Ну, здравствуй, Герой!

Глава 68

Пятьсот боевых единиц. Это вроде бы мало, в масштабах целой крепости. Но, когда эти пять сотен бегут и скачут на тебя, с намереньем запытать до смерти, то их становится в твоём восприятии уже не ВСЕГО пятьсот, а ЦЕЛЫХ пятьсот.

А уж, когда из этих пятисот каждый десятый взлетает в воздух и несётся по нему напрямую к вершине стены, на которой ты находишься, минуя все промежуточные этапы, вроде добегания до реки, форсирования водной преграды, использования какой-либо примитивной техники, вроде лестниц или верёвок с крючьями для подъёма на эту стену… то хочется писать.

Очень хочется. А вот какать наоборот — совершенно не хочется. Сфинктер сжимается так, что, вполне понимать начинаешь бородатую шутку про лом, отделение от летательного аппарата и задницу парашютиста, которая способна этот лом, в этот момент «перекусить».

Хорошо, что я, имея хоть сколько-то близкий к этому опыт, успел позаботиться об опустошении, как кишечника, так и мочевого пузыря заранее — не будет отвлекать от более насущных и важных для выживания тела задач. Вроде той, выполнением которой я и занимался: стрелять на пределе своей скорости и точности. Своей, а так же винтовки, которая тоже имеет ограничение по скорости перезарядки и механической скорости наведения на цель.

И моя скорость… несколько превосходила ограничение инструмента, что заставляло чувствовать некоторый дискомфорт. И странное состояние… «ускоренности»? Ускоренности, относительно привычного мне «нормального» течения времени «нормального» окружающего мира. Но не относительно мчащихся к стенам крепости тварей. Они были ничуть не медленнее меня в этот момент. А некоторые и гораздо быстрее.

Некоторые были даже сопоставимы по скорости с моими «пулями» и имели теоретически ненулевой шанс от них увернуться, или отбить их. Чего уже я, даже в теории, допустить не мог. Не имел права. У меня и без того слишком мало «пуль», чтобы ещё и промахиваться.

Поэтому, в тех, которые, как я чувствовал, могли бы увернуться, я даже не пытался стрелять. «Пули» отправлял только в те «мишени», которые мог этими пулями поразить гарантированно. И никак иначе.

Может быть, такая тактика была бы ущербна и даже смертельна, будь я против многочисленного противника один. Ведь, получалось, что как-раз самых сильных и опасных врагов я оставлял, пропускал ближе к крепости, не пытаясь даже отвлекать или задерживать их своей стрельбой. Но — это было бы так, если бы я был один. Но в групповом бою «толпа» на «толпу», не важно, какова личная сила отдельной единицы: важно только общее число этих единиц. Ведь, даже самого сильного и «крутого» одного, теоретически могут запинать относительно слабые многие. Хотя, опять же, теоретически, существует вероятность того, что слишком сильный «крутой» таки сможет раскидать наседающую на него мелочь…

Но это всё левые, ненужные мысли, вяло дрейфующие на периферии сознания, занимая те куцые остатки мыслительных ресурсов, которые ещё не были задействованы на выполнение простых, но критически важных задач: таких, как выделение и отметка очередной цели, максимально быстрое прицеливание, производство выстрела, максимально быстрая перезарядка, параллельно с которой происходит анализ изменившейся за время выстрела ситуации, оценка и выделение новой цели, прицеливание, выстрел, и так по кругу. Пока патроны в магазине не кончатся. Тогда добавляется промежуточная задачка — смена магазина.

Сам себе в такие моменты напоминаешь автомат. Машину, тупую и бесчувственную. И слава Творцу! Потому, что ничего позитивного или хотя бы нейтрального, в могущих, в такие моменты проявиться чувствах, нет. От того и нельзя давать им волю. Даже совсем чуть-чуть нельзя им поддаваться, иначе захлестнёт. А страх, который, как раз и являлся доминирующей эмоцией в этот момент — может и парализовать!

С другой стороны, совсем подавить эмоции невозможно. Немного задвинуть в угол, отвлёкшись на конкретное, простое и понятное дело, да — можно. Но совсем подавить…

Зато, выбрать ту, которой поддаться — можно. Сознательно нагнетать её в себе, раздувать и концентрироваться на ней.

Кому-то нравится концентрироваться в бою на злости, кому-то на ярости, кому-то на ненависти. Я лично предпочитаю весёлую злость. Она не лишена недостатков, но, по крайней мере, не ослепляет, как ярость, и не парализует, как страх. А ненависть… она для меня слишком сильная штука. Слишком разрушительная и долгоиграющая… хоть и до ужаса эффективная — с этим не поспоришь.

Сложно это всё описывать. Да и, наверное, бесполезно. Кто не испытывал подобного, всё одно не поймёт, о чем это я. А кто испытывал, тому и говорить не надо — и так знает.

А ещё долго об этом говорить. Долго. Гораздо дольше, чем оно, на самом деле, происходило.

Что такое тридцать выстрелов из винтовки с ручным перезаряжанием? Три минуты? Со средней скорострельностью в десять выстрелов в минуту? Да?

Ну, я, раньше тоже так думал. Ошибался.

