Niro. Сборник рассказов.

На далекой Пангее

Бомбардировщик заходил на цель уже в четвертый раз. Ле Рой проводил его взглядом из–под ладони, воткнув лопату в землю.

— Когда же это кончится… — процедил он сквозь зубы, глядя на жужжащий высоко в небе крестик. — Там, наверное, уже ничего не осталось.

Вчера самолеты посетили это место шесть раз. Бомбы сыпались густо, с противным свистом, и хотя до цели отсюда было около двух километров, надсадный вой — сначала падения, а потом разрывов — не давал спокойно работать ни Ле Рою, ни четверым его напарникам. Вот и сейчас — едва Ле Рой услышал гул моторов первого самолета, из туч над их головами вынырнули еще пять машин; совершив маневр, они выстроились зигзагом и открыли бомболюки.

Черные точки, поначалу летевшие рядом с самолетами, быстро теряли скорость и по дуге ныряли вниз.

— Ветер в нашу сторону, — сказал Педро. — Через полчаса нечем будет дышать.

Ле Рой согласно кивнул. Остальные молча достали респираторы, нацепили на лица, сразу став похожими на бульдогов с синими мордами. Гул взрывов долетел до них спустя некоторое время — Ле Рой сделал нехитрые вычисления и решил, что цель не изменилась. Те же самые два километра.

— Интересно, что там… — задумчиво спросил сам у себя Киринаикос. — Вчера шесть, сегодня четыре. Город?

— На такой равнине, грек, мы бы увидели город еще пять дней назад, — взявшись за лопату и не оборачиваясь, ответил Ле Рой. — Нет, там что–то другое…

— Города бывают разные, — ответил Киринаикос. — Там, откуда я родом…

— Заткнись, — угрюмо бросил Педро, достав из кармана маленький напильник. — Мы все откуда–нибудь родом. Копай!

Сам он несколько раз провел по острию лопаты напильником с противным скрежетом; все остальные машинально проверили лезвия своих орудий и решили повременить с заточкой.

Комья земли вновь полетели в стороны. Ров углублялся.

Через двадцать пять минут (прогноз Педро сбывался) потянуло дымом. Сначала легко, практически незаметно — так, словно кто–то неподалеку развел маленький костерок; потом — явственно, противно, оседая на языке и в глотке.

— Попали, — выдохнул Киринаикос. — Горит…

— Что? — спросил Ле Рой.

— Похоже, что лес.

— Нет, — вступил в разговор Олафсен. — Это не лес. Точнее, не совсем лес.

— Откуда ты знаешь, как горит лес, проклятый викинг? — возмутился Педро. — Живешь там, в своей Швеции, среди фьордов и мха… Да и когда ты там был в последний раз?!

Швед закрыл глаза — было видно, что он борется с собой; еще секунда — и он бы кинулся в драку.

— Не напоминай мне о фьордах, мой милый испанец…

— Мексиканец!

— Тем более, — вежливо кивнул Олафсен. — Тем более — потому что они очень дороги мне. И, судя по всему, я их больше никогда не увижу. Я знаю, как горит лес. Я знаю, как горят дома; я даже знаю, как горит море, когда на нем разлита нефть из тонущего торпедированного транспорта. Поэтому поверь мне — там горит не лес.

— А что? — не удержался Киринаикос.

— Джунгли.

— Там — джунгли? — скорчив жуткую гримасу, переспросил Педро. — Там — джунгли? Ты выжил из ума, викинг! Посмотри под ноги — мы роем этот проклятый ров посреди пустыни!

— Что не мешает быть джунглям в двух километрах от нас, — сказал Олафсен. Да и пустыней это трудно назвать. Я бы сказал — прерия.

Ле Рой молча согласился со шведом. Дым принес с собой какие–то странные запахи; лес не мог так пахнуть. Сырость, испарения — то, что периодически прилетало к ним с ветром, сейчас было перемешано с гарью. «Странно, — подумалось Ле Рою. — Зачем кому–то бомбить джунгли? Чем они могли помешать?»

— Джунгли… — задумчиво произнес Киринаикос, поглядывая на тех парней, что работали молча со вчерашнего дня. — Прерия… Как это может сочетаться? Куда нас забросила эта поганая война?

— Черта, — замогильным голосом сказал Олафсен и провел рукой по горизонту. — Там черта. За чертой может быть все, что угодно. Я знаю. Я помню.

— Кто из нас оказался здесь первым? — внезапно спросил Педро. — Самым первым? Кто сделал первый удар лопатой, кто разметил направление этой чертовой канавы? И кто приказал ему это сделать?!

— Я, — поднял руку один из молчунов. — Я здесь уже восемь дней. Я делал расчеты. Я отвечаю за точность проекта. Мое имя Адольф. Приятно познакомиться со всеми вами — но лучше работать, а не молоть языком.

— Немцы, — пробурчал Киринаикос. — Ох уж эти немцы с их вечным стремлением к порядку… Хуже японцев — слава богу, что узкоглазых здесь нет. В паре они бы достали тут кого угодно.

— Ты не ответил, кто приказал тебе? — Педро бросил лопату на землю и подошел к Адольфу. — Неужели ты сам пришел сюда и стал копать?

— Нет, не сам, — немец остановился, воткнул лопату и оперся на черенок. — Вряд ли я бы догадался даже о существовании этого места, — он обвел глазами окрестности с небогатой растительностью.

— Тогда кто?

— Я не знаю, — криво улыбнулся Адольф. — И никто не знает. Просто — ты оказываешься здесь, и все. Никто из вас не чувствует во рту привкус крови?

Все моментально прислушались к своим ощущениям, после чего отрицательно покачали головами.

— Это хорошо, — улыбнулся Адольф. — Значит, я хорошо поработал до вашего прихода. Лично я избавился от него лишь пару часов назад.

— Ты о чем? — спросил Ле Рой. — Что за привкус? Если я правильно понял, здесь опасно находиться?

— Уже нет, — отрицательно покачал головой Адольф. — Прошу верить на слово и не отвлекаться на пустые разговоры. У нас слишком много работы.

— Много? — подошел поближе Олафсен, засунув руки в карманы. — Что–то я не в курсе, если можно — с этого места поподробнее. Не очень хочется много работать.

— Ничего не выйдет… — попытался улыбнуться Адольф, но сразу понял, что со шведом такой тон не пройдет. — К сожалению, от нас с вами это не зависит. Зря вы оставили лопату — если вы думаете, что за нами никто не наблюдает, вы ошибаетесь. Мы здесь, как на ладони.

