Обманный лес

ГЛАВА 15

Лес поредел, и Томас с его спутниками вышли к реке Вверх. Здесь, на северо-востоке Обманного леса, к ней подступала блестящая песчаная ширь берега, и река несла свои воды более неспешно, чем в других местах своего извилистого пути вокруг леса.

Тилибом не любил песок. Он во всеуслышание жаловался на то, что песок скользит под подошвами и забивается между пальцев. Брауни тоже не испытывал радости. На движущихся песках не очень-то и спляшешь, если вздумается. Томас не обращал на их жалобы внимания. Колокольчик не в себе, а медведь не слишком-то настроен плясать, по крайней мере, с тех пор, как Томас появился в Обманном лесу.

У них полно других забот. С этими мыслями Томас зашагал по берегу к далеким Плешивым горам, и его спутники потянулись за ним, несмотря на ползучие пески. Далеко к югу небо над лесом начинало светлеть. Близился рассвет. Сейчас, как никогда, Томас был бы рад солнечным лучам.

Небо сегодня было лазурно-голубым, с желтыми и зелеными разводами – не то обрывки ползущих облаков, не то просто игра света. С реки тянуло холодком, и Томас поежился. Ему вспомнились его многочисленные прошлые путешествия сюда, наяву, как сейчас, и в снах, как это было многие годы. Он не помнил, чтобы когда-то прежде замерзал в Обманном лесу. Это был край, где неудобствам – настоящим неудобствам – не было места. Теперь все переменилось. Возможно, навсегда.

Во всяком случае, Томас понимал, что на самом деле воздух не столь уж и холодный. Там, откуда он пришел, где был его дом, все еще стоял жаркий и душный июль. В Обманном лесу, казалось, царила вечная осень. Пусть ранняя, но ровно тот ее миг, когда, несмотря на все очарование окружающего, воздух дышит предчувствием поры, которая наступит уже совсем скоро, и все начнет блекнуть и увядать; быстротечный миг, застывший навсегда. Во всяком случае, так он думал когда-то давным-давно. Похоже, «навсегда» – понятие не столь уж и непреходящее, как ему казалось.

Несколько часов они шли на запад по песчаному берегу широкой реки, огибавшей внешние границы Обманного леса. Хотя Томас ожидал, что мистер Тилибом будет постоянным источником плаксивых жалоб, колокольчик – если не считать звона его язычка – был странно тих. Наверное, подумал Томас, серьезность их положения наконец-то дошла до него, существа, всю расу которого уничтожил один пожар.

Один враг.

С этой мыслью Томас взглянул на лицо Тилибома, увидел в его глазах холодный блеск и понял, что маленький лиловый человечек, возможно, не так уж и не в себе, как ему казалось. Ведь жажда мести не обязательно порождает помрачение рассудка. После этого он стал относиться к Тилибому по-иному.

Вскоре берег стал довольно каменистым. Показался небольшой мол, вдающийся в воду, но никаких признаков кораблей. Равно как, обнаружил Томас, оглядев лес слева от них, никаких признаков жилья. Вообще никаких признаков жизни, если не считать этого мола.

Любопытно.

Миновав каменистую полосу, они завернули за поворот, и над ними, хотя и все так же далеко, нависли Плешивые горы. Томас на миг остановился, глядя на овеваемые всеми ветрами вершины с ошеломляющей смесью чувств: страхом, гневом, предвкушением и глубокой, неисцелимой печалью, когда он в который раз спросил себя о том, как это все докатилось до такого состояния.

– Так вот они какие, – сказал Брауни и неуверенно сплясал небольшую джигу. В этом был определенный цинизм, даже сарказм, на который Томас не мог не отреагировать.

– Может, нам стоит отдохнуть несколько минут, прежде чем продолжать путь? – предложил он.

– И правда, – прозвенел Тилибом. – Мне не помешало бы помыться да и попить, если уж на то пошло.

Колокольчик поковылял к краю воды, беспрерывно дилинькая на ходу. Не говоря худого слова, он просто прыгнул с берега в реку и камнем пошел ко дну. На поверхности с бульканьем лопнул большой воздушный пузырь, вырвавшийся из полого брюшка колокольчика.

– Пожалуй, и мне не помешало бы попить, – согласился Брауни, но даже когда он двинулся к берегу, взгляд его постоянно обращался к неприступным вершинам Плешивых гор.

Казалось, между ними установилась молчаливая связь. Безнадежное ощущение неотвратимой судьбы, которое заставило Томаса внезапно вскинуть глаза на гризли. По выражению на морде медведя Томас понял, что тот ощутил то же самое.

– Уже недолго, – хмуро сказал Брауни.

– Нет еще. Завтра к утру, думаю, – возразил Томас.

После этого ни один из них не проронил ни слова. Брауни припал к воде и начал пить. Томас снял ботинки, закатал штанины брюк и нерешительно опустил одну ногу в прохладу реки. Ноге стало холодно, но это было приятно, течение омывало крошечные волоски на коже, а ступня под водой ушла в песок. Всего в нескольких дюймах подальше от берега песок должен уступить место настоящему илу, он знал это. Вообще-то песка не должно было быть и здесь, но Томас никогда не задавался вопросом относительно чего-либо в Обманном лесу. Были определенные вещи, как, например, этот песок, которые показались ему неуместными еще тогда, когда он в самый первый раз побывал в этом странном месте.

