Носители Совести

9

Как и предполагал Арсений, старший прокурор Каневский на следующий день вызвал его к себе. Наверняка, нашелся доброхот, который рассказал Каину, что следователь Догай мотался куда-то за сто километров. А вдруг служебное положение для личных нужд использовал? Теще мебель перевез?

– Арсений Юльевич, зайди на минутку.

Сказал – и отключился. Словно команду отдал.

Значит, не в настроении сегодня. В хорошем расположении духа, Каневский здоровался всегда, шутил, изъяснялся многословно. А такая краткость ничего хорошего не сулила.

«Неужели, дело Круковского хотят прикрыть? Может, с самого верха сигнал пришел?»

Но Арсений волновался зря. Старший прокурор собирался на прием к Генеральному и потому – торопился. Хотел побыстрее разделаться с текучкой, ну и быть во всеоружии, если высокое начальство начнет задавать неудобные вопросы.

У самых дверей Каиновского кабинета Арсений столкнулся с таким же, как и он, рядовым следователем Юргеном Вакатисом.

– Оо! Привет кооллеге! – сказал он с характерным акцентом. – Тооже сдаваться пришел?

– Сдаваться? А! Генрих Львович к суверену собрался, с вассалов дань собирает?

– Именноо. И сдается мне, сейчас твоя оочередь.

Выслушивать полный доклад Каин не стал – времени не было. Справился, что нового по делу Вокулика, поинтересовался результатами экспертизы взрывного устройства из Рыбинского переулка, а под самый конец, собирая документы в папку, спросил:

– Что у тебя по старику этому… как его… ну, которого в Балтийске подстрелили.

Вот так это выглядит со стороны: старика убили, какого-то там пенсионера. Не депутата, не таможенного офицера и даже не полицейского. Обычного человека, простого, незаметного. Мир без него не покатится в тартарары, государство не забуксует. Никто и внимания не обратит, кроме двух-трех близких родственников и друзей. Ну и десятка другого тех, для кого гибель Богдана Круковского – просто строчка в ежедневной статистике криминальных происшествий. Как звали? А-а, не помню. Да какая разница! Просто «старик, которого в Балтийске подстрелили».

– По Круковскому?

– Да, точно! Что-нибудь есть? Или будем закрывать дело?

– Я нашел кое-какие странности. Вроде бы обычные совпадения, но…

– А результат, Арсений Юльевич? До начала июля пять дней осталось, надо что-то решать. Ты, говорят, вчера в Троскиняй ездил. Зачем?

– Не в Троскиняй, в Весеннее. Ниточка одна туда потянулась, надо было проверить.

– Ну и как?

– Человек тот умер. И тоже непонятно. То ли несчастный случай, то ли самоубийство, а может, помог кто…

Каин поморщился.

– Арсений Юльевич, только давай без эксгумаций на этот раз!

– Нет, эксгумация не нужна, следователь межрайпрокуратуры, который дело вел, настоял на повторной медэкпертизе. Те вопросы, что меня интересовали, он выяснил. В акте все есть.

– Ну и хорошо! Вызови следователя, поговори.

– Он погиб, Генрих Львович.

Старший прокурор перестал собираться, оперся на стол кончиками пальцев и пристально посмотрел на Арсения:

– Как именно?

– Угорел в машине. Я смотрел акт экспертизы – никаких следов насилия, ничего. Кровь чистая, как у младенца. Просто усталый человек заснул в собственном гараже, прямо в машине. И почему-то забыл выключить двигатель.

– Та-ак… Ты думаешь – убийство?

– Похоже.

Каин не спросил прямо: «Его убрали, чтобы не лез не в свое дело?», но Арсений все понял правильно. Старший прокурор намекнул подчиненному, что тот, возможно, потянул не за ту веревочку. Как бы чего не вышло.

– Мало нам было балтийской перестрелки, так теперь еще и это!

– По документам все чисто.