Олафсен резко обернулся, совершив практически полный круг. Его глаза шарили по горизонту — но безрезультатно. Он остановился, посмотрел себе под ноги, а когда поднял взгляд вновь, Адольф отступил на шаг.

— Слышишь, немец, — процедил швед сквозь зубы, — или ты объяснишь мне, что мы здесь делаем… Или будет больно. И ты все равно скажешь. Кто–нибудь согласен со мной?

Несколько человек поддержали его. Всем — или почти всем — хотелось знать, что они здесь делают и как они здесь оказались. Адольф отступил еще на один шаг и постарался ответить всем сразу:

— Я прошу вас всех прислушаться к голосу разума. Надеюсь, никто не против это сделать? Так вот — я понятия не имею, откуда здесь я сам и все остальные. Я уже БЫЛ здесь, когда появились все остальные — был, и сам не знаю, почему. Вы появлялись по одному, реже — по два. Просто из воздуха. Появлялись, словно эфир ткал со скоростью света живую материю. Вроде никого нет — и вот уже еще одна фигура с лопатой стоит возле меня в грязной рубашке и широких штанах. Вы включались в работу молча и не спрашивая ничего — смотрите, сколько земли перекидали. Думаю, скоро можно закладывать фундамент…

— Не отвлекайся, — вновь надавил Олафсен. — Говори.

— Я ведь и говорю, — продолжил Адольф. — Мы работаем, и все тут. И я твердо убежден, что за нами наблюдают. Издалека, из укрытия… Может, в очень мощный бинокль. И я совершенно точно уверен — нам не стоит долго простаивать без дела, иначе нам напомнят о нашем предназначении. Причем, напомнят так, что мы очень и очень пожалеем.

— Это угрозы? — поинтересовался Киринаикос. — Ты требуешь от нас подчинения? Ты — здесь главный?

— Нет, я не главный. Я — первый. И если бы видели, что здесь было до вас — поверьте, вы сказали бы мне «спасибо».

Ле Рой в который раз осмотрелся и так и не смог понять, что же имел в виду немец. Никаких признаков того, что кто–то работал здесь до их появления, и уж тем более — что этот «кто–то» провернул здесь колоссальную работу. Кроме их рва, постепенно заполняющегося грунтовыми водами — поначалу медленно, пропотевая, а дальше все быстрее и быстрее — здесь, в этой глуши не было ничего. И тем глупее смотрелась тут группа парней с лопатами, ведущая этот ров по какому–то непонятному ориентиру, будто вбитому им в мозги.

— Я верю, — после паузы сказал он. — Но не понимаю. Поэтому — мы все еще ждем объяснений. Что именно ты делал здесь, пока мы не пришли?

Адольф тяжело вздохнул.

— Я понимаю так же мало, как и вы, — махнул он рукой. — Мы ничем не отличаемся. Почему вы придаете какое–то значение моей персоне, мне непонятно — я же не требую от вас благодарности за то, что я разгреб здесь кучу радиоактивного мусора!

— Кучу чего? — напрягся грек.

— Да, вы не ослышались! — взмахнул обеими руками Адольф, словно это придавало его словам больший вес. — Когда я появился здесь, прямо передо мной на этой чертовой земле лежали сорок полуразвалившихся бочек с какой–то непонятной жидкостью, непрерывно подтекающей изо всех щелей! Едкой, мерзкой на вид жидкостью, которая еще вдобавок и светилась в сумерках, словно бочки были напичканы светлячками по самый верх!

— И где же она теперь? — спросил Киринаикос, глядя себе под ноги. Выражение лица его говорило о том, что он хочет немедленно отсюда уйти — и чем дальше, тем лучше. — Неужели ты выпил ее всю, проклятый немец?! Почему ты сразу не сказал нам о том, что мы работаем на зараженной территории! Сволочь, почему ты молчал?! Мы уже схватили столько рентген, сколько хватит, чтобы умереть быстро и в самом расцвете лет!

Он схватил свою лопату и, судя по всем, собирался раскроить Адольфу череп — но Ле Рой ему не позволил. Он ловким незаметным движением выставил ногу — и Киринаикос полетел головой в грязную коричневую жижу на дне канавы.

Швед и немец посмотрели на Ле Роя, как на человека, совершившего самый нелогичный поступок в своей жизни — причем Олафсен смотрел, как хищник, а Адольф — благодарно и восхищенно. Ле Рой сам не ожидал подобной смелости, поэтому едва сумел остановить себя не ринуться вниз, к барахтающемуся в дерьме греку, чтобы вытащить его на сухую землю. Он встретился взглядом поочередно с каждым заинтересованным лицом, после чего ткнул пальцем в Адольфа:

— Мало информации.

— Да вы меня все время перебиваете! — возмутился немец. — Кто следующий кинется на меня с лопатой?

— Успокойся, никто, — покачал головой Ле Рой. — Нам всем хочется знать, куда ты дел эти сорок бочек с радиоактивным дерьмом. Ведь ты же что–то с ними сделал, раз их здесь нет?

— Гениальная мысль, — пробурчал Адольф. — Конечно, я попытался что–то сделать, но уже через несколько минут у меня из носа пошла кровь. Во рту появился металлический привкус, зашумело в голове, короче — недолго бы мне осталось, но… На какое–то время, как я понимаю, я выпал из жизни; складывалось впечатление, что она проплывает мимо меня. Я уже приготовился умереть, но вдруг почувствовал себя лучше — не совсем, но настолько, чтобы выполнить приказ…

— Какой? — спросил Олафсен.

— Чей? — перестав отряхивать с себя грязь, спросил грек.

— Не знаю, — ответил Адольф Киринаикосу. — Он просто выстроился в моей голове, как доминанта, как директива… Я очнулся от своего радиоактивного транса и принялся переворачивать бочки, разливая светящееся дерьмо по земле. Они были тяжелыми, ржавыми, с массой зазубрин, неподатливые… Но я сумел выпотрошить больше половины из них, когда понял, что жидкость ушла в землю, не оставив и следа. Она просто исчезла — как и все мои ощущения. Я снова был здоров — и ни на секунду не сомневаюсь, что, столкнувшись с бочками, я был неизлечимо болен лучевой болезнью. И, осознав, что я все еще жив, я закончил работу вдвое быстрее, чем рассчитывал — будто кто вдохнул в меня силы. Вся эта урановая водичка исчезла — словно ее и не было. А потом стали появляться вы.

