ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Слушай же упрек, ясно различимый в каждом дуновении ветерка; горе тому, кто не способен его услышать. Стоит только тронуть струну или изменить лад — и гармоническая мораль поражает наш слух. Немало назойливого шума на отдалении становится музыкой, великолепной сатирой на нашу жалкую жизнь.

Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»

— Ну и как тебя зовут, боец? — спросил Матрос, отхлебывая из чашки. Судя по далеко распространявшемуся аромату, там был вовсе не спирт, а липовый чай с медом.

— Антон, — сказал Антон.

— Антон… — словно перекатывая слово на языке, произнес Матрос.

Они беседовали в маленькой, но уютной комнатке в Мокрушино. Раньше здесь было что-то вроде администрации. Наверное, сидел какой-то здешний начальник мелкого пошиба. На стене до сих пор криво болтался портрет последнего президента.

«Где-то ты теперь, старина, — с горечью подумал Антон. — Сидишь в бункере, в лучшем случае, а я тут, как последняя сволочь, сдаю своих…»

— И что ты, Антон, умеешь? Откуда ты, Антон, к нам пришел? Что ты, Антон, от нас хочешь?

Примерно такие вопросы и ожидал Антон после того, как вернулся из печальной экспедиции к аэродрому, перемахнул стену у кузни Леонидыча, где сделать это было легче всего, и подошел к блокпосту на шоссе у Мокрушино.

— Умею я мало, — честно сказал Антон. — Из Новосиба. Убил пару человек и волка. Сам я, если чего, клоун.

— Хто? — Матрос аж привстал в автомобильном кресле, откуда-то скоммунизженном и поставленным на четыре деревянные ноги.

— Клоун. Точнее, учился на артиста, даже в театре играл, в Новосибирске. В «Глобусе». Играл, кстати, и классику. Меркуцио, Вожеватов в «Бесприданнице», Тузенбах в «Трех сестрах». Мне режиссер, между прочим, будущее большое предрекал… — говорил Антон, ощущая явное дежавю.

— Клоун, — Матрос сел, отхлебнул из чашки. — Так зачем пришел-то?

— Ты звал, — сказал Антон.

— Так ты ж не хотел.

— Передумал.

— Передумал… — повторил Матрос и пожевал губами.

Сидевший в углу на табуретке Золотой — Антон уже знал, что это Золотой — сказал:

— Фокус покажи, если кловун.

— А что это докажет? — спросил Антон.

— Ты не звезди, ты фокус покажи, — резонно заметил Матрос.

— Хорошо. Дайте пару монеток…

— Я тебе банк? Откуда у меня монетки? Куда я их засовывать буду?

— Хорошо, — поправился Антон, — давайте карты.

— Во, — оживился Золотой, — карты есть.

Он вынул из кармана куртки колоду, встал и бросил на стол:

— Держи, кловун.

Антон взял колоду, бездумно перетасовал, пустил из руки в руку на лету, как учил его в театральном старый препод Коль Колич.

— Чего кловун представляет! — с завистью заметил Золотой, снова умостившийся на табуретке.

— Же не манж па сис жур! — воскликнул с большим апломбом Антон, перегнал карты радугой и выкинул на стол: — Выберите любую.

— Ну вот, — сказал Матрос заинтересованно.

И ткнул пальцем в рубашку…

За полчаса Антон показал штук двадцать фокусов, ни разу не лажанувшись. Наверное, работал адреналин, желание быть принятым в клан. Тому же Коль Количу он постоянно сливал фокусы, за что старичок топал ногами и кричал:

— Да что ж за дебилы повыросли! Даже пальцами правильно шевелить не умеют!

Матрос и Золотой смотрели на представление со все возрастающим уважением. По окончании Матрос спросил:

— В карты играть тоже умеешь?

Сообразив, что предводитель мокрушинских имеет в виду не простого «дурака», Антон кивнул.

— Гут, — сказал Матрос почему-то по-немецки. — Дас ист гут.

— Но ты скажи, кловун, зачем к нам пришел? — снова подал голос Золотой, видимо, играющий роль правой руки Матроса.

— Честно?

— Не, соври, — и Золотой заржал, явно представляя, что случится с Антоном, коли тот соврет.

— Достало, — сказал Антон.

— То есть? — это снова Матрос, с интересом.

— Я сам из Новосибирска. Не миллионер, не менеджер среднего звена, простой человек. Но задницу листьями вытирать не привык, жрать белок — тоже, спать под кустом — и подавно. У вас тут, вижу, все по-нормальному.