Однако же он был. Томас ощущал его подошвами, совершенно реальный, что подтверждал каждый его нерв, каждый синапс. Ибо, несмотря на всю невероятность, Обманный лес был столь же реален, как и тот мир, в котором Томас появился на свет. Во многих отношениях, часто думалось ему, даже более реален. Более… он все никак не мог подобрать нужного слова, но в конце концов оно всплыло у него в памяти. Он был даже более нормален, чем его родной мир.

Прошло несколько минут с тех пор, как Тилибом ушел под воду, но Томас и Брауни не слишком беспокоились за него. Колокольчик не мог держаться на воде и определенно не мог плавать. Поэтому Томас и Брауни ничуть не удивились, когда услышали с берега немного дальше по течению трезвон – правда, несколько приглушенный, поскольку Тилибом слегка пропитался водой, – и, подняв головы, увидели, как колокольчик снова возвращается к ним. Несмотря на пузатость, полое тело колокольчика было вполне естественно подхвачено потоком и протащено вниз по течению, туда, откуда они пришли.

Колокольчик звякнул на каменной тропке, которую они пересекли незадолго до того, и приблизился, еще более мрачный, чем прежде. Раньше он вел себя дружелюбно, хотя и немного чудно. Теперь же, несмотря на освежающее купание, он, казалось, погрузился в гневливое и подавленное состояние, из которого мог никогда не выйти. Он как будто кипятился, бурлил – не колокольчик, бомба готовая взорваться.

Это крайне встревожило Томаса. Такой спутник был опасен. Поведение Тилибома в будущем предсказать было невозможно.

Он взглянул на Брауни и услышал фыркающий смех, который исходил откуда-то из глубин медвежьего живота. Он тоже смотрел на приближающегося Тилибома Томас понял, что гризли ничего этого не видит, и ему стало не по себе. Да, Брауни его союзник. Они – товарищи по оружию. И Тилибом тоже должен быть его союзником. Но тот кошмар, который он пережил, превратил его скорее в обузу, чем во что-либо иное.

Пока они не дошли до крепости шакала Фонаря, придется решить, безопасно ли вообще брать Тилибома с собой. И может ли он рассчитывать на поддержку Брауни, если попытается отослать колокольчика прочь.

И все же, несмотря на помутившийся рассудок Тилибома, у них начало появляться какое-то чувство товарищества. Хотя Томас был еще совсем ребенком, когда впервые попал в Обманный лес, решения всегда принимал он, единственный среди них всех обладающий достаточной зрелостью, чтобы прислушаться к голосу разума. Это давало власть, но у него всегда было какое-то чувство утраты от того, что он занимает это положение. Как будто оно каким-то образом чего-то его лишало.

Тут же было нечто совершенно новое. Общая цель,которая теперь объединяла их, казалось, перечеркнула ничего не значащие прошлые годы. За эти годы Томасу не раз бывало одиноко. Писательство не способствует общению. Но, если не считать самых его сокровенных минут с Эмили, никогда и ни с кем еще он не чувствовал такой близости, как сейчас.

Несмотря на сомнения относительно Тилибома, он понимал, что ради жизни его сына и будущего Обманного леса они должны выстоять или пасть, жить или умереть вместе. Все было как сон. Единение настолько безупречное, что прежде он дважды усомнился бы в возможности его существования. Однако же оно существовало.

И едва только эта мысль полностью оформилась в его голове, песок под его ступнями вдруг пополз. Он взглянул на поверхность реки, которая омывала его босые ноги, – закатанные штанины уже дважды окунались в воду на дюйм или больше и теперь неприятно липли к коже, – но не заметил под водой никакого движения.

Песок и почва речного дна внезапно вспухли, заволновались под его подошвами, и Томас потерял равновесие. Он полетел назад, молотя в воздухе руками, и упал в реку там, где было глубже, лицом к берегу, так что успел заметить совершенно изумленное выражение на морде Брауни, прежде чем плюхнуться в холодную воду.

Река сомкнулась вокруг него. Хорошо хоть, ему удалось задержать дыхание. Но вода оглушила Томаса, и он ощущал какое-то зловещее давление на барабанные перепонки. В отличие от некоторых людей, он вполне уверенно чувствовал себя, ныряя с открытыми глазами, но падение разозлило, смутило и раздосадовало его.

Пока Томас пытался нащупать дно ногами, он взглянул под водой в сторону берега. Солнечные лучи проникали в реку на достаточную глубину, чтобы под поверхностью колыхалась золотистая рябь, но барахтанье Томаса взбаламутило ил, так что видно было немногое. Но он сумел разглядеть нечто, вылезавшее из песка, с мощными клешнями и твердым голубым панцирем.

Голосом, который под водой казался скрежетом якоря по камню, Томас выругался:

– Черт.

Одним рывком он вытолкнул себя к поверхности и обнаружил, что, стоя на цыпочках, может высунуть лицо над водой.

– Песчаные крабы! – крикнул он.

Он совершенно позабыл об этих тварях. Глядя на выражение морды Брауни – веселье, стремительно сменившееся смятением, – Томас усомнился, слышал ли он вообще когда-нибудь об этих созданиях. Тилибом бежал по берегу к тому месту, где упал Томас, – где начал вылезать песчаный краб, – и все это происходило как во сне. Уши Томаса все еще находились под водой, поэтому, хотя он и видел, как колокольчик быстро ковыляет по песку, картина не сопровождалась звуком. От этого казалось, что берег находится где-то далеко.

