Оборотная сторона героя

ГЛАВА 14

Когда составивший компанию Ломцу Ренат ткнул пальцем в пронёсшийся по встречке грузовик и простодушно обрадовался: «Это ж наш «КамАЗ», ты гля!», Ломец едва не застонал про себя. Объяснял он этому дураку, объяснял, а толку? Ну, и не повезло, конечно — то от Момента с Ромычем ни слуху, ни духу, то вдруг объявились, да ещё и в самый неподходящий момент!

Их спутники быстро поняли, что к чему; оба «Хаммера» немедленно развернулись и рванули вслед за просвистевшим мимо грузовиком, а раскинувшийся на мягком сидении Глушитель неодобрительно заметил:

— Дисциплинка у вас, однако! Договаривались ведь за Пустошью…

Ломец занервничал. Договаривались и впрямь за Пустошью. Той, которая деревня, а не посёлок. Лейтенант, то есть, теперь уже — капитан спецназа Ларионов внимательно выслушал полуправдивую историю Ломца о том, как Глушитель подставил ни в чем неповинного Хохлому и теперь под угрозой жестокой расправы трясёт с него пропавший груз, с которым они и дела-то никакого иметь не хотели, и настоял, чтобы встречу назначали именно там, где вот уже больше суток длились бесплодные поиски пропавшего оружия.

— Глушитель — не дурак, — объяснял капитан. — Последняя информация о местонахождении «КамАЗа», которую вы получили — Пустоша. Ну, или Пустоши. Наверняка, он уже в курсе. И если ты придёшь и скажешь ему, что оружие, например, под Солнечногорском, он не поверит.

До сей поры план капитана шёл как по маслу. Явившийся к Глушителю с испуганной мордой Ломец сыграл свою роль убедительно. Заявил, что готов сдать информацию о местонахождении оружия в обмен на покровительство, потому как понял в свете последних разборок, что с Хохломой оставаться бессмысленно и небезопасно.

Как и ожидалось, Глушитель в байку поверил лишь условно и взял Ломца с собой в «Сусанины». Под прицелом не держал, но сопровождающие его мордовороты хранили оружие под рукой, недвусмысленно давая понять, что в случае подставы Ломец ляжет первым. Дело оставалось за малым — сидеть в роскошном «Хаммере», не теребить спрятанный под свитером микрофон, передававший каждый звук засевшему в засаде за Пустошью спецназу, привести кортеж в заранее оговоренное с капитаном Ларионовым место засады и упасть на землю, как только начнётся перестрелка.

И вот, когда до условленного места оставалось совсем немного, откуда ни возьмись, появился вдруг бесследно пропавший «КамАЗ». Сейчас Глушитель заберёт оружие прямо здесь, так и не доехав до засады. Капитан Ларионов останется ни с чем, а уж что потом Хохлома сделает с ним, Ломцом!.. А ведь Ломец хотел как лучше. Сам придумал такой шикарный план! План, где превосходящего силой противника, то есть Глушителя, нейтрализует для Хохломы другая сила — армейский спецназ. Эффектно и красиво. Только вот, похоже, ничего не выйдет.

Когда оказалось, что грузовик пуст, у Ломца немного отлегло.

Правда, уже в следующий миг Глушитель схватил его за грудки:

— Ну, и как это понимать?

— Я… это… ну…

— Ты что, придурок, подставить меня решил?

— Не… тут… это…

— Что — это?

— Вот я клянусь! — выдохнул Ломец, растерянно глядя на разъярённого собеседника. — Под Пустошью груз стоял, и с ним двое наших.

Несколько невыносимо долгих мгновений Глушитель рассматривал трясущегося Ломца и, в конце концов, поверив его искреннему недоумению, презрительно скривил губы:

— Да вас, лохов, по ходу, ограбили!

Из кабины «КамАЗа», тем временем, вытащили какого-то изрядно перепуганного паренька, и Глушитель переключился на новую жертву.

— Чей будешь?

Парень испуганно таращил глаза.

— Ну? Вы, что ли, мой груз подрезали?

Парень сглотнул, но так и не произнёс ни слова.

Глушитель проявил чудеса терпимости и попытался ещё раз.

— Я говорю, в «КамАЗе» оружие было. А сейчас его нет. Где оно?

И снова ничего не услышал в ответ.

— В партизан долбаных поиграть решил? Хорошо, сейчас ты у меня доиграешься, пионер-герой, — сощурил глаза Глушитель и перевёл взгляд на одного из своих мордоворотов. Тот понятливо вытащил пистолет и приставил его к виску парня.

— Я всё расскажу, — немедленно сдался тот.

Ломца накрыло отчаяние. Сейчас парень признается, где оружие, Глушитель поедет туда и минует тщательно приготовленную спецназом засаду… А потом Хохлома его, Ломца, самолично пришьёт. Ещё как пришьёт, такой косяк старшак безнаказанным не оставит. Несмотря на то, что Хохлому ни разу не видели даже отвешивающим оплеуху, Ломец не сомневался что расправа предстоит жестокая — было в их старшаке что-то такое… То ли в прозрачных глазах, то ли в странных, словно бы неловких жестах, то ли в том, как он говорил, а ещё хуже — молчал… Что-то дикое. Страшное. Почти никогда не выпускаемое наружу и оттого ещё более пугающее…

В этот миг беспросветного отчаяния Ломец вдруг вспомнил, что на нём передатчик, через который его слушает сидящий в засаде за Пустошью спецназ, и воспрянул духом — может, ещё не всё потеряно. Надо непременно сделать так, чтобы капитан Ларионов знал, куда они направляются, и быстренько перенёс свою засаду на новое место. Но как это сделать? Ориентиры вслух описывать? А какие тут ориентиры? Дорога да поле по обеим сторонам. Вон ещё знак ограничения скорости стоит…

Не придумав способа лучше, Ломец опустил голову поближе к плечу, на котором был прикреплён микрофон, и продекламировал:

— По ходу, к Пустоше мы уже не едем.

— Чего? — нахмурился Глушитель.

— Я это… гм… Говорю, к Пустоше мы больше, по ходу, не едем?

Глушитель смерил Ломца подозрительным взглядом, но потом отмахнулся от подозрений. Эти придурки слишком тупые, чтобы спланировать сложную подставу. Похоже, они его не обманывали; оружие и впрямь было бы за Пустошью, если бы этих лохов самих не ограбили более ловкие дельцы. Ну, а уж этого-то Ломец предвидеть никак не мог.

— Похоже, что нет, — процедил Глушитель и кивнул в сторону перепуганного парня. — Эти мой груз тиснули и где-то в лесу спрятали. Сейчас он нам покажет, где.

В лесу. Ломец тут же пал духом. Как он сможет дать знать капитану Ларионову, где именно в лесу они будут находиться?.. Отчего-то вспомнилась полузабытая детская сказка, в которой похищенный мальчик, чтобы оставить следы, бросал по дороге камешки и куски булки. Ломец похлопал себя по карманам и вздохнул — разбрасывать нечего.

У Глушителя, тем временем, зазвонил сотовый.

Разговор вышел коротким и, судя по всему, неприятным — бесцветные брови Глушителя сходились всё ближе и ближе к переносице, а сам он не сказал ни слова, только лишь процедил «понял» перед тем, как рассоединиться. Затем резко развернулся к «Хаммеру», в сердцах пнул ногой колесо и выдал такое затейливое ругательство, что Ренат даже присвистнул от восхищения.

Ломца распирало от любопытства, но спрашивать, что случилось, не стал — знал, какой получит ответ.

Глушитель, кажется, собирался продолжать выплёскивать ярость на равнодушную машину, но тут у него снова ожил телефон.

На этот раз он не молчал — послушав несколько секунд, сердито заорал:

— Какого хрена! Зачем вы мне его сюда везёте?.. Ну и что, что я сказал доставить его ко мне как только вы его возьмёте? Нельзя же понимать так буквально!.. Что значит — вы уже рядом? Какого чёрта я буду с ним в лесу делать?.. Ладно, везите уж, придурки…

Раздражённо сунув сотовый в карман пальто, Глушитель закрыл лицо ладонью и глухо протянул, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Идиоты! Мало мне того, что за мной Холеру наблюдать послали, так ещё и эти исполнительные дебилы!