— Так и у Ивановны все по-нормальному, — сказал Матрос. — Жил бы там, мы их не обижаем. Земледельцев-то…

— Так я не земледелец, господин Матрос, — Антон специально добавил слово «господин», решив, что лишним не будет. — Я клоун. А потом научился немножко воевать, стрелять.

— Кого замочил?

— В Новосибе, точнее, в Академе — двоих. Волка еще. Я же говорил. Только что. А, еще одного в деревне.

— Мало ли, — Матрос вкусно потянулся, хрустнув суставами. — Соврешь, недорого возьмешь. Я ж не проверю. Кроме деревенского, само собой.

— А ты проверь, — сказал Антон.

— Серьезно, что ли, кловун? — удивился Золотой, которому, похоже, бывший «кловун» понравился. — Это тебе не цацки-пецки.

— Я к вам не шутки пришел шутить, — сказал Антон. — Проверять хотите — проверяйте.

— А если мы тебя иначе проверим? — спросил Матрос. — Волки нам справку не предоставят, из Академа от новосибирских тоже не затребуем… Тут, на месте отыграешь. Как, а?

— Проверяйте, — повторил Антон.

— Ну, сам напросился, — заключил Матрос.


Проверка состоялась возле бывшего магазина «Продукты». В окне до сих пор висела блеклая реклама кока-колы и какой-то мгновенной лотереи. Против ожидания Антона, народу собралось немного: человек сорок. Наверное, рабочих со спиртзавода к зрелищам не допускали. А может, процедура отбора бойцов допускала присутствие только знающих людей.

— Ты сказал: «Проверяйте». Мы сказали: «Проверяем», — торжественно произнес Золотой. — Бой без правил, но без ножей, палок, камней, только руками-ногами. Зубы тоже можно. Пошли.

Против Антона выставили неплохого воина. Молодой, но сильный, мускулистый, с черными волосами, собранными в хвост. «Ну вот, опять я выбрал не ту сторону…» — успел подумать Антон, и тут Матрос ударил в импровизированный гонг-сковородку. Бой начался.

Воин решил, что Антон — дешевая добыча. Антон и сам бы так решил: тощий, бледный… Антон не знал, где и на кого учился воин, но зато крепко помнил, что умел сам.

Поэтому на первый выпад он ответил сальто назад. Кто-то восхищенно заорал — видать, поставил на Антона, а воин удивился.

Вторая попытка нападения закончилась тем же — Антон красиво ушел, несмотря на боль в ребрах. На нее он решил по возможности внимания не обращать: больно — это одно, а помереть — совсем другое.

— Дерись, падла! — закричал кто-то. — Чо увиливаешь?

Антон стиснул зубы и увернулся от третьего удара, едва не закричав по старой памяти: «Трам-пам-па!» Перекатившись, он увидел, что воин поскользнулся, и тут же на четвереньках кинулся к нему и впился в сухожилие, которое прикрепляет пятку. Воин взвыл. Антон, в мозгу которого вместе с наполняющей рот кровью мелькало: «СПИД! СПИД! Хотя откуда он тут?.. А сам пришел!», выплюнул ногу и, увидев над собой воющего противника, ударил двумя кулаками в яйца.

— Готов! — вскочил со своего места Золотой. Наверное, ставил на новичка. Воин верещал, держась за пах и катаясь по земле.

— Готов, — подтвердил Матрос, который спокойно наблюдал за происходящим, словно Джабба за гонками в «Звездных войнах».

— Чего, босс? — крикнул Антон, поднимаясь. — Прошел я твое испытание?

— Не-а, — улыбнулся Матрос. — Не прошел. Заслужил следующее прохождение. Можешь сохраниться, как в игрухе компьютерной.

Из толпы выдвинулся, словно бульдозер, волосатый мужик, весь покрытый примитивными татуировками.

— Простоишь две минуты против Абрамгутана — пройдешь, — сказал Матрос. — Был бы ты со стороны, типа совсем чужой, я бы тебя взял и после Дятла. Дятла ты качественно сделал. Но ты от Ивановны. Не до конца я тебе верю, Антоша. Так что ты завали Абрамгутана, а потом для тебя особое задание будет.

— А правила? Правила какие? — крикнул Антон.

— Теперь правил никаких, — расплылся в улыбке Золотой.

Абрамгутан покрутил головой, топнул ногой.

«Шкаф долбаный… — подумал Антон. — Куда ж я против него?..»

Абрамгутан шагнул вперед и сжал кулаки.