– Ну да, но если кто-нибудь свяжет оба дела… Для того, чтоб полетели головы, доказательства не нужны, хватит и подозрений. Телевизионщики в курсе?

– Пока нет. Но они уже приезжали сюда. Я попросил направить их к нам работника Движения пенсионеров. Это единственное, что связывало Круковского и Шаллека, – заметив недоумение на лице Каневского, Арсений пояснил: – Он и есть та самая ниточка, за которой я вчера ездил в Весеннее.

– Ты сказал, что в его смерти тоже не все ясно. Что именно?

– Он умер от отравления алкоголем.

– Ну и что? От этого кто только не умирает!

– У Шаллека было хроническое заболевание печени, при нем и пятьдесят грамм – смертельная доза. Он об этом знал и о здоровье своем заботился, на то и свидетели есть. Но почему-то взял и выпил поллитра. Медикаментозного вмешательства не обнаружено, следов алкоголя в желудке нет. Но это ничего не доказывает.

– Хорошо, – старший прокурор посмотрел на часы, захлопнул папку, застегнул ее и сунул в портфель. – Работай пока по этому делу, время еще есть. Если нужно – создай группу, человека два-три, я потом подпишу, задним числом. Но чтоб информация никуда не просочилась! ТВ и на километр не подпускать! Ясно?

– Ясно, Генрих Львович. Если можно, я Глеба Уварского с «заказухи» Вокулика сниму. Временно. Там сейчас все равно движения никакого, только на прочесывание да проверку документов вся надежда.

– Давай, давай. Главное, чтобы польза была.

Лучше всего Глеб Уварский умел копаться в архивах. Во-первых, по образованию он был не юристом, а инженером-компьютерщиком, причем с дипломом Имперского университета радиоэлектроники. Потому, наверное, никто не мог перещеголять его в умении обращаться с базами Минбеза и архивными банками данных. А во-вторых, как и в прежние времена, личные контакты играли немалую роль. И если Арсений легко находил общий язык с экспертами и гражданскими спецами, то Глеб с его манерой шутить по любому поводу, с хорошо подвешенным языком и обаятельной улыбкой, сразу и навсегда располагал к себе архивных «девочек» любых возрастов вплоть до пенсионного.

Арсений осчастливил его прямо с порога:

– Каневский приказал сформировать группу по балтийскому делу. Я попросил в подчинение тебя – нужно немного покопаться в архивах, посмотреть что и как. Вокулика с тебя пока сняли.

– Ну вот, – демонстрируя вселенскую грусть, сказал Глеб и попытался незаметно закрыть разложенный на экране компьютера пасьянс, – Сидишь тут, весь в делах, пашешь в поте лица, а потом приходит злой Арсений Юльевич и преподносит новый сюрприз.

– Да уж, как бы тебе бедному не перетрудиться.

– И пожалеть-то меня некому! Сгорю на работе, поздно раскаиваться будет.

На этой фразе Глеб не выдержал и хихикнул. Глядя на него, Арсений тоже не смог удержаться от улыбки:

– Совесть меня заест тогда! Придется тебе самую легкую работу предложить, творческую можно сказать. Мне нужен список всех женщин по имени Алина, которые работают с детьми. Начальные школы, приюты, детские сады… медицинские стационары какие-нибудь. Понятно?

– Именно Алина? – Глеб посерьезнел. – Имперский вариант имени? Или Арина, Алинь, Алинэ – все, что похоже?

– Пока без вариантов. Если ничего не найдем, тогда расширим поиск.

– И надо, как обычно, вчера? Да?

– Именно. Давай, Глеб, бросай все дела, займись поисками, побегай по архивам.

Несмотря на то, что они были равны как по званию, так и по должности, Глеба часто назначали в группу Арсения. Он не слишком сопротивлялся, хотя и не упускал случая поворчать на тему «волосатой лапы» в верхах, состоящих, понятное дело, сплошь из североморцев.

