Нить вечной судьбы

Глава восьмая. Общий сбор. Часть I

Сумерки сгущались, отбрасывая удлиненные тени, когда Флорас со своим отрядом продолжил путь к казармам. Шумные улицы заветного города постепенно теряли свою оживленность. Ремесленники закрывали свои лавки. Некоторые торговцы успели замкнуть замки на своих магазинах. В разбросанных по городу уголках оставались открытыми несколько трактиров и таверн, предлагавших ищущим утешение и прохладительные напитки. Ощущалось спокойствие и безопасность. Городские стражники решительной бдительностью патрулировали улицы.

Среди этой тишины у скромных ларьков с конфетами толпились дети, зазывая родителей жалкими просьбами о лакомстве. Тем временем Флорас со своей свитой пересекал площадь, переходя от одного открытого пространства к другому, и в конце концов попал в цветущий парк. Здесь неторопливо прогуливались семьи, парочки шли рука об руку, а не обремененные заботами дети наслаждались шоколадом и карамелью, их смех смешивался с шелестом листвы и порханием птиц. Однако Флорас, находясь в окружении этой картины жизни, оставался безучастным. Его голова превратилась в горнило для назойливых размышлений, непрекращающаяся череда мыслей мешала ему наслаждаться причудливыми сценами, разворачивающимися вокруг него.

— Что меня мучает? Страх ли это, или дрожь надвигающихся событий? Я позволил словам литься слишком свободно, сказав больше, чем следовало бы. Я должен вернуть себе самообладание, взять себя в руки. Моя воля должна быть непоколебима. Это привилегия, которой я лишаюсь… демонстрируя уязвимость перед теми, кто на меня равняется, кто на меня полагается. Даже мимолетная тень неуверенности в их сознании может разрушить фундамент надвигающегося конфликта. Люди, увидевшие в лидере нерешительность — не пойдут за ним, зная, что на кону стоят их жизни. Как хочется сбросить с себя это бремя, отбросить все и оставить свой пост. Но, оступиться на этом этапе было бы оскорблением пройденного пути, слишком легкой капитуляцией. Сколько времени я не видел своего сына, который находится за пределами моей родной земли? Понять бы еще, где эта самая родная земля и что вообще она обозначает: место или людей, к которым я так привязан? Я устал и запутался. Отягощенный усталостью и недоумением, груз, который я несу, не находит сочувствия. Тягостная тайна, непостижимая для всех, кроме моей собственной души. Никто не понимает, что за бремя я несу, но после того, как все это кончится, одни назовут меня героем, другие мерзавцем.

Развернув мрачный пергамент с белым шрифтом, выгравированным на обсидиане, Флорас погрузился в его прозу. Пристально вчитываясь в послание с аккуратно выведенными буквами, в этом созерцательном дрейфе, генерал обнаружил, что стоит на пороге офицерских казарм.

Казарма офицеров возвышалась над городом симметричным пятиэтажным колоссом, светлый оттенок которого был лишен вычурности, в отличие от королевского дворца. Ее дизайн говорил о строгости, а украшения — о полковничьей дисциплине: парад строгих линий, упорядоченные колонны, высокие окна, витиеватые кованые решетки. Барельефы, выбитые на этих окнах, отражали тяжесть исторических сражений Лострада. Кованая железная ограда отделяла территорию, принадлежащую казармам. Флорас склонялся к сдержанности, но главный архитектор города утверждал, что столь значимое здание не должно томиться в архитектурном однообразии, гармонично вписываясь в городскую застройку.

Улицы, прилегающие к офицерским казармам, бдительно патрулировались как городской стражей, так и свитой самого генерала. Однако сегодня патрули были многочисленны, что свидетельствовало, что капитаны направлялись в город для созыва военного совета.

Отсалютовав дозорным, Флорас прошел через калитку. Как только его ноги коснулись обширного двора, он сразу обратил внимание на своего самого приближенного сержанта. Сидя на скамейке, сержант беседовал с сослуживцем, но их разговор прервал сигнал Флораса — взмах руки, означающий прекращение беседы.

— Я должен откланяться, — заявил невзрачный невысокий сержант и поспешил к генералу.

К генералу подошел Го́то, низкорослый и плотного сложения, с коротко подстриженными темными волосами. Его нос напоминал картошку.

— Го́то, значит так, иди за мной и слушай меня внимательно, — быстро начал генерал, целеустремленно шагая к казармам. — Доверие Эдриара ко мне ослабевает. Ко мне будет приставлена королевская гвардия. Подозреваю, что за каждым из вас также будет установлено пристальное наблюдение. Меньше болтайте языком. Говорите по минимуму. Усилить наблюдение за тайниками, где хранятся документы и важные сообщения. Мои распоряжения понятны?

— Угу, — тихо согласился Гото идя под боком Флораса.