Антон заметался по импровизированной арене, проскользнул под первый удар противника, обежал его сзади. «Медленный, — понял Антон. — Этим надо пользоваться…»

Абрамгутан еще раз ударил, но не попал. Антон убегал. Убегая, он приметил мужика, у которого на поясе болтался штык-нож. А вот это вариант…

Еще один круг.

Абрамгутан вертелся и ревел. С мозгами, видимо, у него были дела нехороши.

— Дерись давай! — кричали вокруг, но появились и голоса в поддержку Антона: — Мотай его, паря, мотай, верно делаешь! Ща устанет или башка закружится!

Еще один круг.

Выбросить в сторону руку.

Схватить нож. Рукоятка здесь.

Вот.

Да.

Теперь — полоснуть!

Антон, которому для этого пришлось подпрыгнуть, распорол лезвием выхваченного ножа горло Абрамгутану. Тот упал на колени, закатил глаза, а потом громко захрипел в небо и упал ничком.

— Готов! — заорал Золотой, прыгая в экстазе. — Готов, падла, сука драная! Новичок, падла, рулит!

Кто-то завопил, что это не по правилам, но Антону было уже по хер. Он оперся на плечо выскочившего на арену Золотого и вырубился.

Нет, он не полностью потерял сознание. Он понимал, что его куда-то тащат, что одевают, протирают раны чем-то огненно-щиплющим, кладут на что-то мягкое…

Открыл глаза.

— Ты молоток, братуха, — сказал Золотой, протягивая Антону бутылку. — Бухни.

— Что это?

— Ну, типа пиво. Не боись, слабенькое, градусов десять. На шишках.

Антон хлебнул отвратного пойла со вкусом хвои и вернул пластиковую бутылку Золотому.

— Ты, чувила, меня поднял неслабо! — заявил Золотой. — И Матроса тоже… Пойдешь завтра в рейд, как говорил. На самом деле, мы бы не поверили, кабы ты башку не принес. Кого, ты сказал?

— Да не помню я, как его звать. И не говорил ничего, Я ж недавно в деревне. Пацан какой-то…

— Верно, не говорил. Но морда знакомая, видал я там такого, видал… И не сам же он ее себе отрезал. Однако проверили все равно. Ты выдержал, чувила! Я бабла поднял на тебе! Вернемся — угощу чем получше.

— Спасибо, братан, — сказал Антон и сделал еще несколько глотков. Конечно, на обычное пиво этот напиток походил весьма отдаленно, но сейчас взбодрил и он. — Спасибо…

— Спи, — велел Золотой со всем максимумом доброты, на который был способен. — Спи. А погоняло тебе у нас будет Кловун.

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные, страстные речи,

Взгляды, так жадно и нежно ловимые,

Первая встреча, последняя встреча,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь родное, далекое,

Слушая говор колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Антону приснилось, что он поет этот романс в общаге универа. Романс гарантированно снимал поголовье баб, словно косой. Оставалось только выбирать.

Но сейчас было не до баб. Антон вспомнил, где и зачем находится. А окончательно его убедил все тот же Золотой, открывший ногой дверь в халупу и крикнувший:

— Подъем! Война!

Антон выбрался наружу. Войско Мокрушина стояло на плацу во всей красе и, если честно, выглядело куда серьезнее, чем подозревал Антон. Ну да, правильную сторону выбрал. Даже автоматы есть, и пулемет ПКМ. Форт по всем правилам брали ночью, точнее, очень ранним утром. В четыре часа, как известно, самый сон, человеку трудно очухаться, когда его разбудят.

Антон встал в строй, но к нему тут же подошел Золотой и сказал:

— Ты пойдешь вперед. Ты знаешь, что там и как внутри, а если дернешься, чего тоже нельзя исключать, то наши тебя вальнут. Вот они, Кузя и Блесна.

Кузя и Блесна на Антона хорошего впечатления не произвели. Два урода с посеченными шрамами мордами, компания еще та. Но отказываться не пристало, Антон кивнул.

— Кузя старший, — добавил Золотой.

Хрен с ним, старший так старший. Что уж теперь выбирать…

— Пошли!

Ориентируясь на спину Кузи, Антон побежал на построение. Выслушав короткий инструктаж по взятию форта Ирины Ивановны, Антон вскинул на плечо свой починенный ИЖ и присоединился к Кузе и Блесне.

Накрапывал дождик. Бил по капюшону, размывал землю под ногами.

— Ну, Кловун, готов? — спросил Кузя.