— Холеру? — вскинулись как один бойцы Глушителя. Они молчали всю дорогу, и так упорно, что Ломец уже начал подумывать, а не немые ли они. Но — нет, разговаривают. Правда, похоже, голос подают лишь в чрезвычайных ситуациях. Интересно, что же только что случилось?

— Да, — злобно пролаял Глушитель и полоснул злым взглядом по своим парням. — Пока вы, козлы, в носу ковыряли вместо того, чтобы груз найти, Сам растерял терпение и больше не верит в то, что я могу справиться с ситуацией. И отправил сюда Холеру с отрядом. И не в помощь, а вместо меня. Вместо, ясно вам? А тут ещё ваши братья по разуму взяли того урода, который мне шею порезал, и не придумали ничего лучше, чтобы везти его сюда… Сюда, б…! Как? Как так вышло, что вокруг меня одни только полные кретины?!

Момент, которого так долго боялся Илья, настал, но сейчас это почему-то больше не имело значения.

Измученный болью и слабостью, конквестор выпил ещё одну таблетку. Вскоре она начала действовать, и Илья почувствовал, как отступили не только боль и слабость — постепенно исчезали беспокойство, волнение и страх.

Ещё несколько минут назад Илья почти ощущал приближение смерти. Чувствовал, как острие ксифоса вонзается между пластин его доспехов, как металл клинка проникает всё глубже в тело. Как кровь впитывается в горячий песок. Как немеют холодные пальцы рук. Как голова становится лёгкой и шальной, какая бывает после высокого жара. Как он взмывает в небо и смотрит вниз, на происходящее там, словно бы со стороны… Оттуда, с высоты, всё происходящее похоже не на реальность, а подёрнутый зыбкой дымкой сон.

Сном казались обе вражеские армии — притихшие в предвкушении грандиозного поединка; каждая собралась у подножия храма Аполлона полукругом, и многочисленные зрители почти замкнули святилище в широкое кольцо.

Сном казался предельно сосредоточенный Гектор — пара непослушных черных кудрей выбивается сзади из-под шлема, ноги полусогнуты, в вытянутой вперёд — ни малейшей дрожи! — правой руке ксифос, левая рука жестко согнута, прижимая к телу круглый щит.

И сам Илья, в доспехах и с коротким мечом, на широком пляже около города, которому предстоит бесследно сгинуть в песках веков, напротив одного из самых прославленных и умелых воинов Троянской войны, тоже был словно во сне.

А сейчас словно лопнула тонкая стеклянная колба, отделявшая Илью от остального мира, и его выбросило в реальность. И первый, кого он там увидел, был Ян, державший в руках какой-то баллончик. Он что-то сказал Илье и потянулся к его ксифосу.

Илья отступил назад:

— Зачем?

— Техасский коктейль, — пояснил Ян и приподнял брови: — Мы же это с тобой обсуждали.

Илью тут же захлестнула ставшая привычной в последние дни ярость.

— Обсуждали, — резко ответил он. — Но я не согласился.

Несколько мгновений Ян всматривался в глаза Ильи, в сжавшиеся зрачки, словно размышляя, стоит ли продолжать. Потом осторожно сказал:

— Я не собираюсь стоять и спокойно наблюдать за тем, как тебя убивают.

— Не надо, — отрезал Илья, отталкивая руку Яна, сжимавшую баллончик, — Я сам.

Он достал серебристый контейнер, открыл, несколько мгновений рассматривал зеленоватую капсулу фрейтса внутри — последнюю, а затем закинул её в рот. И, круто развернувшись, пошёл к расчищенной для поединка песчаной арене.

— Сам, сам, — тихо передразнил Ян и заторопился к храму Аполлона. Там, между колонн, у него уже было приготовлено «гнездо» со снайперкой; хотя Ян рассчитывал на техасский коктейль, он всё равно решил продумать запасной вариант. И сейчас эта страховка, похоже, очень пригодится.

— Хрен я ей позволю тут командовать, — бурчал себе под нос Глушитель, пока «Хаммеры» плутали по лесу, следуя указаниям парня, вытащенного из «КамАЗа».

«Ей!» — поражённо отметил про себя Ломец. Получается, этот Холера, от чьего имени все вздрогнули — баба?

— Не позволю! — твёрдо повторил Глушитель сидевшим с ним в салоне безмолвным парням. Те, разумеется, молчали в ответ. — Она, понимаешь, явится тут на всё, считай, готовое, сорвёт себе все лавры и выставит меня в дураках! Нет уж, не выйдет. Сам всё сделаю!

До Ломца медленно доходила суть происходящего. Глушитель не собирался ждать Холеры и позволять ей брать операцию в свои руки — он решил всё сделать сам прежде, чем эта баба заявится. И, видимо, рассчитывал, что старшак простит ему непослушание, когда узнает об успехе.

Ломец даже отчасти посочувствовал Глушителю. Уж он-то знал, что это такое, когда кто-то пытается перейти тебе дорогу и вперёд других выслужиться перед старшаком — парней, мечтающих оттеснить его, Ломца, подальше от Хохломы хоть отбавляй.

Впрочем, сочувствовать Глушителю было особо некогда — слишком много своих проблем. Засада спецназа стопудово накрылась, и теперь оставалось надеяться лишь на то, что через спрятанный на теле Ломца микрофон капитан Ларионов услышит, как парень из «КамАЗа» объясняет, куда надо ехать, и прибудет туда прежде, чем Глушитель заберёт груз и уедет восвояси.

Получится — или не получится? Успеет — или не успеет? Бесплодные эти гадания сводили Ломца с ума, в голове настойчиво крутилась лишь одна мысль: «Всё пропало!». Нутро разъедал страх: что сделает с ним Хохлома, когда узнает о провале… и что сделает с ним Глушитель, если вдруг как-нибудь узнает, что он собирался его подставить.

…Логово, к которому привёл их после долгого, бестолкового кружения по лесному бездорожью парень из «КамАЗа», удивило и Глушителя, и Ломца. Ни тебе заброшенная избушка, ни забытый военный бункер, ни даже, на худой конец, землянка какая-нибудь. Нет — какая-то массивная каменная полусфера посреди глухой поляны в окружении нескольких колонн, пребывающих в разной стадии разрушения.

Ребята Глушителя высыпали наружу и рассредоточились, проверяя территорию. Лишь когда они дали знак, что всё чисто, Глушитель осторожно выбрался наружу, не спеша обошёл каменную полусферу, с легким оттенком любопытства на лице осматривая ни на что не похожее строение, и обратился к парнишке из «КамАЗа», которого бесцеремонно тащил за собой следующий по пятам за Глушителем боец:

— Странная у вас тут берлога. Вход-то где?

Парень нерешительно затоптался на месте.

Ломец, видя, что никто не обращает на него никакого внимания, незаметно оглядел окружающий лес, надеясь, что, может, заметит среди деревьев подбирающийся к ним спецназ. Хотя какое там заметит — в лесу темнота, хоть глаз выколи. Да и не те это ребята, чтобы их всякий вот так запросто заметил.

— В твоих интересах, чтобы я сейчас же получил свой груз. Иначе эта прогулка по лесу тебе очень дорого обойдется, — тихо предупредил Глушитель парня, и тот тяжело вздохнул.

— Вход… э-э… замаскирован, и чтобы попасть внутрь, нужно повторять всё за мной, шаг в шаг, — наконец, сказал он.

Заручившись кивком Глушителя, парень загашал к каменной полусфере; вплотную подойдя к одной из полуразрушенных колонн, словно бы шагнул прямо в неё — и исчез. А следом за ним — и дышавший ему в затылок боец.

Ломец разинул рот, Ренат цветасто выругался, и даже бесцветные брови Глушителя вздрогнули от изумления. Несколько человек бросились к колонне, обежали её кругом и с глуповатыми минами переглянулись:

— А нету входа…

— Подставил-таки, гадёныш, — прошипел Глушитель, и тут, будто прямо из колонны, появился сначала парень из «КамАЗа», а за ним и боец с ящиком в руках.

