Носители Совести

11

Марк Сивур жил в Хольмграде, самом отдаленном районе столицы. Когда-то давно его построили в рекордные сроки, чтобы удовлетворить спрос на жилье в быстро растущем Североморье. Но, как водится, что-то где-то не рассчитали, и многотысячный Хольмград остался без транспорта. Не успели протянуть троллейбусную линию, автобусы ходили с перебоями. Район рос, неизменно опережая все усилия перевозчиков. Постепенно его привыкли числить «у черта на куличиках», а само название даже стало нарицательным.

Но после развала, когда через столицу потянулись во все стороны колонны тяжелых грузовиков, а экология в центре резко ухудшилась, район неожиданно попал в «зеленую зону» и считался теперь престижным.

Однако добираться до него, как и прежде, было тяжело. Арсений доехал на рейсовом автобусе до конечной, а потом еще минут двадцать парился на остановке экспресса. Сверкающий «леопан» с надписью «Хольмград-транзит» появился из-за поворота, когда он уже подумывал сбегать за холодным пивом в соседний супермаркет.

Пока экспресс колесил по гряде холмов, давшей название району, Арсений перебирал в голове все, что ему было известно о Марке Сивуре. Кроме скупой информации от Севастьяна – инвалид второй группы, живет на пенсию и случайные доходы, владеет крупной коллекцией солдатиков – практически ничего. В структурах Минбеза Сивур никак не отметился, что называется: не был, не состоял, не участвовал.

По каналам Отдела по борьбе с незаконным вывозом культурных ценностей удалось узнать, что коллекция Марка действительно известна далеко за пределами Североморья, включена во многие мировые каталоги, а у себя дома еще и в Реестр особо охраняемых объектов. По большей части в нем содержались раритеты частных и государственных коллекций, представляющих национальное достояние.

«И все-таки странно. Что могло объединять их: профессора медицины, бывшего имперского поэта-песенника, скромную воспитательницу детского сада и – даже подумать смешно! – коллекционера солдатиков? Какие у них могли быть общие интересы?

Может, Алина водила к Сивуру своих подопечных? Поиграть в «особо охраняемые объекты»?

Ага, а к Шаллеку детишки приезжали, чтобы прикоснуться к исторической реликвии. Вот он – певец имперской мощи! Спешите видеть!

Глупости!

И сам этот Марк? Что за дикое увлечение? В войнушку в детстве не наигрался? Понятно, он передвигается с трудом, работать не может, надо чем-то себя занять. Но солдатики?

Нет, хватит кипятить мозги! А то можно черт знает до чего додуматься».

Арсений усмехнулся, вспомнив одну из своих первых версий, которые он пытался вычертить вчера вечером в любимом блокноте. Получалось, что вся четверка – преступное сообщество по сбыту в Империю или Ойкумену ценного сырья. У Шаллека наверняка на Востоке осталось много знакомых, а у Сивура отлично налажена система связи с западными аукционами. Круковский – прикрытие, Редеко – курьер.

Осталось только придумать, что они вывозили?

Может, солдатиков? Или, не дай бог, детей для усыновления?

Ага, из детсада, где Алина работала…

Какой бред!

«Хорошо, что Глеб никогда не узнает. А то бы прохода от подколок не было», – подумал Арсений. Тот листочек он вырвал из блокнота и выкинул в окно.

Динамики громкой связи ожили, проскрежетав на весь салон:

– Шестнадцатый квартал. Конечная.

Автобус остановился. Арсений выбрался наружу, с тоской посмотрел по сторонам.

Домов не было. В обе стороны уходила дорога, а вокруг простиралась североморская пустошь, изрезанная холмами и оврагами – море пожухлой от солнца травы и редкие зеленые островки немногочисленных деревьев. Прямо за остановкой начинался пологий склон, на него карабкалась дорожка из бетонных плит. По ней уже спешили немногочисленные пассажиры.

– Простите, – спросил Арсений дородную женщину в джинсовом платье. – Вы не подскажете, где здесь дом сорок один?

– Все там, – неопределенно ответила она, указав рукой на гребень холма.

Он пожал плечами. Делать нечего, надо идти.

