ГЛАВА 2

Томас, или Ти-Джей, Рэнделл, был сыном военного. Его отца переводили так часто – из Массачусетса в Техас, из Калифорнии в Виргинию, – что они со старшей сестрой Тришей ни в одной школе не проучились больше двух лет. По крайней мере, пока был жив их отец и еще некоторое время потом. В конце концов Рут Рэнделл перевезла детей обратно в свой родной городок Северный Тарритаун в штате Нью-Йорк. Томас тогда был в седьмом классе.

С тех пор он считал своим домом только это место.

Мать не дожила доего выпуска всего месяц, а Триша давным-давно переехала в Лос-Анджелес, где устроилась работать помощником режиссера в небольшую телекомпанию. В то место, которое Томас называл своим домом, она приезжала дважды – на похороны матери и на крестины Натана. Они перезванивались с полдюжины раз в году.

Томас любил сестру. Просто он не слишком хорошо ее знал. И не делал особых попыток исправить положение. Писательство не располагало к общению, разве что с теми немногочисленными друзьями, которых он завел по работе – и с которыми переговаривался исключительно по телефону или обменивался письмами по электронной почте, – и с его агентом. Возможно, отчасти поэтому ему пришлось так нелегко, когда они окончательно расстались с Эмили. Она была единственным оставшимся в его жизни человеком, который по-настоящему, на самом деле его знал.

В самые мрачные мгновения Томас задавался вопросом: как его характеризует то, что они больше не могут жить вместе?

И все же, пока у него есть его работа и есть Натан, жаловаться не на что. Конечно, немало было такого, что ему хотелось бы изменить в своей жизни, но он всегда полагал, что у всех так. Тем не менее, несмотря на его теперешнее одиночество, жизнь была ему в радость. Все, что надо было сделать в эти мрачные мгновения, это взглянуть в глаза своего сына.


Северный Тарритаун не так давно одержал победу в борьбе за право переименоваться в Сонную Лощину, поскольку местная легенда утверждала, будто бы Вашингтон Ирвинг сочинил свои произведения о всаднике без головы, Рипе ван Винкле и прочих прославленных персонажах именно здесь. В старших классах Томас даже учился в школе «Сонная Лощина», которая нарекла себя этим гордым именем задолго до того, как город последовал ее примеру.

Томас проехал по Бродвею через Сонную Лощину и въехал в сам Тарритаун, время от времени бросая взгляды на мост Таппан-Зи, висящий над Гудзоном в бледном предвечернем свете. На холме слева находился Мэримаунтский колледж, где училась его мать.

Жмурясь на позднее солнце, Томас взял с приборной панели купленные за доллар солнечные очки и надел их. Потом оглянулся на сына и увидел, что Натан все так же еле слышно болтает на тарабарском языке непонятно с кем.

По крайней мере, так это выглядело. Но Томаса Рэнделла не обманешь видимостью. Он точно знал, с кем разговаривает его сын.

Дичок был воображаемым другом Натана. Судя по тому, что Томасу с Эмили удалось выведать, этот невидимый приятель был порой неуживчивым маленьким рыжеволосым мальчиком на два или на три года старше Натана. Впервые Дичок появился вскоре после того, как Томас и Эмили решили разойтись. Для ребятишек его возраста воображаемые друзья не были чем-то из ряда вон выходящим, в особенности в тех случаях, когда обстановка в семье оставляла желать лучшего. Во всяком случае, так сказала психолог, доктор Моррисси.

– Натан, – повторил он еще раз.

Мальчик не отвечал.

– Натан! – сказал он чуточку резковато и положил руку сынишке на плечо. В конце концов Натан обернулся к нему.

– Уже почти приехали, папа? – спросил Натан, как будто они ехали черт знает сколько времени.

– Ты же знаешь, что да. Через пять минут приедем, – ответил Томас, потом улыбнулся. – А Дичок тоже будет пиццу?

Рот Натана начал кривиться в ухмылке, как бывало всегда, когда он собирался обозвать отца глупышом. Но ухмылка быстро сошла, и Натан нахмурился.

– Дичок не голодный, – заверил он. – Зато я голодный!

– Вот и хорошо, нам больше достанется, – подытожил Томас – А почему Дичок не хочет есть?

– Просто он глупыш, папа, – сказал Натан. – Он боится.