Фитнес-браслет, который я «оживил» вместе с мобильником в Инстансной долине, и, который теперь был экипирован на моей левой руке так, что едва-едва виден только его экранчик, да и тот защищён специально созданной полоской брони с изменёнными «ядром» свойствами на прозрачность, равнодушно показал мне, что не прошло и одной минуты.

То есть, я поставил мировой рекорд по скорострельности и точности стрельбы?

Мировой рекорд для Земли. Но отнюдь не для этого мира. Ведь, возможным этот «рекорд» стал только из-за повысившихся «статов» и «навыков», а мои — отнюдь не самые высокие и крутые в этом мире, хоть и заметно опережают мой тридцать пятый уровень… Или уже тридцать шестой? Ведь, скольких я уже успел «минусануть» за прошедшие с первого выстрела минуты?

Около сорока. Может, чуть больше… Кошмар какой! Невероятная, невозможная просто боевая эффективность… которая, к сожалению, никак не спасает наше общее положение, так как сорок из пятисот — это капля. А первые «летуны» уже начинали касаться ногами камней гребня стен.

Бесполезный теперь уже «Баррет» небрежно отпущенный, полетел на землю в то время, как в обеих руках моих уже появилось по револьверу.

Виконт уже был на стене и рубился с одним из проскочивших через заслон моего огня врагов. Яростно рубился, жарко.

«Пуля», пущенная из-за его Полковничьего плеча, вошла точно в глаз этого мощного дяди, заставив его на миг отвлечься и зажмуриться от боли. Всего лишь отвлечься и зажмуриться — всё же «пуля» E-ранга для его уровня не страшнее камешка из детской рогатки.

А вот сабля Виконта, тут же снёсшая голову отвлёкшемуся на этот «детский камушек» — это серьёзно. И, как тут же выяснилось, смертельно.

Карл не обернулся, не кричал благодарностей, не кивнул. Он просто уже бежал дальше, к следующему врагу. Чувствовался в этом опыт — правильно он поступал: благодарности и расшаркивания потом, после боя. Нынче же важна каждая секунда. И их нельзя терять просто так.

Примерно каждый десятый из пятисот — это примерно пятьдесят. Из этих «примерно пятидесяти» три магазина «Баррета» сделали «примерно двадцать». И это было настолько оптимистично, что даже на несколько секунд позволило вспыхнуть надежде…

Ровно до того момента, как через край стены не начали перелезать те самые, оставшиеся «примерно четыре с половиной сотни». Те, которые не взлетали. Вот только, это отсутствие у них способности летать, никак не повлияло на то, с какой скоростью они оказались здесь, на верху.

Как они здесь оказались? Как справились со стеной? Да элементарно: вскарабкались по ней, вбивая пальцы в оказавшийся заметно мягче этих их пальцев камень, составлявший эти стены.

И надежда снова погибла. Она вообще, часто умирает… чтобы так же часто возрождаться. Но, такое уж у неё свойство, у надежды. Но речь не о ней.

Вслед за первым, через гребень стены принялись лезть всё новые и новые «тараканы». После чего стало «жарко» настолько, что уже ни о каком подсчёте чего либо, речи не шло.

Даже, о подсчёте патронов. Чего их считать? Просто, бросаешь пистолет в рожу ближайшему «таракану», как только эта машинка перестаёт стрелять. На перезаряжание всё равно не было времени. Совсем. Как и на то, чтобы убрать бесполезный уже пистолет обратно в его кобуру. Ни времени, ни смысла. Поэтому: в рожу. И вытаскивать следующий.

Я, в эти моменты, сам себе Киану Ривза напоминал, из крайнего его шедевра про «Джона Уика». С той только разницей, что у него там полуавтоматические пистолеты были, а у меня револьверы. А так… похоже. Или я себе льщу?

В любом случае, двадцать восемь патронов — это двадцать восемь патронов. Они кончаются очень быстро. Особенно в такой свалке, какая началась с приходом на стену «тараканов».

Хотя, не знаю, может я считать разучился, или адреналин, зашкаливающий в крови, так мощно бил по мозгам, но как-то, кажется мне, что я больше выстрелов насчитал, чем двадцать восемь… и чуть ли не в полтора раза. Особенно из последнего револьвера. Из того: то ли двенадцать, то ли четырнадцать… Жесть, короче. «Кукуха» моя реально поехала в тот момент: мне уже начало казаться, что он никогда не перестанет стрелять. Что патроны у меня, как у героев Галливудских боевиков, не кончаются в принципе… Да и вспышками какими-то синеватыми, еле заметными, сопровождались эти выстрелы. Причём, и момент вылета «пули» из ствола пистолета, и момент попадания этой «пули» в тело врага. Да и шоково-останавливающее действие у этих «пуль» было как-то больше расчётного. С другой стороны, а какое оно должно быть, когда «пуля» взрывается внутри тела? Они же изначально мной против скелетов разрабатывались, а тех простой дырочкой в кости, даже черепной, не остановишь.

С другой стороны, чего в пылу боя не привидится?

Так или иначе, а патроны кончились, и последний, четвёртый револьвер с размаху полетел в очередное лицо врага, чуть-чуть опережая летящий следом за ним кулак, который это лицо расплескал вместе с головой, словно бейсбольная бита перезревший арбуз. Патроны кончились — а битва продолжалась.