— Порядок, босс, — проворчал он, скидывая тяжёлую ношу на землю. — Товар весь тут. Можно забирать.

Парня пристегнули наручниками в рулю одного из «Хаммеров», а на поляне начал расти небольшой форт из ящиков с оружием. Успокоившийся и довольный Глушитель обошёл колонну. На ней не было и признака двери или входа; тем не менее, из колонны регулярно появлялись его ребята с ящиками в руках.

— Эй, ты, — обратился к пристёгнутому к рулю парню, кивая на вход, — Как это так получается?

Тот явно напрягся, услышав вопрос. Глушитель тут же подозрительно нахмурился и открыл рот, но так и не успел ничего сказать — из темноты окружающего леса внезапно раздался громкий, насквозь пропоровший морозный воздух голос:

— Руки за голову! Вы окружены!

Когда схватившие его мужики принялись перетаскивать оружие и на время о нём позабыли, Тарас немного пришёл в себя. Страх поутих, снова получалось думать.

«Сейчас самый подходящий момент, чтобы сваливать», — сделал вывод стажёр. В то, что его отпустят с миром, он не верил.

Одна беда — наручники. Конечно, для какого-нибудь крутого героя боевика… или даже для братьев Петровичей они не стали бы помехой… Да и не смог бы никто надеть наручники на Арагорна с Василием! Однако Тарас не был ни героем боевика, ни даже младшим троюродным братом Петровичей. Именно потому он и оказался пристёгнутым к рулю машины.

«Скрепку бы какую… или шпильку, — с досадой размышлял он. — Всё, с этого момента без шпильки — никуда!»

Много ли толку было бы от шпильки, появись она у него в руках, Тарас не думал.

«Ну же! — пытался он подстегнуть воображение. — Быстрее! Ну, ну!»

Воображение работало вовсю — в памяти один за другим всплывали яркие эпизоды голливудских блокбастеров.

Вот один из героев с мясом вырывает руль. Тарас дёрнул со всей силы — и с досадой вздохнул — крепко прикручен, зараза.

Вот другой находит оставленный по небрежности нож (или любую другую полезную твёрдую штуковину) и в два счёта справляется с замком… Тарас внимательно оглядел салон машины. Нет, эти гады то кино, видимо, тоже смотрели — ничего не оставили.

А вот ещё один — герой выламывает большой палец из сустава и высвобождает ладонь из кольца наручников… Стажёр с сомнением посмотрел на свой большой палец. Механизм выламывания был для него загадкой. Куда тянуть палец — вверх или вбок? Резко или медленно? На правой руке — или на левой?.. И почему он никогда никому пальцы не выворачивал? Какая — никакая, а практика. Сейчас пригодилась бы.

Тарас стиснул зубы и решительно схватился за большой палец левой руки. Главное, сделать всё быстро, резко — пока не передумал.

На счёт три.

Раз!

Два!

— Руки за голову! Вы окружены!

Глушитель в первую очередь подумал о Холере.

«Быстро же эта тварь нас нашла!» — с досадой покачал он головой и дал знак своим ребятам не открывать огонь. Если они с Холерой завяжут перестрелку, Координатору это точно не понравится.

— Холера, погоди, давай поговорим, — крикнул Глушитель в темноту зимнего леса, не особо надеясь на успех — Холера баба бешеная, психованная, с катушек легко съезжает.

В ответ из-за стволов деревьев пустили короткую автоматную очередь.

Кто-то из его ребят не выдержал и, не дождавшись приказа, пальнул в ответ.

Глушитель мгновенно рванул к «Хаммеру» — в бронированной машине он и в безопасности, и ребятам своим не мешает. Но прежде, чем забраться в салон, он заметил несколько человек, заходивших к ним в тыл. Присмотрелся — и заорал:

— Прекратить огонь!

Заорал не размышляя и не сомневаясь. Потому что это была не Холера.

Это был армейский спецназ.

Глушитель первым шагнул вперёд, поднимая руки за голову. Продолжать перестрелку бессмысленно — эти ребята профессионалы, и, если сопротивляться, то всех его парней положат. А если добровольно сдаться, тогда спецназ будет действовать по правилам, и их арестую. И всё, все останутся живы. Да и на свободе скоро окажутся, ведь их адвокаты свой хлеб с маслом и чёрной икрой отрабатывают на совесть — из любой передряги вытащат. Да и парочка судей есть на коротком поводке.

…Когда спецназ занялся оружием, Глушитель только злорадно улыбнулся. Хрен с ним, что сам товар не забрал — зато и Холере теперь тот точно не достанется.

В отличие от своих захватчиков, Тарас появлению спецназа обрадовался. Разумеется, военные его тоже просто так не отпустят, но зато и убивать не станут, и, значит, освобождение — это всего лишь вопрос времени. Как только подутихнет шум, он спросит, кто у них главный, позвонит в «Бастион», а там уж Адрей Папыч всё разрулит.

Когда захвативших его мужиков обезоружили, и очередь дошла до него, Тарас решил, что вот сейчас-то наручники сыграют ему на руку — враг моего врага и всё такое. Однако спецназовцы его освобождать почему-то не спешили.

— Ну-ка, давай объясняй, как внутрь попасть, — потребовал у него один из бойцов. Тарас только водил взглядом по закрытым чёрными масками лицам. Наверное, пока ещё рано лезть со своими просьбами о звонках…

— А почему я-то? — ляпнул он, раздумывая, что делать.

Конечно, в проходе и без того уже побывала целая толпа посторонних; что изменится от того, что туда пройдёт ещё и отряд спецназа? Ничего. Однако бастионовские правила куда легче нарушались под дулом пистолета. Сейчас, когда непосредственной опасности не было, посвящать ещё одну толпу посторонних в тайну прохода Тарасу очень не хотелось.

— Дурака не включай, мы видели, как ты их внутрь проводил, — отрезал спецназовец и, словно услышав мысли стажёра, словно невзначай положил руку на автомат.

Тарас тяжело вздохнул и сдался. Одним нарушением больше, одним меньше — это уже не имеет значения. Он и так столько уже сегодня накосячил, что давно бросил вести счёт совершённым ошибкам — слишком ужасающее получалось число.

Захлопнул сейф, не вернув папку на место — раз. Зачем-то взял её с собой, и теперь неизвестно, в чьи руки она попала — два. О том, что случится, когда с её содержимым ознакомится посторонний человек, вообще даже думать страшно. Что ещё? Не передал сообщение Арагорна Василию Петровичу — три. Был пойман какими-то подозрительными личностями — четыре. Привёл их к оружию — пять. Показал проход — шесть. Самолично провёл их туда, нарушив один из главных запретов «Бастиона» — семь. Подставил этим под угрозу находящихся по ту сторону Яна Сергеича и Илью — восемь. Теперь вот ещё и отряд военных…

Вскоре проход, следуя указаниям Тараса, ушла большая часть группы, и стажёр принялся обречённо ждать, когда они вернутся. Он был уверен, что в отличие от захвативших его людей, которые так спешили забрать оружие, что даже и не подумали выйти из храма наружу, бойцы всё увидят. И море, и Трою, и лагерь на пляже, и две армии. Увидят — и потребуют ответов. Скорее всего, у него. И что ему тогда делать?

Тарас не на шутку запаниковал, а потом решительно стиснул зубы. Он, конечно, уже нарушил едва не все бастионовские правила, но объяснять, что такое проход, не станет. Не станет — и точка, пусть хоть расстреляют.

«Не станет он, как же», — немедленно вмешался внутренний голос, не преминувший напомнить, с какой готовностью стажёр согласился вести захвативших его людей к проходу, стоило лишь ощутить дуло пистолета у виска. И сейчас всё будет так же, чуть поднажмут — и он тут же всё выложит… Тарас почувствовал, как к щекам прилила кровь; ему было бесконечно стыдно за собственную трусость.

Спасение явилось неожиданно.