– Боится? – переспросил Томас, и теперь настал его черед хмуриться. Интересно, не поэтому ли Натан витает в облаках? Он знал, что сестра Маргарет непременно подняла бы эту тему, если бы Натан и в самом деле вел себя странно. К тому же она уже знала про Дичка, так что дело было не только в этом.

– Чего Дичку бояться? – спросил Томас. – Его никто не видит и не слышит, только ты. А ты никогда не причинишь ему зла.

Логика пятилетки. Томас всегда старался воздействовать на Натана убеждением, но он ушел слишком далеко, чтобы помнить. Пять лет. Что творится в голове в таком возрасте? Он не мог вспомнить.

Внезапно Томас поймал себя на горьком сожалении о том, что они с Эмили не стали дальше водить Натана к доктору Моррисси. По всей видимости, у малыша появились глубоко укоренившиеся тревоги на почве их развода. Чувство вины подняло свою уродливую голову, но Томас задавил его. Натану куда лучше без постоянных родительских ссор.

Но порой вина заглушала доводы разума. От одной мысли о том, что он причинил своему собственному ребенку такую боль и горе, ему становилось тошно.

– Никто не обидит Дичка, дружище, – пообещал он Натану с натянутой улыбкой. – Никто не заберет его от тебя.

– Дичок не верит тебе, папа! – воскликнул Натан; теперь он разволновался еще больше. Хотя поначалу, похоже, воображаемое мнение его воображаемого друга вызывало у него сомнения, теперь, как видно, он был сам не свой.

– Они уведут его и сделают ему больно, может, даже убьют его, папа! – настаивал Натан.

Потом полились слезы.

Томас притормозил у обочины и, включив аварийную сигнализацию, отстегнул ремень безопасности. Он потянулся, отстегнул ремень Натана и прижал сына к себе в медвежьем объятии, все это время кляня себя. Он знал, что ни в чем не виноват. Такова жизнь. Но знать и чувствовать – две большие разницы, а чувствовал он приступ ненависти к самому себе.

– Тише, Натан, все хорошо, – прошептал он. – Папа здесь. Я не дам тебя в обиду никому… и Дичка тоже.

– Ты не можешь их остановить, папа, – всхлипнул Натан. – Дичок говорит, они все равно схватят его.

– Кто «они», дружище? – спросил Томас сынишку, озадаченный упорством мальчика. – Кто собирается его обидеть?

– Все. Султанчик, и Ворчун, и Боб Долгозуб, и древесные нимфы. Шакал Фонарь[3] собирается обидеть Дичка, папа. Они все хотят ему зла, – прорыдал Натан.

Томас только глазами захлопал. Обманный лес. Натан говорил о героях «Обманного леса», героях, про которых Томас – вернее, Ти-Джей Рэнделл – писал большую часть своей взрослой жизни. О героях, которые все это время обеспечивали семейству Рэнделл безбедную жизнь.

– Зачем… зачем им делать это? – спросил Томас, даже не удивляясь абсурдности собственного вопроса.

– Дичок говорит, это потому, что он здесь, со мной, а они… они до сих пор там, в Обманном лесу, – сказал Натан; голос у него дрожал, но слезы уже начали иссякать.

– Да ну же, Натан, – взмолился Томас, пытаясь воззвать к разуму мальчика – Ты же знаешь, что герои из Обманного леса – не взаправдашние. Папа их всех выдумал. И даже если бы они были настоящие, Ворчун и Султанчик ни за что не подружились бы с Бобом Долгозубом и всеми остальными.

«Ну вот, – подумал он. – Логика пятилетки». И это, похоже, подействовало, потому что Натан тут же слегка повеселел.

– Дичок просто глупыш, – продолжал Томас. – Ну кто еще откажется от пиццы пепперони?

– Глупыш, – согласился Натан, глядя на пустое место, где понарошку должен был находиться Дичок.

Остаток пути до «Пицца Палас» мальчик не разговаривал со своим невидимым другом. Когда они принялись за еду, разговор свернул на песочницы, качели и почему шоколадное молоко – самое лучшее творение Бога.

Но это происшествие никак не шло у Томаса из головы. Он дал себе слово поговорить об этом с Эмили в воскресенье, когда будет отвозить Натана. Пожалуй, придется им снова походить к доктору Моррисси.


Когда в субботу утром Томас закончил печь Натану оладьи, его мысли снова вернулись к сделке со студией Диснея и возможности экранизации «Обманного леса». Угроза жизни и благополучию Дичка была забыта.