— Готов.

— Пошли тогда. И смотри, если чего — не обессудь. Ты вроде как прописался у нас, но доверия полного пока тебе нету.

— Да я понимаю, Кузя, — мирно сказал Антон. — Не волнуйся, все будет в ажуре.

— В ажуре так в ажуре, — не стал спорить Кузя. — А ружье дай-ка лучше мне. А то нехорошо получается: я старший, и с пикой, а ты молодой, и с ружьем.

— Держи, — Антон протянул ИЖ. — Осторожно, там курок на верхнем стволе чиненый, не родной. Я проверял, вроде нормально работает, но, случается, сам срывается — если стукнуть прикладом сильно или уронить. Чтоб ты, если что, на меня не грешил.

— А это правильно, что предупредил, — понимающе кивнул Кузя. — В самом деле, мог и на тебя подумать. Буду внимательнее, Кловун.

Блесна так ни слова и не сказал, молчал, покуривая вонючую самокрутку. Самокрутка была хитро вставлена в дырку между верхними передними зубами.

Они тронулись в путь. В темноте было идти трудно, к тому же земля очень скользила под ногами. Однако Кузя вел уверенно, видимо, хорошо зная местность. Давно, что ли, готовились? Скорее всего. Ну не могли такие люди, имея рядом вполне благоденствующий по нынешним меркам объект, ограничиться сбором с него дани и не разработать план захвата… Так что Антон правильно выбрал сторону, чего уж там Матросу было устраивать проверки. Дураку понятно, что форт не выдержит, хоть там и народу больше. Народ народом, но одно дело — поросенка приручать или зерно сеять, и совсем другое — воевать и командовать. А ведь Ирина Ивановна при желании могла бы с Матросом сговориться, наверное. Баба-то она непростая, даром что обычный фельдшер. Есть у нее командирская струнка, вдвоем бы с Матросом они всех бы в кулаке держали. К тому же это мужики на пару править не умеют, а мужик с бабой — ого-го!

Блесна поскользнулся, ухватился за сухое деревце, с треском сломал. Кузя вполголоса выматерился и добавил:

— Кто еще чем-нибудь треснет, того я сам так тресну, что зубы за километр улетят!

К забору они подобрались именно там, где и рекомендовал Антон. Дело оставалось за малым — перебраться, открыть ворота, тихонько снять часового, если таковой имеется. У Блесны с собой был специальный штурмовой крюк со ступенькой, сделанный из согнутого должным образом арматурного прута. В самом деле, заранее готовились, причем весьма обстоятельно.

Блесна уже хотел воспользоваться своим осадным инструментом, но Кузя остановил.

— Дернем для успеха, — шепотом сказал он и вынул из кармана стеклянную бутылку-четверочку с завинчивающейся пробкой. — Спиртяжка!

Именно эта четверочка и натолкнула Антона на мысль. Точнее, на воспоминание о прочитанной бог весть когда книге Юрия Германа про милиционера Ивана Лапшина. К тому же первому Кузя протянул бутылку Блесне, и тот, держа в руке арматурину, хотел уже прислонить ее к забору, чтобы отвинтить крышечку, но Антон протянул руку:

— Давай.

Блесна отдал ему железяку, открыл бутылку и сделал глоток. Удовлетворенно кивнул, протянул было спирт Кузе, но Антон перехватил, сказав:

— Я чуток хлебну, а остальное командиру.

— Сечешь, — расплылся в улыбке Кузя.

Антон отпил немного вонючего спирта, с трудом проглотил, потряс головой. Мерзость…

— Эх, студент… Кловун… — по-отечески оценил его неопытность Кузя, раскрутил бутылку винтом и присосался к ней, запрокинув голову.

Именно этого и ждал Антон. Он с силой ударил кулаком, с размаху, сверху по донышку бутылки, как если бы забивал молотком гвоздь. Кузя коротко вякнул, давясь зубным крошевом и кровью, отшатнулся и врезался спиной в забор.[3]

Арматурина по прежнему была в руках у Антона, и он с размаху ударил ей в живот Блесну, не успевшего среагировать не происходящее. Блесна согнулся, Антон врезал ему по голове, потом — еще раз. Уголовник мягко плюхнулся в грязь.

Дергающегося и хрипящего — видимо, спирт попал в дыхалку — Кузю Антон с отвратительным хрустом огрел прутом поперек лба. Кузя еще сильнее задергался и неожиданно расслабился, сильно запахло дерьмом.