Вот и сейчас он вытянулся во фрунт, комично приложил два пальца к виску:

– Есть, мой командир, – хитро улыбнулся и сказал: – Хочешь анекдот? Стоят два североморца на обочине, мимо проносится гоночный болид гонщика Томаса Ивиса. Первый североморец спрашивает: «Что-о-о это было-о-о?». Второй отвечает: «А-а, это-о-о Томас И-ивинс, позо-ор на-а-ации».

Арсений хмыкнул.

– Слышал, а? – Глеб подмигнул. – Позо-ор на-а-ации…

– Ты мне еще расскажи, что североморские гонщики такие быстрые, потому что сли-и-ишком медле-е-ено снима-а-ают ногу с педа-а-али га-а-аза. Такой же свежак пятилетней давности.

– Тебе уже рассказали? – расстроился напарник. – Ну что за жизнь! Не успеешь нашептать анекдот одному, как через пять минут уже вся прокуратура знает.

– Я этот «свежий анекдот» еще в академии слышал. Ты бы лучше поработал, глядишь – понравится.

Глеб сделал страшное лицо:

– А вдруг привыкну?

Но сам уже сел за компьютер, азартно застучал по клавишам. Через пару минут он втянулся, увлеченно перебирал архивные справки, вполголоса приговаривал: «Ага!» и «А мы еще вот так попробуем». Потом он позвонил куда-то, поворковал немного с невидимой Ингой, сказал:

– Ингуся, посмотри запрос, хорошо? С меня воздушный поцелуй и много вкусненького, – отключился, крутанулся на стуле и победно посмотрел на Арсения: – Учись, пока я жив.

– Что накопал?

– Вот смотри, – Глеб повернул к Арсению монитор. – Твоим данным соответствует только четверо. Алина Скородуб, 64 года, учительница начальных классов столичной школы номер 102. Алина Лыбедь, 48 лет, работает старшей медицинской сестрой в приюте для несовершеннолетних, Сауняйский район, поселок Шиговский. Алина Редеко, 37 лет, воспитательница столичного детского сада номер 49. И Алина Кворан, 21 год, педагог-стажер частного пансиона общего цикла «Открытый мир». Знаешь, что из себя представляет этот пансион? Заведение для благородных девиц, у которых папашки побогаче. Бассейн, ойкуменские языки, верховая езда, индивидуальный тренинг – все прелести жизни. Девочка хорошо устроилась.

– Она не подходит, – уверенно сказал Арсений. – Слишком молода. Свидетели утверждают: той Алине около сорока, может чуть постарше. Все-таки двадцать лет разницы. Было бы ей двадцать – обязательно припомнили бы, что это, мол, к старикам молодые девчонки зачастили?

– Тогда трое остается.

– А потом ты куда звонил? С Ингусей ворковал…

– В справочное. Пусть адреса пришлют, да заодно посмотрят, что у нас есть на всех этих Алин.

– А на «сладенькое», – Арсений передразнил Глебову интонацию, – тебе деньги из резервного фонда выделять?

– Сам найду! – гордо сказал напарник. В этот момент компьютер пискнул, извещая о приходе почты, Глеб защелкал мышью, не переставая балагурить. – Что не сделаешь ради любимого дела. Да и Ингуся такая девочка… м-м… мечта поэта, заодно будет лишний повод с ней встретиться. О-па!

Он застыл над клавиатурой, вчитываясь в экранные строчки.

– Что случилось?

– Интересные дела случились, вот что. Слушай. 11 апреля 2005 года Алина Корнеевна Редеко погибла в результате дорожно-транспортного происшествия. Из показаний свидетелей следует, что наезд совершил неустановленный автомобиль темного цвета. Возможно, иностранного производства.

На мгновение Арсению показалось, что он находится в тесной стальной клетке, зажат прутьями со всех сторон, а сверху опускается что-то, невидимое и неотвратимое. Стало трудно дышать. Он встал, медленно подошел к окну, вдохнул полной грудью свежий воздух. Потом еще раз.