— Капитаны уже здесь? — строго смотря вперед, спросил генерал.

— Угу, — вновь согласился старший сержант, преданно смотря на своего генерала снизу вверх.

— Продолжай в том же духе, помалкивай. Закупи бумаги. Передай остальным, чтобы общались между собой письменно. После прочтения письма — мгновенно сжигайте, — распорядился генерал, взявшись рукой за ручку двери, ведущей в коридор здания. — Свободен.

Когда Флорас вошел в казарму, его встретили несколько десятков солдат с капитанскими знаками различия на доспехах. Эти доспехи, предназначенные для торжественных мероприятий, были легкими и довольно дорогими. Генерал прошел мимо солдат, лишь ненадолго задержав на них свое внимание.

Помещение излучало яркость, его тщательно украшала цветовая палитра с преобладанием кремового и бежевого цветов. По всему помещению стояли интерьерные скульптуры, изображающие воинов в богатых доспехах. Стены украшали картины, оружие, щиты, гербы знатных домов и знаки различия воинских подразделений.

Флорас подошел к двери, ведущей в главный зал, и до его слуха донеслись грубые голоса двух мужчин, занятых разговором. Однако генерал предпочел не спешить прерывать их диалог.

— Ты сюда с сыном приехал? — поинтересовался капитан авангарда Ло́дэс, рассеянно почесывая крючковатый нос пальцами, на которых остались следы от бесчисленных напряженных занятий фехтованием и сражений.

— Да, у меня не было другого выбора, кроме как взять его с собой, — ответил рослый, светловолосый, голубоглазый Бэ́ринон, командующий кавалерией, отличающийся страшной родовитостью, длинным черепом, большим прямым носом и острым как угол подбородком.

— Как удачно совпало. У тебя сын, а у меня — дочь. Через несколько лет поженим их. Дочку замуж выдать — не пирог испечь, — смотря на капитана Бэринона, произнес усеянный шрамами Лодэс. — Она у меня красавица, вся в мать, — искренне добавил капитан, честно смотря в глаза Бэринона.

— Надеюсь, мозги у нее тоже мамины, — ответил Бэринон, на его губах играла слабая улыбка, от него исходил аромат ириса и фиалок.

— Не понял, — заметил Лодэс, сощурив брови и рассеянно проведя рукой по своей крепкой квадратной челюсти.

— Да так, не забивай себе голову пустяками, — нарочито спокойно ответил Бэ́ринон. — А теперь скажи мне, почему, по-твоему, генерал вызвал нас так срочно?

— Надеюсь не из-за какой-то ерунды, которую он мог отправить письмом. Я попросту потратил два месяца на дорогу, хотя мог дома попивать вино и есть пшеничные лепешки заедая мясом, — возмущенно поделился своими планами Лодэс.

— Тебе бы лишь набить свое брюхо и утрамбовать его вином, — с пренебрежением озвучил свои мысли светловолосый Бэринон.

— Ты что, забыл? Главное правило бойца авангарда: бабы, вина и стряпня — наши лучшие друзья, — хохоча проговорил мужчина крупных габаритов.

— О Боги, до чего же ты мерзкий. И посчастливилось мне служить вместе с тобой… — нехотя ответил Бэ́ринон.

— О, как это ужасно. Приношу свои глубочайшие извинения за отсутствие такта, ибо я посмел оскорбить капитана самого уважаемого войска нашего великого государства — кавалерии, — язвя и паясничая твердил зеленоглазый Ло́дэс. — И вообще, благородный муж вроде меня, может помечтать о домашнем ежевичном вине, особенно после того, как насквозь провонял кониной. Другое дело вы! Ваша задница натренирован в седле сидеть.

— Поразительно, зачем ослу на двух копытах потребовались услуги лошади? — иронично произнес капитан кавалерии.

— Не понял, — ответил Лодэс, почесывая свои всклокоченные каштановые волосы и в очередной раз задумчиво моргая глазами.

Дверь со скрипом отворилась, впуская генерала в круглый зал. Капитаны быстро прекратили свой разговор и, поприветствовав своего командира, отдали честь.

— Хватит досужих разговоров, мы не на пиру, — грубовато начал Флорас с порога. — Где Гэ́ререн?

— На кухне, — лаконично ответил Бэ́ринон.

— А Адайн? Разве он еще не прибыл? — быстро задал второй вопрос Флорас, не сводя взгляда с капитанов.

— Не могу сказать, мы не получали от него ни слова уже два года, — ответил Бэринон.

Флорас подошел к столу и положил на него записку, переданную от Адайна: — он находится вне долины, по важному поручению. Я отправил ему извещение о собрании и получил обратное сообщение, что его доставили и отдали прямо в руки Ада́йна.

