтверждает алиби вьеля Кохеса, так что он физически не мог совершить это преступление.

— Вообще-то, мог, — слегка удивлённо покрутив головой, возразил птюрс.

— Каким образом? — опешила инспектор.

— Но я проводил Рин-Рин настройку оборудования и учил им пользоваться. Именно так. Если девочка не меняла настройки, то я всё ещё мог подключиться удалённо и увеличить.

Клеасса немо уставилась на него с открытым ротоклювом, а Фокс вздохнул.

— Но клянусь, — воскликнул Кохес. — Я понятия не имел, что это может стать способом убийства! И никто не имел, никогда раньше в нашем искусстве не было таких эксцессов. Чтобы разобраться, как это стало возможно, надо скорее изучить

Он встряхнулся, взбудораженный с головы до ног. И вдруг разом преобразился: лицо стало злым, на нём проступили неприязнь, ревность, все чувства, которые немолодой эмфари тщательно прятал от других.

— Это он виноват, — прошипел вьель Кохес. — Готов поклясться, это его амбиции и жадность погубили бедную девочку. Я сразу раскусил его холёную маску, под которой пустое каменное сердце!

— О ком вы говорите? — уточнила инспектор.

— О её арт-кураторе, разумеется! — выклёкнул птюрс. — О Максе Неймане. Допросите его! И уж постарайтесь.

— Всё ещё элементарное дело? — спросил Фокс.

— Нет, — сказала Клеасса, глядя в сторону. — Уже нет.

— Рина! Как же так⁈

Человек распахнул дверь квартиры, протиснулся сквозь узкий коридор, перешагнул тень молчащего отца и уставился внутрь комнаты. Над плечом завис маленький полицейский дроид, но не вмешивался, ведь человек не вошёл в зону преступления, а остановился в проходе. Это был решительный мужчина, одетый неброско, но дорого; с лёгкой щетиной, но выбритыми висками; и взволнованно сверкающими глазами на потемневшем от напряжения лице.

— Макс! — Рин потянулась к нему прежде, чем успела подумать.

Её лицо стало таким доверчивым, а руки вздёрнулись и сложились в жест радости и надежды, будто этот мужчина мог совершить чудо и всё изменить. Не нужно быть лучшим сыщиком в галактике, чтобы увидеть в этом движении, что она относилась к куратору теплее, чем к отцу.

— Вьель Макс Нейман, инвестор и арт-куратор убитой, — сухо представила Клеасса и вытянула руку в предупреждающий жест «больше ни шагу». — Что вы здесь делаете, вьель Нейман, мы вызывали вас по визио.

— Как я мог не прийти?

Мужчина не обращал внимания на инспектора, детектива, родителей, его неверящий взгляд искал тело — и нашёл его вдалеке на полу, за две комнаты отсюда. Глаза расширились, а лицо, обычно уверенное и улыбчивое, сморщилось гримасой неприятия и страха. Внутренняя пружина, гнавшая Макса вперёд, надломилась, он обмяк и привалился к стене.

— Как же так, Рина? — повторил он потеряно, потянулся к вирпу, будто хотел взять девочку за плечо и встряхнуть. Но вместо этого отступил назад и закрыл скрюченной рукой половину лица, пытаясь спрятаться от реальности — безуспешно.

— Не знаю, — честно и пронзительно ответила девочка. — Мы ещё не поняли, что случилось.

— Случилось убийство, — строго поправила Клеасса, специалист по равнодушной бестактности к чувствам людей. — Вьель Нейман, вы готовы отвечать на вопросы?

— Готов, — глухо признал тот.

Фокс держал в руках старый инфокристалл и изучал материалы дела. Подняв голову, он спросил:

— После того, как Рин Шеллер в двенадцать лет выиграла два юношеских арт-конкурса, вы её заметили и финансировали дальнейшую учёбу и работу? Купили настоящее оборудование вместо любительского, помогли с обустройством мастерской, с дорогими материалами?

— Не заметил, а нашёл, — сказал Нейман с достоинством, без хвастовства. — Я был в жюри. Присудил ей победу. И да, выделил деньги.

Он махнул рукой.

— У вас с Шеллерами заключён весьма жёсткий продюсерский договор. Всё оборудование принадлежит вам, Рин лишь бесплатно арендует, и все её работы становятся вашей собственностью?

— Это формальности, — буркнул Нейман, глядя на детектива исподлобья, проницательно и недовольно. — Стандартный договор, да, кабальный, но это просто кучка нодов. Я делал всё, что требуется, чтобы Рин могла творить, и сделал бы что угодно ещё. Это было самое важное… Она была самым важным.

Рин невольно улыбнулась, услышав эти слова. Одиссей заметил, как Нора Шеллер смотрит на красивого, решительного мужчину: с тенью уважения и благодарности в усталых глазах.

— Вы не выставляли работы Рин на продажу, только подарили две из них разным галереям. Выходит, это была длительная стратегическая инвестиция с вашей стороны?

Рот Неймана дёрнулся, он заставил себя проглотить раздражение и спокойно ответил.

— Ученические работы не стоят дорого, пока у автора нет имени. Каким бы талантом она не родилась, гений и признание ждали Рину впереди. Да, мы работали на долгую перспективу. И, гипер-боги, какие там были возможности! Вы понятия не имеете, но Рина уже превосходила по мощности самых опытных эмфари, а по тонкости эмоционального окраса могла соперничать с мастерами. В неполных пятнадцать лет.

В словах куратора была гордость, во взгляде девочки благодарность.

— Смерть Рин Шеллер сделала ваши инвестиции невозвратными? — спросил Фокс, и пояснил, увидев резкий, тёмный взгляд мужчины. — Я уточняю для рапорта страховой.

— Наверное, — выплюнул тот. — Какая разница. Я сейчас не в настроении изучать этот вопрос.

Даже полностью выбитый из колеи, он тянулся к сарказму.

— Последняя работа, — Одиссей указал на спящий эфиограм в центре комнаты. — Вы знаете, о чём она?

— Конечно знает, — примирительно улыбнулась девочка. — Макс мой куратор, мы делали её вместе. И ещё он был одним из доноров.

— Да, — глухо сказал Нейман. Он услышал невысказанный тон подопечной и сделал усилие, чтобы не злиться на чужака, ведущего допрос. — Рина хотела впечатлить экзаменационную комиссию АМИТ. Решила превзойти себя, создать что-то значимое, так что мы взяли серьёзную тему. Работа называется «Отчаяние». Ради неё мы месяц назад летали на планету-колонию R-716, я оплатил путешествие и организовал эксацию преступников, приговорённых к глубокой гибернации без права пересмотра. Рина за два дня провела выдающуюся, кропотливую работу и сняла с них целый комплекс переживаний и чувств. Включая то, чего они не хотели выдавать, пытались скрыть.

Рука Макса непроизвольно сжалась в кулак невысказанного триумфа, в покрасневших глазах блеснуло восхищение.

— Они сопротивлялись, как могли, врали и скрывали, матёрые звери, старались напугать девочку, чтобы отступила. Но Рина была для них слишком чиста. Я смотрел, как её сочувствие и чистота побеждают каждого из четверых. Она нащупала глубочайшие чувства этих людей, преодолела сопротивление и уловки, подняла с мутного дна всю безнадёжность их поломанных жизней. Охранники были поражены, что их отборные чудовища плачут, как дети.

Нейман покачал головой одновременно насмешливо и тяжело, вспоминая это.

— Рин получила четыре заготовки, которые собиралась вплести в «Отчаяние». Какая бы это была работа…

— И вы тоже стали донором? — спросила Клеасса слегка удивлённо. — «Отчаяния»?

— Она искала не только тёмные чувства, — пожал плечом Макс.

Он смотрел на призрак девочки и не мог отвести взгляд, Одиссею почудилось, что между ними застыла незримая и понимающая улыбка знавших нечто, недоступное остальным. Будто они вместе достигли рая, заглянули туда и увидели мир иным, а после вернулись обратно и с тех пор хранили это знание, деля его на двоих. Мужчина внезапно согнулся, как от тошноты, упёр руки в колени и застыл, тяжело дыша. Все молчали и ждали ответа.

— Рина верила в лучшее в людях, — хрипло сказал Макс Нейман, выпрямляясь. — В своей работе она задумала провести зрителя от падения к перерождению. Преодолеть Отчаяние, для этого нужно измениться, а для изменения нужна сила, воля. Рина не стала далеко искать, сняла с меня… Целеустремлённость.

— Великодушие и щедрость! — добавила девочка, зная, что сам он этого не скажет. Её губы дрогнули, Рин хотела добавить что-то ещё, но не стала.

— Она со всех брала понемножку, мышка-побирушка, — раздался выцветший голос Норы Шеллер, мать сидела в своём углу, поглаживая свой любимый эфиограм.

Сквозь тень на лице девочки проступила улыбка; во взгляде Одиссея тлел задумчивый интерес.

— Логично, — после паузы сказал он, глядя на Макса Неймана. — Успешный бизнесмен, амбиции и умение двигаться к цели, победить отчаяние и упадок… Значит, эмфари берёт эмоции и переживания разных существ и сплетает из них цельное произведение, которое зритель воспринимает как собственные чувства, проживает, как часть себя?

Рина кивнула.

— Реакция у всех разная, — ответил Нейман. — Кто-то сможет прожить их всецело, как свои. Другие лишь прикоснутся к ощущениям. Но даже это поразительный опыт. Талантливый эфиограм может перевернуть душу, по меньшей мере, произвести сильное впечатление.

— После операции наша Илли была такая испуганная и нервная, — добавила мать. — Никак не получалось её упокоить. Тогда моя девочка повела её к своим приборам и вынула из малышки целый ком переживаний. Илли стала такой улыбчивой и покладистой, почти на неделю. Да и потом уже не так боялась.

Мимолётная нежность слетела с сухих губ матери, как осенний лист. Нора Шеллер опустила голову, волосы наползли ей на лицо. Малышка на кровати тихо улыбалась, играя с хрустальным шаром и куклой, Фокс смотрел, как тоненькие пальцы снова и снова пытаются поставить эфиограм, чтобы он держался у куклы в руках. Тот скатывался на покрывало, Илли опять пыталась, аккуратно и терпеливо, и улыбалась, не слыша мира вокруг.

— У меня пока нет вопросов, — сказал Одиссей. — Но могут возникнуть.

— Вейль Нейман, покиньте квартиру и оставайтесь во дворе, — распорядилась Клеасса, куратор кивнул и заторможенно пошёл к двери, словно пытался очнуться от сна.

— Макс! — звонко позвала Рин. — Простите, что так вышло. Что все ваши вложения…

— Что ты говоришь⁈ — почти закричал он. — Да какие к чёрту вложения! Рина!

— Я просто… Спасибо. За всё.

Слёзы, сверкавшие в глазах Макса Неймана как осколки стекла, дрогнули и поползли по щекам. Его лицо застыло маской неприятия, как у античного героя, пойманного в кулак судьбы.

— Пора поговорить с отцом. А где он?

В коридоре никого не было.

— В закутке соц. депривации, — сообщила Клеасса, сверившись с россыпью маленьких дронов, и посеменила к выходу. — У вас появилась версия, отличная от первичной гипотезы следствия?

Как ловко она сформулировала собственный поспешный провал. «Первичная гипотеза».

— Появилась, — кивнул Фокс, вызвав резкие взгляды инспектора и убитой, удивлённый и полный эмоций.

— Какая? — не выдержала Рин. — Вы же ещё не допросили Илли, отца и… Меня.

— Поэтому я ничего и не озвучил.

— Но это не папа? — в голосе девочки прорезалась мольба.

— Нет, не папа.