Натан был в восторге, до ушей перемазанный кленовым сиропом. Солнце нагревало кухню, несмотря на прохладный ветерок, врывавшийся в окно над раковиной. День выдался чудесный. Натан болтал о Джонни Квесте, Скуби-Ду и прочих любимцах из числа творений мультипликационной машины времени, именуемой «Картун Нетворк». Томас давно не помнил, чтобы ему было так хорошо. Радовался, что может разделить любовь сына к определенным мультикам. Как мало нужно для счастья.

За завтраком они болтали и дурачились, и Томас в который раз похвалил себя за то, что у него хватило предусмотрительности снять дом, а не квартиру. У Натана была своя комната, и ему приходилось по-настоящему спускаться к завтраку. Почему-то это казалось важным. От этого он становился настоящим домом, а не просто папиным домом, куда он приезжал на выходные.

К тому же он был очень славный. Томасу повезло, что он нашел его, да еще за приемлемую цену. Ведь несмотря на то что он зарабатывал вполне приличные деньги, жить на два дома, отдельно он и отдельно Эмили… Она занимала не самую последнюю должность начальника отдела кадров в «Сентинел Софтвер», но на то, чтобы расплачиваться с кредитом за дом, по счетам и за детский сад, средств не хватало – не говоря уж о том, во что обходилось растить Натана… В общем, это был клад, а не дом. В традиционном колониальном стиле, построенный всего несколько лет назад. Наверху помещались три спальни, одну из которых Томас приспособил под кабинет. Внизу он превратил помещение, которое, наверное, служило столовой, в библиотеку. Помимо этого в доме была только гостиная и кухня. И ванные, разумеется, по одной на каждом этаже.

Черно-белый дом находился в хорошем состоянии, но был практически лишен какой-либо индивидуальности. Он был слишком новым, а заботы Томаса по обустройству не продвинулись дальше того, чтобы захламить его книгами и видеокассетами. Он уже много лет не читал комиксов, но хранил коллекцию, которую собрал за время учебы в колледже, и с нетерпением ждал той поры, когда у Натана может проснуться к ним настоящий интерес. Если его вообще будут интересовать комиксы. В эпоху Интернета и компакт-дисков дети перестали тратить время на чтение чего бы то ни было.

И книг тоже.

Да, ребятишки влюблялись в Обманный лес, стоило только познакомить их с ним. Но Томас обнаружил, что его, Ти-Джея Рэнделла, читатели – на самом деле родители, а не их дети. К его огромному удовольствию, Натан уже не на шутку пристрастился к книгам и историям.

В кухню с неожиданной силой ворвался заблудившийся ветерок.

– Папа, можно мне еще сока? – попросил Натан.

Томас налил ему сок и принялся убирать со стола. Когда посуда была вымыта, он принял душ, пока Натан смотрел старые мультики про Супермена.

– У нас впереди отличный день, дружище! – провозгласил он, вытираясь насухо. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в зоопарк?

Даже Супермену не под силу было тягаться с зоопарком в Бронксе. Натан радостно завопил и исполнил небольшой танец, который был его фирменным номером с тех пор, как ему исполнилось два. У Томаса перехватило горло, и он улыбнулся так широко, что его чуть суховатые губы едва не треснули.

– Идем! – воскликнул Натан.

Томас показал ему два больших пальца.

– Клево! – сказал он, и Натан повторил его жест и возглас.

Потом, когда они поедали сахарную вату и смотрели, как возятся обезьяны, Томас, к собственному удивлению, пожалел, что с ними нет Эмили. Неожиданная и непрошеная грусть начала просачиваться в очарование дня, разъедая его.

– Ну, Натан, видишь своих друзей? – спросил он, отделываясь от этого ощущения. – Мартышки, как мама всегда тебя зовет.

Натан посмотрел на него как-то странно.

– Мама не называет меня мартышкой, пап, – сказал мальчик с таким видом, как будто у его отца были галлюцинации.

Томас поморщился. Он чуть было не стал возражать, но потом сообразил, что уже довольно давно не слышал, чтобы Эмили называла Натана своей «маленькой мартышкой». Возможно, прошло слишком много времени и мальчик просто забыл. Грусть едва не завладела им окончательно, но он заглушил ее. Сейчас они создают новые счастливые воспоминания. Это и есть жизнь. Настоящее. А не прошлое или будущее. Дети растут с ужасающей быстротой, и Томасу хотелось выжать как можно больше из каждого дня, который он проводил с сыном.