– Дело еще не закрыли? – глухо спросил он.

– Нет, сказано: в производстве. Да ведь и трех месяцев не прошло.

– Знаю. Но это же явный висяк. А кто ведет?

– Наша, Центральная. Следователь… – Глеб прокрутил на экране архивную справку, – Ривнюк, советник юстиции третьего ранга.

– Севастьян? Сева!

– Ну да, Севастьян Ривнюк. Ты его знаешь?

– В академии вместе учились. Слышал, что он работает где-то у нас, но встречаться до сих пор не доводилось. Сева – свой парень, может, получится обойтись без бумажной волокиты.

С первого раза дозвониться не удалось – следователя Ривнюка не было на месте. Арсений попросил перезвонить, но через три часа не утерпел и снова набрал номер.

Трубку сняли почти сразу, и знакомый голос сказал:

– Ривнюк слушает!

Поначалу Севастьян однокурсника не узнал. Спутал его с каким-то Варламом, требовал «прислать, наконец, итоговый протокол и не тянуть бодягу».

Потом до него дошло:

– Сколько лет, старик! Черт, как приятно тебя слышать, весь день на ушах, работы со всех сторон навалилось – и вдруг ты! Это просто здорово, что ты позвонил.

Арсению даже стало немножко стыдно: Севастьян искренне рад и даже предположить не может, что бывший одногруппник позвонил исключительно по делу. А до того и не вспоминал ни разу.

Впрочем, мог бы и сам проявиться, тоже ведь знал, что Арсений в Центральной работает. Распределение они получили почти одновременно.

Они немного поболтали, вспоминая академию, поболтали чуть скованно, с короткими, почти незаметными паузами. Так часто бывает с людьми, которые на какое время потеряли друг друга из виду и вот теперь снова встретились. Оба чувствовали определенную неловкость – Арсений оттого, что придется в конце концов сказать о цели звонка, а Севастьяна явно ждали дела, но он все не мог сказать об этом.

Следователь Ривнюк не был бы следователем. Он все понял сам.

– Старик, ностальгия вещь хорошая, а теперь – скажи честно: ты ведь по делу позвонил?

– Да. Сев, мне нужна твоя помощь.

– В чем? Скажи, все сделаем.

– У тебя в работе сейчас находится дело о наезде. Дата – 11 апреля, погибшую зовут Арина Редеко. Мне необходимо знать все о ее гибели.

– Так уж и все? Гм… ну, слушай.

Севастьян рассказал, что в тот день Алина возвращалась домой из гостей. От дочки, которая живет почти в самом центре – на Георгиевской площади к себе, на улицу Ранисса. По показаниям свидетельницы, пассажирки того же автобуса, на одной из остановок Алина Редеко выскочила из задней двери и сразу же побежала через дорогу. Через секунду ее сбил темный автомобиль неизвестной марки, скорее всего – ойкуменского производства.

– Сам знаешь, у нас сейчас металлолом со всего Запада разъезжает, даже профессионал не всегда может марку машины определить. Чего ты от старухи хочешь? Ни номера, ни каких-либо особых примет свидетельница не запомнила – было уже темно, да и она особенно не приглядывалась. Услышала визг тормозов, оглянулась, а все уже кончено. Машина с места происшествия скрылась. Больше мы ничего от старухи не добились, а других свидетелей нет: район глухой. Экспертиза тормозного следа смогла установить только тип резины – ойкуменская марка «Гудини». Она на доброй трети их тачек стоит.

Чувствовалось, никому не хотелось копаться в деле больше положенного. Провели опрос, экспертизу… «невозможно установить подозреваемых в виду отсутствия точных данных», подписи, печать, архив. В том, что дело еще не упрятали на самую дальнюю полку, виновато не служебное рвение следователя Ривнюка. Просто установленный законом срок еще не прошел.