Голубое пятно мелькнуло под водой, и Томас понял, что песчаный краб надвигается на него. Брауни взревел и прыгнул в воду, а Томас развернулся и нырнул в поток. Он почувствовал, как что-то попыталось поймать его за руку, крутанулся в воде и увидел, что еще один песчаный краб подобрался к нему сзади, пока он не видел.

Их было уже двое.

А будет больше.

Брауни всем телом нырнул в реку; голова, плечи и лапы исчезли под водой. Потом с плеском показался на поверхности, вытягивая из воды лязгающего клешнями и шипящего краба, который сбил Томаса с ног. Три его синие клешни щелкнули с опасной точностью, и одна из них сомкнулась на правой лапе Брауни, недалеко от плеча.

Гризли взревел, потом быстро развернулся, в два больших тяжелых шага очутился на берегу и оторвал песчаного краба от себя. Он вскинул его над головой и принялся безжалостно колотить о землю; панцирь затрещал, маленькие глазки выпучились, клешни щелкали, и вскоре от краба остались лишь красно-зеленые внутренности да осколки голубого панциря. К этому времени Томас уже взобрался на каменистую часть берега, где из земли не торчала ни одна крабья клешня. На камнях должно быть безопасно, решил он. Во всяком случае, нападение снизу не грозит.

– Тилибом! Брауни! Сюда! – крикнул он громко, и в ту же секунду краб, от которого ему удались уплыть, высунул стебельчатые глаза из воды вместе с клешнями и принялся шевелить ими в его направлении.

Подбираясь к нему.

– Брауни! – снова крикнул Томас.

Но у гризли хватало своих забот. Песок у самого края воды заволновался, как будто земля собралась разверзнуться. По всему берегу из песка показалось несколько клешней, и Томас разглядел по меньшей мере еще двух песчаных крабов, которые выползали из воды на берег. Течение, казалось, не доставляло им ни малейших неудобств.

Везет же, подумал Томас. Они были к этому приспособлены.

Не колеблясь ни секунды, Томас огляделся вокруг и выбрал самый большой камень, поднять который, как он решил, будет ему под силу. Он обхватил его обеими руками, приподнял и, сгибаясь под тяжестью, с трудом двинулся по каменистому берегу туда, где начинался песок.

Тилибом впал в неистовство. Он стоял неподвижно и орал на крабов, и все его тело содрогалось так, что язычок молотил изнутри по животу – так громко, что Томас поморщился от боли. Но это помогло задержать крабов на какой-то миг. Ровно настолько, чтобы Томас успел приблизиться к ближайшему из них и сбросить камень.

Он размозжил панцирь краба и придавил его к песку. Но в тот самый момент, когда Тилибом увидел Томаса и решил, что пора уходить, краб протянул дрожащую клешню и сомкнул ее вокруг ноги колокольчика. Томас понятия не имел, из чего Тилибом сделан – из фарфора или стали, – однако клешня не причинила ему особого вреда, если не считать небольшой царапины. Потом она упала на песок, и краб испустил дух.

Другие продолжали надвигаться.

Река с журчанием текла мимо как будто бы быстрее. Облака бесшабашными клочьями неслись над головой, а легкий ветерок одинаково овевал и невинных, и злодеев. Прекрасный день, чтобы умереть. Но Томас был исполнен решимости не покоряться.

– Брауни, давай сюда! – крикнул он гризли, который, несмотря на кровотечение из нескольких легких ран, одним вырывающимся крабом молотил другого. – Надо убираться отсюда, а не то убьют ко всем чертям!

Гризли поморщился, на мгновение отвлекся от крабов, потом отшвырнул двух в сторону. С тяжеловесной грацией мохнатого товарного поезда он помчался по песку к своим товарищам. В считанные секунды он очутился рядом с ними, окровавленный и вспотевший, несмотря на холодный ветер. А крабы надвигались на них по песку и по воде одновременно.

– Пожалуйста, постарайся не сквернословить, – попросил Томаса Брауни. – Это тебе не идет.

Томас посмотрел на гризли как на сумасшедшего, но понял, что Брауни вполне серьезен.

– Боюсь, теперь это мне идет, – сказал он грустно. – Мне уже не восемь лет.

– Думаю, нам всем это отлично известно, Томас, – огрызнулся Брауни.

На мгновение Томас опешил от того, что гризли назвал его настоящим именем вместо на первый взгляд более личного, но в действительности куда более формального прозвища, которым все его здесь звали. Но потом улыбнулся. Ведь разве это не был еще один пример той самой связи, о которой он размышлял в ту минуту, когда на них напали?

– Наш Мальчик! – крикнул Тилибом. – Берегись!

Томас вышел из мимолетной задумчивости в тот самый миг, когда песчаный краб попытался обойти его с востока.

– В лес? – спросил Брауни.

– Потеряем время, – заколебался Томас.

Едва он произнес эти слова, как послышался всплеск. Хотя Томас как раз нагнулся за следующим камнем и посоветовал остальным двоим сделать то же самое, он взглянул на реку. По волнам неслась плоская черная тварь. Еще одна показалась на поверхности. И еще одна, и еще, и вскоре уже ровно дюжина широких черных созданий скользила по воде.