Он вдруг улыбнулся своим словам:

— Надеюсь, между ее исчезновением и вашим появлением нет прямой связи.

Ле Рой помолчал немного, потом усмехнулся и ответил:

— Будем надеяться…

— Может, стоит вернуться к работе? — спросил Адольф, закончив свой монолог. — Все–таки есть высокая вероятность того, что нас могут проверить.

— И что нас ждет? — поинтересовался Олафсен, сложив на груди руки.

— Не знаю, — отрицательно покачал головой Адольф. — Но думаю, что ничего хорошего. Мы ничего не делаем уже почти двадцать минут — а это много по меркам того, кто наблюдает за нами.

— Есть ощущение, что ты знаком с этими людьми лично, — швед приблизился на пару шагов. — И сдается мне, что грек зря нырнул в дерьмо с головой, — последнее адресовалось уже Ле Рою. — Ты кто — француз? Шотландец?

— Канадец, — ответил Ле Рой. — И место Киринаикоса было именно в канаве — не думаю, что нам помешают лишние рабочие руки. Если бы сейчас на дне рва лежал Адольф с пробитой головой, мы бы — раз! — не узнали бы того, что он нам рассказал, и — два! — делали бы часть его работы.

Грек, сидя на краю рва, поднял глаза на Ле Роя и прищурился — ненависть сквозила в этом взгляде безо всяких комментариев. Чувствовалось, что злобу он затаил всерьез и надолго — хотя всего лишь пару минут назад собирался убить совершенно другого человека. Ле Рой почувствовал этот взгляд, взглянул в ответ.

И каждый понял, что не останется без внимания.

Адольф посмотрел на них обоих, потом почесал в затылке и сказал:

— Не знаю, как вы, а я продолжу.

Он отмерил несколько шагов вдоль по ходу рва, сделал там отметку острием лопаты, вернулся и принялся отбрасывать землю в сторону. Те, что стояли по эту сторону рва, последовали его примеру; четверо человек, оказавшихся по другую сторону, переглянулись, перебросились парой слов тоже вернулись к работе.

Тем временем на горизонте — там, откуда тянуло дымом — стало тихо. Хлопки далеких разрывов прекратились, крестики самолетов исчезли в вечернем небе.

Ле Рой считал, сколько раз он взрезал лопатой землю.

— Девятьсот тридцать два… Девятьсот тридцать три…

Когда счет перевалил за тысячу, он позволил себе осмотреться. На той стороне двое курили, свесив ноги с края канавы, другие копали, все медленнее и медленнее, поглядывая на бездельников с нескрываемой злобой и презрением. Ле Рой распрямил спину, смахнул пот со лба.

— Чушь какая–то, — пробурчал он себе под нос. — Зачем мы здесь? На много километров на все стороны света ни души, где–то далеко идет война — а мы появляемся из ниоткуда, роем эту чертову яму, смотрим, как она заполняется водой, плюем и мочимся в нее, рвем друг другу рубашки и ноздри, ненавидим, ругаемся, спорим, мы, люди из разных стран, разных религий и убеждений… Эй, Адольф!

Немец оторвался от работы, воткнул лопату в землю, потянулся и только потом отозвался:

— Что, канадец?

— Устал?

— Глупый вопрос. Да.

— Тогда почему не объявляешь перекур?

— Почему я? Вон те двое объявили его себе сами. Не преувеличивай мою роль, — немец отмахнулся от Ле Роя ладонью. — Ты что–то хотел спросить?

— Я спросил.

— Нет, не это. Я же чувствую — ты швырял землю, а сам думал, думал… Что не дает тебе покоя?

Ле Рой хотел удивиться проницательности немца, но подумал, что тут нет ничего такого сверхъестественного — скорее всего, об этом думали все. Ну, или почти все.

— Мне, как ты совершенно справедливо заметил, не дает покоя одна мысль. Одна, но зато какая!

— Продолжай, раз уж начал, — подбодрил немец. — И раз уж мы отвлеклись от дела — перекур.

— Надолго? — спросил грек, практически падая на землю — просто удивительно, на чем он держался последние полчаса…

— Там увидим, — хитро посмотрел Адольф на него. — Смотря что мы сейчас будем обсуждать с канадцем.

Киринаикос кивнул, сделав это, как китайский болванчик — сил держать голову у него уже не осталось. Он лег на землю, после чего крикнул куда–то в небо:

— Господи, дайте кто–нибудь сигарету!!!

Швед подошел к нему, присел рядом, вытащил из кармана пачку папирос, закурил одну из них, после чего воткнул уже дымящуюся в рот греку и вытянулся на земле рядом.

Адольф улыбнулся, глядя на это.

— Что ты хотел спросить?

— Кто твои родители, немец? — неожиданно для самого себя произнес Ле Рой.

— Но ты хотел спросить не это, — удивленно поднял брови Адольф. — Ты же думал о том, что…

— Стоп, — перебил его канадец. — Ты прав. Но ответь сначала на этот вопрос.

Немец задумался, глядя себе под ноги.

— Как бы дико это не прозвучало, Ле Рой, но мне нечего тебе сказать.

— Поясни.

— Нечего — это значит нечего, — развел руками Адольф. — Я только сейчас подумал о них — и вдруг понял, что никогда в жизни их не видел. Да были ли они у меня? Чертовщина какая–то!

Он сделал несколько шагов вдоль рва, пнул большой кусок земли, проследил, как он упал в воду, разбрызгивая вокруг себя грязь.

— Родители… Да я не помню даже, откуда я родом! Постой, Ле Рой — неужели ты что–то понял?

— Пока нет, — пригладил мокрые волосы канадец. — Пока — нет… Сейчас бы дождь… Сильный, холодный, чтобы как в детстве… Как в детстве… Эй, Олафсен!

— Чего? — буркнул швед, не поднимая головы.

— Расскажи, ты любил в детстве дождь?

— Чего?

— А что тебя смутило? Слово «дождь» или слово «детство»?

— Его смутило слово «любил», — попытался рассмеяться грек, но у него плохо получилось. Он закашлялся, сел и оглянулся на Ле Роя. — Хочу, чтобы ты знал, канадец — не поворачивайся ко мне спиной. Никогда.

— Злопамятный? — не сводя глаз со шведа, спросил Ле Рой. — Не самое лучшее качество в жизни. Олафсен, я жду ответа — как там насчет своего детства? Есть какие–то отклики из глубин сознания?