Но Тарас ему не обрадовался.

— Чё делать-то будем? — нервно зашептал Ренат, когда спецназовцы высыпали на поляну и принялись деловито разоружать бойцов Глушителя. — Щас нас как за компанию скрутят — и всё, крышка нам.

— Не ссы, товарищ лейт… тьфу ты!.. капитан обещал. А раз он обещал, значит, выполнит, — тихо прошипел Ломец. Капитану Ларионову он верил больше, чем себе, и сейчас испытывал одно лишь безграничное облегчение от того, что эта безумная заваруха наконец-то подошла к концу.

К облегчению примешивалось что-то ещё. Какое-то непонятное ощущение. Новое. Непривычное. Смутная потребность сделать что-то такое… серьёзное… Принять какое-то решение… важное решение… Что-то поменять в своей жизни…

Спецназовцы деловито скручивали парней Глушителя и о чём-то расспрашивали паренька из «КамАЗа», всё ещё пристёгнутого к рулю. Вскоре большая часть отряда пропала внутри каменного логова — видимо, ушли за остатками оружия. На Ломца с Ренатом никто не обращал внимания, только Ларионов, оставшийся в сопровождении нескольких бойцов, нашёл своего бывшего «срочника» глазами и коротко, ободряюще кивнул.

— Товарищ капитан сказал, — передразнил Ренат, перехватив это обмен взглядами. — Надо же, как ты ему веришь!

— Слышь, ты, пасть захлопни! — зло отрезал Ломец.

Но Ренат, до смерти перепуганный переделкой, в которой они оказались, не услышал угрожающих нот в голосе своего спутника; ему было страшно, и его «несло».

— И вообще, как только он нарисовался, от тебя только и слышно: «товарищ капитан то», «товарищ капитан сё». Никогда не думал, что тебе так солдатики нравятся. Ты о Хохломе никогда так не говорил, а тут весь… только что в одно место его не целуешь. Прям втюрился, как гомик какой… Ой, ё!.. — заорал он, когда Ломец со всей силы заехал ему по уху. — Ты чего? — взвыл Ренат — и получил еще один удар по зубам.

— Давай, гад, — зашипел Ломец, добавляя упавшему на землю Ренату хороший пинок ногой. — Давай, еще что-нибудь скажи про товарища капитана!

От серьёзных увечий Рената спасла взорвавшая морозную ночную тьму автоматная очередь, а за ней раздался голос, такой резкий и жёсткий, что от него бросало в дрожь:

— Мордами в землю, живо!

Стажёр ощутил, как бешено забилось в груди сердце. От того, кто приказывает армейскому спецназу лечь мордой в землю, ждать хорошего не приходится.

Новые участники взяли поляну под контроль почти без усилий — ведь захватившие его мужики уже лежали в наручниках, а оставшиеся у капища бойцы капитана Ларионова слишком уступали противнику числом.

Перестрелка вышла короткой, но жестокой. Когда зажмурившийся при первых же звуках выстрелов Тарас открыл глаза, он увидел на снегу четыре неподвижных тела — трое спецназовцев и один из захвативших его мужиков, видимо, решивший воспользоваться поднявшейся неразберихой и бежать.

На физиономиях всех остальных, даже на лице главаря, бесцветного мужика лет сорока со стрижкой под короткий «горшок», появилось выражение мрачной обречённости, и это напугало стажёра куда больше, чем стрельба.

Из темноты показались новые хозяева положения — десятка два затянутых в камуфляж людей с оружием в руках. Один из них сделал несколько шагов вперёд и остановился перед главарём. Левой рукой — правая держала автомат — стянул чёрную вязаную маску, закрывавшую голову и лицо. По спине рассыпалась густая копна длинных тёмных волос; правое плечо резко дёрнулось.

— Глушитель, — донёсся до стажёра холодный голос.

Женский голос.

— Ирина, — глухо отозвался тот.

Тарас тихо охнул и вытянул шею — очень хотелось рассмотреть женщину, наводящую такой страх на бойцов Глушителя. Но та стояла к нему спиной, и всё, что стажёр мог о ней сказать, это — высокая, стройная, длинноволосая.

От изучения Холеры Тараса отвлекло появление новых участников. Заметив, как те вынырнули из темноты зимнего леса, стажёр только покачал головой — поляна у до сих пор официально не найденного Шушморского капища начинала смахивать на проходной двор.

Трое в камуфляже и один в наручниках. Двое камуфляжных крепко держали мужчину в наручниках, третий страховал сзади.

— Мужика тебе везли, — уверенно заключила Холера, обращаясь к Глушителю. — А зачем сюда? Почему тебе так не терпелось с ним расправиться?

Глушитель промолчал.

Тарас по-прежнему не мог рассмотреть Холеру, она стояла к нему спиной. Зато мужчину в наручниках он видел прекрасно. Резкие очертания рта, грубая линия подбородка, огромный кровоподтёк на скуле, перебитый нос и заплывший левый глаз. И совершенно удивительный в такой ситуации взгляд — прямой, жёсткий, ни намёка на испуг. Если бы только волосы были не короткие и чёрные, а светлые и подлиннее, вышел бы просто вылитый…

«Ахилл!» — ахнул про себя Тарас.

Ночь — это хорошо. Улучшает маскировку. Снижает эффективность огня противника. Улучшает слышимость. Хотя об улучшении слышимости можно не беспокоиться — выстрелы и так слышны более чем прекрасно.

Москва — на юго-западе. Трасса там же.

Юго-запад. Так…

Компаса нет.

Солнца нет.

Значит, Полярная звезда. Нет, пролёт — небо в облаках, ни звёздочки.

Мох на деревьях? Отпадает — зима.

Кольца у пня? Ага, где бы их ещё найти, эти пни.

Луна. Луну видно, хоть небо и в облаках. Но с ней сложно. Что же там было?.. Какая-то таблица. Из трёх рядов и трёх колонок.

Прикрыть глаза. Сосредоточиться. Он обязательно должен вспомнить!

Итак, правая колонка вниз: первая четверть, полнолуние, последняя четверть. Верхняя графа: восток, юг и запад. В остальных клетках — время.

Луна сейчас — в последней четверти. Время… Где же мобильник?.. Время — полпервого…

Прикрыть глаза, представить таблицу.

Луна в последней четверти в час ночи находится на… на востоке?.. Точно — на востоке.

Получается, что восток — там.

Значит, Москва — там…

Обернулся.

Посмотрел на бледное от потери крови лицо, на нижнюю губу, прикушенную от боли.

— Держись, товарищ капитан, — тихо сказал Сергей Ломцев.

Перехватил поудобнее жёсткую камуфляжную ткань — и поволок за собой по снегу.

Куртка цеплялась за какие-то сучья, шапка съезжала набок.

Капитан то тихо шипел от боли, то пытался подняться на ноги, то, обессилев, безвольно обмякал и с трудом бормотал:

— Оставь, Ломцев.

— Держись, товарищ капитан, — повторял тот и волок его за собой.

— Ну и чего ты собираешься с этим делать? — тихо спросил лейтенант Гаврилов, бравший на себя командование отрядом в отсутствие капитана Ларионова. Как и все остальные, на выходе из странного каменного помещения он замер, словно налетел на стену — столь невероятным оказалось открывшееся им зрелище.

Плечистый Серёга, вскинувший было новёхонький гранатомёт М203, смутился:

— Так это… ну… Их там вон скока.

— Вон скока, — тихо передразнил Гаврилов. — Поразительная логика.

Лейтенант снова оглядел открывшуюся ему панораму и нахмурился. Во-первых, никакого снега и никакого подмосковного леса не было и в помине. Зато имелось море. Во-вторых, в лесу царила темень, здесь же, пусть и очень низко над горизонтом, но всё ещё висело солнце. В-третьих, на широком пляже раскинулся огромный лагерь, а прямо под ступенями высокого крыльца, на котором стояли спецназовцы, собралась орава странно одетого народа — в доспехах, с копьями и щитами в руках.