– Да! – вдруг встрепенулся Севастьян. – Есть один фактик, может, он тебя заинтересует. Алина Редеко почему-то вышла не на своей остановке. Ей еще минут пять оставалось ехать. Местное ОВД провело опрос по нашей просьбе: знакомых у нее там нет, и раньше ее никто никогда не видел.

– А старушка из автобуса? Видела?

– Говорит, что видела. Часто, мол, вместе с ней возвращалась. Тоже долго удивлялась, почему Алина не на той остановке вышла. Но, честно скажу, от свидетельницы нам больше вреда было, чем пользы. По три раза на дню звонила, рассказывала, что еще вспомнила. Знаешь, бывают такие бабушки – из старых имперских заводил – буйные, которые себя за все в ответе чувствуют? Вот она из тех самых. В конце истории у нее выходило, что за бедной Редеко гналась вся окрестная мафия, а она чуть ли не отстреливалась из окна автобуса. Но про машину она так ничего нового и не вспомнила.

– Ты повторно ее не опрашивал?

– Да зачем! Эксперт четко сказал – был наезд. Мы последний месяц тачку искали, к чему старческий маразм по новой слушать?

«Понятно, кому охота плодить в деле новые факты, которые придется выяснять, тратить время, оттягивать срок сдачи в архив».

– Ну, вот что. Дай мне, пожалуйста, ее адрес, подъеду, поговорю. А к тебе пришлю человека, зовут Глебом. Так ты его не обижай, покажи ему акты медэкспертизы, протокол опознания. Хорошо?

Севастьян заметно напрягся, даже голос зазвучал иначе.

– Да зачем тебе! Я ж говорю – гиблое дело, тачку ты никогда в жизни не отыщешь!

– Сев, я ничего искать не хочу. И не думай, пожалуйста, что кто-то под тебя копать собирается. Просто Алина Редеко проходит у меня по одному делу свидетельницей. Хочу выяснить, нет ли связи. Если чего узнаю, сразу же тебе сообщу.

В трубке немного помолчали, потом послышался шорох бумаг, какие-то стуки. Наконец:

– Записывай! Улица Вешняковская, дом сорок три, квартира шестьдесят. И это… Арсений, держи меня в курсе, о’кей?

Дверь выглядела на редкость нелепо. Когда-то ее сработали на века, солидной и неприступной, но совсем недавно, не понадеявшись на крепость обычного дуба, хозяева обшили дерево железным листом и приделали литые противовзломные петли. Неприступный панцирь выкрасили зловещей черной краской, а в самую середину врезали панорамный глазок «Рыбье око», отчего дверь еще больше стало походить на рубочный люк подводной лодки с перископом. На этом фоне изящная резная ручка и табличка с номером квартиры, украшенная по бокам ажурным плетением, совершенно терялись.

Арсений с трудом различил цифры «49» и нажал на кнопку звонка.

В принципе, он почти ожидал, что за дверью из «палубной стали» должен взреветь пароходный гудок или сирена гражданской обороны.

Он ошибся. В глубине квартиры легкий перезвон исполнил несколько первых нот какой-то популярной мелодии и затих.

Минуту стояла тишина. Арсений хотел позвонить еще раз, но в этот момент женский голос приглушенно спросил:

– Кто там?

– Извините, могу я видеть Селену Аркадьевну Таричевскую?

– Это я.

Никаких дополнительных вопросов не последовало: «это я» – и все. За дверью ничего не было слышно, но Арсений чувствовал, что его внимательно изучают в глазок.

– Мне необходимо с вами переговорить! Я следователь прокуратуры, веду дело о наезде.

– Какой следователь? – подозрительно спросила невидимая Селена Аркадьевна. – Я уже все рассказала.

– Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай.

– А откуда я могу знать, что вы из прокуратуры? Может, вы мошенник какой-нибудь! Я вам сейчас расскажу, а меня потом посадят за разглашение тайны следствия. Не уж, уважаемый! Не на ту напали.

Арсений вздохнул. Ох уж, эта бдительность!