— Сволочь… — тихо сказал Антон и подобрал упавшее рядом с телом ружье. Кажется, с ним было все в порядке.

Блесна лежал без движения, то ли мертвый, то ли оглушенный.

«Хватит, наигрались», — подумал Антон и разрядил ему в лицо ствол, тот, что с нормальным курком.

Грохнувший выстрел стал своего рода сигналом, за стенами тут же вспыхнули факелы. Антон, закинув ружье за плечи, прицепил к забору так пригодившийся прут и, сунув ногу в петлю, вскарабкался наверх. Спрыгнул на другую сторону и тут же получил чувствительный удар под дых. Хотел было крикнуть, мол, не бейте, мужики, но не сумел и не успел — прислали еще раз, в челюсть. Грохнувшись на какие-то деревяшки, Антон, откатился в сторону, потеряв притом ИЖ, и, задыхаясь, проскрипел:

— Это я, городской… Не бейте…

Его рывком подняли, осветили.

— Антоха! — обрадовался бывший участковый Малина.

— Вы ж знали, что я… — кхекая, пробормотал Антон. — Я же предупреждал…

— Да мало ли, лезет кто-то… Лучше перебдеть… — развел руками Малина.

Со всех сторон тем временем слышались крики, редкие выстрелы, в небо ушла длинная автоматная очередь — почему-то трассирующими. Атаку, судя по всему, сорвали вовремя, на подходах. Освещенные факелами нападавшие со стен смотрелись как на ладони, и здесь им не помог бы даже ПКМ.

Все еще сгибающийся от боли под ложечкой и нехватки воздуха — умел бить чертов мент! — Антон подобрал ружье и потрусил в сторону «их» домика. Бывший участковый последовал за ним, предусмотрительно сняв с забора штурмовую железяку.

Как выяснилось, довольно значительная часть мокрушинских все же смогла пробиться на территорию деревни, развалив стену в неудачном для защитников месте. То ли подгнила там стена, то ли оказалась плохо сложена… Начался позиционный бой. Точнее, сражались малочисленные обладатели огнестрелов, а остальные ждали, что из этого выйдет.

Возле «своего» домика Антон наткнулся на Фрэнсиса.

— Лариса внутри, с ней все в порядке, — без обиняков сообщил тот. — Кирилыч тоже. А ты как?

— Видишь — живой.

— Получилось?

— С грехом пополам. Слышишь, пальба…

— Слышу, — сказал камерунец и вытащил из объемистых карманов гранаты: те самые РГД, подаренные забредшими в гости офицерами-ракетчиками. Карманная артиллерия. Антон, балда такая, о них как-то даже успел забыть. — Бери пару, пошли. Устроим сюрприз этим ублюдкам.

Сюрприза хватило всего одного. Метко брошенная Фрэнсисом граната ушла за угол крайнего дома, откуда периодически постреливали ПКМ, пара автоматов и ружье. Блеснуло, ухнуло, простучали по бревнам осколки, и стало тихо. Лишь кто-то жалобно скулил. По стеночке к месту взрыва проскользнул незнакомый Антону мужик с топором, осторожно заглянул за угол, потом, уже смелее, завернул туда. Скулеж тут же прекратился, а мужик вышел обратно и сказал, помахивая топором:

— Всё, готовы субчики.

Оставшихся уголовников отлавливали по деревне. Одни почти не сопротивлялись, другие, напротив, понимали, что ничего хорошего их не ждет, и потому отбивались до последнего. Антон едва не подстрелил кого-то, пробежавшего по крыше ближнего дома, но не попал.

Мимо протащили вырывающегося толстого дядьку, взахлеб объясняющего:

— Дима, Дим, ты ж меня помнить должен! Я в Мокрушино на углу жил, где колонка! Семенов я, Семенов!

«Интересно, что с этими-то будет? — подумал Антон, имея в виду „коренных“ мокрушинских, выступивших на стороне нападавших. — Наверное, тоже ничего хорошего. Хотя надо посоветовать Ирине Ивановне, пусть отрабатывают свои злодеяния ударным трудом. Все больше толку, лишние руки не помешают…»

Ирина Ивановна как раз попалась на глаза — серьезная, с тесаком в руке — поэтому Антон решил отложить разговор до более удобного момента. Он вернулся к дому и поднялся на крылечко, решив, что на сегодня с него достаточно баталий.

Открыл дверь — чего ж так темно-то внутри? — и сказал:

— Привет, Лара.

— Привет, Кловун, — отозвался из темноты знакомый голос Матроса.

Загрузка...