Инспектор уставилась на детектива подчёркнуто неодобрительно. Впрочем, мысленно одёрнула она себя, это не живой свидетель, а всего лишь программа, вирп никому ничего не скажет, блок не позволит. Так что и вреда следствию нет. Но всё же как-то неформально, не по правилам, не тщательно, слишком вольно. Как и многое, что делал этот человек.

Вернер Шеллер стоял в закрытом закутке рядом с мусорками, который снаружи не видно; в очерченном квадрате на одну персону под табличкой «Деприват-блок»; а сверху его с головой по плечи закрыла большая прозрачная вытяжка, очень похожая на аквариум-торшер. По периметру аквариума бежала яркая световая строка: «Курение понижает качество жизни!» и вслед за ней плыли удручающие иллюстрации печальных курильщиков, утративших смысл и задор.

Вернер курил внутри, прикрыв глаза, словно человек, потерявшийся в мечтах о весне. Впалые щёки вдыхали и выдыхали, как у рыбы на берегу, пожелтевшие кончики пальцев деликатно теснились на тонком древке сигареты, крошечный огонёк тлел на самом конце, как остатки душевных сил. Судя по длине сигареты, тлеть оставалось недолго.

— Мистер Шеллер, ваша очередь отвечать на вопросы следствия, — распорядилась Клеасса, неодобрительно глядя теперь уже на него.

Отец открыл глаза, и Одиссею во мгновение ока стало ясно, что обе дочери — не совсем его дети. У Вернера был редкий генетический дефект: пронзительно голубая радужка с нетипично-гладким покровом роговицы. Два осколка неба, выцветшие от прожитых лет, смотрели на детектива, и в них таился безбрежный простор, заслонённый насмешкой, горечью и тишиной.

— Ваш дефект генетически доминантный, — прямо сказал Фокс, не для себя, а для Рин с Клеассой. — Он случается при вынашивании и рождении плода в невесомости и держится два поколения: в первом зрачки гладко-голубые, а во втором смешанные, в крапинку. Я знал человека с такой мутацией, и глаза его детей были в крапинку. А у Рин с Илли — нет.

— У них глаза матери, — мягко ответил Вернер.

— Нет, — улыбнулся Фокс. — Этот ген доминантный.

— Что? — Рин Шеллер ошеломлённо смотрела на мужчину, который столько лет был её отцом, но, оказывается, не совсем.

Вернер вздохнул, набрав побольше дыма, добил несчастную сигарету и сунул её в утилизатор, после чего выдохнул и окутался дымом, как настоящий дракон.

— У нас не получалось зачать ребёнка, — спокойно признал он. — Мои родители слишком беспечно странствовали по космосу, и дисхромия — не единственный мой дефект. После неудачи с восстановительной терапией мы решили взять в государственной базе генетический материал. И сделали двух девочек, увы, со второй возникли сложности. Зато первая необыкновенно удалась.

— Папа!! — воскликнула Рин, негодование и изумление в которой смешались взрывной волной. У Аны бы на её месте сейчас были очень яркие и выразительные волосы, подумал Одиссей. — Как вы могли нам не сказать⁈

— А разве это важно? — мягко спросил отец.

— Н-не знаю… — в глазах девочки темнел шок. — Но разве не в этом всё дело?

— Нет, это никак не связано с твоим убийством, — отрезал Фокс. — Просто каприз жизни, зигзаг судьбы. Жизнь часто подбрасывает нам неожиданные вещи, в которых нет специального умысла. В классическом детективе оказалось бы, что генетический материал принадлежал добросовестному гражданину Максу Нейману, и тот инстинктивно потянулся к тебе, даже не зная, что ты его дочь.

Девочка вздрогнула, на её лице отразился ужас. Собственно, этого Фокс и добивался. Реакция была слишком искренней, чтобы Рин успела её осознать и скрыть.

— Но это в художественном романе, — успокоил детектив. — А у нас скучная реальность вашей зарегулированной планеты. Здесь правят закономерности, а не случай.

Все трое смотрели на Одиссея, не вполне понимая, о чём он вообще говорит.

— Перейдём к действительно важным вопросам. К Иллирии.

В изрядно поблёкших глазах отца шевельнулся тот задавленный годами простор.

— Чудесная планета, — кашлянув, сказал он, глядя вверх. — Царство нескончаемых ветров. Они сплетаются в атмосферные полотна, неповторимые по своему устройству, хозяйничают в небе и на земле. Внизу всё выдуто и гладко, жизнь прячется под водой и в кавернах. А в небе никогда не знаешь, как тебя закрутит, каким маршрутом понесёт. Но каждый полёт, сочетание усилий и отдыха в потоке…

— Что вы там делали?

— Проходили практику и собирали рассеянную по ветрам пыльцу йероси, местных перелётных растений, чьи споры дорого стоят на рынке биоматериалов.

— Ваш институт устроил возможность подработать, чтобы студенты могли оплатить обучение? — догадался Фокс.

— Да, замечательно придумали. В итоге мы занимались делом для них и были свободны для себя.

— Два сезона?

— Два сезона.

— И как вы относились к этой планете, её ветрам? — спросил Одиссей. Опять не для себя, ведь он знал ответ на этот вопрос с момента, когда услышал название планеты и соотнёс его с именами дочерей.

— Мы были абсолютно счастливы, — улыбнулся поседевший, облысевший, усохший от многолетней бессмысленности и постоянного курения Вернер Шеллер.

— Почему же вы там не остались?

— Потому что там нельзя жить. Можно выживать, или забыться и летать. А Нора хотела семью, дом, детей, счастье. Она не могла остаться на Иллирии.

— Но ты мог.

Ведь можно стать профессиональным глайдером или спецом по йерохимии, в конце концов, метеорологом.

— Нет, — тихо сказал мужчина. — Я должен был идти с Норой. Я был ей нужен.

Одиссей не стал говорить, что благоустроенная клетка превратила их обоих в поблёкшие копии тех, кем они никогда не планировали стать. Вернер Шеллер и так это прекрасно понимал и жил с этим пониманием много лет.

— Почему вы были против эмфари? Считали плохой карьерой для дочери?

— Что? — поразился Вернер. — Нет конечно. Вы думаете, я хотел для Рин такой же убогой нормальной жизни, как у нас с Норой⁈ Да я был счастлив, что в её судьбе вспыхнул талант и забрезжил просвет. Мы с Норой были готовы молиться на этого Неймана. В начале.

Клеасса недоумённо шевельнулась.

— Почему же тогда вы были настолько против увлечения дочери эмпатографикой, что доходило до ссор, до жалобы Норы Шеллер, которая привела к ограничению ваших домашних прав? — спросила птюрса.

Вернер ответил не сразу. Он пожевал губами, перебирая пальцами ладонь. Посмотрел в глаза дочери.

— Рин оказалась слишком талантлива. Тот первый учитель был напыщенный дурак, но он держал её в рамках, пытался учить академическим стилям. Только этот Кохес оказался ограниченный и бесталанный, Рин обогнала его меньше, чем за оборот, а потом ушла, ведь он больше мешал ей, чем учил. И когда она стала экспериментировать с новыми приборами, собирать максимально чистые эмоции и чувства, проживать их, проводить сквозь себя, создавая эти шары… Я видел, как чужие эмоции меняют нашу девочку.

Глаза Вернера потемнели и стали пронзительного синего цвета, как у гневного неба. Он был такой облезлый, и вместе с тем пугающий.

— Сняв чужую злость, она сама становилась злой: умеренно, на время, но становилась. Взяв чужой восторг к взрывным ахимбарским бумбарам, она пару дней уплетала их горстями, а потом икала и проклинала, ведь всегда от них морщилась и не любила. Когда она сплела первую настоящую, серьёзную работу, то две недели ходила в депрессии.

Вернер всплеснул руками в бессилии, его запавшие глаза были ярче, чем всё на этой умеренной планете.

— Сотрясающая сила искусства, безумие творчества! — воскликнул он, сделав широкий абстрактный жест, в котором кривились напряжение и страх. — Я боялся, что дальше будет хуже, эфиограмы разрушат её личность, растащат на кусочки, заменят чужими отголосками. Что шаг за шагом, поглощённая огромным талантом, который водрузил ей на плечи мир, Рин будет терять саму себя. И сойдёт с ума.

Девочка смотрела на отца поражённо. Похоже, он никогда не говорил ей всего этого. И очень жаль, подумал Фокс.

— Когда вы узнали, что Рин приняла решение о поступлении в АМИТ, то в чувствах помчались домой. Что вы хотели сделать?

— Наконец высказать ей всё, что думаю, чего боюсь. Я понял, что зря скрывал от неё свои страхи, зря пытался уберечь. Хотел прибежать и сказать всё, пока не поздно.

Он опустил голову и замолчал, клочки поседевших волос неловко торчали в стороны.

— Было уже поздно, — закончил за него Одиссей. — Что случилось дома?

— Когда я вошёл в комнату, она корчилась на полу, задыхалась. Я подбежал и выкрутил веньеры на минимум, попытался отключить оборудование, но оно было заблокировано на хозяйку. Если бы мне не ущемили права, я мог бы его снять. Я позвал электронную Рин, позвал Нору, но никто не откликнулся, Нора спала под звукоизолирующим пологом. Пытался снять с Рин маску, сенсоры, эксаторы, но всё было заблокировано, а отдирать опасно, я боялся ей навредить. И было трудно… Нарушить распорядок. Как и положено, с первых же мгновений вызвал врачей, но через тридцать секунд Рин прекратила дышать. Я содрал маску и отбросил, в этот момент вбежала Нора и начала кричать, оттаскивать меня, она подумала, что я пытаюсь убить дочку, влетел этот шмель, меня взяло в поле…

Он указал на дрона и бессильно опустил руки. Рин слушала историю отца как губка, впитывая каждое слово, но слова переполнили её, и на глазах у девочки выступили слёзы.

— У меня нет вопросов, — тихо сказал Фокс.

— Я не понимала, — вымолвила Рин с трудом. — Пап, я не знала, как тебе здесь плохо. Ты так старался делать нас с Илли счастливыми, что мы поверили… Какая же я дура. Я думала, мама просто строгая, а ты стараешься всем помочь. А вам было здесь тошно! Я не понимала…

Вернер смотрел на тень своей дочери, почти не испытывая эмоций. Он давно стал окурком погасшей сигареты, а сегодняшняя смерть задула искры, тлевшие внутри.

— Может, это и к лучшему, — наконец сказал он, — Что она умерла, не узнав.

Развернулся и, вложив руки в карманы, пошёл в дом.

— Поучительно, — сдержанно пробормотала Клеасса, склонив голову набок и с нечеловеческого ракурса заглядывая Фоксу в глаза. Она хотела бы знать, как этот пришелец разгадал ситуацию с отцом в таких подробностях, не зная местных реалий и до того, как изучил материалы дела. — Но к чему были вопросы о старой планете?

Рин тоже ждала ответа. Не обладая живым телом, она эмулировала его реакции — и сейчас старалась просто дышать, ведь искренность папы растрогала её и ударила под дых.

— Потому что они самые важные.

— Про направления ветров?

— Про свободу полёта. И крылья, оставленные в пути.

— Я кое-что решила, — сказала Рин, вскинув голову и глядя Фоксу в глаза. — Хватит плакать и мучиться, хватит. Хочу раскрыть наше убийство, а не переживать о нём! Ведь и слёзы мои не настоящие, ну? Только мешаю другим, так что к чёрту. Хочу быть бодрой и помогать!

Рин через силу улыбнулась, её лицо просветлело.

— Самое время, — кивнул Одиссей, внимательно глядя на девочку. — Мне нужна твоя помощь.

— Спрашивайте. Я скажу.