Ему не раз приходилось сталкиваться с такими же вот недоверчивыми людьми, запуганными телевидением и невероятными слухами. «А вы знаете, что вчера в третьем доме случилось? Квартиру ограбили! Позвонили, откройте, говорят, полиция! Ну, хозяева и открыли. Кто ж знал-то! Эти ворвались в квартиру, избили мужа – он до сих пор в реанимации, – остальных связали и спокойно все забрали. Деньги, аппаратуру, шубы – все! Вот и думай, что делать, если полиция стучится. Откроешь – бандитами окажутся, не откроешь – все равно дверь выломают, да еще и арестуют за сопротивление…»

Нет, конечно, такие случаи бывали и не раз, но и бдительность должна иметь свои пределы, а не превращаться в манию преследования.

Он достал удостоверение, раскрыл его и поднес к глазку:

– Видите? Там все написано. Если хотите – я продиктую телефон, вы позвоните и спросите, числиться ли в отделе по расследованию убийств следователь Арсений Догай.

– Вот еще! Не надо считать меня выжившей из ума дурой! Там на телефоне, небось, сообщник сидит, у вас с ним все договорено, что он отвечать должен!

– Хорошо, Селена Аркадьевна, – сказал Арсений проникновенно, – позвоните в справочную, узнайте телефон Центральной прокуратуры. Я подожду. Надеюсь, вы не считаете, что я и в справочной везде посадил своих людей?

– Нечего надо мной смеяться, молодой человек, – сказала Селена Аркадьевна, и он услышал, как загремели засовы. – Так откроешь, кому попало, потом сама не рада будешь. В наше время, знаете, как говорили: доверяй… – В этот момент дверь открылась, и голос бдительной старушки загремел в гулкой пустоте лестничной площадки. – …НО ПРОВЕРЯЙ!!

Сама Селена Аркадьевна своему голосу, в общем, соответствовала – крепкая, пышущая здоровьем розовощекая женщина, которую язык не поворачивался назвать бабушкой. Хотя в протоколе – Арсений это помнил точно – она указывала свой год рождения: 1932.

– Проходите!

Она провела его в темную прихожую, заставленную крепкой и громоздкой мебелью, заставила снять ботинки, подсунув в обмен миниатюрные тапочки, размера тридцать пятого, не больше. В кухне Селена Аркадьевна усадила Арсения на плетеный стульчик, жалобно заскрипевший под его тяжестью, и спросила:

– Может, чайку? Составите компанию пожилой даме?

Он улыбнулся, понимая, что бойкая старушка напрашивается на комплимент, почти честно ответил:

– Да что вы, какая пожилая дама? Вам не дашь и пятидесяти!

Судя по зарумянившимся щечкам, он угадал. Селена Аркадьевна расцвела, быстро заварила душистый цветочный чай, церемонно подала на стол маленькие плюшки, явно собственного приготовления и бесчисленные вазочки с вареньем.

Пока она суетилась, Арсений огляделся. Кухонька идеально подходила для декорации к спектаклю об имперском диссидентстве. Эпицентр интеллигентских посиделок, где, рассказывая политические анекдоты, включали воду на полную мощность, наивно веря, что таким образом удастся заглушить подслушивающую аппаратуру всесильной Службы Контроля. Раковина прижата вплотную к кухонному шкафу, плита – к холодильнику, а тот – к миниатюрному столику. Над раковиной – сушилка, откуда Селена Аркадьевна доставала чашки, ложки, блюдечки и бесконечным конвейером метала все на стол.

Чай оказался очень даже ничего, Арсений попросил еще чашечку, нахваливая и варенье, и плюшки, чем окончательно покорил хозяйку.

Как он и ожидал, больше всего ей не хватало собеседника. Во время чаепития Селена Аркадьевна по очереди перемыла косточки всем родственникам, соседям и знакомым, и ему с трудом удалось повернуть разговор в сторону апрельского ДТП.