Швед тоже поднялся, выпустил клуб дыма из своих больших легких и наконец соблаговолил ответить:

— Детство как детство. Плохо помню…

— Плохо? — подошел поближе Ле Рой, отметив краем глаза, что Киринаикос приблизил руку к черенку лопаты. — Или — совсем не помнишь?

— Я тоже не помню, — вмешался в их разговор Адольф. Он подошел и встал так, что оказался точно между греком и канадцем, Киринаикос прикинул расстояние, разочарованно убрал руку и снова лег на землю. — Просто до твоего вопроса о родителях я жил так, как будто они и не нужны вовсе, будто их и не было. Странно, правда?

— Ничего странного, — ответил Ле Рой. — Я тоже — ни мамы с папой, ни детства. Пустота. Хуже всего — у меня складывается впечатление, что меня СДЕЛАЛИ, чтобы я рыл эту чертову канаву.

— Не все так плохо, — ответил Олафсен. — Я помню… Какие–то улицы, бараки… Люди, похожие на меня…

— Чем — похожие? — поинтересовался Ле Рой.

— Одеждой, походкой, у кого–то в руках лопаты, у кого–то оружие; и над всем этим — флаг. Шведский флаг… Какое–то большое здание в центре города, а на верхушке шпиль с флагом.

— Как ты оказался здесь? — спросил канадец, вспоминая свое прошлое — маленький кусочек, застрявший в памяти, как кусочек пищи между зубов. — Можно хоть какие–то подробности?

— Можно, отчего же… — Олафсен поднялся, отряхнул спецовку, отбросил в сторону окурок. — Пришли люди, вошли в город, приказали…

В этот момент он посмотрел на Адольфа и махнул в его сторону рукой:

— Вот эти.

Канадец не понял, посмотрел сначала на Адольфа, потом перевел взгляд на шведа:

— Поясни.

— Что толку пояснять?! — явно нервничая, крикнул Олафсен. — Теперь уже все равно. Нет у меня на них зла — а ведь должно быть, правда? Пожалуй, это единственное, что меня удивляет — почему я абсолютно равнодушен к случившемуся?

Адольф напряженно слушал все, о чем говорил Олафсен. Он либо очень хорошо скрывал какую–то правду, либо на самом деле — был совершенно не информирован о том, что же случилось со шведом в тот момент, когда «вот эти люди» вошли в его город.

— Нельзя ли как–то уточнить — почему, зачем, когда? — настойчиво спросил канадец. — И вообще — почему мне всегда приходится просить вас всех рассказывать поподробнее? У вас что — слов не хватает? Или речь не развита?

— Кто ты такой? — внезапно спросил со своего места Киринаикос. — Чего ты лезешь ко всем со своими расспросами? Кто уполномочил проводить тебя следствие? Начни с себя — и, может быть, тогда мы согласимся с тем, что у тебя есть право задавать вопросы. Хотя я — вряд ли соглашусь. Помни о том, что я сказал.

— Резонно, — заметил швед. — Эй, парни! — крикнул он на ту сторону рва, где расположились на отдых остальные члены их коллектива. — Не хотите послушать слезливую историю жизни канадца Ле Роя?

Четверо с той стороны, до этой минуты неподвижно лежавших на земле, встали, подошли к краю рва, прикинули, смогут ли перепрыгнуть ту жижу, что уже накопилась внизу, переглянулись и поочередно прыгнули. Выбравшись наверх, они подошли поближе и присели на землю, образовав вместе с Киринаикосом и шведом полукруг, в центре которого оказались немец и Ле Рой. Адольф посмотрел вокруг и отошел в сторону, опустившись на землю возле грека.

— Значит, так, да? — спросил канадец. — Решили сделать меня крайним? Один не помнит своих родителей, другой не знает, было ли у него детство, третий помнит шведский флаг над каким–то домом, но при этом равнодушно роет канаву вместе с немцем и греком? Решили, что ответит и внесет ясность именно канадец?

— Ну, примерно так, — ответил за всех Киринаикос, не глядя ему в глаза. — Внеси эту самую ясность. Да побыстрее — судя по словам Адольфа, у нас могут быть проблемы, если мы не станем работать длительное время.

— Это так, — кивнул Адольф. — Не сочтите меня за надсмотрщика — но он прав.

— Кто придет проверять — твои люди? — просил канадец. — Немцы?

Адольф кивнул.

— Чушь какая–то, — кивнул канадец. — Получается, что в город Олафсена вошли немцы, заставили работать на себя — но при этом создали какую–то интернациональную бригаду и поставили присматривать и руководить процессом одного своего человека. Мы работаем, работаем, а сами — я уверен, что у каждого в голове есть мысль, подобная моей — думаем, почему мы не можем бросить все и уйти. Понимаю, что стоя среди степи, сложно принять решение о том, чтобы пуститься в бега — нет ни одного нормального ориентира, неизвестно, куда идти. Но ведь уйти — возможно? Что нас держит?

— Ничего, — сказал швед, встал и пошел в ту сторону, откуда до них долетал звук бомбежки. — Посмотрим, что из этого выйдет…

Все провожали его взглядами. Спустя некоторое время фигурка шведа стала плохо различимой из–за марева, поднимающегося от земли.

— Он вернется, — вдруг сказал Адольф. Все вздрогнули и посмотрели на него. — Там ничего нет. В смысле, конечно, есть — но совсем не то, что он хотел бы там найти. И уж тем более — там нет дороги домой.

— Рассказывай, чего тянуть, — сказал кто–то из прибывших с другой стороны. — Чего мы, зря перебирались сюда?

Ле Рой оглядел всех, вздохнул и сказал:

— Думаю, мы все похожи — настолько, насколько объяснял швед. Мы не помним ничего из своей жизни — ничего, кроме каких–то обрывков улиц, домов, людей с оружием. Я еще отметил про себя цокот копыт по булыжным мостовым…

— Было, — сказал кто–то; канадец не разобрал, кто именно, но согласно кивнул.

— Вот, видите, что–то общее есть практически у всех нас… — продолжил канадец, но грек перебил его.

