Новый мир. Книга 3: Пробуждение

Глава 3

§ 22

У меня ушло пятнадцать минут, чтобы собрать под своим началом остатки роты «Браво» выбывшего из боя капитана Колда. В собранном «тактическом отряде» набралось всего двадцать пять бойцов, включая меня и лейтенанта Буллета. В таком составе нам и предстояло проникнуть во внутренние помещения Новой Москвы.

Войти предполагалось через глубокие вертикальные вентиляционные колодцы, спрятанные в ложбине среди скал. Туда мы с большим трудом спустились, временами преодолевая трудные участки с помощью наших реактивных ранцев, что окончательно израсходовало их заряд.

Около колодцев бурлила деятельность, какой величественные горы, привыкшие за тысячелетия к безмолвию, еще не видели — не считая дней, когда тут велась стройка и были разбиты лагеря каторжников. Мешанина людей из самых разных отрядов, горы ящиков и кейсов с боеприпасами и снаряжением, пирамидки из оружия, штабеля носилок с ранеными, исправные и сломанные роботы. На вид казалось, что здесь царит хаос. Однако глазу профессионала было заметно, что все работает настолько сложенно, насколько это вообще возможно в таких условиях.

На краю бездонных бетонных колодцев с застывшими исполинскими лопастями вентиляционных пропеллеров уже были установлены мощные лебедки. С помощью тросов, длина которых достигала трехсот футов, лебедки позволяли достичь самого дна. И они работали сейчас на износ.

У лебедок выстроились очереди бойцов, которые с интервалом всего в несколько секунд пристегивались карабинами к толстым тросам и спускались вниз. Те, у кого не закончилось топливо в ранцах, прыгали и спускались по центру колодца с помощью реактивной струи. Мимо людей проплывали, один за другим опускаясь вниз, многочисленные «Глазки». У краев колодцев инженеры торопливо устанавливали огромную лебедку с еще более прочным тросом и готовили к спуску технику — «Автоботов» и «Баксов».

Офицеры неистово кричали, координируя спуск своих отрядов. Другие офицеры в это время строили в шеренги другие подразделения, ждущие очереди на спуск. Люди теснились, наступали друг другу на ноги и терлись плечами, так как в тесной ложбине места для такого количества народу не хватало.

Между рядов солдат, создавая еще большую суматоху, деловито сновали инженеры с нашивками компании «Хьюз милитари саппорт», которая отвечала за обеспечение всей «чертовой дивизии». Задачей инженеров было перезарядить магнитные щиты и дозаправить ранцы как можно большему количеству бойцов перед тем, как те попадут под землю.

Среди наиболее яростных крикунов я различил лысину с ожогом, принадлежавшую майору Томсону. Причина его ярости была понятна и, что случалось редко, не полностью надумана — люди прибывали к колодцам слишком быстро, не успевая спускаться под землю. Столпотворение здесь было таким, что если бы евразийцы ухитрились накрыть это место залпом реактивной артиллерии, то число потерь исчислялось бы сотнями.

Я заметил, что техники, как и предполагалось планом, установили по периметру этой толпы пару портативных зенитных турелей и активировали большой переносной генератор магнитного щита, который создал над головами людей защитный магнитный купол. Мириады «Глазков» и «Стрекоз» парили над куполом, создавая дополнительную защиту — первые были оснащены надувными аэростатами заграждения, а вторые были готовы сбивать ракеты своими пулеметами. И те, и другие также годились и в качестве целей-приманок. Согласно плану, с орбиты места дислокации десанта также прикрывала станция, оснащенная противоракетными лазерами. Впрочем, не было никакой уверенности в том, что этой защиты будет достаточно. Нахождение в этом месте было чрезвычайно рискованным.

Я торопливо выстроил свой отряд в очередь на спуск, невольно вздрагивая каждый раз, когда вдалеке доносились хлопки взрывов.

— Эй, парень! — я остановил на ходу человека из «Хьюз», водрузив руку ему на плечо. — У моего отряда совсем плохо с щитами!

— У всех плохо! — отгавкнулся инженер, явно нервничая не только из-за суматохи, но и из-за того, что ему приходится находиться в таком опасном месте. — Делаем что можем! Заряжаем до двадцати процентов! Иначе просто ничего не успеем!

— Черт возьми, мы отправляемся в город, полный озлобленных коммуняк! Нам нужны щиты, заряженные на чертовых двести процентов! — возмутился я.

— Мы делаем что можем! — инженер, психуя, нервным движением вырвался у меня из рук.

Я махнул на него рукой.

— Шевелитесь, ублюдки чертовы! — тем временем, орал майор. — Сукины дети, вы что, хотите, чтобы я вас туда сталкивал?! Клянусь, я сейчас так и сделаю! Эй, ты! Да, ты, пидор! С крестом на груди! Ты что, сука, не можешь заставить своих червяков спускаться быстрее?!

Дюжий офицер, к которому прикопался Томсон, принадлежал к корпусу «Крестоносцы». Это были отборные ветераны карательных отрядов «Чи милитари», отъявленные головорезы, каждый из которых вдобавок прошел хирургическую операцию, полностью отключившую нервные узлы, отвечающие за боль. Презрение к боли было возведено у них в культ, включая традицию разрисовывать тела рисунками из шрамов от лезвий ножей и ожогов. Стоит ли говорить, что были они не из пугливых.

— Слушай сюда, поц лысый, — не остался в долгу «Крестоносец». — Ты мне не начальник, понял?! Иди командуй своими отморозками-импотентами! Трахни себя прямо в свой дергающийся глаз!

— Ты что сказал, членосос херов?! Это ты мне?!

— Пошел ты!

— Да это ты пошел!

Даже не знаю, что сдерживало этих двоих от того, чтобы наброситься друг от друга. Возможно, рано или поздно это бы случилось. Впрочем, Томсон позабыл о своем оппоненте, завидев на подходе более привычный объект для оскорблений, выгодно отличавшийся тем, что находится у него в подчинении.

— А ты где так долго был, твою мать?! — напустился он на меня.

— Ах, так это меня здесь не хватало, чтобы заполнить этот долбанный овраг до отказа?! — не удержался я от сарказма, раздраженно кивнув на толпу вокруг. — Нам осталось только подсветить себя цветным дымом, чтобы евразийцы точно знали куда им стрелять!

— Мне не до твоих чертовых шуточек, Сандерс!..

Тирада Томсона оборвалась, когда в нашу сторону был произведен залп реактивной артиллерии. Зенитки тут же выпустили свои ракеты на перехват. «Стрекозы» с бешеным ритмом застрекотали пулеметами. Небо озарилось отсветами противоракетных лазеров, лучи которых пробились сквозь облака сквозь атмосферу. Целая россыпь ракет взорвалась на подлетах и высоко у нас над головами. Однако одна из них преодолела заслон. Замедленная и сбитая с наводки магнитным щитом, она врезалась в край одной из шеренг, ждущих очереди на спуск, на дальнем стороне оврага.

Взрыв разорвал на куски с полдюжины самых невезучих и сбил с ног еще пару десятков бойцов. Остальные шеренги перемешались. Люди повалились на землю либо просто пригнулись и отшатнулись. Один от неожиданности оступился на краю колодца и, потеряв равновесие, с отчаянным криком грохнулся вниз, не успев пристегнуть карабин к тросу.

— Проклятье! — в бешенстве вскричал Томсон, забыв обо мне и снова переключившись на «Крестоносца». — Теперь ты видишь, к чему приводит твоя медлительность, кретин?! Хочешь, чтобы нас всех тут прикончили?!

— Ты что-то хочешь предложить, мудак?!

— Задействуй вон те тросы!

Майор остервенело ткнул пальцем в сторону единственной лебедки, которая использовалась не для спуска, а для подъема. С помощью этой лебедки со дна колодца трос осторожно поднимал носилки, к которым были пристегнуты тяжелораненые. Наверху их принимали санитары и полевые хирурги из специальной медицинской бригады (СМБ) «Глобал Секьюрити», прикрепленной на время операции к «чертовой дивизии», не имеющей собственных подразделений медиков.

— Эй, вы! — услышав это предложение, вышел навстречу Томсона разгневанный хирург из СМБ. — И думать забудьте, ясно?!

— А с каких это пор ты тут командуешь, клоун?!

— А с тех пор, сукин ты сын, с которых там, под землей, ваших людей косят штабелями! — сцепив зубы от ярости, медик ткнул пальцем вниз. — Очередь раненых на подъем во много раз больше, чем очередь на спуск, чтоб ты знал! И увеличивается вдвое быстрее! Мы поднимаем только тяжелых — тех, кого, если не поднять немедленно, умрет!

— Плевать я на них хотел! Мы не чертов благотворительный фонд! Каждый тут подписался под тем, что готов сдохнуть! Задание в сто раз важнее их никчемных жизней! Мне нужно как можно скорее спускать подкрепления, чтобы атака не захлебнулась! Так что подъем инвалидов отменяется! Отцепляй последние носилки от чертового троса и отдавай его мне, живо!

— Ну уж нет, чертов ублюдок! — заартачился врач, явно принимая свою работу близко к сердцу. — Я не позволю тебе угробить всех этих людей, ясно?!

— Да кто у тебя спрашивает?! — фыркнул Томсон и повернулся к паре легионеров. — Псайко, Хелл! А-ну быстро заберите трос у этих идиотов!

— Да что вы себе позволяете?! — в отчаянии вскричал доктор.

Я стиснул зубы и отвернулся, не желая смотреть на мерзкую толкотню, в которой легионеры хладнокровно колотили врача и санитаров, оттесняя их от лебедки. Какая-то часть меня хотела схватить Томсона за грудки и, наплевав на субординацию, крикнуть в лицо этому упырю, что он обрекает своих же людей на смерть, или, еще лучше — запустить прямо в колодец. Другая часть мозга понимала, что промедление со спуском может привести к смерти других людей. Правильного решения просто не существовало. Как это часто бывает на войне.

— Проклятье, — прошептал я, в сердцах положив руку на голову, но она уперлась в шлем.

— Сандерс! — с удовлетворением убедившись, что дополнительный трос силой отвоеван у медиков, Томсон поманил меня за собой. — На пару слов!

§ 23

Мы с ним подошли к краю вентиляционного колодца в одном из немногих мест, которое не использовалась для спуска людей — по той причине, что здесь как раз монтировали тяжелую лебедку для спуска боевой техники.

При взгляде во тьму прибор ночного видения, встроенный в шлем, автоматически включился. Однако невидимые лучи неспособны были проникнуть так глубоко во мрак, как простиралось дно. Даже подступы к Новой Москве поражали воображение своим масштабом.

Что бы о нем не говорили скептики, мегаполис, спрятанный в недрах горы, на глубине от трехсот до четырех тысяч футов под поверхностью, был одним из чудес постапокалиптического света. По долгу службы я хорошо изучил эту невообразимую конструкцию перед началом операции, совершил по ней немало виртуальных прогулок и даже успел немного проникнуться ее пафосным величием.

Как утверждали коммунисты, Новая Москва была рассчитана на проживание миллиона людей, Под толщей горной породы пролегали улицы, бульвары и проспекты, освещенные тысячами газовых ламп — настолько ярких, что обитателям города порой казалось, будто они живут под настоящим солнцем. По дорогам ездили трамваи, троллейбусы и электромобили, сверкали витринами магазины и кафетерии, вольготно прохаживались горожане, не опасаясь губительного воздействия радиации и ультрафиолета. Потолок над основными улицами размещался на высоте сотни футов и даже выше — так высоко, что переставал давить своей тяжестью. В элитных районах, где проживала партийная элита, потолок был полностью скрыт голограммами, имитирующими небесную гладь.

Здесь было больше сотни заводов (в основном военного назначения) и несколько сотен колхозов, где, с помощью гидропоники и других продвинутых технологий, выращивали неприхотливые культуры, быстрорастущие мясные тушки и питательных насекомых. Более двух десятков атомных, геотермальных и подземных гидроэнергетических электростанций обеспечивали город энергией, которая требовалась, чтобы поддерживать в рабочем состоянии все жизненно важные системы.

Еще днем ранее Игорь Сальников высокомерно заявлял, что горная крепость останется неприступной, даже если все солдаты Содружества лягут костьми на подступах к ней. Теперь было похоже, что его слова были скорее попыткой состроить хорошую мину при плохой игре. Но этот спор был еще далек от завершения.

— Многие мечтали бы оказаться сейчас на нашем месте, Сандерс, — прошептал майор мечтательно, хищно глядя вниз. — Часы гребаных коммунистов сочтены! И мы — те самые парни, которые увидят момент их падения!

Красноречивым взглядом я дал понять весь свой «восторг» от такой «чести».

— Вот уж не ожидал после Грей-Айленда, что ты сможешь дожить до этого. Если честно, ты всегда был конченым недоумком. Меня мало кто так раздражал, как ты, — разоткровенничался майор.

— Я тоже надеялся после Грей-Айленда, что ты не доживешь до этого момента, — не остался я в долгу. — Когда в Киншасе тебя подсмалили, как поросенка, честное слово, это был один из счастливейших дней на протяжении всей войны.

По молчаливому уговору, установившемуся между нами еще со времен Киншасы, я делал над собой титаническое усилие, чтобы не оскорблять майора при подчиненных, но переставал изображать добренького и послушного, если мы оставались вдвоем. Наша взаимная неприязнь была слишком глубокой и острой, чтобы ее могло сгладить время, общее дело, чувство долга или что-либо еще в этом мире.

— Что, думаешь, я не смогу всыпать тебе кнута, как тогда, на острове, за твою дерзость и нарушение субординации?! — злобно сверкнул глазами майор.

Я ухмыльнулся, хорошо зная, что это пустая болтовня. Томсон всё ещё командовал мною, но больше не имел безграничных прав рабовладельца, как было на Грей-Айленде. Командир роты в чине капитана, один из самых опытных в Легионе, я был куда более серьезной фигурой, чем бесправный рекрут-новобранец.

— Валяй. Коммунисты припасли для меня кое-что похлеще, чем кнут. Так что твой вариант мне нравится. Но кто тогда будет командовать отрядом, который ты посылаешь на убой? Судя по твоей самоуверенной роже, сам ты вниз лезть не собираешься. Я угадал?

— Ты подошел слишком близко к краю пропасти, Сандерс. Не испытывай судьбу и моего терпения, — угрожающе прошипел майор, красноречиво кивнув подбородком в сторону колодца.

Вопреки его ожиданиям, я ни сделал ни шагу назад. Даже наоборот, дал ему понять дразнящим взглядом, что он может попробовать исполнить свою угрозу, если желает. В отличие от этого садиста, который провел большую часть войны издеваясь над своими же людьми, не способными ответить на унижения, я был закален беспощадными боями с реальными врагами, которые пытались убить меня и имели для этого все возможности. Из нас двоих лишь один был настоящим бойцом, и мы оба понимали, кто именно.

— Лучше давай к делу, — сказал я, убедившись, что угрозы майора, как и следовало ожидать, оказались пустым звуком, и ему расхотелось развивать тему наших непростых взаимоотношений.

— Есть особое задание для твоего огрызка отряда, — угрюмо гаркнул он. — Данные закачаны в твой комм. Но лучше слушай меня внимательно! Потому что с того момента, как вы спуститесь туда, нормальной связи с поверхностью больше не будет!

— Я весь внимание.

— Нашему батальону приказано пробиться в отсек L-80-312. Там размещен один из узлов управления автоматизированной ПВО. Если он действительно там, надо немедленно прекратить его работу. У миротворцев через полчаса будет восемнадцать аэромобильных бригад в воздухе, на сраных медлительных «Воронах». Проклятым ПВОшникам можно будет даже не целиться, просто палить в небо наугад — промахнуться тут сложно.

Я понимающе кивнул.

— Я уже отправил вперед роту «Альфа», — сообщил майор.

— Тауни не забыл оставить тут один из моих взводов, который он нечаянно прихватил?

— Это не твой взвод, а Легиона. Он тоже внизу, вместе с «Альфой». Встретишься с ними у цели. Если Тауни жив, он, как замкомбата, будет за старшего.

— Кто бы сомневался, — фыркнул я.

— Спустившись, вы попадете в чертов хаос. Никто точно не знает что там происходит, сведения обрывочны и противоречивы. Но ясно, что там мясорубка. Ты не должен загрузнуть во всем этом дерьме! Огибай очаги боев. Не ввязывайся в них без крайней необходимости. Ищи обходные пути. Твоя цель — вот тут. Прямо посреди жилых секций.

— Там, должно быть, проходу нет от гражданских, — недовольно буркнул я, уставившись в указанную точку на интерактивной карте. — Легионеры плохо обучены обращаться с гражданскими. Особенно если накачать их «Валькирией» вдвое сильнее обычного.

— Не парь мне мозг! Меня меньше всего интересует благополучие зомбированного коммунистического планктона! Если бы командование хотело нянчиться с ними, то послало бы туда миротворцев и сестер милосердия, а не нас! Кроме того, по данным разведки, гражданских оттуда давно эвакуировали. Взамен разместили там подразделения ополчения.

На интерактивной карте я увидел значки с обозначениями «кддГМ», «71брко», «89брко» и «1 ожсп». Первая аббревиатура была мне хорошо известна — это были «комсомольцы». Вторая и третья обозначали два батальона «рабочего крестьянского-ополчения», куда набирали в основном пожилых людей из последних очередей запаса. Последняя, если я не ошибаюсь — это 1-ый особый женский снайперский полк имени Людмилы Павличенко — десантники прозвали их «гарпиями».

— То есть, нас будет ждать вооруженный враг на заранее подготовленных оборонительных позициях? Нам придется брать штурмом каждый квартал, майор. У меня не хватит для этого людей.

— Чепуха! Против вас — сосунки, старые пердуны и даже бабы, отощавшие от голода, ослабленные и деморализованные. Они не окажут серьезного сопротивления. Скорее всего, они уже разбежались.

Я презрительно хмыкнул, зная цену такому прогнозу.

— К тому же, ублюдков внизу ждал неприятный сюрприз, — тонкие губы Томсона прорезала садистская усмешка, обнажившая вставные зубы. — Его уже обеспечили им люди Гаррисона из эскадрона «Сатана», спустившиеся первыми.

— Какой именно сюрприз? — не предвещая ничего хорошего, все же уточнил я.

— Следи, чтобы у всех были исправны мембраны и не нарушена герметичность костюмов. Туда запустили «Зекс», — оповестил меня майор.

Голос комбата, в котором природные черствость и безразличие к человеческим жизням усиливались упоением от боя, в котором ему самому не приходилось рисковать жизнью, не звучал ни капли смущенным. А ведь он только что сказал, что в подземный мегаполис, где обитали сотни тысяч людей, запустили сильнодействующие отравляющие вещества. Настолько мощные, что их попадание в дыхательные пути вызывает мгновенный паралич органов дыхания, а на кожу — тяжелые химические ожоги. Газ, официально не состоящий у Содружества на вооружении, само существование которого было строго засекречено и вряд ли когда-то будет официально признано, вызывал мучительную кончину человека менее чем за минуту.

— «Зекс»?! — переспросил я, не веря своим ушам.

— Да. Так что ублюдкам там не поздоровится, — осклабился Томсон.

— Но ведь это же жилые секции! Что если там все-таки остались гражданские?!

— Какая разница?! — пожал плечами Томсон. — Там, под землей, нет никого, кроме врагов! Они ненавидят нас всей душой, желают нам смерти! Даже бабы и дети в нас стреляют! Так какого хера нам надо быть к ним сострадательными?!

— Это только твое мнение, или и командования тоже?!

Криво усмехнувшись, Томсон настроился на нужную частоту.

— Так держать, легионеры! — появился в эфире приподнятый голос генерала Чхона, который, как и Томсон, пребывал в нескрываемом восторге от происходящего. — Оборона противника трещит по швам! Мы возьмем этот чертов город, или сровняем его с землей! Час расплаты настал! Вперед! Давите этих вшей! Никого не щадить!

— Еще вопросы есть? — издевательски переспросил майор.

— Чертовы психи, — прошептал я себе под нос, с трудом переваривая услышанное.

Мною овладела злость из-за несогласия с происходящим безумием. Но ее сдержало сознание собственного бессилия что-либо изменить. Маховик исторического сражения раскручивался по собственным законам. Цели и грани дозволенного были определены высшим руководством, либо руководство дало карт-бланш боевым генералам, которые приняли жесткие решения под свою ответственность. Мое мнение уже ничего не значило.