— Ты влюблена в Макса Неймана.

— Д-да.

Клеасса не просто напряглась, а впервые за всё расследование издала писклый, клекочущий звук.

— А он?

— А он ничего! — вспыхнула девочка. — Он нормальный!

— Значит, ты просто была счастлива, что он тебя заметил и оценил, открыл для тебя весь мир профессиональной эмпатографики и сверкающих галерей, идёт по этому пути вместе с тобой и помогает тебе творить? — осторожно формулируя, уточнил Одиссей.

— Да, — красная от волнения, ответила Рин. — Я была ужасно счастлива. Мы обе были.

Фокс сменил тему.

— Зачем Рин сделала тебя такой? Копией самой себя. И когда это случилось?

— Три оборота назад, когда открыла эмфари. Никто не понимал эмфари и ничего о нём не знал, говорить было не с кем, Гаса я тогда ещё не встретила. Но эмоплетение нужно обсуждать с кем-то, искать, как правильно — это сложно осознать в одиночку. Мне… Ей пришлось сделать себе отражение, зеркало. Подругу, которая всё понимает и обожает создавать эфиограмы так же, как она сама. Так появилась я.

— Вы всегда и во всём были вместе?

— Ну да. Конечно. А как ещё?

— Не всем дано ужиться с самим собой. Со стороны недостатки и некрасивые грани видны куда острее, чем изнутри. Почему интос-вирп — это редкость? Потому что в большинстве случаев они ссорятся, и это не кончается добром.

— Нет, — Рин сильно помотала головой. — У нас всё было не так, мы были во всём согласны!

— Это редкий дар, жить в согласии с самим собой.

— Эмфари — редкий дар, — возмутилась девочка. — А это…

— Хорошо, расскажи про эмфари. Когда ты забираешь чьи-то чувства, они хранятся в специальных ячейках, и могут быть там долго?

— Сколько угодно, можно поддерживать стазис и сохранять их, пока не вплетёшь в эфиограм.

— Значит, ты можешь постоянно снимать эмоции с окружающих и копить их, чтобы когда-нибудь использовать?

— Да, мы так и делали. Ради этого Рин общалась с сотней разных людей, чтобы взять у них кусочек интересных эмоций. Не все соглашались, но обычно люди не против поделиться своими чувствами. Тем более, для искусства.

— Когда ты забрала у Илли страх и панику после операции, малышка успокоилась. Но понемногу страх и паника вернулись.

— Да, ведь остались их источники: неприятные воспоминания о больнице и операции. И общая… болезнь Илли. Хотя первое время она была такая милая, спокойная и довольная, — Рин улыбнулась, вспоминая беспечного котёнка, который ластился к родителям и сестре.

— Понятно. Но сегодня все твои запасы, все собранные палитры и коллекции эмоций были влиты в Рин, и она погибла от безумного смешения и передозировки чувств?

Девочка побледнела.

— Да, — сказала она после паузы. — Все палитры пусты. Не только те, которые были нужны для «Отчаяния». Но и все запасы.

— Это можно сделать по ошибке? Илли проснулась ночью и тихонько прошла в комнату, подумала, что всё это игра?

— Нет. Только специально. Палитры я сама подключила к приборам. Конечно, несложно выкрутить все ручки на максимум, но в интерфейсе есть предохранители. Их все надо снять. Не могла она случайно.

— Как интос Рин Шеллер, ты должна была следить за её состоянием и вовремя отключить приборы, прервать операцию! — воскликнула Клеаса. — Почему этого не произошло?

Виртуальная девочка побледнела.

— Рин понизила порог вмешательства системы, — ответила она. — Потому что любое плетение эфиограма, который чуть сложнее элементарных — тяжёлая нагрузка на эмфари. Если не понизить порог безопасности, заниматься эмпатографикой вообще нельзя. Поэтому в первый раз их понизили мама и папа вместе с учителем Кохесом. Второй раз Рин и Макс при настройке оборудования. А третий раз мы с Рин перед тем, как плести Отчаяние.

Клеасса всплеснула своими короткими крыльями, атрофированными до рук.

— Зачем⁈ — возопила птюрса.

— Потому что иначе было нельзя! — пронзительно ответила девочка, и Одиссей знал, что она права. Как лучшие актёры падали без сил или бились в приступе от наивысшего напряжения своей роли — так эмфари, напрямую получая и проводя сильные чувства разных людей, должны были открывать им душу и не прятаться за подушками защитных систем.

— Мука творчества неизбежна? — спросил он.

— Не знаю, избежна или не! — Рин было не до пафосных выражений. — Но когда пытаешься создать что-то настоящее, она просто есть.

— Но никогда до сих пор эмоциональная нагрузка не была по-настоящему опасна и, тем более, смертельна?

— Никогда, — эхом повторила Рин, бледная, как полотно.

Одиссей едва слышно вздохнул.

— После того, как Вернер выкрутил веньеры на минимум, чтобы прервать процесс, они вернулись на максимум. Кто их вернул?

— Не знаю! — воскликнула девочка. — В комнате никого, кроме папы, не было. В один момент потоки эмоций снизились, а потом снова выросли. Кажется, это был уже не папа, он в тот момент вызывал врачей. Кажется, они вернулись на максимум сами.

— Кажется?

— Я была полностью занята внутри и не следила за тем, что снаружи.

— Когда она умирала, Вернер позвал тебя, интоса. Почему ты не откликнулась на зов?

— Я не была в системах дома и не слышала зова. Я была внутри эфиограма вместе с Рин. Мы плели Отчаяние вместе.

— В чём заключалась твоя помощь?

— Я не могла работать с чувствами, но помогала координировать другие процессы. Сцены, музыку, вибрации, цвета… Всё, что мы придумали и создали к тому моменту. Она была процессором эмоций, я оперативной памятью системы.

— И ты не поняла, что ей плохо? — переспросила Клеасса.

— Ей должно было быть плохо. Нельзя работать с отчаянием убийц, потерявших всё, и не чувствовать муку и боль.

— Значит, эмпатографику следует ограничить для несовершеннолетних! — решительно клюкнула Клеасса, вспрыгнув на пик гражданской ответственности.

— Ограничение давно уже есть, Рин два года требовала разрешения работать с негативными эмоциями, потому что без них не создать ничего стоящего. Мама с Рин подписали разрешение, а папа был против, но его лишили права голоса…

— Когда ты поняла, что что-то не так?

— Когда умерла. Всё кончилось, и я оказалась одна. Мама сказала, чтобы я заткнулась и ждала медиков и полицию, а папа вырвался и молча ушёл, дрон нашей секции сопровождал его, чтобы не отпускать… А потом я ждала, ждала, пыталась понять и не понимала, и наконец появились вы.

— Понятно, — тяжело сказал Одиссей. — Спасибо, Рин.

— Вы знаете, что случилось? — спросила она из последних сил. — Почему я умерла?

— Кажется, знаю. Но я должен провести маленький следственный эксперимент.

— Испытать отчаяние? — слабо улыбнулась девочка.

И Фокс кивнул.

Хрустальная сфера была прозрачной и тяжёлой, но поворачивалась в плетёном металлическом ложе отзывчиво и легко. После активации она налилась цветом и стала выглядеть, как огранённый кусок неба, забитый тусклым маревом тревожных облаков. От касаний, а порой и просто так по сфере проходила вибрация, она отдавалась в воздухе, и напряжение вокруг эфиограма чувствовалось и росло. Неслышимая ухом музыка текла прямо в тело, и внутри всё начинало сжиматься в ожидании дурных событий и вестей.

Ужа на этапе предвкушения Рин Шеллер сделала выдающуюся работу, тонкую, как кружево детского страха и мрачную, как сумрак взрослых мыслей.

Одиссей положил на сферу ладони и всмотрелся, ему показалось, что облака расходятся, открывая зарево в глубине. Хрусталь под руками вздрогнул, чувство необратимости заполнило тело; вдруг руки провалились внутрь, прежде чем мышцы успели напрячься и оттолкнуть, а крик в горле родиться — и вслед за руками внутрь провалился весь человек.

Когда пригнувшиеся от ветра рейдеры реют на тонких полётных досках над злыми волнами на штормовой стороне Буреады-9, а спереди из-за короткого горизонта доносится предупреждение распорядителя гонок: «Волна апогея! До столкновения 4 тика, 3, 2, 1…» — всё тело готовится к удару, доска заворачивается носом и передним краем вверх, весь опыт гонщика подсказывает, как правильно двинуться, как лучше застыть, чтобы оседлать накатывающую Волну. Но удар дочери апогея всё равно оказывается неудержим и неукротим. Она врезается в дрожащий строй, опрокидывая неумелых, трусливых, слабых, жадным криком моря погребая их под толщей бурлящего гнева.

Одиссей знал, что его ждёт отчаяние, понимал, что оно взято у тех, кто потерял всё; знал, что оно сплетено и усилено эмфари-гением, равных которому в галактике не было и теперь нет — но всё равно он был не готов к тому, что испытает.

Чужое отчаяние заполнило его с ног до головы и стало своим. И он наделил чистые чувства собственным смыслом. Одиссей осознал, что не сможет спасти Ану, не сумеет сохранить её жизнь, она обречена корчиться в муке распада так же, как он и все остальные. Они были изначально на это обречены, и разве Фокс мог остановить весь падающий в бездну мир? Да что он вообще такое? Обыкновенное маленькое ничтожество из плоти и крови, с капелькой теллагерсы, которая не знает, что творит. Крошечный червяк, который вообразил себя бессмертным, прожив какие-то жалкие крохи лет. Да многие деревья живут в десятки раз дольше, а другие в сотни, и в тысячи, не говоря уж о камнях, астероидах, кометах, о планетах и звёздах, о скоплениях газа — величественных и безжизненных, неприкаянных, скорбных. Все они кажутся такими долгими по сравнению с человеком, но все они — такие же горстки угасающего пепла в жадной пасти неизмеримого небытия.

С чего он решил, что получится победить Ничто? Что жизнь, радость и любовь в принципе возможны? Что у дурацкой неуклюжей махонькой вселенной с её ограниченным сроком годности есть хоть какой-то смысл? Пустота насмешливо смотрела на Одиссея Фокса изнутри, а снаружи таяли облака безнадёжных помыслов бедных-несчастных людей. Годы потерь и разочарований прошли через разум за несколько минут: он пытался выкарабкаться из ямы, обдирая руки о слипшиеся комья чужой безысходности, об острые камни обречённых надежд. Каждая попытка подняться заканчивалась падением вниз — а внизу лежали белеющие трупы людей, которых он знал и любил, их было так много, и каждый, неподвижный и холодный, терзал сердце Одиссея. Он ощутил на щеках безнадёжный холод чужих и своих слёз.

Но в центре отчаяния бился пойманный огонёк. Увидев его, человек рванулся изо всех сил, нащупал, схватил, и почувствовал, как они заполняют его: сострадание и любовь Рин, человечность и надежда Макса, радость Гаса и Илли, забота Норы, мечты и свобода Вернера, уверенность и целеустремлённость Неймана, его щедрость — и многие чувства и всполохи, кропотливо собранные юной эмфари. Они сложились в сияющий хор, из огонька разгорелось пламя, и безнадёжные тучи разошлись. Внутри заполненного отчаянием сознания человека появились надежда и любовь, и он начал верить, что даже немыслимое и невозможное — возможно.

Повсюду хлынул дождь. Наверное, это были невыплаканные слёзы и невыстраданные упрёки убийц, но пылающий хор, сплетённый в силуэт птицы, воздел крылья и защищал Одиссея своим огнём. А когда всё прогорело, эфиограм закончился, и сознание подняло его обратно в голову.