– Смотри! – закричал Тилибом. – Ой, Наш Мальчик, смотри!

– Летучие манты, – прошептал Томас.

Память мгновенно вернула его в ту минуту в Филипс-Мэнор, когда он в одиночестве сидел на берегу Гудзона и увидел в воде одно из этих существ. Тогда он еще решил, что у него не все в порядке с головой.

Теперь он понимал – он подумал так только потому, что слишком много забыл. Утратил так много из того, что было жизненно важно для всего, чем он являлся, для всего, что имел. Обманный лес был для него в точности тем же, что сердце и душа, а он едва не потерял это все.

Манты со своими длинными, тонкими, похожими на хлысты жалящими хвостами окружили крабов и атаковали. Брауни слегка отступил к лесу, до которого было ярдов тридцать или сорок, Томас не сдвинулся ни на дюйм, он знал, что манты не причинят зла. Летучие твари пришли им на помощь.

Через считанные секунды все крабы были перебиты или отползали в воду. Летучие манты стремительно пронеслись по песку, потом развернулись и вернулись в реку, войдя в воду так аккуратно, как крючок у осторожного рыбака.

И исчезли.

Три товарища одиноко стояли на берегу, глядя, как мимо катится река Вверх. Долгие минуты спустя Томас повернулся к Брауни и ни слова не говоря принялся осматривать раны гризли. Их надо было промыть и перевязать, но серьезных среди них не было ни одной. Брауни ничто не грозило, разве что поболит немного.

Краешком глаза Томас заметил Плешивые горы, затмевающие западный край неба вдали, и у него промелькнула чудовищная мысль. Вряд ли эти раны будут самыми страшными из тех, которые Брауни получит на этом пути.

Внезапно воздух огласил перезвон колокольцев и серебристых бубенчиков, и Томас застыл, а по лицу его медленно расплывалась улыбка. Брауни заворчал от удовольствия, а Тилибом открыл рот, чтобы завопить от радости по поводу их воссоединения.

– Наш Мальчик, Наш Мальчик, я знал, что ты придешь! – с ликованием воскликнул Смычок, и Томас ощутил, как в его сердце всколыхнулась любовь и надежда. Тогда как кое-кто из его друзей мог радоваться его присутствию потому, что им казалось, будто у него в руках находится ключ к будущему Обманного леса, Смычок, он знал это, искренне скучал по нему.

Он испытывал то же самое.

– Как здорово видеть тебя, дракончик! – сказал он громко, перекрывая музыку драконьих крылышек, и Смычок замахал ими медленнее и уселся на плечо к Брауни; его оранжевое брюшко стало чуточку побольше, чем Томас его помнил.

– А это что еще такое? – прорычал медведь, учуяв что-то в воздухе. – Ты ведь прилетел не один, верно, малыш?

После секундной заминки все обернулись и увидели человека, который стоял на опушке леса, не решаясь ступить на открытое место, заросшее невысокими кустиками, между деревьями и песком. Наконец человек заговорил.

– Этот малыш – настоящий храбрец, – сказал генерал Арахисовое Масло. – Я, вероятно, был бы мертв, если бы не он.

Он очень осторожно вышел из леса и чуть прихрамывая двинулся по берегу реки к каменистому пятачку, на котором они сгрудились. Когда до них оставалось двадцать футов, он остановился, как будто ожидая приглашения присоединиться.

– Рад тебя видеть, Томас, – сказал генерал с нежностью в голосе, какой никто из них не слыхал прежде, если судить по выражениям их лиц.

Томас прикусил губу, в душе у него сражались противоречивые чувства. Потом он вложил все эти чувства в два слова, сказанные севшим голосом.

Он сказал:

– Привет, пап.

Субботним утром солнце ярко светило в окно палаты Натана Рэнделла. Цветы, присланные из «Сентинел Софтвер», пахли чудесно: сладко, но не одуряюще. Они были персикового оттенка, но Эмили не могла вспомнить, как они называются. Наверное, Лорена выбирала, кто же еще.

Но сейчас цветы не особенно ее занимали. Не до того было.

Она взглянула на Натана – он лежал на кровати все так же, как, казалось, уже целую вечность, хотя счет пока что шел всего лишь на дни. Нервы у Эмили были на пределе. Мало того, что она вынуждена видеть своего сына и его отца в совершенно беспомощном состоянии, так теперь еще приходится разбираться с попыткой проникновения в ее дом и этим преследователем, если он преследователь.

А кто он такой? Эмили не хотелось об этом думать, но это лицо в темноте снова и снова всплывало в ее воспоминаниях. Оно пугало ее, не из-за опасности, которую представляло, а потому, что заставляло ее усомниться в состоянии собственного рассудка и ломать голову над тем, что сказал Томас перед тем… перед тем, как попал в больницу.

Она сжала зубы, нахмурилась и снова обернулась к доктору Гершманну, который стоял у окна, выжидательно глядя на нее.

– Простите, док, – сказала она дрожащим голосом; руки у нее дико тряслись. – «Я не знаю» больше меня не устраивает. Этого мало. Вы же врачи. Вы должны разбираться в подобных вещах.

Гершманн вздохнул. На его блестящей лысине выступила капелька пота.