Разговор генерала прервал щелчок двери, ведущей из офицерской кухни. В зал вошел Гэререн, самый молодой, мягкий и альтруистичный из капитанов, с фарфоровым чайником, позолоченной чашкой и множеством десертов. Подняв взгляд и встретившись глазами с глазами Флораса, капитан резко остановился, выпрямив осанку и подняв подбородок.

— Ой, генерал Флорас, я не…

— Расслабься. Рад видеть тебя, — сказал Флорас и уперся руками в стол. — Король доволен прошедшими учениями, но этого недостаточно. Гэререн, ты должен облегчить прием в армию. А если быть точнее, брать всех желающих.

— Всех? — с явным удивлением спросил капитан, ловко расставляя на столе чайные принадлежности. — Но, генерал… это практически невозможно. Поток претендентов, привлеченных военными льготами, хлынет в ряды. Столичные кузницы прогнутся под спросом. Придется привлекать оружейников, кольчужников и доспешных дел мастеров из дальних краев. Даже самые элементарная амуниция не будет стоить дешево. Кроме того, возрастет потребность в одежде и обуви, потребуются кожевники и портные. Не говоря уже о провизии…, — начал было капитан Гэ́ререн, перечисляя многочисленные трудности, связанные с содержанием усиленного боевого состава, но его тут же перебил Флорас.

— Хватит. Ваша озабоченность принята к сведению, но я прекрасно осведомлен об этих трудностях. Король Эдриар разъяснил мне этот вопрос достаточно четко — королевская казна возьмет на себя бремя этих расходов

Быстрым и напористым шагом Бэринон, капитан кавалерии, выступил вперед, его тон был решительным:

— Учения, укрепление рядов армии, развертывание нескольких тысяч войск в гарнизоны — все это носит признаки прелюдии перед войной. Генерал Флорас, очевидно, что вы ведете себя нехарактерно. Зачем вы собрали нас здесь?

В воздухе повисла обескураженная тишина. Флорасу предстояла нелегкая задача — сообщить мрачную весть о надвигающейся войне. Сочувствие к капитанам росло в нем вместе с горечью и неописуемой болью в сердце от осознания того, что он не в силах изменить курс короля и предотвратить надвигающуюся беду. Наконец, выйдя из эмоционального тупика, он заговорил приглушенным голосом:

— Перед началом собрания я находился в резиденции короля, и там же он вручил мне донесение, — начал Флорас, его тон был размеренным и взвешенным. — По пути сюда я внимательно ознакомился с его содержанием — посланием с подробным описанием предстоящей войны и ее стратегии.

Лица капитанов, до этого вялые и сонные, резко изменились, на них появилось недоумение, недоверие и растерянность. Тишина, наступившая после этого откровения, была недолгой, ее нарушила открывшаяся дверь, ведущая в библиотеку, изобилующую эклектичным набором книг и витиеватым оружием. В комнату вошел мальчик не старше десяти лет с церемониальным кистенем, украшенным драгоценной рукоятью. Подойдя ближе к Бэринону, он протянул оружие, и в его вопросе проявилось любопытство:

— Папа, а что это за шар висит на его конце?

— Дулр, это моргенштерн — не советую брать его в руки, он знатно бьет по мозгам превращая их в кашу. Верните его на место, — ответил капитан, наклоняясь к сыну и бросая осторожный взгляд на Флораса, обеспокоенного реакцией генерала.

Бэринон выпрямился, собираясь принести извинения за импульсивный поступок мальчика, но Флорас смотрел на юношу, в его глазах отражалась ностальгия и нотка боли, всплывали воспоминания о собственной юности и о сыне в младенчестве. Сделав один прощающий жест, главнокомандующий сказал:

— Не стоит беспокоиться, я понимаю. Все мы, в конце концов, люди.

Внезапно в коридоре, ведущем к главному залу, поднялась суматоха: звуки потасовки, жаркие споры и бодрые шаги стремительно приближались к двери, скрывающей от посторонних глаз военный совет.

Мысли Флораса забегали, размышляя: может быть, это Адайн? Он инстинктивно повернулся к двери, отчетливо уловив среди шума снаружи тембр голоса своего сержанта.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел молодой человек с удивительными синими глазами, одетый в форму офицера Королевской гвардии. Члены военного совета дружно нахмурили брови, бросив недовольные взгляды на нежданного гостя. Следом за ними в зал ворвался растрепанный и запыхавшийся старший сержант Гото, который торопливо произносил слова объяснений, обращенные к генералу.

Однако Флорас перевел взгляд на Гото, его лицо стало суровым, и он резко приказал:

— Вышел!

Лейтенант гвардии оглядел собравшихся, на его губах заиграла ухмылка:

— Ха! Ах, выражения ваших лиц — это действительно нечто. Хотя я вас понимаю, сержант-то у вас зверюга.

Терпение Флораса лопнуло, и он с раздражением в голосе спросил:

— Кто ты, недоумок?