— Я вспоминаю, — неожиданно вставил грек, — что на улицах моего города было очень много людей с книгами в руках — просто невообразимое количество. Они сидели вдоль улиц на скамейках, их было видно в окнах домов, на набережной — да где они только не появлялись! Сам–то я читать так и не научился…

— Я такого не помню, — прокомментировал канадец. — Честно говоря, читать я тоже не умею — вот взглянул на клеймо на лопате, знаю, что это буквы, но слова из них сложить — не получается. Зато знаю много молитв — где–то на краю застряло такое количество божественной благодати, что просто не передать словами! Сложно связать это с детством, которого не было — разного рода псалмы и молитвы я заучивал наизусть с чьих–то слов, это вне всякого сомнения…

Мексиканец, до этого момента молчавший, словно набрав в рот воды, внезапно принялся бормотать себе под нос какие–то слова и истово креститься. Он закрыл глаза, мелко–мелко крестил себе лоб и раскачивался взад–вперед. Ле Рой уловил в его молитвах какие–то знакомые созвучия.

— Точно, — сказал он. — Мы тоже молились подобным образом — вот только крестились широко, стоя под сводами городского собора. Я помню свой город какими–то кусками — молитвы, чтение книг на каждом углу, гарцующие всадники, порт… Вот еще что — мой город стоял на берегу моря… Или реки… Сложно сказать.

Педро прекратил на пару секунд свою молитву, прислушиваясь к словам Ле Роя, потом продолжил. Киринаикос поднялся, оглядел горизонт.

— Там что–то движется, — ткнул он пальцем в ту сторону, куда ушел Олафсен. — Что–то большое — больше, чем швед. Какая–то машина.

Все встали и принялись вглядываться туда, куда указал грек. Действительно, что–то большое и быстрое приближалось к ним; скоро уже стал слышен гул — похожий на гудение бомбардировщика.

— Танк, — сказал из–за спин Педро. — Точно вам говорю. Их привел швед… Проклятый викинг!

Все молчали. Комментировать слова Педро было глупо — вряд ли швед ушел, чтобы привести сюда войска. Тем временем танк приближался.

Канадец машинально крепче сжал черенок лопаты — хотя что он мог сделать при помощи лопаты против танка? Однако стало чуть спокойнее — он заметил, что и другие подняли с земли орудия труда и сжали их в руках. Некоторое время спустя стало заметно, что звук разложился на два — один звук был более высокий, второй — низкий, тяжелый, пробиравший до мозга костей.

А через пару минут они подъехали — танк и впереди него машина мотопехоты. Броневичок лихо развернулся в десятке метров от стоящих людей; они сделали пару шагов назад, чтобы не утонуть в облаке пыли, образовавшемся от разворота гусениц. Танк замер неподалеку, качнув стволом.

— Серьезные ребята, — сказал кто–то за спиной. — Что за знак на борту?

— Это мои, — ответил Адольф и вышел вперед, взмахнув рукой. Люк танка лязгнул и открылся. Наружу показался по пояс офицер в запыленной форме; он снял шлемофон, вытер пот со лба и крикнул:

— Привет, парни!

Ответом была тишина. Ле Рой заметил, что грек прикрывает лопатой грудь, и сделал то же самое. Адольф подошел поближе к танку, оставив броневик в стороне.

— Здравствуйте! — крикнул он в ответ. — Как добрались?

— Черт бы побрал эти степи! — сказал в ответ офицер, выбираясь на броню. — Пыль, ни кустика, ни колодца! Вы–то как? Вода еще есть?

— Ее и не было, — шепнул канадец и вдруг понял, что они не пили и не ели с того самого момента, как появились здесь. И тут же захотелось пить — язык, превратившийся в кусок наждачной бумаги, кричал о жажде, горло пересохло. Ле Рой огляделся и убедился в том, что воды нет — как будто она могла взяться из ниоткуда!

— Насчет воды — это вы здорово спросили, — рассмеялся Адольф. — Мы здесь уже скоро сутки, а ни грамма влаги не видели. Если не считать того дерьма, что постепенно копится на дне рва — а уж взять такую воду в рот не рискнет ни один нормальный человек.

Тем временем офицер спрыгнул на землю, одернул китель, оставил шлем на броне и подошел поближе, протянув руку Адольфу. Тот с видимым удовольствием пожал ее.

— У вас все в порядке? — поинтересовался командир танка. — Воду и продукты мы вам привезли, они в броневике. Должно хватить на первое время — а дальше посмотрим… Но, как я понял, желающих работать становится меньше?

Он перевел глаза на стоявших неподалеку людей, пересчитал их, тихо шевеля губами.

— Не хватает, — сказал он Адольфу. — Одного не хватает.

— Знаю, — согласился тот. — Но я не стал останавливать — думаю, что он никуда не денется и вернется.

— Тут вы правы, — кивнул офицер. — Ганс! — крикнул он в сторону танка. Из люка показалась взъерошенная голова блондина.

— Доставай! — приказал офицер.

— Есть! — ответил Ганс, выскочил на башню и, наклонившись, потянул что–то изнутри. И канадец не удивился, когда увидел, что Ганс вытаскивает на броню Олафсена.

— Господи… — перекрестился Педро, увидев залитое кровью лицо шведа. — За что они его так?..

Действительно, глядя на Олафсена, не вспомнить Господа было нельзя. Он был не просто избит — похоже, он был изувечен, причем не случайно, а преднамеренно. Канадец обратил внимание, как дергался и гримасничал швед, когда его руки и ноги задевали за броню — похоже, у него осталось очень мало несломанных костей. Гансу помогал еще один человек — вдвоем они выволокли шведа на землю и уложили возле гусеницы.

Командир тем временем о чем–то переговорил с Адольфом, согласно кивнул и крикнул:

— Три человека пусть пока разгружают броневик. Продукты и воду в одну сторону, все остальное — ближе ко рву!

«Остальное — интересно, это что? — подумал канадец, чувствуя, как Педро и грек недоверчиво смотрят на закрытые десантные люки броневика. — Что там может быть? И за что так избили шведа? Нам в назидание?»

Очень не хотелось приближаться к броневику — вообще, не хотелось что–либо делать под дулом танка; было в этом что–то унизительное. Но парни, которые приехали на танке, решили иначе. Они подошли к стоящим на краю канавы людям, пристально взглянули в глаза каждому и ткнули пальцами в тех, кто, по их мнению, мог наиболее быстро и хорошо исполнить приказ. Этими троими оказались Ле Рой, Педро и еще один парень, что пришел с другой стороны.

Ганс достал из кобуры пистолет и махнул им в сторону броневика.

— Живо, разгружайте — если хотите не умереть с голоду! — приказал он. — А ты, Дитрих, присматривай за ними. И самое главное — проверяй мешки.