– Миссис Рэнделл, мне очень жаль, но больше мне сказать вам нечего. Как я уже говорил, мы связались с множеством специалистов. Аарон Левиц из Новоанглийской мемориальной клиники в Бостоне так заинтересовался этим случаем, что на следующей неделе подъедет к нам в свое свободное время. Но пока что мы просто не имеем понятия, что означает такая мозговая активность.

В палате, несмотря на гвалт в коридоре, стояла такая тишина, что Эмили показалось – она слышит тиканье своих часиков. Она смотрела на доктора Гершманна почти минуту, но никакого убедительного ответа не дождалась. Пока не поняла, что убедительного ответа нет. Тогда она перевела взгляд на Натана, на пластырь на его глазах – мальчик как будто как-то усох за те дни, пока был прикован к этой узкой, неудобной постели. Она присела рядом с ним, ей хотелось прикоснуться к нему, погладить по голове, перецеловать маленькие пальчики, как она делала, когда он был малышом.

Но она не стала Натан на этой койке, и Гершманн рядом, и еще это непреодолимое ощущение, как будто последние пару дней за ней наблюдают… Эмили чувствовала себя слишком уязвимой. Она надеялась, что Гершманн поймет намек, но он, казалось, ждал от нее какого-то ответа Чего-то большего.

Эмили повернула голову и встретилась взглядом с доктором.

– Если не возражаете, – слабым голосом сказала она, – я бы хотела побыть со своим сыном наедине.

Эмили тихо сидела у постели Натана, и так все утро. Накануне она массу времени провисела на телефоне. Несколько раз звонила Лорена с работы. Детектив Уолт Сарбекер позвонил, чтобы сообщить, что они не обнаружили годных к использованию отпечатков пальцев, но результаты экспертизы волос пока еще не готовы. Франческа позвонила, чтобы сказать, что сделка с «Фокс» уже на мази и «разве это не хорошая новость»?

– Замечательная, – без особой убежденности ответила Эмили.

Но она так и не дождалась звонка от одного человека, услышать чей голос ей сейчас было нужно больше всего. Утром, перед тем как уехать в больницу, она оставила Джо сообщение на автоответчике, но не упомянула о том, что это так срочно. Она не рассказала ему о взломе. Утро проходило, и она начала жалеть, что не сказала ему, как сильно он ей нужен. Как остро ей хочется просто оказаться рядом с ним. В его объятиях.

В самый разгар утра ей дважды позвонила Лорена. Она звонила из офиса, хотя была суббота, и Эмили поняла, что скоро ей придется выйти на работу. Это было нечестно по отношению к ее заместителю, какие бы в ее собственной жизни ни происходили трагедии.

Когда телефон зазвонил в следующий раз, она была уверена, что это Джо. Однако когда она полным надежды голосом сказала в трубку «алло», то с разочарованием обнаружила, что это не Джо, а Крис Лебо, ее адвокат. Крис о чем-то говорил ей, но Эмили словно оцепенела. Когда он попрощался, по ее лицу текли тоскливые слезы. Она уткнулась головой в сына и плакала, пока сестра не пришла обтереть Натана.

Было около часа дня, и Эмили оставила сына на попечение сестры. В голове у нее промелькнула рассеянная мысль, воспоминание о том, что она почти ничего не ела, так, пощипала что-то за завтраком, но она не чувствовала голода. Выйдя из палаты сына, она спустилась вниз проведать Томаса.

Ее бывший муж казался каким-то маленьким на своей койке. Воображение, которое когда-то так завораживало ее, сейчас просто взяли и отключили. Переступив через порог палаты, она потянула носом воздух, не отдавая себе отчета, зачем это делает. Она не знала, что ожидала почуять. Но запах был. Аромат, который обычно не встретишь в больничной палате.

В палате Томаса пахло бурей, тучами, набухшими готовым пролиться дождем, и живностью, спешащей укрыться где-нибудь от разыгравшейся непогоды.

Запах заставил ее застыть на пороге.

Она смотрела на лицо Томаса и видела Натана. Никогда еще у них не было столько общего, никогда еще они не казались столь похожи. И все же лицо Натана выглядело спокойным и безмятежным, тогда как у Томаса выражение было встревоженное. Может быть, промелькнула вдруг у нее мимолетная шальная мысль, он тоже чувствует запах надвигающейся грозы.

– Эмми, это уже слишком, – сказала она вслух и сухо, натужно рассмеялась, не веря себе самой.

Она не могла поверить.

Эмили сдвинулась с места и подошла к постели Томаса. Там она постояла некоторое время, любовь и горечь мешались в ее сердце, хотя она до сих пор злилась на него за его, как она считала, трусливое бегство. Но она не могла долго сердиться на него. Что бы он с ней ни сделал, то, что она делала сейчас, казалось – во всяком случае, ей самой – куда более скверным.

Она со вздохом присела рядом с Томасом и положила ладонь на его бицепс. На щеках у него проступила щетина, в волосах за прошлую неделю значительно прибавилось седины.

Она закусила губу и сказала:

– Прости меня.

За спиной у нее кто-то кашлянул.

Эмили поднялась, вспыхнула при мысли о том, что кто-то застал ее в момент чего-то такого, наиболее похожего на близость из всего того, что происходило между ней и Томасом за последний год. Когда она обернулась, глаза у нее были холодные и враждебные. Пока она не увидела в проеме знакомую фигуру, выгоревшие светлые волосы и ласковые серые глаза.