Лейтенант развел руки и от удивления приподнял бровь:

— Нельзя вот так с порога оскорблять человека, генерал. Особенно, если он будет ходить за вами всюду и везде. Даже в туалет и спальню. Хотя нет, первый пункт мы вычеркнем и, пожалуй, момент со спальней тоже. Прошу прощения за обманутые ожидания, но я не собираюсь делить с вами постель, как бы вы меня слезливо не упрашивали.

— Ты меня не слышишь?! — прогремел Флорас, раздосадованный наглостью и дерзостью этого выскочки из гвардии. — Немедленно отвечай кто ты, червь или я распоряжусь тебя вздернуть!

В ответ лейтенант криво усмехнулся и легонько постучал ладонью по лбу.

— Ах, прошу прощения, я пренебрег этой вежливостью. Позвольте мне представиться. Я — Ала́ри, один из ближайших доверенных лиц короля. Считайте меня его левым ухом, а может быть, и правым, — заявил он, в его тоне прозвучали гордость и веселье.

— Как ты сюда попал? Кто тебе пустил? — озлобленно задавал вопросы генерал.

— Так ваши солдаты и впустили, — ответил Ала́ри и потянулся в карман своего дорогого парчового одеяния. — Вы же сами прекрасно понимаете, чтобы перед вами открылись все двери, порой нужно иметь правильную бумажку с нужной печатью, — пояснил лейтенант, доставая из кармана письмо с королевской эмблемой. — Держите, это вам от короля, — заявил Алаири, закончив возвещение о своем прибытии, он повернулся на пятках, изображая незаинтересованность в генерале.

Пока Флорас разбирал послание Эдриара, Алари с неторопливой точностью двигался среди шкафов, тщательно осматривая каждую полку. Пальцы проводили по поверхностям, лаская книги и вазы в почти навязчивом поиске пылинок. В поле его зрения попали лакированные комоды, фарфоровые предметы искусства, украшенные затейливыми узорами из сусального золота, сосуды самых разных форм — горшки, сахарницы, пиалы.

Внезапно повернувшись, лейтенант гвардии заговорил, и его слова, словно удары молота, пронеслись по комнате, вбиваясь в сознание генерала:

— Генерал Флорас, я буду следовать за вами, как непоколебимый призрак. Шум вашей речи, отзвуки ваших мыслей — все это будет доноситься до короля от моей руки. Я стану тенью, вашим вечным наперсником. Вы меня не услышите и не увидите, даю вам сло… Ха! Хотя нет, не даю, уж больно я непоседливый.

Алари продолжал рассматривать мебель, на мгновение отвлекаясь на безделушки. Случайно его взгляд упал на мальчика, сына Бэринона:

— Мои извинения. Полагаю, вы — четвертый капитан, уважаемый предводитель разведчиков Адайн? Точно! Ха! Гениальная уловка, скрывающая истинную личность, стоящую перед всеми. Поистине мастерский ход, — воскликнул он с нотками веселья и задора.

— Хватит, это перебор. В чем подозревается генерал? Не кажется ли вам, что это деспотизм, лейтенант, — спросил капитан кавалерии Бэринон, его голос был суров, но при этом облечен в аристократическое изящество.

— Нет, но мне кажется, что в преддверии войны деспотизм является лучшим союзником, — Алари обернулся, его тон стал мрачным, после чего он снова принялся за поиски пыли. — Безупречная чистота здесь поражает. Я наслышан о вашей чистоплотности и кристальной педантичности, но, чтобы поддерживать такой уровень чистоты… Я поражён. Генерал, дайте парочку советов, как сохранять такой идеальный порядок, — с искренней улыбкой поинтересовался Алари, еще раз хлопнув себя по лбу. — Ой, хотя, о чем я, у такой высокопоставленной персоны всегда найдется несколько служанок, а еще лучше нагрузить этой работенкой солдат. И монеты в кармане, и солдатне лишняя профилактика к дисциплине, — продолжал Ала́ри, направляясь в тускло освещенный угол, в котором стоял небольшой комодик. — А, уже конец комнаты, обидно. Я присяду здесь, пока вы будете вести прерванную мной беседу, — заявил лейтенант гвардии, с чувством непринужденного апломба поднимаясь на комод.

Генерал Флорас отложил в сторону письмо Эдриара и переключил свое внимание на собравшихся офицеров. Он обратился к ним с озадаченным тембром в голосе:

— Пока мы ждем прибытия Адайна, давайте обсудим несколько важных вопросов.

Флорас хотел выиграть время, рассчитывая, что Алари в конце концов уйдет, понимая, что здесь его ждет мало интересных дел. Оптимизм генерала основывался на том, что Адайн, возможно, вообще проигнорировал его вызов, избавив его от необходимости присутствовать на этом созыве.