— Твоя очередь подходит!

Томсон кивнул в сторону моего отряда, который подбирался к одной из лебедок.

— Не подведи меня, Сандерс! — крикнул майор, следя за игрой теней на моем лице. — Думай что хочешь, но выполни это чертово задание! Возвращаться назад не прошу. Даже наоборот, буду рад тебя больше никогда не видеть.

— Лучше для тебя, чтобы так все и случилось, Томсон, — угрожающе прошептал я, перед тем как развернуться и уйти: — Если мы с тобой вдруг встретимся на гражданке, ты остаток жизни проведешь в инвалидном кресле. Богом клянусь.

§ 24

— Сэр? — когда я вернулся к отряду, мне навстречу деловито шагнул лейтенант Буллет. — Наша очередь на спуск подходит. Какие будут приказания?

— Проверьте, у всех ли в порядке герметика. Внутри — «Зекс».

— Понял, сэр, — невозмутимо кивнул лейтенант, и крикнул. — Всем проверить герметику!

Буллет был похож на своего командира, Колда. Покойный Локи называл таких «големами». В его голосе не было интонаций. Он был бездушным и механическим, словно у робота. Владельца такого голоса новость о применении химоружия в густонаселенном городе явно впечатлила даже меньше, чем того, кто эту новость мне озвучил. И таких в «Железном Легионе» большинство.

— Кто вы?! — гаркнул, тем временем, подошедший к шеренге майор.

— Мясо! — с готовностью хором взревели легионеры.

— Зачем вы здесь?!

— Убивать!!!

— Ну так вперед, вашу мать! Там внизу непочатый край выродков, которых надо прикончить! Хватайтесь за веревки и живо катитесь вниз!

— Слышали, что сказало начальство?! — не скрывая злости, крикнул я, не сомневаясь, что легионеры не уловят в моем тоне сарказма. — Вперед!

Первые два бойца, пристегнувшись к тросам, начали сноровисто спускаться. За ними последовали следующие пары. Легионеры действовали быстро и слаженно, не мандражируя. Ни один из них ни на миг не задумался перед тем, как броситься во мрак — выучка и стимуляторы не позволяли им испытывать сомнений.

Вскоре наступил и мой черед. Мой разум практически не был затуманен допингом. Но за моей спиной было три года беспрерывных ожесточенных сражений, сквозь пламя которых из первоначального состава «Железного Легиона» прошли, оставшись в строю, менее пяти процентов личного состава. И этот опыт, которого я не пожелал бы и злейшему врагу, был ценнее, чем любые биостимуляторы.

Глубоко внутри я по прежнему боялся — лишь немногим меньше, чем новобранец, никогда прежде не бывший в бою. Но я научился преобразовывать страх в полезную энергию. Я заставлял его служить себе, подстегивать себя, мобилизовать скрытые резервы моего организма, чтобы тот выкладывался даже больше, чем по полной. А со стороны могло показаться, что я не боюсь вообще.

Еще перед посадкой в десантную капсулу я строго запретил себе помышлять о жизни после окончания войны, о которой мы неожиданно заговорили с Орфеном незадолго до того. Думать об этом было преждевременно, и ярким примером того был сам Орфен, который, истекая кровью, боролся сейчас за жизнь, лежа где-то на поле боя в ожидании медицинской капсулы.

И все-таки в тот миг, когда я взялся рукой за трос, в моей голове пронеслась шальная мысль: «Господи, если ты существуешь, молю тебя об одном — чтобы эта война сегодня закончилась».

— Чего застыл, Сандерс?! Хочешь обнимашек на прощание?! — передразнил меня Томсон.

Не прошло и пары секунд, как я окунулся в жерло огромного вентиляционного колодца. Я спускался быстро, практически ровно и аккуратно. Я был уверен в силе своих рук и крепости троса, и давно усвоил, что главное тут — не смотреть ни вниз, ни вверх, а сосредоточиться на стене перед собой.

Солнечный свет, и без того тусклый, начал стремительно удаляться. В конце спуска ему предстояло превратиться в совсем крохотное светлое пятнышко далеко вверху, не способное развеять мрак, а вскоре после этого мы и вовсе перестанем его видеть. Быть может, я видел солнечный свет в последний раз.

Крики майора Томсона, продолжавшие по инерции звучать в наушниках, по мере спуска искажались помехами, начинали деформироваться и скоро исчезли. Это несколько подняло мне дух. По этому конечному психопату, в отличие от дневного света, я вряд ли когда-нибудь соскучусь.

Под скрип от трения перчаток о трос, я следил, как по стенам вентиляционного колодца, испещренным хитросплетениями труб, проводов, коробов и лестниц, ползали кружки света от лучей прожекторов, установленных на «Глазках».

Тускло горели красные люминесцентные светильники с автономным питанием, приклеенные к стенам. Это портативное освещение принесли с собой штурмовые отряды. Электричество в захваченных инженерных коммуникациях осажденного мегаполиса было отключено. Сложно сказать, стало то ли это результатам бомбардировок, или это было сделано намеренно.

Спуск был чертовски долгим. По моим подсчетам, мы преодолели никак не меньше двухсот футов. И без того широченный колодец ближе ко дну еще более расширился, переходя в уже просто воистину необъятных размеров подземный грот или, может быть, зал. Начинаясь под вентиляционными колодцами, он огромным коридором тянулся вдаль.

В процессе спуска, с помощью приборов шлема, я мог, несмотря на тьму, оценить габариты помещения, в которое попал: не меньше двухсот пятидесяти футов в длину, футов сорок в ширину и около тридцати — в высоту. Архитектура была самой грубой, прямолинейной и уродливой, какую мне приходилось видеть — ведь это были инженерные коммуникации, задачей которых было вовсе не украшение, к тому же построенные каторжниками, в исключительной спешке, когда никто не думал о том, как бы спрятать непритязательную технологическую начинку под приятной глазу оболочкой.

Достигая дна, легионеры быстро отстегивали карабины от спусковых тросов, чтобы освободить место следующим, и выстраивались в шеренгу у стены. Другие отряды так же спешно выстраивались вдоль стен коридора, ожидая, пока их офицеры произведут осмотр и отдадут дальнейшие приказы. Здесь внизу повсюду кипела деятельность сродни той, что велась и наверху. Перед глазами мельтешили голубые комбинезоны инженеров из «Хьюз», красно-белые — медиков из «Глобал», черные боевые костюмы Легиона и черно-белые — корпуса «Крестоносцы».

— Не задерживайтесь тут, давайте все вперед! Освобождайте место для новых людей! Давайте, давайте, живо! — подгонял всех, кто спускался сюда, незнакомый мне офицер из корпуса «Крестоносцы».

— Что там за херня наверху?! — возмущался один из медиков. — Почему тросы для раненых начали использовать не по назначению?! Кто отдал приказ?!

— Посторонитесь! Посторонитесь! — распихивал всех руками техник. — Сюда сейчас будут спускаться «Автоботы»! Хотите, чтобы кого-то расплющило?!

Беглым взглядом я оценил панораму, подмечая отдельные примечательные детали.

«Глазки», мелькая прожекторами, проникали в узкие технологические отверстия в стенах, углубляясь в недра города. Их задачей было разведать путь и уточнить устаревшие данные о местности, собранные по крупицам разведкой. Впрочем, проблемы со связью не позволяли им передавать полученную информацию в глобальную базу данных в режиме реального времени, как это происходило в обычных условиях. Информацию с их камер могли скачать вручную техники после того, как они вернутся. Но это требовало куда большего времени. Не говоря уже о том, что процент выживаемости среди медлительных и безоружных «Глазков» был крайне низок.

Отряды, спустившиеся сюда первыми, явно пережили не самые приятные минуты, повстречавшись с защитниками, и, судя по всему, с «Потрошителями». Иначе почему бы весь пол и значительная часть стен вокруг были так густо измазаны кровью? В кучу около стены были свалены несколько десятков изрезанных, расстрелянных и обгоревших тел — в относительной целости и в виде отдельных частей тел. Эта безобразная гора человеческого мяса была красочной иллюстрацией к самоназванию легионеров, которое вдалбливали им в голову еще на Грей-Айленд. Она бросала вызов всем представлениям о надлежащем почтении к человеческим останкам, принятым в цивилизованном обществе. Всем было плевать. Ни у кого не было времени, чтобы разбираться даже с собственными павшими, не говоря уже о трупах евразийцев, поджидавших тут штурмовиков — у всех было вдоволь более важных занятий.

Коридор, посреди которого мы оказались, заканчивался огромными раздвижными дверьми титанического грузового лифта, в котором, судя по их габаритам, мог бы поместиться «Треног». Дверей не было — их вышибли зарядом взрывчатки, чтобы проникнуть еще глубже. Результаты этого проникновения уже были видны невооруженным глазом.

По веревкам из шахты лифта поднимали раненых. Им бегло оказывали первую помощь, после чего легко раненых, которых было намного меньше, усаживали у стен, а многочисленных тяжело пострадавших — плотно составляли в ряд на носилках, так что те буквально касались плечами. Врач наверху не врал — тут уже скопилось много десятков носилок, в ожидании, когда удастся возобновить заблокированный Томсоном подъем наверх, откуда бедолаг сможет забрать медицинский транспорт и доставить в госпиталь.

Группа связистов вела передачу данных наверх дедовским способом. Сообщения со дна шахты лифта принимались в устной форме (кто-то стоял внизу и орал сообщение, которое ему передавал другой, услышавший его от третьего). Затем связисты наспех составляли электронные отчеты и отправляли пакеты информации наверх с посыльными «Глазками». Несколько человек в форме «Хьюз» в это время занимались протягиванием старой-доброй проводной связи, которая не был так чувствительна к помехам.

— Как со связью? — спросил я у них, кивнув на мотки проводов.

— Работаем, не видишь, что ли?! — отгавкнулся мастер. — Еще минут двадцать — и заработает полевая телефонная линия с поверхностью! Если полезешь глубже — на связь не надейся!

— А спустить свои задницы туда, значит, слабо?!

— А вот хрен тебе! По контракту мы работаем только в полностью зачищенных секторах! Я не подписывался под тем, чтобы ползать под пулями!

— Не подписывался?! Вообще-то идет война!

— Сэр! — ко мне подошел лейтенант Буллет, прервав бесполезную перепалку. — Все внизу.

— Отлично. Теперь еще один спуск. Становитесь в очередь.

Я кивнул в сторону шахты грузового лифта. Если верить данным навигатора, ее глубина была порядка ста тридцати футов. Темная шахта лифта сейчас едва освещалась блеклым красным светом прилепленных десантниками к стенам люминесцентных ламп. Вниз уходило с полдюжины тросов.

По двум тросам, надежно соединенным между собой, поднимали носилки с ранеными. Вторую пару оккупировали техники — готовились спускать «Автоботов». У оставшихся двух тросов скопилась очередь на спуск из трех или четырех отрядов общим числом человек в сто. Те, у кого осталось топливо, прыгали вне очереди, включая свои ИРД, с шумом выпускающие снопы огня, но их было меньшинство. Командир одного из отрядов, тот самый «Крестоносец», что чуть не подрался наверху с Томсоном, теперь ругался с техниками и медиками на чем свет стоит, требуя отдать все тросы его людям.

— Эй, боец, — воспользовавшись паузой, я подошел к одному из сидящих спиной ко мне раненых, на котором была форма «Железного Легиона». — Ты из роты Тауни?!

Человек повернулся ко мне и я поморщился от неожиданности, увидел всего половину смутно знакомого мне лица. Вторая половина была превращена в уродливую обугленную маску со слезшей кожей, плотно замазанную эмульсией RTX-16. Глаза смотрели на меня мутно, выдавая, что бедняга находится под очень сильным наркозом, без которого он извивался и выл бы сейчас от нестерпимой боли.

— Рядовой Руд?! — поразился я, с трудом узнав черты одного из легионеров из 3-го взвода своей роты, прибывшего с Грей-Айленд приблизительно в одно время с Орфеном.

— Капитан Сандерс? — прошептал тот, едва ворочая языком.

— Проклятье! Что с тобой случилось?

— Я выбыл из боя. Простите меня, сэр, — виновато прошептал тот.

— Тебе не за что извиняться! Как это произошло?

— «Зекс», сэр. Стекло шлема треснуло. Совсем маленькая трещинка, я даже не заметил. И всего лишь за пару секунд, пока я ее не заклеил герметиком, случилось это, — парень с трудом выговаривал слова, тяжело дыша.

— Проклятье, — выругался я.

Ничего другого от применения «Зекса» ждать и не стоило.

— Надо было принять двойную дозу концентрата, сэр, как говорил генерал. Я послушался вашего совета не делать так. Но стандартной дозы едва хватает, чтобы выдерживать боль.

— Ты хорошо держишься, — похлопал я его по плечу, чтобы взбодрить. — Ты — счастливчик, Руд! Теперь ты едешь в госпиталь. А оттуда, подлечившись — прямиком домой!

— Правда, сэр? — расширив глаза от удивления, заторможено переспросил он. — Домой?

— Еще бы, конечно! Это прямой билет домой, Руд! Мне бы так!

Парень пока еще не вполне понимал, что остался сильно изуродованным. Впрочем, все это может исправить пластическая хирургия. Если подумать, то его участь совсем не так уж плоха в сравнении с участью многих его братьев по оружию, которые лишились либо жизней, либо таких органов, без которых жизнь в обществе станет совсем уж затруднительной.

— Откуда ты, Руд? Где твои родные места? — захотев как-то подбодрить парня, спросил я.

— Я… э-э-э… сэр, я… — растерялся боец.

Я вздохнул и потрепал бедолагу по плечу, позволяя не отвечать на вопрос. Ответ на него, после Грей-Айленда он, возможно, уже и сам не помнил.

— Расскажи-ка мне лучше вкратце что там внизу. Когда ты в последний раз видел наших?

— Не так уж давно, капитан. Эта херня случилась со мной, наверное, минут двадцать назад. Хотя, может быть, позже. Простите, сэр. Сложно следить за временем, когда твоя рожа горит огнем.

— Все в порядке. Рассказывай что знаешь.

— У меня начались проблемы из-за пробоины в шлеме, едва мы спустились вниз, в шахту этого лифта. Сэр, вам следует предупредить всех, чтобы они проверили герметику перед тем, как спускаться. Этот газ — настоящий кошмар.

— Знаю, Руд. Что с отрядом?! Сколько там людей?! Куда они пошли?!

— Отряд был большой, капитан. Из наших — человек пятнадцать. И человек сорок, а то и все пятьдесят, из роты «Альфа». За старшего — капитан Тауни — этот, который похож на бульдога. Ничего, что я говорю так о капитане, сэр?

— О, нет, ты еще очень мягко выразился. Бульдог — неплохая псина в сравнении с этим засранцем. Так куда они пошли?

— Шли, кажется, к важной штуке, которая управляет противовоздушной обороной. Или что-то в таком духе. Мне не говорили подробностей, сэр. Я же просто мясо.

— Евразийцы вам встречались?

— Мне — нет, сэр. Я ведь далеко не дошел, — виновато пролепетал легионер. — Там внизу, у шахты лифта, «Крестоносцы» устроили опорный пункт. У них там есть типа карта — кто куда пошел и где кто должен быть. Поговорите с ихним старшим, может поможет.

— Ясно. Спасибо, Руд. Держись.

— Это вы там держитесь, сэр. Хуже места я еще в жизни не видел.

— Прорвемся, — заверил его я с преувеличенной для этой ситуации бодростью.

§ 25

Пока я допрашивал Руда, очередь на спуск дошла до нашего отряда. Потрепав парня по плечу на прощание, я двинулся к шахте лифта. В моем ИРД почти не осталось топлива, так что пришлось снова использовать спусковой трос.

Обрушившаяся кабина огромного грузового лифта покоилась на дне лифтовой шахты. Крышу кабины вышиб взрыв — ее искореженные останки валялись на полу лифта. Приземлившись, я отстегнулся и освободил место для следующего спускающегося. Кабина была изрядно запачкана кровью. Трое медиков смотрели вверх, наблюдая за подъемом носилок. У стен сидели и лежали раненные, ожидающие очереди на подъем. Ранения у некоторых были очень серьезными — их стоны эхом отзывались в огромной шахте лифта. Вокруг раненых хлопотал еще один медик, едва успевая вводить всем обезболивающее.

Снаружи, у входа в лифт, я увидел пустой контейнер, пестрящий угрожающими красными знаками с черепами, предупреждающими о самой высокой степени химической угрозы. Я знал, что значат эти знаки. Так маркировали бинарные химические боеприпасы.

Контейнер был заполнен с одной стороны — прозрачной жидкостью, внешне неотличимой от воды, с другой — бесцветным газом. Субстанции разделяла толстая, очень прочная, герметичная перегородка, исключающая их случайное взаимодействие. И жидкость, и газ были сами по себе совершенно безвредны — человек мог совершенно спокойно искупаться в первой и вдохнуть второго, не причинив своему здоровью особого вреда. Но когда срабатывал детонатор, перегородка открывалась и безвредная жидкость вступала с безвредным газом в химическую реакцию, образуя одну из самых агрессивных субстанций, какие когда-либо были изобретены человечеством.

— Вот дерьмо, — шокированно прошептал я себе под нос, вспомнив слова Томсона. — Ублюдок не соврал. Они все-таки это сделали!

Воздух за пределами лифта был на вид почти чист. Лишь присмотревшись, можно было разглядеть легкую, обманчиво безобидную дымку, похожую на горячий водяной пар. Но газовый анализатор моего костюма тревожным писком призывал не доверять «пару», предупреждая о критическом, смертельно опасном содержании в воздухе отравляющих веществ.

Около двери лифта стояло устройство, напоминающее огромный вентилятор, подключенное к громко дырчащему переносному генератору. Этот аппарат не позволял загрязненному воздуху проникнуть в кабину, где многие из раненых вынужденно остались без противогазов.

— Следите за герметикой, — в который раз мрачно предупредил я легионеров, столпившихся в кабине. — Малейшая неисправность системы дыхания — и вы покойники. Отверстие в костюме — вы тоже покойники, только более медленно и мучительно. «Зекс» повсюду. Он тяжелее воздуха — не улетучивается, а наоборот, оседает все ниже.

— Тем лучше! Все евразийцы уже, должно быть, подохли как тараканы! — воодушевленно предположил один из легионеров.

— Что тут хорошего?! Я собирался сам прикончить этих ублюдков! — агрессивно отозвался один из его коллег, накачанный, видимо, стимуляторами по самое «не могу».

Я был рад, что эти двое были из роты Колда, а не из моей.

— Заткнитесь! — свирепо гаркнул я.

— Слушаюсь, сэр.

— Продвигаемся вперед. Медленно и осторожно!

За дверью грузового лифта начинался широкий овальный зал, меньшей стороной обращенный к лифту. В отличие от технологических помещений, куда мы первоначально прибыли, в этом зале были заметны характерные штампы коммунистической архитектуры, ее помпезность и неуместный пафос. «Площадь Славы Социалистическим Рабочим», — подсказал мне нанокоммуникатор, проанализировав контуры помещения.

Высота потолка над площадью была, наверное, не менее девяноста футов. Со всех сторон в несколько уровней нависали широкие терассы, огражденные периллами с барельефом. Каждую терассу удерживали толстые колонны. Колонны были исписаны монументальной живописью, прославляющей пролетариев — добровольцев, которые, по мнению авторов, своим самоотверженным трудом возвели этот город. Неестественно воодушевленные физиономии мужчин и женщин разных возрастов и национальностей не очень походили на замученные лица голодных каторжников, принужденных к труду дулами автоматов в руках надсмотрщиков и излучением «Меланхолии», которые на самом деле строили этот город. Но коммунистическая партия обладала монополией на написание истории на территории Евразийского Союза, и проявляла в этом немалую креативность.

На мощеной брусчаткой площади, которую мне не раз приходилось видеть на фото и видео, некогда находились клумбы с растениями, фонтан и чье-то бронзовое изваяние, около которого стоял почетный караул. Каждое утро здесь проводилась массовая утренняя физкультура, которая в Союзе была обязательной для всего населения, а в праздничные дни нередко устраивали митинги с флагами и транспарантами. В остальное время здесь отдыхали, сидя на лавочках, местные пенсионеры. У обочины дороги, кругом опоясывающей площадь, могли быть припаркованы гироскутеры, гироборды, сигвеи, трициклоподы и даже велосипеды, на которых передвигались жители подземного города.