Несколько секунд детектив стоял, оглушённый, чувствуя, как от волнения дрожат руки. Затем вытер мокрое лицо рукавом свитера и повернулся к Рин.

— Спасибо, — сказал он.

— Вы в порядке? — осторожно переспросила Клеасса.

— В полном. Соберите семью в главной комнате, — Фокс ухватил тяжёлый хрустальный шар обеими руками. — Нужно перенести эфиограм туда.

— Туда? Почему?

Он потопал ногой по пружинящему покрытию.

— Здесь слишком мягко.

Глаза шестерых смотрели на Одиссея, а ещё его снимала инфосистема страховой.

— С детективной точки зрения, это несложное дело, — пожал плечами Фокс. — Рин убило конкретное действие: снять предохранители в интерфейсе, открыть все каналы сразу и выкрутить все веньеры на максимум. Это сразу определило узкий круг тех, кто имел доступ: Нора, Макс, сама Рин и её вирп.

Он посмотрел на девочку.

— Ты же не давала внутреннего доступа Гасу?

— Нет, он просто друг, — пробормотала девочка.

— Вот и весь список. У других не было самой возможности это сделать.

— Мы можем получить ордер на доступ к логам и точно узнать, — оживилась Клеасса. — Это быстро!

— Логи покажут, что Рин отдала приказы сама. Убийца не идиот, и использовал агонию девочки, чтобы совершать действия от её лица. Ведь даже если она сумела это заметить, уже не могла помешать. Рин до последнего не понимала, что умирает, и старалась завершить плетение своей лучшей, самой важной и сильной работы. Один из самых печальных аспектов этого дела в этом: когда в девочку хлынули реки ненужного, лишнего и сводящего с ума — она могла пропустить все чувства и переживания сквозь себя, прямиком в эфиограм. Он превратился бы в кашу и бессмыслицу, но Рин бы отделалась нервным срывом от превышения переживаний, максимум, сердечным приступом — и не умерла. А она не поняла, что угроза смертельна, и изо всех сил старалась завершить Отчаяние, сплести всё, как задумано. Поэтому переизбытки эмоций остались в ней, во всём безумном противоречии чувств и переживаний, и убили Рин Шеллер.

Отец отвернулся к стене, мать закрыла лицо руками, а Нейман смотрел в одну точку.

— Но есть простой способ выяснить, кто убийца, без всяких логов.

— Как же? — удивилась Клеасса.

— Вас устроит чистосердечное признание? — спросил Одиссей и с размаху швырнул Отчаяние в пол.

Оно врезалось в немягкую поверхность и разбилось на куски: звон хрусталя, сверкание осколков, вскрики Рин, Норы и Макса, ошарашенный вид инспектора, восторженный ах малышки и всполох синего неба в восхищённых глазах отца. Всё это перекрыл нарастающий беззвучный хор, хлещущий шелест — сизая дымка целой туманности сплетённых эмоций вырвалась на свободу, всех обдало то ли ветром ментального взрыва, то ли волной расходящихся освобождённых чувств…

— Сумасшедший! — крик Норы Шеллер, болезненный и злой.

— Это вещественное доказательство! — конечно же, Клеасса.

Рин в шоке смотрела на детектива, а Макс нервно вскинул руки:

— Это моё имущество, — его лицо потемнело. — Это последнее, что от неё осталось!

— Верно, — сказал Фокс в наступившей тишине. — Ваше имущество. Лучшая и самая судьбоносная из работ гениальной Рин Шеллер, чьё имя совсем скоро прогремит на всю галактику. Ведь она не только создала несколько шедевральных эфиограмов в свои неполные пятнадцать лет, но и превысила все существующие пороги. Сумела оперировать таким количеством и такой чистотой эмоций, которым не оперировал никто и никогда. А ещё умерла уникальной смертью.

Он развёл руки, показывая широту хайпа.

— Ребёнок-эмфари, погибший от мощи собственного гения. Сенсация, достойная галактических СМИ. Но этот гений создал лишь несколько работ, и только они останутся в мировой копилке сокровищ… И все они принадлежат тебе, Макс.

Молчание придавило комнату многотонным прессом, девочка с ужасом смотрела на мужчину, которого любила больше всех — но он был законопослушным и нормальным гражданином и не позволил себе любить её в ответ.

— Нет, — не поверила Рин. — Макс не мог убить меня из-за денег! Он такой человечный, великодушный и щедрый!

— Был. Пока Рин Шеллер со всей мощью своего гения не забрала все эти качества, чтобы победить Отчаяние и создать свой лучший эфиограмм. Пока ты не выдрала из Макса Неймана всё лучшее, что в нём было. Остался лишь голый и прагматичный бизнесмен, инвестор, который после нескольких сеансов эксации закономерно осознал, что очень глупо вкладывать массу денег и времени в развитие юного гения, сопровождение её за ручку по жизни на протяжении многих лет, и долгосрочное ожидание. Куда проще устроить Рин Шеллер красивую смерть уже сейчас. И получить её работы, которые в течение года после этой сенсации с руками оторвут лучшие коллекционеры со всей галактики. Быстро, эффективно, крайне прибыльно.

Куратор дрогнул и отступил на шаг, к его лицу словно приросла чужая античная маска, неслышимый шёпот носился вокруг него, словно голоса совести, человечности, великодушия и задавленной любви. Они молили и стенали, и только он их слышал, не мог от них спрятаться, потому что это были его чувства и голоса.

— У Макса был прямой доступ ко всем системам и настройкам, правовой статус владения всей техникой, а потому наивысшие права. Он отдал смертельные приказы от лица Рин, пока обе девочки были сначала перегружены созданием шедевра, а затем пытались пережить агонию. Отец открутил веньеры, но как только он отвернулся, Макс прагматично вернул их на максимум, чтобы Рин умерла.

Нейман замычал, схватившись за голову. Человечность возвращалась к нему вместе с пониманием ужаса совершённого, вместе с водопадом шока и боли. Ведь обычный Макс никогда бы не убил девочку, она была ему так дорога! Дороже денег. Но после трёх сеансов, в которых такая талантливая, такая смеющаяся и серьёзная Рин взяла у мужчины всё, чем в нём восхищалась — от него остался полупустой, искалеченный остов. Который легко посчитал выгоду и легко убил.

Макс застонал и упал на колени, закрыв руками лицо, мокрое от слёз.

— Чувства и качества, которых он был лишён, возвращаются, — печально сказал Фокс. — Не знаю, что скажет по этому поводу суд вашей планеты. Насколько это было умышленное убийство, насколько убийца Макс Нейман, какова мера его вины. Не мне решать.

— Рин, — утробно простонал куратор, на коленях потянувшись к ученице, распростёртой в мастерской. Он смотрел сквозь плачущий призрак девочки на мёртвое тело, белевшее в полутьме. — Что я наделал…

Клеасса встрепенулась, приходя в себя посреди омута гаснущих, рассеянных чувств.

— Макс Нейман, — сказала она тихо и даже почти скорбно. — Вы признаёте свою вину?

— Да, — застонал тот. — Признаю! Признаю!

Мать и отец не пытались наброситься на убийцу или что-нибудь швырнуть. Не потому, что их и Макса ограждали силовые поля деловитых полицейских шмелей, а потому, что правда высилась на пути у чёрно-белых действий.

— Пожалуйста, — выговорил куратор, повернув багровое лицо к Норе. — Простите меня, я не хотел! Это не я убил Рину, это какой-то кошмар. У меня… Были чувства к вашей дочери, но я их задавил… Простите! Как вам помочь…

Мать накрылась подушкой и беззвучно завыла в неё, отец поднял малышку на руки и вышел с ней на улицу, к утреннему солнцу, играть на многофункциональной площадке с другими детьми.

— Выставь работы Рин на аукцион, — сказал Одиссей. — А деньги отдай её семье. Им нужно убраться с этой планеты и вернуться на свободу.

Макс секунду смотрел на детектива расширенными глазами на багровом лице, затем резко кивнул и неразборчиво застонал, согнувшись под тяжестью того, что в данный момент не мог понять и принять.

Призрачная Рин утёрла слёзы, подошла к нему, наклонилась и положила руки на плечи. Что-то шептала и говорила, мужчина уставился на неё и слушал, как спасительный звёздный хор.

Затем она встала и подошла к Норе Шеллер.

— Мам, я знаю, как тебе больно, — сказала девочка, садясь на краешек кровати. — Я не настоящая, но во мне есть любовь твоей Рин. И я могу передать её вам с папой, хотя бы немного.

Цифровой оттиск Рин Шеллер светился, словно ожившая душа, и мать посмотрела на неё не так, как раньше. Ведь теперь у неё не было другой девочки.

Шмели накрыли Неймана парализующим полем и понесли к выходу, Клеасса посеменила туда, махнув Одиссею идти следом.

— Постойте!

Рин раздвоилась, и один её призрак подвёл детектива к нише в мастерской. Там лежали маленькие эфиограмы, пара десятков работ.

— Возьмите один на память, — сказала девочка. — Она бы этого хотела, уж я знаю.

— Есть самый первый эфиограм, что ты сделала?

— «Мои Мечты», — улыбнулась Рин Шеллер. — Простенький, вот он. Пожалуйста, возьмите.

Внутри Фокса шевельнулось нечто легкое, невесомое и неуловимое, но такое светлое, когда он взял в руки хрустальный шарик, созданный двенадцатилетней Рин.

— А что это? — он указал на потёртую детскую вещицу в уголке ниши.

— Любительский эмпато-сканер. Я с детства им играла и любила воровать у людей вокруг капельки эмоций. Проживать их, иногда несколько сразу, чтобы получались необычные комбинации. Так началось моё эмфари.

Она взглянула на Одиссея с немым сомнением в глазах.

— Вы очень умный, да?

— Я вижу, что у тебя какой-то вопрос.

— Может, вы знаете, — с надеждой сказала девочка. — Кохес не знал, и Макс тоже. Эмфари как медитация, погружение в глубину. Нужно абстрагироваться от себя, чтобы твои чувства не смешались с эмоциями, которые ты плетёшь. И говорят, у меня от рождения был выдающийся дар, может поэтому другие эмфари, которых я спрашивала, не слышали… это. А я слышала.

— Что слышала?

— Нир.

Одиссей рассматривал девочку и ничего не отвечал.

— Я его чувствовала, когда погружалась в сферы, но только краешком, и всегда хотела найти и понять этот нир.

— И что он такое?

— Сложно сформулировать… Это как слышать тишину посреди разной громкой музыки, разглядеть белый цвет в пестроте раскиданных цветов. Ведь человек всегда что-то чувствует, даже во время медитации внутри меня есть фон. Но что за этим фоном? Не равнодушие, не пустота, не апатия, а что-то другое…

Рин запнулась, почти стесняясь, но детектив не смеялся и не возражал, его взгляд был таким внимательным и согласным, что девочка с вдохновением продолжила:

— Как дыхание жизни, слишком тихое, чтобы его почувствовать! Я пыталась нащупать, и несколько раз даже почти получилось, когда входила в медитацию и достигала рассредоточения сознания до уровня созерцания. И там оно… Проглядывало. Я назвала это нир, но не знаю, что означает это слово, оно просто однажды ко мне пришло, уже когда мы работали с Максом. И в тот день я поклялась, что обязательно найду нир и открою его для всех, и стану первой в галактике. Ведь не зря у меня был дар!

Она печально замолчала.

— Но я не успела. И теперь никогда не узнаю, что это такое. Вот и подумала, может вы знаете? И объясните мне?

Одиссей вспомнил, как висел в пустоте, и бездна чудовищно поглощала его, разъедая всё существо. В тот момент, без единой надежды спастись, самым нутряным слоем себя, как живого существа, Одиссей ощутил его: тихое, смиренное, радостное даже в горе, отвергающее страх, всепрощающее и всеобъятное. Чувство бытия.

