НЛО: Она была

День 3.3

Я дымился как раскаленный двигатель автомобиля, когда мы за пару километров от больницы остановились на заправке. Искры из глаз, взрывоопасное ожидание.

— Здесь же и банкомат. Я возьму нам по кофе три в одном! Я быстро, не злись!

— Не, Саня, не надо. У меня энергетики. Хватит кофеина с утра. Давай шустрее. Это пытка — видеть цель и остановится.

— Бензин нужен. Здесь самый дешевый и неразбавленный. Я мигом.

В магазинчике, кроме администратора, ни души.

«Уверен, если заговорить с этой женщиной, то я найду плюс одну чудачку в городе чудаков», — подумалось мне, и я прикусил язык. К черту разговоры — все равно у всех свое мнение насчет говна и приведения.

— Погнали! — откусывая и левую, и правую палочки твикс одновременно, скомандовал Саня. — Ты только даме в психушке не подыгрывай, но и не врубай заднюю. Как мне рассказывал психиатр, их главные умения — это много слушать, мало говорить и сохранять холодную голову.

— Да, знаю. Осудить психа легко, а вот попытаться понять его сюжеты — целая миссия.

— Точно. Еще и подлечить.

Наверное, я токсикоман, но мне всегда нравились запахи бензина, клея «Момент» и спичек. Маленькие ароматные дозировки, урбанистические благовония.

— Цены, конечно, аллес капут. Мне кажется, они просто каждый день добавляют по единичке. Интересно, у пришельцев такие же проблемы? Чем они заправляются на свои межгалактические перелеты?

— Смешно. Вот и узнаем! — сказал я, смотря на бензобак и мысленно приказывая топливу сливаться быстрее.

Последний раз такое чувство нетерпимости я испытывал, ожидая табель о зачислении в холле вуза. Смесь веры и ее отсутствия в себя. «Я справился! Я молодец! Нет, я тупой! Все вокруг умнее, а главное — удачливее меня!» — противоречие, преследующее всю сознательную жизнь. А-ля синдром самозванца, только в моем случае — синдром мудачества.

— Пока едем, подумай, о чем ее спрашивать. В гости без расспросов не ходят.

— Да как минимум про эту черную бэху. Одни ее видели и раньше, ты говоришь, обратное. И всего такого здесь до хрена.

— Может, я просто не обращал внимания, — Саня встряхнул «пистолет». Несколько капель бензина упали на асфальт. — Все вертятся в своем мирке. Вот ты рассуждал про временные петли. Мы все в ней. Каждый живет свою жизнь, видит все вокруг по-разному. Даже цвета.

— Типа мы просто договорились, что ночью темно, красный — значит горячий, синий — холодный. Интересно.

— Конечно. Как язык. Нам с детства сказали, что мама — мама, папа — папа. А ретроградный Меркурий — полная жопа и лучше ничего не начинать. И начинать заканчивать тоже. Только в какой-то вариации жизни, быть может, все наоборот.

— Хах! В нашей-то тоже. Мать как отец, отец как мать. Мужики как бабы, женщины как мужики. Я не про внешность. Я про характер, отношение к жизни. Ссори за сексизм.

— Чо? — ничего не понял Саня. — Все, прыгай.

Остановились на парковке возле типичной трехэтажной больницы. В лучах утреннего солнца обнажались почерневшие и давно не беленные плиты, родные деревянные рамы окон с приоткрытыми форточками и цветными занавесками. Первый этаж был полностью перестеклен, а дальше…

— На что хватило денег у местного депутата! — прокомментировал Саня. — Губер ему втык дал. Выписал денег. Деньги куда-то испарились. Депутат тоже. Вот так у нас пропадают люди.

Сама больница, если смотреть на нее сверху, напоминала букву «Т». Вытянутый вход и монолитное серо-белое здание — антиместо для надежды на исцеление. Я смотрел на пространство, где время остановилось и представлял, как стены впитывают каждый шепот, каждое отчаяние, каждую галлюцинацию поломанных разумов. Больница ужасала и манила одновременно. Она еще спала, но уже разжигала воображение.