После многих месяцев бомбардировок и последовавшего за ним вторжения от местного пафоса мало что осталось. Большинство террас и колонн просто обвалились. Тоже произошло местами с потолком и стенами. Тонны каменных обломков завалили площадь вперемешку с человеческими телами, дезактивированными турелями и роботами, а также остатками огромных золотых люстр, до этого возвышающихся под потолком. Генераторы воздушных дисплеев, установленные под потолком, были разбиты и слабо искрились, прекратив трансляцию пропагандистских передач. Площадь бороздили с включенными прожекторами несколько «Глазков». На остатках наполовину обрушившихся террасс местами виднелись силуэты людей с оружием, оставленные здесь в качестве часовых.

При виде этого апокалиптического пейзажа в моей памяти всплыли картины из собственного прошлого — разрушенное Генераторное. Я вспомнил, что чувствовал сам, когда видел руины своего родного селения. И подумал, что нечто похожее ощутили бы новомосковцы, если бы видели сейчас это место.

«Здесь не может быть никаких параллелей!» — тут же одернул я себя. — «Мое селение разрушили науськанные евразийцами нацисты во время агрессивной войны, которую сами же и развязали! Теперь же они получают то, что заслужили! У меня нет и не может быть к ним никакой жалости! Я еще помню, что случилось с моими родителями!»

На дальней стороне площади виднелась развилка, которая предоставляла четыре варианта пути. Каждой дороге предшествовала арка, закрытая прочными гермоворотами. При вторжении, в соответствии с защитными протоколами, ворота были автоматически заперты. Впрочем, это не стало непреодолимым препятствием для штурмовиков.

В одних из ворот зияла дыра, проделанная взрывом. Изнутри звучало эхо далеких выстрелов. Вновь спустившиеся отряды в основном двигались в том направлении, оглашая площадь тяжелым топотом сапог. Еще одни ворота не смогли закрыться из-за столкновения с электромобилем, который, очевидно, собирался, но не успел проскочить под ними — колымага была расплющена, словно под прессом. В оставшийся промежуток высотой в пару футов время от времени проникали, сверкая прожекторами, «Глазки». Наконец, третьи и четвертые ворота были наглухо заперты. Около последних копошилась команда подрывников из «Бразилиа», собирающихся, очевидно, проделать сквозь них путь. Невдалеке топтались, очевидно, ожидая момента, когда удастся проникнуть внутрь, несколько медиков из СМБ «Глобал».

Над воротами и над террасами виднелись перекосившиеся останки множества автоматических турелей с пулеметами. Трудно представить себе, что ждало бы ворвавшихся сюда штурмовиков, если бы не отключилось электропитание. Впрочем, не исключено, что пулеметы могли работать автономно.

— Если верить карте, то нам сюда, — произнес я, указав на ворота, у которых работали подрывники. — Рассредоточиться на площади! Я постараюсь разобраться, насколько это серьезное препятствие.

Саперы были так заняты, что не собирались отвлекаться на разговоры. Однако, когда я узнал старшего из них, с которым я как-то пересекался пару месяцев назад, тот, поручив помощнику продолжать приготовления, дал мне знак, что готов поболтать.

— Дурдом какой-то! — пожаловался он в сердцах на то, что, очевидно, здорово накипело. — Эти ворота были открыты! Никаких проблем не было! А потом, видимо, включились резервные генераторы. Это частично восстановило оборонную систему. Внутрь как раз забежал взвод «Крестоносцев», когда ворота вдруг бац — и захлопнулись! Так резко, что одного даже расплющило! Придется теперь их взрывать! Медики нас торопят. Говорят, мол, что взвод, зашедший туда, мог попасть в ловушку. Проклятье! А-а, если так, то они там все уже, бляха, мертвы!

— Ты был здесь во время штурма площади? Что здесь происходило? — спросил я у сапера, разглядывая площадь сквозь стекло шлема, на которое постоянно оседала витающая в воздухе пыль.

— Бог миловал, — перекрестился сапер. — Но ты мог видеть количество раненых. Никто не думал, что у них тут столько турелей с пулеметами.

— С автономными источниками питания? — поморщился я.

— Вот именно. Вначале, говорят, казалось, что они отключились. Но они заработали вместе с резервными генераторами. К тому моменту на площади было уже полно наших, и они не ждали никакой опасности. Я даже не хочу считать, сколько людей отдало тут жизни. Вон, можешь глянуть!

В одни из арочных ворот, которые были взорваны, то и дело приводили или приносили новых раненых, прибавляя их к длинной очереди из наверное, не менее сотни несчастных, ожидающих подъема наверх. Число раненых было шокирующим. Изначально предполагалось, что с их эвакуацией возникнут проблемы. Но от того не становилось менее мрачным зрелище десятков умирающих и страдающих от боли людей, которым никто не в состоянии был помочь.

Отдельно на площади лежали убитые, до которых сейчас вообще никому не было дела. Можно было насчитать около восьми десятков тел, даже не завернутых в черные пакеты. Я подозревал, что это только малая часть погибших — только те, кто погиб прямо здесь. Ведь никто не станет нести сюда трупы, когда не успевают доставлять даже раненых.

— Настоящая катастрофа, — посмотрев туда же, кивнул подрывник. — Кто бы не придумал этот план, он вообще не жалеет ваших людей. «Мясо», так ведь вы себя называете?

— Да, — угрюмо кивнул я, и перешел к делу. — Я ищу отряд Легиона, который проходил здесь минут двадцать назад. Там было до семидесяти человек.

— Можешь не продолжать. Я не был здесь так давно. А если бы и был — занимался бы своим делом, а не пялился бы по сторонам. Дружище, да тут каждую минуту проходит какой-то отряд! То ваши, то «Крестоносцы». Хер знает кто там есть кто!

— Ясно. Все равно спасибо. Долго вы еще провозитесь с воротами?

— Минут через пять будем подрывать, — сверившись с часами, сориентировал меня сапер и тут же прикрикнул на своих подчиненных. — Ну, чего вы там застыли?! Давайте живо! Жди, в общем, Сандерс. Скоро сможете пройти.

§ 26

Кивком распрощавшись с подрывником, я отправился к середине площади, где был оборудован «опорный пункт» корпуса «Крестоносцы». Десяток ящиков с боеприпасами и сваленное в кучу снаряжение раненых и убитых, которым оно сегодня уже не понадобится, соседствовал с парой раскладных столиков с оборудованием, за которыми сидели программисты. Все это было окружено переносными щитами высотой в три фута и двумя «станковыми» турелями. Как только я подошел, ко мне повернулся человек в форме «Крестоносцев», до этого тихо матерящийся себя под нос и отдающий какие-то распоряжения по радиосвязи. Выглядел он довольно потрепанным.

— Чё тебе, легионер?! — неприветливо гавкнул он.

— Хочу узнать что да как. Через пару минут будем выступать вглубь.

— Ну, типа, добро пожаловать в Новую Москву, коллега, — буркнул тот насмешливо. — Это райский, мать его курорт! К твоим услугам — тысяча способов умереть! Выбирать, увы, не тебе.

— Все так плохо?

Раздраженным жестом он пригласил меня к экранам.

— У нас почти ни с кем нет связи. Отряды расползаются по сторонам. А что с ними происходит дальше — узнаем понемногу от раненых, которые приходят назад. Если спросишь меня: большая часть ушедших вглубь — покойники. Евразы остервенело цепляются за каждый квадратный фут. А из-за этого газа шансы умереть становятся в несколько раз выше. Пробоина в броне — и все, гайки. Я был здесь, как шел бой за эту площадь. И, хоть я прошел всю африканскую кампанию, скажу тебе, что такой жести я еще не видал. Ты жмуров-то посчитай! Вон они, лежат!

— Я ищу отряд Легиона. Они направлялись… — не называя цели, вкратце я описал направление их движения и назвал несколько признаков, которые могли помочь идентифицировать группу Тауни.

— Были тут такие. Учавствовали в штурме площади. Некоторые остались тут «передохнуть». Иди вон, поздоровайся, — «Крестоносец» указал пальцем на ряды трупов.

— Херовое у тебя чувство юмора. Куда пошли остальные?

— Прошли через вон те самые ворота, которые сейчас пытаются откупорить подрывники. На тот момент с воротами еще все было в порядке.

— Ясно. Спасибо за информацию.

— Куда отправишься? Мне надо это зафиксировать.

— Следом за тем отрядом. Буду ждать, пока взорвут ворота, и пойду.

— Ага. Будто мало тут уже было взрывов, — подозрительно оглядев разрушенную площадь, неприязненно проворчал командир опорного пункта. — Тут вон и так стены все потрескались! Из некоторых вода сочится. Вот затопит нас всех тут к чертям, так начнут думать дважды прежде чем что-то еще взрывать!

Закончив разговор на этой минорной ноте, я вернулся к своему отряду. Дал знак лейтенанту Буллету выстроить людей на приличном расстоянии от ворот и ожидать, пока подрывники сделают свое дело. Ожидание не затянулось. Минуту спустя прогремел мощный взрыв. Исполняя мрачное пророчество «Крестоносца», глубокая трещина пошла по всей стене. С потолка отломились и грохнулись оземь несколько крупных бетонных обломков. Один из легионеров едва успел отпрыгнуть от бетонной брылы, грохнувшейся неподалёку и расколовшейся на мелкие кусочки.

— Чёрт возьми! — донеслись со стороны опорного пункта возмущённые ругательства офицера, предрекшего такой исход. — Вы, я смотрю, всерьез решили нас угробить?!

— Все в порядке! — откликнулся подрывник. — Выдержало бомбардировки — выдержит и это!

— А вот я что-то не очень доверяю творению косоруких коммуняк!

Мое внимание было сосредоточено на воротах. Я следил, как пыль, поднятая взрывом, рассеивается, открывая внушительных размеров проем, пробитый взрывом. Изнутри ощутимо пыхнуло жаром, повеяло гарью и пеплом. Даже сквозь противогаз я уловил отвратительную вонь горелого мяса. Один из саперов нерешительно заглянул внутрь, но тут же отшатнулся, едва сдерживая рвотные позывы.

Изнутри раздалось нечто похожее на стон. Медики, все это время ждавшие своего часа, дернулись было, но пока не решились рвануться туда. Врач нерешительно посмотрел на меня. Прежде чем впускать медиков, требовалось проверить что там внутри.

— Блейд, Наци, Следж, Файер — приготовиться к зачистке! — угрюмо приказал я, указав пальцами на выбранную четверку легионеров. — Фьюри, Брутал, Стерн, Панчер — сразу за ними!

Заняв позиции по обе стороны от проема и обменявшись жестами, легионеры парами начали врываться внутрь. Стрельбы изнутри не последовало, а значит, засады не было. Подождав несколько секунд, я двинулся следом за восьмеркой бойцов, дав знак Буллету со всеми остальным пока оставаться снаружи.

Оказавшись внутри, я замер и сделал глубокий вдох, а затем грязно выматерился. На войне мне пришлось против воли повидать так много неприкрытого кровавого натурализма, что по толстокожести я уже мог, пожалуй, соревноваться с могильщиками и хирургами. Но зрелище, подвернувшееся на этот раз, не могло оставить равнодушным даже меня.

В свете приборов ночного видения я мог видеть около полутора десятков тел, разбросанных по полу в позах, яснее ясного дающих понять, что последние минуты этих людей были отнюдь не умиротворенными. Это был тот самый отряд «Крестоносцев», что проник внутрь перед закрытием ворот. Они действительно попали в ловушку — в одну из тех, о существовании которых разведка предупреждала. Помещение, где они оказались заперты, было заполнено горючим газом. А затем искра подожгла газ, превратив герметичный отсек в крематорий, из которого не было выхода.

«Крестоносцы» носили тяжелые бронекостюмы из высокопрочных металлических сплавов общим весом свыше пятидесяти фунтов, похожие на хоккейную форму или рыцарские доспехи, из-за чего они и получили свое призвание. Они предоставляли мощную защиту, в том числе и от открытого огня. Но под постоянным воздействием очень высокой температуры металл быстро раскалился, словно сковородка на плите. И начал обжигать закованную в него плоть. Как бы жутко это не звучало, солдаты буквально запеклись в своих стальных панцирях живьем, словно омары.

Самым невероятным было то, что двое или трое из них все еще слабо шевелились. И это были не рефлекторные движения трупов. Несчастные были все еще живы. Впрочем, назвать их выживание везением у кого-то вряд ли повернулся бы язык. Не было сомнений, что все тела бедолаг превратились в один сплошной обугленный ожог. Они буквально сплавились в одно целое со своей броней. Все они, безусловно, давно скончались бы от болевого шока, переходящего все границы возможного, если бы были обычными людьми. Но «Крестоносцы» не чувствовали боли. И это сохранило им жизнь.

— Здесь все чисто, сэр! — сообщил один из легионеров, дойдя до конца отсека, где находилась еще одна герметичная дверь.

— Пусть медики заходят, — приказал я, хотя и не был уверен, требуются ли они.

— Господи Иисусе! Пресвятая Дева Мария! — в сердцах воскликнул один из санитаров, зашедших следом за нами, замерев на пороге, и перекрестился.

— Вы врачи, или капелланы?! — сердито переспросил я, повернувшись. — Здесь несколько выживших! Вы собираетесь что-то с ними делать?!

— Капитан, — вздохнув, вперед шагнул старший врач. — Я обязан оказывать помощь всем раненым. И я это сделаю. Но я скажу вам одну вещь не для протокола. Если вы хотите принести этим ребятам облегчение, то лучше давайте мы сейчас выйдем отсюда и зайдем снова через несколько минут, чтобы убедиться, что никто не выжил.

— Это не проблема, — кивнул Буллет, вскинув винтовку. — Отправляйтесь! Разрешите, сэр?

— Отставить, — гаркнул я гневно, и переместил свой взгляд на врача. — Они не чувствуют боли. Есть какой-то шанс, что их жизнь удастся сохранить?

— Есть. Хотя и крохотный. Если говорить о биологической жизни. А не о нормальной человеческой. Посмотрите, что с ними, капитан. Ручаюсь, такой жизни эти парни для себя не хотели бы….

— Это им решать. Закон о добровольной эвтаназии еще действует. Ваша задача — спасать людей. Вот и спасайте! — строгим жестом прервал я эту неуместную философию.

Врач намеревался было сказать еще что-то, но, прочитав на моем лице непреклонность, с тяжелым вздохом кивнул и сдался, дав знак санитарам, чтобы готовили носилки. Буллет опустил винтовку, и в этом движении чувствовалось разочарование. Даже сквозь шлем я услышал, как он бормочет себе под нос ругательства.

— Что-то не нравится, лейтенант? Недержание? Не терпится кого-то прикончить? — подойдя к нему вплотную, тихо, чтобы никто больше не слышал, спросил я.

— Я — офицер Легиона, сэр, а не медсестра из «Красного креста»! Убивать — моя задача. Задача каждого из нас! — не сумев сдержать раздражения, проскрежетал зубами тот.

— Задача каждого из вас — исполнять приказы своего командира.

— Мой командир — капитан Колд! — с вызовом вскрикнул тот, крепче сжимая винтовку. — А также майор Томсон! И генерал Чхон! Их приказы были достаточно ясны и просты! И ваш чертов «особый подход» здесь вовсе не требуется!

Я почувствовал, как мои кулаки невольно сжимаются.

— Ты что несешь?!

— Весь батальон знает, что вы превратили роту «Чарли» в сборище сопливых сморчков, которые боятся крови! Похожих на миротворцев! Но мы в роте капитана Колда — из более прочного теста! Мы — настоящие легионеры! И я не позволю!..

— Слушай сюда, ты, кретин, — подходя еще ближе, прошептал я еще тише. — Я прощу тебе то, что ты сказал, только один раз. И только потому, что ты, очевидно, обдолбался перед операцией вдвое больше обычного, с легкой руки твоего любимого генерала. Но если ты еще хоть раз посмеешь поставить под сомнение мой авторитет, запомни накрепко — я раздолбаю твой шлем и буду смотреть, как ты синеешь и сморщиваешься, дыша «Зексом». А потом запишем, что ты погиб в бою. Ты меня хорошо понял, сосунок?

— Сэр? — к нам подошел сзади один из сержантов, Блейд.

— Говори, Блейд! — гаркнул я, не отрывая яростного взгляда от протеже Колда.

— Саперы уже занимаются дверью в конце отсека. Им требуется всего пара минут.

— Вот и отлично, — кивнул я, и прошептал Буллету: — Враг уже близко. Очень скоро у тебя будет возможность выплеснуть всю свою ярость. Надеюсь, что в бою с реальным противником яйца у тебя действительно окажутся такими крепкими, как ты пытаешься показать.

Если бы Буллет попытался прыгнуть мне в глаза, я, должно быть, ударил бы его — не из ярости или обиды, а по необходимости — для того, чтобы утвердить свой статус главного среди бойцов, большинство из которых принадлежали к чужой роте «Браво». Перевозбужденный от стимуляторов лейтенант вряд ли остался бы в долгу, и драка могла бы зайти очень далеко. Но отступать будет уже нельзя.

Группа накачанных стимуляторами убийц, инстинкты которых опустились опасно близко к первобытным, перестала быть дисциплинированным военным отрядом и стала чем-то вроде волчьей стаи. Инстинкт подчинения лидеру был вшит глубоко в подкорку их мозга, на уровне рефлексов. Но в их затуманенном сознании я не вполне идентифицировался как лидер — таковым для них все еще оставался Колд. Я имел чужой «запах», вызывал у них инстинктивное недоверие и отторжение. И мало было одного лишь формального приказа вышестоящего начальника, чтобы это изменить. Требовалось показать силу.

К моему счастью, на сей раз демонстрации не потребовалось.

— Ну так идем вперед… сэр, — угрюмо буркнул Буллет, нехотя уходя от зрительной дуэли.

Провожая его мрачным взглядом, я подумал, что он еще даст о себе знать, и мне стоит быть настороже.

§ 27

Чем дальше мы углублялись в подземелья Новой Москвы, тем яснее я сознавал тяжесть положения, в которое попали штурмовые отряды, и непостижимую сложность задачи, которая перед ними стояла. Здесь, внизу, где наше превосходство в космосе и в небе ничего не значило, а яростные и не желающие сдаваться защитники встречали нас на подготовленных позициях, происходила настоящая резня. Едва ли не первый раз за все время войны наши потери были точно не меньше, а возможно даже больше, чем потери в рядах евразийцев.

Наш небольшой отряд двигался по так называемой Заводской улице — одной из промышленных зон Новой Москвы. Размеры помещения были нереалистично огромными. Я слышал, что евразийцы не рыли их полностью вручную, а придавали нужную форму существующим природным каменным пещерам. Потолок терялся высоко вверху в хитросплетениях труб, проводов и технологических лестниц. Оттуда время от времени вылетали, сверкая лезвиями, «Потрошители», или выплывали «Зеньки», открывая огонь из пулеметов. Готовые к этому легионеры, держащие потолок под прицелом, сбивали их короткими прицельными очередями.

По обе стороны от нас время от времени появлялись боковые ответвления, ведущие к отсекам, где находились производственные мощности. Оттуда доносилась стрельба и взрывы, и время от времени проходили люди, ведущие или несущие тяжелораненых. Насколько мне было известно, где-то тут ведут бои 3-ий и 7-ой батальоны Легиона. Возможно, им требовалась помощь, но у меня были свои задачи. Ориентируясь по навигатору, я продолжал вести отряд мимо этих ответвлений, вперед, помня о приказе не ввязываться ни в какие бои без крайней необходимости. Впрочем, вскоре эхо активной перестрелки послышался прямо спереди — оттуда, куда лежал наш путь.

— Будьте внимательны! — проговорил я громко, замерев на секунду и вслушиваясь в стрельбу. — Возможно, дальше придется пробиваться с боем!

— Ну наконец-то! — воскликнул один из бойцов, доставшихся мне в наследство от Колда.

Через пару минут мы достигли места боя. Улица продолжала тянуться вперед, но влево уходило ответвление, почти не уступающее габаритами главной дороге — если верить навигатору, Шахтерский тупик. Примерно десяток легионеров притаилось перед поворотом. Еще больше — по другую сторону переулка.