Танкист кивнул и подтолкнул Педро. Остальные, не дожидаясь тычка под ребра, пошли сами.

Дверцы десантных люков отворились на удивление тихо. Ле Рой посмотрел внутрь, увидел пару ящиков с надписью «Консервы», потом несколько упаковок минеральной воды и еще что–то в глубине, подошел, взял воду, прикинул, куда бы положить и определил местом складирования тот участок, где они только что отдыхали. Следом за ним принялся вытаскивать продукты Педро. Третий парень попытался взвалить на себя ящик с консервами — но ему это оказалось не под силу.

— Сейчас, помогу, — поставив воду на землю, сказал канадец. Вернувшись, он взялся за другой край — и вдруг заметил, что в глубине броневика что–то шевелится. Какой–то черный мешок издавал странные стонущие звуки. Ле Рой решил не говорить пока об этом — скоро они все равно до него доберутся, тогда и станет ясно.

Они вытащили еду — ящики быстро кончились, их было не так уж много, потом выгрузили две большие палатки (Киринаикос и еще три человека быстро принялись устанавливать их, чтобы скрыть от палящего солнца воду). Все это время мешок в броневике потихоньку постанывал, а Адольф, усевшись на броню, о чем–то весело трепался с офицером. Вскоре до канадца долетели звуки губной гармошки. «Развлекаются, — зло подумал Ле Рой. — Встретил земляков… Вот только странно — почему они командуют нами? Почему они — главные? Дело в той войне, что идет неподалеку?»

В это время на очередное бомбометание прибыла эскадрилья бомбардировщиков. Офицер, дурачась, соскочил с брони, щелкнул каблуками и крикнул «Хайль!» Адольф поддержал его, выкрикнув то же самое. Они рассмеялись, офицер хлопнул его по плечу и предложил выпить из тонкой фляжки, которую вынул из–за пазухи. Адольф несколько раз отхлебнул, поморщился и, довольный, вернул флягу. Офицер тоже пару раз приложился к ней, глотнул с видимым наслаждением и подошел к Ле Рою и тем, кто вместе с ним разгружал броневик.

— Хорошо, — похвалил он, увидев, что процесс идет полным ходом. — Те мешки, что лежат в глубине десантного отсека, выгружайте поближе ко рву — потом поймете, почему.

Он к чему–то принюхался, потом посмотрел в сторону крутящих карусель в воздухе самолетов и произнес:

— Скоро нам праздновать… Там бригада Биндермана. Когда они войдут в город, мы узнаем это — по красному зареву. Он обещал сжечь там все книги, добавив в огонь какую–то дрянь, что раскрашивает дым в ярко–красный цвет. Как только небо окрасится в розовые цвета — значит, мы вошли в город.

Он посмотрел в глаза Ле Рою и зло прищурился.

— Работать! — внезапно крикнул он. И куда только исчез тот милый офицер, который трепал всех по щекам и раздавал трофейный коньяк! Его место занял грубый солдафон–самодур, раздающий приказы направо и налево. — Мешки брать вдвоем и тащить ко рву! Быстро, я сказал!

Канадец ухватил первый мешок, который оказался наощупь то ли пластиковым, то ли еще каким–то синтетическим, никак не из ткани, как казалось на первый взгляд в темноте десантного отсека. Потянул на себя — там что–то свободно болталось. Киринаикос, закончив ставить палатку и спрятав туда воду, подошел, ухватился за другой конец, шепнул канадцу:

— Я всегда буду рядом, сволочь… Не поворачивайся ко мне спиной, слышишь?

Ле Рой постарался не обращать внимания на его шипение, но совет грека принял на заметку. Вдвоем они вытащили мешок наружу и по его контурам поняли, что там человек.

Мертвый человек.

Встретившись взглядами, они машинально посмотрели внутрь броневика. Там были еще около двадцати таких мешков. Двадцать трупов. И один мешок продолжал шевелиться.

— Выполнять! — снова крикнул офицер и толкнул канадца в плечо. Ле Рой очнулся от своего забытья и быстро в паре с греком потащил мешок к канаве.

«Мы копали могилу, — подумал он. — Но она чересчур велика для двадцати покойников. Неужели скоро их будет намного больше? Остальных привезут из города?!»

Мешок они сложили рядом с большой кучей земли. Офицер подошел к ним, заглянул вниз, смачно плюнул, после чего толкнул мешок ногой. Тело покатилось по склону, пока его не остановила грязная жижа на дне. Оно бултыхнулось в грязь, несколько секунд полежало на поверхности, после чего стало медленно погружаться.

— Ганс! — крикнул он. — Оставь шведа, иди сюда!

Подчиненный быстро подбежал, оставив Олафсена валяться на земле.

— Первый — черт с ним! Но всех остальных — проверяй!

— Есть! — Ганс вытянулся в струну, отдал честь. Командир танка еще раз осмотрелся вокруг, взглянул в сторону города, надеясь увидеть красный дым, и вернулся к своей броне.

— Следующий! — крикнул Ганс. Второй мешок тащил Педро со своим напарником. Они также оставили его на краю, Ганс шевельнул его ногой, потом вытащил пистолет и выстрелил сквозь ткань в голову. Кроме выстрела, никто не услышал ни звука.

— Бросай!

Педро толкнул мешок с бруствера вниз. Он упал рядом с первым. К этому времени Ле Рой и грек подтащили третий…

Когда дошла очередь до шевелящегося и стонущего мешка, канадец прикусил губу. Там, внутри, был живой человек — и через минуту его застрелят.

Грек не обращал на это внимания. Он молча делал свое дело, ни на секунду не забывая о том, что Ганс может выпустить мозги не только тем, кто лежит в мешках, но и тем, кто эти мешки носит. Они положили мешок у ног танкиста, тот выстрелил…

А спустя секунду из мешка раздался ответный выстрел, Ганс схватился за грудь, покачнулся и упал в ров. Командир танка в этой ситуации не растерялся — несколько метких выстрелов из пистолета заставили человека в мешке умереть. Он подбежал к краю канавы, толкнул ногой мешок и заорал:

— Что смотрите, суки?! Работать!

Потом подбежал к открытым дверям, на ходу перезаряжая пистолет, и расстрелял все мешки внутри броневика.

— Сволочи! — орал он, выпуская пулю за пулей. — Всех… Всех!.. Расстрелять! Утопить! Стереть с лица земли!