«Кино, что ли, историческое снимают?» — подумал лейтенант, сам не очень-то веря своему предположению. Ну, положим, толпа внизу — это и впрямь актёры. Но где камеры, где режиссёр? Хорошо, лагерь могли выстроить для съемочной площадки, но море-то откуда взялось? А закат? А жара?

— Ребят, вы бы пригнулись, — раздался откуда-то сбоку негромкий голос.

Гаврилов ругнулся про себя. Да, ситуация была, мягко говоря, нестандартная, но даже это не могло служить оправданием той вопиющей беспечности, которую все они проявили. Вышли из здания, увидели море — и замерли, разинув рты, как желторотые новобранцы. Напрочь позабыли, что необходимо делать на неизвестной территории. Вон, даже постороннего мужика, лежавшего за колонной буквально в паре метров от них, не заметили.

— Пригнитесь, вам говорят, — повторил голос, — вас не должны снизу заметить.

Лейтенант сделал шаг назад и понял, почему они не сразу заметили незнакомца — белобрысый мужик, одетый в такую же странную одежду, как и толпа внизу, прятался за колонной. Он лежал на каменном полу, приникнув к снайперке, и явно не собирался отвлекаться на разинувших рты спецназовцев.

Гаврилов дал знак, и бойцы, наконец, занялись тем, чем должны были — рассредоточились, оцепляя здание снаружи.

Лейтенант же размышлял над тем, что делать с мужиком со снайперкой. Вообще-то, полагалось бы его обезоружить, а уже после разбираться, виноват он или нет, а если виноват — то в чём. Однако полное, абсолютное спокойствие белобрысого, а также то, что он ни разу, ни даже на миг не оторвался от снайперки, словно всем своим видом говоря, что у него есть дела поважнее, чем рассматривать появившихся бойцов, заставляли Гаврилова сомневаться.

Мужик выстрелил и недовольно заворчал. Передёрнул затвор, бросил быстрый взгляд на Гаврилова и снова приник к прицелу.

— Присаживайся, у тебя же вопросы есть, — спокойно предложил он.

— Есть, — неуверенно отозвался Гаврилов.

Вопросов у него было столько, что просто невозможно выбрать, с которого начать. Потому лейтенант начал с малого.

— Для начала скажи-ка мне, — спросил он, присаживаясь на корточки около белобрысого, который вблизи оказался вовсе и не белобрысым, а седым, — в кого это ты стреляешь?

Бах!

После каждого выстрела Тарас зажмуривался и вздрагивал. И считал — почти против воли.

«Три».

И не торопился открывать глаза. Он знал, что увидит, и не хотел на это смотреть.

Но не слышать он не мог. Грохот выстрелов. Клацанье передёргиваемого затвора. Хлопки пощёчин. Женский голос, сильный, холодный. Короткие, режущие фразы.

— На тебе, урод!

Хлоп!

Тарас рискнул приоткрыть глаза.

— Всегда — ты! Самый верный. Самый умный. Самый надёжный. Правая рука самого Координатора. А я — всегда никто.

Холера стояла прямо перед Глушителем, широко расставив ноги, орала ему в лицо и отвешивала пощёчины.

Хлоп!

— Я бешеная! Я психованная! Ты так говорил? Это из-за тебя Координатор не давал мне шанса! Из-за тебя я всегда в тени! А я не хочу быть в тени!

Тарас зажмурился, заметив короткий жест рукой, отданный Холерой.

Бах!

«Четыре».

— Я могу сделать всё! Сделать лучше других! Лучше тебя! Но ты!..

Хлоп!

Правое плечо Холеры нервно дёрнулось.

— Ты поговорил с Координатором — и мне сразу красный свет. Морозовская сделка. Орловские тёрки. Алжирские переговоры. Островский захват. Я всё пропустила. Меня не пускали. Из-за тебя. Сегодня — первый раз! Первый раз Сам дал мне операцию! Серьёзную. Ту, с которой не справился ты. Это — мой шанс. И я его возьму. Сегодня всё поменяется. Раз и навсегда.

Бах!

Тарас поспешил зажмуриться.

«Пять… А что они сделают со мной, когда разделаются с последним?»

— Я положу твою команду! — продолжала выкрикивать она. — Всех до последнего. Потом убью тебя. Координатору скажу, что вас положил спецназ.

Тарас приоткрыл глаза. Глушитель смотрел на Холеру и не говорил ни слова. И стажёр понимал почему. Бесполезно. Она вправду ненормальная, эта худая высокая женщина с холодным голосом, резкими короткими фразами и подёргивающимся плечом.

— А на оставшийся спецназ не надейся, — продолжила Холера, перейдя вдруг на спокойный тон. — Мы следили. И заминировали вход в эту… — она кивнула в сторону капища, — в эту… Живым оттуда никто не выйдет.

Хотя на этот раз выстрела не последовало, Тарас не просто вздрогнул, а прямо-таки дёрнулся всем телом. С силой, порождённой страхом и отчаянием.

Они заминировали проход! А там не только спецназовцы — там Илья! Там Ян Сергеич! Проход взорвут, и конквесторы останутся там навсегда!

Бах!

На этот раз Тарас даже не вздрогнул. Отчаяние и безумный страх придали решимости. Он несколько раз глубоко вдохнул и схватился за большой палец на левой руке… О том, что он собирался сделать после того, как освободится из наручников, стажёр даже не думал.

На счёт три.

Раз!

Два!

— Эй, ты!

Зимнюю поляну Ахилл мог и не узнать, но вот полукруглое каменное строение помнил прекрасно. Да, именно отсюда началось его долгое странствие по этой безумной холодной земле. И, наконец, после стольких дней блуждания в этой непонятной стране с чуждыми обычаями он оказался рядом с дверью в свой мир.

Только вот пройти через эту дверь ему, похоже, не позволят. Забравшие его сразу после поединка мужчины сковали ему руки и ни на миг не спускали с него оружия Зевса. А здесь он увидел того самого мужчину, чьё горло всего несколько дней назад он не перерезал исключительно по просьбе Лекса. Значит, его привезли сюда вовсе не для того, чтобы вернуть в родной мир — его привезли на расправу.

Ахилл считал так до тех пор, пока не увидел, что мужчина, на горле которого всё ещё оставался след его ксифоса, вжимается спиной в тело железной колесницы и не сводит глаз со стоящей перед ним женщины. И в глазах, хоть и глубоко запрятанные, всё равно видны обречённость и отчаяние. А высокая длинноволосая женщина с резким холодным голосом и повадками амазонки бьёт его по щекам, и по её приказу сопровождающие её воины разят молниями Зевса стоявших на коленях в снегу мужчин.

Зачем же его привезли сюда?

Амазонка развернулась к нему и коротко, резко выкрикнула что-то вроде «Э! Ты!»

«Ты» Ахилл понимал. «Э!» загадки не представляло — женщина хотела привлечь его внимание.

Он смотрел мимо неё и молчал.

И новый вопрос. Ахилл разобрал знакомое «не понимаешь»; в резком голосе послышались нотки недовольства.

Амазонка нетерпеливо подошла к нему — натянутая, агрессивная, раздражённая. Злая. Злая на него. Встала напротив, совсем рядом. Близко, опасно близко. В родном мире никто бы не позволил себе выказать недовольство Ахиллом, находясь в такой опасной близости от него. Но не здесь.

Женщина снова что-то коротко выпалила и замахнулась рукой.

Ахилл резко поднял на неё взгляд. Так он смотрел в глаза тех, кто осмеливался бросать ему вызов. Смотрел, обещая взглядом смерть.

Светлые глаза женщины, холодные и равнодушные, с таящимся в самой глубине намёком на безумие, наткнулись на его взгляд — и рука амазонки замерла у самого лица.

Дёрнулось правое плечо. Женщина резко отвернулась, почти успев спрятать от Ахилла мелькнувший в глазах страх. Что-то коротко бросила своим, и железные оковы, державшие руки, разомкнулись.

А в следующий миг амазонка снова повернулась к Ахиллу и сделала то, чего он никак не ожидал — вложила ему в руки оружие Зевса.

— Эй, ты! Ты что, не понимаешь?