На перекрестке находился ранее бронзовый монумент ударникам-шахтерам. Сейчас он был свален с постамента, а ограждающий его бетонный заборчик — практически полностью разрушен. Среди руин монумента прятались, пригнувшись пониже, еще с полдюжины легионеров. Некоторые из них вели огонь из своих винтовок. В ответ они подвергались еще более мощному обстрелу из чего-то явно куда более крупнокалиберного. На моих глазах одному из легионеров, который уже израсходовал заряд своего магнитного щита, но рискнул высунуться, чтобы сделать очередь из винтовки, снаряд просто разорвал на части голову. Он не был первым, кто тут погиб — вокруг валялись в разных позах уже с полдюжины трупов.

Вместе со своим отрядом я присоединился к группе легионеров, прижавшихся к стенке перед переулком. Двое, стоящих ближе всего к углу, вели неприцельный огонь, едва высовываясь, и тут же прятались назад, чтобы уберечься от возмездия. Остальные — судя по всему, готовились к атаке. Навстречу нам решительно выступил офицер.

— Вы кто такие?! Кто у вас командует?! — требовательно спросил он.

— Тактический отряд 6-го батальона Легиона. Капитан Сандерс, — представился я.

— Майор Берн, командир 3-го батальона Легиона. Я собираю всех, кого вижу, чтобы сформировать сильный ударный отряд для выполнения особо важной задачи! Ваши люди мне пригодятся, капитан!

— Никак нет, сэр. По приказу майора Томсона мы должны двигаться к нашей цели, избегая боестолкновений по мере возможности.

— К черту эти приказы! — разозлился разгоряченный боем комбат. — Ситуация уже сто раз поменялась с тех пор, как ты последний раз говорил со своим майором! Там, впереди — термоядерная электростанция! Взять ее под контроль — это вопрос первостепенной важности!

— Я не стратег, сэр, и спорить с вами не стану. Но я выполняю лишь приказы своего непосредственного командира, — непреклонно покачал головой я.

Берн чертыхнулся, но махнул на меня рукой. Ему были известны правила.

— Черт с вами! И куда же вы направляетесь?

— Туда, для начала, — я кивнул на ту сторону перекрестка.

— Тогда нам пока по пути.

— Есть проблемы с тем, чтобы туда добраться? — прищурившись, я поглядел на легионеров, прячущихся среди руин памятника.

— Еще какие! Попробуешь — потеряешь половину отряда. Перекресток полностью простреливается. И огонь очень мощный.

— Спасибо за предупреждение, сэр. Расскажете подробнее о ситуации?

— Когда я выступал сюда, «Крестоносцы» мне сообщили, что вся Заводская улица вплоть до площади Энергетиков, где расположена ТЯЭС, «ориентировочно безопасна». Данные разведки оказались дерьмом. Прямо за этим углом, в тупичке, мы наткнулись на мощный опорный пункт евразийцев.

Раздраженным движением пальцев майор спроецировал в воздухе, наполненном ядовитой дымкой от «Зекса», воздушный дисплей. На нем была трехмерная тактическая карта близлежащего участка. Упирающийся в Заводскую улицу Шахтерский тупик шел от нас под небольшим уклоном вниз. В сотне ярдов от перекрестка, где мы сейчас застряли, тупик заканчивался крупной монолитной конструкцией из армированного бетона. Возможно, это сооружение и имело какое-то мирное назначение. Но сейчас оно успешно выполняло функцию ДОТ. Множество красных точек на карте показывали вражеские боевые единицы, которые засели там.

— Это «тибетцы». 422-ая гвардейская стрелковая, — мрачно объяснил майор. — Не меньше взвода. Все в противогазах и ОЗК. «Зекс» их не берет, если не проделать в них пару дыр.

— А это еще что?! — нахмурившись, указал я на непонятный мне участок карты.

Примерено на половине пути между нами и пресловутой ДОТ, на высоте футов тридцать, чуть ли не под самым потолком, дорогу пересекал технологический мостик. Если верить карте, то сейчас он был заполнен многочисленными врагами, включая, согласно специальной предупреждающей пометке, как минимум одного снайпера.

— Ополченцы. Засели на этом чертовом мостике! Он, зараза, как специально для этого сделан — крепкий, с высокими бортиками. Оттуда перекресток виден, как на ладони, и идеально простреливается. «Зекс» туда не поднимается, так что сволочи обходятся даже без противогазов. Мы уже выпустили туда туеву хучу ракет и гранат из подствольников. Даже перебили мостик посредине. Но эта хрень, хоть и трещит по швам, падать не хочет!

Майор раздраженно топнул ногой.

— Как так вообще могло произойти? Здесь же до вас должны были пройти «охотники за головами»! — недоуменно сощурился я, вспоминая план.

— Похоже, когда они промчались здесь, тут было пусто. Никто не придал значению этому проклятому мостику. А потом евразы повыползали из каких-то дыр и обосновались здесь!

Я расстроенно покачал головой.

— И это было бы еще полбеды, если бы не эти чертовы пушки! — продолжил майор.

Как раз с этими словами один из бойцов, засевших у руин памятника, неосторожно шевельнулся, и бетонный заборчик у его головы с треском рассыпался на мелкие осколки. Чудом уцелевший боец покрепче вжался в землю.

— Что это за хрень? — закусив губу, спросил я.

— Не знаю. Компьютер их не распознает. Что-то похожее на микроволновые орудия, которыми вооружены «Ронины». Но скорострельность куда выше, — угрюмо объяснил майор. — Турели очень хорошо бронированы. Но подвижные, сука! Управляются продвинутым ВИ. Понимают, кого нужно уничтожать в первую очередь. Поэтому, как только из-за угла появляется боец с тяжелым оружием, он погибает первым. Выпускают по 40–50 импульсов в минуту. Причем взрывы чрезвычайно разрушительные. Головы бойцов вместе со шлемами взрываются, как арбузы под колесами грузовика. И магнитные щиты не спасают.

— Не припоминаю, чтобы когда-то такие видел.

— Можешь полюбоваться, если заглянешь за угол. Но я не советую — безголовых трупов мне тут хватает.

Интерактивная карта подтверждала слова Берна. Подвешенные под потолком стационарные орудия, составляющие основу огневой мощи новомосковцев, светились на карте огромными красными ромбами. Вероятно, после бомбардировки и уничтожения основных источников энергии они отключились и поэтому остались незамеченными для авангарда. А теперь, когда передовые отряды уже прошли вперед, включились резервные генераторы, пробудив грозные орудия от «спячки».

— Одну из них удалось повредить при первой попытке штурма, когда мы понадеялись взять их с наскока, — поведал напоследок командир 3-го батальона. — Но далеко мы не продвинулись. Всего за пару минут — десяток погибших и столько же раненых. Пришлось отступить, пока всех не перебили. Собирался подождать «Автоботов» для поддержки. Но чертовы инженеры их все никак не спускают!

— Хреново. Есть какой-то обходной путь?

— Если б так — стал бы я тут, бляха, торчать?! — разозлился майор. — Перекрыв Заводскую, сукины дети перерезали сообщение между отрядами, уже ушедшими вглубь города, и подкреплениями. Парализовали все наше наступление на этом участке! Этот их опорный пункт — настоящая заноза в заднице!

Пораскинув мозгами, я согласно кивнул, признавая серьезность положения.

— С этим надо что-то делать.

— Есть предложения, капитан? У меня не слишком мало сил, чтобы слепо бросаться в атаку. Я направлял посыльного вперед, где основные силы 7-го батальона ведут бой на подступах к ТЯЭС. Но у них там ситуация не лучше нашей. Майор Рекс не может выслать нам подкрепление. Наоборот, сообщает, что они сами срочно нуждаются в помощи, пока евразы их не задавили. Постоянно посылают назад толпы раненых. Но доставить их к лифту мы теперь не можем. Вон они, сидят, на той стороне, подыхают себе потихоньку.

— Проклятье, — только и сказал я.

— Ничего так картинка, да?! — раздраженно продолжил майор. — И я готов биться об заклад, что так не только на нашем участке. Передовые силы на кураже поврывались вглубь города, думая, что победа уже у нас в кармане. А евразы, оклемавшись от первого шока, пытаются отрезать их от поддержки, изолировать и уничтожить. Если мы ничего не сделаем — им это удастся!

— Тогда, похоже, нам придется остаться тут. И помочь вам разобраться с засевшими тут сукиными детьми, — тяжело вздохнул я, методично проверяя магазин своей винтовки. — Иначе мы все равно не сможем добраться до нашей цели.

Майор кивнул, соглашаясь со мной.

— Что ж, вместе с вашим отрядом сил на штурм может хватить. По крайней мере, я готов попробовать.

— Лады.

— Готовьтесь! Две минуты хватит?!

Я кивнул. Повернулся к своему отряду. Помня, что нанокоммуникаторы могут быть неисправны, я начал отдавать команды громко, чтобы меня слышали все бойцы:

— В нашем плане — изменения! Впереди — опорный пункт противника. Мимо него так просто не пройти! Придется брать штурмом! Иначе к нашей цели не добраться.

— Ну наконец-то настоящее дело! — с жаром воскликнул один из легионеров.

— Вместе с бойцами из 3-го батальона, которые тут сидят, у нас хватит сил, чтобы выбить евразов оттуда! В первую очередь уничтожаем пушку, пока она не превратила нас всех в мелкий фарш. Потом все, у кого есть топливо в ИРД, поднимайтесь на мостик! Убейте там всех ублюдков и закрепитесь. Тогда двигаемся к ДОТ в конце тупика. И зачищаем его!

Я ненавидел отдавать приказы вроде этого. Намного лучше себя чувствуешь, когда придумываешь нестандартный, дерзкий и умный ход, чтобы обмануть врага, зайти в тыл, ударить с фланга, получить над ним тактическое преимущество, а не просто кричишь «все вперед!», посылая людей грудью на амбразуру. Впрочем, не в этом ли вся суть этой дебильной операции?! Не для этого ли вперед послали именно «частников» — камикадзе, которых не жалко?!

— Все слышали?! — взбудораженный предстоящей схваткой, прикрикнул на своих бойцов лейтенант Буллет.

На моих глазах высунувшийся из-за угла легионер из 3-го батальона буквально взорвался от прямого попадания импульса из микроволновой пушки. Кровавые брызги медленно осели на пол по наполненному газом воздуху. Сцепив зубы, я покрепче сжал винтовку. Обменялся кивками с майором. Пора.

— Вперед! — крикнул майор, и через миг перекресток огласила канонада.

§ 28

Десять минут спустя мы продолжали свой путь по Заводской. Я шел в середине колонны, рука об руку с Берном. Мы оба хранили гробовое молчание. Нарастающий гром перестрелки впереди возвещал, что мы приближаемся к тому самому месту, где остатки 7-ого батальона ведут яростные бои на подступах к новомосковской ТЯЭС.

— Лучше пошли с нами, капитан, — наконец нарушил молчание комбат. — Там, впереди, на счету каждый ствол. Речь сейчас даже не о штурме станции! Если комми выбьют 7-ой батальон с занятого плацдарма — то вы, куда бы вы там не пошли, окажитесь отрезаны, и долго не проживете!

Идя мрачнее мрачного, я ничего не ответил. Штурм опорного пункта евразийцев стоил моему и без того крохотному отряду четверых убитых и семерых тяжелораненых, которых пришлось отправить в тыл. Потери среди бойцов 3-го батальона были еще больше. Цель, впрочем, была достигнута. Легионеры всегда достигают своей цели. Если только они не умирают.

Микроволновое орудие было уничтожено. Ополченцы на мостике — перебиты. Сам мостик — обрушен. Вражеский ДОТ в конце тупичка — зачищен. Среди легионеров из роты Колда, попавших в мой сборный тактический отряд, очень кстати оказался огнеметчик. С его помощью полдюжины непримиримых «тибетцев», никак не желавших сдавать бункер, поджарили внутри живьем. Слышать их дикие вопли было, мягко выражаясь, не самым приятным занятием на свете. Но в моей памяти сразу всплыли запеченные в своей броне «Крестоносцы». И я припомнил, что принцип «око за око», кажется, был придуман еще в библейские времена.

Я лично убил как минимум двоих ополченцев, засевших на мостике, взлетев туда с помощью остатков топлива в своем двигателе. Обычно это не вызывало у меня особых эмоций. Но один из убитых неожиданно оказался молодой китаянкой из женского снайперского полка. Я заметил это уже после того, как выстрелил. К несчастью, именно в этот раз нас разделяли всего пара ярдов и я мог видеть результаты своих трудов особенно ясно.

После того как гиперзвуковые пули прошибли ее тощую грудь, прикрытую лишь шинелью и хлипкой кевларовой броней, изо рта у нее брызнула кровь. Раскосые глаза безжизненно закатились, а маленькая, как у ребенка, рука выронила винтовку, из которой, как я пытался себя уверить, эта снайперша прикончила не одного нашего. Тоненькое тельце, которое уже покинула жизнь, полетело вниз с шатающегося мостика, где ему предстояло не эстетично расплющиться о бетон и быть изъеденным «Зексом», быстро потеряв все признаки того, что эта девчонка только что была живым человеком.

Казалось, что миг, пока она падала, длился целую вечность. И я вдруг необыкновенно ясно представил себе, что только что сделал. Я вдруг осознал, что у нее есть имя, которого я не знаю. Лет двадцать назад она была рождена на свет матерью, для которой появление здорового ребенка, возможно, было таким же счастьем, как когда-то стало для моих мамы с папой. Родители баюкали ее в колыбели, кормили из ложечки, учили первым словам. Любящими глазами смотрели, как дочь превращается из кричащего розового комочка в крохотного человечка со своими первыми собственными мыслями, привязанностями, радостями и огорчениями, как в ее раскосых глазках появляется свет осознания себя как части этого мира. Смотрели, как она делает свои первые шаги, как у нее появляются любимые игрушки, с которыми она разговаривает, как с живыми. Возможно, в самом детстве ее торжественно приняли в октябрята и взяли с нее торжественную клятву служить партии. Возможно, уже в пять лет она читала наизусть коммунистические речевки и рисовала портрет Мао. Но она делала лишь то, чему научили ее взрослые. И вряд ли понимала, что это такое и зачем это все нужно.

Я не знаю и никогда уже не знаю, где она выросла, кто были её друзья, как она превратилась из маленькой девочки в молодую девушку, была ли она милой и весёлой, либо нервной и замкнутой, какие она видела сны, о чем она мечтала, на что надеялась. Не узнаю, что она любила есть на завтрак и какую музыку слушала, любила ли она петь, любила ли она дождь или снег. Не узнаю, когда она впервые влюбилась, успела ли познать мужчину, любила ли по-настоящему и была ли любимой. Не узнаю, какие жизненные обстоятельства забросили её в Новую Москву и заставили взять в руки винтовку, и что она чувствовала, когда другие умирали от ее руки.

Уверен, что она точно не была среди тех, кто начал эту войну. Погнали ли её сюда силой, не спрашивая, или она вызвалась быть добровольцем, одураченная пропагандой и психотропным излучением, или искренне веря, что защищает свою землю — наверное, не так уж и важно. Возможно, она была очень смелой или глупой и готова была умереть. Но в душе, я уверен, она до последнего надеялась выжить.

Я успел заметить это в тот краткий момент, когда огонёк навсегда гас в её глазах. Успел, к своему изумлению, увидеть неописуемый страх, безраздельное отчаяние, бездонную боль и запоздалую мольбу, которой девушка красноречивее миллиона слов излила просьбу дать ей ещё немного пожить.

Я мог бы утешить себя тем, что это произошло быстро. Но она все равно успела осознать весь ужас и всю необратимость произошедшего. Осмыслить конец своей Вселенной. Почувствовать, как жизнь покидает ее, как глаза навсегда застилает черная пустота, сердце перестает трепыхаться в груди и насыщать грудь кислородом, а нейроны в мозгу посылают телу последние отчаянные импульсы, мечась по нервным узлам, не желая сдаваться. Но за ними по пятам неотвратимо наползают тьма и забвение.

В какой-то момент я хотел протянуть ей руку, схватить ее, не дать ей упасть. Но было слишком поздно. Я ничего уже не мог изменить. Она уже была мертва. А мы не в силах повернуть время вспять.

— Капитан! Ну, что скажешь?! — требовательно обратился ко мне Берн, вытаскивая меня из странного водоворота переживаний, которые так не ко времени меня захватили. — Мы уже близко к станции! Твои парни там очень пригодятся!

Я посмотрел на него непонимающим взглядом. Пауза затянулась.

— Мы направляемся к своей цели, сэр! — ответил вместо меня Буллет, выступая вперед.

Я неуверенно кивнул, не слишком хорошо понимая, о чем они.

— Ну что ж, так тому и быть, — не стал спорить Берн и махнул рукой в сторону одного из узких боковых ответвлений. — Двигайте туда! Где-то там должны быть эти ваши жилые секции. Желаю вам там удачи. Вперед!

— Сэр? Что с вами? — спросил у меня кто-то из моих людей.

«Мой номер — триста двадцать четыре. Я — мясо. И я здесь, чтобы убивать».

— Сэр?

«Я— мясо. Она — мясо. Все мы — мясо. Все это — не важно. Все — тлен».

— Капитан! — Буллет раздраженно помотал ладонью у меня перед шлемом. — Его что там, контузило?! Черт возьми! Я же говорил, что они все в этой чертовой роте «Чарли» — слабаки!

— Я в порядке, — едва сумел выдавить я из себя, удивляясь, что голос дрожит. — В порядке.

«Скольких людей ты убил, Димитрис? Ты хоть когда-то считал, сколько жизней ты унёс?» — продолжал допытываться у меня странный внутренний голос, никак не желавший умолкать. — «За что ты убил их всех? Во имя чего?!»

— Мы должны идти. Давайте, вперед! — подогнал бойцов Буллет, продолжая подозрительно поглядывать на мое состояние. — Проверьте еще раз герметику, черт бы вас побрал! Мы спускаемся все ниже! Там концентрация «Зекса» совсем зашкаливает!

§ 29

В бою случается всякое. Особенно если ты не накачан под завязку «Валькирией», которая превращает тебя из человека в боевую машину. Человек от природы не создан для войны, что бы там не говорили о тысячелетиях войн в человеческой истории. Поэтому даже самого опытного ветерана может охватить в бою шок, парализующий все мысли и движения, от которого ему сложно будет оправиться. То, что произошло со мной во время последнего боя, было как раз из разряда таких событий.

Я продолжал идти вперед молча, как сомнамбула, не беря инициативу в свои руки и фактически смирившись с тем, что бразды правления плавно перенимает на себя Буллет. В здравом уме я никогда не доверил бы командование этому человеку, который, как я уже понимал, был даже более жестоким, чем Колд. Но сейчас мои мысли не в состоянии были пронестись дальше того проклятого мостика, с которого рухнуло вниз тело убитой мною девушки. Память, как назло, подбрасывала мне картинки из кошмаров, касающихся Африки марта 90-го — еще одного места, где я лишил жизни молодую девушку.

Четырнадцать легионеров, оставшихся в нашем отряде, быстрым шагом двигались вперед по узким горизонтальным штольням, по которым нас вел навигатор. Мы петляли по лабиринту ходов, тревожно прислушиваясь к эху выстрелов и взрывов, которые доносил до нас сквозняк с самых разных сторон. Но так и не встретили на пути ни одного человека. Наконец сузившаяся штольня вывела нас к лазу, ведущему, если верить карте, на улицу Хо Ши Мина. Решетка вентиляционного отверстия уже была заботливо выбита прошедшими здесь до нас. Возможно, это были люди Тауни.

— Путь открыт, — констатировал передовой легионер, заглянув туда. — До земли футов пять. Можно безопасно спрыгнуть даже без ранца.

— Тогда вперед, — не колеблясь, приказал ему Буллет. — Мы и так уже запаздываем.

Первые бойцы соскочили внутрь, держа оружие наизготовку. Стрельбы слышно не было. В обычной ситуации неожиданное затишье меня бы встревожило. Ведь ожидалось, что враг будет отчаянно цепляться за каждый дюйм подземного пространства. Но в моем тогдашнем состоянии мне было все равно. Пропустив вперед человек десять, я нехотя спрыгнул следом. Сапоги спружинили, приземляясь на добротное асфальтовое покрытие. Выпрямившись и оглядевшись, я почувствовал, как в затуманенное сознание плавно возвращается жизнь. Мои глаза невольно расширились — вначале от недоумения, затем от удивления. И, в конце концов, от ужаса.