– Ох, Джо… – прошептала она, внезапно слабея.

Он стремительно двинулся к ней. Эмили притянула его к себе и обхватила изо всех сил, уткнулась лицом в его грудь. Слезы, хотя она очень старалась отогнать их, выступили у нее на глазах, когда она стала рассказывать ему о том, что произошло прошлой ночью. Впервые за все время Эмили начала понимать, как она испугалась. И она была вынуждена признать, что ужас не отпустил ее.

Она поведала ему о человеке, который влез в, ее дом, и он пришел в бешенство из-за того, что она не рассказала об этом раньше. Эмили немного рассердилась. Он что, в самом деле думал, что она стала бы оставлять такое сообщение у него на автоответчике? Кроме того, когда он не перезвонил, она подумала, что он хочет немного отдохнуть от нее.

Когда ее слезы немного поутихли, Джо прошептал ей:

– Ничего, милая. Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Обещаю.

Эмили заледенела. Джо ощутил ее внезапное напряжение и отступил от нее на шаг, вгляделся в лицо. Она не знала, что ему сказать. Интересно, он отдает себе отчет в том, чтосейчас пообещал? И было ли это обещание искренним, или он просто хотел ее успокоить?

Через некоторое время она слегка расслабилась и выдавила из себя тусклую улыбку.

– Я рада, – сказала она. – После вчерашнего утра я не хочу, чтобы ты куда-нибудь уходил, не то чтобы я нуждалась в защите, имей в виду.

– Нет, конечно, – согласился Джо, качая головой. – Но одна голова хорошо, а две лучше.

– Точно, – кивнула Эмили.

На этот раз улыбка у нее вышла теплее, естественней. Она снова обняла Джо, и это было куда лучше, чем она себе представляла что бы ни произошло, он собирался быть с ней рядом. Вот что он на самом деле сказал ей только что, и это было именно то, в чем она сейчас нуждалась. Прошлой ночью, одна в своем доме, она умирала от ужаса при мысли, что незваный гость вернется.

– И за что ты извинялась перед Томасом? – спросил Джо. – Вроде ведь не ты влила в него тот коктейль из виски с таблетками.

Поежившись, Эмили осторожно отстранилась от Джо, не вынимая, однако, пальцев из его руки, и повернулась, чтобы еще раз взглянуть на Томаса Он не пошевелился, разумеется. Но, если только все это не была игра ее воображения, его лицо казалось еще более встревоженным, чем прежде.

– Мне сегодня звонил адвокат, – сказала она – Он считает, что мое ходатайство о единоличной опеке будет удовлетворено. Конечно, когда Томас выздоровеет, они проведут психиатрическую экспертизу, чтобы определить, в состоянии ли он… но пока…

Она не договорила и, уронив голову, закрыла глаза и стала беззвучно молиться. Потом отняла у Джо руку и пробежала пальцами по спутанным светлым волосам.

– Ты так говоришь, как будто делаешь что-то плохое, – нерешительно сказал Джо. – Я думал… в общем, разве ты не этого хотела?

Не оборачиваясь к Джо, Эмили медленно кивнула.

– Хотела, но теперь не знаю. Я не знаю, что лучше для Натана, а если я не знаю… кто тогда знает? Я дошла до такого состояния, что уже не понимаю, начались ли те видения у Томаса просто потому, что на него слишком много всего навалилось, или это была…

Эмили замерла, глаза ее были широко распахнуты, она смотрела на Томаса, но не видела его. Они с Джо словно бы оба затаили дыхание. Она только что поняла, что собиралась сказать и что Джо тоже это понял.

Тогда он произнес это вслух.

– Правда? – договорил он за нее, едва скрывая насмешку. – Мы говорим об одном и том же или как? О том, как он якобы получал тайные послания от персонажей собственных книг? Милая, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но, пожалуйста, не говори мне, будто ты в самом деле думаешь…

Она взорвалась и в ярости набросилась на него.

– Я не знаю, что думать! – закричала Эмили, сверкая в его сторону глазами, потом закрыла лицо ладонями, в единый миг лишившись всех сил.

Джо потянулся, сжал ее руки и осторожно отвел их в сторону. Эмили подняла глаза, не желая встречаться с ним взглядом. Но в конце концов она все-таки посмотрела в его спокойные серые глаза и поняла, как он переживает за нее вопреки всему. Она понимала, каково ему пришлось с ней в последнее время. Большинство мужчин дали бы деру. Но Джо не захотел уходить. Он захотел остаться с ней. Это стоило многого.

– Это безумие, Эмми, – сказал он ласково с мольбой в глазах. – Ты ведь понимаешь это, правда? Мне жаль, но Томас слетел с катушек, а потом попытался покончить с собой. Вот что произошло. Ты хочешь оставаться с ним до тех пор, пока он не придет в себя, и это нормально. Только не позволяй втянуть в этот бред себя. Нельзя слишком долго вглядываться в бездну, Эмили.

Впоследствии Эмили не смогла вспомнить, что именно переломило ее в тот миг. Быть может, виновато было красноречие Джо, в котором проснулся эрудированный преподаватель английского. А может, просто его нежность. Каковы бы ни были причины, она вдруг ощутила в себе внезапную потребность и неожиданно появившиеся силы поделиться с ним источником разброда в своих мыслях.