Адольф подошел к нему со спины, прикоснулся к плечу, надеясь успокоить… Офицер резко развернулся на каблуках и, не раздумывая, выстрелил в него. Адольф сложился пополам — пуля попала в живот — застонал и посмотрел на офицера так жалостливо и удивленно, что у канадца, который стоял в двух шагах в стороне, перехватило дыхание от ужаса и сострадания.

А через секунду он упал рядом с броневиком, несколько раз дернулся и затих. Смерть Адольфа несколько отрезвила командира танка. Он ненавидящим взглядом посмотрел на стоящих вокруг людей и произнес:

— Здесь нет своих и чужих… Здесь все меняется местами каждую секунду… Здесь нет любимчиков… Убью каждого, в ком увижу опасность для своей жизни. Работайте… И этого — тоже в канаву, — он перешагнул через труп Адольфа и пошел к танку.

Башня танка с противным шумом повернулась, направив дуло на работающих возле броневика людей. Это было немым приказом.

Грек и Ле Рой переглянулись снова, взяли немца за руки и ноги и скинули вниз, в ров. Адольф быстро исчез из виду, остальные простреленные мешки быстро скрыли его от глаз людей, оставшихся наверху. Когда броневик опустел, его водитель закрыл двери, мощно газанул, оставив после себя вонючее облако, и умчался в сторону бомбежки. Следом попятился танк; развернувшись, он двинулся следом.

— Я думал, мы делаем что–то полезное, — внезапно сказал Педро. — А иначе — что же это за дьявольщина? Зачем мы здесь?

— Мы могильщики, — озвучил общую мысль Ле Рой. — Киринаикос, я думаю, нам нет смысла враждовать — тот, кого ты хотел убить, мертв. Да и оглядываясь на все то, что было здесь в последний час, ты должен признать, что я сделал правильно, свалив тебя в канаву…

— И почему же? — презрительно скорчив лицо, спросил грек.

— Потому что если бы экипаж танка не нашел Адольфа среди живых, думаю, нам всем нашлось бы место рядом с теми мешками. А вышло наоборот — сам немец лежит там, превращаясь в грязь.

Грек нахмурился, но признал правоту Ле Роя. Скорее всего, так и вышло бы — экипаж танка сровнял бы их бригаду с землей…

Тем временем Педро подошел к лежащему на земле Олафсену. Швед был без сознания.

— Дайте воды, — попросил мексиканец. Принесли бутылку, Педро плеснул немного на лицо избитого шведа. Тот вздрогнул и попытался защититься. Похоже, он думал, что кошмар продолжается. — Тихо, тихо, — успокоил его Педро, протер лицо от крови. — Ты слышишь меня, Олафсен?

Тот кивнул, но глаз не разомкнул. Его пальцы шарили по земле в поисках того, за что бы можно было зацепиться, он хотел приподняться. Подошел Ле Рой, помог мексиканцу отнести раненого в палатку.

Через пару минут Олафсен попросил пить. Ему влили немного воды сквозь распухшие губы.

— Уйти нельзя, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Там… Я не знаю, что там…

— За что они тебя так изуродовали? У тебя сломана левая рука, в крови все тело… — Педро ощупывал шведа и ориентировался на его стоны. — Надо будет сделать шину для предплечья, разломаем чью–нибудь лопату, прибинтуем.

— Это не они… — снова нашел в себе силы заговорить швед. — Это… Я не знаю, кто… Скорее, что… Какая–то сила. Я просто шел по степи… Километра два… И вдруг что–то меня швырнуло назад…

— Как? — не понял мексиканец. — Никого и ничего не было? Но ты…

— Швырнуло так, что мне показалось, будто меня сбила машина. Странно, но я не почувствовал удара, было другое ощущение… Дайте еще воды…

Мексиканец машинально вложил ему в сломанную руку бутылку с водой. Олафсен вскрикнул, уронил ее и разлил всю воду. Педро выругался, взял еще одну и напоил шведа сам.

— …Ощущение, что меня дернули назад, — сказал Олафсен, отдышавшись и уняв боль. — Тогда я и сломал руку — упал неловко, покатился по своим же следам, рука подвернулась под грудь…

— Чушь какая–то, — сказал канадец. — Может, за тобой кто–то шел? Или сработала какая–то ловушка? Не может быть так, как ты рассказываешь! Все в мире имеет свою причину!

— Ты так думаешь? — ухмыльнулся Педро. — В чем причина нашего появления здесь? Кто мы? Думаю, на это у тебя ничуть не больше ответов, чем на историю Олафсена!

Канадец замолчал. Педро был прав на сто процентов — абсурдом было все. И они сами, и их работа, и эта могила с тоннами грязной вонючей жижи на дне, и пропавшие бочки с радиоактивным дерьмом, и ловушка, встретившая шведа… И даже танк, которым управлял любитель коньяка, ожидавший красного зарева на закате.

— Кстати, что там насчет пожара, который нам обещали немцы? — спросил сам себя Ле Рой и вышел из–под брезентового навеса. На горизонте по–прежнему что–то громыхало, по–прежнему тянуло дымком, но никакого намека на красный пожар не было. Канадец посмотрел на следы танковых гусениц и покачал головой.

— Уйти нельзя, остаться в живых сложно, работать противно… — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Как же быть? Как поступить в этой ситуации? По сути дела мы никому не нужны — при этом я уверен, что кто–нибудь опять придет проверить нашу работу. И никто не сможет предсказать, в каком расположении духа будет этот «кто–нибудь».

— Маленькое уточнение, на которое никто почему–то не обратил внимания, — сказал Киринаикос. Он все это время стоял у входе в палатку и слушал, о чем говорил Олафсен. Рассуждения Ле Роя тоже не миновали его ушей.

— На что именно мы не обратили внимания? — спросил канадец, продолжая смотреть в сторону невидимого отсюда города, расположенного, если верить шведу, в джунглях.

— В одном из мешков осталось оружие, — грек улыбнулся заходящему солнцу. — Оно, конечно, могло испортиться в воде — но чем черт не шутит… А если в остальных мешках тоже что–нибудь затерялось?

— Считаешь, нам надо вооружиться? — повернулся к Киринаикосу Ле Рой. — Лично я чувствую, как внутри меня поднимается желание работать — и оно сильнее меня. Еще несколько минут — я возьму лопату и пойду ковырять эту чертову землю, несмотря на то, что в канаве лежат расстрелянные люди.

— Ты не одинок, — сказал Педро. — Швед отключился, думаю, долго он не протянет. Надо срочно принимать какое–то решение.