Нир.

Он не мог рассказать об этом единственной, кто тоже прикоснулась к этому чувству, и даже дала ему подходящее имя. Не мог. Волнуясь, девочка ждала ответа.

— Рин, — сказал Одиссей серьёзно. — В одном из языков нашей прародины было слово «нирвана», и его первый слог «нир» означал угасание и затухание. Потерю своих чувств и желаний, утрату личности, отказ от стремлений. Но это лишь буквальное значение, а по смыслу нир в нирване означал не пустоту, а то, что независимо от нашей субъективности. Что пребудет вечно. Смысл и цель все жизни, можно, наверное, так сказать.

— Здорово! — восхитилась девочка. — Значит, эмфари продолжает традицию древних искать нечто за пределами своей жизни и самих себя?

— Выходит, что так. И может быть, мы когда-нибудь найдём.

— Страховая выражает недоумение по поводу ваших методов, вейль Фокс, — деликатно сообщила Клеасса, разгладив пёрышки на плечах и подставляя голову солнцу. — По исходу дела они были не обязаны делать крупную страховую выплату Максу Нейману, потому что он оказался убийцей. Так что страховая очень довольна вашей работой.

Она усмехнулась.

— Но вы разбили ценнейший эфиограм, потерянная стоимость которого уже через несколько эместров будет зашкаливать. И теперь страховая обязана выплатить крупную сумму Максу Нейману, даже если суд признает его виновным. Поэтому страховая очень недовольна вашей работой.

— Напишите в отчёте, что это был единственный способ получить признание в отсутствии улик, — равнодушно сказал Одиссей. — К тому же, если я верно понял его психотип, Нейман откажется от страховой выплаты. Иначе она будет ярчайшим напоминанием на всю жизнь о том, что он всеми силами постарается пережить и забыть.

— Что ж, так и сделаю, — согласилась инспектор.

А потом спросила, озадаченно покосившись на человека:

— «Убраться прочь с этой планеты на свободу». И чем же вам так не нравится наша планета? У нас такой прекрасный распорядок, всё учтено, все тонкости продуманы, четыре народа живут в мире и гармонии: мы с людьми на поверхности, шелкопрядки под землёй, нурлы в морях и океанах. Везде развитие, жизнь и уют, все трудятся и живут бок о бок, поддерживая друг друга плечом и согревая дыханием. Птюрсы, как архитекторы этого мира, гордятся высокоэффективной проделанной работой. Что не так⁈

— Для вас всё так. Потому что вы перестали быть птицами и стали птюрсами. Но когда-то вы летали в небе, где нет тесноты и нет улиц, а все маршруты незримые, в ваших инстинктах и чутье. И вы могли лететь каждый день по-разному, не зная, что будет завтра.

Клеасса представила эту картину с явным страхом.

— Как хорошо, что теперь не так! — облегченно проклекотала она. — Не знать, что будет завтра, и не чувствовать под ногами земли? Ужасное ощущение.

— Да, — кивнул Одиссей, который не знал, что будет завтра, большую часть своих жизней. И мчался по ним не как пойманный траекторией астероид, а как непредсказуемый и свободный астероидный нырок. — Ужасно живое.

Он посмотрел сквозь солнечные лучи, как на площадке играют сонные дети. Маленький хрустальный шар в ладони казался пустым, но Фокс знал, что внутри он полон надежд. Он расплёл старый свитер у самого сердца, вложил туда подарок Рин Шеллер и зашил навсегда.

Чернушка была недовольна.

Она упрямо тыкалась головой Фоксу в спину, плечо и бок, одновременно ластилась, как собака, и долбила, как сердитый баран. От таких нежностей могут остаться и синяки.

— Хочешь играть? — спросил детектив, который и сам жутко устал висеть в гамаке и ждать возвращения экипажа. Да и перерыв на короткое расследование совсем не пошёл на пользу настроению. — Я тоже хочу играть, между прочим!

Птица радостно вскрикнула, схватила клювом Кружбан, швырнула его со всей дури в потолок и тут же телепортировалась на двадцать метров вверх, чтобы поймать. Но ударилась крылом о переборку и резко, недовольно крякнула.

— Мусорог тебе тесен, Чернушка, ты птица свободного космоса, — кивнул Одиссей. — Хочешь туда, за обшивку, но как я смогу за тобой угнаться в простом скафандре? Эх… Ты и не знаешь, что когда-то я тоже любил и умел летать.

Чернушка посмотрела с сомнением, на её памяти хозяин только и делал, что валялся в гнезде или в гамаке. Она полыхнула тьмой и оказалась на спине у Фокса, вцарапав в него лапы и элегантно обвив четырьмя крыльями голову, мол, всё, я исчезла, ты ничего не видишь. В этом положении и правда было ни черта не видно, и даже то, что на панели вспыхнули требовательные синие огоньки.

— Вызов Аны, — подсказал мудрый голос свыше.

— Ну, вы наконец закончили⁈ — сбросив Чернушку и приняв вызов, облегчённо воскликнул Фокс. Ему очень хотелось перестать быть наедине с мыслями.

— Практически да, — улыбнулась принцесса. — Я по делу: какое оружие купить тебе?

Детектив раздумывал всего секунду. Затем улыбнулся, подмигнул недовольной Чернушке и ответил:

— Моё любимое. Хорошую полётную доску.

Дело #21 Квант удачи

Однажды на далёких задворках галактики бушевали «Межзвёздные войны».

Вокруг массивной планеты раскинулось гигантское пылевое кольцо из поликристаллической кремниевой пыли. От природы тёмное, оно сверкало морем металлических отблесков, купаясь в свете далёкой, но яростно-белой звезды.

По безбрежным россыпям скользили пять тёмных, не отражающих света точек: одна впереди, панически лавируя и пытаясь оторваться, и четверо, идущих следом. Две по центру настигали беглеца, а две по краям отрезали путь к бегству.

Если поспешить и занять место в космическом партере, то можно было наблюдать действо во всей красе. Гамма так и сделал: поставил «Мусорог» на гравиякорь прямо в точке выхода из гипера, куда они прыгнули на сигнал маленького, но мощного маяка. Именно этот маяк вместе с носителем сейчас и удирал от них по блистающим пыльным волнам.

— Догоним через минуту! — крикнула Ана, которая была левой из четырёх точек. — Фазиль, берём в клещи.

И, увеличив скорость на максимум, начала сдвигать траекторию к центру.

— Принято! — деловито откликнулся бухгалтер, корректируя курс, словно всю жизнь был заправским гонщиком и охотником за головами. Они сходились к расчётной точке впереди, как два злорадных метеора.

— Маневр Хорга, — известил Трайбер и бесстрашно нырнул вниз, в пыльное море.

— Сумасшедший? — поразилась принцесса. — Попадёшь в супер-плотный поток, за пару минут сотрёт поле, а дальше что?

Она знала, о чём говорит: только вчера «Мусорог» пережил наждачную бурю на крохотной планете Метулар, поверхность которой терзали серые вихри, стирая всё на своём пути. Многострадальной барже стесало два метра внешней брони, она за какие-то часы «похудела» на пару сотен тысяч тонн! Какое счастье, что стенки этого странного корабля были толщиной в тридцать метров. Потерять 6,6% обшивки — уже не так страшно. «У Мусорога кость широкая», невозмутимо заявил Одиссей.

Любой не странный корабль за часы интенсивной наждачной бури истёрло бы в порошок вместе с экипажем. Ибо хорошие энергощиты могут выдержать удар метеорита и залп плазменной пушки, град осколков и щедрую очередь разнообразных угроз. А вот с бесконечным напором мириада крошечных острых песчинок на протяжении часов — они справляются хуже. Поле легко их блокирует, кинетический импульс каждой отдельной песчинки минимален — но их так много, и атаки на поверхность поля столь плотны, что щиты тратят много энергии. Они довольно быстро разряжаются и теряют мощность. Причём, на крошечной планетке «Мусорог» неподвижно стоял в потоках наждачного шторма. А полёт сквозь мириады летящих крупинок на высокой скорости был страшнее, он грозил извести даже новенькое военное поле S+ класса за считаные минуты.

От таких угроз прекрасно помогали магнитные дефлекторы, которые отклоняли всю мелочь с пути корабля, трейсера или отдельно летящего человека. Когда Одиссей, Грай «Бульдог» и Джанни Фло головокружительно падали в астероидном потоке незабвенной аномалии, их гранульные скафандры исправно отводили мелкую пыль. Но так совпало, что на крошечной планете Метулар и здесь, в безбрежном пыльном кольце — дефлекторы включать было нельзя!

И вовсе не потому, что какие-нибудь сложные гравитационные флуктуации грозили взрывом ужасных последствий. А по такой тривиальной и старой как мир причине, что дефлекторы, в отличие от скрытных и незаметных энергощитов S-класса — легко детектируются на немалом расстоянии. А Одиссею и команде дать себя обнаружить в этом деле было совершенно ни к чему.

Поэтому они, скрипя зубами, не включали дефлекторы и терпели, ободрали несчастный «Мусорог», и сейчас Трайбер на скорости в две тысячи нырнул в смертоносный сверхнаждачный поток.

— Успею, — бросил он.

Вождь был прав, он хорошо знал психологию жертвы и понимал: когда ситуация станет безвыходной, беглец сделает один из двух неприятных выборов. Нырнуть в наждачный поток или взмыть вверх. Первое грозит смертью, но есть шанс затеряться в непроглядной пыли; второе чревато поимкой, но есть шанс увернуться. Или стравить охотников на его голову друг с другом. Ведь сейчас интерференции от моря пыли и его сверкание маскировали их всех, потому беглец и мчался, прильнув к волнам. А стоит взлететь над плоскостью пылевого кольца, другие наёмники обнаружат несчастного вора.

— Внимание: в планетарном пространстве фиксирую новый корабль! — сообщил Гамма. — Тэг: «Гар’Рэн», статус: свободные наёмники.

Ну вот, помяни конкурентов.

— Десять секунд! — пронзительно воскликнула Ана.

За каждым из летунов, рассекающих волны серого моря, вздымались вихристые шлейфы антрацитовых частиц, блестевших в свете ярко-белого солнца. Красота. Но здесь нужно немного отвлечься и рассказать, каким образом команда «Мусорога» спокойно и весело мчалась в открытом космосе, и даже пожилой интеллигентный Фазиль превратился в достойного уважения бойца.

Военные поля корпорации «Межзвёздные войны» назывались «Легионер S+» и каждое стоило ровно миллион энзов. На такие деньжищи можно купить хорошенькую неосвоенную планету вместе с добывающим комплексом или агро-линией — бери и начинай новую жизнь! Но Трайбер, Ана и Одиссей отказались от столь заманчивых перспектив и с радостью обменяли кучи денег на новенькие «Легионеры».

Теперь каждый из них стал самодостаточной тактической единицей — даже Фазиль. В таком поле престарелый бухгалтер мог уложить недавно похитившую его банду Гурманов за пару ударов хвостом. Если бы разобрался с инструкциями. Ведь каждый Легионер располагает десятком высокотехнологичных систем, для изучения мануалов к которым можно смело открывать учёную кафедру: ей будет чем заняться на годы вперёд.

В основе ЛS+ лежало рассеянное кориальтовое псевдо-ядро, которое распределялось по всей структуре поля в виде квантово запутанных частиц. Щиты производили собственную энергию в неслабых объёмах: вчетвером они могли неделю освещать и обогревать крупный мегаполис, пока не разрядятся и не войдут в цикл обновления. А если у «Мусорога» откажут двигатели — любой в одиночку потянет махину баржи и медленно, но верно разгонит её до космических скоростей.