— Боже мой, — изрек я странные для легионера слова.

Навигатор не обманул нас. Здесь действительно находились жилые секции Новой Москвы. Перед нашими глазами раскинулась настоящая городская улица. У обочин были припаркованы велосипеды, всевозможные электроскутеры, электрокары и электросамокаты. Вдоль дороги были высажены деревья в огромных вазонах с искусственной системой орошения. Основное освещение было неисправно, так что высокий потолок терялся во мгле. Но в тусклом свете аварийных ламп мы все еще могли видеть вывески, венчающие новомосковские здания-стены. Я не разбирался в иероглифах, а нанокоммуникатор барахлил, не выдавая перевод. Но почти все надписи дублировались на кириллице, по-русски, так что я все равно мог с легкостью их прочесть. Они обозначали столовую, дом культуры, зимний сад, дворец спорта, общественную баню и даже школу.

На многих окнах и стенах были вывешены красные знамена. Стены украшали бронзовые изваяния ударников социалистического труда, красноармейцев и даже самого дядюшки Хо, в честь которого была названа улица. Из хрипящих динамиков на столбах прерывисто доносились грозное патриотическое звучание союзного гимна. Помимо этого, признаков непримиримой коммунистической военщины тут не наблюдалось.

Карты не обманули нас. Но в одном разведка определенно оплошала. Ошиблась всего в одном слове. Может быть, это был банальный глюк компьютера. А может, кто-то из штабистов, прошедших лишь краткую языковую школу, не смог правильно перевести слово с китайского, сочтя такую погрешность совсем незначительной. Но иногда одно слово меняет абсолютно все.

Разведка ошиблась. Эти жилые секции не были эвакуированы. Совсем наоборот. Эвакуация населения проводилась в них.

И теперь эти помещения были заполнены отравляющим газом до отказа.

— … варварским оружием! — гремел из хрипящих динамиков голос Сальникова. — Эти нелюди решили убить нас всех! Всех до единого!!! Они даже не считают нас за людей, а травят нас, как каких-то насекомых!!! Они перешли последнюю грань сегодня!!! Самую последнюю!!! Если в этом мире есть хоть капля справедливости, то ответом им будет полная аннигиляция! Можете не сомневаться, что руководство Союза прямо сейчас держит руку на красной кнопке, готовясь очистительным пламенем стереть с лица Земли все их проклятые города вместе с их трусливыми обитателями! Это произойдет уже очень скоро, клянусь!!! А пока держитесь, новомосковцы! Держитесь, мои братья и сёстры! Мы стоим не просто за правое дело! Не просто за принцип! Мы стоим за жизнь! Нашу, и всех, кого мы любим…!

По сердитому знаку лейтенанта Буллета один из легионеров сделал меткий выстрел в динамик на стене, прекратив захлебывающиеся хрипы Сальникова. Но это уже ничего не меняло.

§ 30

На каждом шагу я видел мертвецов. Целые горы трупов беспорядочно валялись прямо на улицах. Сидели в машинах, полулежали у стен, свисали из окон. Эти люди не принадлежали ни к армии, ни к ополчению. Это были гражданские, лишенные не только оружия, но и какого-либо защитного снаряжения, способного спасти их от газа. Большей частью женщины и пожилые люди.

Каждый из трупов хранил на себе следы перенесенных страданий и увечий. Они застыли в самых далеких от умиротворения позах, по которым было ясно, что перед смертью каждый из них извивался в конвульсиях, лез на стены, пытался задерживать дыхание, или даже царапал самого себя от нечеловеческой боли. Они были обезображены, испачканы рвотой и мочой.

Мой взгляд невольно сфокусировался на лице одной из жертв «Зекса» — лице пожилой женщины, чьи глазницы вылезли из орбит, а посиневший язык торчал изо рта. Я ощутил, как к моему горлу подступает комок рвоты.

— Капитан? Сэр? — меня вывел из ступора один из легионеров, задав этот вопрос как ни в чем не бывало. — Куда дальше?

— Вы что, не видите, что капитан в отключке? — тут же напустился на заговорившего Буллет, все больше вживаясь в роль командира. — Давайте за мной!

В этот момент я понял, что я, возможно — единственный, кто вполне сознает смысл увиденного. Остальные легионеры продолжат идти вперед, безразлично переступая через изувеченных покойников, и не заглядывая им в лица. Наверняка эти лица придут к ним позже, в ночных кошмарах, когда в их жилах перестанет течь двойная доза эликсира забвения. Но на меня они смотрели уже сейчас. И, как я чувствовал, никогда не покинут.

«Не может быть. Как такое могло произойти?!» — пронеслись хаотичные мысли в моей голове. — «Командование не могло допустить такого. Патридж никогда не разрешил бы. Даже коммунисты на такое не способны!» В памяти пронеслись чистенькие, преисполненные важности лица репортеров с «Высоты 4012» — Берни Андерсона, Керри Райс и других. Я явственно представил себе, как в эти самые минуты они сидят сейчас там, в уюте и тепле, ведут прямую трансляцию с места исторического события, потчуя жадно прилипшую к экранам публику зрелищными, тревожными кадрами далеких взрывов и рассказами о славных подвигах героев. Могут ли они представить себе то, что вижу сейчас я?

— Сэр! — вновь донесся до меня окрик одного из легионеров. — Что с вами?!

— Да оставьте его! — презрительно бросил Буллет. — Обойдемся и без этого слабака!

В этот момент я ощутил, как ватное тело наконец начинает снова принадлежать мне. И ладони рефлекторно сжались в кулаки так крепко, что суставы затрещали.

— Что со мной? — выйдя наконец из столбняка, яростно прошептал я, повернувшись к сержанту, позывной которого я не помнил, задавшему этот вопрос. — Да что с тобой, если ты не видишь вокруг ничего необычного, ты, сукин сын?! Ты не видишь, что произошло со всеми этими людьми?!!

— С коммунистами? — оглядевшись вокруг, безразлично переспросил он.

Этого вопроса, заданного с вполне искренним недоумением, я не смог спокойно выдержать. Несколько секунд спустя двое других легионеров с большим трудом сумели оттащить меня от сержанта.

— Эй, да ты что творишь?! Успокойся! — кричал мне в ухо один из них.

— Держите его! — приказал лейтенант. — Он не в себе!

— Лейтенант, что нам с ним делать?! — запыхавшись, спросил другой держащий меня боец.

— Отпустите меня! — стряхнув обоих с себя, с бессильным отчаянием гаркнул я. — Совсем озверели?! Не понимаете, что произошло?! Это, бляха, гражданские! Тысячи, тысячи, тысячи гражданских! Они все мертвы! Мертвы из-за «Зекса», мать вашу!!!

— Капитан, держите себя в руках! Нет причин для такой бурной реакции, — молвил Буллет спокойно, подходя ко мне. — Очевидно, произошла ошибка. У разведки были неверные данные. Никто не собирался специально уничтожать нонкомбатантов…

— Ошибка?!!! — обведя взглядом окружающий жуткий пейзаж, переспросил я. — Ты это так называешь?!

— Капитан, это — не наше дело. Нам необходимо выполнить задание, — с нарастающим упрямством и ледяным спокойствием повторил он, тщательно выговаривая каждый слог, будто старался для слабоумного. — Вы в состоянии руководить отрядом или мне стоит принять командование на себя?

Сцепив зубы, я издал отчаянный рёв и яростно помотал головой, силясь сбросить оцепенение и взять себя в руки. Но мои старания были напрасны. Всё моё тело колотила дрожь, какой не было даже первый раз в моей жизни, когда я попал под обстрел. Взгляд невольно переползал с одного тела на другое, дыхание учащалось, сердцебиение резко усиливалось. Ощущение помешательства и нереальности происходящего становилось все сильнее.

— Капитан, вам не помешает лишняя доза стимулятора, — предложил лейтенант. — Она не помешала бы вам еще перед операцией…

— Заткнись, — тяжело выдохнув, тихо прошептал я. — Заткнись, Буллет, или, клянусь, я за себя не отвечаю!

— Капитан, это же чёртовы евразы! Эти ублюдки сами развязали войну! Вам что, стало их жалко?! Вы забыли, кто вы такой?! Кто мы все такие?!!

— Да это вы забыли, кто вы такие, люди! — проорал я в ответ, делая шаг к нему. — Неужели вы не понимаете, что это — слишком?! Неужели вы правда считаете, что это может быть чем-то оправдано?!

— Это не нашего ума дело. И не вашего, капитан. Мы — легионеры. И мы здесь для того, чтобы сделать свою работу. Это — война.

— Это? — я ошалело огляделся по сторонам, и покачал головой. — Нет, Буллет. Это — не война. Это называется геноцид. И это во все времена считалось военным преступлением!

— Знаешь, что?! — совсем вышел из себя Буллет. — Да пошел ты, ясно?! Я устал от твоего нытья! И не я один! Здесь почти все из роты «Браво»! Наш командир — капитан Колд, а не ты, Сандерс! А теперь командиром стал я! И я в состоянии командовать! В отличие от тебя!

На моём лице пробежала нервная усмешка. В интонациях лейтенанта, в его нервном сопении было слышно, что Буллет слетел с катушек. Позволил боевому угару взять верх над разумом и дисциплиной. Открыто бросив вызов командиру, что в боевых условиях по уставу Легиона каралось смертью, он перешел красную черту. А значит, он готов был, по-видимому, идти до конца.

Такое случалось в Легионе и прежде. Всякое может случиться, если регулярно накачивать людей экспериментальной наркотой, грубо извращающей их психику. Каждый офицер Легиона знал, что в таких случаях предписывалось действовать быстро, жестко и бескомпромиссно, чтобы подавить бунт в зародыше.

Я мог поступить так и сейчас. Мог, но не хотел.

— Ты правда так этого хочешь? — отозвался я с ухмылкой. — Ну так командуй, болван.

Кажется, такой мой ответ огорошил лейтенанта, уже почувствовавшего прилив адреналина от предвкушения потасовки. Не добавив больше ни слова, я развернулся и медленно побрел прочь.

— Эй! Ты куда?! — послышался позади его слегка растерянный голос.

— С меня хватит, — не оборачиваясь, молвил я. — Я больше в этом не участвую.

— Да пусть идет! Проваливай, трус! — презрительно бросил один из сержантов.

— Ну уж нет! Стоять! Стоять, дезертир! — разгорячился Буллет.

Я не обратил внимание на крик. Остановился, лишь услышав щелчок затвора.

— Совсем рехнулся? — медленно поворачиваясь, поинтересовался я.

— Я освободил тебя от командования, но не освободил от службы! Ты — такое же мясо, как все мы, Сандерс! И ты никуда не пойдешь! Понял меня?! — все больше выходя из себя, кричал он.

По моему лицу продолжала блуждать обманчиво веселая, слегка безумная усмешка. Впрочем, под шлемом этого никто не мог видеть. Воздух был, казалось, наэлектризован от напряжения. Между нами было ярдов десять. Легионеры окружили нас полукругом, не вмешиваясь и ожидая развязки. Я почти физически чувствовал перекрестье прицела на своей груди. Но в тот момент это меня не беспокоило.

— Ну давай, — предложил я, ступая ему навстречу. — Если это все, что ты можешь — давай. Будь ты настоящим лидером, каким пытаешься показаться, ты доказал бы, что сильнее меня. Победил бы меня так, как принято между легионерами. Но ты — трус, Буллет, которому требуется все больше и больше наркоты для храбрости. Ты только и способен, что шагать по трупам гражданских. Так ведь?

Нельзя сказать, что в этот момент я так уж ясно контролировал себя и планировал свои действия. Откровенно говоря, я ходил по лезвию бритвы. И, может быть, отчасти даже специально напрашивался, чтобы меня пристрелили. Но моя импровизированная тактика, продиктованная скорее чутьем, чем логикой, сработала именно так, как надо. Буллет поддался на провокацию. Взревев от ярости, он сорвал с груди винтовку и бросил оружие ближайшему к нему легионеру.

— Ну иди сюда, сукин сын! — закричал он угрожающе.

Я подпустил его максимально близко, оставаясь неподвижным. Лишь когда его кулак был уже буквально в паре дюймов от моего лица, я начал уворачиваться, в тот же миг потянув из ножен кинжал, на рукояти которого уже давно лежала ладонь левой руки у меня за спиной.

Лезвие полоснуло точно по стыку, соединяющему шлем с костюмом, одному из немногих в нем уязвимых мест, повреждая его и нарушая герметику. Тело Буллета, еще секунду назад переполнявшееся флюидами звериной ярости и мощи, рухнуло на пол в конвульсиях, дергаясь в них по мере того, как белесая дымка вползала в образовавшийся проем, обжигая открытую кожу шеи и постепенно проникая сквозь нее в горло.

— Как я и обещал, — прошептал я тихо.

Легионеры продолжали молча стоять, наблюдая за исходом схватки. Без особого сожаления их взгляды переместились на конвульсивно дергающееся тело их лейтенанта. Никто не бросился ему на помощь. Буллет допустил непростительную ошибку для того, кто вознамерился стать их вожаком.

Он показал себя слабым.

— Помогите ему. Нужен герметик, срочно! — приказал я.

И, хоть я только что на их глазах собирался нарушить приказ и покинуть поле боя, что в Легионе, как и нарушение приказа, каралось смертью, они мне подчинились. Сразу двое подскочили к Буллету, чтобы заделать пробоину специальным быстро застывающим герметиком, пока газ его не прикончил. Несмотря на их усилия, я не был уверен, что он выживет. Впрочем, мне было все равно. Как и я, как и любой из нас, он заслуживал смерти в этом ядовитом облаке во сто крат больше любого из тех, кто лежал сейчас бездыханным вокруг.

— Кто-то еще хочет стать главным? — обводя тяжелым взглядом легионеров, спросил я. — Что, наркота так в голову ударила, что страх совсем потеряли, а, волки позорные?!

Легионеры молчали. Язык силы и угроз был им хорошо знаком.

— Что прикажете, сэр? — ступая ко мне, смирно спросил сержант Рейл, один из самых опытных в отряде, тем самым объявив окончание бунта и признав мое старшинство.

Я придавил его тяжелым взглядом, которому научился у генерала Чхона. Такой взгляд чувствовался даже через стекло шлема. И, как по волшебству, отнимал желание спорить.

— Значит так! Никакой самодеятельности! Огонь открывать — только по моему приказу! Никаких дополнительных инъекций стимуляторов без команды! Наша задача — захватить пункт управления ПВО, а не мочить безоружных гражданских, ясно?! Тот, кто запустил сюда чертов газ, еще за это ответит! А сейчас нам нужно поскорее закончить эту войну, чтобы ничего подобного больше не повторилось! Всем ясно?!

— Да, сэр! — ответил мне нестройный хор голосов.

— Ты! — я указал на одного из бойцов, который возился с хрипящим от удушья Буллета. — Доставь этого дегенерата к ближайшим медикам. Бегом-марш!

Повернувшись к остальным, я открыл рот, чтобы отдать команду двигаться вперед. В этот момент на моих глазах в голову одному из легионеров угодила гиперзвуковая пуля, опередив пронесшийся следом оглушительный звук выстрела. Убитый на месте, подстреленный легионер рухнул как куль. В следующий миг треск канонады заполонил опустевшую после газовой атаки улицу. Вспышки выстрелов начали загораться на крышах и в окнах зданий.

— Засада! — прокричал кто-то из бойцов.

§ 31

Столкновение с противником подхлестнуло мои воинские инстинкты и заставило сосредоточиться на боевой обстановке. Позже я понял, что это, возможно, спасло меня от помешательства, позволив вырваться из липких лап оцепенения, окутавшего меня в этом жутком могильнике.

— Рассыпаться! Найти укрытие! — прокричал я.

Двое легионеров, застигнутые врагом врасплох, остались лежать замертво на улице. Еще один — потащил назад по улице полуживого лейтенанта Буллета. Оставшиеся десятеро, отстреливаясь, наспех скрылись в распахнутых настежь широких двойных дверях какого-то учреждения.

Легионер, вооруженный портативной многозарядной ракетницей, пятясь задом в сторону двери, сделал залп. Здание на той стороне улицы, где засело большинство стрелков, сотряслось сразу от четырех взрывов. Краем глаза я увидел, как часть конструкции осыпается, а вместе с ней валятся, как груши с обтрушенного дерева, тела стрелков. В тот же миг невдалеке от двери взорвалась ракета, выпущенная в ответ.

— Не задерживаемся! Проходим через это здание! Живо! — приказал я.

Проход через темное, захламленное помещение с узкими коридорами, распахнутыми дверьми и множеством мягких продолговатых предметов, устилающих пол, которые, как все мы понимали, были человеческими телами, не дался нам легко. Из другого входа в то же здание одновременно ворвался отряд ополчения и, судя по характерному гудению, залетела пара «Зенек». С конца коридора мы могли слышать крики на китайском.

— Евразы в здании! — предупредил кто-то из бойцов.

— Прорываемся! Огонь по усмотрению! — отдал единственный возможный приказ я.

Мы столкнулись с противником буквально лоб-в-лоб. Завязалась ожесточенная, но короткая перестрелка. Как я понял позже, осматривая тела убитых, нам противостоял отряд комсомольской дружины «Гималайские медведи», численностью не превосходящий нас. Там служила молодежь допризывного возраста. Наспех проинструктировав, их экипировали в нелепые красно-белые комбинезоны, примитивные резиновые противогазы и старые костюмы химзащиты. Вряд ли евразийцы отчаялись настолько, что пустили их на первый край. Скорее всего, они просто бродили по улицам в поисках выживших после газовой атаки и, встретив нас, по своей инициативе решили дать отпор.

Значительно превосходя противника в опыте, сноровке и оснащении, да еще и располагая смертоносным ручным многоствольным пулеметом в руках сержанта Нейла, легионеры смогли рассеять «комсомольцев» — убили пятерых и сбили оба дрона, заставив уцелевших, унося с собой раненых, спешно покинуть здание. Ответным огнем всерьез зацепило лишь одного бойца, которого, впрочем, спасти не удалось — «Зекс», быстро проникнув в органы дыхания через пробоину в шлеме, довершил начатое.

Лишь когда горячка перестрелки осталась позади, я осознал, в каком именно здании мы находимся. И на меня вновь начало накатывать оцепенение. Если бы я мог хоть отдаленно представить себе, через что мне предстоит пройти — я, должно быть, накачался бы «Валькирией» перед вылетом до крайней передозировки. Человек, даже прошедший целую войну, никогда не сможет стать прежним после того, как пройдется по опустевшим коридорам переполненной школы, накрытой облаком отравляющих газов. Если, конечно, в нем еще осталось хоть что-то от человека.

— Капитан! — обратился ко мне сержант Нейл, когда мы добрались до противоположного выхода из здания. — Выход — под обстрелом! Евразы засели на другой стороне улицы! У них там снайпер — должно быть, еще одна чокнутая девка из этого их женского полка!

Глубоким вздохом я заставил себя взять себя в руки.

— Есть еще заряды для ракетницы?

— Никак нет, сэр. Израсходовали последние.

Воспользовавшись тактической картой, я бегло оценил картину боя. Получалось так, что ополченцы не перекрывали путь к нашей цели, а лишь обстреливали нас с фланга.

— Нам необязательно ввязываться с ними в бой. Нейл, займи хорошую позицию и дай им прикурить из «Минигана». Вы двое — оставайтесь с сержантом и ведите прицельный огонь из винтовок. Все остальные, под прикрытием их огня — бегите вон туда, за угол здания. Потом займем позицию там и прикроем Нейла и остальных, пока они перебегут к нам.

— Хорошо бы вначале нейтрализовать «гарпию», — заметил кто-то.

— Она не успеет убить нас всех, — неумолимо покачал головой я.

— Мы оставим этих козлов у себя в тылу, — цокнул языком Нейл.

— Плевать. С ними разберутся другие. Отставить разговоры! По команде — марш!

Перебежка из школы за угол здания, стоящего на углу соседней улицы, стоила нам еще одного убитого легионера. Тело так и осталось лежать на простреливаемом участке улицы, конвульсивно дергаясь от «Зекса». Я заметил, что снайперша, метко сбившая его с ног, не стала добивать его. Хотела, наверное, посмотреть, как он мучается. Или надеялась, что кто-то бросится раненому на помощь, став для нее новой целью. Едва ли я мог винить ее в бесчеловечности после того, что только что видел и сотворил сам.