— Ты не понял, мексиканец, — грек сложил руки на груди. — Похоже, мы не сможем ничего сделать — мы будем работать тут до тех пор, пока сами не окажемся на дне рва. Следом за Адольфом.

— Тупик? — переспросил Ле Рой.

— Тупик, — согласился Педро.

— Лучше бы они привезли вина, — мечтательно закатил к небу глаза Киринаикос. — Сейчас бы сидели в палатке, пили что–нибудь красное… Или белое… У нас вот много хорошего винограда. И голова потом не болит. А перед смертью зато как было бы спокойно и приятно на душе…

— Ты уже простился с жизнью? — нахмурил брови канадец. — Выпить кувшин вина, лечь и ждать пулю в лоб? Я полез за оружием.

Он стал спускаться к утопленным телам. Земля осыпалась под ногами, Ле Рой с трудом удерживался от того, чтобы не съехать в грязь на спине. Проклиная все и всех, он остановился на краю, присел, подтянул к себе один из мешков, выволок себе под ноги. Разорвать его было делом трудным — зашито было поверху широкими стежками и толстой ниткой. Сверху сбросили лопату — дело пошло чуть быстрее, о ее острый край Ле Рой перерезал нить, раскрыл…

В этом мешке ничего не было. В смысле, не было оружия. Там был человек, убитый выстрелом в голову. На груди табличка — «Повстанец». Канадец угрюмо посмотрел в залитое кровью лицо, оттолкнул от себя мешок обратно в воду.

Вторым был тот самый простреленный мешок. Они, конечно, были прострелены почти все, но этот Ле Рой отличил сразу — у него было одно пулевое отверстие на уровне пояса, там, где несчастный повстанец берег припрятанный пистолет. Канадец взял его в руку, проверил наличие патронов в обойме — сделал это крайне неумело, едва не утопив его.

— Бомбежка прекратилась, — сказал сверху грек. — И никакого красного дыма. А солнце уже заходит, поторопись.

— Не хочешь помочь? — зло спросил Ле Рой.

— Как представлю, что надо обыскивать грязные окровавленные трупы — тошнота к горлу подступает… И знаешь — мне почему–то все меньше и меньше хочется работать… Помнишь то зовущее ощущение, на уровне приказа?

Ле Рой поднялся, прислушался к своим ощущениям и кивнул, соглашаясь.

— В нас что–то изменилось? — спросил грек.

— Вряд ли, — ответил Ле Рой. — Думаю, что не в нас. Вокруг.

— Что ты имеешь в виду? — Киринаикос осмотрелся, словно хотел увидеть нечто зримое и вещественное — что–то, что указывало бы на изменения в их душах.

— Там, — канадец махнул рукой в сторону города, — что–то идет не так, как хотелось бы тем, кто приезжал сюда на танке. Думаю, все идет в противоположную сторону. Слышишь, грек, тут есть еще пистолет…

Ле Рой выбрался наружу и заметил, что Киринаикос и Педро смотрят куда–то в сторону горизонта. К ним приближалась колонна — столб пыли накрыл все пространство с наветренной стороны. Скоро они уже слышали шум моторов.

— Интересно, в чью пользу повернется сейчас, — спросил Ле Рой, пристраивая в руке пистолет, отдав второй греку.

— Адольфа уже нет, — сказал мексиканец. — Хотя, вдруг это кто–нибудь другой.

А этот раз колонна состояла не только из бронемашин — были в ее составе и несколько тягачей с пушками. Головной танк остановился в нескольких метрах, дыша горячим железом.

Люк открылся, показался человек с перепачканным лицом. Он быстро выскочил на броню, заглянул свысока в отрытый ров, покачал головой и крикнул что–то в шлемофон.

Похоже, история повторялась. Несколько бронемашин обогнули колонну и приблизились ко рву, вот только помощи у рабочих они не попросили — солдаты сами быстро перекидали трупы, даже не упакованные в мешки, в братскую могилу и вернулись на свои места.

— Канадцы есть? — подошел поближе офицер из головного танка.

Ле Рой сделал шаг вперед, сжимая за спиной рукоять пистолета.

— Чудесно, — похлопал его по плечу танкист. — Пойдешь с нами. Работа в этом квадрате закончена. То, что эти идиоты считали мелиоративным процессом, подошло как нельзя лучше для больших могильников. Ты герой, парень. Поедешь с нами.

— А мы? — спросил грек, шагнув вперед. — Что мы здесь делаем? Куда идти нам? И зачем мы копали здесь могилу?

— Трофей? — улыбнувшись, кивнул в сторону грека танкист. — Понимаю. Да ты и сам, наверное, был чьим–то трофеем. Ну да ничего, мы поправили это положение. Под городом они подавились своей собственной костью… Мы положили всю бригаду этого мерзавца Биндермана. Теперь на этом участке фронта мы полностью доминируем.

— Я рад, — мало чего понимая, ответил Ле Рой.

— Мало этому радоваться. Надо вдохнуть воздух свободы полной грудью. Иди, займи место в броневике.

Он повернулся к своему танку и сделал какой–то малопонятный жест.

Из танка через секунду ударил пулемет.

Палатку и всех, кто в ней находился, сбросило в ров, поверх свежих трупов. Олафсен, грек, Педро — все были убиты. Запах пороха быстро наполнил все вокруг и так же быстро улетучился на ветру.

— Они больше не нужны. Они обуза, — сказал офицер из–за спины. — Вперед, парень, война еще не закончилась!

Ле Рой отвернулся от трупов. Ноги сами понесли его мимо колонны в сторону броневиков.

Вдруг он остановился. Он понял, что все это время ему не давал покоя один вопрос.

— Офицер… — решился он. — Ответьте, пожалуйста, если сможете…

— Что случилось?

— Вопрос… На него нет ответа… Ведь мы… Я из Канады, Педро из Мексики, Киринаикос из Афин… Да и остальные… Как мы понимали друг друга, на каком языке мы говорили?

— На русском, — улыбнулся танкист.

— Почему? — недоуменно спросил Ле Рой.

— Потому что русификатор очень хороший, — ответил офицер. Потом поднял глаза к небу, потянулся с наслаждением:

— Золотой век продолжается…

Через несколько минут колонна тронулась дальше, унося с собой Ле Роя. Сегодня канадцы оказались сильнее. Никто не знал, что будет завтра.

«Цивилизация» всегда была непредсказуема.