Второй важной системой был продвинутый поиск, а третьей стелс: чтобы Легионер мог и провести разведку, и обнаружить цель, и сам спрятаться.

Дальше ожидаемо шло оружие — вся поверхность фигуры была как бластер ближнего боя. Из любой точки, а при необходимости, хоть из всех точек сразу, мог ударить заряд. И точно также любое место поля могло сконцентрировать и передать касанием ударный вибро-импульс немалой силы. Носитель мог врезать кулаком в стену и пробить её, как настоящий штурмовой бот. Любой каприз за вашу энергию, главное, вовремя заряжайтесь.

Это была классическая связка энергетических и физических атак, вечная пара «бластер + вибронож», столь популярная среди бандитов и энфорсеров галактики. Но рассредоточенная по всей поверхности поля и управляемая ИИ с автонаведением, даже эта базовая оружейка была куда удобнее в применении. Да и заметно мощнее среднего.

Пять маленьких точек неслись над плоскостью кольца, практически у серых волн, иногда задевая и пересекая неровности пылевых потоков. Тогда черно-серая пыль вздыбливалась и разлеталась шлейфом, широким или узким, в зависимости от угла столкновения, сверкая веером расходящихся искр.

Ведь пятой из ключевых систем Легионера был полётный контур с прекрасным бестопливным движком, основанный на принципе гравитационного отталкивания. В атмосфере и другой среде с сопротивлением носитель поля достигал скорости в две тысячи, а в космосе разгонялся, пусть по меркам кораблей и неторопливо, но бесконечно.

В общем, Легионеры были практически идеальны, вот каждый и стоил целое состояние. Они и драться могли за хозяина, врубай автопилот — и вырубай врагов. Расслабься и получай удовольствие, пассивно участвуя в набивании вражеских морд.

При этом корпорация «Межзвёздные войны» не смотрела на законность или незаконность действий клиентов — их интересовал только боевой рейтинг покупателя. Аналог социального капитала, большое спасибо за идею, цивилизованные миры. А боевой рейтинг прославленного в узких кругах Трайбера оказался «S», поэтому наши герои получили доступ к лучшим товарам и технологиям корпорации, особое обслуживание и бонусы. Скидок в этом бизнесе предусмотрено не было.

В итоге Трайбер остался, как был, только стал повеселее. А все остальные превратились из великодушных туристов, беспечно скачущих по просторам галактики, в грозных Легионеров «Мусорога» — и синхронно мчались на перехват беглецу. Ведь некто Мерца Атомный Вор похитил с музейной планеты Гад-62 ценнейший артефакт иксарцев, и награда за его возвращение в Консорциум Гаджитрона составляла десять миллионов энз. Плюс полмиллиона за живого вора… Или миллион за мёртвого.

Да, гаджиты отличались интересной психологией, и незамысловато намекнули, что ворам с ними лучше не связываться! Впрочем, разве это было нелогично? Поймай вора, суди его, содержи в тюрьме, трать на негодяя ресурсы и время. Лучше один раз заплатить за его смерть, так заодно будет и устрашение всем прочим. Связался с Гаджитроном? Пожалеешь. На практике это работало: народы по всей галактике, независимо от рас, предпочитали не гадить гаджитам. Те были слишком злопамятны, методичны и богаты. А этот Атомный вор, видимо, безбашенный.

— Лови! — крикнула Ана, когда до столкновения с пытавшимся увильнуть Мерцей оставались считанные десятки метров.

Наконец он стал виден: тёмно-сизый дисконог, похожий на пухлый оладушек с парой десятков мясистых ножек-щупалец по бокам. Вор мчался на минималистичном дуговом трейсере: серый круг с перекладиной, она протыкала тело Мерцы посередине, а справа и слева бледнели дюзы. В итоге получалось, что трейсер развёрнут к догонявшим «спиной» и дюзами, а сам Мерца боком, и он вращался на перекладине с сумасшедшей скоростью, как белка поперёк колеса, словно убегая короткими ножками по серым пылевым волнам, пронизанным вспышками сверкающих искр. Удивительное зрелище.

У дисконога не было глаз и носа, он дышал всей поверхностью кожи, а загребущий рот находился посередине туловища, именно сквозь него проходила перекладина. Получается, Мерца вцепился в неё жвалами и мощными, мускулистыми губами с одной стороны — и до предела сжатым сфинктером с другой. Когда ещё такое увидишь⁈

Ана выстрелила в неуловимого вора силовым захватом, Фазиль сделал то же самое, но Мерца умело вильнул, на мгновение убрал поле, висевшее вокруг него сферой — и силовые захваты влетели в пустое пространство между полосой трейсера и телом вора. Мгновением позже Мерца вернул поле и мчался дальше, как ни в чём не бывало.

Ещё две минуты назад он висел на окраине галактики, в безымянной системе, куда выпрыгнул из гипера наугад, чтобы никто не смог из точки перехода просчитать его маршрут. Атомный вор полагал себя в полной безопасности, когда рядом нависла громадина «Мусорога». В панике он сорвался в бегство по гигантскому пылевому кольцу, надеясь, что интерференции спрячут крошечный трейсер. Мерца не понимал, что несёт работающий маяк, на который они и вышли.

Он ещё не набрал скорости и медленно разгонялся, преодолевая мощное притяжение газового гиганта. Это требовало времени, в отличие от галопа Легионеров, которые тратили на разгон больше энергии, чем было доступно простому стелс-трейсеру. Но время работало на Мерцу: максимальная скорость разгона трейсеров куда выше, чем у полётных систем энергощитов. Так что ещё немного, ещё десять минут, и он начнёт отрываться.

Но десяти минут у него не было.

Трайбер с вихрящимся чёрным всплеском вырвался из пылевого моря и врезался в Мерцу снизу. Удар был рассчитан идеально, вора бросило чуть вверх, но не так высоко, чтобы тот взмыл над поверхностью кольца и его засекли конкуренты. А скорее вбок, чтоб беглеца закрутило и сбросило скорость, набранную с таким старанием. Так и произошло — всем четверым пришлось вильнуть вслед за беглецом, но его скорость упала вдвое, а надежды на бегство в десять раз.

— Мерца, приём! — воззвала Ана. — Сдавайся нам! Мы сохраним тебе жизнь, а остальные выберут лишние деньги.

— Врьоте, — панически донеслось с того конца связи. — Жьадные свьолочи. Вьы всье одиньяковые.

— Нет! — возмутилась Ана. — Мы не обычные наёмники, мы хорошие!

— Лучшие, — рявкнул Трайбер и ласково жахнул беглеца кинетической ракетой.

Эти маленькие холодные заряды были полезны, когда хочешь провернуть дело тихо и остаться инкогнито. От них не случалось взрыва и термального всплеска, даже осколков, так как ракеты из сжатой микропыли, и после передачи импульса рассыпаются от собственного удара, не оставляя следов.

Кинетик тихонечко вмазался в трейсер Мерцы и повредил его структуру. Колесо перекорёжило, одна дюза вырубилась, другая прерывисто замерцала — похоже, воровская звезда Мерцы вот-вот погаснет.

— Аьй, больно! — возопил вор. — Больные убльудки!

— Сдавайся, — терпеливо напомнила принцесса. — И всё будет хорошо.

— Ньи за чьто!

Трейсер ударился о пыльное море и проехался его поверхности, кувыркаясь и вздымая шикарные ворохи брызг. Чёрт подери, это уже заметное возмущение поверхности кольца, сейчас нас засекут ребята с «Гар-Рэна», подумал Одиссей, и начал резко набирать высоту.

— Ты чего? — воскликнула Ана. — Увидят же!

Но детектив предугадал следующее действие вора. Тот грьязно выругался, крикнул:

— Я льучше умьру! Из прьинципа!

И раненой ласточкой взмыл вверх.

— Внимание: корабль «Гар-Рэн» поставили на Мерца свой тэг, — сообщил Гамма.

Шустрые ребята. Но поймать Атомного вора было суждено не им.

Фокс ушёл вверх раньше и чётко на перехват, поэтому они с Мерцей столкнулись; детектив тут же выбросил силовой захват и прицепился к дисконогу и его гнутому трейсеру. Их красиво закувыркало спиралью вверх, Легионер выровнял кувыркание, и они зависли в верхней точке, медленно начиная возвращаться вниз. Легионер без труда перетягивал предыдущий импульс полёта и одну дюзу, которая изо всех сил толкала их вверх.

— Мерца, отдай артефакт, — сказал Одиссей мягко и спокойно. — Обещаю: мы выкупим тебя у гаджитов и отпустим. Вин-вин.

— Чьестно? — поразился вор.

— Я знаю, почему ты украл его.

— Почьему?

— Ради красоты.

— Отькуда?..

Силовой захват врезался в двойную фигуру сбоку.

— «Гар-Рэн» заявляет право на цель! — воскликнул зычный басистый голос, настолько мощный и густой, что раса говорившего угадывалась сразу.

— Наш тэг был первым, — отрезала Ана. — И мы его поймали, а не вы!

— Зато у нас приоритетная поимка по доп. лицензии Гаджитрона, — загрохотал смех наёмника, и Одиссей представил себе его ветвистые, украшенные кольцами рога. Сколько их, шесть? Или даже восемь? — Вы не платили гаджитам, а мы раскошелились, так что нам его и получать.

И это было отчасти правдой, ведь гаджиты крайне предприимчивый народ. Увидев, что на их десятимиллионный контракт среди наёмников возник ажиотажный спрос, они тут же внесли дополнение к лицензии: за солидную доплату каждый желающий мог купить у Гаджитрона приоритетное право вернуть им артефакт.

Одиссей почувствовал, как его сжали сразу три захвата: Аны, Трайбера и Фазиля, пытаясь удержать.

— Отпустите, — рассмеялся он. — Будет весело.

— Уверен? — Ана, как всегда, стремилась поступить разумно и безопасно.

— Совершенно, — кивнул детектив.

Ему хотелось размяться.

— Ну ладно. «Гар-Рэн», держите кого схватили.

Резкий рывок, Фокса и Мерцу унесло в разные стороны; звёзды, планета и кольцо замелькали, человек закрыл глаза и открыл их уже когда его втягивало в шлюз-переходник весьма симпатичного, хоть и потрёпанного корабля-фалькона. Обтекаемое тело и два изогнутых крыла, вытянутых вперёд, одна из самых красивых форм для странников космоса. Когда-то «Гар-Рэн» был золотистым с фиолетовым отливом, теперь стал скорее цвета облупленной латуни. Но всё равно производил серьёзное впечатление. Возможно, благодаря жерлам пушек под крыльями, а может, из-за кольца ракетных установок вокруг узкого корпуса.

— Мерца, также известный, как Атомный вор! — пробасил алеуд, похожий на шершавую серую башню. Он ждал Одиссея с термальной пушкой наперевес и занял аккурат весь проём шлюза, уже забитого пустыми контейнерами из-под употреблённых припасов.

Рогов оказалось всего четыре — когда-то алеуд дорос до восьми, но ныне вместо половины торчали короткие обрубки. Значит, капитан фалькона достиг немалых высот в Империи, но однажды опозорил свой род, обманул доверие одного из алеудских соргонов — и потерял половину гордости. Непростая судьба.

— Мы с командой приветствуем тебя на борту, Мерца, — исполнив формальную обязанность капитана, сказал он. — Хотя быть пассажиром тебе недолго, ха-ха, скоро перейдёшь в статус груза. Зато лететь спокойнее, ничто не потревожит.

Алеудская честь и гордость, жертву нужно обязательно предупредить о её незавидной участи. Иначе позорно.