Холера злилась — её попытки поговорить с Ахиллом разбивалась о молчание последнего. Тарас ждал, что женщина вот-вот сорвётся — с каждым последующим вопросом её голос всё сильнее звенел скрытой яростью.

И вот она шагнула вплотную к Ахиллу, замахнулась — и… рука Холеры замерла у самого лица Ахилла, а потом женщина круто развернулась и вдруг коротко приказала:

— Снять наручники.

Затем сама вложила в руку Ахилла пистолет и ткнула на Глушителя:

— Убей.

Ахилл медленно сжал рукоять пистолета, не отводя взгляда от Холеры. Стало заметно, что его немного клонит вправо — так, словно он бережёт больной бок.

— Стреляй, — повторила она. — Кто ты, зачем ты ему — мне всё равно. Тебя привезли в наручниках. Значит, на расправу. Ты ему должен? Убей — и освободишься. Давай. Координатор спросит — как погиб Глушитель? Я скажу правду. Скажу, что ни я, ни мои его не убивали. Я Самому никогда не вру. Стреляй!

Медленно, очень медленно Ахилл отвел взгляд от Холеры, перевёл его на Глушителя. Плавно, словно проверяя, как на это отреагируют, сделал шаг вперёд. Рука, сжимавшая пистолет, по-прежнему оставалась опущенной вдоль тела.

Холера отступила в сторону.

Тарас в отчаянии прикусил губу. Не то, чтобы его так уж беспокоила гибель Глушителя; ничего хорошего от него стажёр не видел. Однако было совершенно понятно, что грека Холера в живых не оставит. И как только Ахилл убьёт Глушителя, к которому у этой психованной бабы явно имеются давние счёты, его тут же устранят её бойцы — ведь свидетели Холере не нужны.

Да, свидетели не нужны… А ведь он тут — тоже свидетель. Может, сейчас, когда Холера упивается своим положением и смакует каждый миг этого торжества, ей и не до какого-то паренька, прикованного к рулю машины, но как только положат последнего из бойцов Глушителя, настанет его черёд.

«И опять больше всего тебя волнует собственная шкура!» — не преминул ехидно шепнуть противный внутренний голос.

Ахилл, тем временем, встал напротив Глушителя. Левая рука бессильно висела вдоль тела, сам он чуть клонился вправо — похоже, ему крепко врезали по рёбрам.

Долго, очень долго смотрел на него, хмурился, даже пару раз встряхнул головой.

Холера терпеливо сносила промедление и пока вмешиваться не собиралась.

Глушитель часто, тяжело дышал и шарил бессмысленным взглядом по окружавшим его лицам.

Казалось, каждый из тех, кто был сейчас на поляне, уже почти видел картину ближайшего будущего, и ни у кого не возникало сомнений в том, что именно сейчас произойдёт.

И только Тарас заметил, что Ахилл, вроде бы рассматривающий Глушителя, на самом деле глядит сквозь него, словно напряжённо что-то обдумывая.

А потом, казалось — целую вечность спустя, он всё-таки поднял пистолет.

На этот раз понимать, что говорила ему амазонка, не требовалась. И так всё ясно. Он должен принести жертву, чтобы открыть дверь обратно в свой мир. Молния Зевса у него в руках, на того, чью кровь надо пролить, ему указали. И всё же…

Ахилла никогда раньше не беспокоила необходимость брать чью-то жизнь. Убить в бою или в поединке — это честно. Убить, защищая свою жизнь, дом или друга — это святое право. Убить преступника или предателя — это правосудие.

Но убить вот так — безоружного — это подло.

Ахилл даже встряхнул головой. В этом мире он уже не раз не убивал тех, кого по всем правилам следовало бы. Да, иногда Ахилл просто не успевал убить, потому что молнии Зевса настигали его раньше. Иногда — потому что так просил Лекс. Но почему он не убивал потом? Тех, кто напал на них с девчонкой, когда они покинули дом отца Лекса? Воинов, с которыми он два дня сходился в поединках? Почему он не убил того, в последнем бою — ведь тот был самый настоящий зверь? Да, зверь — Ахилл видел это в его глазах, когда держал его за горло; он всегда узнавал себе подобных. И даже его он не убил! Почему?.. О, боги Олимпа, за несколько дней в этом мире он не убил больше, чем за всю свою прежнюю жизнь!

И даже сейчас, когда он вот-вот готов вернуться в родной мир, что-то удерживает его от убийства. Хотя какое это убийство? Просто жертвоприношение. Ахилл ведь не давал Лексу обещания, что не будет приносить жертву. Значит, слово он не нарушает. Тогда откуда же сомнения?..

Нет, этот странный мир, должно быть, всё же заразил его своим безумием! Здесь сходятся в поединках, но бьются не насмерть. У этих людей есть молнии Зевса, но на улицы они, даже самые беспомощные, выходят безоружными. Здесь сильные не порабощают слабых — но и не защищают их… Безумный, безумный мир! И сам тоже стал безумным.

Сомневающимся.

Милосердным.

Слабым.

Ахилл снова встряхнул головой.

Нет, он не слаб. Слабы те, кого он встретил в этом мире. Их единственная защита — оружие Громовержца. А многие даже ей не пользуются! Те, последние, не просто слабы — они беспомощны. Одноногий старик, отыскавший его в лесу. Перепуганная зеленоглазая девчонка, которую он отбил у бешеной стаи среди высоких домов. Её безусый неопытный брат. Вон они — они все слабы…

И милосердны.

Ахилл нахмурился.

Старик нашёл его, незнакомца, чужака, в снегу — и не прошёл мимо. У него не было одной ноги, а в трясущихся руках не было силы, но он сумел как-то дотащить Ахилла к себе в дом. Выходил — и ничего не потребовал взамен.

Как и зеленоглазая сестрёнка Лекса, заботившаяся о нём.

Как и сам Лекс — не понимая ни слова, ничего о нём не зная, парень, тем не менее, всеми силами старался ему помочь.

И ни одного из них Ахилл не просил о помощи.

Так, как относились к нему слабые люди этого мира, к Ахиллу не относились в его родном мире даже самые храбрые воины.

Почему?

Потому что там его боялись. Или ненавидели.

Вот так. Опытные бойцы греческих племён боялись его, а беспомощные слабаки этого мира — нет.

Как же так? Неужели сила — не в одной лишь воинской мощи?

Грек даже нахмурился от неожиданной мысли.

Но если так, то выходит, что милосердие — это не слабость. Это тоже сила.

Просто другая сила.

Ахилл постоял с минуту, осознавая эту новую истину. Принимая её в себя.

Чувствуя себя отчего-то ещё сильнее.

А потом поднял молнию Зевса.

Илья чуть повернул голову и краем глаза заметил, как спускающееся к горизонту солнце яркой вспышкой отскочило от прицела едва различимой снизу, с пляжа снайперки. В тот же миг Гектор резко бросился вперёд и сделал стремительный выпад.

Илья не столько увидел, сколько угадал удар по замаху от плеча. Понял, что не успевает отбить, почти почувствовал, как Гектор протаскивает клинок по его телу — и рванул в сторону.

«Эх, не рассчитал. Надо было выпить фрейтс ещё раньше», — мелькнула у него мысль. На пике действия препарата реакция значительно ускорялась, но пока что-то заметного эффекта не ощущалось. Или… Неприятная мысль противным холодком прошлась по спине… Или Гектор настолько быстр, что фрейтс всего лишь «ускорил» его до скорости троянского принца?

Разрубающий удар Илья не угадал, отбил рефлекторно, жёстко приняв на клинок. Рукоять ксифоса едва не выскользнула из ладони. Илья торопливо перехватил оружие и отмахнулся — неумело, почти наугад. Гектор без усилий ушел от атаки, только ушёл не вбок, а вперёд и сопроводил свой шаг мощным ударом в голову.

Илью снова спас рефлекс — не рассуждая, не анализируя, он вскинул руку вверх.

Лязгнул металл.

Вздрогнули обе армии.