– Сядь, пожалуйста, – произнесла она и взяла его за руку. – Я хочу рассказать тебе одну историю.

Она подвела его к стулу у окна, и Джо, хотя и не без колебания, уселся. Эмили несколько долгих секунд смотрела в окно, потом развернулась и поглядела на Томаса. К Джо она стояла спиной. Это почему-то казалось важным, как будто помогало ей притвориться, будто его здесь нет. Будто она говорит с одним Томасом, который не мог ее слышать.

– Когда Томасу было семь, его семья переехала в Виргинию. Его отец, Шон, был кадровым военным, и они тогда жили на базе. Однажды днем, когда отец куда-то уехал на несколько дней, Томас с несколькими другими ребятишками играл на улице у себя перед домом. Его мать, Энни, была на кухне, стряпала ужин. Томас до сих пор помнит, что в тот день она собиралась приготовить печенку, и он отчаянно надеялся, что ему удастся задержаться на улице допоздна, чтобы она скормила его порцию собаке. Эмили улыбнулась.

– Он говорил, что иной раз не возражал бы, чтобы ему позволили отправиться спать без ужина.

Тут она обернулась и взглянула на Джо. Он сосредоточенно слушал. Рассказ был довольно безыскусный, но она понимала: он по ее голосу слышит, что все не так просто.

– Я уверена, ты понимаешь, к чему я клоню, – сказала она, устремив взгляд за окно и снизив голос почти до шепота. – Или думаешь, что понимаешь.

В коридоре закричала сестра. Мимо палаты Томаса пробежали несколько пар ног. На сестринском пульте в коридоре звонил телефон. Жизнь продолжалась. Смерть продолжалась. За окном солнце отбрасывало длинные тени. Томас Рэнделл в своей постели не шевельнул ни единым мускулом, не шелохнулся. Но датчики, регистрирующие его мозговую активность, продолжали свой немыслимый анализ.

Джо раскрыл было рот, очевидно, решив, что Эмили сделала паузу в ожидании какой-то его реплики. Но немедленно проглотил первый же звук, который сорвался у него с языка когда она продолжила.

– Становилось поздно. Томас радовался, что мама все не зовет и не зовет его ужинать. Есть печенку. Многие родители уже вернулись домой, и вся улица была заставлена машинами. Мяч, которым они играли, вылетел на дорогу…

Продолжать Эмили не могла. Она закусила губу, вытерла глаза и, обернувшись, улыбнулась Джо и пожала плечами.

– Случается сплошь и рядом, – сказала она Джо посмотрел на нее странно, непонимающе.

– Томас побежал за мячом. Его сбила машина? – Джо задумался. – И… что? Он уже был в коме?

Эмили кивнула.

– Собственно, поэтому он и держал дома эти таблетки. После той аварии у него много лет время от времени случались приступы.

– Прости, Эм, я не понимаю. Как это ни прискорбно, такое, как ты сама сказала, случается сплошь и рядом. И Томас явно выкарабкался. – Он пожал плечами. – Не хочу выглядеть бесчувственным, но какое отношение это имеет ко всему остальному?

На языке у Эмили вертелся ответ «никакое», но она крепко сжала губы, чтобы оно не сорвалось. Потом проглотила его. Эти мысли крутились у нее в голове, раздирали ее изнутри иглами коготков, и ей необходимо было выпустить их наружу, поделиться ими с кем-нибудь, а не то она и впрямь сойдет с ума.

Она вспомнила, как Томас впервые рассказал ей эту историю. Они тогда еще и года не были женаты, и она со смехом упомянула о том, как случайно столкнулась со старой приятельницей, и та узнав, что она вышла замуж за известного детского писателя Ти-Джея Рэнделла поинтересовалась, откуда ее муж берет идеи. Всем известно, что глупее вопроса задать писателю невозможно – главным образом потому, что ни у одного из них нет настоящего ответа, – и Эмили знала о том, какой дурной славой пользуется этот вопрос.

Но Томас не рассмеялся. Вместо этого он сказал ей очень спокойно: «Я хочу рассказать тебе одну историю». И начиналась эта история словами: «Когда мне было семь, моя семья переехала в Виргинию». Она так и не забыла этот рассказ. Но в нем были некоторые моменты, в которые она так и не поверила до конца.

– За рулем той машины сидел генерал Шон Рэнделл, – проговорила она быстро. – Отец Томаса.

Она увидела боль в глазах Джо, боль за маленького мальчика, которого он никогда не знал, даже после того как этот маленький мальчик превратился в мужчину, и поняла, что все-таки немного его любит. Может, даже больше, чем немного. Она сделала три шага до стула на котором он сидел, взяла его за руку и, прислонившись к стене, продолжила:

– Мать не позвала Томаса ужинать, потому что хотела сделать ему сюрприз. Его отец возвращался домой на несколько дней раньше срока. Уже стемнело, а генерал ехал чуть быстрее положенного – ему не терпелось увидеть домашних. Сначала он подумал, что Томас мертв. Но, как ты понимаешь, это было не так.

Оба посмотрели на неподвижное тело бывшего мужа Эмили.

– Ну, надо полагать, – пробормотал Джо себе под нос. Эмили скупо улыбнулась, намеренно не отводя глаз от Томаса.

– Да он не был мертв, – повторила она. – Он был в Обманном лесу.