Натан уже давно не спал днем, но по пути из зоопарка домой его сморило. День выдался утомительный, и Томас и сам был бы не прочь вздремнуть. Но должен же кто-то был вести машину. Когда они свернули на подъездную дорожку к их дому в Ардсли, он заметил, что Натан сжимает в руках длинное зеленое перо, и удивился, где мальчик его взял. Наверное, решил он, в павильоне с попугаями в зоопарке, хотя Томас что-то не припомнил, чтобы видел там хоть одну птицу с таким переливчатым зеленым хохолком. Перо было таким ярким, что казалось ненастоящим, словно раскрашенным.

Когда Томас заглушил двигатель, Натан пошевелился, и перо исчезло между сиденьем и пассажирской дверцей.

– Мы приехали, Натан, – сказал он. – Что ты хочешь на обед?

– Пиццу пепперони, – последовал вполне предсказуемый ответ.

– Опять? Нет уж. Что скажешь о домашних рыбных палочках с жареной картошкой? – спросил Томас.

Натан буркнул что-то в знак согласия, еще не до конца проснувшись. Томас улыбнулся, понимая, что теперь, когда Натан поспал днем, он будет колобродить до позднего вечера. Что вполне его устраивало. Он как раз собирался на этих выходных ввести Натана в чудесный мир сериала «Планета обезьян». Он надеялся только, что потом его сыну не станут сниться кошмары.


– Папа! Папочка!

Глаза Томаса распахнулись за миг до того, как он понял, что на самом деле не спит. И все равно то, что разбудило его, все еще оставалось частью мира снов, который он только что покинул. В голове стоял туман, и его следовало изгнать, прежде чем можно было начинать соображать по-настоящему.

Следующий крик Натана привел его в чувство.

– Папочка! – кричал его сын в другой комнате.

Голос у Натана был дрожащий, жалобный – Томас хорошо помнил его с доразводных времен, когда Натан был меньше и чаще просыпался по ночам. Малыш проснулся в одиночестве и испугался. Ему приснился страшный сон.

– Чтоб тебя, Родди Макдауэлл[4], – буркнул Томас и откинул одеяло. – Уже иду, дружище! – крикнул он. – Все в порядке!

Томас, как был в трусах и футболке, поспешил по коридору в комнату Натана. У его ног что-то пошевелилось, что-то невесомое и зеленое, заколыхавшееся при его прохождении. Зеленое перо? То самое, которое, как он думал, Натан забыл в машине.

Но стоило ему распахнуть дверь в комнату Натана, как перо было забыто. Призрачный свет ночника заливал покрывало с символикой Национальной футбольной лиги жутковатой, как от газового рожка, бледностью. Тени разбежались по складкам постельного белья, по подушкам, по самому Натану, который жался к спинке кроватки. С мокрыми от слез щеками мальчик, раздавленный ужасом, смотрел на расплескавшийся мрак. Томас вгляделся пристальнее в то, что так напугало его сына, и на мгновение тени перестали быть тенями.

Казалось, они превратились в фиолетовые пятна крови, пропитывающей белье и покрывало, забрызгавшей стены… забрызгавшей Натана. Томас шарахнулся, поморгал и с усилием выговорил имя сына.

– Нат… Натан? – произнес он, и когда слово сошло с его губ, тени уже снова стали просто тенями, и Томас сообразил, что они никогда и не были ничем иным. Пожалуй, ему тоже стоило более ответственно подходить к тому, что он смотрит на ночь. Или это просто чувство вины дает о себе знать?

– Папа – крикнул Натан. – Ой, папочка, спаси меня!

Он бросился к постели сына, подхватил мальчика на руки и с размаху опустился на край кровати. Натан разрыдался, уткнувшись лицом в отцовское плечо, и Томас крепко прижал его к себе, принялся нашептывать на ушко слова любви и утешения.

– Это был просто плохой сон, зайка, – уговаривал он, хотя уже два года как перестал называть Натана «зайкой» – это ласковое словечко казалось ему слишком девчачьим. – Просто плохой сон, и папа теперь с тобой. Я никому не дам тебя в обиду.

Натан продолжал всхлипывать, цепляясь за отца, как будто его в любую минуту могли вырвать из теплоты объятий Томаса. Все, на что Томаса хватило, это не расплакаться вместе с сыном. Что бы мальчику ни приснилось, он не мог отделаться от чувства, что часть ответственности лежит и на нем тоже.

Все уговоры Томаса ни к чему не привели, и в конце концов он оторвал Натана от себя, отстранил мальчика на вытянутых руках и взглянул в его полные страха глаза.