— Вперед! — бесстрастно велел я, следя за агонией бойца. — Ему уже не помочь.

Вскоре я перестал считать количество пройденных нами помещений, переполненных мертвецами. Разум применил защитный механизм, закрывшись от всего, что видели вокруг глаза, пеленой отрицания. Я убедил себя в том, что это не по-настоящему, или что это не имеет никакого отношения ко мне. Иначе я бы просто сошел с ума.

— Все чисто, сэр, — доложил Нейл, подходя ко мне после очередной перестрелки. — У нас еще один раненый. Успели заделать костюм герметиком. Сопротивление упорное. Но мы приближаемся к цели.

— Сэр! — возбужденно окликнул нас один из бойцов. — Впереди дружественный отряд!

— Кто это?

— Вижу индикаторы рот «Альфа» и «Чарли» нашего батальона! Мы нашли их, сэр!

Моя грудь исторгла тихий, незаметный для посторонних вздох. Лоб, прикрытый шлемом, прорезали морщины. В это было сложно поверить. Но мы, вопреки всему, были, похоже, у цели.

§ 32

Долгожданная встреча произошла в начале улицы, носившей, если верить карте, имя советского маршала Жукова. Улица, как и другие, носила на себе отпечаток беспощадной химической атаки. Эту встречу ни у кого бы не повернулся язык назвать «радостной». Лишь один момент немного скрашивал ситуацию — навстречу мне вышел не капитан Тауни.

— Сэр! — мне отдал честь лейтенант Хард, командир 3-го взвода моей роты. — Это просто отлично, что вы подошли! Мы уже готовились к атаке. Думали никого не ждать!

— Где капитан Тауни? — первым делом спросил я.

— Погиб в бою, сэр. Герметика его костюма была нарушена, и он задохнулся от газа.

«Какая жалость», — подумал я саркастически, в то время как по душе растеклось ощущение злобного удовлетворения, а в шрамах на спине от ударов кнута начало приятно покалывать. Я надеялся, что Тауни был в тот момент не настолько накачан «Валькирией», чтобы совсем не чувствовать боли и страха, и что он успел хоть на миг задуматься над неминуемым окончанием своей никчемной жизни перед тем, как его трусливая черная душонка отправилась в ад. Если этот мерзавец встретил более легкую смерть, чем тысячи ни в чем не повинных людей вокруг — в этом мире нет ни капли справедливости.

— Так кто здесь главный?

— Я. Вернее, теперь — вы, сэр.

— Меня это нихера не радует! Запустить сюда газ — это было чертово безумие!

— Так точно, сэр! — поддержал меня Хард, сразу выдавая в себе своим здравомыслием бойца роты «Чарли», прошедшего мою школу и не злоупотребившего перед сражением стимуляторами. — Потравили столько гражданских, что на это просто смотреть невозможно! А для дела пользы — ноль! Один только вред! Уже столько моих бойцов полегло из-за мелких пробоин в костюмах — не счесть!

— Докладывай ситуацию, — тяжело вздохнув, приказал я.

— Мы достигли цели.

Указав рукой дальше по улице, он продолжил:

— Вон та высокая арка с правой стороны улицы, видите? Она ведет в узенький переулок. В конце переулка — спуск на нижний уровень. Спуск защищен гермодверью. Перед дверью они соорудили баррикады из подручных материалов. Там, за ними, если верить данным разведки — наша цель. Коммунисты, похоже, специально разместили узел управления ПВО в жилых секциях. Думали, что это удержит нас от бомбардировок.

«Как же они ошиблись», — про себя прошептал я. Как раз в этот момент в арку проник один из «Глазков». Из глубины переулка прогремела длинная пулеметная очередь, мгновенно сбившая дрон.

— Это с баррикад, — кивнул Хард. — Они хорошо защищены, как и предполагалось. Судя по тому, что мы успели увидеть с «Глазков», это «скорпионы» — 25-ая бригада спецназа имени маршала Линь Бао. Очень хорошие бойцы. Численностью не меньше взвода.

Я задумчиво кивнул. Нам противостоял серьезный противник.

— Сколько у тебя людей?

— Когда спускались под землю, в отряде было шестьдесят семь бойцов. Сейчас — девятнадцать. Есть еще три «Автобота». Должны были прислать как минимум восемь, и пару-тройку «Баксов». Но они не прибыли. Если честно, я не удивлен. Мы пробивались сюда с боем через каждый перекресток, сэр.

— Знаю. У меня было двадцать шесть, осталось семеро.

— Теперь нас, значит, снова двадцать шесть. С ума сойти! Это все, что осталось от всего нашего батальона? А что майор Томсон, капитан Колд? Неужели они тоже погибли?

— Колд ранен. Его заместитель был так одержим жаждой истребления всего живого, что его пыл пришлось остудить. А Томсон, со свойственной ему мудростью, остался наверху, — объяснил я, не скрывая раздражения. — Я встречал по пути других комбатов. Берн, Рекс — они сражаются вместе со своими людьми. Но наш доблестный командир решил не растрачивать понапрасну свой талант. Ему еще предстоит воспитывать на Грей-Айленде новые поколения легионеров для грядущих войн.

Хард понимающе кивнул. Он тоже не любил Томсона.

— Надо заканчивать это безумие, — наконец изрек я.

— Согласен, сэр. Но это будет не просто. У евразийцев было время, чтобы подготовиться. С наскока их не взять. Сил для этого маловато. Может, лучше подождем, пока они вывесят белый флаг? Они ведь понимают, что их там зажали, и что рано или поздно им конец.

Вопрос и так был наполовину ироничен, но для верности я покачал головой.

— Это не ополчение, лейтенант. И даже не общевойсковая часть. Это — спецназ. Они не сдадутся. Если не поступит приказ о капитуляции.

Авторы плана вторжения надеялись именно на такой исход. С проникновением в город первых подразделений Содружества должно было стать ясно, что Новая Москва скоро падет. Конечно, сопротивление могло вестись еще много дней: подземный город был продуманно разделен на уровни и отсеки, которые могли быть изолированы друг от друга и превращены в дополнительные оплоты обороны. Но все-таки судьба города была предрешена. Понимая это, Сальников, как комендант, мог принять решение о капитуляции, чтобы прекратить кровавую резню.

Проблема была в том, что Сальников был чертовски твердожопым ублюдком. Даже в этот самый миг какие-то из подвешенных под потолком динамиков, которые легионеры не сумели заглушить своими выстрелами, продолжали транслировать запись его речи, призывающей к сражению до последней капли крови.

— Как видите, пока еще им поступают обратные приказы, сэр. Безумие с «Зексом» их, похоже, только еще сильнее разозлило. Они могли бы сдаться, чтобы уменьшить жертвы среди мирного населения. Но теперь…

— Знаю, лейтенант. Знаю, черт возьми! Кто бы не натворил это — он не только преступник и маньяк, он еще и конченый идиот! И я, кажется, знаю, кто это.

— Контейнеры с газом принесли с собой психопаты из эскадрона «Сатана» — «охотники за головами», или как их там. Все знают, что у этих ребят не все дома. Помните ту историю в Южной Африке, после которой этого их Гаррисона прозвали «Могилищиком»?

— Не думаю, что это инициатива Гаррисона, — закусил губу я. — Теперь он подчиняется тому, кто не терпит, чтобы что-либо делалось без его приказа. И ты прекрасно знаешь, на что этот человек способен. Уж я-то точно знаю.

Лейтенант ничего не ответил. Мы с ним оба понимали, что Чхон вполне мог отдать этот приказ. Но говорить об этом сейчас не было смысла. Давать оценку действиям Чхона предстояло другим людям. И в любом случае это будет потом, когда сражение отгремит. Сейчас же мы зашли слишком далеко. И дороги назад в любом случае не было.

— Надо идти на баррикаду, — молвил я с тяжким вздохом. — Приказ есть приказ. Так что готовь отряд.

— Как скажете, сэр.

Когда вокруг сгрудились два с половиной десятка легионеров, я заговорил:

— Ну вот и все, мужики. Вы — это все, что осталось от нашего батальона. Вы дошли дальше всех. Остался последний рывок. Но он будет непрост. Нас ждет тяжелый бой. И вести его надо грамотно, осторожно, без лишней спешки.

Легионеры внимали. Первым делом я повернулся к снайперу.

— Игл! Возьми с собой Крэйна в качестве помощника. Заходи в здание на углу переулка. Заберись как можно выше. Найди окно, из которого будет хорошо простреливаться переулок. Как только мы пойдем в атаку — начинайте вести огонь.

— Понял вас, сэр, — кивнул капрал-снайпер из роты «Чарли». — Рядовой Крэйн, за мной!

— Нейл, Найф, — я поманил к себе пулеметчиков. — Занимайте позиции в начале переулка. Сосредоточьте мощный огонь по баррикаде. Не давайте им высунуться! У вас достаточно патронов?

— Полтора тысячи, — доложил сержант Нейл, похлопав по рукояти свой пулемет.

— Всего семьсот осталось, — более сдержанно отозвался рядовой Найф.

— Дайте нам хотя бы минуту шквального огня. Потом хватайте свободные винтовки и присоединяйтесь к атаке. У нас каждый ствол на счету.

— Так точно, сэр!

— Фудзи, — я кивнул в сторону единственного оставшегося ракетчика, капрала из роты «Альфа». — Сколько ракет осталось?

— Всего три, сэр.

— Сделай залп по баррикадам вначале наступления. Потом за винтовку — и в бой.

— Будет сделано, сэр.

— Остальные — двигайтесь позади «Автоботов». Меняйте укрытия быстрыми перебежками, не прекращая вести огонь. Не спешите прыгать на баррикады с помощью ранцев. Если окажетесь там слишком рано — евразы вас там быстро прикончат.

Мне ответил хор голосов:

— Понял!

— Ясно!

— Так точно!

Удовлетворенно кивнув, я обратился к единственному оставшемуся огнеметчику:

— Хаш, ты двигайся вместе со всеми. Особо не высовывайся. Как только удастся приблизиться к баррикадам на ярдов двадцать — хватайся за огнемет, и жарь их, чтобы не могли высунуться, сколько хватит топлива.

— Приказ понял, сэр.

Оглядев всех еще раз, я в заключение молвил:

— Это — последний рубеж, легионеры. Отобьем у евразов этот их центр управления ПВО — и на этом война для нас будет окончена.

Ответом мне было молчание. Передо мной были последние двадцать шесть человек, оставшиеся в строю из более чем трехсот, участвовавших в этой высадке, при штатной численности батальона в пятьсот человек. Одни лишь эти цифры сами по себе уже красноречиво говорили о величине шансов кого-либо из них уцелеть в бою.

Но, как известно, легионеры никогда не жаловались.

— Ни пуха, ни пера, — молвил я.

— К черту!!! — ответило сразу несколько голосов.

§ 33

Штурм баррикад, как и ожидалось, обернулся по-настоящему тяжелой, жесткой схваткой. Их обороняли не перепуганные дружинники, а армейский спецназ, при поддержке двух турелей. Едва наши силы зашли в узкий переулок, как нам врубили прямо в глаза яркие прожектора и открыли плотный огонь.

Легионеры продвигались вперед короткими перебежками, прячась за любыми подручными укрытиями, и вели интенсивный огонь в ответ. Это был классический пехотный бой на ближней дистанции, когда ты можешь даже разглядеть силуэты врагов и услышать их крики — такое стало редкостью на современной высокотехнологичной войне.

— Держаться любой ценой! — кричал по-русски евразийский офицер, командующий на баррикадах. — Не подпускайте этих скотов близко!

От огня бойцов Легиона отключилась одна из вражеских турелей, а за ней и вторая. Один за другим погасли прожектора. Но защитники баррикад не сдавались. Им удалось подбить двух «Автоботов». Один из евразийских спецназовцев выпустил ракету по окну, в котором сидел наш снайпер, и со взрывом огонь того замолк. Оба наши пулемётчика израсходовали свой боезапас, и наш огонь всерьез ослаб.

Пули летели так плотно, что я не в состоянии был высунуться из укрытия в узкой нише в одной из стен переулка. В похожем положении оказались и другие легионеры. Бой перешел в состояние позиционной перестрелки. Продвижение атакующих вынужденно приостановилось.

— Держите их под плотным огнем! Не дайте им высунуться! — продолжал умело руководить боем офицер с евразийской стороны. — Их там не так уж много, братцы!

— Товарищ капитан, оборона прорвана по всем фронтам! — запыхавшимся голосом отрапортовал храброму командиру баррикады голос другого бойца, звучащий куда менее решительно. — Несметные полчища врагов продолжают высаживаться у наших стен и проникать внутрь! Похоже, это конец!

— А-ну заткнись, ефрейтор! Становись в строй! — злобно гаркнул офицер в ответ.

Слегка высунувшись из ниши в стене, где я нашел свое временное убежище, я увидел через прибор ночного видения, придающий мрачному полумраку искусственное сияние неестественного фиолетового оттенка, раскинувшийся передо мной широкий переулок. Белокаменный некогда пол почернел от сажи, пепла и осыпавшейся штукатурки. Невидимые вне инфракрасного спектра лучи лазерных прицелов мелькали в тягучем спертом воздухе, клубящемся ядовитыми облаками отравляющих газов, перемешанных с едким дымом.

В переулке неподвижно лежало несколько тел легионеров, которые пали, пытаясь первыми пробиться к баррикадам. Из-под трупов ручейками лилась кров. Защитные костюмы и шлемы зияли дырами от пуль, сквозь которые в тела проникли отравляющие газы, способные убить намного быстрее, нежели сами пули. Где-то за баррикадами вдали засели бойцы Союза — все еще готовые сражаться.

В этот момент, когда ситуация уже казалась критической, во всех динамиках величественного города, стонущего в агонии осады, зазвучал хорошо знакомый голос.

— Прекратить огонь! — велел я легионерам, едва услыхав обращение.

Вначале мне было сложно в это поверить. Но я не ослышался. Это был голос коменданта Сальникова. Уставший, надорванный и сломленный.

— … призываю мужественных солдат и ополченцев, которые до последнего отстаивали оборонительные рубежи, прекратить сопротивление, — тихо, будто ненавидя сам себя, вещал он. — Во имя наших жен и детей, отцов и матерей, всех тех, кто за нашими спинами, я призываю вас к самому сложному поступку из тех, что вам довелось совершать, герои — сложить оружие. Настоящий командир должен иметь мужество признать свои ошибки. Эта битва, вопреки моим обещаниям, вопреки моей вере, проиграна. Мы еще в состоянии продолжать сопротивление, благодаря нашей ярости и презрению к смерти. Но остановить противника, давящего нас своим варварским оружием, бросившего в первые ряды генетически модифицированных убийц и киборгов, мы уже не в силах. Мы бы не дрогнули! Но мы не можем допустить, чтобы продолжили умирать мирные жители города. Руководство капиталистов сообщило, что гарантирует неприкосновенность всем нонкомбатантам, а также всем военнопленным, которые в дальнейшем будут обменяны на пленных противника. Верховное руководство партии в лице самого генерального секретаря ЦК партии только что настоятельно рекомендовало мне принять эти условия. Это невероятно тяжелое решение. Но я, несмотря на мои чувства, мою ярость и готовность сражаться, принял его как единственное возможное. Мой последний приказ, как верховного главнокомандующего армией — это приказ о прекращении огня. И о капитуляции Новой Москвы.

Я поднял вверх раскрытую ладонь, отдавая своим бойцам молчаливый приказ воздержаться от огня.

— Внимание! — громко прокричал я по-русски, обращаясь к людям по ту сторону. — Говорит командир подразделения специальных войск Содружества! Вы слышали приказ о капитуляции?! Я подтверждаю слова о гарантиях для военнопленных! Мы предлагаем вам выйти из укрытия с поднятыми руками и сдаться в плен! Мы не будем в вас стрелять!

Мой выкрик повис в тяжкой тишине отравленного ядами воздуха. Со стороны баррикад молчали. Однако они и не отвечали на мой призыв огнем — а это значит, шанс все-таки есть. Я был уверен, что если не генерал Чхон, то во всяком случае кто-то из высшего руководства Содружества, давно отдал распоряжение прекратить огонь по солдатам Союза, и мы получили бы его сейчас, имей мы связь. Так или иначе, но это общепринятый обычай войны, и я был намерен его соблюсти.

— Солдаты Союза, бой окончен! — закричал я, и, кажется, даже сквозь защитные мембраны дыхательной системы в моем голосе прорезалось что-то человеческое. — Давайте мы прекратим эту бессмысленную резню и вернемся домой!

Прошло некоторое время, прежде чем с противоположной стороны донесся голос того самого офицера, что командовал обороной, преисполненный искренней ярости и практически физической боли:

— Мы — дома! Вы ничего не оставили от нашего дома! Мирные люди умирают от ваших боевых газов, твари! Вы никакого не пожалели! Так какого хера мне верить, что ты не выстрелишь мне в лоб, едва я покажусь в поле зрения, а, сука?!

— Я солдат, такой же как и ты! — закричал я в ответ. — Не я начал эту войну! Не я отдавал приказ впустить сюда газ! Это действительно было чертово безумие!

Поддавшись неожиданному порыву, я выпустил из рук винтовку, оставив ее болтаться на ремешке напротив груди, и вышел на середину переулка, разведя в сторону руки, чтобы показать, что не намерен стрелять. В этот момент я превратился в мишень, и любой боец с баррикад способен был расстрелять меня, как в тире. Но я не думал об этом.

— Не важно, что сделано! Это должно когда-нибудь прекратиться! — продолжал кричать я, делая несколько шагов вперед и обращаясь с мольбой к невидимым в сумраке врагам. — Перестаньте стрелять, позвольте нам помочь раненым! Чем быстрее все это кончится — тем меньше людей пострадает!

Каждый миг я ожидал роя пуль, направленных мне в голову. Не было сомнений, что среди бойцов, затаившихся на той стороне, было немало тех, кто всей душой жаждал спустить курок. Но лишь один из них имел власть принять такое решение. И он вышел мне навстречу.

До сих пор не знаю, что это был за человек, как было его имя, откуда он родом, сколько ему было лет. Но я успел мельком разглядеть его глаза, скрытые за бронированным стеклом шлема. Эти глаза чем-то напоминали мои собственные.

— Мы сдаемся. Помогите раненым, — обреченно произнес командир баррикады.

И это был, наверное, один из самых мужественных людей, которых мне доводилось встречать. В тех обстоятельствах это решение требовало намного больше смелости, чем потребовалось бы для отчаянного сопротивления до последней капли крови.

В тот краткий миг, который наши с ним глаза встретились, разделяющая нас пропасть перестала существовать. Исчезла политика. Померкли лживые лозунги и дешевые идеалы. Притих воинственный клич, вырывающийся из зомбированных глоток. Мы, два офицера враждующих армий, которых воспитали и вымуштровали, чтобы мы до последнего издыхания грызли друг другу глотки, вдруг осознали нечто очень важное — то, что проникло в нас еще с молоком матери, но каким-то чудом нас заставили это забыть.

Я сам не заметил, как, вопреки логике и здравому смыслу, мое лицо, сопревшее под металлом и резиной, озарила усталая, вымученная улыбка. Впервые за многие месяцы. Секунду спустя забрало шлема евразийского офицера со свистом пробила пуля. Будто в замедленной съемке в кино, я видел, как крохотный кусочек свинца вгрызается в бронированный плексиглас аккурат между глаз, все еще глядящих прямо на меня, с прежним выражением. Он не успел осознать, что произошло.

§ 34

— Не стрелять!!! — гневно заорал я, задыхаясь от ярости.

Но разыгравшуюся бурю было уже не остановить. Грохот канонады заполонил все вокруг, повергнув зыбкий мир в пучину неконтролируемого разрушения. Холодные, бездушные пальцы, выйдя из оцепенения, все жали, и жали остервенело на курки. Зубы по-звериному скалились. Остекленевшие глаза убийц наполнялись свирепым демоническим огнем.

— Не стрелять! Прекратить огонь, немедленно! — орал я, но меня никто не слышал.