Она почувствовала на себе взгляд Джо, но он ничего не сказал. А что, собственно, он мог сказать на подобное заявление?

– Теперь, когда его родителей больше нет в живых, а врачи, которые лечили его тогда, скорее всего, или тоже умерли, или скоро умрут, ты – единственный человек кроме меня, кому известна эта часть истории, – призналась Эмили. – Мне не следовало бы рассказывать об этом даже тебе, но, может быть, ты начнешь понимать, почему все это так меня пугает. Почему тот факт, что врачи не могут дать мне ни единого объяснения тому, что происходит с моим мальчиком, пугает меня до ужаса.

Тогда Томас пролежал в коме почти месяц. Когда он поправился, он говорил только об Обманном лесе, чудесном и одновременно жутком месте, где он жил, пока его тело лежало на больничной койке. И все идеи для этих книг он почерпнул оттуда, понимаешь?

– Почему, как ты думаешь, он никогда не писал ничего другого?

Как она и ожидала, именно последнее соображение заставило Джо недоверчиво нахмуриться. Быть того не может, вот что он собирался сказать. Но Ти-Джей Рэнделл за всю свою писательскую карьеру и впрямь ни разу не издал ни одной другой книжки, кроме серии «Обманный лес».

Джо слегка поежился, и Эмили показалось, что он даже сам этого не заметил. Потом он поднялся со стула, взял ее за руки и притянул к себе. Так близко, что она почувствовала, как от него пахнет одеколоном – приятный мужской запах.

И немедленно вспомнила о том, другом запахе, о грозовом запахе… леса.

– Писатели все время черпают вдохновение в своих снах, Эмили, – сказал Джо. – В семилетнем возрасте, да еще и в коме, кто знает, что сознание Томаса могло состряпать, чтобы развлечь его. Но то, на что ты намекаешь…

– Я ни на что не намекаю.

Джо взглянул на Томаса, и на лине его забрезжило понимание.

– Погоди, – сказал он. – Ты хочешь сказать, ты думаешь, что сейчас они с Натаном…

– Ну разумеется нет, – отрезала Эмили, и с души у Джо упал камень, когда он услышал уверенность в ее голосе. – У меня голова идет кругом, Джо, но я не сумасшедшая. Я – разумная женщина Я только хочу сказать, что теперь ты понимаешь, как трудно, по-настоящему трудно мне разобраться во всем этом.

Джо кивнул.

– Абсолютно. Господи, какая жуткая история.

– Да. Но она сделала его богатеньким.

Оба рассмеялись над ее непочтительным высказыванием – что и входило в намерение Эмили. Она забралась в кольцо рук Джо и расслабилась там.

– Просто мне нужно, чтобы ты был со мной, говорил со мной и уверял меня, что я не схожу с ума, ладно?

– Я никуда не уйду, – заверил ее Джо.

Но в глазах у него билась какая-то мысль, зреющий вопрос.

– Что? – спросила она.

– Мне просто стало любопытно… Что случилось с генералом? С отцом Томаса? – спросил Джо, явно все еще под впечатлением от ее рассказа.

Эмили ощутила, как ее пробрал озноб. Она прикусила губу и снова взглянула на Томаса; ей ничего не нужно, только бы снова услышать его голос и голос Натана!

– Однажды ночью Шон в полной форме пришел к Томасу в палату. Он не дождался, когда Томас придет в себя. Убежденный, что убил своего единственного сына, генерал пустил себе пулю в лоб. Врачи обнаружили его труп лежащим поперек неподвижного тела Томаса; кровь и все остальное было разбрызгано по палате.

Час спустя, – неумолимо добавила Эмили, – Томас вышел из комы.

Журчание бегущей воды, довольное урчание танцующего гризли, немузыкальное бомканье живого колокольчика и неистовая песнь драконьих крылышек, слившиеся воедино на берегу реки Вверх в необыкновенном оркестре любви, тревоги и товарищества. Это должно было стать кошмарной какофонией. Но стало музыкой.

Брауни, Смычок и мистер Тилибом сбились в кучку неподалеку от края воды, хотя каждый из них был начеку, опасаясь возвращения песчаных крабов. Им казалось неудобным прервать и даже подслушать разговор, который двое их спутников вели в нескольких ярдах от них, ближе к деревьям. Ближе к лесу.

Томас Рэнделл и генерал Арахисовое Масло крепко обнялись. Хотя Томас не стесняясь плакал, генерал не проронил ни слезинки. Не мог, наверное.

Спустя некоторое время, в течение которого генерал снова и снова повторял, что все будет хорошо, Томас начал сбивчиво говорить:

– Мне… мне жаль, что ты оказался здесь, – признался он с неподдельной мукой. – Мне жаль, что из-за меня ты попал сюда.

Очень твердо генерал ответил:

– А мне – нет.

Он положил покрытую арахисовым маслом руку на плечо Нашего Мальчика.

– Мы вместе, Ти-Джей. Это единственное, что имеет значение.

Ненавистное прозвище в его устах не вызвало у Томаса никакого возмущения. Оно показалось совершенно естественным. Он кивнул, отстранился от генерала, весь в вязкой пленке арахисового масла, и взглянул на Плешивые горы.

– Ты прав, – сказал Томас. – Идем за моим сыном.

Все вместе они зашагали вдоль реки Вверх на запад, направляясь к крепости шакала Фонаря.