Арсений так и не решил до конца, зачем приехал и что хочет услышать. Конечно, старушки отличаются от всех остальных большей гражданской ответственностью. Но что могла добавить гостеприимная Селена Аркадьевна к уже сказанному и внесенному в протокол? Только собственные жуткие фантазии – плод многочисленных ТВ-передач о североморском и имперском криминале – которые она надумала сама, «вспоминая» на досуге все новые и новые подробности. Вон и Севастьян на нее жаловался: мол, достала звонками.

Он ошибался.

– Я вам расскажу, потому что вы – приличный молодой человек, интересуетесь, что произошло на самом деле. А тому следователю все равно было, он и не слушал половину. Зачем-то оставил визитку, но сколько я не звонила потом, никто не хотел со мной разговаривать. Вот я и сообщила только самое главное.

– Селена Аркадьевна, вы дали ложные показания?

– Ну что вы, Арсений. Разве я похожа на выжившую из ума дуру? Зачем мне врать? Я просто кое о чем умолчала. Попробуйте лучше еще вот это вареньице, клюквенное, а я вам расскажу. Эта женщина… как вы сказали?

– Алина Редеко.

– Алина. Она отнюдь не вышла из автобуса. Она всю дорогу ехала и оглядывалась, а потом выскочила, как ошпаренная, словно что-то в салоне ее испугало. И бросилась через улицу. Через секунду ее сбила машина, иностранная такая, темного цвета. Это я хорошо помню. Про номера – не спрашивайте, ничего сказать не могу.

– А вы не заметили, что могло ее испугать?

– Я потом много об этом думала. Нет, вы знаете, Арсений, ничего такого. Компания молодых ребят вела себя довольно мирно, пьяных в автобусе не было. Ничего. Потом, когда уже ее задавили, все выскочили наружу, кто-то вызвал полицию, «скорую», один мальчик, совсем молоденький, как-то странно посмотрел на нее. Высокий такой, в темном костюме. Он подбежал первым, проверил пульс и сказал: все, она мертва. А потом стоял неподвижно и смотрел, пока не приехали полицейские. Тут выяснилось, что кроме меня никто ничего не видел, даже водитель не смотрел в зеркальце – проверял, все ли вошли. Меня стали о чем-то спрашивать, и больше я того мальчика не видела.

Арсений вернулся в прокуратуру только к пяти. В кабинете уже сидел Глеб – довольный и цветущий. Не иначе встреча с Ингусей прошла в теплой и дружественной обстановке.

– Привез?

– А то! Снял копии со всех протоколов, актов экспертиз и опознания.

– Севастьян тебя не обижал?

– Наоборот, во всем помогал. И спрашивал постоянно, суровым ли начальником стал Арсений Юльевич? Говорит, в академии таким тихоней был, маленький, незаметный…

– Не болтай.

– А что, – Глеб сделал невинные глаза, – разве не так все было?

Арсений взял документы, наскоро просмотрел протоколы осмотров, акт патологоанатомической экспертизы… протокол опознания…

Ничего.

Он снова позвонил Ривнюку:

– Спасибо, Сева, документы получил, сейчас смотрю.

– Ну и? Нашел что-нибудь?

– Да нет… Все как обычно.

Последним в папке лежал протокол опознания трупа. Не прекращая разговора, Арсений пробежал его глазами. Протокол подписал некий Марк Сивур, друг семьи погибшей.

– А кто этот Сивур? Который опознал Редеко? – спросил Арсений.

– Странный мужик. Ты не поверишь, он, оказывается, всей Ойкумене известен, немного обиделся даже, когда выяснилось, что я его не знаю.

– Было с чего обижаться?

– У-у, это просто песня. Он солдатиков коллекционирует. Но не промышленного производства, знаешь, которые для детей делают, а специально выполненные фигурки. Главный принцип – чтобы точно соответствовали историческим реалиям. Представляешь? Рассказывал, что его коллекцию даже по телевизору показывали.