– Эй, эй, а ну-ка успокойся, – мягко велел Томас. – Натан, дружище, тебе уже снились кошмары. Все хорошо, папа с тобой. Что тебе приснилось?

– Разве ты не видел кровь, папа? – прорыдал Натан; отцовские слова, казалось, лишь еще сильнее растревожили его.

От этого вопроса Томаса бросило в дрожь, но он подавил воспоминание о том, что почудилось ему в сумраке несколько секунд назад. В комнате Натана не было ничего, кроме самого Натана и призраков, которые всегда создавал свет ночника и воображение малыша. И еще боль от раскола семьи.

– Не было никакой крови, Натан, – заверил он. – То, что ты видел, это просто плохой сон. Это не взаправду. Ты ведь знаешь это, дружище. Ты большой мальчик. А теперь расскажи папе про свой сон, и сам поймешь, что это было не по-настоящему.

Натан на миг воззрился на него с сомнением, хлюпая носом. Потом его глаза обежали комнату, вспоминая, и он снова ударился в рев.

– Они приходили за мной, папа, – плакал Натан. – Они приходили за мной, хотели забрать меня, пока я спал. Но Дичок не дал им, пап. Он не дал им схватить меня… и они убили его!

В душе у Томаса Рэнделла начала подниматься волна чудовищного страха. Неуместный наблюдатель, с которым он уже свыкся за многие годы, на миг встрял и подметил сходство с ощущением, которое возникало у него, когда он был абсолютно уверен, что заболевает, и столь же точно знал, что предотвратить болезнь ему не под силу.

– Никто не мог убить Дичка, Натан, – заверил Томас сына, наклоняя голову так, чтобы заглянуть мальчику в глаза. – Дичок не взаправдашний. Мне очень жаль это говорить, но это так. Он – твоя выдумка, и у меня такое чувство, что ты уже это понимаешь, верно? Он ничуть не более настоящий, чем герои, которых я придумал для «Обманного леса».

– Нет! – воскликнул Натан, на этот раз сердито. – Дичок спас меня, и они убили его, папа! Я видел. Они убили Дичка!

– Я не… Кто «они», Натан? – спросил наконец Томас; впрочем, он подозревал, что ответ ему уже известен. – Кто убил Дичка?

Натан замер и взглянул на Томаса. Ужас прошел, сменился горем и потрясением. Чувствами слишком реальными, чтобы мальчик из плоти и крови терзался ими из-за привидевшегося во сне убийства воображаемого приятеля.

– Натан? – настаивал Томас, уже чувствуя, как к сердцу подкрадывается боль.

– Это были они, папа, – прошептал Натан; на мальчика нашло какое-то холодное спокойствие.

– Они приходили за мной. Хотели забрать меня от тебя и от мамы. Хотя, думаю, больше от тебя. Но Дичок… Это все Султанчик и Ворчун, – сказал мальчик, и тут снова вернулись слезы, и Натан опять уткнулся лицом в отцовское плечо и плакал, пока не уснул.

За все это время Томас не промолвил ни слова. Утешения не шли ему на язык, так потрясли его кошмары сынишки. Он и не подозревал, что развод столь сильно подействовал на него. Столь сильно, что в его кошмарах те, кого он, видимо, считал воображаемыми друзьями отца, умертвили его друга Но хуже всего была твердая убежденность мальчика в том, что герои из Обманного леса пришли за ним, что они намеревались обидеть его.

Несколько минут Томас мог лишь сидеть и смотреть на своего славного малыша и гладить его по голове, раздавленный теми ужасными последствиями, которые его развод причинил воображению Натана.

Казалось совершенно очевидным, что ночные кошмары и дневные выпадения Натана из реальности почему-то связаны исключительно с чувством обиды на отца Уязвимая часть души Томаса Рэнделла не желала слушать того, что ему скажет доктор Моррисси. Но он ведь отец и хочет своему сыну здоровья и счастья, чего бы это ни стоило.

Томас уложил Натана обратно в постель и поцеловал мальчика в лоб. Он накрыл сына одеялом и прошел по коридору обратно в свою комнату, даже не взглянув, лежит ли все еще на полу зеленое перо.

Заснуть он не мог еще долго. Но даже когда сон пришел, он был прерывистым. Томаса преследовали свои кошмары, все до единого благополучно забытые в считанные секунды после того, как он проснулся на рассвете воскресным утром.

Загрузка...