Песок под ногами взорвался небольшим фонтанчиком — это Ян, потеряв терпение, попробовал снять троянского принца из снайперки и промахнулся. Илья понял, что мешает ему — он находился на линии огня и, по сути, своим телом закрывал Гектора.

Следующий шаг в сторону Илья сделал вполне осознанно — он не хотел, чтобы Ян просто пристрелил троянского принца. Торопливо провёл рубящий удар, который Гектор спокойно принял на щит.

«Недотёпа!» — почти услышал Илья насмешливый голос одного из Петровичей, когда в его локте что-то болезненно хрустнуло. Сколько раз вбивали в него братья — рубящий удар прямой рукой не наносят, в прямой руке не будет достаточной силы для придания пробивной мощи клинку. А если так ударить по щиту или доспехам противника, то бестолковый мечник вполне может заработать себе травму локтевого сустава. Что, похоже, с ним только что и случилось.

Ещё одна пуля взбила фонтанчик песка справа от сражающихся.

Илья вздрогнул.

Шаг назад, спиной к храму, к прицелу Яна.

Согнуть ноги в коленях, уменьшить себя как мишень, перевести бой в более низкие позиции.

Не успел — Гектор обрушил на него целую серию коротких ударов. Не очень сильные, но быстрые и точные, отличающиеся высокой плотностью и неимоверной скоростью, они не давали входить в ритм, позволяли троянскому принцу легко менять направления и уровни атак, сбивали Илью с толку, вынуждали защищаться.

Илья парировал удары, ожидая, что вот-вот фрейтс окажется слабее Гектора, и он пропустит один. Не предпринимал никаких попыток контратаки. И продолжал закрывать троянского принца собой от снайперской пули, не размышляя над тем, зачем он это делает, как долго это будет продолжаться и что случится дальше… Удар, шаг назад. Замах, шаг вперёд, удар. Щит вверх, шаг назад…

Первый удар, который он пропустил, бессильно погас, встретившись с запрятанным под доспехи бронежилетом. Илья чуть пошатнулся — и, не удержавшись, метнул взгляд на колонны храма, среди которых лежал Ян.

Ничего не разглядел.

Зато словно почувствовал продольный удар снизу вверх, метящий прямо в подбородок, стремительно оттолкнулся вперед сильным приставным шагом, посчитав, что не успеет развернуть корпус для усиления движения, и, коротко замахнувшись от локтя, нанес хлещущий удар кистью.

Гектор легко ушел от него, ответив широким боковым замахом, целящим прямо в шею.

Короткий меч троянского принца, до этого момента описывавший стремительные и смертельно опасные пируэты вокруг Ильи, вдруг замедлил своё движение. Илья отстранённо наблюдал, как плавно, словно преодолевая сопротивление толщи воды, приближалось к нему лезвие ксифоса — и вдруг понял, это не Гектор — это ускоренное фрейтсом время резко рвануло в противоположную сторону и замедлило для него свой бег, растягивая последние оставшиеся в жизни секунды. Он не успеет отбить этот удар…

Сразу же после выстрела время словно ускорило свой бег. Резкий звук заставил вскрикнуть Глушителя, наверняка уже ощутившего, как пуля входит в его тело, но ещё не осознавшего, что этого не произошло. А пальнувший в воздух Ахилл отбросил пистолет в сторону и рванул к находящемуся к нему ближе всего мужчине.

И вот с того момента Тарас, кажется, перестал дышать.

Он никогда такого не видел. Может, только в кино, набитом спецэффектами и компьютерной графикой, которые позволяли главным героям перепрыгивать стометровые расстояния между крышами и одной левой класть два десятка злодеев. Но здесь, на заснеженной поляне у Шушморского капища, не было ни каскадёров, ни специалистов компьютерной графики — только обычный живой человек. Хорошо, пусть не обычный, а случайно оказавшийся в этом мире древнегреческий герой. Но всё равно — человек. К тому же, похоже, здорово кем-то избитый.

Ахилл стремительно передвигался от противника к противнику, и казалось, что те падали на снег, стоило греку к ним лишь приблизиться.

О, они сопротивлялись! Они наводили на него оружие, они стреляли. Тарас видел, что как минимум два раза в Ахилла попали. Но его это не останавливало. Бойцы Холеры один за другим оказывались на земле, а Ахилл продолжал перемещаться к тем, кто ещё оставался на ногах, всё ближе и ближе подходя к проходу…

К проходу, который Холера, принимая за хитрый вход в тайное логово, приказала заминировать! Завороженный стремительным и в тоже время плавным перемещением Ахилла по заснеженной поляне у Шушморского капища, Тарас почти забыл об этом. А когда сообразил, Ахилл уже находился буквально в двух шагах.

Стажёр ахнул про себя. Набрал побольше воздуха, собираясь закричать, как-нибудь предупредить. Замялся на миг — а что именно надо крикнуть, что сказать?

…Бывают ситуации, когда от одной-единственной секунды зависит абсолютно всё, даже вопрос жизни и смерти.

Это была как раз такая ситуация.

Такая секунда.

И Тарас её упустил.

Взрыв!

Он прогремел из глубины храма Аполлона и своей неожиданностью парализовал даже Илью, прекрасно понимавшего в отличие от греков и троянцев, что вовсе не гнев богов обрушился на их головы.

Рука Гектора дрогнула, смертельный удар прошёл по касательной и бессильно соскользнул по доспехам Ильи.

Воюющие армии позабыли о поединке своих героев; тысячи людей как подкошенные упали ниц. Даже Гектор преклонил колени перед столь явным гневом богов.

С холма вниз покатились массивные камни. Илья предусмотрительно отступил назад и бросил быстрый взгляд на затянутую поднятой взрывом пылью вершину холма.

Храм устоял. Но он заметно просел и скособочился; часть стен разрушилась, несколько колонн рухнуло на землю.

Илья обернулся. Обе армии были по-прежнему распластаны на земле, однако, солдаты уже поднимали головы и поглядывали на холм. Аполлон — покровитель троянцев; разрушение его храма означало только одно — олимпийцы на стороне греков. Ещё немного, и армия Агамемнона закрепит успех, окончательно раздавив несопротивляющегося противника. За исход ключевого исторического события можно больше не беспокоиться — всё будет как надо…

О, какое же облегчение — почувствовать, что груз этой гигантской ответственности больше не лежит на его плечах!

Ян!.. Илью словно ударило током. Что с Яном? Он ведь лежал среди колонн храма! Куда ближе к эпицентру взрыва, чем Илья!

А взрыв? Почему он произошёл?

Не беспокоясь более о Гекторе, вражеских армиях и необходимости оставаться в образе Ахилла, Илья рванул вверх по склону холма, к останкам храма.

Буквально взлетел на руины храмового портика — и замер, словно натолкнулся на стену.

Прямо в лицо ему смотрело дуло автомата.

Лейтенант Гаврилов давно перестал понимать, что происходит. Сначала они оказались чёрт знает где. Потом — совершенно неожиданный, непонятно как произошедший взрыв. А теперь… В один миг он твёрдо стоял на ногах и глядел прямо в лицо взбежавшего на холм незнакомого мужчины, а в следующий — лежал на спине и смотрел в небо. А автомат, который ещё недавно он направлял на незнакомца, сейчас перекочевал к тому в руки и упирался ему в живот.

— Всё под контролем, я — из следственного комитета, на особом задании, мои документы можете проверить, как только мы вернёмся, а сейчас опустите-ка пушки, — скороговоркой выпалил незнакомец. На Гаврилова он при этом не смотрел, водил жёстким, чуть прищуренным взглядом по лицам окруживших его спецназовцев с оружием наготове.

Бойцы мялись — они не привыкли подчиняться приказам посторонних, тем более — гражданских, тем более, если отдающий приказ при этом приставляет оружие к их командиру.

Не дожидаясь, пока они среагируют, «следователь» отвёл автомат и протянул руку, предлагая помочь лейтенанту подняться. Он не обратил ровным счётом никакого внимания на то, что бойцы по-прежнему держат его на прицеле и деловито осведомился:

— Здесь мужик должен был быть, светловолосый такой, со снайперкой — не видели?

