Ночь иллюзий

XI

Магазин готового платья был все еще на месте, кондитерская тоже; но теперь между ними было большое свободное пространство, полное сухих стеблей, ржавых банок и битых бутылок.

— Тес, — сказал я. — Не обращай внимания на детали. — Я двинулся дальше, туда, где была вращающаяся дверь.

Она исчезла.

На ее месте была разрисованная приемная с картинками, которые мог бы иметь в своей берлоге отставной бухенвальдский охранник. Но без двери. И даже без места, где она могла бы быть. От этого моя голова снова стала пульсировать. После третьего толчка, сверчок в моем ухе перестал потирать крылышками и произнес:

«Хорошо. Флорин. Жди событий».

— Что это? — спросила девушка.

— Ничего: просто приступ ишиаса, — сказал я и пощупал кожу за ухом. Кажется, никакого маленького розового приборчика там не было. Итак, теперь я слышу голоса уже без помощи технических приспособлений. Это не такой уж невиданный трюк: множество психопатов могут исполнить его без труда.

Мы прошли дальше к арке, за которой была ветхая галерея, вся в паутине. Я попробовал открыть первую дверь и вошел в комнату, которую видел раньше.

Толстый ковер исчез, тяжелые занавеси отсутствовали, оштукатуренные стены покрылись трещинами и пятнами. На полу валялись смятые газеты, будто на них кто-то спал. Из мебели — только покосившийся стальной скелет того, что, возможно, когда-то было кожаным диваном. Дверца сейфа, слегка заржавевшая, была полуоткрыта, как тогда, когда я ее видел в последний раз.

— Тебе знакомо это место? — шепотом спросила мисс Реджис.

— Это бывшее убежище моего старого приятеля Сенатора. Одна лишь проблема: расположено оно в шестидесяти милях отсюда, в большом доме с множеством лужаек, и заборов, и сотрудников службы безопасности. Или это так, или меня возили на грузовике в течение трех часов.

Я заглянул в сейф; там ничего не было, кроме пыли и разорванного конверта с пурпурной почтовой маркой, адресованного «жильцу 13 номера». Я осмотрел фальшивое окно, которое Сенатор открыл как дверь во время нашего полночного побега, но если там и была тайная щеколда, я не сумел ее обнаружить.

— Похоже, что Сенатор выехал и забрал с собой все разгадки, — сказал я. — Грязный трюк, но я знавал похуже. — Я подошел к стенному шкафу и ощупал заднюю стенку. — Он говорил мне, что «согласованный» маршрут побега начинался здесь, — сказал я Реджис. — Может быть, он лгал, но…

Часть стены неожиданно скользнула в сторону, и холодный ночной воздух ворвался из темноты.

— Ага, — сказал я. — Способность предсказывать является критерием любой теории; теперь все, что нам нужно, — какая-нибудь теория. — Я вынул пистолет, который Сенатор назвал двухмиллиметровым иглометом. Выставив его перед собой, я шагнул в узкий проход, заканчивавшийся другой дверью. Она была закрыта, но точный удар расколол дерево, и дверь распахнулась. Снаружи была темная аллея с пустыми корзинами для яблок. Высокий сплошной забор закрывал путь налево. — Ну и ну, — сказал я. — Кажется, здесь я тоже был. В прошлый раз здесь немного стреляли. Но теперь они добавили забор.

— Все это неправильно, — сказала девушка. — У меня хорошо развита ориентация; ничего подобного не может быть. Мы должны быть сейчас в середине здания, а не снаружи.

— Не могу не согласиться с тобой, дорогая. — Я пошел в сторону улицы, откуда в прошлый раз выкатилась машина, брызгая свинцом. На этот раз все было тихо, чересчур тихо. Улица выглядела вполне естественно, за исключением того, что вместо домов напротив была бесформенная серость. Не совсем туман; что-то прочное, но менее осязаемое, чем здания.

— Флорин, я боюсь, — смело произнесла девушка.

— Умница, — сказал я. — Давай оглядимся. Я выбрал направление, и мы пошли. Пару раз мы свернули за угол. Надо всем, слегка затуманивая детали, висела дымка, какая бывает при варке патоки. Мостовая, казалось, шла теперь на подъем. Мы очутились в аллее, загроможденной обычным ассортиментом из разбросанных мусорных баков, поломанных, корзин для апельсинов, дохлых кошек, старых газет — все это копилось лет пять. Проникающего с улицы света было достаточно, чтобы я увидел сплошной забор, который загораживал пространство между зданиями.

— Похоже, это тот же самый забор, — сказала мисс Реджис.

— Но с другой стороны. — Я потрогал доски, они были самыми обыкновенными.

— Здесь дурно пахнет, — сказал я. — С точки зрения топологии.

— Что это значит?

— Существует связь поверхностей, которая не изменяется при искривлении одной из них. Но мы видели две стороны одной плоскости, не совершив достаточного количества поворотов. Кто-то становится небрежным; мы оказываем более сильное давление, чем им хотелось бы. Поэтому я хочу надавить еще сильнее.