— Нехилая у вас здесь психушка. Для Елейска-то!

— Ну понимаешь, сюда же со всех дыр везут. Людям без разницы, где сходить с ума: хоть в селе от водки и «белки», хоть в единственном торговом центре Кудринска. Лежала там одна школьница после «солей». Сходила на фудкорт за бургером, ага.

Саня позвонил врачу, и мы, ежась от утреннего холода, курили и смотрели на здание. Чем дольше пинали асфальт без дела и философствовали о мироздании, тем больше людей выглядывали из окон третьего этажа на нас.

— Треш! Стоишь здесь и как-то не по себе. В легендарной «ховринской заброшке» мне не так хреново было.

— Почему? — Саня помахал какой-то женщине, та мигом отпрыгнула от окна.

— На ХБЗ, — так ее сокращенно прозвали любители заброшек, — ты знаешь, это мертвое здание. Ну бомж внутри, ну малолетние сатанисты куриные потроха раскидали. А здесь — живые. Понимаешь? Люди!

— Ее же снесли?

— Да. Конец истории великой «Амбреллы».

Обернувшись, я увидел тот самый черный BMW на высокой скорости пролетевший по трассе. Ни капли удивления. За мной продолжали следить, нисколько не скрывая сей факт.

— Идет. С ним только не шути — это психиатр.

— Не до шуток, — почему-то пряча сигарету, как школьник от классного руководителя, я первым протянул руку.

— Андрей Леонидович, — представился мужчина невысокого роста с усами и в очках. Старая массивная оправа. В белом халате врач больше напоминал физика-ядерщика из документальных фильмов про Чернобыльскую АЭС. — Деньги потом. Вначале несколько правил. Чтобы мне потом не разгребать. Накидываем халаты. Это раз. Идете по этажам — ни на кого не смотрите. Это два. Не надо никого провоцировать. Взгляд и слова — у нас порох и оружие. Охраннику деньги я отдам сам. Это три. Он сейчас бои без правил смотрит. Никаких аудио, видео записей. Только глаза, уши. Это четыре.

— Окей. Хорошо, — кивал я. — Ну у вас здесь и энергетика. Мрачноватая.

— А что с энергетикой? Свет есть. В больнице никаких перебоев.

— Я имею в виду, общую атмосферу.

Врач, или шутил, или реально не понимал переносного значения моих фраз.

— Летом здесь симпатичнее. Фасад обещают отремонтировать. Пока только обещают. Или у вас какая-то скрытая тревога? Часто такое? Утром или ближе к ночи?

— Пойдемте. Простынем. Ветрище, — Саня прервал наш диалог и первым направился к входу. — А вы все «жигули» свои не меняете?

— Нет. Я «семерку» знаю. Собрать и разобрать ее сам могу. Не хочу никаких перемен. Их и так слишком много. Вчера письма друг другу писали, сегодня — голосовые записываем. Позавчера я от руки документы заполнял, завтра… А завтра мне силой мысли рецепты выписывать заставят. Как здесь в здравом рассудке остаться? А так у меня есть гараж и повод в него ходить. Особенно когда жена квартиру генералит.

— Прогресс — это же неплохо! — вставил я пять копеек, смотря на пошарпанный ВАЗ 2107 в правом углу парковки.

— Не спорю, — открывая дверь и запуская нас первыми, согласился врач. — Но где предел развития общества и начало его деградации? Как говорится, все яд и все лекарство. Главное — дозировка.

— Хорошая мысль, шэф! — щелкнул пальцами Саня. — Представляю, сколько вы оба видели необычных людей.

— Почему необычных? — воспротивился врач. — Вполне себе обычных людей я вижу всю свою жизнь. Просто, понимаете, товарищи, у кого генетика, у кого стресс. Другие заболевают из-за успеха. Не только же огонь и вода убивают. Медные трубы, например. Невозможность до них дотянуться, кстати говоря. Есть группы риска, да. Но, честно говоря, психиатрическая лечебница открыта для всех. Заходите, мы вам рады!