Гаврилов несколько секунд рассматривал незнакомца, пытаясь понять, что же, чёрт возьми, происходит. Их группа оказалась непонятно где, и первый же человек, которого они встретили, обнимал снайперку и практически не отреагировал на их появление, всем своим видом демонстрируя, что у него есть заботы куда важнее, чем какие-то там спецназовцы. Потом — неожиданный взрыв, и вот появляется этот. Лет на десять моложе снайпера, тоже странно одетый, загорелый, с выгоревшими спутанными волосами до плеч и резкими чертами лица, и ведёт себя точь-в-точь как первый — словно у него тоже есть куда более важные вещи для беспокойства, чем отряд армейского спецназа, наставивший на него автоматы.

— Видели, — выдержав небольшую паузу, ответил лейтенант и кивнул вправо. Там, среди каменных обломков, лежал снайпер; во время взрыва его приложило о колонну. Он был жив, но ранен и, похоже, здорово оглушён.

Бойцы не опускали оружия и несколько растерянно поглядывали на своего командира, словно спрашивая, что им делать с этим незнакомцем. А тот, будто не замечая автоматов — да нет же, он и впрямь не обращал на них внимания! — рванул к раненому. Опустился перед ним на колени, со знанием дела ощупал и, не поднимая головы, распорядился:

— Нужно разобрать завал внутри храма, только так мы сможем вернуться. Организуй, ладно?

Лейтенант Гаврилов, сделал целых два шага, прежде чем осознал, что он, опытный боец, за плечами которого была не одна война, лицемерно называемая политиками «военным конфликтом», послушался приказа какого-то незнакомца. Но — ей богу! — не всякий генерал обладал такими манерами, как этот парень. Он отдавал распоряжения так, словно имел на это полное право и твёрдо знал, что их исполнят. И эта его внутренняя уверенность была столь сильна и незыблема, что поневоле передавалась окружающим.

Махнув сбитым с толку бойцам рукой — опускайте, мол, оружие — лейтенант присел рядом со «следователем», склонившимся над раненым, и спросил:

— Ты сказал — только так мы сможем вернуться. А куда вернуться?

— Обратно домой, — коротко ответил тот, устраивая голову раненого поудобнее, и добавил: — Ты бы время не терял, лучше пойди посмотри, как быстрее завал разобрать. Нам надо скорее отсюда убираться.

И лейтенант Гаврилов, опытный боец одного из элитных подразделений армейского спецназа, послушно поднялся и отправился внутрь полуразвалившегося каменного здания — организовывать разбор завала.

Тарас пребывал в состоянии полного безразличия, больше похожего на онемение. Все чувства, все эмоции и переживания словно парализовало. Ничего больше не имело значения.

Всё — из-за него. Из-за него Арагорн Петрович пошёл в какой-то опасный проход. Из-за него у Шушморского капища оказались целые толпы посторонних людей. Из-за него погиб Ахилл. Из-за него здесь, на этой зимней поляне, убили столько людей. Из-за него Илья и Ян навсегда остались отрезанными от родного мира. Наконец, из-за него папка с информацией по проходам — бесконечно важной и секретной информацией — попала в руки неизвестных, и это только вопрос времени, когда посторонние начнут бесконтрольно ходить по проходам… Лица погибшего Ахилла и навсегда потерянных Ильи и Яна Сергеича сменились размытыми образами сотен людей, которые погибнут из-за изменений в ключевых событиях прошлого, когда туда сунутся неподготовленные люди этого времени. И всё этого — из-за него…

Когда лежавшие на снегу бойцы Холеры начали медленно приходить в себя, стажёр не удивился, хотя и думал, что Ахилл их убил, а не просто вырубил.

Когда медленно поднявшаяся на ноги Холера вдруг уставилась прямо на него, прикованного к рулю машины, Тарас даже не вздрогнул.

Когда на поляну из темноты вдруг снова посыпались тёмные фигуры с оружием в руках, он не отреагировал.

Когда стажёр разглядел среди новых участников этой непрекращающейся драмы у Шушмора знакомую круглую фигуру, а затем и услышал голос «Винни-Пуха» — Владимира Кондратьевича, он не обрадовался.

И даже когда перед ним сначала появился Бисмарк, а затем и сам Папыч, Тарас продолжал отрешённо молчать. Случилось слишком много страшных и непоправимых вещей и в слишком короткое время. Случилось из-за него. И ничего больше не имело значения.

Он не ощущал, как озабоченно тряс его за плечи встревоженный Бисмарк.

Не понимал, что спрашивал Папыч, только повторял, как заведённый:

— Проход взорвался, а они там… Илья и Ян Сергеич там… Проход взорвался, и они теперь навсегда там…

И не слышал, как Папыч, кажется, понявший его состояние, раз за разом повторял:

— Взрыв разрушил капище, но не проход. Слышишь меня, Тарас? Взрыв не может уничтожить проход, — а потом отвесил ему пощёчину и, так и не дождавшись осмысленной реакции, озабоченно добавил. — Чёрт, давайте его к доктору, что ли!

Направляясь к остававшемуся снаружи якобы работнику следственного комитета, который не отходил от раненого снайпера, лейтенант Гаврилов злился сам на себя. Злился — но шёл, потому что ни черта не понимал и, значит, не мог сам принять решение, а обратиться больше было не к кому.

— Там мои ребята собирались подорвать завал, потому что уж очень камни массивные, вручную быстро не расчистишь, но…

«Следователь» резко вскинул на него глаза:

— Но?

Лейтенант нахмурил лоб и чуть заметно качнул головой. Он даже не пытался понять, откуда там взялся посторонний — ведь отряд оцепил всё здание, проникнуть снаружи никто не мог, а внутри никого не было.

— Но услышали стон, — мрачно продолжил он. — Принялись разбирать завал вручную и нашли человека.

Незнакомец рванул внутрь так внезапно, что Гаврилов даже замешкался. А когда пошёл вслед за ним внутрь, увидел, как «следователь» быстро склонился над тяжело раненым мужчиной, обнаруженным в завале. Некоторое время он внимательно его рассматривал, а потом прикрыл глаза и покачал головой. Выглядел «следователь» при этом несколько ошеломлённым.

— Помогите вынести его наружу, — наконец, распорядился он.

Когда раненого по возможности удобно устроили среди покосившихся колонн, неподалёку от снайпера, «следователь» отдал новую команду:

— Вот теперь подрывайте завал.

А после, когда осела пыль от взрыва, лейтенант отрешённо, уже ничему не удивляясь, наблюдал, как лежали, распластанные ниц, сотни странно одетых людей на пляже и не смели поднять головы. А «следователь» тем временем осторожно стягивал с обнаруженного среди развалин мужчины куртку, штаны и ботинки, снимал с себя короткую накидку и набрасывал её на раненого, что-то тихо говоря на незнакомом языке. Потом оставил рядом с ним круглый щит и вложил в слабые пальцы снятый с пояса короткий меч. Бросил быстрый, не выказывающий ни малейшего изумления взгляд вниз, на пляж, на огромную, по-прежнему лежавшую уткнувшись лбами в песок толпу, и скомандовал:

— Забираем его, — кивок в сторону снайпера, — и уходим. Все внутрь!

Минуту спустя все они столпились у останков задней стены каменного строения, и «следователь» решительно распорядился:

— Так, слушаем сюда! Каждый из вас по очереди делает шаг вперёд. Да, прямо в остатки стены. Просто представьте себе, что её нет. Все вопросы — потом.

И на глазах изумлённого лейтенанта Гаврилова его ребята, послушно выполняя полученную инструкцию, один за другим исчезали, делая шаг прямо в полуразрушенную стену.

Когда последние двое спецназовцев, поддерживавшие под руки белобрысого снайпера, тоже исчезли, лейтенант Гаврилов повернулся к «следователю» и спросил, кивком указывая наружу, на раненого:

— А его мы что — не берём? Он с нами домой не возвращается?

— Нет, — коротко отозвался «следователь». Помолчал и тихо добавил: — Он уже вернулся домой.