— Зачем? Почему бы просто не возвратиться…

— А разве вам хоть чуть-чуть не любопытно, мисс Реджис? Разве вы хоть немного не устали от того человека, на другом конце веревочки, дергающего ее, когда ему только вздумается? Не хочется ли вам самой потянуть за нее?

— Что мы будем делать?

— Забавно, — сказал я. — Эта стена могла быть из кирпича или бетона — или из стальной пластины. Но это всего лишь сосновые доски. Это выглядит почти как приглашение сломать их. — Я убрал револьвер и наклонился, чтобы проверить нижние концы досок. Щель под ними позволяла просунуть руку. Я потянул, дерево сначала сопротивлялось, но затем треснуло и сломалось. Я выбросил отломившиеся куски и прошел через дыру в конференц-зал, который выглядел совершенно таким же, каким я видел его в последний раз — причудливая спиральная люстра и прочее.

— Мы все ближе, — сказал я.

Я прошел вокруг длинного стола к двери, через которую входил последний раз, потянул ее… и снова оказался в своем номере гостиницы со всеми его атрибутами; обоями, покрытыми пятнами, эмалированным тазом с отбитыми краями, сломанной роликовой шторой и пружинным матрацем. Дверь, через которую я проник в номер, в предыдущем воплощении была дверью ванной.

— Не удивительно, что эти парни вошли так запросто, — сказал я.

— Тебе знакомо это место? — спросила мисс Реджис и вплотную подошла ко мне.

— Тут все и началось. Вся моя жизнь. До этого — ничего. Ни дома, ни прошлого. Только множество непроверенных предубеждений, которые необходимо проверить. — Я сделал шаг к двери в холл, она распахнулась, и покрытый перхотью человек ворвался в номер, держа в руках самый большой дробовик, который я когда-либо видел, направив его мне прямо между глаз. Дульный срез выглядел достаточно широким, чтобы в него можно было въехать на маленьком грузовике. Для того, чтобы убедить меня, что время слов прошло, никаких слов не потребовалось. Я прыгнул в сторону, когда дробовик загрохотал и отколол штукатурку на стене позади того места, где я только что стоял. Рыжеволосый что-то закричал, девушка заплакала, а я мгновенно подтянул ноги и стал поворачиваться, но пол, казалось, вздыбился подо мной, как палуба тонущего лайнера. Я замер и наблюдал, как завертелся и исчез потолок, затем другая стена — ничего особо зрелищного, обыкновенный приятный легкий аттракцион. Мимо проплыл Рыжеволосый, затем девушка, двигаясь уже быстрее. Я слышал, как она звала: «Флорин, вернись».

Довольно долго эти слова продирались, сквозь серый туман туда, где раньше были мои мозги. «Вернись», — сказала она.

Это была неплохая мысль. Раньше я отправлялся в «путешествие», но, может быть, теперь мне не следует уходить — а стоит сражаться. Мир кружился, как вода в ванне, готовая к последнему долгому нырку в трубу, и неожиданно до меня дошло, что если я уйду с ней, в этот раз это будет навсегда.

Вдруг я почувствовал давление с одной стороны. Это подойдет в качестве пола. Я постелил его под себя, возвел стены и крышу, удерживая их одним усилием воли, и рев затих, и мир прекратил кружиться. Я открыл глаза и увидел, что лежу на спине посреди величайшей в мире автомобильной стоянки.

Мертвенная, плоская, белая, как сахар, бетонная поверхность, разграфленная линиями на клетки со стороной в 50 футов, простиралась до самого горизонта. Это все, что здесь было. Ни зданий, ни деревьев, ни людей. И небо цвета бледной сверкающей лазури, без облаков, без видимого источника света.

Голоса раздались с неба.

— …сейчас! Выполняйте аварийные процедуры, черт побери. — Это был пронзительный голос Носатого.

— Я пытаюсь… но… — Это Круглолицый.

— Сейчас не время для ошибок, ты, кретин!

— Я не могу… не получается…

— Эй, прочь с дороги!

— Говорю тебе, я включил стирающий контур! Ничего не произошло. Он…

— Что — он? Не болтай, идиот! От него ничего не зависит! Я контролирую эксперимент!

— Ты? Действительно ты? Уверен? Ты уверен, что нас не перехватили, не одурачили?

— Черт тебя возьми, отключи энергию! Все отключить!

— Я отключил, вернее, попытался. Ничего не произошло!

— Заткнись, черт тебя побери. — Голос Носатого сорвался на визг. В это же самое время боль в моих кистях, лодыжках и груди поднялась до крещендо, огненные оркестры резали меня на части; и вдруг раздался гром, небо треснуло и упало, окатив меня заостренными кусочками, которые задымились и исчезли, а я лежал на спине, привязанный ремнями, и смотрел на прямоугольную бестеневую операционную лампу в маленькой комнате с зелеными стенами; человек, которого звал Носатый, нагнулся надо мной.

— Ну, черт меня побери, — сказал он. — И после этого он все еще жив!