— Вы с командой перепутали, я частный детектив Одиссей Фокс, — вежливо сказал пассажир. — А Мерца в плену у моих товарищей, которые задержали его и в данный момент грузят на наш корабль.

— Что? — поразился алеуд, разом потеряв вальяжность. — У тебя в руках артефакт! Вот мы тебя и цепанули.

— Конечно, — согласился Фокс, рассматривая удивительную раковину-спираль в прозрачном футляре. Ребристые вогнутые сегменты раковины чередовались с выпуклыми и создавали завораживающий эффект «глубины в разные стороны».

— Значит, ты и есть вор, — настойчиво грохнул алеуд. — И тэг у тебя спрятан, мошенник. Не пытайся меня обмануть!

— Тэг у меня в кармане. Как и награда за это дело, пока фигурально.

Детектив сверкнул кристаллом и открыл алеуду свой профиль, подкреплённый сигнатурой Великой сети, которую невозможно подделать.

— «Одиссей Фокс»? — почти брезгливо переспросил алеуд. — Первый раз слышу. Хррм, какой-какой рейтинг? Такого рейтинга не бывает!

— Бывает у лучших сыщиков в галактике, — скромно проинформировал Фокс.

— Ты, значит, лучший? — разгромыхался алеуд, от смеха задел плечами сразу четыре контейнера, а рогами пятый.

— В данном деле не факт, — пожал плечами человек. — Я потратил два дня и сотни тысяч тонн обшивки «Мусорога», чтобы найти и поймать Атомного вора.

— И как нашёл? — вкрадчиво спросил капитан.

Разумеется, опытный наёмник не ожидал ответа. Кто в здравом уме будет раскрывать конкурентам свои секреты? Но в незнакомце было что-то простецкое, наивное, может он такой простофиля, что…

— В артефакте стоит гипер-маяк Музея Исторической Коммерции, — ответил Фокс.

— Это ясно. Но Мерца сразу заблокировал маяк, иначе его бы моментом нашли. Нет, маяк был мёртвый, и это понятно, все бросились искать другие способы. А сейчас он внезапно заработал, на такое никто не рассчитывал! Мы отслеживали его частоту только для порядка, по принципу «следи за всеми путями».

— Отличный принцип.

— А остальные, выходит, и не отслеживали, решили, нет смысла. И тут бах, сигнал. Мы на него и прыгнули.

Алеуд прищурил маленькие глазки с тяжёлыми веками, полными дымящихся серных нагноений. И требовательно спросил:

— Но почему маяк заработал, а?

— Потому что мы заманили вора в наждачный шторм на планете Метулар.

— Не понял.

— Это не какая-то природная раковина, — сказал детектив, приподняв иксарскую древность. — А половинка филигранно сделанного асимметричного четырёхмерного эталона. Вместе половинки складываются в то, что в моей культуре называется ультимативным золотым сечением. Но для нас важен сам факт того, что это парный объект.

— То есть, реликторы нашли и продали в музей две древние хреновины? — быстро сообразил капитан, от возбуждения подавшись вперёд. — Я и не знал, что есть вторая половина, она нигде не выставляется!

— Потому что она в частной коллекции, не у гаджитов. Но музей и владелец наверняка соединяли раковины и проводили с ними эксперименты. Как можно было этого не сделать? Ну, так я подумал. Официальной информации об этом нет.

— А ты просто взял и предположил, что так и есть? — хмыкнул алеуд.

— А я просто взял и предположил, что так и есть, — подтвердил простак. — Но Мерца не в курсе, что вторая часть реликта найдена. Он думает, она затеряна где-то в необитаемых мирах.

— И он решил с помощью одной раковины найти другую! — догадался алеуд.

— Конечно, — просиял детектив, довольный сообразительностью собеседника. — Мало кто знает, но, если пустить по одной раковине правильно сконфигурированный звук, он зазвучит и во второй. Где бы она не находилась, потому что они связаны. И на время звучания между ними установится струна, невидимая нам с тобой, но ощутимая в четвёртом измерении.

— И вы убедили владельца второй половины пустить звук?

— Мы сказали владельцу Музея, что это единственный способ найти вора и раковину. Владелец подёргал за ниточки своих связей, дал пару взяток и заплатил три налога, у гаджитов так принято. А мы ретранслировали звук через гипер-канал так, чтобы он шёл якобы с планеты Метулар.

— А причём здесь наждачный шторм? — нахмурился алеуд.

Ну, раз уж этот простофиля сам всё рассказывает.

— Притом, что глушитель такого сильного гипер-маяка должен быть немалого размера. Это стационарное устройство. В инфо о похищении фигурировал стелс-трейсер, который успели засечь службы охраны и безопасности Гаджитрона. А на стелс-трейсерах практически нет свободного места. Единственное, куда вор мог поместить глушитель, это снаружи, на обшивку.

Алеуд уставился на человека с недоверчивым изумлением.

— Погоди, погоди. Хочешь сказать, чтобы поймать Неуловимого вора, ты придумал запустить сигнал второй раковины с планеты, где погода сама собой уничтожила глушитель маяка⁈ Сделал, чтобы Неуловимый по собственной воле прилетел на эту чёртову планетку, а сам затаился там в ожидании? И песочные шторма стёрли ему глушитель, а тебе половину брони?

— Не половину, всего-то 6,6%, — как бы оправдываясь, возразил Фокс. — Мы не могли включить дефлекторы, знали, что осторожный Мерца просканирует планету. Увидит малейший источник современной технологии — улетит.

— Ждать где-то далеко вы не могли, — понимающе кивнул наёмник. — Чтобы не дать шанса другим охотникам взять Мерцу первыми.

— Да, мы должны были прятаться рядом и прыгнуть за ним тут же, по горячим следам. Висеть на орбите тоже было нельзя, Мерца слишком осторожный, облетел вокруг солнца прежде, чем садиться на планетку…

— Не зря его прозвали Неуловимым вором.

— В общем, делать было нечего. Пришлось «Мусорогу» страдать за мои грехи.

— Вот так история, — поражённо сказал алеуд, глядя на человека с новообретённым уважением. Затем в его глазах мелькнуло подозрение. — Погоди. Ты рассказал мне всё в подробностях, чтобы я понял, насколько вы продуманная команда, и не стал претендовать на артефакт?

— А ты и не вправе, — Одиссей улыбнулся. — Мы первые взяли вора и конфисковали артефакт согласно контракту с консорциумом Гаджитрона. А ваша команда силой втащила меня на свой корабль в нарушение условий заказа, устава гильдии наёмников и законов большинства галактических государств.

Крупное лицо алеуда, весёлое к началу рассказа, добродушное к середине и удивлённое к концу, отвердело и посветлело. Нехороший признак.

— Мелкая гуманоидная шавка, — медленно сказал он, угрожающе наклонив рога и подняв дуло термальной пушки. — Хитрый, спору нет, но ты в плену на моём корабле. А у нас особая приоритетна лицензия на сдачу реликта гаджитам. Мы за неё заплатили!

Рогатый потряс ручищами и с грохотом обрушил пару контейнеров (пустых, как его угрозы).

— Отдавай хреновину!

— Неа, — весело ответил Одиссей. — Твоя доп. лицензия распространяется на случаи спорной поимки и захвата. Когда две стороны могут с одинаковым правом претендовать на факт добычи артефакта, награду получает купивший у гаджитов страховку. А мы добыли и вора, и артефакт до момента, как ты вступил в игру. Так что любые законы и разбирательства будут на нашей стороне.

— Законы? — оскалился наёмник, угрожающе возвышаясь над штабелями испуганных контейнеров. — Какие законы на ничейной территории? Здесь и свидетелей нет, и помощи ждать неоткуда…

— Да, в этой забытой системе мы можем разнести ваш корабль на куски и похоронить тебя и твою маленькую команду в пылевом море, — согласился человек слегка изменившимся тоном, всё так же с улыбкой глядя алеуду в глаза. — Чтобы ваши останки стёрло в пыль.

Бегемот поперхнулся и замолчал, его взгляд буравили детектива, а дуло термальной пушки дрогнуло. Он слышал историю поимки Неуловимого вора, и сомнение темнело в маленьких слезящихся глазках.

— Бывай, «Гар-Рэн», — кивнул Одиссей. — Удачи в следующем деле.

Гордый алеуд не стерпел пожеланий удачи и выстрелил.

Ох, лучше бы он этого не делал.

ИИ, управлявший Легионером, был шустр и тактически-подкован. Он оценил ситуацию и предпринял действия сообразно обстоятельствам, зная слабости своего носителя — в данном случае, физическую тормознутость. Поэтому ещё в момент, когда палец алеуда дрогнул, чтобы нажать спусковую кнопку, Легионер независимо от Одиссея сделал три вещи.

Сместил его в вбок-вперёд плавным рывком.

Врезал мощным бластерным залпом в переборку у алеуда под ногами, мгновенно проплавив её. Ведь на полу защитного поля не было.

Подпрыгнул и стукнул рукой Одиссея с кинетическим импульсом средней силы — алеуду по плечу (до головы не дотянулся). Чтобы тот наверняка провалился в собственный пол и застрял по пояс в десятке оплавленных искрящих слоёв.

Конечно, у наёмника своё неплохое поле, пытаться пробить его глупо и расточительно. А вот использовать пол корабля против его же хозяина и обездвижить врага минимальными средствами — это по-нашему, одобрительно подумал Фокс, глядя, как его руки сами прижимают термальную пушку алеуда дулом к створкам шлюза.

— Проклятье! — грузно бухнул наёмник, но в собственную дверь стрелять не стал.

— С каждой глупостью вашей команды будет увеличиваться сумма ремонта, который вам предстоит, — дружелюбно предупредил Фокс. — Так что лучше без глупостей, счёт будет целее. Он у вас и так тощий.

— Мы врежем по твоему кораблю и взорвём твою команду вместе с вором! — рявкнул алеуд. — Отдавай хреновину, пока не поздно!

— Взорвёте чем? — осведомился детектив. — Вот этими ракетками? Ну удачи, каждая ракета стоит сколько, двадцать пять тысяч? А знаешь, какой у моей баржи класс брони?

Судя по кислому выражению капитана и большому количеству серы, которая выделялась из его напряжённых стрессом пор, он уже запросил информацию у лоцмана и узнал.

Проклятье, было написано на лице выбитого из колеи капитана, как всё неудачно сложилось! Они потеряли три заказа подряд, ухватились за шикарную соломинку, а когда обнаружили сигнал маяка, тут же находчиво купили особую лицензию у вымогателей-гаджитов, причём, в кредит. Чтобы стать первыми среди равных! Пошли ва-банк.

Рогатый заревел и отбросил человека, вскинул пушку. Ему было некуда отступать. И Одиссей понял, что сейчас его Легионер разнесёт корабль павшего алеуда — и сохраните пульсары, чтобы Трайбер не явился отрезать веский кусок от горящего пирога.

Впрочем, когда дело касалось стратегически-важных решений, человек в мятом свитере соображал побыстрее многих генералов.

— Чернушка, — тихо позвал он, зная, что птица, которая резвилась в пыльных волнах на просторах космоса в сотне километров отсюда, и была абсолютно глуха в силу отсутствия органов слуха — всё равно неведомым образом услышит его зов.

Чёрный всполох возник между человеком и алеудом, расправил крылья и завис; температурная волна ударила в птицу, и та с недоумением повернула голову к рогачу. Луч термальной пушки фокусировал в целевой точке область одновременного разогрева и охлаждения с перепадом в пару тысяч градусов. Живой материи такое противоречивое воздействие категорически не нравилось, некоторые виды существ даже разбухали и взрывались, у других лопались внутренние органы или кипятилась кровь, в общем, неласковая пушка наносила структурные повреждения по всему ошалевшему организму.