– А почему на опознание пригласили именно его?

– Дочь не смогла. Она беременная была, на пятом месяце. Как услышала про смерть матери – с ней какие-то осложнения случились, положили на обследование. Врачи категорически запретили ехать на опознание, выкидыша боялись.

– Ясно.

– Э-э, не торопись. Ясно ему. А знаешь, какие проблемы были с этим Сивуром?

– Что с ним такого?

– Инвалид он, вторая группа. Даже по квартире ходит с трудом, а тут – через весь город ехать. Пришлось машину выбивать, короче, целое дело. Странно, кстати, но когда ему позвонили, сообщили о гибели Редеко, он даже не удивился. Спокойно воспринял, как будто именно такую новость и ожидал услышать. А потом – понятые рассказывали, – когда над трупом стоял, прошептал, мол, не уберегли мы тебя…

– Ты его допросил?

– А на каком основании? Ежу понятно, что он ни задавить сам, ни даже увидеть ничего не мог. Арсений, пойми: Сивур этот уже лет десять из своего дома никуда не выходит. Так, в частном порядке я поинтересовался: что, говорю, вы имели в виду?

– А он?

– Совершенно спокойно отвечает: Алина заботливая была, честная, ответственная, о себе совершенно не думала, только о других. В основном о детях из своей группы. Наверняка, она чего-нибудь вспомнила: ночную сиделку забыла предупредить или родителям, забиравшим свое чадо из садика, хотела что-то сказать, да не успела, вот и выскочила из автобуса. А в такие моменты для нее не было ничего второстепенного. Ну, и не заметила ту машину.

«Как странно, – подумал Арсений. – Вот и третий человек с теми же характеристиками: честный, ответственный, заботливый. И опять погиб вроде бы от несчастного случая. В академии нас учили не поддаваться соблазну случайных совпадений. Проверять, проверять и еще раз проверять. Далеко не все, что выглядит стройной системой, ей и является. Но что делать, если случайные совпадения повторяются раз за разом?»

– …дочь уехала рожать в Ойкумену. Да ты слушаешь вообще?

– Да-да. Спасибо, Сева. У меня к тебе последняя просьба – дай мне, пожалуйста, телефон Марка Сивура.

У Сивура долго никто не подходил, и только после шестого или седьмого гудка что-то щелкнуло, и механический голос произнес:

– Здравствуйте, вы позвонили по номеру 971—833-546, к сожалению, сейчас никто не может подойти к телефону, если у вас есть информации, оставьте ее после звукового сигнала.

Три коротких писка возвестили готовность автоответчика к записи.

– Добрый день. Меня зовут Арсений Догай, я следователь Центральной прокуратуры, отдел расследования убийств. Мне нужен Марк Сивур, я хотел бы…

В динамике зашуршало, и усталый мужской голос произнес:

– Слушаю вас. Это Марк Сивур.

– Здравствуйте. Мне крайне важно с вами поговорить. Одно из дел, которое я сейчас расследую…

– Вы по поводу Богдана?

Арсений вздрогнул от удивления, хотел спросить: «Откуда вы знаете?», но громадным усилием воли сдержался и не выдал себя:

– Да, в том числе. А еще по делу Арины Редеко и… – он решил рискнуть, – Лина Шаллека.

– Хорошо, – спокойно сказал Сивур, и Арсений понял, что угадал: все три смерти как-то взаимосвязаны. И, похоже, необычный коллекционер знает как. – Давайте поговорим. Может быть, это что-то изменит. Только мне тяжело передвигаться, вряд ли я смогу прибыть к вам, даже если мне выпишут повестку. Может, вы сами приедете?

– Я все понимаю, Марк Вилисович. Именно это я и хотел предложить. Когда вам будет удобно, чтобы я подъехал?

– Завтра, после двенадцати. Сможете?

– Да, смогу. Адрес у меня есть. Спасибо за помощь, Марк Вилисович, и до завтра.