Шестнадцатый квартал оказался небольшим. Десяток плотно прижавшихся друг к другу домов, несколько магазинов, школа, детский сад и… следующий квартал километрах в двух по прямой. В имперские времена любили так строить, насмотревшись на западные кондоминиумы. Это называлось – микрорайон. Между островками шестнадцатиэтажек по плану должны были разбить скверы, протянуть тенистые аллеи. Но план так и остался на бумаге. Только теперь между башнями микрорайонов появилась наконец и буйная зелень, и ухоженные парки, но… частные, огороженные трехметровым забором. Среди нарождающегося в Североморье среднего класса входило в моду иметь коттедж в Хольмграде.

Дом сорок один – третий по счету – ничем не отличался от соседей. Грубо отшлифованные панельные блоки, облупленная дверь подъезда, кривые ряды почтовых ящиков и слабый кошачий запах.

На лестничную площадку седьмого этажа выходили четыре двери. Арсений огляделся, увидел нужный ему номер «25» и позвонил.

Долгое время никто не открывал, наконец послышалось:

– Кто там?

– Это Арсений Догай, следователь прокуратуры.

– Да-да, я вас жду.

Загремели засовы, дверь распахнулась.

Честно сказать, он ожидал увидеть Марка Сивура совсем другим – сухоньким, беспомощным стариком в инвалидной коляске. А перед ним стоял, опираясь на ортопедический костыль, высокий, чуть сутулый мужчина средних лет. Общее впечатление портил разве что болезненный цвет лица и синие жилки вен на пергаментной коже.

– Здравствуйте, – сказал Сивур и протянул руку.

Арсений осторожно пожал ее, прошел вслед за хозяином в маленькую прихожую с низким потолком. По стенам висели военные плакаты разных эпох, фотографии стендов с солдатиками, отдельные фигурки крупным планом.

– Быстро нашли?

– С трудом, – честно признался Арсений. – Далековато вы забрались.

– Мне район нравится. Тихий, спокойный. А что от центра далеко – так я же домосед, редко куда выхожу. Раз в год, обычно числа пятнадцатого ноября, езжу в Ойкумену на крупную выставку исторической военной миниатюры. И все.

«Надо же, – подумал Арсений, – как вычурно можно назвать простые и банальные вещи. Людская фантазия безгранична, лишь бы прикрыть свой странноватый для окружающих фанатизм туманом выспренних фраз. И тогда пьяный слет бездарных певцов становится международным музыкальным фестивалем, драка за гранты ойкуменских благотворительных фондов – заседанием ученого совета, а банальная тусовка великовозрастных любителей солдатиков – выставкой исторической военной миниатюры».

В комнате, куда Сивур пригласил Арсения, солдатики были везде. Казалось, они занимают каждый миллиметр свободного пространства. Вдоль стен высились застекленные полки с целыми батальонами воинственных фигурок, у окна стоял макет, изображавший какую-то битву прошлого: по зеленому полю маршировали навстречу друг другу сомкнутые колоны под развевающимися знаменами. По углам громоздились коробки, испещренные надписями на ойкуменском. В них солдатики лежали буквально грудами, без всякой системы.

– Боже мой! Сколько же лет вы это собирали! – восхитился Арсений совершенно искренне. – Да тут, наверное, есть абсолютно все!

Сивур заулыбался – похвала была ему приятна.

– Абсолютно все собрать невозможно. Я специализируюсь на ойкуменской истории с XI века и до нашего времени. На полках все систематизировано по годам и странам…

Арсений пригляделся. И правда: в правом нижнем углу стекла везде приклеены миниатюрные флажки, а под ними кратко объяснялось, войска какой армии и какого исторического периода собраны на этой полке. Наверное, прямо в таком виде «военные миниатюры» путешествовали вместе с хозяином в Ойкумену.

– …но работа еще не закончена. Мне постоянно присылают новых солдатиков, в дар, на обмен или для консультации. Коллекция растет быстрее, чем мне удается ее хотя бы рассортировать.

– Потрясающе! Я никогда не видел ничего подобного!

– Не только вы. Многие профессионалы не могут за мной угнаться, – хозяин гордо кивнул на целую галерею медалей, украшавших проем между окнами. За цветным великолепием солдатиков, Арсений их и не разглядел. – Это награды различных выставок.

Сивур опустился в кресло, неловко выставив ногу, прислонил рядом костыль. В комнате повисло молчание. Первым не выдержал Марк.

– Но вы пришли поговорить не о солдатиках, ведь так?

– Да, я веду дело о гибели Богдана Владиленовича Круковского. Ну, если быть точным, дело пока не выделено в отдельное производство, но по результатам разговора с вами это вполне может произойти. У меня накопилось много вопросов. Надеюсь, вы сможете ответить хотя бы на часть из них.