Но Чернушка была привычна к абсолютному нулю космоса и питалась светом солнц, астероидные птицы любили подлетать к солнцу на расстояние поближе, чем какие-нибудь коронарные траулеры в поисках обитающих в протуберанцах солнечных рыб. Такие температурные перепады были для птицы как щекотка. Её гибкое тело сжималось и разжималось, распределяя тепло по всей поверхности и сбрасывая в окружающую среду.

В шлюзе резко стало жарко, и оторопелый капитан вырубил пушку.

— Что за тварь? — рявкнул он севшим голосом.

— Взять, — приказал Одиссей.

Птица с размаху долбанула алеуда в макушку острым клювом, его поле спружинило и легко отразило удар. Чернушке это не понравилось. В воздухе полыхнуло, и живой провал темноты возник внутри поля алеуда. Ведь оно не слито с носителем, а лишь облегает фигуру. Часто вплотную, ну и что, всё равно остаётся зазор. Поле гибкое, чтобы носитель мог поднять руку, вытащить что-нибудь из кармана или забрать внутрь под защиту энергощита.

Так что оно приветливо изогнулось, облегая Чернушку вместе с алеудом, а тот вскрикнул, не сдержав испуг. Немного шокирует, когда считаешь себя в безопасности, а неведомая космическая тварь хватает когтями и тычет отточенным клювом в лицо.

Чёрная птица вцепилась в плечи капитана, острые когти вдавились в тело, легко распарывая кожу; четыре крыла охватили рогатого, легли тяжёлым саваном, перекрыв ему обзор и мешая пошевелиться. Чернушка откормилась уже до пары центнеров веса, её объятие было весомым.

Капитан рывком вырубил поле и включил заново, так, чтобы облегло его тело вплотную и оградило от чудища. Птицу отбросило невидимой пружинистой преградой, возникшей между ней и целью. Это не понравилось Чернушке ещё сильнее. Она мгновенно телепортировалась внутрь, и на сей раз не просто сжала алеуда в объятиях. Страшный клюв тюкнул капитана в макушку, но не смертельно, потому что команда была не «Убей». Вместо этого птица издала свой фирменный душераздирающий, недовольный, скрипяще-срежещущий крик несчастному капитану прямо в лицо.

ИИ Легионера недолго думая заблокировал эти ужасные звуки фильтром, и Одиссей облегчённо вздохнул. Бедному алеуду пришлось куда хуже, он в ступоре замер, боясь дёрнуться и получить смертельный удар.

— Капитан! — свесившись из люка, ведущего из рубки в шлюз, гибкая и стройная таллийка с янтарными глазами испуганно уставилась на гостей. — Там какой-то громадный ящерн подлетел прямо к ракетной установке и передал, что, если мы через такт не отпустим их человека, он оторвёт весь модуль и заберёт себе!

В голосе таллийки звучал нервный ужас: ведь немногие могут подлететь к достаточно боевому фалькону, пообещать оторвать ракетные установки и, главное, выглядеть так, будто реально способны это сделать.

— Ну что, капитан, — умиротворённо спросил Фокс. — Разойдёмся миром или перейдём к разрушению вашего сокола?

— Идите в бездну! — фальцетом выкрикнул алеуд, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не сбросить чёрное чудище. — В смысле, до свидания, было приятно познакомиться!

Детектив никогда не слышал таких высоких обертонов в алеудском голосе.

— «Гар-Рэн», — сказал он серьёзно, глядя капитану в глаза. — Ты залетел в тупик, но не надо крушить всё вокруг, чтобы выбраться. Это только усугубляет. Выдохни и начни с малого, и всё получится. Пришли мне счёт за ремонт пола.

— Отпустили? — переспросил администратор в левикресле, отрываясь от инфоволны новейших изобретений в области нодотроники. — Это ещё почему?

Гаджиты были интересным народом. Зелёные гуманоиды с очень крупной головой на тщедушном теле, они обладали не закрытой черепной коробкой, а чашей без костяного верха. В трёх отделениях этой чаши всю жизнь гаджита продолжали расти его мозги. Во взрослом возрасте они начинали выдаваться наружу, радуя окружающих бугрящейся мощью извилин, а к старости мудрость распирала их настолько, что было боязно смотреть.

Гаджиты гордились тем фактом, что у большинства гуманоидов два полушария, а у них целых три. И считали, что остальные недооценивают важность этого факта.

Администратор был ещё довольно молод, так что занимал важную, но не престижную должность. Его большие внимательные глаза изучили: детектива, его тэг и детали дела, Фазиля, смирно стоявшего рядом, и документы «Мусорога».

— Человек, — сказал он скептически. — Мои соболезнования.

— С тем, какой он расы? — Фазиль изумлённо моргнул от такой наглости.

— Нет, что вы. Мы отрицаем расизм. Мои соболезнования связаны с гибелью вашей прародины, планеты Земля.

— Шестьсот с лишним лет назад? — на всякий случай уточнил Одиссей.

— А разве такие вещи имеют срок давности?

Пожалуй, не имеют.

— Что ж, благодарю.

— Также от лица Гаджитрона уведомляю, что все патентные долги и неоплаченные авторские права землянам были списаны решением совета пяти туманностей ещё в 3912 году новой эры. Мы вам ничего не должны.

— О чём вы говорите? — ещё сильнее поразился Фазиль.

А Одиссей знал, к чему это странное заявление, и лишь усмехнулся.

— Речь о защите интеллектуальных прав, — объяснил он. — Гаджиты крайне щепетильны в этих вопросах, их цивилизация построена на чёткой иерархичности наук, технологий и искусств. Например, за незаконное прочтение книги на Гаджитроне легко угодить в тюрьму.

— А причём здесь Земля?

— Притом, что больше четырёх тысяч лет летающие тарелки гаджитов гостили на Земле и прятались от человечества. С определённого момента они стали воровать культуру и искусство, перепродавая её в своих мирах, разумеется, без авторских отчислений. А потом и удачные технические решения наших изобретателей и инженеров.

— От лица консорциума Гаджитрон выражаю вам благодарность за Венеру Милосскую, сказку о Трёх поросятах, айфоны и жанр «Три в ряд», — администратор оторвал тяжёлую голову от спинки кресла и слегка поклонился. — Эти шедевры обогатили нашу цивилизацию. А лично я — большой поклонник человеческого маркетинга, это одна из самых изощрённых школ коммерческих единоборств в истории галактики.

— От лица человечества принимаю вашу благодарность и не требую отчислений за деяния предков, — щедро согласился Одиссей. — Однако хотелось бы получить гонорар за возвращение украденного артефакта.

— Непременно. Я уже вызвал конвой стелларов и экспертную группу МИК. Экспертиза пройдёт в течение цикла, при подтверждении подлинности артефакта вы тут же получите гонорар. Но что с Атомным вором? Почему вы не хотите получить летальный бонус? — он удивлённо развёл короткими ручками, не знавшими физического труда. — Видите ли, высокоцивилизованное общество Гаджитрона не позволяет смертную казнь. Но наша древняя культура убеждена, что воровство должно быть наказано смертью!

— Всё дело в нашей мусорогской культуре, — вежливо объяснил Фокс. — Она не такая древняя, как ваша, даже очень молода, но крайне фанатична. Прошу понять и простить.

— Вот как, — поджал губы администратор. — Она не позволяет вам убивать пленных?

— Больше того, мусорогская культура велит отпускать тех, кто раскаялся и сказал ритуальное слово: «Пожалуйста».

Он достал кристалл и включил визио.

— Пожальуйсьта, — жалобно попросил Мерца. — Отьпустите менья. Я расьякаялься.

— Увы я был скован жесточайшими рамками мусорогской культуры и мог лишь отпустить пленного.

— Вы потеряете миллион энзов награды, — раздражённо предупредил администратор. — Также вам будет вменён штраф за недобросовестное выполнение условий контракта.

— Это мы ещё обсудим, — мягко сказал Фазиль, делая шаг вперёд. — Мы с Гаммой проштудировали законы Гаджитрона, и подаём встречное требование по обеспечению культурного права на самоопределение…

Дальнейшего Фокс не слушал. Он оставил бухгалтера с гаджитом говорить на понятном им языке, а сам отправился домой, размышляя о том, сколько денег требуется среднестатистическому капитану абстрактного небольшого космического корабля, чтобы развязаться с долгами, сделать ремонт и обновить оборудование.

— Внимание, официальное уведомление «Ноль-банка»: на ваш счёт зачислен гонорар в размере девяти с половиной миллионов энзов. Также консорциум Гаджитрона удовлетворил досудебную претензию Одиссея Фокса и Аны Веллетри на возмещение недополученной прибыли в виде наследственных отчислений им двоим, как субъектам-представителям человеческой цивилизации. Претензия была урегулирована досудебным соглашением сторон, размер возмещения установлен в семь миллионов, семьсот семьдесят семь тысяч, семьсот семьдесят семь энзов. Эта сумма будет переводиться на ваш счёт в виде равных периодических выплат до окончания фискального периода… в сорок семь лет.

Огоньки на панели управления мигнули и погасли.

— Мы с Аной подавали досудебную претензию гаджитам? — удивился детектив.

— Четыре тысячи лет воровства технологии и культур, — укоризненно покачал пальцем бухгалтер. — Они до сих пор продают права на земные сериалы жителям тысяч планет. Мы взяли с них абсолютную копейку, но всё же лучше, чем ничего. Будет, чем оплачивать прохождения врат Великой сети.

Одиссей усмехнулся, вся эта история привела его в очень философское расположение духа. Жизнь складывалась такой странной мозаикой!

Всего за два дня он прикоснулся к: Легионеру и вороху воспоминаний, которые он принёс; к наждачной буре; сверкающему пыльному морю; артефакту иксарцев, столь милых его сердцу после дела о Космическом госпитале и Игры Древних; к алеуду со спиленными рогами и надломленной честью; гаджитам, самому предприимчивому из народов галактики; к памяти прародины-Земли, которая жила в коммерческих хитросплетениях других народов и миров… И к полётной доске, которая сейчас висела на стене рубки аккурат напротив аквариума со Stellaris Variola Ultima.

Какая же странная штука жизнь.

— Слушай, Фазиль. Когда вычтешь расходы на это дело и отправишь половину суммы на свой бизнес-счёт, оставшиеся деньги раздели на четыре доли. И мою долю переведи вот по этому тэгу.

Умные и внимательные глаза посмотрели на детектива поверх раскрытых визиокон с биржевыми сводками.

— У нас кредиты закрыты, оборудование закуплено, твои финансовые потоки почти все в плюсе, — объяснил Фокс, которому хотелось быть понятым правильно. — И даже личные сбережения от гонораров уже немалые, у каждого из четверых.

— Мы безусловно в хорошем финансовом состоянии, капитан, — спокойно ответил Фазиль. — И вы можете делать со своими деньгами всё, что угодно. Особенно учитывая, что мы раскрываем дела и получаем гонорары в первую очередь благодаря вам.

— Мне не нужны эти деньги, у меня и так есть всё, о чём только можно мечтать. Даже изосфера. — Одиссей улыбнулся. — А теперь и полётная доска.

— А им нужны, — согласился бухгалтер.

— Им в самом деле нужны. И раз уж судьба нас столкнула, и я обещал оплатить ремонт пола…

— Помечу как расходы на благотворительность, — кивнул пожилой луур.

Бангор Отрешённый с непониманием смотрел на перевод в миллион сто пятьдесят девять тысяч восемьсот семьдесят пять энзов. И думал, как же странно ему сегодня повезло, когда не повезло.