Мимо меня пронеслись закованные в тяжелую броню рослые спецназовцы, прорываясь сквозь брешь в обороне противника. Это были не мои ребята. Они носили костюмы черно-серой камуфляжной раскраски. На рукаве каждого из них был нарисован ярко-красный череп, скалящийся в злобной ухмылке — знак специального подразделения эскадрона «Сатана», известного под прозвищем «охотники за головами», о котором ходило больше мрачных легенд, чем о каком-либо другом. Они не обращали внимание на мои крики и приказы. Они не подчиняются мне. Они не подчинялись никому, кроме генерала Гаррисона. И генерала Чхона.

Появление «охотников за головами» решило судьбу схватки. Немногочисленные бойцы, которых нападение застало врасплох, деморализованные приказом о капитуляции и последовавшим за ним вероломным убийством командира, были рассеяны. На моих глазах несколько евразийцев подняли вверх руки, показывая, что сдаются, но «охотники за головами» хладнокровно расстреляли их на месте, и, переступив через трупы, продолжили свое кровавое шествие.

Ярость захлестнула меня, сметая неодолимым потоком остатки рассудка.

— Остановитесь, ублюдки! — заорал я.

Обогнав своих людей, перепрыгивая через многочисленные тела бойцов Союза, которые были подло убиты, когда в этом уже не было никакой необходимости, я что было сил погнался за «охотниками за головами» — и настиг самого здоровенного из них, чьи плечи были по меньшей мере в полтора раза шире моих. Левая рука легла на его плечо в тот самый момент, когда я занес правый кулак для удара. В этот миг я ни о чём не раздумывал. Все, чего мне хотелось — изничтожить этого выродка.

Исполинский силуэт развернулся с неимоверным проворством. Громадная ручища остановила мой кулак на половине пути с потрясающей легкостью. Раньше, чем я успел среагировать, еще одна громадная лапища стальными тисками сжала мое горло — и воздух разом перестал поступать в легкие. Сквозь мутную пелену, накатившую на глаза, я с изумлением смотрел, как гигант одной рукой поднимает мое тело вверх — а ведь вместе со снаряжением я весил более двухсот пятидесяти фунтов. Отчаянным жестом я схватился обеими руками за эту клешню, чтобы ослабить смертоносную хватку, но это оказалось мне не под силу — пальцы были словно железные.

— Не становись на моем пути, говнюк, — странно знакомым голосом произнес тот, чьего лица я не мог видеть сквозь тонированное забрало титанового шлема.

Даже долгие годы, прошедшие с нашей последней встречи, не могли стереть в моей памяти этот голос.

— Тайсон Блэк, — прохрипел я в изумлении. — Сукин сын!

Я так и не понял, узнал ли он меня. Тщетно пытаясь ослабить давление пальцев, под которыми, казалось, начинали трещать шейные позвонки, я глядел, как безжалостный исполин заносит свою правую руку для удара. Я абсолютно точно знал, что ударом кулака невозможно разбить пуленепробиваемое стекло. Но от удара, который последовал, стекло треснуло.

От сотрясения изображение перед глазами заходило ходуном, а лицо пронзили острые, как бритвы, осколки. Хватка, сжимавшая мое горло, резко ослабла, и я оказался на полу. Несмотря на потрясение, мозг продолжал работать. И я осознал, что в потерявшем герметичность шлеме, в невентилируемом переулке, переполненном «Зексом», я был обречен на мучительную гибель.

— Вперед, — без интонаций произнес своим людям Блэк.

В этот миг я вскрикнул от невыносимой боли — мою щеку словно обожгло огнем.

§ 35

Я пришел в себя в полевом медицинском пункте, разбитом в одном из захваченных помещений Новой Москвы. Сердце колотилось, как бешеное. Из груди вырвался тяжелый болезненный выдох вперемешку с удушающим кашлем. Перед собой я увидел безучастно-сосредоточенное лицо хирурга в униформе с эмблемой СМБ «Глобал», который небрежным жестом выдергивал один из осколков плексигласа из моей щеки. Не помня себя, я оглушительно заорал. Медик резко одернул руку.

— Спокойно, дружище. Потерпи чуточку. Похоже, действие твоего стимулятора прошло. Подожди, сейчас отпустит.

Профессиональным движением медик закатил рукав гольфа, готовясь вколоть обезболивающее. Я резко выбросил вперед руку и схватил медика за запястье, не позволяя сделать это. Порывистым движением вскочил на ноги. От неожиданной перемены положения — зашатался. Нервно огляделся, ошалело пытаясь понять, где я.

Бой, похоже, прокатился здесь несколько часов назад. Газа уже не было. Просторное помещение, которое некогда могло быть гастрономом, судя по полкам, сейчас было наполнено десятками носилок с ранеными. На униформе были видны нашивки разных подразделений — здесь был и «Железный Легион», и корпус «Крестоносцы» и даже проклятые «охотники за головами» из эскадрона «Сатана». Пахло кровью и нашатырным спиртом. Медицинские работники с нашивками СМБ деловито хаживали меж рядов страждущих, делая им уколы.

На мне больше не было боевого костюма и шлема — лишь плотно прилегающие черные штаны и гольф, которые мы носили под низом. Лицо неистово жгло огнем.

— Мужик, успокойся! У тебя шок! — попробовал объяснить медик, тревожно следя за моими порывистыми движениями. — Тебе здорово досталось. У тебя по всему лицу множественные рваные раны от осколков плексигласа и химический ожог от газа на щеке. Это не шутки! Я должен заняться этим, пока не началось заражение…

— Плевать. Мне нужен генерал Чхон. Где он?! — взревел я, бросая на ни в чем не повинного медика взгляд, бурлящий от неконтролируемой ярости. — Где чертов Чхон, спрашиваю?!

— Да откуда я знаю?! Полевой штаб, кажется, уровнем выше. Но ты туда не пойдешь, парень! Прошу тебя, успокойся! Эй, да помогите же мне!

Орудуя локтями и плечами, я отбился от нескольких санитаров, которые попытались утихомирить меня. Шатающейся неверной походкой вывалился из полевого медицинского пункта, распахнув дверь ногой. Кровь бурлила в моих жилах так, словно меня накачали «Валькирией» под завязку.

В широком коридоре мигал тусклый свет аварийных ламп. Стены всё ещё вздрагивали от взрывов, сотрясающих подземный мегаполис вдалеке. Но в этой части города всё уже было спокойно. Тут царила нервная суета, характерная для ближнего тыла. Люди сновали по коридору туда-сюда, передвигая носилки и ящики со снаряжением. Некоторые расслабленно стояли и переговаривались. Большая часть людей была без защитных шлемов. Их глаза удивленно ползли в мою сторону, брови поднимались. Вид у меня, очевидно, был не очень.

Я решительно двинулся вперёд по коридору, расталкивая плечами всех, кто попадался на пути. Возмущенные выкрики игнорировал. Мой путь — вперед, к лестнице, ведущей наверх. Я должен найти Чхона. А затем — ублюдков Гаррисона и Блэка….

— Стой! — предостерегающе закричал за моей спиной медик, вырвавшись из санитарного пункта следом за мной. — Эй, да придержите-ка вы его!

— Приятель, ты плохо выглядишь, — мне на плечо мягко, но крепко легла рука одного из дюжих спецназовцев из корпуса «Крестоносцы», прохлаждающихся в коридоре.

Судя по шипению в наушниках окружающих людей, на территории Новой Москвы уже была налажена связь. В динамиках я слышал оживленные радиопереговоры и треск стрельбы. Ожесточенные бои, по-видимому, никак не желали утихать. Командный рев Чхона призывал все подразделения решительно продвигаться вперед, подавляя любое сопротивление. Что же орал этот сукин сын?! Неужели он не слышал, что противник капитулировал?!

— Уничтожать противника беспощадно! — ревел голос генерала. — Огонь на поражение по любым целям, которые вы видите в поле зрения. Не останавливаться! Отправьте этих несчастных сукиных детей в небытие!!!

Я перевёл полуосмысленный взгляд вначале на «Крестоносца», который держал руку на моем плече, и на его товарища, стоящего за спиной. Затем — на медика, который приближался ко мне коридору, вместе с двумя своими коллегами — молодым санитаром и медсестрой, которым на вид не исполнилось и по двадцать пять. Все они находились здесь, в Новой Москве. А значит, все они, скорее всего, видели и слышали то же, что видел и слышал я. Но тогда как они могли быть так спокойны?! Почему они не приходили в недоумение или ярость, когда слышали в наушниках сумасбродные приказы Чхона?

— Евразийцы же сдались, — пробормотал я. — Я слышал, как они сдались!

— Только часть, — отрицательно покачал головой «Крестоносец». — Очень много ублюдков не подчинились приказу о капитуляции. Так что мы еще продолжаем с ними разбираться. Но тебе, легионер, как я погляжу, уже хватило. Может, лучше передохнешь немного, и предоставишь другим добавить гадов?

— Я достаточно передохнул, — ответил я, резким движением плеча сбрасывая с себя его руку, — Я — капитан Легиона! Мне необходимо передать генералу важное сообщение! Срочно!

Я перевел чугунный взгляд на медика, который немного смешался.

— Капитан, вам не стоит никуда идти, — развел руками он. — Слушайте, у вас все лицо…

— Царапины, — поставил я точку в затянувшемся объяснении.

Окинув испытывающим взглядом людей в коридоре, и убедившись, что никто из них не собирается мне препятствовать, я решительно направился дальше по коридору, а затем вверх по лестнице. У открытой двери, ведущей, судя по всему, в полевой штаб объединенных дивизии Чхона, дежурил рослый боец в боевом снаряжении, широкой грудью преграждая дорогу посторонним. Меня он пускать внутрь определенно не был намерен.

— Куда собрался?! — презрительно осведомился он. — Сюда вход закрыт!

Я бы, возможно, повел себя иначе, если бы не нашивка с ухмыляющимся красным черепом на его предплечье. Но вид этой эмблемы сорвал мне клемму. Приблизившись на расстояние удара, я вытянутыми костяшками пальцев ударил в район кадыка, не защищенного броней. Едва дезориентированный боец пошатнулся, как я схватился обеими руками за его автомат и хлестким ударом ноги поразил его в еще одно незащищенное место — пах. Последним расчетливым движением я поверг «охотника за головами» оземь, оборвав ремешок оружия. Матово-черный автомат с коллиматором остался в моих руках.

Система распознавания отпечатков пальцев, которая обязательно устанавливалась на каждой единице табельного оружия миротворческих сил и ЧВК, положительно запикала, распознавая в новом владельце оружия капитана Сандерса из «Железного Легиона». Предполагалось, что когда-то эти системы научатся распознавать не только личность, но и намерения человека, взявшегося за оружие. На тот момент, к счастью, они еще не были на это неспособны.

— Какого хрена?! — выкрикнул кто-то в полевом штабе, когда я ворвался внутрь, снимая с предохранителя оружие.

Во время прежней мирной жизни Новой Москвы в этом помещении, очевидно, находилось заведение общественного питания. О былом до сих пор напоминали круглые пластиковые столики со скатертями уютного бежевого цвета. Казалось, что если задержаться здесь надолго, то можно будет увидеть призраки горожан, сидящих в любимом кафе за чашечкой кофе и беседующих, поглядывая порой на раскинувшийся в воздухе воздушный дисплей, транслирующий последний выпуск новостей.

Теперь столики были грубо, по-армейски сдвинуты в несколько ровных шеренг. За каждым сидели штабные работники, бубня в микрофоны монотонные указания, не обращая внимание на окружающую действительность. Руки быстро перемещались, управляя воздушными дисплеями, на которых сменяли друг друга тысячи изображений: планы, схемы, графики, таймеры, видеозаписи с бесчисленного множества камер. Вверху и внизу каждого экрана плыли бегущие строки, доносящие до штабистов важнейшие статистические данные.

На мое появление никто из связистов, погруженных в свои занятия, не отреагировал. В отличие от нескольких широкоплечих парней, стоящих в сторонке, в ожидании указаний — все с теми же красными черепами на рукавах. Один из «охотников за головами» взметнул в воздух свой автомат в тот самый миг, когда я сфокусировал прицел автомата на темном стекле его шлема. Два его сослуживца схватились за оружие следом.

— Отставить! — громовым басом велел Чхон.

§ 36

Мускулистая спина генерала, который стоял в дальнем конце помещения, глядя на мириады экранов, не спеша повернулась ко мне. За годы войны лицо Чхона не изменилось ни капли — лишь шрамов на нем прибавилось. Выражение лица осталось прежним — это был человек, рожденный, чтобы жить в пекле и превращать в пекло жизнь других.

Рядом с ним стоял другой человек, похожий на него, как брат-близнец. И дело тут было не в росте или чертах лица, а в глубинной внутренней сущности, которая отражалась в его ледяных глазах. В этих глазах не было ни намека на узнавание. И дело здесь было даже не в том, что я сильно изменился за эти три с половиной года. Число тех, через кого этот безжалостный человек переступил на своем пути, исчислялось сотнями или даже тысячами. И он не утруждал себя тем, чтобы запоминать их лица.

— Это еще что? — вопросительно поднял брови Гаррисон, глядя на Чхона.

— Один из моих легионеров. Спятивший, судя по всему. Сандерс! Ты совсем не похож на Рембо — того парня из старого американского кино. А я не очень смахиваю на парня, которому Рембо надрал задницу. Так какого лешего ты сюда приперся и пытаешься разыграть ту сцену?!

— Генерал! Эти психи убивают гражданских и военнопленных! — закричал я гневно, указывая пальцев в сторону «охотников за головами». — Когда я попытался остановить их, один из них напал на меня!

— «Остановить их»? — насмешливо переспросил Гаррисон. — Да ты и верно спятил. Моих ребят никто не способен остановить. Они — прирожденные убийцы.

— Это вы должны были остановить их, черт возьми! Война закончена, сэр! Мы победили! — кричал я, буравя обоих генералов взглядом, преисполненным ярости. — Что здесь вообще нахер происходит?! Почему в город запустили «Зекс»?! Вы видели, что натворил газ?!

Кажется, упоминание о газе задело Чхона за живое. В этот момент он утратил невозмутимость, и его глаза сверкнули ледяной яростью.

— Сомневаешься в приказах командования, номер триста двадцать четыре?! — гневно проскрежетал он зубами, ступая мне навстречу. — Да закрой свою пасть, мясо! Три года прошло, а ты так и остался мягкотелым интеллигентным дерьмом! Ты что, повелся на тупой развод засранца Сальникова, который пропел всем песенку о капитуляции?! Эти ублюдки никогда не сдадутся! Чтобы выиграть эту войну, нам надо истребить их в этом чертовом муравейнике под корень! И мы это сделаем, понятно?!

— Чушь! Я сам видел, как они сдавались! — орал я в ответ, обвиняющее тыкая пальцем в грудь Чхона. — На моих глазах целый отряд готов был сложить оружие, а психи Гаррисон расстреляли их всех до единого! Они не в своем уме!..

— Это ты не в своем уме, капитан, — грозно нахмурил брови командующий Легионом. — Ты решил пожалеть мерзавцев, благодаря стараниям которых миллионы замечательных ребят отправились домой в цинковых гробах?! Тех самых, что угробили твоих собственных предков?!

— Но ведь нельзя убивать безоружных! Невинных!

— Кем ты себя возомнил, манкурт, Матерью Терезой?! На твоих руках столько крови, что ее вовек не отмыть! Забыл, скольких людей ты загубил?! Забыл, как ты без колебаний, и даже без приказа, прикончил жену и троих детей того чокнутого пропагандиста в 90-ом?!!

— Это неправда!!! — я сам не заметил, как мой голос начал срываться.

— Неправда?! — снисходительно передразнил меня генерал. — Посмотри правде в глаза. Ты — никакой нахер не герой. Ты — убийца, Сандерс. Такой же, как все мы. Война — грязное дело. Подотри свои сопли, и возвращайся в строй!

Произнеся это, генерал сделал ко мне еще несколько шагов, так что мы оказались с ним нос к носу, и угрожающе шепнул:

— И еще, сукин сын. Если я еще хоть раз услышу, как ты повышаешь на меня голос, да еще и при чужаках — выпишу тебе сотню плетей, как вшивому новобранцу. Усек?!

Я не отводил взгляда. Смотрел прямо в его узкие зрачки, окруженные шрамами. И тяжело дышал, чувствуя, как кулаки сами собой сжимаются от неистовой ярости. Посмотрев на меня какое-то время, Чхон довольно улыбнулся, и понимающе, заговорщически шепнул мне на ухо:

— Хочешь убить меня, да? Я не ошибся в тебе, чертов ублюдок. Ты настоящий убийца.

— Нет, Чхон. Это ты — убийца. Такой же психопат, каким был твой чертов пасынок Локи, — решительно покачал головой я. — Даже хуже. Жаль, что я вовремя не сообразил, кого из вас надо было грохнуть.

Не знаю даже, чем бы мог закончиться этот разговор. Может быть, я попытался бы угостить Чхона порцией свинца. Может быть — врезал бы ему. Но в решающий момент произошло событие, изменившее все коренным образом.

§ 37

— Вызывали, сэр?! — прохрипел сзади тяжелый бас.

Этот хриплый голос было ни с чьим не спутать. Я бы узнал его среди тысяч. Я плавно повернулся и посмотрел на «охотника за головами», появившегося на пороге полевого штаба. Мой взгляд в эту секунду развеивал всякие сомнения в правоте Чхона — это был взгляд настоящего убийцы.

Тайсон Блэк за эти годы стал, кажется, еще больше. «Охотник за головами» ростом превышал два метра, а шириной плеч превосходил меня раза в полтора — таких верзил мне еще не доводилось видеть. Даже тяжелая бронированная экипировка неспособна была скрыть чудовищных мускулов. Короткая бычья шея, крепкая, как ствол старого дуба, соединяла крупную обритую голову с тяжелым подбородком. Под толстой рваной губой скалились титановые зубы. Лицо было исполосовано шрамами. Вместо правого глаза хищно светился красный имплантат. Он не ставил себе за цель походить на человека. И не походил.

— Это — тот самый сукин сын, который пытался убить меня, — прошептал я.

— Капитан Блэк, эскадрон «Сатана», — прошептал генерал Гаррисон с гордостью отца, представляющего своего любимого сына. — Кажется, вы уже знакомы?

Я встретился глазами со зрачками Блэка, вступая с «охотником за головами» в безмолвную дуэль. Немногие люди рискнули бы меряться со мной силой, особенно когда я нахожусь в такой ярости. Но этого мордоворота вряд ли вообще возможно было испугать. Рваная губа искривилась в холодной, злобной ухмылке — похоже, что и он меня узнал.

— Мое настоящее имя — Димитрис Войцеховский, — произнёс я, едва сдерживая гнев, и сделал несколько шагов к «охотнику за головами». — Сидней, май 89-го. Помнишь меня, сукин сын?!

— Подождите-ка, — Гаррисон вопросительно посмотрел на Чхона, затем на меня, и нахмурил лоб. — Ах, да! Теперь я, кажется, понимаю. Это тот самый коп, бывший олимпийский чемпион. Надо же! Я и не думал, что он до сих пор жив. Ты что, держишь его у себя в качестве комнатной собачонки, а, Чхон?

— Я жив. И я ничего не забыл, ублюдки, — прошептал я, сосредоточенно следя взглядом одновременно и за Гаррисоном, и за Блэком.

— Тебе крупно повезло. Обычно я не оставляю в живых тех, кто путается под ногами, — прохрипел Блэк в ответ. — Убирайся, пока я не исправил свою ошибку.

Штабные офицеры продолжали оставаться на своих местах, погруженные в работу. Они и не подозревали, что в эти самые минуты две боевые машины, лишь внешне схожие с представителями человеческой расы, да и то не слишком, буравили один другого взглядами, следом за которыми обычно следует бойня.

Трое «охотников за головами», которые находились в штабе ранее, и еще один, почти не уступающий габаритами Блэку, вошедший следом за ним с автоматическим ружьем в руках, не спускали пальцев с курков — каждый из них готов был уничтожить меня с таким же хладнокровием, с каким они расстреливали военнопленных.

Моя ладонь елозила по шероховатой поверхности автомата. Я раздумывал, не стоит ли мне выпустить короткую очередь, целясь в светящийся имплантат на месте правого глаза мерзавца. Неминуемая гибель от пуль других «охотников за головами», которая последует сразу следом за этим, не слишком меня заботила.