– Прежде, если можно, я задам один вопрос вам.

– Пожалуйста.

– Скажите, как… умер… – Сивур с трудом подбирал слова, – погиб Богдан? Я читал в «Крим-инфо», что его убили какие-то бандиты, это правда?

– В общих чертах. Две враждующие группировки приехали на переговоры и… не договорились. Началась стрельба. Круковский угодил под шальную пулю.

Коллекционер выпрямился, его лицо непроизвольно дернулось:

– Точно? Вы уверены, что это был несчастный случай?

– Если бы я был уверен, то не сидел бы здесь. Хотя я и не должен раскрывать вам тайну следствия, под свою ответственность скажу: есть шанс, что Богдана Владиленовича застрелил кто-то другой. Например, снайпер.

– Снайпер! – Сивур вздрогнул. Было видно, что последние слова Арсения изрядно его напугали.

Следователь понял: нужно еще немного нажать, и коллекционер расскажет все. Очень уж хочется ему поделиться своими страхами. Смерть, как хочется.

– Я этого не утверждаю, Марк Вилисович…

– Зовите меня Марком, пожалуйста, – быстро сказал Сивур. – Не люблю официоза с именем-отчеством.

– Хорошо. Так вот – я не утверждаю на сто процентов, я сказал «есть шанс». Как и во всех остальных случаях. Лин Шаллек мог хватануть смертельную для себя дозу алкоголя, но ее вполне могли влить насильно. Алину Редеко сбила случайная машина, но с места происшествия она скрылась, и ее до сих пор не нашли.

С каждым словом Арсения коллекционер сильнее вжимался в кресло, как будто хотел спрятаться от чудовищных слов следователя, от ужасов окружающего мира.

– Скажите, Марк, что объединяло их – трех совершенно непохожих людей: профессора, поэта и воспитательницу? Что могло быть у них общего, кроме того, что все они, к сожалению, погибли? И причем здесь четвертый – коллекционер солдатиков Сивур, который, к счастью, жив и здоров?

– Мне повезло. Просто я уже не… – пробормотал хозяин.

– Что? Продолжайте, Марк. Вы уже не…?

– Они собирались у меня. Я когда-то был такой же, как и они, мы привыкли часто видеться, а потом, когда я… Потом это стало традицией. Вот тут, у меня на квартире они и собирались, пили чай, беседовали. Никаких особенных тем, политики или там, социальных проблем, нет, просто говорили о жизни, о знакомых, о судьбе своей и близких. Стул, на котором вы сидите, очень любил Богдан – говорил, что он идеально подходит его больной спине, Алина сидела на диване…

– Кто такие «они»?

– Подождите, – ответил Марк спокойно, – я все объясню. Слушайте дальше. В конце недели, по субботам, они съезжались ко мне. Все четверо.

– Четверо? – спросил Арсений. – Круковский, Шаллек, Редеко… кто еще?

– Да, сначала нас было пять, потом я… не смог, и их осталось четверо. Лин, Богдан, Алина и Ника. Ее я знал мало, она появилась самой последней. А вот с Богданом мы знакомы лет двадцать, и как раз он-то мне все и рассказал. – Сивур покачал головой. – Не знаю, какая будет ваша реакция, Арсений, я, например, сначала не поверил, рассмеялся Богдану в лицо. Поэтому, если вы хотите все знать, приготовьтесь услышать необычную историю. И, пожалуйста, – не спорьте и не перебивайте.

– Слушаю вас, Марк.

– Богдан называл нас… точнее уже их – Носителями Совести Мира. Не знаю, сам ли он придумал название или кто-то подсказал, но оно подошло на удивление точно. Никто и никогда не пытался выразиться по-другому. Он попал в точку. Когда я в первый раз услышал от него эти три слова, то очень развеселился. Говорил всякие глупости, мол, не надорвемся ли мы, потянем ли поднять всю совесть мира зараз. Дурак был. Богдан терпеливо объяснял, приводил примеры, сыпал фактами. Он называл Носителями обычных, простых людей, живущих среди нас, от которых волею судеб зависит поведение всех остальных граждан страны и мира. Если их много – люди вокруг просто вынуждены быть честными, ответственными, правдивыми. А если мало, тогда творится полный беспредел и беззаконие. Чем меньше Носителей в мире, стране, городе, тем больше вокруг зла, предательства и преступлений.