Мы шли по холлу больницы. Врач кивнул охраннику, тот кивнул нам и вновь уткнулся в смартфон. В регистратуре копошились две женщины, не обращая никакого внимания на нас. Подсобка. Протянутая рука с двумя пожелтевшими халатами.

— Куртки давайте сюда. Закрою на ключ. А вообще, природу всех болезней пока не понять, — продолжил рефлексировать Андрей Леонидович. — Надо ли? Представляете, если мы сможем классифицировать все природные явления, человеческие, простите, заскоки. Это же что будет? Планета больных?

— Получается так! Уже! — согласился я.

Мне нравился Андрей Леонидович. И все, о чем он философствовал, было мне понятно и предельно близко.

— Вот вы на входе сказали про «энергетику». Я специально вас подколол, хотя прекрасно понимал, о чем речь. Никакой энергетики у больницы нет. Это просто старое советское здание, которому срочно требуется ремонт. Вокруг него необлагороженный пустырь с розой ветров, на парковке — мое корыто на колесах. Какой вывод сделает человек? Скверное место, еще и с душевнобольными.

— Четко, шеф, четко раскладываешь! — Саня шел в каком-то непонятном мне приподнятом настроении.

Между первым и вторым этажами пахло кашей. Я не особый спец, но вроде бы рисовой. Запах, как в школьной столовке или в детском саду. И вкусно, и почему-то противно.

— Друзья. Третий этаж. Мы почти пришли. Сразу скажу, у нас здесь не тюрьма, но некоторых пациентов мы держим взаперти. Для нашей безопасности и для их тоже. Просьба вести себя тише. Саша, ты остаешься здесь. В отделение пойдем только мы вдвоем.

— Да без проблем, чо. Меньше общаешься с психами, здоровее будешь, — отреагировал он.

— Это как посмотреть. В больнице мы диагнозы людей знаем, а за ее стенами — нет. Кто сидит рядом с вами в автобусе? Кто идет за вами в подъезд? Я бы провел психиатрическую диспансеризацию. Перепись населения, так сказать.

— У вас прямо все палаты заполнены? — я машинально переключился на шепот.

— Конечно, нет. Сезонно. И еще. Сдайте ваш телефон, пожалуйста, мне. Я не буду проверять вас на скрытые камеры, записывающие устройства. Надеюсь на благоразумие и честь. Вы в гостях и ведите себя подобающие, — протянув открытую ладонь, попросил Андрей Леонидович.

Пластиковая дверь с исцарапанным стеклом открылась, и мы шагнули в отделение. Дежурная медсестра вскочила по стойке смирно.

— Оля, поприветствуй гостей. Это по замене коек. Я рассказывал.

Мне улыбнулись, улыбнулся и я, шепотом спросив:

— Здесь буйные? Или как правильно сказать?

— Что вы. Мы же не тюрьма, — ухмыльнулся врач. — В левом крыле третьего этажа у нас, скорее, необычные. Скоро сами с ней поговорите. Местная Сара Конор, если смотрели «терминатора». Хотя, как мне рассказывал Александр, вы много чудаков повидали. Наша целевая аудитория.

— Было дело.

— В конце коридора. Пока идем, скажите, вам — атеисту, быть может, агностику, тоже скучно жить?

— В смысле?

— Понимать, что нет никаких чудес, инопланетян, приведений, — пояснил врач. — И смысла жизни. Мы просто существуем и делаем свое существование чуточку комфортнее. И то не все.

— Я об этом не думал. Тлен, да, бывает, славливаю. Типа там: что дальше, что делать, зачем живем?

— Вот и у меня — находит. Или уже нашло. А ведь им проще: верить в силу заговоров, надеяться на рай и бояться ада, уповать на перерождение и лучшую жизнь в новом дивном мире. Ах, романтики, мечтатели. Завидую. Хоть какая-то надежда, хоть какая-то подвешенная морковка перед носом для нас — одиноких осликов Иа на большой планете равнодушия. А во что верить мне? Жизнь утекает. Мы почти пришли.