Краем глаза я поглядел на Чхона — единственного, кто обладал достаточной властью, чтобы предотвратить грядущее насилие. Генерал улыбнулся и покачал головой. Когда двое «любимчиков», его и Гаррисона, сошлись, готовые разодрать один другому глотку, он выглядел вполне счастливым.

— Бросай это дело, Сандерс, — наконец изрек он. — Он тебе не по зубам

— И правда. Прошел всю войну, и теперь хочешь сдохнуть из-за банальной мести? — пожал плечами Гаррисон. — Те дела уже давно былиной поросли.

— Вы хотели убить меня. Вы убили моего друга!

— Это был просто бизнес, ничего личного, легионер, — презрительно отмахнулся Гаррисон. — Да никто и не собирался тебя убивать. Цель той операции была иной. И она была выполнена успешно. Как и все мои операции. Если надо, генерал Чхон тебе это подтвердит.

Несмотря на возбуждение, смысл его слов плавно до меня дошел. Мой взгляд перестал следить за Блэком и плавно переместился на Чхона. Командующий Легионом не моргнул даже глазом.

— Так это правда, Чхон? — осведомился я. — Гаррисон все это время работал на тебя, да? Ты и правда устроил все это только для того, чтобы заманить меня в свой чертов Легион?! Смерть МакБрайда, и всех остальных, кто погиб в тот день, весь тот спектакль якобы с СБС — все это нужно было только ради этого?!

— Вот видишь, какая ты, оказывается, важная птица, — саркастично усмехнулся командир эскадрона «Сатана».

— Я сделал то, что должен был, — не отводя глаз, сурово произнес Чхон. — Если бы ты раньше понял, что тебе не обмануть свою судьбу — никому не пришлось бы умирать ради этого.

Я пораженно покачал головой. Десятки осколков образов и воспоминаний в этот момент волшебным образом собирались в моей голове в единый паззл. И он был настолько прост, что я не понимал, почему не способен был собрать его раньше.

— Но зачем? Черт возьми, зачем?! — шумно втянув воздух и сцепив зубы, прошептал я, с ненавистью глядя на генерала. — Ведь я — всего лишь солдат! Один из тысяч! Во мне нет, по большому счету, ничего особенного!

— Так и есть, — не стал спорить генерал. — Технологии не стоят на месте. И теперь у меня появилось оружие поэффективнее тебя. Тот же Блэк, например. Впрочем, не прибедняйся. Твой организм весьма интересен. Ты внес весомый вклад в эксперименты Брауна. Да и боец из тебя вышел вполне приличный. Чего стоит одна лишь операция «Скайшредер» в 90-м. Ты добросовестно отработал свой контракт. Так что я считаю вполне оправданным те инвестиции, которые я сделал, чтобы ты оказался тут.

— «Инвестиции»? — проскрежетал зубами я, чувствуя, как кровь приливает в голову. — Жизнь моего друга — это тоже «инвестиция»?

— Да брось, Сандерс. Эти годы должны были научить тебя ценить человеческие ресурсы не дороже, чем они на самом деле стоят. У них есть своя объективная ценность. Сопливые гуманисты когда-то придумали сказку, что это не так. Но их глупые теории погребены в пепле большой войны. Люди нового мира намного более рациональны. А я так и вовсе воплощение рациональности.

Мои пальцы крепко сжали рукоять автомата. Продолжать этот диалог, кажется, не было никакого смысла. Во всяком случае, в словесной форме.

— Не успеешь, — спокойно, рассудительно ответил на это движение Чхон. — Вокруг меня — магнитный щит. Даже если пара твоих пуль и полетят в этом направлении Прежде чем тебя превратят в решето, я останусь невредим. Бой — эта математика, Сандерс. Я разве не успел научить тебя этому?

— Знаете что? — Гаррисон вдруг с усмешкой посмотрел на своего патрона. — Генерал, а вот я выступаю за то, чтобы дать парню шанс. Нет, правда. Он заслужил это!

Командир «Сатаны» перевел на меня взгляд своих смеющихся глаз.

— Пусть он сойдется один на один с Блэком. Одолеет его — тогда со мной. А если и меня — то с вами. Окажется достаточно ловок — прикончит всех своих врагов одним махом. Красиво, эффектно. По-мужски. Вы ведь любите такое. Что скажете?

— Решил устроить цирк, ублюдок? — прошептал я, с ненавистью глядя на Гаррисона. — Уверен, что я не смогу одолеть твоего Франкенштейна, да? А если что-то пойдет не так и удача изменит ему — просто прикажешь остальным своим цепным псам разорвать меня?

— Может и так, — осклабился тот. — Но я бы на твоем месте все равно соглашался. Другие варианты выглядят для тебя еще мрачнее. Поверь мне.

— Хочешь снова померяться со мной силами? — насмешливо спросил Блэк, внимательно следя за моими движениями. — Ты ведь уже пробовал. А с тех пор я стал намного сильнее. Я сверну тебе скулы за секунду.

Некоторое время я раздумывал, оценивал свои шансы, просчитывал ходы. Мой взгляд надолго замер на лице генерала Чхона. Я всей душой желал прикончить именно этого ублюдка, но понимал, что шансы сделать это близились к нулю. Оценив все «за» и «против», я плавным движением вытащил из гнезда магазин и бросил оружие под ноги.

Лицо все еще саднило из-за осколков, которые не успел вынуть врач, и ожога. Но это не должно было стать для меня помехой. За три с половиной года непрестанных тренировок по методикам Легиона я достиг совершенства в рукопашном бою, не сравнимого даже с теми навыками, которыми я обладал в полиции Сиднея. Никто во всем батальоне, а может быть, и во всем Легионе, не способен был выстоять против меня в единоборстве. Как бы угрожающе не смотрелся Блэк — я собирался стереть наглую ухмылку с его морды. Навсегда. Скорее всего, это будет последним, что я успею сделать. Но это сделает этот мир хоть немногим лучше.

— Потанцуй со мной, крошка, — предложил он, сверкнув титановыми зубами.

Я атаковал стремительно, но без легкомысленной поспешности, которой в свое время мастерски воспользовался Чхон на Грей-Айленде. Это было матерое, грамотное нападение, рассчитанное на скорую и беспощадную, но расчетливую расправу. Я знал, с кем имею дело. И был готов к очень серьезному отпору. Но меня все равно ждали сюрпризы.

Мощнейшие удары, которые достигали головы Блэка, не оказывали на него ни малейшего эффекта — словно я колотил кулаками железобетонную стену. Усмехаясь, «охотник за головами» играючи блокировал очередной мой хук, а затем отбросил меня пинком ноги на несколько ярдов. При падении я сшиб спиной одного из штабных офицеров, спокойно работавшего за компьютером, вместе со столом и оборудованием.

— Вот дерьмо! Что здесь происходит?! — потрясенно закричал штабист, возвращенный к реальности столь грубым и неучтивым способом.

Не прошло и секунды, как я вскочил на ноги и кинулся навстречу размеренно шагающему ко мне Блэку. Пригнувшись, подхватил лежащий на половине пути между нами разряженный автомат. Поднырнув под чудовищный удар кулака, разминулся с противником. Находясь уже за его спиной, с широкого размаху заехал прикладом по макушке «охотника за головами» — с такой силой, что приклад согнулся. Чугунная башка едва-едва начала поворачиваться ко мне, как я нанес еще один удар прикладом — на этот раз приклад преломился надвое.

Оскалив зубы от ярости, «охотник за головами» двинулся в бой, как взбешенный носорог, метя в меня слепыми отчаянными ударами, каждый из которых способен был свалить самого крепкого мужика наповал, а может и замертво. Вся фигура Блэка дышала титанической мощью, какой мне еще никогда не доводилось видеть. Единственное, в чем он уступал мне (да и то лишь немного) — в проворстве.

Преследуя меня, разъяренный великан пинками раскидывал со своего пути столы вместе с сидящими за ними штабистами, которые кричали и матерились, изумленные внезапно нахлынувшим на них насилием. Испуганные взгляды косились на Гаррисона и Чхона, ожидая, когда генералы предпримут что-то. Но они только улыбались.

— Куда бежишь, малютка?! — брызжа слюной, рычал Блэк, норовя достать меня одним из своих таранных ударов.

Уклоняясь от ужасающий ударов, я пятился от своего страшного противника, вклиниваясь в ряды наблюдавших за боем «охотников за головами». Один из них намеревался толкнуть меня навстречу Блэку, но, предвидев это, я схватил его за запястье, вывернул руку и бросил в сторону Тайсона.

Капитан «охотников за головами» в ярости отшвырнул своего товарища прочь с пути, так что тот при падении завалил своим телом еще нескольких штабистов. Красный имплантат сфокусировался на мне, второй глаз смотрел с безумной свирепостью. Это должно было испугать любого нормального человека, но гнев, клокочущий у меня в жилах, убивал чувство страха. Дерзкой ухмылкой я провоцировал его наступать.

Взревев, он бросился ко мне. Я стоял неподвижно до последней миллисекунды. Затем изогнулся, пропуская мимо себя смертоносный удар, от которого мое лицо аж обдало аэродинамической волной. Все это время моя правая ладонь незаметно сжимала у бедра армейский кинжал, который я предусмотрительно успел вырвать из ножен «охотника за головами», брошенного навстречу Блэку.

Оказавшись за спиной великана, элегантным и хорошо рассчитанным движением я вогнал острие кинжала в бок противника, в узкую прорезь меж листами бронированных доспехов — как раз напротив печени. Оставив кинжал торчать из раны, я запрыгнул на спину великана и стальной хваткой сжал его шею, намереваясь сделать завершающее движение, которым шейные позвонки противника будут летально повреждены. Но на это движение мне просто-напросто не хватило сил — слоновья шея была сродни металлическому столбу. Блэк громко взревел. Его рука потянулась к горлу и неожиданно легко разжала мои объятия, которые казались мне стальными. Крутанувшись всем корпусом вокруг своей оси, он сбросил меня со своей спины.

Благодаря инерции я пролетел не менее трех ярдов, прежде чем врезаться в опорную колонну, сбив с нее куски красивой некогда штукатурки, и упасть на пол, раздавив своим весом обломки одного из столиков. При падении мелкие осколки стекла, все еще торчащие у меня в лице, смещались, причиняя жуткую боль. Зрение левого глаза внезапно исчезло — похоже, один из осколков повредил зрительный нерв. Всей моей выдержки не хватило, чтобы воздержаться от болезненного стона.

— Кто-нибудь, разнимите их!!! — завопил один из офицеров штаба, апеллируя к генералам.

— Может, ты хочешь попробовать? — иронично переспросил Гаррисон.

— Не вмешиваться, — велел Чхон. — Это скоро закончится.

Не веря своим глазам, я наблюдал, как Блэк, скалясь в ухмылке, легко вынимает из раны кинжал. Секунду он задумчиво вертел его меж пальцев. Затем, взявшись другой рукой за лезвие, демонстративно согнул его — легко, словно пластилин.

— Что, страшно? — ухмыляясь, прошептал «охотник за головами», бросая себе под ноги исковерканное лезвие. — Я неуязвим, идиот.

— Сейчас проверим, — прошептал я.

Блэк сделал в мою сторону первый тяжелый шаг в тот самый миг, как я, кувыркнувшись, настиг неподвижно лежащего меж разломанных столов «охотника за головами», ставшего случайной жертвой ярости великана. Моя ладонь потянулась к набедренной кобуре, в которой хранилось запасное оружие спецназовца — пистолет 38-го калибра с пулей повышенного останавливающего действия. Этот прием был явным нарушением правил рукопашной схватки и мог стать поводом для остальных открыть по мне огонь. Но терять было нечего — голыми руками мне было его не одолеть.

Я распрямился и выбросил вперед руку с зажатым в ней пистолетом, снятым с предохранителя, когда Блэк был всего в двух шагах от меня, и уже заносил для удара свою клешню. Мушка остановилась на середине широкого лба. И это был, пожалуй, единственный случай в моей жизни, когда я действительно испытал удовлетворение, спуская курок.

Грозный свинцовый посланец ударился в середину лба, легко вонзаясь в кожу. Сразу следом за этим донесся металлический лязг, с которым пуля… срикошетила?! «Этого не может быть», — протестующее завопил мой рассудок, отрицая очевидное. Второй выстрел я сделать не успел. Стальная лапища схватила мое запястье и вывернула его, заставляя выронить пистолет, в то время как вторая, сжатая в кулак — нанесла удар мне в середину грудной клетки. В ушах затрещало — это был звук, с которым сминались под кожей мои собственные рёбра.

Воздух вышел из моих легких, как из лопнувших воздушных шариков, а во рту я ощутил солоноватый вкус крови. Потрясенный, я мог лишь безучастно наблюдать, как мою руку безжалостно заламывают, заставляя меня упасть на колени, а затем мое тело легко возносится вверх, на высоту свыше семи футов, удерживаемое, словно перышко, могучей хваткой исполина.

— Все видели это?! — торжествующе прохрипел подо мной Блэк, обращаясь к двум десяткам изумленных штабистов, забывших о своих обязанностях, и сосредоточивших все внимание на беспощадной драке. — Все поняли, что будет, если стать на пути у «охотника за головами»?!

Выражение глаз людей было красноречивее ответа. Мой взор, затуманенный болью, остановился на безучастной физиономии генерала Чхона. Я не ждал уже, что он спасёт меня от гибели. И умолять об этом не собирался. Надеялся только, что этот монстр, порожденный недальновидным руководством Содружества, как и Гаррисон, когда-нибудь ответят за все совершенные им преступления.

В этот момент помещение внезапно содрогнулось. С потолка начала грудами сыпаться штукатурка. Монотонное бормотание в наушниках штабистов прервалось всплеском панических выкриков и треском канонады. Немногие из уцелевших после драки воздушных экранов заполнили светящиеся красным цветом предупреждения и изображения с каких-то камер, на которых было много светящихся вспышек и огня.

— Сэр, зафиксирован массированный огневой контакт с противником в районе проспекта Карла Маркса! — в ужасе завопил один из штабистов, бросаясь к своему рабочему месту. — Похоже, это контратака!

— Вывести мне большой план! — мгновенно забывая о нас, заревел Чхон.

— Все по местам, живо! Направить все резервы на отражение атаки! — прикрикнул на своих людей генерал Гаррисон.

«Охотники за головами» бегом ринулись прочь из помещения. Штабные офицеры заметались, хаотично пытаясь привести в порядок свои разгромленные рабочие места. Каким бы невероятным было только что произошедшее, контрнаступление недобитых сил евразийцев временно отодвинуло его на второй план. Для всех, кроме Тайсона Блэка.

— Заканчивай с ним поскорее, и ко мне! — не оборачиваясь, велел ему Гаррисон.

Замахнувшись, он со всей своей нечеловеческой силой бросил меня о стену. Бетонная перегородка, не рассчитанная на такие нагрузки, проломилась при ударе моим телом. Я вывалился в коридор, освещенный неровным светом аварийных ламп, распластавшись среди пыли и обломков разрушенной стены. Какие-то люди продолжали бегать, переступая через меня, но никого не заботило происходящее — дисциплинированные бойцы спешили на свои позиции, где им предстоит отразить ответный удар евразийцев.

Собрав остаток сил, я схватил и бросил в показавшегося из пролома Блэка оказавшийся под рукой кусок стены. Бетонный обломок разломался о лоб «охотника за головами», засыпав его глаза крошевом. Воспользовавшись секундным замешательством соперника, я нанес отчаянный удар правой, в который вложил все свои силы, ему в висок.

Я ощутил страшную боль, когда костяшки пальцев хрустнули, ломаясь о непрошибаемую черепную коробку. Обнажив зубы в злобном оскале, Блэк схватил меня за горло и легко, как и в прошлый раз, приподнял, прижимая к стене коридора. От недостатка кислорода я конвульсивно засучил ногами. Изломанные руки инстинктивно пытались ослабить давление на гортань, но я уже понимал, что это бесполезно.

Прямо за спиной Блэка, не обращая на нас внимания, пробегали бойцы разных подразделений, на ходу натягивая на себя недостающее снаряжение. За полупрозрачными окнами коридора, где в неровном освещении разворачивалась обширная панорама, оглушительно трещала канонада и яркими вспышками сверкали выстрелы.

Нечеловеческая морда приблизилась прямо ко мне. Пыхнув мне в лицо зловонным дыханием, Блэк просипел на прощание:

— Ты был всего лишь жалким человечишкой. Твое время прошло.

Замахнувшись, он запустил мое тело в последний полет. Выбив стекло, я полетел вниз с тридцатифутовой высоты, прямо на брусчатку проспекта Карла Маркса, одной из главных улиц южной Новой Москвы, по которой в эти минуты наступали силы евразийцев. Последнее, что я отчетливо запомнил — стремительно приближающуюся ко мне бурую брусчатку и мой собственный крик в ушах.

§ 38

Дальше осколки реальности приходили ко мне бессистемно.

Я хорошо помнил, как мимо меня проходил, сотрясая брусчатку тяжестью металлических шагов и огрызаясь во все стороны огнем, четырехметровый «Голиаф». Под прикрытием его массивного корпуса мерно шагали вперед тяжелые пехотинцы в боевой экипировке корпуса «Крестоносцы». В тот момент, когда мои полуприкрытые веки сфокусировались на боевой машине, она исчезла во вспышке взрыва, силой которого ближайших солдат разбросало по сторонам. Эхо взрывной волны докатилось до меня, и мое искалеченное тело несколько раз перевернуло.

Следующая картинка, всплывшая сквозь белую пелену — мое тело тащилось меж дюжих плеч двух бойцов с нашивками 101-ой воздушно-десантной дивизии, в то время как их товарищи отступали следом, пятясь задом, закрываясь бронированными щитами и прикрывая отход огнем штурмовых винтовок.

Но десантники один за другим падали, скошенные мощью ответного огня Союза. В конце концов одна из крупнокалиберных пуль настигла и меня — она ворвалась мне в ногу в районе коленной чашечки. Реальность, и так едва ощутимая, исчезла во вспышке невыносимой боли.

Несколько минут, а может быть, часов спустя зрение вновь возвратилось к моему правому глазу. Своих ног я не чувствовал. Какой-то смельчак, вколов мне стимулятор, ненадолго приведший меня в чувство, отчаянно тащил меня за руку, пытаясь вынести с линии огня. Плечами я задевал многочисленные тела бойцов 101-ой воздушно-десантной. Пули продолжали свистеть, безжалостно впиваясь в мертвых и пока еще живых. Одна из пуль срикошетила от искореженного бронекостюма убитого десантника, и я почувствовал, как она проникает мне прямо во внутренности. Сознание вновь исчезло.

Зрение ко мне больше не возвращалось — только тактильные ощущения и слух. Несколько раз я слышал слова «радиация» и «эвакуация», но уже не в состоянии был понять их смысл. Голоса вокруг в основном были паническими. Кто-то тащил меня, кто-то постоянно вкалывал что-то в вену. Время от времени я блевал. В желудке давно ничего не осталось, но организм все равно издавал рвотные позывы, так что мне казалось, будто меня сейчас вывернет наизнанку.

Наверное, я умирал. Бороться за жизнь я не чувствовал больше в себе сил. Остатки сознания подсказывали, что полученные мною повреждения — не совместимы с жизнью, они многократно превышают порог летальности. Так что мне, похоже, предстояло умереть. Лучше уж сразу, а не в больнице несколько дней или месяцев спустя, превратившись в ссохшийся живой труп.

Много времени спустя я почти пришел в себя на открытом морозном воздухе. Один Бог знает, как я оказался на поверхности. Суета, многочисленные шаги, голоса, шум пропеллеров, сильный ветер, снежинки на обожженных и изрезанных щеках. Мне было холодно и настолько плохо, что это невозможно описать словами. Шум вокруг, напоминающий о продолжающейся бурной жизни, только раздражал.

Цинично спокойный голос склонившегося надо мною человека я слышал отчетливо. Это, наверное, был врач.

— Этого не спасти. На нем живого места нет. И страшное облучение. Ума не приложу, почему он вообще жив, и зачем его сюда вытащили. Такого нет смысла эвакуировать в госпиталь. Он умрет еще на борту.

— Угу, — подтвердил диагноз другой медик. — Не трать на него время, у нас тут вокруг еще сотни тысяч пострадавших.

— Подумать только, Господь Всемогущий, термоядерная электростанция!

— Так-с, вколи-ка ему что-то посильнее и пошли дальше!

Я почувствовал укол и окончательно погрузился в забытье.