Он помолчал.

– Конечно, Носителем может стать не каждый. Богдан считал, что только очень честные люди, живущие по совести, могут получить шанс. Я не знаю, кто отбирает кандидатов, и происходит ли это на Небе, в салоне инопланетного корабля или в астральном пространстве. И Богдан не знал. Возможно, это происходит само, что-то вроде естественного природного процесса.

Арсений вспомнил поразительно похожие отзывы о Круковском, Шаллеке и Алине Редеко. Хорошие люди, ответственные, скромные, честные. Ни одного плохого слова.

Нет, не то, чтобы он сразу поверил Сивуру, но…

– То есть человеку достаточно прожить всю жизнь по чести и совести – и он тут же станет Носителем?

– Я не знаю, Арсений. Никто не знает. Отбор производится не по нашему желанию, скорее даже против него. Зато я совершенно точно знаю на собственном примере, какие качества не могут быть у Носителя.

– Какие?

– Предательство, мошенничество, равнодушие…

– И ложь, конечно?

– Здесь сложнее. Мы много спорили на эту тему, но так и не пришли к выводу, где проходит границы между ложью, скажем, во спасение, которая присутствует даже в Библии, и циничным, корыстным обманом. Допустим, врач не сказал пациенту, что тот скоро умрет? Это ложь?

– Несомненно.

– Но она дает умирающему человеку несколько дней, недель или даже месяцев счастливой, полноценной жизни, а не унылого существования, когда каждое утро просыпаешься с мыслями о вечности и загробном мире. Ожидание смерти хуже самой смерти, не зря приговоренные к высшей мере вешаются в камерах.

– Вы правы, наверное. Я как-то не задумывался над такими вещами.

– А мы очень часто задумывались, поверьте, Арсений. Спорили до хрипоты. Никто же не знал отпущенных нам границ, крайних условий. Вот вам еще пример: наша ежедневная маленькая ложь, которую мы вынуждены произносить в ответ на вопрос друзей и близких: «Как дела?» Дела нормально, говорим мы, чтобы не рассказывать в подробностях все, что случилось за последние несколько дней. Старая пословица говорит, что зануда – это тот человек, который на вопрос: «Как дела?» – действительно начинает рассказывать, как у него дела. Близким людям не всегда надо знать всю правду, чтобы не расстраивались и не переживали. Скажите, вы женаты? – неожиданно закончил Сивур свою тираду.

– Нет, но причем здесь…

– Тогда вам сложнее будет объяснить, но я постараюсь. Представьте, у вашей жены – больное сердце. Или она беременна. Или еще что-то в этом роде: ей категорически запрещено волноваться. И вдруг на улице вы едва не попадаете под машину, или, учитывая специфику вашей работы, в вас стреляет преступник…

– Господи, Марк, типун вам на язык!

– Да хоть два! Я о другом. Представим, что рана не опасна – чуть задело и все. Царапина. Так вот, скажите: вы станете рассказывать жене о ней?

– Ну, наверное, нет. Но она же все равно потом узнает!

– Потом – не так страшно. Увидев, например, шрам на ноге, она поинтересуется – откуда, и вы сможете сказать, что зацепились за гвоздь, упали с дерева, помогая соседской девочке достать убежавшего котенка… То есть опять же – солжете. Но не со зла и корысти, а наоборот – из добрых побуждений, заботясь о близком человеке.

– Что ж, в ваших словах есть резон. Но кто устанавливает границы допустимого?

– Мы не знае…

За окном что-то зашуршало. Потом, хлопая крыльями, пронеслась черная тень. Скорее всего, голубь или ворона.

Реакция Марка Арсения поразила. Сивур вздрогнул, замолчал на полуслове. Подхватил костыль, рывком встал и, приволакивая правую ногу, подошел к окну. Огляделся, долго изучал что-то во дворе.

«Как же он боится!»

– Мы не знаем, Арсений. В том-то и беда. Какое-то мерило несомненно есть, и я тому пример.

– Вы все время повторяете: «пока я был», «потом я не смог»… Что случилось?

– Три года назад я совершил подлый поступок и потерял право быть Носителем. Ко мне обратился за помощью старый приятель, попросив денег в долг. Я отнесся к просьбе с подозрением, считая не без оснований, что бизнес приятеля носит характер полукриминального. Он уже несколько раз попадал в какие-то грязные истории. И, несмотря на уверения приятеля, что его убьют, если до конца недели он не отдаст долг, я отказал ему. Потому что считал: деньги нужны на какие-нибудь очередные темные делишки, а все остальное он просто выдумал, чтобы разжалобить меня. Так уже бывало, я дважды верил ему на слово, и деньги исчезали бесследно. Потом он четко и доходчиво объяснял, почему не может вернуть, и просил еще. В конце концов, он оказался в положении мальчика, который все время кричал: «Волки! Волки!» Ссудная касса закрыта, сказал я тогда. Приятель ушел совершенно подавленный, но я, глупец, считал, что это лишь хорошая актерская игра. А через три дня его расстреляли в собственной машине трое неизвестных.

– По-моему, вы были в своем праве.

– Знаете, со стороны легко судить. Но очень тяжело потом жить, сознавая, что мог спасти человека и ничего для этого не сделал. Я до сих пор виню себя. Деньги – просто цветные резаные бумажки с портретами президентов и королей. Разве стоят они человеческой жизни – сколько бы их ни было!

Арсению показалось, что Марк сейчас потеряет сознание: он покраснел, руки сильно затряслись. Следователь поспешил сменить тему.

– И после этого случая, вы решили, что перестали быть Носителем?

– Сначала я ничего не понял. Но потом, когда у меня стали закрадываться некоторые подозрения, я попытался проверить. И убедился.

– В каком смысле – проверить?

Марк долго молчал, мрачно смотрел перед собой. Потом сказал:

– Я стал вором. Украл кошелек у знакомого коллекционера, который пришел ко мне в гости. Он повесил свою куртку в прихожей, а я вытащил из нее бумажник. Конечно, он не подумал на меня, решил, что его обчистили еще в автобусе. Мне стыдно сейчас, и было стыдно тогда, но знакомых ощущений я не испытал.

– Объясните подробнее, Марк.

– Что? Ах да! Вы же не знаете… Когда Богдан все мне объяснил, я тоже посчитал себя Носителем. А он был уверен в этом, рассказывал, что разработал какую-то систему тестов, которая позволяет выявлять нас с точностью почти в сто процентов. Действительно, методика работала.

– В чем она состояла?

– Так сразу трудно объяснить… своего рода цепочка тестов, искусственных ситуаций, в которых Носителя подталкивают к мысли поступить бесчестно или пройти мимо чужой беды. И стоит подумать о чем-то подобном, как тебя всего охватывает жгучее чувство стыда. Оно не мешает, отнюдь. Но ощущение при этом такое, словно тебя выворачивает наизнанку, выставляя на всеобщее обозрение самое низменное и подлое, что есть в твоей душе. Богдан называл это эффектом обратной связи. По его теории, Носитель пробуждает в окружающих советь, честь, желание творить добро – название не важно! Значит, существует какое-то поле, излучение, ну или, по крайней мере, что-то, основанное на привычных физических принципах. Соответственно, в центре, где находится сам Носитель, концентрация должна быть наивысшей.

– Никто не пытался измерить это поле?

Сивур вздохнул.

– Поймите, Арсений, все, что я вам говорю, – домыслы и фантазии, личный опыт нескольких десятков людей, передаваемый из рук в руки.

– Почему «из рук в руки»? И почему так мало – несколько десятков?

– Это единственное, что мы знали точно. К сожалению. Носитель может передать свой дар – или проклятье, называйте, как хотите, – другому человеку. Но только перед смертью.

– Откуда Носитель узнает, кому отдавать свой дар?

– Он выбирает сам. Дело в том, Арсений, что Носители за день-два предчувствуют свою смерть. Знаете, иногда я радуюсь, что потерял свой дар. Бывает, я целыми днями думаю об одном: каково было Лину, Богдану, Алине жить свой последний день. Ходить на работу, улыбаться знакомым и друзьям, как ни в чем не бывало шутить и смеяться. И при этом каждую секунду ждать смерти. Неотступной и неотвратимой.

«Черт! – подумал Арсений. – Еще немного и я окончательно поверю!»

Здравый смысл нашептывал, что Марк, скорее всего, мирный шизофреник с искусно выстроенной картиной мира, что ничего подобного быть не может, что все это полный бред…

«Но очень хочется поверить. Где-то же должны существовать кристально честные, благородные и совестливые люди. Не могли же они исчезнуть все до единого, погибнуть от шальной пули, запретного алкоголя, стать жертвами развеселой пьяни за рулем».

Ведь не могли же!